– Да ты в натуре спятил, – во весь голос заорал Эдик, весь зеленый от страха, – ты спятил! Я не выживу там и дня!
   – Выживешь, – раздраженно отмахнулся Павел Игнатьевич, – другие как-то живут.
   – А мама знает? – дрогнувшим голосом спросил Эдик. – Она знает, что ты свихнулся, что хочешь посадить меня вместе с уголовниками?
   – Знает, – кивнул Павел Игнатьевич. – Она на все согласна, потому что уже не знает, что с тобой делать. Такие, как ты, кончают под забором. Тебе твои же дружки по дури перо в бок пристроят или твой тупой калган проломят, а не то – от СПИДа сдохнешь… А в тюрьме тебе никто наркотиков не даст. Поломаешься насухую и выйдешь новым человеком.
   – Заткнись! Заткнись! Я не сяду в тюрьму, – истерично закричал Эдик, брызгая слюной, – меня там опустят! Ты этого хочешь? Ты, урод!
   Мгновение спустя Павел Игнатьевич оказался перед сыном, сгреб его с кровати за воротник и вздернул тело вверх с диким ревом:
   – Че ты сказал, паскуда?! Как ты меня назвал?! Боится, что его опустят, – маменькин сынок! Да ты сам себя давно опустил! Сядешь! А если будешь возбухать, я попрошу, чтобы тебе срок побольше дали. Сиди тихо и не разевай пасть!
   – Ты задушишь меня, – жалобно пискнул Эдик, стараясь ослабить хватку пальцев родителя на своем горле. – Пусти!
   – Кусок дерьма, – со злостью Павел Игнатьевич швырнул сына на кровать и быстрым шагом вышел из палаты.
   Еще немного, и он действительно врезал бы ему. Сын вел себя как последняя сволочь. Ему следовало преподать урок. Пусть теперь помучается. Павел Игнатьевич вяло улыбнулся, когда представил себе, как сынок сейчас названивает мамочке и рыдает в трубку. Нет, сажать он, конечно, его не собирался. Все сказанное было лишь для острастки обормота. Дело он легко замнет, тем более что милиция у него давно в кармане. Газетчики тоже не рыпнутся. Он провел с ними надлежащую разъяснительную работу, все всё поняли. Правда, была еще федеральная пресса, которая ему неподконтрольна. Но и тут он кое-что придумал. Оставалось решить, что дальше делать с сыном. Это ведь не последний его фортель. Послать его за границу, в клинику?
   – Павел Игнатьевич, у вас все в порядке? – вежливо осведомился высокий крепкий парень в легком сером костюме. Это был Георгий Вереск – начальник службы безопасности. Он ожидал босса в коридоре и теперь шел рядом с ним к выходу. На улице их ждали еще двое крепких ребят в костюмах.
   – Какое, на хрен, в порядке, где ты порядок видел? – озлобленно огрызнулся губернатор.
   Шофер с рябым лицом и колючими глазами учтиво распахнул перед ним дверцу бронированного «Volkswagen Tiguan», и Павел Игнатьевич опустился в уютное кресло иномарки. Шофер закрыл дверцу, сел за руль и выжидающе посмотрел в зеркало заднего вида. В его тусклых голубых глазах был написан немой вопрос.
   – В Белый дом, – скомандовал губернатор, вытаскивая из чехла сотовый. Порывшись в записной книжке, он нашел номер начальника УВД. Несмотря на поздний час, голос у начальника был бодрый.
   – Сан Саныч, как у нас там дела? – поинтересовался Павел Игнатьевич без долгих предисловий.
   – Его взяли, все будет нормально, не беспокойся, Паша, – заверил начальник УВД.
* * *
   Степан сразу понял, что быстро его не отпустят. Оперативники, что держались по бокам, едва они вошли в кабинет, грубо усадили его на стул и сковали руки за спиной наручниками. Клим Гудков развернулся к нему лицом и уселся на письменный стол. Алексей Горкер стоял рядом и перебирал бумаги в папке, которую взял со стола.
   – И что это значит? – спокойно поинтересовался Степан.
   – А это значит, что ты крупно попал, Степа, – любезно ответил Гудков. – И от того, договоримся мы с тобой или нет, зависит твоя жизнь и здоровье.
   – О чем договариваться, не пойму, – Степан удивленно вскинул бровь. – Может, пояснишь?
   – Поясни, – указал Гудков следователю на Степана.
   Алексей Горкер пригладил и без того зализанные волосы, а затем, продемонстрировав напечатанный лист, зачитал:
   – Заявление. Я, Степан Сергеевич Асколов, такого-то года рождения… уроженец… тра-та-та, …признаю, что я утром двенадцатого июля сего года угнал инкассаторскую машину с целью завладеть перевозимыми ценностями, а именно деньгами в сумме сорока двух миллионов пятисот семидесяти тысяч рублей. В процессе угона я сбил на перекрестке трех пешеходов. Затем, испугавшись ответственности, бросил машину и попытался бежать, но был задержан у себя дома сотрудниками милиции. Я раскаиваюсь в содеянном и готов понести справедливое наказание.
   – Не хватает только твоей подписи, – бросил Гудков, когда следователь закончил читать.
   – Эту бумагу нужно переписать от руки аккуратным красивым почерком и подписать. Если ты это сделаешь, обещаю, что судьи к тебе будут лояльны, и ты получишь минимальный срок.
   – А если я не согласен? – с вызовом спросил Степан. Его сердце глухо ухало в груди, а по спине побежали мурашки. Все было хуже, чем он предполагал. Намного хуже.
   – Ну, если не согласен, – делано округлил глаза Гудков, – тогда мы поможем тебе согласиться.
   – Не убедил, – упрямо возразил Степан, косясь на Гену Жаркова.
   Тот напоказ разминал кулаки, демонстрируя неистребимую жажду убеждать всех и каждого. Такой точно поможет согласиться, причем на любые условия. Однако Степан прошел спецназ, и такие методы на него не действовали.
   – Все равно подпишешь, – ласково заверил его Гудков и кивнул Гене.
   Амбал с готовностью саданул Степану кулаком в живот, затем ударил наотмашь по лицу и снова в живот, одним ударом рассек губу. Степан почувствовал вкус крови во рту. От следующего удара слегка зашумело в голове. Ничего, бывало и покруче. Скоро они поймут, что он все равно ничего не подпишет, и отстанут. Степан весь подобрался, напряг мышцы, готовясь к следующему удару.
   – Дальше будет только хуже, – пообещал Гудков, когда оперативник прекратил его избивать.
   – Ну, легкий массаж еще никому не мешал, – осклабился Степан и сплюнул кровь. – И кто же так пытает, дилетанты?! Задержанного по лицу бить нельзя, сразу следы остаются.
   – Шутишь? Да нам насрать на следы, до суда они сто раз успеют сойти, – криво улыбнулся Гудков и бросил второму оперативнику Артему Новохватскому: – Давай «слоника».
   Артем с безмятежным лицом достал из шкафа противогаз, заткнул пробкой дыхательное отверстие и натянул его на голову Степану. Тот попытался было сопротивляться, но сзади всем весом навалился Жарков и усадил его обратно на стул. Глядя сквозь мутные смотровые стекла противогаза на улыбающегося Гудкова, Степан поклялся себе, что отомстит отморозку за все это во что бы то ни стало. Потом он почувствовал, что задыхается, дернулся, попытался вырваться из державших его рук, а затем потерял сознание.
   Очнулся он от звонкой пощечины. Над ним склонился озабоченный Гудков.
   – Очухался? Желание написать признание не появилось еще?
   – Пока нет, – пожал плечами Степан. Он старался выглядеть как можно равнодушнее.
   – Продолжаем, – кивнул старший оперативник Артему Новохватскому.
   Тот снова напялил на голову жертве противогаз. И опять Степан пытался вырваться, потерял сознание и поник головой.
   – Крепкий орешек, – заметил следователь.
   – У меня и не такие бобры кололись, – ухмыльнулся Гудков.
   – Наверное, вы тут сами разберетесь, а я, пожалуй, пойду, – начал было Алексей Горкер, протянул руку, чтобы попрощаться, но старший оперативник его оборвал, весело воскликнув:
   – Куда это ты собрался! Сейчас мы его дожмем, и все вместе завалимся в какой-нибудь шалман. Я тебе не позволю самое интересное пропустить. – Заметив, что Степан приходит в себя, Гудков приказал подчиненным: – Давайте электрошоком попробуем. Время уже позднее, я не собираюсь из-за него всю ночь здесь торчать.
   Гена Жарков достал из кармана шокер и ткнул им жертву в бок. Степан весь изогнулся и застонал.
   – Стой, – рявкнул на оперативника рассерженный Гудков. – Надо было спросить сначала, а потом тыкать! А то весь смысл теряется. Мы же результата хотим добиться, а не просто так над людьми издеваемся.
   – Я че-то не подумал, – виновато пробормотал Жарков, потупив взгляд.
   – Эй, Степа, ты как там? Не надумал еще с нами сотрудничать? – ласково спросил Гудков у Степана.
   Не дождавшись ответа, дал знак Жаркову, и тот с удовольствием применил электрошок повторно.
   – А теперь как? – поинтересовался Гудков.
   – Кверху какой, – прохрипел Степан, не намереваясь сдаваться.
   – Давай еще, и подольше, – скомандовал Гудков оперативнику.
   В глазах у Степана потемнело. Он бился в судорогах, потом осел, обессиленный, на стул, обливаясь потом.
   – И как мы решим? – вкрадчиво поинтересовался у него Гудков.
   – Через как, – процедил сквозь зубы Степан. Злость давала ему силы. Он не покажет слабости перед этими уродами. Хрен им!
   – Может, ему пальцы поломать? – задумчиво пробормотал Новохватский. – Потом можно будет написать, что оказал сопротивление и прищемил дверью. Или марьвану сделаем.
   Гудков выжидающе глянул на Степана, но натолкнулся на его спокойный взгляд и покачал головой:
   – Нет, этот не расколется.
   – И что тогда делать будем? – нервно поинтересовался Горкер. Он не находил себе места, и чем дальше затягивался допрос, тем тоскливее ему становилось.
   – Кончать его надо, и все тут, – бросил Гудков, глядя в глаза Степану. – Ничего мы от него не добьемся.
   В голове у Степана промелькнуло: «Блефует».
   Тем не менее в душе было неприятное ощущение. Он знал, насколько его коллеги были отмороженными. С таких станется. Нужно выбираться. Аккуратно пальцем правой руки Степан нащупал кусочек проволоки от разогнутой скрепки, который он воткнул в манжет рубашки еще дома. При досмотре его не нашли. Проволока была загнута на конце так, что получался крючок длиной два-три миллиметра. Ухватив ногтем за крючок, Степан вытащил проволоку из ткани. Жарков стоял сзади справа, но ничего не заметил. Он смотрел на начальника, ожидая команды.
   Горкер приблизился к старшему оперуполномоченному вплотную и шепотом спросил:
   – Как это кончать? Ты забыл приказ? Могут быть проблемы. Ты и меня подставляешь.
   – Проблемы будут, если он живым дойдет до суда, – зло возразил Гудков.
   Горкер решительно подошел к Степану:
   – Слушай, Степа, ты, может, чего-то не понимаешь? Я объясню. Если ты не подпишешь признание, тебе конец. До суда ты не доживешь. Тебя кончат прямо сейчас. Из тюрьмы можно выйти, а с того света уже не возвращаются. Чего еще не понятно? Давай, подписывай прямо сейчас.
   – А в этом и впрямь что-то есть. С того света действительно не вернешься, – пробормотал Степан, отвлекая палачей разговором, – точно ведь подмечено. Если есть шанс, нужно его использовать. – Развернув руки в наручниках друг к другу, он вставил крючок в скважину наручников, затем медленно, аккуратно поворачивая вокруг штифта против часовой стрелки, нащупал защелку, зацепил и замер.
   – Чего ты там бормочешь?! Эй! Кончай придуриваться! Так ты подпишешь или предпочитаешь сдохнуть? – заорал на него Горкер, потеряв остатки терпенья. Он не привык присутствовать при пытках. Обычно грязную работу за него выполняли другие. Следователь чувствовал, что сам готов приставить пистолет к голове задержанного и нажать спусковой крючок, лишь бы быстрее закончился весь этот ужас. Операм-то не привыкать…
   – Освободите руки, и я подпишу, – спокойно произнес Степан.
   – Освободи, – кивнул Жаркову Гудков и добавил: – Только осторожно, парень-то горячий.
   Оперативник шагнул к нему, доставая ключ. Все остальное произошло за доли секунды. Степан отжал защелку наручников и, удерживая ее, освободил руку, ухватил заметившего его маневр опера за горло и уложил себе на колени, перехватив попутно руку с электрошокером, а затем пнул ногой в лицо следователя. Последний как раз услужливо склонился к нему с листком бумаги и ручкой. От удара Горкер отлетел назад и сбил с ног старшего оперуполномоченного. Рванувшийся к Степану Новохватский напоролся на электрошокер, получил разряд и упал на колени. Затем Степан, не раздумывая, ударил кулаком в висок сопротивлявшегося Жаркова и столкнул обмякшее тело на пол. Вскочил на ноги и мощно засадил ногой Новохватскому прямо по лицу. Кровь брызнула на стену, а на пол выпал выбитый резец. Тот рухнул на бок и сразу ушел в нирвану. Отталкивая налетевшего на него следователя, Гудков рвал из кобуры пистолет. Горкер же впал в ступор и боялся пошевелиться. Он смотрел на крушившего коллег разъяренного Степана, как кролик на приближающегося удава.
   Через секунду Степан очутился перед ними, перехватил руку Гудкова с пистолетом и несильно врезал ему в челюсть, а затем ухватил следователя за пиджак и саданул ему коленом в живот. Горкер упал на карачки, ловя ртом воздух. Степан вырубил его ударом по шее сзади. Потом подтянул к себе валившегося назад опера, ткнул в нос его же пистолет и провел удар ногой по стопе бывшего коллеги, приводя в чувство. Прием был очень болезненный. Гудков застонал, открыл глаза и выпучился на пистолет.
   – Ну, кто теперь здесь главный, гнида? – зло поинтересовался Степан.
   – Ты совершаешь большую ошибку, – срывающимся голосом проронил старший оперуполномоченный, озираясь. От подчиненных помощи можно было не ждать – все в глубоком ауте, включая следователя. – Теперь тебе конец. Если убьешь меня, то…
   – Заткнись, – оборвал его Степан, дал под дых коленом, усадил на стул и сковал руки наручниками за спиной. – Вот теперь поговорим. – Аккуратно приблизившись к входной двери, он убедился, что она закрыта, и продолжил, обходя комнату и собирая у поверженных оперативников оружие: – Итак, шкура, кому ты меня продал? Для кого стараешься, подставляешь меня?
   – Если даже и узнаешь, тебе это все равно не поможет, – пробормотал Гудков с жалким видом..
   – А ты скажи, мне просто интересно, – улыбнулся Степан.
   Разыскав в столе у хозяина кабинета моток скотча, он принялся связывать оперов и заклеивать им рты, чтобы, очнувшись, они не подняли шума. Гудков молчал. Степан подошел и заклеил ему рот скотчем, потом взял с полки Уголовный кодекс и обрушил увесистый том на голову оперативника. Пусть на себе прочувствует все прелести ментовских пыток. Степан и сам не церемонился с подозреваемыми, когда был точно уверен, что они виновны, однако он никогда не переходил определенных границ, не пытал стариков, женщин и подростков. Ограничивался лишь запугиванием.
   От удара Гудков покачнулся, затряс головой и замычал.
   – Что, не нравится? – с деланым изумлением поинтересовался Степан и врезал книгой по башке еще раз. Этот метод был безотказным. Следов на подозреваемом не оставалось, а ему самому казалось, что мозги в башке переворачиваются.
   Гудков яростно мычал, а Степан делал вид, что не может понять, чего он хочет.
   – Чего мычишь, бычара? Видел бы ты себя со стороны, обделался бы со смеху. Ты так смешно глаза таращишь, будто тебе в задницу дубинку засунули… – Он сделал паузу и добавил со счастливой улыбкой: – Слушай, а это мысль. – Он взял со стола резиновую дубинку. – Определенно, это может сработать. А ты как думаешь, редиска?
   Гудков замычал так, что все лицо покраснело, а глаза почти вылезли из орбит.
   – Какой-то ты молчаливый, – пожал плечами Степан и врезал оперативнику под ребро, затем подхватил его со стула, поднял и швырнул на пол со скованными за спиной руками, объявляя: – А теперь парашют!
   Грохнувшись об пол, Гудков застонал, но уже слабее. Степан снял с него ботинки и как следует прошелся дубинкой по пяткам. После этого содрал со рта оперативника скотч и вежливо спросил:
   – Вас еще разогреть или переходим сразу к танцам?
   – Ты сука! Да я тебя… – хрипел, задыхаясь, Гудков.
   Степан придавил ему коленом пах и спросил:
   – Я так понял, что ты еще не созрел для разговора?
   – Что тебе надо, тварь?! Пусти-и-и! – выдавил из себя скозь зубы Гудков, извиваясь на полу от боли.
   – Имена, кто был тот пацан на джипе и кто его велел прикрыть? Я знаю, это какая-то шишка из правительства области.
   – Это сынок губернатора. Его папашка отмазывает. Мы не могли ничего сделать, иначе бы он нас в порошок стер.
   – Ясно, – кивнул Степан и поднялся с пола.
   Гудков перевернулся на спину и заискивающе посмотрел ему в лицо:
   – Слушай, сам подумай. Если убьешь нас, тебе все равно никакого проку. Тебя назначили преступником – и этого уже не изменишь. Сам виноват. Какого хера ты за тем пацаном погнался? Не строил бы из себя героя, мы бы здесь не встретились.
   – Да я уже все понял, – вздохнул Степан с грустным видом. – И с тобой все ясно, падаль.
   Склонившись к оперативнику, он снова заклеил ему рот скотчем. Ощупал карманы и нашел связку ключей. Один из них подходил к большому сейфу, который стоял в углу.
   – Проверим, что у тебя тут. – Степан стал переворачивать содержимое и обнаружил в верхнем отделении пистолет с глушителем, упакованный в полиэтилен, и две пачки патронов. Рядом лежали деньги. Пачка тысячных банкнот и пятьсот долларов сотнями.
   – Честно говоря, я думал, что у тебя заначка поболе, – признался Степан, распихивая деньги и патроны в карманы, потом, заметив боль во взгляде оперуполномоченного, добавил: – Из тюрьмы выйду, устроюсь на работу и отдам все до копейки. Отвечаю!
   В этот момент в дверь осторожно постучали. В глазах Гудкова блеснула надежда. Он дико замычал и завозился. Степан навел на него пистолет и громко крикнул хриплым голосом:
   – Заняты, мля! – И затем, пиная опера ногами, страшно взвыл: – Будешь говорить, падла? Сучара!
   Стук больше не повторился. Тот, кто приходил, поспешил удалиться, дабы не мешать тонкому процессу дознания. Выдохнув, Степан посмотрел на майора. Гудков вырубился.
   Что ж, и к лучшему. На связке ключей Гудкова болтался брелок автомобильной сигнализации. Значит, его машина стояла у входа на стоянке. В стенном шкафу висел парадный мундир Гудкова, пошитый на заказ в ателье; опер им очень гордился. Криво улыбнувшись, Степан снял мундир и сложил в полиэтиленовый пакет, валявшийся в шкафу. Форма ему может пригодиться. Заодно он вытащил удостоверение из кармана майора – тоже нужная вещь. Взял дубинку, электрошокер, наручники. Все это могло пригодиться позднее. Теперь главное выйти из здания. Через дежурную часть – не вариант. Степан открыл окно, осмотрел решетку, потом глянул вниз и пришел к выводу, что путь для отхода пригоден. Второй этаж, внизу клумба, в здании в этот час никого, кроме дежурной части. Установленные по периметру видеокамеры должны, по идее, контролироваться дежурным, но наблюдение велось из рук вон плохо, а значит, шансы его увеличивались.
   Продумывая отход, Степан стянул с Новохватского джинсы, намочил их водой из графина, затем связал три ближайших прута решетки, отломал ножку у стула, подсунул под джинсы и стал накручивать на палку мокрую ткань по часовой стрелке. Приложив немало усилий, он таким образом отогнул прутья с одной и с другой половины окна, так что образовался проход, в который можно было пролезть. Больше всего Степан боялся застрять. Особо примеряться было некогда, и он полез на свой страх и риск через разогнутую решетку. Выбравшись наружу, он спрыгнул вниз, присел и огляделся. Рядом из земли торчал кол из куска арматуры, поддерживавший чахлое деревце. Сверху он эту арматурину не заметил. Не хотелось даже думать, что было бы, если бы он приземлился на полметра левее. Выждав секунд двадцать, Степан пересек клумбу, вышел на дорожку и пошел вдоль здания УВД в сторону автобусной остановки, на ходу доставая связку ключей Гудкова. На зов брелока пискнул новый «Hyundai i30», стоявший справа от главного входа. Милицейские номера, тонированные стекла – то, что нужно. Степан быстро подошел, сел в машину, завел двигатель и вырулил со стоянки. Ни сирен, ни погони за ним не было. Он мог позволить себе передохнуть и подумать, что делать дальше.
   Надеяться на правосудие мог лишь клинический идиот. Сдаваться кому бы то ни было – нельзя. Один вариант: найти сынка губернатора и заставить прилюдно покаяться. Запугать, пригрозить, чтобы он сам побежал в милицию и признался во всем. Предприятие, конечно, сомнительное, но альтернативы ему нет, кроме как бежать из страны. Если с сынком не получится, то он прибегнет к запасному плану – бросит все и уедет, начнет жизнь с нуля где-нибудь на Востоке или в странах бывшего соцлагеря. Конечно, для начала новой жизни понадобятся деньги. Того, что он взял из сейфа Гудкова, хватит ненадолго. Домой возвращаться нельзя, к знакомым и родным тоже лучше не соваться. Опера теперь будут носом землю рыть, чтобы его найти. Повезло, что он никого из них не убил. В противном случае пришлось бы во сто раз хуже – менты жестоко мстят за своих.
   Без проблем Степан миновал пост ДПС у перекрестка, свернул к знакомому ДК и остановился у пятиэтажной хрущевки. Несколько лет назад, когда он по заданию приехал в родной город под видом торговца оружием, он снимал квартиру здесь у одной бабки. Возможно, она запомнила его, и это облегчит процесс общения. Второй момент – квартира должна быть не занята, иначе придется искать другое место. Квартира надежная, проверенная. Удобные пути отхода и местность вокруг он изучил до мелочей. Степан решил дождаться утра в машине, откинул сиденье, но уснуть никак не мог, ворочался и дергался от каждого шороха. Потом вообще во двор заехал милицейский «уазик».
   Степан схватился за пистолет, однако стражи порядка явились не за ним. «УАЗ» остановился у третьего подъезда, патрульные нырнули внутрь и через некоторое время вернулись с нетрезвым гражданином, который пытался вырваться и что-то орал. Менты обработали его дубинками и закинули в машину, залезли следом, и «уазик» укатил. Свет его фар пронзил салон угнанного «Hyundai» насквозь. Затем свет ушел вбок, а звук работающего двигателя стал удаляться. Степан смахнул со лба испарину и подумал, что надо бы отогнать машину подальше отсюда, если он хочет в этом районе снимать квартиру. С другой стороны, Гудков думает так же. Вряд ли кто-то бросит на виду угнанную машину рядом с убежищем, в котором собирается отсиживаться. Они, конечно, проверят близлежащие дома, но будут уделять им меньше внимания, чем, скажем, рабочему району. Там удобно затеряться. Степан решил ближе к утру отогнать машину в соседний двор.
   Потом его мысли вернулись к основному вопросу: как найти сына губернатора? В больнице лезть к нему опасно, там кругом охрана. Лучше дождаться, пока его выпишут. Сам пробить адресок парня он не сможет без того, чтобы не засветиться. А если воспользоваться опять же старыми каналами… Здесь в городе он неофициально работал с одним парнем-хакером. Хотя парень – это условно. Мужику было под пятьдесят, а он безвылазно сидел в виртуальном мире, рубился в сетевые игры и взламывал серверы серьезных организаций просто так, для забавы. Собственный внешний вид его не волновал, как не волновали ни женщины, ни даже деньги. Он заботился только об одной вещи – о своем компьютере, бесконечно совершенствуя его, добавляя память и различные примочки. Телефон этого чудика был записан у Степана в записной книжке и зашифрован. Только вот незадача – книжка осталась дома, а туда возвращаться нельзя. Это расстроило Степана, но тут он вспомнил, что несколько раз общался с хакером в аське. У того был довольно примечательный ник – Фарамунд 100557, а вместо фотографии – изображение красного рогатого рыцаря агрессивного вида. Степан достал из кармана навороченный криптографический мобильный телефон Новохватского и вышел через него в Интернет. Найти Фарамунда было делом пяти минут. Несмотря на поздний час, хакер сидел в Сети.
   Степан зашел под своим старым ником – Ворон-0777. Хакер его вспомнил моментально и поинтересовался, почему его так долго не было слышно.
   – Были проблемы. Враги достали. Едва в свет не вышел, – ответил Степан, копируя манеру хакера, его сленг. Нехитрый словарь он выучил за время прошлого общения с Фарамундом.
   – Опять Nc (без комментариев), я ведь вычислил, что это ты погасил тех Дренорских Демонов, что хотели нас всех во тьму погрузить. До меня потом дошли вести. Это же ведь ты их всех. ГГ (от англ. gg – good game).
   – Да, я, но мне помогли, – признался Степан и добавил: – А теперь опять нужна твоя помощь.
   – Kewl (хорошо). Я готов. Что, опять орка какого вытянуть из норы (пробить)?
   – Ну, что-то в этом роде, – уклонился от прямого ответа Степан. – Записывай Акк. (Это означало, что ФИО и данные объекта будут вставлены в сообщение одному из участников форума, которого Фарамунд недолюбливал. У них и прежде была такая договоренность, чтобы не подставляться.) Мне нужен только буров (адрес), где он обитает, место охоты (работы) или святилище (место учебы). Когда выяснишь буров, неплохо бы уточнить, на самом деле ли он там обитает или это Exp. Он почти на уровне ДЛ (англ. DL – Dreadlord). Мне нельзя лишний раз светиться, опасно.
   – Ясно, сделаю, – пообещал Фарамунд. – А если не секрет, какой он нанес урон?
   – Пока Nc, но потом гарантирую, все сам узнаешь, – ответил Степан и, попрощавшись, выключил сотовый, а затем вытащил из него батарею. Вряд ли кто-то поймет ту белиберду, про которую они говорили. Зато они отлично поймут сообщение, написанное для некоего чувака с ником Талур: «Юхно Эдуард Павлович, возраст в районе 23–25 лет».