Страница:
— Рассчитывайте на меня, я быстро избавлюсь от последних журналистов, потом на эти события опустится занавес забвения.
— Не сомневаюсь. У вас нет под рукой какого-нибудь идиота, который мог бы временно послужить виновным?
— Если вам так этого хочется, я найду одного, — пошутил Шапюи.
— Может быть, это было бы не так уж глупо. Кстати, отзовите запросы, переданные в территориальные бригады: все изложенные в них данные неверны.
— Понятно. Я вас еще увижу?
— Маловероятно… Еще одно: когда вернется Дютроше, больше его не вызывайте. Ограничьтесь его первым заявлением. Согласны?
— Согласен.
— До свидания, — попрощался Коплан.
Он повесил трубку, весьма довольный разговором. Вдруг он почувствовал голод: в ресторане витали аппетитные запахи.
Его немного огорчало, что Клодет Берваль опережала его практически на двадцать четыре часа; а ведь найти ее было единственным способом выйти на группу, залившую кровью район.
Коплан приехал в Париж в середине ночи; после этой тяжелейшей гонки он с огромным удовольствием вошел в свою квартиру, хозяйским взглядом окинул две большие комнаты, разделенные аркой. Он меблировал квартиру по своему вкусу. Современная мебель из светлого дерева, кретон ярких тонов, две великолепные копии Ренуара, обширная библиотека, широкий диван, покрытый шкурой белого медведя.
Он осмотрел кресло, свое недавнее приобретение, которым еще ни разу не успел воспользоваться и один вид которого говорил о большом комфорте. Потом он перевел полный нежности взгляд на два больших портрета, украшавшие его кабинет: один изображал пожилую даму с седыми волосами, чье улыбающееся лицо отражало доброту и чуточку хитрости. На втором была молодая женщина; ее обрамленное мягкими черными волосами лицо было серьезным и напряженным, выдавая душевные тревоги. Эти женщины были единственными, сыгравшими большую роль в его жизни. Обе умерли, вернулись в царство теней…
Шагая по ковру с высоким ворсом, Коплан подошел к маленькому бару и налил себе стакан виски. Держа его в руке, он сел в кресло со счастливым чувством возвращения к своей истинной личности, которую никто не знал. Даже Старик.
Вытянув ноги, откинув голову на спинку кресла, он наслаждался разрядкой.
Однако мысли его упорно возвращались к его работе, хотя заключенный с самим собой договор запрещал ему размышлять в этих стенах о профессиональных проблемах.
Не желая нарушать это правило, он осушил свой стакан и пошел в ванную комнату.
Струи душа стерли его заботы, но ему пришлось старательно отгонять их, когда он ложился в постель.
Единственный вывод, который он позволил себе сделать перед тем, как закрыть глаза и дать себе поспать часа четыре: его роль заключается не только в том, чтобы установить личности удравших негодяев, но также узнать, чем они занимаются. С тем он и заснул.
На следующий день в девять часов утра он пришел в министерство. Миновав несколько коридоров и лестниц, он наконец достиг логова своего закадычного врага, который с административной точки зрения был его начальником.
Постучав в дверь и услышав непонятное бурчание, он вошел.
Старик сидел за своим столом с трубкой в зубах и шариковой ручкой в правой руке.
Он посмотрел на Франсиса, как будто тот был прозрачным, потом заговорил, почти не разжимая губ:
— Понравилась вам поездка на юг?
— Да, — сказал Коплан. — Лурд занятный городок… Но я пришел к вам не для того, чтобы сообщить подробности на сей счет. Я бы хотел сказать вам пару слов об одной девушке, интересующей меня.
— Давайте, — согласился Старик, подавляя вздох. Коплан строго и точно изложил результаты своей поездки. В конце он спросил:
— Вы даете мне разрешение довести это дело до конца теми способами, которые я сочту нужными?
Прежде чем ответить, Старик выпустил несколько колец дыма.
— В общем, вы хотите иметь свободные руки, чтобы заняться этой Клодет Берваль? Она что, действительно так хороша?
Коплан игнорировал этот гнусный намек и повторил очень естественным тоном, развеселившим Старика:
— Я вам еще раз говорю, что эта девушка меня интересует. Единственная сложность в том, что ее нужно найти, а зовут ее наверняка не Клодет Берваль. Она не такая идиотка, чтобы записаться в гостинице и посылать письмо в полицию Лурда под своим настоящим именем. У вас в картотеке ничего нет в этом роде?
— Подождите… — сказал Старик. — Не будем терять времени: я распространю ее описание по всей стране прежде, чем смотреть карточки.
— Э! — заметил Франсис. — Минутку! Если ее засекут, пусть не трогают и, главное, не берут!
— Будьте спокойны. Опишите мне ее подробнее.
С точностью, делавшей честь его наблюдательности и памяти, Коплан дал характеристики, которые нарисовали девушку настолько ярко, что профессионалам было бы нетрудно ее узнать.
По мере изложения Старик делал заметки; это четкое и безупречное описание заметно облегчит ему задачу.
Потом он начал действовать: городской и внутренний телефоны мобилизовали компетентные службы меньше чем за три минуты. Он раздавал сухим тоном инструкции и не замечал, что Коплан доброжелательно наблюдает за ним. Непонятно почему, но Старик вдруг напомнил Коплану Дютроше; может быть, определенное внешнее сходство… или возраст.
— Если есть на нее карточка, я получу ее через четверть часа, — пообещал Старик, беря отложенную трубку. — Розыски начались. Вам нужно что-нибудь еще?
— Да, — сказал Коплан. — Деньги.
Как он и предвидел, патрон поморщился. Старик был не очень щедр.
— Сколько? — спросил он.
— Пятьсот…
— Я выпишу чек в кассу…
Пока Старик заполнял бланк, в кабинете царила тишина.
В дверь робко постучали.
— Войдите! — рявкнул начальник разведки тоном кавалерийского полковника.
Маленький, тщедушный служащий, молодой, с огромными очками на остром носу, вошел в кабинет. Локтем он прижимал к себе оранжевую папку.
— Кажется, я нашел вашу клиентку, патрон…
Франсис и Старик уставились на служащего, но их внимание сразу же переключилось на карточки, которые тот выкладывал на стол.
— Это не она? — спросил специалист по антропометрии. Коплан посмотрел на фотографию, прикрепленную к карточке.
— Да, — сказал он. — Она, ни тени сомнения.
— Хорошо, — вступил в разговор Старик, потирая руки. — Посмотрим биографию этой девицы.
Он громко прочитал сведения, указанные в карточке:
— «Лери, Моник-Мари-Анриет. Родилась в Фор-де-Франс (Мартиника) 16 апреля 1927 года. Постоянно проживает в этом городе, но большую часть своего времени проводит в Европе. Располагает большими финансовыми ресурсами, источник которых неясен. Подозревалась в торговле своим расположением в светских кругах…»
Коплан мысленно восхитился благородной ясностью канцелярских терминов, но, затаив дыхание, продолжал слушать дальше.
— «…Привлекла внимание наших служб в 1950 году личными контактами с известными иностранными агентами. Некоторые из них, арестованные впоследствии и допрошенные (см. досье 34.967;18.567 и 23.754 за октябрь и ноябрь 1951), сообщили о ней очень расплывчатые сведения, не имеющие практического значения. Неоднократно ставилась под негласное наблюдение, однако поведение не потребовало начала углубленного расследования».
Старик откинулся на спинку кресла, посмотрел на Франсиса и заключил, постукивая по фотографии:
— На этот раз углубленное расследование представляется мне необходимым. Ваш черед действовать, Коплан!
Тот, оторвавшись от своих размышлений, ответил:
— Ладно, я займусь этим.
Он встал, взял со стола чек, приготовленный для него Стариком, пожал своему шефу руку и моментально исчез под ошеломленным взглядом служащего.
Через две секунды, приоткрыв дверь, он торопливо бросил:
— Я позвоню вам в конце дня, если отыщу ее след.
Он на несколько минут зашел в финансовый отдел, потом поспешил на улицу, сел в свою машину, припаркованную в трехстах метрах от здания, и помчался в Орли. Едва приехав в аэропорт, он сразу отправился в местное отделение службы безопасности, где представился дежурному комиссару, мужчине с гладко выбритым лицом и пронзительным взглядом, имевшему от рождения плохое настроение.
— Несколько минут назад вам передали описание одной молодой женщины, — сказал он. — Вы в курсе?
Комиссар Бекке кивнул и указал головой на радиоприемник, настроенный на волну общих полицейских вызовов.
— Да, отмечено.
— Хорошо. Но я боюсь, что эта особа опередила нас и уже улетела… Вы можете показать мне списки уехавших?
— Конечно, я…
Фантастический рев моторов взлетающего самолета помешал ему договорить, и он жестом пригласил гостя посмотреть картотеку.
Объем воздушного сообщения был так велик, что листки накапливались очень быстро. Коплан отобрал те, что относились к позавчерашним вылетам, нахмурил брови и стал пробегать списки сверху вниз.
Самый удобный способ быстро покинуть страну, где у тебя могут возникнуть неприятности, — самолет. У Клодет — вернее, Моник Лери — был паспорт на ее настоящее имя. Она, конечно, была уверена, что Коплан не ускользнул от ножа пуэрто-риканского убийцы. И вряд ли приняла меры предосторожности. Тем более, ей не было известно, что на нее заведена карточка в контрразведке. Все это говорило в пользу гипотезы Франсиса: по его мнению, Моник покинула Лурд два дня назад с намерением улететь на самолете из Бурже или Орли. Значит, самым быстрым способом найти ее след была проверка вылетевших из обоих аэропортов, чем он и занялся.
«Боинг 707» пролетел на малой скорости перед окнами кабинета, похожий на чайку, парящую над землей, и покатил по посадочной полосе.
Вдруг лицо Коплана изменилось: его палец остановился на фамилии, которую он искал. Моник вылетела вчера на самолете компании ТУЭ. Она настолько была уверена, что скроется без помех, что вместо того, чтобы назвать местом назначения аэропорт в США, где можно сделать пересадку, указала истинный пункт назначения: Мартиника.
Эта ошибка могла ей дорого стоить… Коплан переписал все полезные для него сведения, обернулся к наблюдавшему за ним с чисто профессиональным любопытством комиссару и сказал:
— Вопрос решен. Можете объявить вашим инспекторам, что птичка уже покинула страну.
Бекке беззаботно махнул рукой. Он привык к этому. Старая поговорка утверждает, что после получения приказа разумно подождать его отмены.
— Я, — заявил он, — признаю только официальные распоряжения. Я верю вам, но пока «контора» не подтвердит ваше мнение, мои люди будут искать эту девицу.
Морщины на лице Коплана разгладились. Его темперамент постоянно заставлял забывать, что существуют святые правила, которые не может нарушать государственный служащий.
— Успокойтесь, — сказал он, — подтверждение скоро поступит. Я возвращаюсь туда…
Он хотел проститься, когда собеседник удержал его.
— Скажите, — спросил Бекке доверительным тоном, — вы не тот Коплан, который уладил мадридское дело?
— Да, — ответил немного удивленный Франсис. — Кто вам рассказал об этой истории?
Комиссар скромно улыбнулся:
— Один друг, который был там… Пайон.
— А! — вспомнил Коплан. — Да, он очень помог мне… Простите, я убегаю.
И, не дав Бекке времени произнести хотя бы слово, он ушел.
Франсису нужно было многое сделать. В частности, сообщить Старику о своем открытии и попросить его проинформировать Мартинику, что за означенной Моник Лери должно быть установлено наблюдение с того самого момента, как она выйдет из самолета.
Глава VII
— Не сомневаюсь. У вас нет под рукой какого-нибудь идиота, который мог бы временно послужить виновным?
— Если вам так этого хочется, я найду одного, — пошутил Шапюи.
— Может быть, это было бы не так уж глупо. Кстати, отзовите запросы, переданные в территориальные бригады: все изложенные в них данные неверны.
— Понятно. Я вас еще увижу?
— Маловероятно… Еще одно: когда вернется Дютроше, больше его не вызывайте. Ограничьтесь его первым заявлением. Согласны?
— Согласен.
— До свидания, — попрощался Коплан.
Он повесил трубку, весьма довольный разговором. Вдруг он почувствовал голод: в ресторане витали аппетитные запахи.
Его немного огорчало, что Клодет Берваль опережала его практически на двадцать четыре часа; а ведь найти ее было единственным способом выйти на группу, залившую кровью район.
Коплан приехал в Париж в середине ночи; после этой тяжелейшей гонки он с огромным удовольствием вошел в свою квартиру, хозяйским взглядом окинул две большие комнаты, разделенные аркой. Он меблировал квартиру по своему вкусу. Современная мебель из светлого дерева, кретон ярких тонов, две великолепные копии Ренуара, обширная библиотека, широкий диван, покрытый шкурой белого медведя.
Он осмотрел кресло, свое недавнее приобретение, которым еще ни разу не успел воспользоваться и один вид которого говорил о большом комфорте. Потом он перевел полный нежности взгляд на два больших портрета, украшавшие его кабинет: один изображал пожилую даму с седыми волосами, чье улыбающееся лицо отражало доброту и чуточку хитрости. На втором была молодая женщина; ее обрамленное мягкими черными волосами лицо было серьезным и напряженным, выдавая душевные тревоги. Эти женщины были единственными, сыгравшими большую роль в его жизни. Обе умерли, вернулись в царство теней…
Шагая по ковру с высоким ворсом, Коплан подошел к маленькому бару и налил себе стакан виски. Держа его в руке, он сел в кресло со счастливым чувством возвращения к своей истинной личности, которую никто не знал. Даже Старик.
Вытянув ноги, откинув голову на спинку кресла, он наслаждался разрядкой.
Однако мысли его упорно возвращались к его работе, хотя заключенный с самим собой договор запрещал ему размышлять в этих стенах о профессиональных проблемах.
Не желая нарушать это правило, он осушил свой стакан и пошел в ванную комнату.
Струи душа стерли его заботы, но ему пришлось старательно отгонять их, когда он ложился в постель.
Единственный вывод, который он позволил себе сделать перед тем, как закрыть глаза и дать себе поспать часа четыре: его роль заключается не только в том, чтобы установить личности удравших негодяев, но также узнать, чем они занимаются. С тем он и заснул.
На следующий день в девять часов утра он пришел в министерство. Миновав несколько коридоров и лестниц, он наконец достиг логова своего закадычного врага, который с административной точки зрения был его начальником.
Постучав в дверь и услышав непонятное бурчание, он вошел.
Старик сидел за своим столом с трубкой в зубах и шариковой ручкой в правой руке.
Он посмотрел на Франсиса, как будто тот был прозрачным, потом заговорил, почти не разжимая губ:
— Понравилась вам поездка на юг?
— Да, — сказал Коплан. — Лурд занятный городок… Но я пришел к вам не для того, чтобы сообщить подробности на сей счет. Я бы хотел сказать вам пару слов об одной девушке, интересующей меня.
— Давайте, — согласился Старик, подавляя вздох. Коплан строго и точно изложил результаты своей поездки. В конце он спросил:
— Вы даете мне разрешение довести это дело до конца теми способами, которые я сочту нужными?
Прежде чем ответить, Старик выпустил несколько колец дыма.
— В общем, вы хотите иметь свободные руки, чтобы заняться этой Клодет Берваль? Она что, действительно так хороша?
Коплан игнорировал этот гнусный намек и повторил очень естественным тоном, развеселившим Старика:
— Я вам еще раз говорю, что эта девушка меня интересует. Единственная сложность в том, что ее нужно найти, а зовут ее наверняка не Клодет Берваль. Она не такая идиотка, чтобы записаться в гостинице и посылать письмо в полицию Лурда под своим настоящим именем. У вас в картотеке ничего нет в этом роде?
— Подождите… — сказал Старик. — Не будем терять времени: я распространю ее описание по всей стране прежде, чем смотреть карточки.
— Э! — заметил Франсис. — Минутку! Если ее засекут, пусть не трогают и, главное, не берут!
— Будьте спокойны. Опишите мне ее подробнее.
С точностью, делавшей честь его наблюдательности и памяти, Коплан дал характеристики, которые нарисовали девушку настолько ярко, что профессионалам было бы нетрудно ее узнать.
По мере изложения Старик делал заметки; это четкое и безупречное описание заметно облегчит ему задачу.
Потом он начал действовать: городской и внутренний телефоны мобилизовали компетентные службы меньше чем за три минуты. Он раздавал сухим тоном инструкции и не замечал, что Коплан доброжелательно наблюдает за ним. Непонятно почему, но Старик вдруг напомнил Коплану Дютроше; может быть, определенное внешнее сходство… или возраст.
— Если есть на нее карточка, я получу ее через четверть часа, — пообещал Старик, беря отложенную трубку. — Розыски начались. Вам нужно что-нибудь еще?
— Да, — сказал Коплан. — Деньги.
Как он и предвидел, патрон поморщился. Старик был не очень щедр.
— Сколько? — спросил он.
— Пятьсот…
— Я выпишу чек в кассу…
Пока Старик заполнял бланк, в кабинете царила тишина.
В дверь робко постучали.
— Войдите! — рявкнул начальник разведки тоном кавалерийского полковника.
Маленький, тщедушный служащий, молодой, с огромными очками на остром носу, вошел в кабинет. Локтем он прижимал к себе оранжевую папку.
— Кажется, я нашел вашу клиентку, патрон…
Франсис и Старик уставились на служащего, но их внимание сразу же переключилось на карточки, которые тот выкладывал на стол.
— Это не она? — спросил специалист по антропометрии. Коплан посмотрел на фотографию, прикрепленную к карточке.
— Да, — сказал он. — Она, ни тени сомнения.
— Хорошо, — вступил в разговор Старик, потирая руки. — Посмотрим биографию этой девицы.
Он громко прочитал сведения, указанные в карточке:
— «Лери, Моник-Мари-Анриет. Родилась в Фор-де-Франс (Мартиника) 16 апреля 1927 года. Постоянно проживает в этом городе, но большую часть своего времени проводит в Европе. Располагает большими финансовыми ресурсами, источник которых неясен. Подозревалась в торговле своим расположением в светских кругах…»
Коплан мысленно восхитился благородной ясностью канцелярских терминов, но, затаив дыхание, продолжал слушать дальше.
— «…Привлекла внимание наших служб в 1950 году личными контактами с известными иностранными агентами. Некоторые из них, арестованные впоследствии и допрошенные (см. досье 34.967;18.567 и 23.754 за октябрь и ноябрь 1951), сообщили о ней очень расплывчатые сведения, не имеющие практического значения. Неоднократно ставилась под негласное наблюдение, однако поведение не потребовало начала углубленного расследования».
Старик откинулся на спинку кресла, посмотрел на Франсиса и заключил, постукивая по фотографии:
— На этот раз углубленное расследование представляется мне необходимым. Ваш черед действовать, Коплан!
Тот, оторвавшись от своих размышлений, ответил:
— Ладно, я займусь этим.
Он встал, взял со стола чек, приготовленный для него Стариком, пожал своему шефу руку и моментально исчез под ошеломленным взглядом служащего.
Через две секунды, приоткрыв дверь, он торопливо бросил:
— Я позвоню вам в конце дня, если отыщу ее след.
Он на несколько минут зашел в финансовый отдел, потом поспешил на улицу, сел в свою машину, припаркованную в трехстах метрах от здания, и помчался в Орли. Едва приехав в аэропорт, он сразу отправился в местное отделение службы безопасности, где представился дежурному комиссару, мужчине с гладко выбритым лицом и пронзительным взглядом, имевшему от рождения плохое настроение.
— Несколько минут назад вам передали описание одной молодой женщины, — сказал он. — Вы в курсе?
Комиссар Бекке кивнул и указал головой на радиоприемник, настроенный на волну общих полицейских вызовов.
— Да, отмечено.
— Хорошо. Но я боюсь, что эта особа опередила нас и уже улетела… Вы можете показать мне списки уехавших?
— Конечно, я…
Фантастический рев моторов взлетающего самолета помешал ему договорить, и он жестом пригласил гостя посмотреть картотеку.
Объем воздушного сообщения был так велик, что листки накапливались очень быстро. Коплан отобрал те, что относились к позавчерашним вылетам, нахмурил брови и стал пробегать списки сверху вниз.
Самый удобный способ быстро покинуть страну, где у тебя могут возникнуть неприятности, — самолет. У Клодет — вернее, Моник Лери — был паспорт на ее настоящее имя. Она, конечно, была уверена, что Коплан не ускользнул от ножа пуэрто-риканского убийцы. И вряд ли приняла меры предосторожности. Тем более, ей не было известно, что на нее заведена карточка в контрразведке. Все это говорило в пользу гипотезы Франсиса: по его мнению, Моник покинула Лурд два дня назад с намерением улететь на самолете из Бурже или Орли. Значит, самым быстрым способом найти ее след была проверка вылетевших из обоих аэропортов, чем он и занялся.
«Боинг 707» пролетел на малой скорости перед окнами кабинета, похожий на чайку, парящую над землей, и покатил по посадочной полосе.
Вдруг лицо Коплана изменилось: его палец остановился на фамилии, которую он искал. Моник вылетела вчера на самолете компании ТУЭ. Она настолько была уверена, что скроется без помех, что вместо того, чтобы назвать местом назначения аэропорт в США, где можно сделать пересадку, указала истинный пункт назначения: Мартиника.
Эта ошибка могла ей дорого стоить… Коплан переписал все полезные для него сведения, обернулся к наблюдавшему за ним с чисто профессиональным любопытством комиссару и сказал:
— Вопрос решен. Можете объявить вашим инспекторам, что птичка уже покинула страну.
Бекке беззаботно махнул рукой. Он привык к этому. Старая поговорка утверждает, что после получения приказа разумно подождать его отмены.
— Я, — заявил он, — признаю только официальные распоряжения. Я верю вам, но пока «контора» не подтвердит ваше мнение, мои люди будут искать эту девицу.
Морщины на лице Коплана разгладились. Его темперамент постоянно заставлял забывать, что существуют святые правила, которые не может нарушать государственный служащий.
— Успокойтесь, — сказал он, — подтверждение скоро поступит. Я возвращаюсь туда…
Он хотел проститься, когда собеседник удержал его.
— Скажите, — спросил Бекке доверительным тоном, — вы не тот Коплан, который уладил мадридское дело?
— Да, — ответил немного удивленный Франсис. — Кто вам рассказал об этой истории?
Комиссар скромно улыбнулся:
— Один друг, который был там… Пайон.
— А! — вспомнил Коплан. — Да, он очень помог мне… Простите, я убегаю.
И, не дав Бекке времени произнести хотя бы слово, он ушел.
Франсису нужно было многое сделать. В частности, сообщить Старику о своем открытии и попросить его проинформировать Мартинику, что за означенной Моник Лери должно быть установлено наблюдение с того самого момента, как она выйдет из самолета.
Глава VII
Сан-Хуан, важный пункт воздушных линий на Антилах, это очень современный город в американском стиле, расположенный на краю острова Пуэрто-Рико. Построенный на конце мыса, он с трех сторон окружен морем. Климат там умеренно-тропический. Бывшая испанская колония, Пуэрто-Рико имеет автономное правительство свободной страны, но фактически принадлежит США.
Из двухсот двадцати пяти тысяч жителей, населяющих Сан-Хуан, только привилегированное меньшинство проживает в современных кварталах с бетонными многоэтажными домами и широкими проспектами. Изумрудные лужайки разделяют роскошные виллы, построенные вдоль бульваров. Город производит впечатление процветающего благодаря прекрасной планировке. Большая часть жителей Сан-Хуана теснится в старом испанском городе, узкие улочки которого окружают порт.
В одной из роскошных вилл, которые агентства по торговле недвижимостью сдают туристам, в тот день шла дискуссия, в которой участвовали трое мужчин. Комната, где они разговаривали, находилась в центре дома, поэтому в ней не было ни одного окна, и, хотя снаружи невыносимо ярко светило солнце, комнату освещала розовым светом электрическая лампа.
На стуле сидел человек со связанными за спиной руками. Растрепанные волосы, бледность и искаженный рот больше, чем веревки, показывали, что он не по своей воле участвует в этом собрании.
— Ну, Грегор, — спросил Мейер, вынимая сигарету изо рта, — вы будете говорить или нет?
Пленный бросил на Мейера и Кольбе взгляд, полный ненависти. Мейер, производивший впечатление сдержанного и осторожного бизнесмена, удобно расположился в кресле. Второй, Кольбе, с очками на носу, с грубо высеченным лицом, стоял перед Грегором. Не будучи высоким, он обладал, однако, мощной мускулатурой.
Грегор злился на себя: ему следовало бы бежать раньше, каким бы ни был риск, а теперь уже поздно.
— Мне нечего сказать, — проговорил он сухо. — Любой может не выполнить это задание.
Мейер мягко засмеялся. Он пососал свою сигару и обратился к Кольбе:
— Вы слышите? Он не смог выполнить…
Потом его наигранная веселость вдруг испарилась, на шее выступили жилы, и голосом, прерывающимся от ярости, он буркнул:
— Нет, Грегор, вы добились успеха! Почему вы не передали капсулу Кристо Валиенте в Лионе, как должны были сделать?
Грегор опустил голову. Солжет он или скажет правду, его судьба уже решена.
Впервые заговорил Кольбе:
— Я знаю, что вы взяли капсулу в Штутгарте, — процедил он. — Она все еще была у вас, когда вы пересекли французскую границу. Что вы сделали с ней потом?
Пленный сжал тонкие губы и промолчал. Перед его мысленным взором возникла стройная фигура женщины, назначившей ему свидание на перекрестке О-Вив.
Когда она вошла с ним в контакт, он ей поверил; он вспомнил, как она поющим голосом сообщила, что широкомасштабная операция французской полиции угрожает всем им и что его и ее вывезет из От-Пирене сам Мейер. Он поверил, как ребенок. Когда он сел в «крайслер», девица толкнула его в руки Кольбе, потом захлопнула дверцу, и машина рванулась вперед. Шлюха!
Мейер и Кольбе обменялись понимающим взглядом, видя упорное молчание пленника.
Первый сбросил пепел с сигары, скрестил ноги и снова заговорил спокойным, но холодным тоном:
— Мне жаль, Грегор. В нашем деле ошибки дорого стоят, а та, которую совершили вы, равносильна самоубийству. Я скажу вам, что вы сделали с той капсулой, которая была у вас. Вы ее случайно разбили!
Грегор поднял голову так быстро, что его волосы разлетелись. Черты лица напряглись еще больше.
— Да, я ее разбил, — признал он. В голосе его звучало отчаяние. — Но это же не преступление! Банальная случайность. Я всегда хорошо служил вам и был полезен в течение двух лет! Почему вы обращаетесь со мной, как с предателем?
Он судорожно пытался спасти свою жизнь, убедить Мейера. Целую неделю он жил в кошмаре, с неотступным страхом, что его заразят или убьют. Его нервы перенесли такое напряжение, что сейчас он готов был расплакаться. Если он произнесет еще два слова, то зарыдает.
— Не преступление? — издевательским тоном повторил Мейер. — Сразу видно, что вы не читаете газет… Вы знаете последствия вашей «банальной случайности»? Нет? Я вам скажу, потому что у вас не будет возможности воспользоваться этими сведениями: благодаря вам в районе Лиона образовался очаг брюшного тифа; шестьдесят умерших и двести человек госпитализированы, на что мне совершенно наплевать. Но куда хуже то, что вы подстегнули любопытство французской контрразведки! Власти задали себе вопрос, какова таинственная причина этой эпидемии, разразившейся так неожиданно. Они были недалеки от догадки, что эпидемия имеет неестественную причину. Заметая следы, мне пришлось убрать трех свидетелей вашего похищения. Вот результаты вашей прекрасной работы. И вы считаете, что я так глуп, чтобы оставить вас у меня на службе?
Говоря, Мейер постепенно терял самообладание. Он задним числом оценил опасность, которой Грегор подверг организацию. Его лицо загорелось гневом, но он справился с собой, глубоко вздохнул и сказал Кольбе:
— Сделать ему укол… Наркотик для начала.
Грегор, чьи мускулы ослабли под грузом уныния, вдруг напрягся как пружина. Веревки, связывающие его, врезались в тело. Верхняя губа задергалась от нервного тика, а на лбу появились капельки пота.
— Нет… нет, — забормотал он, похолодев с ног до головы. — Только не укол. Убейте меня иначе, но не так…
Кольбе не обращал на его вопли никакого внимания. Он достал из кармана футляр и вынул из него шприц. Мейер курил свою сигару, бесчувственный к крикам пленного. Выкрикивая непонятные слова на польском языке, Грегор извивался на стуле. Мейер уставился на тлеющий конец своей «гаваны» и добавил, как будто для себя:
— Когда он заснет, мы перевезем его на яхту. Надеюсь, к тому времени, Кольбе, вы найдете способ убить его медленно? Вы же специалист, верно? Если я отдам его Рикардо, он умрет, не заметив того. Для него это было бы слишком хорошо…
Лицо того, к кому он обращался, сморщилось в улыбке. Его узкие глаза прищурились за очками. Отламывая кончик ампулы, он ответил:
— Доверьтесь мне. Пузырьки моей коллекции содержат двадцать различных смертей. Вам останется только выбрать.
Учащенное дыхание Грегора перешло в хрип. Мысль Мейера привить ему микроб наполняла его ужасом. Симптомы самых опасных инфекционных болезней он знал наизусть: он занимался ими всю жизнь. Он видел в окуляр микроскопа бесконечно маленьких монстров, убивших массы людей, смертоносные бациллы, несшие человечеству смерть с давних времен. Он мог назвать по именам всех этих безжалостных врагов рода людского, а теперь их введут в него!
Рука Кольбе легла на его плечо, и Грегор издал крик, перешедший в звериный вопль, когда он почувствовал, как иголка вонзается в его тело и жидкость скапливается под кожей. Кольбе резким движением выдернул шприц. Он вытер иголку кусочком ваты, прежде чем положить ее обратно в спирт.
— Не бойтесь, — сказал Мейер пленному, — вы еще проснетесь. Самое страшное начнется потом…
Он не понял, успел ли Грегор услышать его последние слова, потому что голова поляка внезапно упала на грудь, его напряженные мускулы расслабились, и если бы он не был крепко привязан, то упал бы на пол, как тряпичная кукла.
Кольбе с удовлетворением смотрел на результат своих трудов. Он никак не мог понять, почему люди пользуются таким грубым, шумным и грязным оружием, как револьверы и ножи, ведь шприц намного практичнее. Он бесшумен, легко умещается в кармане и позволяет варьировать эффект. С ним Кольбе мог по своему желанию усыпить противника, парализовать его или уничтожить. Сам процесс введения иглы доставлял ему глубокое удовольствие. Еще совсем молодым он не брезговал колоть девушек иголками в зад.
— Он отключился на шесть часов, — сказал он Мейе-ру. — Развязать его?
— Да. И засуньте его в плетеный ящик. Мы сейчас перевезем его на яхту. Кстати, который час?
Кольбе посмотрел на часы.
— Без четверти пять.
Мейер неторопливо поднялся. Он погасил свою сигару в пепельнице, вделанной в подлокотник кресла, разгладил лацканы своего габардинового пиджака, потом сунул руки в карманы.
Он бросил взгляд в зеркало, чтобы проверить, в порядке ли узел галстука и прическа, потом решил:
— Общая встреча сегодня вечером на борту «Марии-Кристины». Я заеду за вами к восьми часам. Погрузите ящик в «паккард».
— Хорошо, — согласился Кольбе.
Мейер ушел. Ковер заглушал его шаги. Он пересек внутренний коридор и вошел в залитую солнцем комнату, огромное окно которой выходило на пляж и на море. Небо и вода были ослепительно яркими.
Мейер достал солнечные очки из маленького наружного кармана пиджака и надел их на нос.
Он заметил человека, сидевшего в небрежной позе на широком диване и перелистывающего американский иллюстрированный журнал.
— Пора, Рикардо, — тихо сказал он, тоже садясь. — Посмотри по сторонам, прежде чем показаться, и сделай крюк, когда поедешь на яхту…
Рикардо кивнул головой. Он был очень красив. Его иссиня-черные волосы, смуглая кожа и бархатные глаза всегда позволяли ему безбедно жить во Флориде или на Ривьере, где немного поблекшие богатые женщины щедро субсидировали пылкий темперамент. Не будь у него безмерного честолюбия, он мог бы вести спокойную жизнь; но постоянная нужда в деньгах заставила его заняться более опасной профессией, к которой у него тоже были способности. Он в совершенстве владел огнестрельным оружием и ножами с выкидными лезвиями.
Кроме того, ему довольно-таки нравилось работать на Мейера.
— Иду, — сказал он, поднимаясь.
С такой же естественностью, как если бы проверял наличие талона на метро, он сунул пистолет в кобуру под мышку, потом критически осмотрел свои ногти.
— Во сколько встречаемся на яхте? — осведомился он, не глядя на Мейера.
— В восемь.
— Хорошо.
Он покинул своего шефа и пошел в гараж, где стояли три американские машины последних моделей. Рикардо не ломал себе голову; пока он мог ездить на таких машинах и ему регулярно платили, он считал, что нет никаких причин для беспокойства. Положение подчиненного соответствовало его характеру, потому что, несмотря на свои разнообразные таланты, он был полностью лишен инициативы, за исключением отношений с женщинами.
Он взял «додж», зная, что шеф предпочитает «паккард», и нажал кнопку на приборной доске. Тут же дверь гаража поднялась, приведенная в движение невидимым мотором. Рикардо тронулся с места, поехал по цементной дорожке, ведшей на проспект, и выехал на него, когда дверь гаража закрылась.
Солнце склонялось. Скоро буйство цветов сменится сумерками.
Роскошная машина ехала вдоль берега моря, обогнула край мыса я прибавила скорость, направляясь к аэропорту. Приехав туда, Рикардо поставил машину на большую автостоянку перед зданием аэропорта.
Он взял в автомате пакетик соленого миндаля и вошел в зал, грызя орешки. Там царило оживление, как везде, где собираются американцы. Таблички на английском и испанском указывали часы прибытия и вылета самолетов; одни летали местными рейсами на Антилы и Багамы, другие — в три Америки: Северную, Центральную и Южную.
«Боинг» из Майами должен был приземлиться в семнадцать часов двенадцать минут после промежуточных посадок в Нассау и Порт-о-Пренс.
Рикардо имел много недостатков, но он был добросовестным и осторожным. Мейер велел ему смотреть по сторонам, вот он и смотрел. Из-под тяжелых полуопущенных век он следил за людьми, которые не двигались и чье присутствие в принципе не было обязательным.
Громкоговоритель металлическим голосом объявил, что идет на посадку самолет из Майами. Многие люди, неподвижные до сих пор, сразу же направились к перегородкам, поставленным на поле. Рикардо, напротив, казалось, потерял интерес к происходящему. Его утомленный взгляд пробегал по туристам в ярких рубашках, по носильщикам и пассажиркам среднего возраста, за которыми он всегда наблюдал по укоренившейся привычке.
Затем, когда пассажиры начали приходить в зал, он небрежно прислонился к колонне, чтобы видеть все и не быть видимым. Скоро он заметил фигуру Моник Лери, но вместо того, чтобы смотреть на молодую женщину, одетую в облегающее яркое платье, он стал рассматривать людей, шедших следом за ней. Убедившись, что за ней не следят, он пошел позади нее на некотором расстоянии.
Красивая француженка казалась немного растерянной. После короткого замешательства она пошла к стоянке и стала рассматривать машины. Из багажа у нее была только сумка, висевшая на плече.
Когда она заметила «додж» и проверила номер, она обернулась и на секунду замерла. Рикардо стоял рядом с ней и улыбался.
— Рикардо! — воскликнула она, радостно протягивая руки.
— Хелло! — произнес пуэрториканец.
Он сжал молодую женщину своими мощными руками и запечатлел крепкий поцелуй на приоткрытых губах, подставленных ею.
Наконец он отпустил ее, задыхающуюся и смущенную циничной лаской. В красновато-золотистых сумерках красота Моник Лери приобрела завораживающий эффект.
— Садись, — сказал он ей, открывая дверцу.
Как хищник, наблюдающий за овцой, он смотрел на то, как она усаживается. Изгиб бедер и изящество ног ускорили бег его крови.
Он обошел машину, чтобы сесть за руль, двинулся с места задним ходом и выехал на дорогу.
— Куда ты меня везешь? — кокетливо спросила она, прижимаясь к нему.
— Заняться самым срочным, — ответил он, не сводя глаз с дороги. — Шеф ждет нас к восьми часам.
Моник вздрогнула, не понимая, и первая вечерняя прохлада или любовная лихорадка прокралась в нее.
Когда Рикардо увозил ее, она испытывала чудесное ощущение, что ее похитила горилла.
Из двухсот двадцати пяти тысяч жителей, населяющих Сан-Хуан, только привилегированное меньшинство проживает в современных кварталах с бетонными многоэтажными домами и широкими проспектами. Изумрудные лужайки разделяют роскошные виллы, построенные вдоль бульваров. Город производит впечатление процветающего благодаря прекрасной планировке. Большая часть жителей Сан-Хуана теснится в старом испанском городе, узкие улочки которого окружают порт.
В одной из роскошных вилл, которые агентства по торговле недвижимостью сдают туристам, в тот день шла дискуссия, в которой участвовали трое мужчин. Комната, где они разговаривали, находилась в центре дома, поэтому в ней не было ни одного окна, и, хотя снаружи невыносимо ярко светило солнце, комнату освещала розовым светом электрическая лампа.
На стуле сидел человек со связанными за спиной руками. Растрепанные волосы, бледность и искаженный рот больше, чем веревки, показывали, что он не по своей воле участвует в этом собрании.
— Ну, Грегор, — спросил Мейер, вынимая сигарету изо рта, — вы будете говорить или нет?
Пленный бросил на Мейера и Кольбе взгляд, полный ненависти. Мейер, производивший впечатление сдержанного и осторожного бизнесмена, удобно расположился в кресле. Второй, Кольбе, с очками на носу, с грубо высеченным лицом, стоял перед Грегором. Не будучи высоким, он обладал, однако, мощной мускулатурой.
Грегор злился на себя: ему следовало бы бежать раньше, каким бы ни был риск, а теперь уже поздно.
— Мне нечего сказать, — проговорил он сухо. — Любой может не выполнить это задание.
Мейер мягко засмеялся. Он пососал свою сигару и обратился к Кольбе:
— Вы слышите? Он не смог выполнить…
Потом его наигранная веселость вдруг испарилась, на шее выступили жилы, и голосом, прерывающимся от ярости, он буркнул:
— Нет, Грегор, вы добились успеха! Почему вы не передали капсулу Кристо Валиенте в Лионе, как должны были сделать?
Грегор опустил голову. Солжет он или скажет правду, его судьба уже решена.
Впервые заговорил Кольбе:
— Я знаю, что вы взяли капсулу в Штутгарте, — процедил он. — Она все еще была у вас, когда вы пересекли французскую границу. Что вы сделали с ней потом?
Пленный сжал тонкие губы и промолчал. Перед его мысленным взором возникла стройная фигура женщины, назначившей ему свидание на перекрестке О-Вив.
Когда она вошла с ним в контакт, он ей поверил; он вспомнил, как она поющим голосом сообщила, что широкомасштабная операция французской полиции угрожает всем им и что его и ее вывезет из От-Пирене сам Мейер. Он поверил, как ребенок. Когда он сел в «крайслер», девица толкнула его в руки Кольбе, потом захлопнула дверцу, и машина рванулась вперед. Шлюха!
Мейер и Кольбе обменялись понимающим взглядом, видя упорное молчание пленника.
Первый сбросил пепел с сигары, скрестил ноги и снова заговорил спокойным, но холодным тоном:
— Мне жаль, Грегор. В нашем деле ошибки дорого стоят, а та, которую совершили вы, равносильна самоубийству. Я скажу вам, что вы сделали с той капсулой, которая была у вас. Вы ее случайно разбили!
Грегор поднял голову так быстро, что его волосы разлетелись. Черты лица напряглись еще больше.
— Да, я ее разбил, — признал он. В голосе его звучало отчаяние. — Но это же не преступление! Банальная случайность. Я всегда хорошо служил вам и был полезен в течение двух лет! Почему вы обращаетесь со мной, как с предателем?
Он судорожно пытался спасти свою жизнь, убедить Мейера. Целую неделю он жил в кошмаре, с неотступным страхом, что его заразят или убьют. Его нервы перенесли такое напряжение, что сейчас он готов был расплакаться. Если он произнесет еще два слова, то зарыдает.
— Не преступление? — издевательским тоном повторил Мейер. — Сразу видно, что вы не читаете газет… Вы знаете последствия вашей «банальной случайности»? Нет? Я вам скажу, потому что у вас не будет возможности воспользоваться этими сведениями: благодаря вам в районе Лиона образовался очаг брюшного тифа; шестьдесят умерших и двести человек госпитализированы, на что мне совершенно наплевать. Но куда хуже то, что вы подстегнули любопытство французской контрразведки! Власти задали себе вопрос, какова таинственная причина этой эпидемии, разразившейся так неожиданно. Они были недалеки от догадки, что эпидемия имеет неестественную причину. Заметая следы, мне пришлось убрать трех свидетелей вашего похищения. Вот результаты вашей прекрасной работы. И вы считаете, что я так глуп, чтобы оставить вас у меня на службе?
Говоря, Мейер постепенно терял самообладание. Он задним числом оценил опасность, которой Грегор подверг организацию. Его лицо загорелось гневом, но он справился с собой, глубоко вздохнул и сказал Кольбе:
— Сделать ему укол… Наркотик для начала.
Грегор, чьи мускулы ослабли под грузом уныния, вдруг напрягся как пружина. Веревки, связывающие его, врезались в тело. Верхняя губа задергалась от нервного тика, а на лбу появились капельки пота.
— Нет… нет, — забормотал он, похолодев с ног до головы. — Только не укол. Убейте меня иначе, но не так…
Кольбе не обращал на его вопли никакого внимания. Он достал из кармана футляр и вынул из него шприц. Мейер курил свою сигару, бесчувственный к крикам пленного. Выкрикивая непонятные слова на польском языке, Грегор извивался на стуле. Мейер уставился на тлеющий конец своей «гаваны» и добавил, как будто для себя:
— Когда он заснет, мы перевезем его на яхту. Надеюсь, к тому времени, Кольбе, вы найдете способ убить его медленно? Вы же специалист, верно? Если я отдам его Рикардо, он умрет, не заметив того. Для него это было бы слишком хорошо…
Лицо того, к кому он обращался, сморщилось в улыбке. Его узкие глаза прищурились за очками. Отламывая кончик ампулы, он ответил:
— Доверьтесь мне. Пузырьки моей коллекции содержат двадцать различных смертей. Вам останется только выбрать.
Учащенное дыхание Грегора перешло в хрип. Мысль Мейера привить ему микроб наполняла его ужасом. Симптомы самых опасных инфекционных болезней он знал наизусть: он занимался ими всю жизнь. Он видел в окуляр микроскопа бесконечно маленьких монстров, убивших массы людей, смертоносные бациллы, несшие человечеству смерть с давних времен. Он мог назвать по именам всех этих безжалостных врагов рода людского, а теперь их введут в него!
Рука Кольбе легла на его плечо, и Грегор издал крик, перешедший в звериный вопль, когда он почувствовал, как иголка вонзается в его тело и жидкость скапливается под кожей. Кольбе резким движением выдернул шприц. Он вытер иголку кусочком ваты, прежде чем положить ее обратно в спирт.
— Не бойтесь, — сказал Мейер пленному, — вы еще проснетесь. Самое страшное начнется потом…
Он не понял, успел ли Грегор услышать его последние слова, потому что голова поляка внезапно упала на грудь, его напряженные мускулы расслабились, и если бы он не был крепко привязан, то упал бы на пол, как тряпичная кукла.
Кольбе с удовлетворением смотрел на результат своих трудов. Он никак не мог понять, почему люди пользуются таким грубым, шумным и грязным оружием, как револьверы и ножи, ведь шприц намного практичнее. Он бесшумен, легко умещается в кармане и позволяет варьировать эффект. С ним Кольбе мог по своему желанию усыпить противника, парализовать его или уничтожить. Сам процесс введения иглы доставлял ему глубокое удовольствие. Еще совсем молодым он не брезговал колоть девушек иголками в зад.
— Он отключился на шесть часов, — сказал он Мейе-ру. — Развязать его?
— Да. И засуньте его в плетеный ящик. Мы сейчас перевезем его на яхту. Кстати, который час?
Кольбе посмотрел на часы.
— Без четверти пять.
Мейер неторопливо поднялся. Он погасил свою сигару в пепельнице, вделанной в подлокотник кресла, разгладил лацканы своего габардинового пиджака, потом сунул руки в карманы.
Он бросил взгляд в зеркало, чтобы проверить, в порядке ли узел галстука и прическа, потом решил:
— Общая встреча сегодня вечером на борту «Марии-Кристины». Я заеду за вами к восьми часам. Погрузите ящик в «паккард».
— Хорошо, — согласился Кольбе.
Мейер ушел. Ковер заглушал его шаги. Он пересек внутренний коридор и вошел в залитую солнцем комнату, огромное окно которой выходило на пляж и на море. Небо и вода были ослепительно яркими.
Мейер достал солнечные очки из маленького наружного кармана пиджака и надел их на нос.
Он заметил человека, сидевшего в небрежной позе на широком диване и перелистывающего американский иллюстрированный журнал.
— Пора, Рикардо, — тихо сказал он, тоже садясь. — Посмотри по сторонам, прежде чем показаться, и сделай крюк, когда поедешь на яхту…
Рикардо кивнул головой. Он был очень красив. Его иссиня-черные волосы, смуглая кожа и бархатные глаза всегда позволяли ему безбедно жить во Флориде или на Ривьере, где немного поблекшие богатые женщины щедро субсидировали пылкий темперамент. Не будь у него безмерного честолюбия, он мог бы вести спокойную жизнь; но постоянная нужда в деньгах заставила его заняться более опасной профессией, к которой у него тоже были способности. Он в совершенстве владел огнестрельным оружием и ножами с выкидными лезвиями.
Кроме того, ему довольно-таки нравилось работать на Мейера.
— Иду, — сказал он, поднимаясь.
С такой же естественностью, как если бы проверял наличие талона на метро, он сунул пистолет в кобуру под мышку, потом критически осмотрел свои ногти.
— Во сколько встречаемся на яхте? — осведомился он, не глядя на Мейера.
— В восемь.
— Хорошо.
Он покинул своего шефа и пошел в гараж, где стояли три американские машины последних моделей. Рикардо не ломал себе голову; пока он мог ездить на таких машинах и ему регулярно платили, он считал, что нет никаких причин для беспокойства. Положение подчиненного соответствовало его характеру, потому что, несмотря на свои разнообразные таланты, он был полностью лишен инициативы, за исключением отношений с женщинами.
Он взял «додж», зная, что шеф предпочитает «паккард», и нажал кнопку на приборной доске. Тут же дверь гаража поднялась, приведенная в движение невидимым мотором. Рикардо тронулся с места, поехал по цементной дорожке, ведшей на проспект, и выехал на него, когда дверь гаража закрылась.
Солнце склонялось. Скоро буйство цветов сменится сумерками.
Роскошная машина ехала вдоль берега моря, обогнула край мыса я прибавила скорость, направляясь к аэропорту. Приехав туда, Рикардо поставил машину на большую автостоянку перед зданием аэропорта.
Он взял в автомате пакетик соленого миндаля и вошел в зал, грызя орешки. Там царило оживление, как везде, где собираются американцы. Таблички на английском и испанском указывали часы прибытия и вылета самолетов; одни летали местными рейсами на Антилы и Багамы, другие — в три Америки: Северную, Центральную и Южную.
«Боинг» из Майами должен был приземлиться в семнадцать часов двенадцать минут после промежуточных посадок в Нассау и Порт-о-Пренс.
Рикардо имел много недостатков, но он был добросовестным и осторожным. Мейер велел ему смотреть по сторонам, вот он и смотрел. Из-под тяжелых полуопущенных век он следил за людьми, которые не двигались и чье присутствие в принципе не было обязательным.
Громкоговоритель металлическим голосом объявил, что идет на посадку самолет из Майами. Многие люди, неподвижные до сих пор, сразу же направились к перегородкам, поставленным на поле. Рикардо, напротив, казалось, потерял интерес к происходящему. Его утомленный взгляд пробегал по туристам в ярких рубашках, по носильщикам и пассажиркам среднего возраста, за которыми он всегда наблюдал по укоренившейся привычке.
Затем, когда пассажиры начали приходить в зал, он небрежно прислонился к колонне, чтобы видеть все и не быть видимым. Скоро он заметил фигуру Моник Лери, но вместо того, чтобы смотреть на молодую женщину, одетую в облегающее яркое платье, он стал рассматривать людей, шедших следом за ней. Убедившись, что за ней не следят, он пошел позади нее на некотором расстоянии.
Красивая француженка казалась немного растерянной. После короткого замешательства она пошла к стоянке и стала рассматривать машины. Из багажа у нее была только сумка, висевшая на плече.
Когда она заметила «додж» и проверила номер, она обернулась и на секунду замерла. Рикардо стоял рядом с ней и улыбался.
— Рикардо! — воскликнула она, радостно протягивая руки.
— Хелло! — произнес пуэрториканец.
Он сжал молодую женщину своими мощными руками и запечатлел крепкий поцелуй на приоткрытых губах, подставленных ею.
Наконец он отпустил ее, задыхающуюся и смущенную циничной лаской. В красновато-золотистых сумерках красота Моник Лери приобрела завораживающий эффект.
— Садись, — сказал он ей, открывая дверцу.
Как хищник, наблюдающий за овцой, он смотрел на то, как она усаживается. Изгиб бедер и изящество ног ускорили бег его крови.
Он обошел машину, чтобы сесть за руль, двинулся с места задним ходом и выехал на дорогу.
— Куда ты меня везешь? — кокетливо спросила она, прижимаясь к нему.
— Заняться самым срочным, — ответил он, не сводя глаз с дороги. — Шеф ждет нас к восьми часам.
Моник вздрогнула, не понимая, и первая вечерняя прохлада или любовная лихорадка прокралась в нее.
Когда Рикардо увозил ее, она испытывала чудесное ощущение, что ее похитила горилла.