Страница:
Кирилл Казанцев
Вороны любят падаль
1
На пологом берегу неширокой реки, метрах в тридцати от проселочной дороги, в самый разгар рабочего дня вели беседу двое мужчин явно городского вида. День выдался необыкновенно жарким – даже лес по ту сторону реки казался будто высохшим и присыпанным пылью. Солнце жгло немилосердно. В такую погоду одежда беседующих выглядела странновато – оба были облачены в строгие черные костюмы и рубашки с галстуками. На самом же деле ничего странного в том не было, поскольку явились они сюда прямо с похорон. Чуть поодаль на дороге их ожидала машина – того класса, что безусловно предусматривает кондиционер в салоне. Водитель, солидный, средних лет, с сединой в волосах, похожий на провинциального актера, играющего благородных отцов, не спеша прогуливался вокруг автомобиля, дожидаясь пассажиров. Его хозяин, Дмитрий Николаевич Орешин, занимал в городе завидную должность, обладал немалыми возможностями и сейчас, используя свое служебное положение, вел тайные переговоры.
– Я тебя неспроста, Андрей Васильич, сюда притащил, – объяснял он своему собеседнику, отирая пот с лица обширным носовым платком с голубыми полосками. – Береженого, как говорится… В городе новые люди ожидаются, как метла пометет, никто пока не знает… Сюрпризов, скорее всего, не предвидится, но уж больно дело у нас…
Орешин зачем-то оглянулся по сторонам, однако никого не увидел и снова принялся водить платком по рыхлым румяным щекам.
– Черт знает какая жара! – пожаловался он, искоса посматривая на собеседника и прикидывая, какое впечатление на того произвели вступительные слова. – А тут еще этот дресс-код!.. Но ничего не поделаешь! Смерть приходится уважать – она, хе-хе, за каждым присматривает… Не приведи господь!
Орешин был крупным, пышущим здоровьем мужчиной, широким в кости, с грубым голосом и насмешливым взглядом, который, однако, в нужный момент исчезал в тени густых бровей.
– Да уж, – сдержанно сказал тот, к кому обращался Орешин. – Этого нам не надо. А пиджак, пожалуй, лучше снять…
Он стащил с плеч пиджак и со вздохом облегчения перекинул через локоть.
– А вы не хотите? – почтительно поинтересовался он, поднимая глаза на Орешина.
Андрей Васильевич Жмыхов всего лишь возглавлял отдел в местном УВД и к первому заместителю главы городской администрации относился с подчеркнутым пиететом. Предстоящий разговор слегка напрягал его – не так уж часто доводилось ему накоротке общаться с Орешиным. Что ему Жмыхов! Совсем другой уровень. Он с губернатором за ручку… Что-то тут не то. Действительно, неспроста выдернул его с похорон Орешин. Но что ему надо? Про какое такое дело упоминал он?
– Ты хорошо знал покойного? – вдруг деловито спросил Орешин, словно угадав мысли Жмыхова.
Полицейский пожал плечами.
– Как сказать, – осторожно проговорил он. – Приходилось, конечно, встречаться. На каких-то мероприятиях. В полицию он заходил… Но чтобы близко – нет. Я ведь нездешний. Да и возраст у нас разный. Вячеслав Сергеич намного старше был.
– Да-а, Вячеслав старой закалки зубр! – соглашаясь, кивнул Орешин, и глаза его затуманились от воспоминаний. – Кремень-мужик! Теперь таких нет. Характер, конечно, непростой, но на таких должностях без характера нельзя. Он ведь какой был – коммунист, боец! И депутатом бывал, в те еще старые времена, и прокурором города был. Таким прокурором – любого в трепет вгонял! А уж позже и в бизнес впрягся как ломовая лошадь. Ну и результат был, сам знаешь!
Орешин на секунду замолк, а потом повторил с какой-то загадочной интонацией:
– Да, результат… А вот теперь давай о главном, майор! – он быстро взглянул на Жмыхова. – Как раз о результате. Разговор будет серьезный. Мне про тебя Прокопенко говорил, что ты человек надежный, без закидонов, на жизнь смотришь реально, да и профессионал хороший… Ты оперативной работой давно занимаешься?
– Десять лет, – сказал Жмыхов. – Даже чуть поболе.
– Вот и отлично! Самое то, – одобрил Орешин. – Но главное, что ты – человек ответственный, умеешь держать язык за зубами. Ну и вообще… Входишь в наш пул. Красный пул – так я это называю.
– Красный пул?
– Ну да, – хохотнул Орешин. – Ты ж знаешь, как зэки говорят – «красная зона»… Так и у нас – красный пул. Кто в него входит, тот от работы не отлынивает, сотрудничает с администрацией, ну, активная жизненная позиция, само собой, и тому подобное… Что ни в коем случае не исключает материальные блага, – назидательно закончил он.
– И все-таки я не совсем понимаю, – хмурясь, сказал Жмыхов.
– Да все ты понимаешь! – неожиданно сердито выкрикнул Орешин, сверля собеседника взглядом. – Чего тут понимать? Мне нужна твоя помощь. Мне твоя, тебе – моя. Мы – одна команда.
– Согласен, – кивнул Жмыхов. В его планы никак не входила ссора с Орешиным. – Я всегда готов помочь, Дмитрий Николаевич, но хотелось бы поконкретнее…
– Будет тебе и поконкретнее, – пообещал Орешин. – Исчерпывающая будет тебе информация. Только и ты головой немного работай, если хочешь в сути разобраться. А суть такова, что после смерти нашего дорогого Вячеслава Сергеича Томилина осталось более чем приличное наследство.
– Да уж, наверное, осталось, – сказал Жмыхов.
– Не наверное, а точно! – отрезал Орешин. – Сеть продовольственных магазинов, два дома, три автомобиля, ценные бумаги, счета в банках. Вот так вот! Томилин хватал добычу как бульдог, как акула! Зато и куш оставил завидный!
– Да, повезло наследникам, – неопределенно протянул Жмыхов, который все еще ничего не понимал.
– А вот наследников-то как раз и нема! – вдруг объявил Орешин. – Один Томилин как перст. Никого у него здесь нет. Ни-ко-го! Бабенка у него коммерческим директором на предприятии числилась – вот она ему самый близкий человек в последние годы была. Любовница, правая рука – как хочешь назови… Адвокат его личный, юрист, доверенное лицо – тоже с носом остался. Грех так говорить, но в последние годы Томилин невыносимым стал, возомнил о себе, переругался со всеми, так держался, будто секрет бессмертия знал. А какой там секрет – с собой на тот свет ничего не заберешь. Эх!
Жмыхов с сомнением посмотрел на отвернувшегося Орешина. Как-то не замечалось раньше за матерым чиновником особой сентиментальности. Нынешняя обида за оставшихся с носом любовницу Томилина и его юриста тоже не выглядела искренней. Однако судьба чужого наследства волновала Орешина не на шутку – и вот в этом сомнений не было ни малейших. Жмыхов постепенно начинал прозревать и настраиваться на нужную волну, чувствуя запах больших денег.
– Ну что же, раз наследников нет, значит, велика вероятность, что все отойдет государству, – намеренно отстраненно произнес он.
– Ты, майор, даже не представляешь, насколько она велика! – горячо подхватил Орешин. – Мы, конечно, любим свое государство, но не до такой же степени. Мы тут все работали бок о бок с Вячеславом Сергеевичем, помогали его становлению как бизнесмена, образно говоря, в этих материальных ценностях есть частица и нашего труда…
При этих словах он испытующе глянул на майора, но тот даже глазом не моргнул.
– Однако не очень представляю себе, какой тут может быть выход, – рассудительно заметил он. – Наследников нет, завещания, как я понял, тоже нет. Что же остается?
Жмыхов догадывался что, но предпочитал, чтобы ключевое слово произнес все-таки Орешин. Но Дмитрий Николаевич опять удивил его.
– Не совсем так, не совсем, – досадливо поморщившись, сказал заместитель мэра. – На самом деле есть и наследник и завещание. Юрист Томилина – Маевский все разнюхал. Ну еще бы, такой кусок из-под носа уводят – будешь носом шевелить, и не только носом…
– Вот как? – хмыкнул Жмыхов. – Значит, есть наследник?
– И это самая главная сейчас головная боль, майор! – скривился, точно от настоящей боли, Орешин. – Томилин и тут поступил по-своему, всем назло сделал, показал характер! Вредный все-таки был мужик, хоть и не следует так о покойнике, да чего уж там, правду не утаишь…
– Серьезный наследник? – деловито поинтересовался Жмыхов.
– Как бы не так! Бездельник, пьянь, подонок без чести и совести! – в крайнем раздражении проговорил Орешин. Его полное лицо налилось кровью. – Ты не здешний, не знал его. Владимир Анатольевич Томилин, племянник Томилина. Единственный и неповторимый. Больше родственников нет. Да и этот, похоже, отдал уже богу душу. Ни слуху ни духу. На зонах подолгу не живут. А тот у нас в Зеленодольске по молодости накуролесил дай бог. Золотая молодежь, как говорится! Рестораны, пьянки, драки, а дальше и кое-что посерьезнее. Связался с компанией, а дружки организовали нападение на обменный пункт валюты, убили охранника… Ну, Томилин тогда сумел его отмазать, прошел парень как свидетель. А чтобы страсти улеглись, спровадил племянничка в армию. Тот было на дыбы, но Томилин жестко повернул – или армия, или тюрьма. Ну, отбарабанил этот два года – в серьезных войсках, то ли десантником, то ли морпехом, лось-то здоровый. Потом приезжал в город, но как-то быстро уехал и уж больше не появлялся лет тринадцать-пятнадцать. Его уж все забыли, кому такой разгильдяй нужен. Подельники его практически все уже на том свете – я наводил справки. Ему, если жив, тридцать семь лет сейчас. А вот это его старые фотографии… Больше ничего найти не удалось, сам понимаешь…
Орешин достал из бумажника три фотографии с надорванными краями и передал Жмыхову. Тот мельком на них взглянул. Улыбающееся лицо вихрастого парня на любительском снимке ничего ему не говорило.
– Оставь, оставь себе! – предупредительно сказал Орешин, когда Жмыхов попытался вернуть фотографии. – Они тебе пригодятся.
Взгляды их встретились. В глазах Жмыхова стоял немой вопрос.
– Да. Найди нам Томилина! Хоть из-под земли, – жестко сказал Орешин. – Даже если схоронили уже. Но нам он живой нужен. Факт смерти не должен всплыть ни в коем случае! Или он, или кто-то за него, все ясно, надеюсь? А по большому счету, только второй вариант и нужен. Томилин – дерьмо. Непредсказуемый и неуправляемый человек. Заставить его делиться будет проблематично. Нам тут нужен человек покладистый! – с нажимом уточнил он. – Покладистый и внешне на Томилина похожий. Сумеешь найти такого?
– Подумать нужно, – уклончиво сказал Жмыхов.
– Думай – только быстрее, – отрезал Орешин. – Про тебя говорят, что ты человек способный. И еще у тебя одно преимущество – ты из другого города родом. И было бы очень кстати, если бы наш Томилин прибыл из другого города. Чтобы никто в нем случайно вдруг не признал Петю Иванова с нашей улицы Советской, понимаешь меня?
– А документы?
– Тебя учить, что ли? Документы сделаем по высшему разряду! На подлинных бланках. Ты человека найди. А вот настоящего Владимира Томилина, если он жив, из игры выводить надо. Чтобы он, не дай бог, не пронюхал, какая его тут малина ждет.
– Но… – с сомнением качнул головой Жмыхов.
– Никаких но! – повысил голос Орешин и нервно оглянулся на загорающего возле раскаленной машины шофера. – Я тебя не за так прошу. Все получат свое. Тебе обещаю пятнадцать процентов от общей суммы вкладов Томилина и повышение по службе. Главой УВД не обещаю, а вот должность первого зама – пробью. Будешь состоятельным человеком и с перспективой служебного роста. Только сделай все так, чтобы комар носа не подточил. У тебя получится.
– Может, и получится, – протянул Жмыхов, пристально наблюдая за Орешиным. – Но уж больно дело наклевывается неаппетитное, а пятнадцать процентов – это мне ни о чем не говорит. Я бухгалтерских книг у Томилина не вел.
– Будешь доволен! – резко сказал Орешин. – Ты что, мне не веришь, что ли? Ради пустяков я мараться не стал бы и в неаппетитное, как ты выражаешься, дело не влез бы! И заруби себе на носу – я тебе доверился, и у тебя теперь пути назад нет! Или вперед к богатству, или… А впрочем, что мы собачимся? – Заместитель мэра широким жестом приобнял Жмыхова и похлопал его потной ладонью по плечу. – Это все жара, мозги плавятся, черт! А у нас, я верю, все получится. Ты в нашем пуле, Андрей Васильевич! Мы одна команда. И приз нас ждет почище мирового кубка. Футбол любишь? Я раньше заядлым болельщиком был, ни одного матча не пропускал. А сейчас хоть разорвись – времени ни на что не хватает. Время сейчас бежит, как эти новые поезда – «Сапсан», что ли? Не успеешь оглянуться, а тебя уже к лицу Всевышнего представили, а? Вон тебе пример – Томилин. Тоже умирать не собирался небось. Да там не спрашивают, какие у кого планы. Человек предполагает, а Господь располагает, как говорится…
«Эка тебя на лирику потянуло! – с раздражением подумал Жмыхов, душа которого разрывалась между радужными надеждами и неприятными предчувствиями. – Ясно, можно комедию ломать, когда все самое грязное чужими руками делается, а тебе только сливки снять и остается. Тут хоть стихи пиши, романы!»
Между тем практический ум Жмыхова уже включился в поиски решения той необычной задачи, которую подбросил ему энергичный заместитель мэра. Расплывчатый образ молодого человека с фотографии проходил в мозгу Жмыхова сверку с сотнями, с тысячами виденных им лиц. Он механически, как вычислительная машина, перебирал их, надеясь вычленить схожие черты. Закавыка была в том, что нужно было подобрать не только подходящую внешность. Требовалась внутренняя сущность человека, сложное сочетание алчности и умеренности, нахальства и сдержанности. Одним словом, кандидат должен был сыграть роль наследника за умеренное вознаграждение, быть покладистым и при этом молчать как рыба. Из опыта Жмыхов знал, что подобный набор добродетелей и пороков крайне редок. Но все-таки заняться этим делом стоило – слишком уж аппетитный куш маячил впереди.
– Ну, в общих чертах я тебя просветил, – деловито, забывая про лирику, объявил Орешин. – И поскольку время, как было сказано, не ждет, сроку тебе на размышление минимум. Завтра жду тебя с конкретными предложениями. Только рисоваться у меня в кабинете не стоит. Встретимся в сквере около театра. Труппа на гастролях, место не людное, там все и обсудим.
Они медленно, расслабленной походкой двинулись к автомобилю. Водитель, заметив их движение, нырнул в кабину, запустил мотор. Он привык на своей работе к чему угодно, но пребывание под горячим солнцем энтузиазма не вызывало.
В пяти шагах от автомобиля Орешин вдруг остановился и придержал Жмыхова за локоть.
– Ты только не думай, что у нас все уже в кармане, – проникновенно сказал он, глядя прямо в глаза майору. – Нотариус, которая завещанием занимается, упертая баба, с амбициями. Она ведь тоже сейчас розыски наследника ведет. С ней договориться вряд ли получится. Да ты, наверное, ее знаешь – Самойлова Марина Константиновна. Она одно время под руководством Маевского работала. Опыта набиралась, так сказать. Потом на вольные хлеба ушла. У нее еще муж следователем в прокуратуре какое-то время служил. Потом тоже все бросил. Где сейчас, не знаю. Может, это и неважно. Но ты все должен выяснить. Мы всех должны опередить.
– Должны – опередим, – буркнул Жмыхов.
Садясь в машину, он машинально окинул взглядом пейзаж. Горячий воздух струился над линией горизонта, вычерчивая в синеве какие-то странные зыбкие фигуры, золотистые ускользающие тени, скудные миражи российского лета.
«Но мы-то ведь не за миражами пустились, – подумал он со смутной тревогой. – Дело верное. Орешин за другое и не возьмется. Только сперва нужно прикинуть, как и что с наследством. Что это за пятнадцать процентов. За идею я ишачить не буду. При всем уважении. Стрелка компаса должна быть позолоченной. Такой у меня принцип, Дмитрий Николаевич!»
Орешин не мог прочитать мыслей полицейского, но почему-то именно в этот момент усмехнулся так, словно видел Жмыхова насквозь.
– Я тебя неспроста, Андрей Васильич, сюда притащил, – объяснял он своему собеседнику, отирая пот с лица обширным носовым платком с голубыми полосками. – Береженого, как говорится… В городе новые люди ожидаются, как метла пометет, никто пока не знает… Сюрпризов, скорее всего, не предвидится, но уж больно дело у нас…
Орешин зачем-то оглянулся по сторонам, однако никого не увидел и снова принялся водить платком по рыхлым румяным щекам.
– Черт знает какая жара! – пожаловался он, искоса посматривая на собеседника и прикидывая, какое впечатление на того произвели вступительные слова. – А тут еще этот дресс-код!.. Но ничего не поделаешь! Смерть приходится уважать – она, хе-хе, за каждым присматривает… Не приведи господь!
Орешин был крупным, пышущим здоровьем мужчиной, широким в кости, с грубым голосом и насмешливым взглядом, который, однако, в нужный момент исчезал в тени густых бровей.
– Да уж, – сдержанно сказал тот, к кому обращался Орешин. – Этого нам не надо. А пиджак, пожалуй, лучше снять…
Он стащил с плеч пиджак и со вздохом облегчения перекинул через локоть.
– А вы не хотите? – почтительно поинтересовался он, поднимая глаза на Орешина.
Андрей Васильевич Жмыхов всего лишь возглавлял отдел в местном УВД и к первому заместителю главы городской администрации относился с подчеркнутым пиететом. Предстоящий разговор слегка напрягал его – не так уж часто доводилось ему накоротке общаться с Орешиным. Что ему Жмыхов! Совсем другой уровень. Он с губернатором за ручку… Что-то тут не то. Действительно, неспроста выдернул его с похорон Орешин. Но что ему надо? Про какое такое дело упоминал он?
– Ты хорошо знал покойного? – вдруг деловито спросил Орешин, словно угадав мысли Жмыхова.
Полицейский пожал плечами.
– Как сказать, – осторожно проговорил он. – Приходилось, конечно, встречаться. На каких-то мероприятиях. В полицию он заходил… Но чтобы близко – нет. Я ведь нездешний. Да и возраст у нас разный. Вячеслав Сергеич намного старше был.
– Да-а, Вячеслав старой закалки зубр! – соглашаясь, кивнул Орешин, и глаза его затуманились от воспоминаний. – Кремень-мужик! Теперь таких нет. Характер, конечно, непростой, но на таких должностях без характера нельзя. Он ведь какой был – коммунист, боец! И депутатом бывал, в те еще старые времена, и прокурором города был. Таким прокурором – любого в трепет вгонял! А уж позже и в бизнес впрягся как ломовая лошадь. Ну и результат был, сам знаешь!
Орешин на секунду замолк, а потом повторил с какой-то загадочной интонацией:
– Да, результат… А вот теперь давай о главном, майор! – он быстро взглянул на Жмыхова. – Как раз о результате. Разговор будет серьезный. Мне про тебя Прокопенко говорил, что ты человек надежный, без закидонов, на жизнь смотришь реально, да и профессионал хороший… Ты оперативной работой давно занимаешься?
– Десять лет, – сказал Жмыхов. – Даже чуть поболе.
– Вот и отлично! Самое то, – одобрил Орешин. – Но главное, что ты – человек ответственный, умеешь держать язык за зубами. Ну и вообще… Входишь в наш пул. Красный пул – так я это называю.
– Красный пул?
– Ну да, – хохотнул Орешин. – Ты ж знаешь, как зэки говорят – «красная зона»… Так и у нас – красный пул. Кто в него входит, тот от работы не отлынивает, сотрудничает с администрацией, ну, активная жизненная позиция, само собой, и тому подобное… Что ни в коем случае не исключает материальные блага, – назидательно закончил он.
– И все-таки я не совсем понимаю, – хмурясь, сказал Жмыхов.
– Да все ты понимаешь! – неожиданно сердито выкрикнул Орешин, сверля собеседника взглядом. – Чего тут понимать? Мне нужна твоя помощь. Мне твоя, тебе – моя. Мы – одна команда.
– Согласен, – кивнул Жмыхов. В его планы никак не входила ссора с Орешиным. – Я всегда готов помочь, Дмитрий Николаевич, но хотелось бы поконкретнее…
– Будет тебе и поконкретнее, – пообещал Орешин. – Исчерпывающая будет тебе информация. Только и ты головой немного работай, если хочешь в сути разобраться. А суть такова, что после смерти нашего дорогого Вячеслава Сергеича Томилина осталось более чем приличное наследство.
– Да уж, наверное, осталось, – сказал Жмыхов.
– Не наверное, а точно! – отрезал Орешин. – Сеть продовольственных магазинов, два дома, три автомобиля, ценные бумаги, счета в банках. Вот так вот! Томилин хватал добычу как бульдог, как акула! Зато и куш оставил завидный!
– Да, повезло наследникам, – неопределенно протянул Жмыхов, который все еще ничего не понимал.
– А вот наследников-то как раз и нема! – вдруг объявил Орешин. – Один Томилин как перст. Никого у него здесь нет. Ни-ко-го! Бабенка у него коммерческим директором на предприятии числилась – вот она ему самый близкий человек в последние годы была. Любовница, правая рука – как хочешь назови… Адвокат его личный, юрист, доверенное лицо – тоже с носом остался. Грех так говорить, но в последние годы Томилин невыносимым стал, возомнил о себе, переругался со всеми, так держался, будто секрет бессмертия знал. А какой там секрет – с собой на тот свет ничего не заберешь. Эх!
Жмыхов с сомнением посмотрел на отвернувшегося Орешина. Как-то не замечалось раньше за матерым чиновником особой сентиментальности. Нынешняя обида за оставшихся с носом любовницу Томилина и его юриста тоже не выглядела искренней. Однако судьба чужого наследства волновала Орешина не на шутку – и вот в этом сомнений не было ни малейших. Жмыхов постепенно начинал прозревать и настраиваться на нужную волну, чувствуя запах больших денег.
– Ну что же, раз наследников нет, значит, велика вероятность, что все отойдет государству, – намеренно отстраненно произнес он.
– Ты, майор, даже не представляешь, насколько она велика! – горячо подхватил Орешин. – Мы, конечно, любим свое государство, но не до такой же степени. Мы тут все работали бок о бок с Вячеславом Сергеевичем, помогали его становлению как бизнесмена, образно говоря, в этих материальных ценностях есть частица и нашего труда…
При этих словах он испытующе глянул на майора, но тот даже глазом не моргнул.
– Однако не очень представляю себе, какой тут может быть выход, – рассудительно заметил он. – Наследников нет, завещания, как я понял, тоже нет. Что же остается?
Жмыхов догадывался что, но предпочитал, чтобы ключевое слово произнес все-таки Орешин. Но Дмитрий Николаевич опять удивил его.
– Не совсем так, не совсем, – досадливо поморщившись, сказал заместитель мэра. – На самом деле есть и наследник и завещание. Юрист Томилина – Маевский все разнюхал. Ну еще бы, такой кусок из-под носа уводят – будешь носом шевелить, и не только носом…
– Вот как? – хмыкнул Жмыхов. – Значит, есть наследник?
– И это самая главная сейчас головная боль, майор! – скривился, точно от настоящей боли, Орешин. – Томилин и тут поступил по-своему, всем назло сделал, показал характер! Вредный все-таки был мужик, хоть и не следует так о покойнике, да чего уж там, правду не утаишь…
– Серьезный наследник? – деловито поинтересовался Жмыхов.
– Как бы не так! Бездельник, пьянь, подонок без чести и совести! – в крайнем раздражении проговорил Орешин. Его полное лицо налилось кровью. – Ты не здешний, не знал его. Владимир Анатольевич Томилин, племянник Томилина. Единственный и неповторимый. Больше родственников нет. Да и этот, похоже, отдал уже богу душу. Ни слуху ни духу. На зонах подолгу не живут. А тот у нас в Зеленодольске по молодости накуролесил дай бог. Золотая молодежь, как говорится! Рестораны, пьянки, драки, а дальше и кое-что посерьезнее. Связался с компанией, а дружки организовали нападение на обменный пункт валюты, убили охранника… Ну, Томилин тогда сумел его отмазать, прошел парень как свидетель. А чтобы страсти улеглись, спровадил племянничка в армию. Тот было на дыбы, но Томилин жестко повернул – или армия, или тюрьма. Ну, отбарабанил этот два года – в серьезных войсках, то ли десантником, то ли морпехом, лось-то здоровый. Потом приезжал в город, но как-то быстро уехал и уж больше не появлялся лет тринадцать-пятнадцать. Его уж все забыли, кому такой разгильдяй нужен. Подельники его практически все уже на том свете – я наводил справки. Ему, если жив, тридцать семь лет сейчас. А вот это его старые фотографии… Больше ничего найти не удалось, сам понимаешь…
Орешин достал из бумажника три фотографии с надорванными краями и передал Жмыхову. Тот мельком на них взглянул. Улыбающееся лицо вихрастого парня на любительском снимке ничего ему не говорило.
– Оставь, оставь себе! – предупредительно сказал Орешин, когда Жмыхов попытался вернуть фотографии. – Они тебе пригодятся.
Взгляды их встретились. В глазах Жмыхова стоял немой вопрос.
– Да. Найди нам Томилина! Хоть из-под земли, – жестко сказал Орешин. – Даже если схоронили уже. Но нам он живой нужен. Факт смерти не должен всплыть ни в коем случае! Или он, или кто-то за него, все ясно, надеюсь? А по большому счету, только второй вариант и нужен. Томилин – дерьмо. Непредсказуемый и неуправляемый человек. Заставить его делиться будет проблематично. Нам тут нужен человек покладистый! – с нажимом уточнил он. – Покладистый и внешне на Томилина похожий. Сумеешь найти такого?
– Подумать нужно, – уклончиво сказал Жмыхов.
– Думай – только быстрее, – отрезал Орешин. – Про тебя говорят, что ты человек способный. И еще у тебя одно преимущество – ты из другого города родом. И было бы очень кстати, если бы наш Томилин прибыл из другого города. Чтобы никто в нем случайно вдруг не признал Петю Иванова с нашей улицы Советской, понимаешь меня?
– А документы?
– Тебя учить, что ли? Документы сделаем по высшему разряду! На подлинных бланках. Ты человека найди. А вот настоящего Владимира Томилина, если он жив, из игры выводить надо. Чтобы он, не дай бог, не пронюхал, какая его тут малина ждет.
– Но… – с сомнением качнул головой Жмыхов.
– Никаких но! – повысил голос Орешин и нервно оглянулся на загорающего возле раскаленной машины шофера. – Я тебя не за так прошу. Все получат свое. Тебе обещаю пятнадцать процентов от общей суммы вкладов Томилина и повышение по службе. Главой УВД не обещаю, а вот должность первого зама – пробью. Будешь состоятельным человеком и с перспективой служебного роста. Только сделай все так, чтобы комар носа не подточил. У тебя получится.
– Может, и получится, – протянул Жмыхов, пристально наблюдая за Орешиным. – Но уж больно дело наклевывается неаппетитное, а пятнадцать процентов – это мне ни о чем не говорит. Я бухгалтерских книг у Томилина не вел.
– Будешь доволен! – резко сказал Орешин. – Ты что, мне не веришь, что ли? Ради пустяков я мараться не стал бы и в неаппетитное, как ты выражаешься, дело не влез бы! И заруби себе на носу – я тебе доверился, и у тебя теперь пути назад нет! Или вперед к богатству, или… А впрочем, что мы собачимся? – Заместитель мэра широким жестом приобнял Жмыхова и похлопал его потной ладонью по плечу. – Это все жара, мозги плавятся, черт! А у нас, я верю, все получится. Ты в нашем пуле, Андрей Васильевич! Мы одна команда. И приз нас ждет почище мирового кубка. Футбол любишь? Я раньше заядлым болельщиком был, ни одного матча не пропускал. А сейчас хоть разорвись – времени ни на что не хватает. Время сейчас бежит, как эти новые поезда – «Сапсан», что ли? Не успеешь оглянуться, а тебя уже к лицу Всевышнего представили, а? Вон тебе пример – Томилин. Тоже умирать не собирался небось. Да там не спрашивают, какие у кого планы. Человек предполагает, а Господь располагает, как говорится…
«Эка тебя на лирику потянуло! – с раздражением подумал Жмыхов, душа которого разрывалась между радужными надеждами и неприятными предчувствиями. – Ясно, можно комедию ломать, когда все самое грязное чужими руками делается, а тебе только сливки снять и остается. Тут хоть стихи пиши, романы!»
Между тем практический ум Жмыхова уже включился в поиски решения той необычной задачи, которую подбросил ему энергичный заместитель мэра. Расплывчатый образ молодого человека с фотографии проходил в мозгу Жмыхова сверку с сотнями, с тысячами виденных им лиц. Он механически, как вычислительная машина, перебирал их, надеясь вычленить схожие черты. Закавыка была в том, что нужно было подобрать не только подходящую внешность. Требовалась внутренняя сущность человека, сложное сочетание алчности и умеренности, нахальства и сдержанности. Одним словом, кандидат должен был сыграть роль наследника за умеренное вознаграждение, быть покладистым и при этом молчать как рыба. Из опыта Жмыхов знал, что подобный набор добродетелей и пороков крайне редок. Но все-таки заняться этим делом стоило – слишком уж аппетитный куш маячил впереди.
– Ну, в общих чертах я тебя просветил, – деловито, забывая про лирику, объявил Орешин. – И поскольку время, как было сказано, не ждет, сроку тебе на размышление минимум. Завтра жду тебя с конкретными предложениями. Только рисоваться у меня в кабинете не стоит. Встретимся в сквере около театра. Труппа на гастролях, место не людное, там все и обсудим.
Они медленно, расслабленной походкой двинулись к автомобилю. Водитель, заметив их движение, нырнул в кабину, запустил мотор. Он привык на своей работе к чему угодно, но пребывание под горячим солнцем энтузиазма не вызывало.
В пяти шагах от автомобиля Орешин вдруг остановился и придержал Жмыхова за локоть.
– Ты только не думай, что у нас все уже в кармане, – проникновенно сказал он, глядя прямо в глаза майору. – Нотариус, которая завещанием занимается, упертая баба, с амбициями. Она ведь тоже сейчас розыски наследника ведет. С ней договориться вряд ли получится. Да ты, наверное, ее знаешь – Самойлова Марина Константиновна. Она одно время под руководством Маевского работала. Опыта набиралась, так сказать. Потом на вольные хлеба ушла. У нее еще муж следователем в прокуратуре какое-то время служил. Потом тоже все бросил. Где сейчас, не знаю. Может, это и неважно. Но ты все должен выяснить. Мы всех должны опередить.
– Должны – опередим, – буркнул Жмыхов.
Садясь в машину, он машинально окинул взглядом пейзаж. Горячий воздух струился над линией горизонта, вычерчивая в синеве какие-то странные зыбкие фигуры, золотистые ускользающие тени, скудные миражи российского лета.
«Но мы-то ведь не за миражами пустились, – подумал он со смутной тревогой. – Дело верное. Орешин за другое и не возьмется. Только сперва нужно прикинуть, как и что с наследством. Что это за пятнадцать процентов. За идею я ишачить не буду. При всем уважении. Стрелка компаса должна быть позолоченной. Такой у меня принцип, Дмитрий Николаевич!»
Орешин не мог прочитать мыслей полицейского, но почему-то именно в этот момент усмехнулся так, словно видел Жмыхова насквозь.
2
Володя Томилин проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечи. Спросонья да из-за жары ему почудилось, будто начался пожар и нужно бежать через огонь, держа на руках потерявшую сознание красавицу. Томилин рывком уселся на кровати, продирая опухшие глаза.
– Кого, а? – невпопад спросил он, озираясь.
Прямо перед собой он увидел небритую физиономию одного из водителей киногруппы – Валентина Забавы. Это был странноватый флегматичный парень, который не имел, кажется, никаких амбиций в жизни, всему был рад и со всеми умел находить общий язык. Он и с Томилиным находился в ровных отношениях, хотя особой дружбы между ними не возникло.
– Просыпайся! – добродушно бросил Забава. – Кулешов тебя обыскался. Пора сцену снимать, сражение в горящей деревне, все готово, реквизит, пиротехники, а каскадеров нету! Обыскался! В твоей хибаре тебя нема, у осветителей тоже, Кулешов просто бесится. Ему главный пообещал голову оторвать…
– А я вчера перебрал, что ли? – хрипло спросил Володя. – С чего это я? Зарекался же! Вот черт! А здесь я почему?
Он постепенно в полной мере ощущал, что все тело у него буквально разламывается с чудовищного похмелья, и пребывает это тело совсем не на своем месте, а в чужой скрипучей кровати, в избе, где остановились на постой водители.
Забава беззвучно засмеялся.
– Ага, перебрал! – подтвердил он без осуждения. – Ты чего-то там после съемок с нашей звездой схлестнулся, со Звонаревым. Что уж там за кошка между вами пробежала, не знаю… Он психанул, ты психанул… И ты потом на другой конец села отправился за самогоном. А тут такой самогон… – он покачал головой. – Слыхал небось, что местные в него для крепости дурман добавляют. Полстакана – и становишься форменным дураком. Слона с копыт собьет!
Томилин скрипнул зубами. Теперь он ясно вспомнил все, что произошло накануне. Собственно, контроль над собой он потерял после местного самогона, как и говорил Забава. Они тут и в самом деле чего-то мешают в свое пойло, куркули деревенские. Так что после дозы могло случиться все, что угодно, вплоть до убийства. Тут уж деталей не вспомнить. Утешало то, что вряд ли его жертвой стал кто-нибудь из руководства – после съемок режиссер и прочие звезды уезжали за сорок километров в город. Белые люди, они жили там в приличной гостинице. Большая часть киногруппы обосновалась здесь, в полувымершей деревне среди хвойного леса. Деревянные ветхие избы идеально вписывались в замысел режиссера Прохорова. Фильм он снимал из времен гражданской войны – красные и белые, – но в согласии с современными тенденциями выказывал явную симпатию к белым. Были тут предусмотрены и сокровища в таежной чаще, и жадные глупые крестьяне, и беспощадные комиссары, и море крови, и необыкновенная любовь. Главный герой, благородный поручик в самый разгар сражений и поисков сокровищ зачем-то влюблялся в прекрасную крестьянку, братья которой числились в красных партизанах, и завоевывал ее сердце. В общем, обычная сентиментальная галиматья, по мнению Томилина. Что-то подобное уже было на экранах, и особого отзвука в людских сердцах не оставило. Единственное достоинство будущего фильма состояло в том, что Томилин получил в нем работу. В опасных сценах он подменял известного актера Звонарева, который играл главного героя, поручика Беликова. Так что, можно сказать, Томилин здесь был тоже звездой, только звездой без лица, имени и права на приличный гостиничный номер. Томилину было не привыкать к сложностям жизни. Она у него не складывалась с самого рождения, а в последнее время окончательно пошла вразнос. Затеял в Москве дело, но не рассчитал силы и влез в долги. Отдавать было нечем, кредиторы шутить не любили, и Томилину не оставалось ничего другого, как податься в бега. Родной город он как вариант не рассматривал, понимал, что там его будут искать в первую очередь. Подался в Сибирь, куда, как ему подсказали, отправлялся с киноэкспедицией амбициозный режиссер Антон Прохоров. Ехал наобум, на последние копейки, но на месте ему все-таки улыбнулась удача.
Прохоров, как оказалось, о нем был наслышан. Он так и сказал при встрече:
– Слышал я про тебя, Томилин. Парень ты, говорят, ловкий, но говнюк тот еще. По-хорошему я тебя должен послать сейчас подальше, но, к твоему счастью, я этого делать не стану…
Разговор у них происходил в маленьком зале провинциального ресторана, где Прохоров завтракал в компании своего помощника Ираклия Томидзе, продюсера Горянина и какой-то юной актриски с необыкновенно розовой и свежей кожей. Володе никто даже не предложил сесть. Он не обижался, он даже «говнюка» пропустил мимо ушей.
– Посылать я тебя не стану, – менторским тоном повторил Прохоров. – И более того, я дам тебе, Томилин, работу. Не из-за твоих уникальных душевных или профессиональных качеств, а просто потому что ты появился в нужном месте и в нужную минуту.
Внешне Прохоров был полнеющим малосимпатичным мужчиной лет сорока с неприятным немигающим взглядом. В его багаже было три фильма, два из которых даже удостоились каких-то призов, и он отличался уникальной способностью быстро находить деньги для своих шедевров. Он умел убеждать. Девушки мечтали о знакомстве с ним, тем более что месяц назад Прохоров в очередной раз развелся и был в свободном полете. Наверное, ему казалось, что такой человек, как он, нужен всем. В общем, за всех сказать сложно, но Володе он был точно послан судьбой.
– Причем я в курсе, что гильдия каскадеров послала тебя, Томилин, на хер! – без тени смущения продолжал свою речь Прохоров. – Я даже в курсе, почему они это сделали. И должен предупредить, что выдавать индульгенцию на будущие грехи не намерен. Не вздумай принять мою снисходительность за слабость, Томилин! Просто сейчас у меня проблема с каскадерами, и ждать мне некогда. Ты, надо признаться, удачно подсуетился. Будь у меня комплект, я бы однозначно послал тебя подальше. Но ты получил шанс устроиться дублером. За хорошую работу я хорошо плачу. Но если учую от тебя хотя бы запах пива, уважаемый, или услышу хотя бы намек на скандал на съемочной площадке или вне ее – ты вылетишь отсюда со скоростью звука! Я и не таких обламывал, учти это!
Во время этого разговора Володя удивлялся себе так сильно, что даже не разозлился. Прежде в подобном тоне он не позволял с собой разговаривать никому, и если уж не мог сразу дать в морду, то, по крайней мере, одергивал наглеца. Так он поступал даже со следователями и кредиторами, из-за чего, собственно, имел неприятности в жизни, но оно того стоило. Томилин предпочел бы отказаться от любого комфорта, лишь бы не потерять уважения к самому себе.
Так было до встречи с Прохоровым, и тут Володя впервые отступил от своих правил. «Дошел до края, видно, – с удивлением размышлял он, разглядывая наглую физиономию режиссера. – Или старею на самом деле. Мне даже в морду ему дать не очень хочется. Ишь, вылупил-то глазенки! Но насчет выпивки он прав. Что-то часто я стал закладывать. Из-за того и в гильдии не срослось…»
Мысленно Володя тут же дал себе зарок на время съемок не прикасаться к спиртному, отдохнуть. Да и работа вырисовывалась напряженная – взрывы, огонь, джигитовка, падения с высоты, – нужно было держать форму, тем более практики у Томилина давненько уже не было.
Все шло как будто нормально, но при этом напряжение вокруг него исподволь нарастало. Что это было – неспособность сходиться с людьми, притираться к ним, или причина была в той атмосфере нетерпимости, которую создал Прохоров, превративший заброшенную деревеньку и населивший ее кинонарод в собственную маленькую империю? Никогда не служивший в армии, не отличавшийся ни физической формой, ни какой-то особенной харизматичностью, он настаивал на соблюдении в группе дисциплины почти военной, обосновывая это тем, что фильм они снимают о войне и вести себя должны как на войне. У Томилина было свое представление о том, как ведут себя люди на войне, но ему приходилось помалкивать, потому что у Прохорова он числился первым кандидатом на вылет. И это несмотря на то, что из Звонарева трюкач был никакой. Он с большим трудом выучился садиться на лошадь, но это было все, его потолок. Да и берег он себя как девушка. Резон в этом, конечно, имелся. Его смазливую рожу частенько печатали на обложках журналов. И это при том, что с Томилиным они были одинакового роста и примерно одной комплекции. Рыхловат был кумир девушек, красавец Звонарев. Но кого это волновало? Даже Ирина Кашина, холодноватая красавица блондинка, восходящая звезда, которая играла главную женскую роль в фильме, с удовольствием флиртовала с этим недоноском, а Томилина просто не замечала, несмотря на то, что тот являлся как бы тенью Звонарева. Не сказать, чтобы это слишком уж его волновало, но вот женская красота никогда не оставляла его равнодушным, и он старался не пропускать ни одной юбки. Так что у Володи появилось вдобавок желание проучить эту выскочку – отсюда и проистекли все последующие события.
По сценарию вчера ему надлежало вынести из горящего амбара находящуюся без чувств героиню – просто пробежать сквозь огонь и далее через заросли кустарника спуститься к реке. При этом камера ни на секунду не фиксировала его лица – только мужественную широкую спину, и у зрителя должно было создаться впечатление, что спас прекрасную крестьянку не кто иной, как поручик Беликов, он же актер Звонарев.
Актер в мундире поручика вбежал в полыхающий огнем сарай, кашляя и задыхаясь, выбрался с противоположной стороны и плюхнулся на траву, а из ворот амбара с девушкой на руках выскочил Томилин и, увертываясь, как было оговорено, от камеры, побежал через кусты к реке. Оператор с помощниками и с техникой рванули за ним следом. И так до кромки воды, где Владимир аккуратно положил героиню на чистый песочек.
– Кого, а? – невпопад спросил он, озираясь.
Прямо перед собой он увидел небритую физиономию одного из водителей киногруппы – Валентина Забавы. Это был странноватый флегматичный парень, который не имел, кажется, никаких амбиций в жизни, всему был рад и со всеми умел находить общий язык. Он и с Томилиным находился в ровных отношениях, хотя особой дружбы между ними не возникло.
– Просыпайся! – добродушно бросил Забава. – Кулешов тебя обыскался. Пора сцену снимать, сражение в горящей деревне, все готово, реквизит, пиротехники, а каскадеров нету! Обыскался! В твоей хибаре тебя нема, у осветителей тоже, Кулешов просто бесится. Ему главный пообещал голову оторвать…
– А я вчера перебрал, что ли? – хрипло спросил Володя. – С чего это я? Зарекался же! Вот черт! А здесь я почему?
Он постепенно в полной мере ощущал, что все тело у него буквально разламывается с чудовищного похмелья, и пребывает это тело совсем не на своем месте, а в чужой скрипучей кровати, в избе, где остановились на постой водители.
Забава беззвучно засмеялся.
– Ага, перебрал! – подтвердил он без осуждения. – Ты чего-то там после съемок с нашей звездой схлестнулся, со Звонаревым. Что уж там за кошка между вами пробежала, не знаю… Он психанул, ты психанул… И ты потом на другой конец села отправился за самогоном. А тут такой самогон… – он покачал головой. – Слыхал небось, что местные в него для крепости дурман добавляют. Полстакана – и становишься форменным дураком. Слона с копыт собьет!
Томилин скрипнул зубами. Теперь он ясно вспомнил все, что произошло накануне. Собственно, контроль над собой он потерял после местного самогона, как и говорил Забава. Они тут и в самом деле чего-то мешают в свое пойло, куркули деревенские. Так что после дозы могло случиться все, что угодно, вплоть до убийства. Тут уж деталей не вспомнить. Утешало то, что вряд ли его жертвой стал кто-нибудь из руководства – после съемок режиссер и прочие звезды уезжали за сорок километров в город. Белые люди, они жили там в приличной гостинице. Большая часть киногруппы обосновалась здесь, в полувымершей деревне среди хвойного леса. Деревянные ветхие избы идеально вписывались в замысел режиссера Прохорова. Фильм он снимал из времен гражданской войны – красные и белые, – но в согласии с современными тенденциями выказывал явную симпатию к белым. Были тут предусмотрены и сокровища в таежной чаще, и жадные глупые крестьяне, и беспощадные комиссары, и море крови, и необыкновенная любовь. Главный герой, благородный поручик в самый разгар сражений и поисков сокровищ зачем-то влюблялся в прекрасную крестьянку, братья которой числились в красных партизанах, и завоевывал ее сердце. В общем, обычная сентиментальная галиматья, по мнению Томилина. Что-то подобное уже было на экранах, и особого отзвука в людских сердцах не оставило. Единственное достоинство будущего фильма состояло в том, что Томилин получил в нем работу. В опасных сценах он подменял известного актера Звонарева, который играл главного героя, поручика Беликова. Так что, можно сказать, Томилин здесь был тоже звездой, только звездой без лица, имени и права на приличный гостиничный номер. Томилину было не привыкать к сложностям жизни. Она у него не складывалась с самого рождения, а в последнее время окончательно пошла вразнос. Затеял в Москве дело, но не рассчитал силы и влез в долги. Отдавать было нечем, кредиторы шутить не любили, и Томилину не оставалось ничего другого, как податься в бега. Родной город он как вариант не рассматривал, понимал, что там его будут искать в первую очередь. Подался в Сибирь, куда, как ему подсказали, отправлялся с киноэкспедицией амбициозный режиссер Антон Прохоров. Ехал наобум, на последние копейки, но на месте ему все-таки улыбнулась удача.
Прохоров, как оказалось, о нем был наслышан. Он так и сказал при встрече:
– Слышал я про тебя, Томилин. Парень ты, говорят, ловкий, но говнюк тот еще. По-хорошему я тебя должен послать сейчас подальше, но, к твоему счастью, я этого делать не стану…
Разговор у них происходил в маленьком зале провинциального ресторана, где Прохоров завтракал в компании своего помощника Ираклия Томидзе, продюсера Горянина и какой-то юной актриски с необыкновенно розовой и свежей кожей. Володе никто даже не предложил сесть. Он не обижался, он даже «говнюка» пропустил мимо ушей.
– Посылать я тебя не стану, – менторским тоном повторил Прохоров. – И более того, я дам тебе, Томилин, работу. Не из-за твоих уникальных душевных или профессиональных качеств, а просто потому что ты появился в нужном месте и в нужную минуту.
Внешне Прохоров был полнеющим малосимпатичным мужчиной лет сорока с неприятным немигающим взглядом. В его багаже было три фильма, два из которых даже удостоились каких-то призов, и он отличался уникальной способностью быстро находить деньги для своих шедевров. Он умел убеждать. Девушки мечтали о знакомстве с ним, тем более что месяц назад Прохоров в очередной раз развелся и был в свободном полете. Наверное, ему казалось, что такой человек, как он, нужен всем. В общем, за всех сказать сложно, но Володе он был точно послан судьбой.
– Причем я в курсе, что гильдия каскадеров послала тебя, Томилин, на хер! – без тени смущения продолжал свою речь Прохоров. – Я даже в курсе, почему они это сделали. И должен предупредить, что выдавать индульгенцию на будущие грехи не намерен. Не вздумай принять мою снисходительность за слабость, Томилин! Просто сейчас у меня проблема с каскадерами, и ждать мне некогда. Ты, надо признаться, удачно подсуетился. Будь у меня комплект, я бы однозначно послал тебя подальше. Но ты получил шанс устроиться дублером. За хорошую работу я хорошо плачу. Но если учую от тебя хотя бы запах пива, уважаемый, или услышу хотя бы намек на скандал на съемочной площадке или вне ее – ты вылетишь отсюда со скоростью звука! Я и не таких обламывал, учти это!
Во время этого разговора Володя удивлялся себе так сильно, что даже не разозлился. Прежде в подобном тоне он не позволял с собой разговаривать никому, и если уж не мог сразу дать в морду, то, по крайней мере, одергивал наглеца. Так он поступал даже со следователями и кредиторами, из-за чего, собственно, имел неприятности в жизни, но оно того стоило. Томилин предпочел бы отказаться от любого комфорта, лишь бы не потерять уважения к самому себе.
Так было до встречи с Прохоровым, и тут Володя впервые отступил от своих правил. «Дошел до края, видно, – с удивлением размышлял он, разглядывая наглую физиономию режиссера. – Или старею на самом деле. Мне даже в морду ему дать не очень хочется. Ишь, вылупил-то глазенки! Но насчет выпивки он прав. Что-то часто я стал закладывать. Из-за того и в гильдии не срослось…»
Мысленно Володя тут же дал себе зарок на время съемок не прикасаться к спиртному, отдохнуть. Да и работа вырисовывалась напряженная – взрывы, огонь, джигитовка, падения с высоты, – нужно было держать форму, тем более практики у Томилина давненько уже не было.
Все шло как будто нормально, но при этом напряжение вокруг него исподволь нарастало. Что это было – неспособность сходиться с людьми, притираться к ним, или причина была в той атмосфере нетерпимости, которую создал Прохоров, превративший заброшенную деревеньку и населивший ее кинонарод в собственную маленькую империю? Никогда не служивший в армии, не отличавшийся ни физической формой, ни какой-то особенной харизматичностью, он настаивал на соблюдении в группе дисциплины почти военной, обосновывая это тем, что фильм они снимают о войне и вести себя должны как на войне. У Томилина было свое представление о том, как ведут себя люди на войне, но ему приходилось помалкивать, потому что у Прохорова он числился первым кандидатом на вылет. И это несмотря на то, что из Звонарева трюкач был никакой. Он с большим трудом выучился садиться на лошадь, но это было все, его потолок. Да и берег он себя как девушка. Резон в этом, конечно, имелся. Его смазливую рожу частенько печатали на обложках журналов. И это при том, что с Томилиным они были одинакового роста и примерно одной комплекции. Рыхловат был кумир девушек, красавец Звонарев. Но кого это волновало? Даже Ирина Кашина, холодноватая красавица блондинка, восходящая звезда, которая играла главную женскую роль в фильме, с удовольствием флиртовала с этим недоноском, а Томилина просто не замечала, несмотря на то, что тот являлся как бы тенью Звонарева. Не сказать, чтобы это слишком уж его волновало, но вот женская красота никогда не оставляла его равнодушным, и он старался не пропускать ни одной юбки. Так что у Володи появилось вдобавок желание проучить эту выскочку – отсюда и проистекли все последующие события.
По сценарию вчера ему надлежало вынести из горящего амбара находящуюся без чувств героиню – просто пробежать сквозь огонь и далее через заросли кустарника спуститься к реке. При этом камера ни на секунду не фиксировала его лица – только мужественную широкую спину, и у зрителя должно было создаться впечатление, что спас прекрасную крестьянку не кто иной, как поручик Беликов, он же актер Звонарев.
Актер в мундире поручика вбежал в полыхающий огнем сарай, кашляя и задыхаясь, выбрался с противоположной стороны и плюхнулся на траву, а из ворот амбара с девушкой на руках выскочил Томилин и, увертываясь, как было оговорено, от камеры, побежал через кусты к реке. Оператор с помощниками и с техникой рванули за ним следом. И так до кромки воды, где Владимир аккуратно положил героиню на чистый песочек.