Страница:
* * *
Навоков был высоким толстяком с выпученными глазами и жалобно сложенными пухлыми губами. Сергей относился к нему с презрительной иронией, но окончательно обидеть не желал – не ему, Сергею Бянко, судить: каждый живет, как может и как хочет. Скорее все-таки как может – хотим мы все жить только хорошо, а хорошо не всегда получается. Вот и Навокову, несмотря на природную холеность, стать знаменитым не удавалось. В театре его зажимали, давая мелкие второсортные роли, зато очень часто звали озвучивать мультфильмы – он очень похоже выводил своими пухлыми губами жужжание мух и жуков. Но везде платили мало.Супруга Навокова, устав терпеть нужду, выгнала актера. Оставшись с дочерью-школьницей, она зарабатывала на хлеб с маслом фасовщицей в супермаркете, а в свободное время убирала подъезды. Дочь помогала. Муж же, артист Навоков, не нашел иного выхода, как переселиться к своей теще. Теща женщина была добрая, и, прожив с ней бок о бок в ее однокомнатной квартире месяц, артист склонил пожилую даму к плотскому греху. Расточая любимой теще интимные ласки, Навоков немного расслабился – теща зятевскую зарплату не требовала, а, наоборот, делила пенсию на двоих. Но иногда Навоков грустил.
Сергей и Анисим как раз застали артиста в секунду грусти – он стоял в больших наушниках перед микрофоном, готовясь озвучивать очередную мультфильмовскую роль, и грустил. Навоков был отделен от коридора, где стояли Сергей и Анисим, прозрачной стеной из плексигласа. На двери студии красовалась табличка: «Не шуметь! Не входить!»
– Внимание! Начали! – откуда-то из пустоты прогремел голос звукорежиссера.
На экране возник нарисованный компьютерной графикой толстый, похожий на человечка, навозный жук. Жук летел.
Навоков напрягся и зажужжал, шевеля губами:
– Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж… Ж-ж-ж-ж… Ж-ж-ж.
Жук лихо приземлился перед смешной и маленькой козявкой.
– Стоп! – вскрикнул из темноты звукорежиссер. – Записано. Спасибо.
Навоков снял наушники и расслабился. Только тут он увидел сквозь стену Сергея с его африканским напарником и заулыбался. Отирая потное лицо платком, артист вышел в коридор.
– Сережа, здравствуй.
– Здравствуй, Навоков. Жука озвучиваешь?
– Жука.
– Много нажужжал?
– Рублей триста сегодня нажужжал.
– Что-то мало. Ты губами интенсивней шевели. Интенсивней!
– Шутишь все.
– Какие могут быть шутки! Ну, веди в буфет… Что заскучал? Платить буду я, хоть ты мне и должен пятьдесят рублей.
– Мог бы забыть про пятьдесят рублей.
– Не дождешься. Разговор к тебе есть, а я знаю, что во время приема пищи ты говоришь охотнее.
– Это точно.
– Знакомься – это Анисим, мой стажер.
Навоков с благосклонным видом пожал руку Анисима. Предстоящее угощение настроило артиста на доброжелательный лад, он выпер вперед большой круглый живот и запустил руки в карманы цветной жилетки.
– Не жадный ты до денег, Сережа.
– Не жадный, потому такой же нищий, как ты. А у тебя будь деньги, я уверен, ты бы их зажал. Долг ведь мне не вернешь никогда.
Навоков, скромничая, прихрюкнул.
– Сам это знаешь. Мог бы уже успокоиться и не вспоминать о долге.
– Нет. Денег не верну, так хоть удовольствие поимею, унижая за эту пятидесятку.
Навоков пожал плечами, мол, как знаешь.
В буфете мультстудии уселись вокруг круглого столика. Тощий высокий буфетчик, он же официант и уборщик со столов (артисты и мультхудожники имели грех живописно свинячить), не спрашивая, принес тарелку с колбасной нарезкой и хлеб.
– Кофе или спиртное? – спросил он, водрузив в центре столика закуску.
Сергей кивнул Навокову. Тот жадно сглотнул. Ага, нужда артиста здорово прижала – изголодался по алкоголю. Сергей закатил глаза.
– Понял, – оживился буфетчик. – По двести граммов коньяку каждому.
– Икру дайте, – подал голос Анисим.
– Только красная, – сказал буфетчик.
Навоков убрал с лица благодушное выражение.
– Сдается мне, вы при деньгах.
– Не надо намеков, Навоков, в долг не получишь. У тебя плохой кредитный рейтинг. Но… – Бянко мотнул головой Анисиму, тот достал из кармана десятидолларовую бумажку, – ответишь на вопросы – баксы твои.
– Согласен.
Буфетчик принес три стопки, графин с коньяком, бутерброды с красной икрой. Навоков торопливо наполнил стопки коричневой искристой жидкостью. Выпили.
Запихнув в рот бутерброд, Навоков откинулся на спинку стульчика, проглотил закуску, потом достал из кармана жилетки пачку дешевых сигарет и с удовольствием закурил. Пуская дым, поведал:
– Не люблю, когда на улице бабы курят. Думают, что это красиво, а у меня ассоциации возникают с продажными женщинами… Еще не люблю, когда девки наравне с мужиками хлещут.
Сергей снова наполнил стопки.
– Еще по одной. Для куражу.
Выпили. Артист, отведя руку с сигаретой в сторону, проглотил еще один бутерброд с икрой.
– Торопишься жить, Навоков, – прокомментировал Сергей. – Ладно, долой лирику. Расскажи, Паша, о Мулатове.
– О Мулатове? Зачем тебе?
– Мулатова убили позавчера. А сегодня покушались на Артема Контенко, сына поэта Контенко. Думаю, он уже умер. Артем был гомиком и «дружил» с Мулатовым. Есть мысль – Артема замочили, потому что он знал, кто «сделал» Мулатова.
– Ты сыщик?
– Я журналист, носитель правды.
– Я не убивал Мулатова.
– Верю. Но ты был его приятелем. Пил с ним на халяву. На рыбалку ездил.
– Что я могу рассказать?
– То, что меня может заинтересовать.
Навоков задумался, докурил сигарету. Потушив в блюдце с остатками бутербродов окурок, медленно сказал:
– У Мулатова был друг – земляк (Мулатов ведь из Лесорецка), они даже вроде из одного двора, учились в одной школе. Маранков…
– Фамилия знакомая.
– Он здесь в Питере йогуртами торговал. Помнишь рекламу – йогурты от Маранкова.
Сергей ощутил прилив теплой волны – кровь стукнула в виски. Маранкова убили неделю назад. Прямо посреди улицы, когда машина затормозила перед светофором, к авто подошел прохожий в куртке и надвинутой на глаза кепке и спокойно бросил в салон через открытое окно ручную гранату. Водитель, охранник и Маранков погибли мгновенно. А перед этим был скандал – у Маранкова похитили жену и требовали какие-то деньги, якобы им украденные. Темная, запутанная история.
Сергей налил всем коньяка и выпил первым.
– Мулатов после смерти Маранкова был сам не свой. Как-то в разговоре со мной он обронил фразу, мол, у него и его друзей начались неприятности, пришла ударная волна из прошлого, – Навоков поднял стопку, посмотрел сквозь коньяк на свет. – У Мулатова был здесь друг фээсбэшник… Мулатов очень надеялся на него.
– Как зовут друга?
– Не знаю.
– Еще что?
– Все.
– Ты очень помог мне, Паша.
– Доллары мои?
– Может, еще что скажешь?
– Нет. И так сказал много на десять долларов. С вами, журналистами, связываться опасно…
На улице был ветер. Покинув мультстудию, побрели к остановке.
– Что дальше? – спросил Анисим.
– Поговорим с вдовой Маранкова. Она должна знать, кто тот фээсбэшник, на которого надеялся Мулатов.
– Почему?
– Подозреваю: Мулатов и Маранков – одна шайка, раз земляки. Кого-то они кинули в свое время, а теперь их нашли и запрессовали.
– Фээсбэшник знать заказчиков?
– Анисим, старайся слова правильно выговаривать. Поясняю тебе как неразумному стажеру – да, фээсбэшник может знать заказчиков.
– Он нам скажет?
– Не думаю. Он нас на хрен пошлет.
– Зачем тогда фээсбэшник?
– Для полноты картины. Он нас пошлет, а мы вернемся и принудим его поделиться с нами правдой.
– Как?
– Не знаю.
* * *
К вдове Маранкова Сергея с Аннусом не пустили – после памятного похищения, а затем и смерти мужа, тридцатитрехлетняя Алина Маранкова жила затворницей в своем шикарном особняке. Сергей тщетно объяснял амбалам-охранникам, что он журналист и ведет журналистское расследование, что разговор с вдовой поможет ему отделить правду от вымыслов, муссируемых желтой прессой вокруг гибели известного бизнесмена.– Ничем не могу помочь, – жуя жвачку, пророкотал одетый в отлично сшитый костюм охранник, возвышаясь над собеседником исполинской глыбой мускулов. – Алины нет дома.
– А где она?
– Она нам не докладывает.
Сергей знал, что охранники лгут. Отходя от калитки, он нарочито громко заявил:
– Я имею информацию, что убийства Маранкова и его друга Мулатова связаны между собой! Я это точно знаю!
– Иди, иди. Не ори тут, – нахмурился охранник.
Бянко заметил, как занавеска на окне второго этажа качнулась, и за тюлем очертился силуэт Алины Маранковой.
Аннус тянул журналиста прочь от особняка.
– Ты что молоть?! Тебя убить за такой слова!
Сергей дернул рукой, освобождаясь от цепкой пятерни стажера.
– Не убьют. Надо привлечь внимание.
– Пойдем, – пугливо ежился стажер.
– Аннус, какой ты журналист? Ты всего боишься!
– Я не боюсь. Я осторожный. Ум надо, – Анисим постучал себя пальцем по лбу. – Все газеты полон историй про мафию.
Вернулись в редакцию усталые, Калашников, не позволив Бянко с Анисимом выпить по стакану кофе, погнал их обратно:
– Поезжайте к Контенко!
– Мы были у него! – взвился Сергей. Паршивое настроение, ухудшевшееся от неудачи у дома Алины Маранковой, проявилось в разговоре с главным редактором.
Калашников спокойно вынес свирепый взгляд Бянко, подмигнул стажеру.
– Мне Контенко звонил недавно. Его сын умер.
– И что дальше?
– Ты был у Алины Маранковой, Сережа?
– Был.
– Зачем? – Калашников растянул рот в резиновой улыбке. Эдакая принужденная улыбка папы-редактора.
– Есть связь между смертью сына поэта, смертью бандита Мулатова и смертью предпринимателя Маранкова…
– Короче, поэт желает тебя видеть… Ему Алина сообщила по телефону о твоем визите.
– Не было никакого визита. Нас к ней не пустили.
Калашников демонстративно стряхнул с ушей «лапшу».
– Расскажи вон ему… Вечером жду развернутое интервью с поэтом, завтра пустим его в тираж: «Что думает о смерти сына поэт Контенко?»
Бянко сел за свой стол, напряженно забарабанил пальцами. Ясно одно – Алина была накоротке со стариком-поэтом. Значит, она услышала фразу, которую для нее громко прокричал Сергей о связи смерти ее мужа и гибели Мулатова. Она утешала старика по телефону и сказала о словах Сергея… Сомнений не оставалось – все трое погибли по одной причине. Но какой?
Бянко посмотрел на Анисима.
– Едем к поэту!
– Опять?! – поразился Аннус.
– Не опять, а снова. Старик сам нас зовет.
– Я не ехать, – заупрямился Анисим.
– С чего это? Передумал быть журналистом?
– Он вызывать нас из-за денег!
– Каких денег?
– Этих, – Анисим достал из кармана согнутые пополам доллары. – Там лежаль на полке. Я взяль…
– Ты вправду их украл? – Сергей поразился тому, что мерзкая выходка Аннуса его совсем не возмутила; ну, украл деньги и украл – это же Анус, дитя природы, увидел деньги и взял, не задумываясь, что они чужие. Если бы Фруев украл, то да! А еще лучше, чтобы так низко пал Куннилингус; ему бы не было пощады. Сергей вздохнул: – Что же теперь делать будешь, дурень?
– Отдай их ты.
– Поэт решит, что я вор. А вор ты. Ты взял, ты и возвращай.
– Он меня в тюрьму садить!
– Не хочешь в тюрьму?
– Нет.
– Подонок ты, Анисим… Все равно, поехали к поэту. Надо с ним переговорить о смерти его сына.
Бянко легко вскочил с низкого стульчика и стремительно пошел к выходу из редакционного зала. Аннус еле поспевал.
– Что такой подонок?
– Это я тебя так ругаю.
– Надо запомнить.
– Ты много русских ругательств знаешь?
– О-о. Много… Что же делай с деньги?
– Вернуть их нельзя. Выкинуть – глупо. Вручить нищему – еще глупее. Поедем на них на такси.
– Там много для такси.
– Хватит на несколько дней.
Такси теснились перед площадью, до которой пешком было минут десять ходу. Решили пойти дворами, чтобы сократить дорогу.
В первой же подворотне Сергей получил ослепляющий удар в лицо какой-то тряпкой. Он присел от неожиданности. Следом взвыл и Аннус – он рухнул на асфальт рядом с мусорными ящиками.
Тряся головой, Бянко проморгался и четко увидел перед собой ствол пистолета с глушителем. Высокий мускулистый мужик в легкой куртке собирался выстрелить.
– Охренел?!! – заорал Сергей, наполняясь ужасом – вот она, близкая и неожиданная смерть. За что? Кто этот подонок? Грабитель?
– Заткнись, – пророкотал верзила.
Еще мгновение, и смерть! Но, словно в замедленном кино, голова его дернулась, переламывая шею назад – прямо в рот, в зубы, верзиле вонзилась тонкая стальная водопроводная труба, словно короткое копье, пущенное могучей рукой. Секунда, и верзила рухнул на асфальт, завалившись на бок. Изо рта потекла красная тягучая кровь.
Сергей испуганно ощерился. Аннус, тяжело дыша, стоял, сжимая и разжимая кулаки.
– Ты убил его!!! – заорал Сергей.
Аннуса передернуло.
– Ты желать умереть сам?!
Кряхтя, Бянко поднялся, выпрямился. Анисим деловито отер носовым платком трубу, торчащую в глотке поверженного преступника, затем попытался вырвать из цепких пальцев пистолет с глушителем, но это ему не удалось, и он тоже протер пистолет платком.
– Ты рецидивист. Ты убил человека и спокоен, – в панике, истерично взвизгивая, заговорил Сергей. Он был раздавлен навалившимся на него ужасом. Он еще не мог сообразить, что случившееся не было сном, и он находился в доле секунды от смерти.
– Дома я часто метать копье в антилоп, – пояснил Анисим, дергая Сергея за рукав. – Надо бежать, пока нас не заметил из окон здешний жилец.
Сергей покорно пошел за стажером.
– Боже мой… Ты вор и убийца. Аннус! Ты вор и убийца!
– Все твой слова. Я же говориль – за такой слова, какой ты кричаль у дома вдова, убивать. И чуть не убиль – меня и тебя!
Бянко мотнул головой. Все казалось неправдой, наваждением. Они просто шли через подворотни, шли по своим делам…
Анисим подвел его к одной из раскрашенных рекламными лейблами «Волг», открыл дверцу и втолкнул на заднее сиденье. Сам сел спереди.
– Куда едем? – весело осклабился шофер.
Аннус сердито свел брови.
– Прямо.
– А деньги у тебя есть, африканец?
– Есть. Много… Я не африканец.
– Ты же черный.
– Папа – шахтер. На мне угольный пыль.
– Ха-ха-ха. Молодец. Уважаю веселых людей.
* * *
Старик Контенко, совершенно спокойный, словно смерть сына была ему абсолютно безразлична, долго смотрел на Сергея.Журналист сидел в мягком глубоком кресле напротив хозяина дома и чувствовал себя крайне неуютно. Происшествие в подворотне не могло отпустить его сознание. Тело Сергея было напряжено так, что мускулы ныли от боли, а ноги нервно подрагивали. Бянко уже ничего не хотел – ни разгромной статьи, ни правды о смертях, ни этого спокойного лица поэта.
– Послушайте, Сережа, вы правда знаете о связи всех этих страшных преступлений между собой? Вы знаете, кто стоит за ними?
Голос старика вернул журналиста к действительности.
Аннус, подозрительно затихнув, стоял перед стеллажом с книгами и листал какую-то брошюру. Решил вернуть деньги по-тихому. Убийца. А ведь он спас Сергея, этот охотник на антилоп.
– Да, это так, – хрипло произнес Бянко. Будь что будет – пусть все думают, что он в курсе страшных тайн. Поздно отступать. Даже если он откажется, его все равно грохнут. А так, блефуя своей осведомленностью, можно побороться за жизнь. – У меня есть информация. Но, Иван Анатольевич, многое надо основательно проверить, подтвердить документально. Мне нужна абсолютная правда. Когда у меня на руках будут все свидетельства, я пущу информацию в печать.
– Абсолютная правда… Она всем нужна, Сережа. – Старик вздохнул, вдруг скривился, словно от зубной боли; маска спокойствия лопнула, и перед Сергеем открылось подлинное лицо страдающего человека. Поэт произнес, медленно подбирая слова: – Мой сын… он был… плохой… человек. Но я хочу знать, что люди, забравшие его у меня, они… на этом все у них кончится. Сережа, я звонил одному человеку – вот его визитная карточка, возьмите ее… Он встретится с вами и многое расскажет. Вы поможете мне, ему, всем нам… Происходит что-то страшное, Сережа…
* * *
Волкашин не был в родном городе семь лет. После армии пошел служить в ФСБ, сразу же был переведен в Санкт-Петербург, и с той поры его старые кореша ни сном ни духом не ведали о его существовании. И вот неожиданно появился. Всего на трое суток. Выкроил время, взял срочный отпуск за свой счет, якобы по причине недомогания, скакнул в самолет – и теперь сидел в прокуренной комнате общежития шестого комбината сборного железобетона. Здесь ютился со своей женой Алик Горохов. Уже лысоватый, с лицом, изрезанном морщинами, – тяжелый труд на формовке железобетонных плит и регулярное пьянство кого хочешь состарят раньше времени. А было Горохову всего тридцать пять. Как и Волкашину.Юрик Волкашин считал себя неудачником – всего лишь капитан, дальнейших перспектив по службе ноль. Денег тоже ноль. Жилье не предвиделось – ютился в комнате ведомственной общаги. Про семью можно было не заикаться – какая семейная жизнь при его рабочей загрузке и бытовых условиях? Еще немного, и жизнь окончательно улетит мусорным пакетом на свалку несложившейся судьбы. Как у всех его друзей юности: Антона Мулатова, Бори Маранкова, Веньки Азарова, Олега Сысоева, Алика Горохова…
Все они выросли в одном дворе, окруженном хрущевскими пятиэтажками. Вместе пакостили, вместе дрались с пацанами из соседних дворов. Старухи-соседки предрекали им тюремные нары и скорую гибель от финки блатаря. Только бандитов из них не получилось – покуролесили в семнадцать лет, после благополучно отслужили в армии и жили на гражданке честно – кто как мог. Волкашин ушел в госбезопасность. Алик Горохов (человек, в общем, ограниченный) мыкался по стройкам, пока не нашел пристанище в общаге комбината ЖБИ. Олег Сысоев одно время служил в милиции, но за алчность был уволен и перебивался охранником на автостоянке; вкалывать он терпеть не мог: пусть мало платят, лишь бы балду гонять. Он днем и ночью ходил в своей камуфляжной форме с замусоленными локтями и мечтал устроиться в пожарную часть – сутки дежуришь, трое дома.
Венька Азаров, профессиональный водила, несколько раз влетал по-глупому – то машину чужую разобьет, то груз попортит в дороге, а как устроился в автобусный парк, так вообще забыл, что такое деньги – там кормили обедами в столовой и обещаниями погасить долги. Озлобился Венька, из семьи ушел, в карты стал играть на деньги (проигрывать).
Борька Маранков на рынке печеньем торговал, но как-то неудачно. Он много чем пытался торговать: шмотьем, рыбой, видеотехникой, теперь вот печеньем; но братва местная чересчур давила поборами, да менты, да администрация рынка – всем кушать хотелось. Зарабатывал он, как нормальный рабочий на заводе, не больше. На заводе за такие деньги хлопот мало – работай да зарплату жди. А ему и по соплям частенько рэкетиры давали, и менты товар отбирали внаглую, и по поездам он маялся с сумками, по барахолкам в чужих городах; только другой профессии он себе уже не представлял – тридцать пять лет не двадцать, заново переучиваться, перестраиваться не всякому под силу.
Антон Мулатов, как был дворовой шелупонью, ею и остался. Воровать не воровал, но постоянно отирался по пивным, обирал пьяных, курил травку, задирал в своей пятиэтажке соседских мужиков.
Волкашин долил остатки водки в стаканы, обвел взглядом своих корешей юности, ухмыльнулся:
– Другого шанса подняться у вас не будет. Утонете в дерьме.
– Погрязнем, – поправил его Мулатов.
– Мы и так в дерьме, погрязли по самые уши.
– А ты самый крутой, – подколол Вениамин.
Волкашин снова ухмыльнулся.
– Лучший из худших.
Помолчали.
Все курили, осоловело глядя перед собой. Дым сигарет уходил к потолку. В маленькой комнатке было душно и смрадно. Усталые, потные мужики тоскливо перерабатывали отвердевшими мозгами предложение дружка юности, и каждый в душе вылеплял отрицательный ответ. Если бы он предложил это лет семь-восемь назад, когда в мозгах сперма бурлила, а в венах кипела кровь… А теперь…
– Повторяю снова. Областная ОПГ снимает с фирм бешеные бабки.
– Везде так, – вставил Маранков.
– Согласен, что везде, – Волкашин чокнулся своим стаканом с грудой остальных стаканов, стоявших на застеленном клеенкой столе, залпом выпил водку, похожую на бензин, долго дышал носом, пережидая, когда исчезнет вкус алкоголя в глотке. – Это бизнес. Большой бизнес. А чтобы заниматься бизнесом, надо платить. Все платят. У всех есть крыша. И у фирмачей, и у бандитов. Раз в месяц ваш известный держало города везет в Москву чемодан денег. Наше питерское управление совместно с москвичами заготовило показательную операцию.
– Альбертика возьмут? – спросил Маранков, по роду своей базарной жизни знавший поименно всех городских авторитетов.
– Да. Деньги, какие он повезет… Короче, в Москве уже решено, что этот взнос в общак конфискуют. Братва смирилась с этой потерей – надо, значит, надо. Только ваши местные еще не знают, что их отдали на «заклание».
– Мудрено говоришь.
– Мудрено не мудрено, Алик, а прилетел я к вам только потому, что еще помню, какими вы были пацанами.
– Какими? – Горохов с грустным видом поскреб лысину.
– Крутыми.
– Я и сейчас крутой. Хе-хе-хе, – пьяный Мулатов развязано рассмеялся.
Волкашин презрительно хмыкнул.
Мулатов, отсмеявшись, вдруг посмотрел трезвыми глазами.
– Нас братва передавит, как клопов.
– Жить хочется?
– Кому не хочется? Какая бы ни была – жизнь есть жизнь.
– А говоришь, что крутой. Я такой куш предлагаю… Деньги повезут завтра. Отобьем их нагло, перед зданием аэровокзала. Этого никто не ждет. По сто пятьдесят тысяч на брата. Таких денег никто из вас не заработает. И я не заработаю. Их можно только гоп-стопом взять!
Волкашин помолчал.
– Отсюда сегодня уже никто не выйдет. Завтра с утра берем деньги и, как крысы, в разные стороны.
– Нас быстро вычислят и перережут, – хрипло сказал Олег Сысоев.
– У тебя на руках будут приличные бабки! Не тупи! Купишь себе новый паспорт, заживешь новой жизнью.
Венька Азаров залпом выпил свою порцию водки, брякнул стаканом об стол, стакан чуть не раскололся.
– Пьяный базар.
– Я не шучу, Веня.
– Никто из нас в это не полезет… Явился после стольких лет… план у него… Не пошел бы ты на хрен, Юрок!
* * *
Сергей сидел в удобном массивном кресле, но чувствовал себя не в своей тарелке. Роскошное убранство элитной квартиры, обрюзгший, пресыщенный жизнью мужчина в кресле напротив, в строгом халате поверх английского костюма, испуганный Аннус на диване, амбалы-телохранители в соседней комнате – как тут не занервничаешь. Но Вениамин Сергеевич Азаров, преуспевший в этой жизни бизнесмен, говорил тихо, движения его были плавные, словно он очень устал и не хотел себя утруждать.– Это было шесть лет назад, шесть с половиной. Вот, прочитайте вырезку – тогда дерзкое ограбление сенсацией прокатилось по газетам.
Азаров протянул Сергею газетную вырезку: «Заезжие гастролеры ограбили местных бандитов!»
Сергей пробежал взглядом скупые строки: «поджидали у здания аэровокзала… вырвали сумки с деньгами… среди убитых – местный авторитет Альберт Бабушкин, а также известный своей жестокостью, находившийся в федеральном розыске Антон Гузеев, по кличке Гузик, и Павел Пепелов, он же Паша Пепел. Убитые принадлежали к преступной группировке центрального района города…»
– Вы убили их? – Сергей посмотрел на Азарова.
Тот ухмыльнулся.
– Не было другого выбора. Откуда у нас взялось оружие и кто стрелял в курьеров – не нужная вам информация. Тогда мы сделали это, и все. Волкашин уехал к себе в Питер, а мы все остались в городе и еще полгода вели примерное нищенское существование. Это нас и спасло – бандиты и милиция проверяли всех отъезжавших. Потом дело заглохло. Мы разъехались по России в разные стороны. В Питер к Волкашину перебрались Мулатов и Маранков. Я и Олег Сысоев уехали на Дальний Восток. Алик Горохов пытался какое-то время жить в Москве. Но сейчас мы все в Петербурге… все, кто жив.
– Погибли Маранков и Мулатов. Вы думаете, вас нашли ограбленные братки?
– Сто процентов так. Но кто конкретно открыл на нас охоту, непонятно до сих пор. А первым из нашей компании погиб Олег Сысоев. Это случилось пять месяцев назад, там, на Дальнем Востоке…
Азаров смотрел поверх головы Сергея, и взгляд его был отрешенный. Тогда, пять месяцев назад, удар из прошлого был до того невероятен, что Вениамин чуть не сошел с ума от ужаса, охватившего его, когда он, преуспевающий бизнесмен Вениамин Азаров, вошел в свой цех консервирования – и увидел подвешенный к потолочной балке труп друга. Олег висел, безвольно опустив голову. Он, почти всесильный в этой глухой провинции на берегу Охотского моря, был задушен и демонстративно повешен. На груди Олега булавкой была приколота короткая записка: «Азар, верни деньги!» Тогда Вениамин понял, что их нашли. То, чего все они боялись долгие годы, свершилось, и первым из их знаменитой шестерки поплатился Сысой.
Вениамин подставил пустую железную бочку, влез на нее, сорвал с груди Олега записку, спрятал ее в карман и сразу набрал по сотовому номер Юрки Волкашина.