Женщина снова повернулась, зарычала, но в этот самый миг Эми уже налетела на нее, неловко метя обхватить широкую талию - ведь именно там находился револьвер. Женщина лишь чуть покачнулась, однако Эми все же вцепилась в нее, пытаясь нащупать рукой рукоятку револьвера, а затем и вытаскивая его из-за пояса. Уже в следующую секунду от мощного удара кулака женщины она рухнула на землю, наполовину оглушенная откатилась к самому костру, но все же подняла оружие и навела его на своего противника в женском обличье.
Вот только женщины на прежнем месте уже не оказалось. Стоило ей только повернуться вокруг своей оси, как женщина исчезла. Теперь эта грозная и грязная амазонка уже находилась в дальнем конце пещеры - выхватив топор, она тут же устремилась к Эми; то же самое сделали и мужчина с детьми, так что она никак не могла сообразить, в кого же ей стрелять - они просто летели на нее со всех сторон, а потому ей не оставалось ничего иного, кроме как нажимать и нажимать на спусковой крючок.
Под сводами пещеры загрохотало оглушительное эхо. Эми увидела, как мужчина потянулся было к ней, но затем качнулся, когда пули вонзились в его грудь - словно в жидкую грязь вошли, - обдав брызгами крови и плоти находившуюся рядом с ним девочку. Один из близнецов рухнул на землю, обхватив руками колено. Мужчина снова дернулся вперед - она опять выстрелила и внезапно почувствовала, что патронов больше не осталось, боек стукнул по пустым гильзам, тогда как женщина уже занесла над ней топор, а мужчина ухватился покрытыми кровью ладонями за рукав, потом за ворот пеньюара, все же завалил ее на землю и повернул, подставляя тело вновь обретенной жертвы женщине и ее страшному топору.
* * *
И все же, было во всем этом что-то от поэзии.
Питерс узнал его сразу - тот же заляпанный грязью костюм, да и все остальное тоже.
Увидев Питерса, мужчина, казалось, буквально остолбенел. Ему же не хотелось тратить на него ни слов, ни патронов.
Хватило одного лишь удара рукояткой револьвера тридцать восьмого калибра по голове, от которого тот осел на землю.
Теперь Питерс поднимался по узенькой тропке, петлявшей в пятнадцати футах от выступа в каменной гряде, где, по словам мальчика, находился вход в пещеру, и вскоре увидел ее прямо перед собой.
Ну вот, Мэри, я снова вхожу туда, - подумал он. - В точности как тогда, одиннадцать лет назад. Как и в ту ночь, когда они убили Каджиано, а сам я застрелил того парнишку.
Вот что не давало нам спать все последующие годы.
Вот через что тебе пришлось пройти, живя со мной все эти годы.
Ну что ж, Мэри, пожелай мне удачи. Дай мне свою руку.
Может, на сей раз я уже не ошибусь.
До входа в пещеру оставалось всего несколько шагов, когда кто-то из находившихся внутри начал стрелять. Питерс не стал дожидаться того момента, когда пальба завершится, а просто шатнул внутрь.
* * *
Боль была какая-то странная, режущая.
Каждый взрыв выстрела, казалось, разламывал в теле Клэр все новые и новые кости.
Она как раз собиралась подняться на ноги, когда в пещеру вошел незнакомый грузный мужчина. Пронзившая тело боль заставила ее снова опуститься на каменный пол.
После чего она увидела, как толстяк поднял свой револьвер.
Казалось, он с первого взгляда оценил сложившуюся ситуацию, после чего обошел Клэр со стороны, приблизился к ней присел на корточки. Ее захлестывали исходившие от него волны крайнего напряжения, которые смешивались с ее собственным, уже совершенно новым чувством небывалого восторга - ведь теперь кошмар начался уже для них, не для Клэр и Эми - для этих ублюдков! А потом она увидела, как он начал стрелять, и тут же глаз на лице мучившего ее дикаря вдруг исчез; как выпала из его расцепившихся рук Эми; как на том самом месте, где у этого отродья только что был глаз, образовалась громадная черная дыра, как мотнулась назад его голова, как засверкала влажной краской стена позади него; как он рухнул на пол пещеры и изо всех сил заставила себя сдержаться, чтобы тут же не вцепиться обеими руками в этого мрачного старика с револьвером и не заключить его в свои объятия.
Эми тоже уже успела встать на четвереньки, когда он выстрелил снова. Женщина согнулась пополам и завертелась рядом с ней, клацая лезвием топора по стене.
Потом он еще раз нажал на спусковой крючок - в тот самый момент, когда через костер на него прыгнул мальчик с бельмом на глазу. Теперь дети были буквально повсюду, стремительно мельтеша перед глазами. Даже близнец с перебитым коленом, и тот пытался волочить по полу свое грязное тело, судорожно рассекая воздух лезвием бритвы. Эми поняла, что незнакомец выстрелил бы и в этого мальчишку, если бы тот не подцепил вдруг ногой ручку висевшего над огнем котла, отчего он перевернулся вверх дном, на мгновение зависнув на предполагаемом пути пули, тогда как сам малец угодил левой ногой прямо в костер, взметая над ним фонтан искр.
Исходящее паром содержимое котла выплеснулось на землю, и серый бульон вскользь лизнул подошвы ног Клэр.
Резко поджав их под себя, она поспешно вскочила и выпрямилась, дрожа всем телом. Прямо перед ней по полу пещеры разметались сварившиеся в котле легкие и почки Дэвида. Мужчина между тем выстрелил еще раз.
Одна штанина мальчишки была уже объята пламенем, однако он этого словно не замечал, не обращал на нее ни малейшего внимания. Занеся над головой нож, он кинулся вперед, так что толстяку пришлось выстрелить ему прямо в лицо. Отвернувшись, чтобы не видеть последствий этой сцены, Клэр заметила, что Эми уже поднялась на ноги и, пошатываясь, направляется в ее сторону, хотя между ними все еще находился тот скрючившийся близнец с бритвой, колено которого поразила пуля Эми. Волоча раненую ногу, он изо всех сил пытался добраться до женщин.
Раздался очередной выстрел, и, вовремя обернувшись, она увидела, как второй близнец словно подкошенный рухнул у стены пещеры, но также заметила и то, что мужчине все же не удалось избежать соприкосновения с ножом мальчишки - лезвие застряло в плече старика, тогда как подкравшаяся сбоку девочка пырнула его своим ножом в грудь, затем медленным, долгим движением повернула лезвие в ране, еще больше вгоняя его в тело, покуда он все же не собрался с силами, вскинул револьвер и выстрелил ей прямо в ухо.
А потом опустился на колени и ухватился за длинное лезвие ножа девчонки, явно не в силах вытащить его из раны. Все лицо незнакомца было залито ее кровью.
Старик посмотрел на Клэр за какую-то долю секунды до того, как рухнуть вперед, и она заметила в его взгляде предостерегающий сигнал.
Резко обернувшись, Клэр почувствовала, как что-то полоснуло ее по руке - горячее, почти безболезненное, - и увидела, как раненый близнец уже занес руку, чтобы ударить ее вторично, но в этот момент у него за спиной возникла фигура Эми, которая вцепилась в его косматые, грязные волосы и всем своим телом вжала его лицо в груду тлевших рядом угольев.
Мальчишка отчаянно сопротивлялся, взбивая и разметая вокруг себя огненные искры, его волосы вспыхнули, и Клэр буквально почувствовала, как пламя обожгло руки Эми - как если бы оно лизнуло ее собственную плоть, тогда как она по-прежнему не разжимала их, не отпускала своего врага. Теперь ей казалось, будто они обе удерживают мальчишку - покуда его визги и брыкания не стали затихать, а уткнувшееся в пытающие угли лицо не начало шипеть, подобно мясу в гриль-печке.
Клэр помогла подруге подняться на ноги.
Не считая потрескивания огня и позвякивания цепи в углу, в пещере воцарилась полная тишина.
Внезапно откуда-то из темной ее части донесся плач младенца.
По лицу Эми струились слезы и потоки жирной, перепачканной сажей жидкости; руки также почернели - за исключением тех мест, где обгорели добела, - и сейчас она беспомощно держала их перед собой.
- Все в порядке, - сказала Клэр. - Все кончено.
Потом посмотрела на спасшего их мужчину, на его руки, все так же сжимавшие рукоятку ножа. Его полуоткрытые глаза были совершенно неподвижны, и она не могла с уверенностью сказать, дышит он или нет.
Клэр испытала болезненный укол чувства потери, чего-то, очень похожего на любовь к этому человеку. А ведь она его совершенно не знала, и на протяжении этих нескольких мгновений он находился среди них на правах всего лишь незнакомца. И все же чувство это возникло. Ей почему-то показалось, что его появление здесь оказалось отнюдь не случайностью, что какой-то глубоко человеческий импульс заставил его прийти им на помощь. Но, может, еще не все потеряно? Возможно, они смогут хоть как-то отблагодарить его за все сделанное?
- Надо выбираться отсюда, - сказала Клэр. - И поскорее найти кого-нибудь.
Позади нее лежала куча одеял - она взяла одно для себя, а другое для Эми. Ткань была покрыта толстым слоем ссохшейся грязи и от нее исходил сильный запах мочи, однако обеих женщин била жуткая дрожь, и Клэр все же хватило самообладания вспомнить, что во избежание шока им надо чем-то укрыться.
Рана в бедре продолжала напоминать о себе обжигающей болью, и потому она шла, чуть ли не купаясь в собственной крови. Впрочем, на какое-то время Клэр почти забыла про свои увечья.
Она помогла подруге закутаться в одеяло и сама сделала то же самое.
- Пошли, - сказала она.
Лицо упавшего в костер мальчишки уже покрылось лопающимися, шипящими пузырями.
Они ступили в теплую, лунную ночь.
Клэр увидела Стивена, который лежал на земле в нескольких футах от входа в пещеру.
И при этом не испытала ни малейшего чувства - даже любопытства, жив он или уже нет. Гораздо больше ее волновала судьба того старика, который остался внутри и истекал кровью.
Стивен же в любом случае уже принадлежал к мертвым - во всех отношениях.
Но только не Эми, - подумала Клэр и плотнее прижала к себе подругу.
И не я. И не тот дядечка, что остался внутри.
А когда она услышала донесшийся снизу голос Люка - его характерный, почти сценический шепот, и приглушенные голоса следовавших за ним людей, то почувствовала, словно из нее выпорхнула сидевшая на яйцах чайка, будто все, чего она лишилась, время рано или поздно снова вернет ей, и почти нашла в себе силы улыбнуться.
00.45.
Постарайся не убегать от боли, - думала Женщина. - Прими ее и порадуйся ей.
Этому приему ее обучили давно - настолько давно, что она и сама уже не помнила, когда именно. Однажды он даже спас ей жизнь - и всякий раз делал невосприимчивой к боли.
Она как бы приняла рану внутрь себя - в том числе и пулю, которая вонзилась ей под седьмое ребро, - окружила ее, а потом принялась убаюкивать, покуда поврежденная плоть не превратилась для нее в нечто второстепенное, незначительное, вроде поврежденного ногтя или пряди вырванных волос.
И в конце концов нашла в себе силы подняться на ноги.
Она встала, вобрала в себя влажный, насыщенный густым запахом пороховых газов воздух, и спокойным взглядом окинула пещеру.
Итак, все дети погибли.
Первый Похищенный - мертвый.
Значит, придется все начинать сначала.
Напоследок дважды пнув толстяка в живот, она заметила, как между его сомкнутыми губами наружу вырвался последний сгусток все еще остававшегося в легких воздуха.
Потом снова заглянула ему в лицо и, как и в прошлый раз, узнала его, почувствовала, что кем бы он ни был, но однажды этот человек уже посещал ее сны.
Возможно, это случится еще раз, и как знать, возможно, именно тогда она поймет причину этого странного чувства.
Женщины, ее пленницы, также исчезли. Значит, надо поспешить.
В притороченных к ремню ножнах по-прежнему лежал ее нож.
Скинув с себя окровавленную рубаху, Женщина подняла с земли орущего младенца Второй Похищенной - при ее прикосновении ребенок неожиданно замолчал.
На какое-то мгновение она заглянула в его глаза.
Их выражение заставило ее внезапно напрячься, словно они тут же уловили ее намерения - и одобряли их. Это были отнюдь не глаза несмышленого младенца. В них светилась мудрость.
И сила.
Закутав ребенка в рубаху, она стянула узлом ее нижние края у него между ногами, затем связала рукава, и в образовавшуюся петлю просунула голову, так что теперь младенец оказался у нее за спиной, плотно прижавшись животом и сидя в некоем подобии самодельной упряжи, и в то же время находясь достаточно высоко, чтобы при необходимости можно было быстро выхватить нож. Крохотные пальцы ребенка, то и дело сжимаясь и разжимаясь, ощупывали спину Женщины, словно выискивая на ней что-то невидимое.
Она быстро прошла в дальний конец пещеры.
И почувствовала, как по телу пробежала волна озноба. Тело того, другого младенца, который в общем-то и навлек на них все эти несчастья, по-прежнему лежало справа от Быка в белом пластиковом пакете из-под мусора. Ей был виден край его лица и одно плечо, плотно вжавшееся в стенку пакета и словно пытавшееся, прорвав ее, выбраться наружу.
Его дух так и остался сидеть в нем. Женщина так и не успела выпустить его наружу.
Конечно, сейчас это сделать было уже невозможно, однако она могла хотя бы попытаться максимально удалить от себя его мстительную силу, была способна погрузить его в пучину морских вод.
Подняв пакет, она связала его углы и также прикрепила к поясу.
Потом протянула руку к стоявшей рядом с Быком желтой банке из-под кофе, извлекла из нее ключ и открыла замок, стягивавший железные цепи, так и оставив их болтаться над полом. Цепи она всегда сможет найти, а вот Быка оставлять здесь было никак нельзя. Бык был ей нужен для того, чтобы начать все снова.
Стянув крепкими, сделанными из кишок ремнями запястья Быка, Женщина обмотала противоположный их конец вокруг ладони одной руки, в другую взяла топор и повела его к выходу из пещеры. В обычной ситуации она повела бы его спиной вперед, со связанными сзади руками - Бык научился довольно ловко передвигаться подобным образом, и было даже забавно наблюдать, как он нелепо переставляет ноги, - однако тропа была слишком узкой, и ей никак не хотелось, чтобы он свалился вниз или то и дело спотыкался о камни.
Снаружи задувал легкий ветерок, донесший до нее соленые запахи моря. Она услышала чьи-то голоса. Шепот.
Не у самого входа в пещеру, но довольно близко. Она дернула за ремни Бык заворчал и двинулся вперед.
Оказавшись снаружи. Женщина прислушалась. Снизу доносился легкий шорох шагов, но проходившая над ними тропа была пока свободна.
Теплый ночной воздух ласкал рану в боку. Шаркающей походкой Бык приблизился и остановился у нее за спиной.
На тропе, в нескольких фугах от нее, сидел тот мужчина, которому она перерезала коленное сухожилие. При их приближении он поднял взгляд и убрал руку, прикрывавшую сбоку голову. На ладони остался след крови.
На какое-то мгновение Женщина даже почувствовала что-то вроде сочувствия к этому существу. Ведь в чем-то он уже помог им и со временем мог бы оказаться еще более полезным, поскольку сидевший внутри него волк стал бы безжалостно сражаться за свои собственные интересы, отбивался бы насмерть.
Но в данный момент волк был ранен и словно парализован доносившимися со стороны горы голосами.
Казалось, он толком даже не понимал, что происходит вокруг него, и потому лишь в безмолвной мольбе поднял руки ладонями вверх и покачал головой, словно завороженный бесстрастной маской ее лица. Потом попытался было подняться на ноги, но лишь застонал.
Возможно, он понял ее намерения, а может, просто не хотел оставаться здесь один.
В любом случае, сейчас это был всего лишь человек - некогда сидевший в нем волк успел улетучиться.
Улетел вместе с ветром.
Так что Женщина лишь совершила акт милосердия, когда взмахнула топором, быстро и точно рубанула его по уху, разрубив череп и отшвырнув одну его половину в зиявшую под ней пропасть, туда, где камни смешивались с прибрежным песком. Она наблюдала за тем, как его тело еще несколько мгновений продолжало сидеть в прежней позе, после чего начало медленно оседать и заваливаться на сторону, и тут же ощутила характерный металлический запах крови, насыщавший и возбуждавший соленый морской воздух.
Рана в боку требовала пищи.
Впрочем, она быстро почувствовала, что того же требует и все остальное тело. После предыдущей охоты и последовавшего за ней минувшей ночью пиршества прошло уже много часов, и неизвестно еще было, сколько их пройдет, пока она снова найдет себе пищу.
Так что придется поспешить.
Крутой склон горы на некоторое время все же задержит тех, которые находились внизу.
Женщина схватила заваливающиеся к земле плечи трупа, выпрямила его, затем наклонилась и припала губами к краю разрубленного черепа, жадно глотая выплескивавшиеся через его край потоки крови и всего того, что к ней примешивалось - густого, нежного, солоноватого. Для устойчивости придерживая тело за шею и подбородок, всасывая в себя все еще теплое содержимое его чаши, она никак не могла оторваться и сделала это лишь тогда, когда сидевший у нее за спиной младенец заерзал всем телом, а Бык вдруг потянулся к ее поясу и молча выдернул заткнутый за него нож.
Бык смотрел на свою раскрытую ладонь так, словно оружие появилось там не по его собственному желанию, а по какому-то волшебству, будто некое чудо перенесло его туда.
А ведь за эти восемь лет он перевидал немало подобных штуковин. Ножи, которыми срезали и оскабливали шкуры, рубили и нарезали мясо; ножи, с которых ели, которыми затачивали палки или кости, предназначавшиеся для того, чтобы потом терзать ими его тело; ножи, которыми выковыривали из кожи паразитов или прижигали - заранее разогретыми на костре - кровоточащие раны. Ножи, которыми убивали животных и людей - подчас быстро, а то и медленно.
Вот только у него самого никогда не было своего ножа.
Годы сидения на цепи сильно ослабили его - сильным остался, пожалуй, лишь один орган. И в тот самый момент, когда ладонь Быка обхватила резную рукоятку ножа, именно этот орган вдруг начал стремительно возбуждаться.
Перед его глазами возник образ человека, долгие недели - во всяком случае, так ему самому казалось - сидевшего в узком и темном проеме, отрезанного от солнечного света, где было невозможно встать не только во весь рост, но даже и на колени, окруженного кучами собственных, густо облепленных мухами испражнений, где ему изредка доставался брошенный из вспышки яркого света костра ошметок мяса.
Было у этого человека и имя. Фредерик. Остального он уже не помнил.
А туда его доставила эта Женщина, именно она привела его в пещеру.
Вот с тех пор он и стал просто Быком.
Долгие годы сидения на цепи сильно ослабили его, однако все же не настолько, чтобы оказаться неспособным обеими руками обхватить рукоятку ножа и вонзить лезвие в ее спину. Он лишь смутно распознавал очертания тела ребенка, находившегося в нескольких дюймах от его рук и отчаянно пытавшегося высвободиться из своей самодельной колыбели, и потому всей массой своего тщедушного тела - одни кожа да кости - навалился на нож, одновременно чувствуя, как в сладостном предвкушении удовольствия набрякший член заскользил по ее гладкому бедру.
Слабо постанывая, он, казалось, даже улыбался, когда Женщина душила его.
Душила и трясла, словно тряпичную куклу, так что скоро изо рта Быка вывалился кончик языка - и все же ему не суждено было умереть; его глаза будто и вправду переполняло невыразимое блаженство, которое уже просто не могло вот так взять и улетучиться. Она же недоумевала: неужели злобная сила духа, так и оставшегося внутри тела убитого ими младенца, оказалась настолько мощной, что сейчас мешает ей справиться даже с Быком? Неужели эта сила оказалась настолько могущественной, что сначала она разметала по частям весь окружавший ее мир, а теперь и саму ее лишила привычных навыков? Все это настолько ошеломило Женщину, что она, пожалуй, даже и не удивилась, когда раздался залп выстрелов, после которого ее тело словно взорвалось сразу в нескольких местах и рваными лохмотьями рухнуло с обрыва.
Последнее, что она успела заметить и осознать, были контуры младенца Второй Похищенной, мощью выстрелов также сорванного с ее тела, и его глаза, холодно взиравшие на нее в полете, а потом и в пустую ночь, куда они вместе устремились.
Глаза охотницы.
00.55
Кролик карабкался по стволу дерева в направлении деревянного настила.
Он дождался того момента, когда наполнявшие лес звуки наконец затихли, когда бродившие по чаще люди миновали его, вскоре зашуршав ногами по камням где-то внизу. Потом подождал еще немного - просто чтобы убедиться, а возможно, и потому, что ему все еще было страшно.
Он как раз пробирался сквозь заросли кустарника, когда услышал звуки выстрелов. Как же много их было. А потом опять ничего, снова тишина.
Кролик уже не сомневался в том, что все его люди погибли.
Главное для него сейчас заключалось в том, как бы ненадежнее спрятаться.
Он был Кроликом, и остался совсем один. Значит, надо было научиться стать Лисой.
Он продолжал взбираться на дерево, зажав в зубах нож и ощущая доносившиеся сверху незнакомые запахи - явно не его самого. И не Землеедки, не Мальчика.
В неподвижной атмосфере леса они спускались на него вместе с медленно струящимися, обволакивающими потоками воздуха. Иногда ему казалось, что он даже видит их.
А потом вдруг почувствовал знакомый запах страха.
Пока очень слабый, далекий; скорее даже не сам страх, а всего лишь его отголосок.
Но каким же приятным был этот запах.
Он вдыхал в себя аромат невинности - слепую безопасность птичьего выводка, безмятежно спящего в своем гнезде.
Сделав еще один шаг наверх, Кролик окинул взглядом деревянный настил.
И тут же сжимавшие лезвие ножа губы растянулись в широкой улыбке.
Это было то самое, что они все это время так упорно искали, блуждая в ночи неожиданных открытий и утрат. И вот он, Кролик, над которым все только и делали что смеялись и которого никто не хотел даже слушать, именно он, улыбка которого всякий раз напоминала им, что он родился каким-то не таким, ущербным, что ли - именно он нашел его. Спящего, в одеяле, лежащего в том самом месте, куда он водил и Землеедку, и Мальчика, чтобы вместе поиграть. В своем месте.
Он уже почти скучал по ним - в самом деле, ведь некому теперь стать свидетелем его триумфа.
Легко, словно дуновение слабого ветерка, закатившись всем телом на платформу, он замер в полной неподвижности. Находившийся рядом с ним ребенок продолжал спать, безмятежно раскрыв рот и закрыв глаза. Он приблизился к нему - от младенца пахло чем-то сладким.
А затем распахнул одеяло, которое укрывало ноги ребенка. Девочка.
Женщина говорила, что они должны использовать кровь младенца, дабы утолить жажду духа, томившегося в мертвом ребенке - и тогда это обернется благом для всех них.
Но теперь уже не было всех их.
Остался один лишь Кролик.
Он задумался.
Мысленно наслаждаясь вкусом теплой, сладкой крови младенца. И при этом почти - правда, не вполне - представляя себе реакцию остальных. Впрочем, время могло сделать все это вполне возможным.
А потом решил, что Женщина наверняка одобрила бы его решение и после этого не стала бы считать его таким уж глупым.
Итак, младенец оказался девочкой. В ней, в нем они могли начать все это заново.
Ему же следовало лишь ждать, охотиться и скрываться. Пусть даже десять, одиннадцать лет.
Женщина его обязательно похвалила бы.
Он лежал, едва освещаемый лучами полной, но затянутой облаками луны, слышал шорох моря и мысленно звал ее.
А потом протянул руки к спящему младенцу, обнял его - дитя открыло глаза, - еще раз осознал, кому теперь оно принадлежит, но внезапно услышал, что кто-то бежит, быстро бежит по направлению к дереву, тогда как доносившийся издалека голос призывал бегуна остановиться. Пристально вслушавшись в топот шагов, подумал: "Постарше будет, но все равно такой же невинный, тоже ребенок", - зато слышавшийся в отдалении голос принадлежал явно взрослому. Оценив все эти новые звуки, Кролик присел на корточки и взял в руку нож.
* * *
Люк вовсе не считал себя героем или кем-то вроде того, однако, добравшись наконец до нужного ему дерева, вдруг почувствовал прилив небывалого возбуждения.
Просто так получилось, что во всем этом ужасе, от которого ему жутко хотелось заплакать - и он действительно заплакал, когда мама и Эми спустились со скалы - такие израненные, покалеченные, - а потом еще падали эти люди, причем падали так близко от него самого, что ему было слышно, как они ударяются о песок - звуки были такие, словно шмякаются мешки с жидкой грязью, - а потом упал и тот ребенок, но он уже не мог смотреть, был просто не в силах видеть все это, и потому спрятался за спину полицейского, но вскоре стал расспрашивать их о своем отце, хотя никто ему не отвечал; и еще он почувствовал противный, тухлый запах, исходивший от одеяла, в которое была укутана его мать - она взяла его на руки и так плакала, так плакала, а он смотрел на окровавленное лицо Эми... В общем, просто так получилось, что во всем этом ужасе оставалось по крайней мере лишь одно светлое пятно надежда на то, что уцелела хотя бы Мелисса, что с ней было все в порядке.
И только он один знал, где она находится, поскольку сам же и спрятал ее там, и ему было очень приятно сознавать это. А потому, когда один из полицейских кивнул ему, мол, ну ладно, давай веди, показывай, хотя другой вроде бы заметил, что надо подождать, ведь эти люди могут еще бродить где-то поблизости, вот когда соберутся остальные, тогда и можно будет пойти всем сразу - о, как же он тогда обрадовался; да и мама тоже сказала, что ее надо найти прямо сейчас, пока с ней ничего не случилось, и что он, Люк, покажет им, где она находится. Он и в самом деле очень обрадовался, услышав эти слова, хотя ему и было трудно оставить мать одну, и он даже подумал: "Да что с ней может случиться-то? Ведь все эти люди погибли, разве не так? А сама Мелисса еще такая кроха, даже ползать толком не умеет, так что никуда она не денется, не поранится". Ее мама сама сказала, что для этого она слишком маленькая.
Вот только женщины на прежнем месте уже не оказалось. Стоило ей только повернуться вокруг своей оси, как женщина исчезла. Теперь эта грозная и грязная амазонка уже находилась в дальнем конце пещеры - выхватив топор, она тут же устремилась к Эми; то же самое сделали и мужчина с детьми, так что она никак не могла сообразить, в кого же ей стрелять - они просто летели на нее со всех сторон, а потому ей не оставалось ничего иного, кроме как нажимать и нажимать на спусковой крючок.
Под сводами пещеры загрохотало оглушительное эхо. Эми увидела, как мужчина потянулся было к ней, но затем качнулся, когда пули вонзились в его грудь - словно в жидкую грязь вошли, - обдав брызгами крови и плоти находившуюся рядом с ним девочку. Один из близнецов рухнул на землю, обхватив руками колено. Мужчина снова дернулся вперед - она опять выстрелила и внезапно почувствовала, что патронов больше не осталось, боек стукнул по пустым гильзам, тогда как женщина уже занесла над ней топор, а мужчина ухватился покрытыми кровью ладонями за рукав, потом за ворот пеньюара, все же завалил ее на землю и повернул, подставляя тело вновь обретенной жертвы женщине и ее страшному топору.
* * *
И все же, было во всем этом что-то от поэзии.
Питерс узнал его сразу - тот же заляпанный грязью костюм, да и все остальное тоже.
Увидев Питерса, мужчина, казалось, буквально остолбенел. Ему же не хотелось тратить на него ни слов, ни патронов.
Хватило одного лишь удара рукояткой револьвера тридцать восьмого калибра по голове, от которого тот осел на землю.
Теперь Питерс поднимался по узенькой тропке, петлявшей в пятнадцати футах от выступа в каменной гряде, где, по словам мальчика, находился вход в пещеру, и вскоре увидел ее прямо перед собой.
Ну вот, Мэри, я снова вхожу туда, - подумал он. - В точности как тогда, одиннадцать лет назад. Как и в ту ночь, когда они убили Каджиано, а сам я застрелил того парнишку.
Вот что не давало нам спать все последующие годы.
Вот через что тебе пришлось пройти, живя со мной все эти годы.
Ну что ж, Мэри, пожелай мне удачи. Дай мне свою руку.
Может, на сей раз я уже не ошибусь.
До входа в пещеру оставалось всего несколько шагов, когда кто-то из находившихся внутри начал стрелять. Питерс не стал дожидаться того момента, когда пальба завершится, а просто шатнул внутрь.
* * *
Боль была какая-то странная, режущая.
Каждый взрыв выстрела, казалось, разламывал в теле Клэр все новые и новые кости.
Она как раз собиралась подняться на ноги, когда в пещеру вошел незнакомый грузный мужчина. Пронзившая тело боль заставила ее снова опуститься на каменный пол.
После чего она увидела, как толстяк поднял свой револьвер.
Казалось, он с первого взгляда оценил сложившуюся ситуацию, после чего обошел Клэр со стороны, приблизился к ней присел на корточки. Ее захлестывали исходившие от него волны крайнего напряжения, которые смешивались с ее собственным, уже совершенно новым чувством небывалого восторга - ведь теперь кошмар начался уже для них, не для Клэр и Эми - для этих ублюдков! А потом она увидела, как он начал стрелять, и тут же глаз на лице мучившего ее дикаря вдруг исчез; как выпала из его расцепившихся рук Эми; как на том самом месте, где у этого отродья только что был глаз, образовалась громадная черная дыра, как мотнулась назад его голова, как засверкала влажной краской стена позади него; как он рухнул на пол пещеры и изо всех сил заставила себя сдержаться, чтобы тут же не вцепиться обеими руками в этого мрачного старика с револьвером и не заключить его в свои объятия.
Эми тоже уже успела встать на четвереньки, когда он выстрелил снова. Женщина согнулась пополам и завертелась рядом с ней, клацая лезвием топора по стене.
Потом он еще раз нажал на спусковой крючок - в тот самый момент, когда через костер на него прыгнул мальчик с бельмом на глазу. Теперь дети были буквально повсюду, стремительно мельтеша перед глазами. Даже близнец с перебитым коленом, и тот пытался волочить по полу свое грязное тело, судорожно рассекая воздух лезвием бритвы. Эми поняла, что незнакомец выстрелил бы и в этого мальчишку, если бы тот не подцепил вдруг ногой ручку висевшего над огнем котла, отчего он перевернулся вверх дном, на мгновение зависнув на предполагаемом пути пули, тогда как сам малец угодил левой ногой прямо в костер, взметая над ним фонтан искр.
Исходящее паром содержимое котла выплеснулось на землю, и серый бульон вскользь лизнул подошвы ног Клэр.
Резко поджав их под себя, она поспешно вскочила и выпрямилась, дрожа всем телом. Прямо перед ней по полу пещеры разметались сварившиеся в котле легкие и почки Дэвида. Мужчина между тем выстрелил еще раз.
Одна штанина мальчишки была уже объята пламенем, однако он этого словно не замечал, не обращал на нее ни малейшего внимания. Занеся над головой нож, он кинулся вперед, так что толстяку пришлось выстрелить ему прямо в лицо. Отвернувшись, чтобы не видеть последствий этой сцены, Клэр заметила, что Эми уже поднялась на ноги и, пошатываясь, направляется в ее сторону, хотя между ними все еще находился тот скрючившийся близнец с бритвой, колено которого поразила пуля Эми. Волоча раненую ногу, он изо всех сил пытался добраться до женщин.
Раздался очередной выстрел, и, вовремя обернувшись, она увидела, как второй близнец словно подкошенный рухнул у стены пещеры, но также заметила и то, что мужчине все же не удалось избежать соприкосновения с ножом мальчишки - лезвие застряло в плече старика, тогда как подкравшаяся сбоку девочка пырнула его своим ножом в грудь, затем медленным, долгим движением повернула лезвие в ране, еще больше вгоняя его в тело, покуда он все же не собрался с силами, вскинул револьвер и выстрелил ей прямо в ухо.
А потом опустился на колени и ухватился за длинное лезвие ножа девчонки, явно не в силах вытащить его из раны. Все лицо незнакомца было залито ее кровью.
Старик посмотрел на Клэр за какую-то долю секунды до того, как рухнуть вперед, и она заметила в его взгляде предостерегающий сигнал.
Резко обернувшись, Клэр почувствовала, как что-то полоснуло ее по руке - горячее, почти безболезненное, - и увидела, как раненый близнец уже занес руку, чтобы ударить ее вторично, но в этот момент у него за спиной возникла фигура Эми, которая вцепилась в его косматые, грязные волосы и всем своим телом вжала его лицо в груду тлевших рядом угольев.
Мальчишка отчаянно сопротивлялся, взбивая и разметая вокруг себя огненные искры, его волосы вспыхнули, и Клэр буквально почувствовала, как пламя обожгло руки Эми - как если бы оно лизнуло ее собственную плоть, тогда как она по-прежнему не разжимала их, не отпускала своего врага. Теперь ей казалось, будто они обе удерживают мальчишку - покуда его визги и брыкания не стали затихать, а уткнувшееся в пытающие угли лицо не начало шипеть, подобно мясу в гриль-печке.
Клэр помогла подруге подняться на ноги.
Не считая потрескивания огня и позвякивания цепи в углу, в пещере воцарилась полная тишина.
Внезапно откуда-то из темной ее части донесся плач младенца.
По лицу Эми струились слезы и потоки жирной, перепачканной сажей жидкости; руки также почернели - за исключением тех мест, где обгорели добела, - и сейчас она беспомощно держала их перед собой.
- Все в порядке, - сказала Клэр. - Все кончено.
Потом посмотрела на спасшего их мужчину, на его руки, все так же сжимавшие рукоятку ножа. Его полуоткрытые глаза были совершенно неподвижны, и она не могла с уверенностью сказать, дышит он или нет.
Клэр испытала болезненный укол чувства потери, чего-то, очень похожего на любовь к этому человеку. А ведь она его совершенно не знала, и на протяжении этих нескольких мгновений он находился среди них на правах всего лишь незнакомца. И все же чувство это возникло. Ей почему-то показалось, что его появление здесь оказалось отнюдь не случайностью, что какой-то глубоко человеческий импульс заставил его прийти им на помощь. Но, может, еще не все потеряно? Возможно, они смогут хоть как-то отблагодарить его за все сделанное?
- Надо выбираться отсюда, - сказала Клэр. - И поскорее найти кого-нибудь.
Позади нее лежала куча одеял - она взяла одно для себя, а другое для Эми. Ткань была покрыта толстым слоем ссохшейся грязи и от нее исходил сильный запах мочи, однако обеих женщин била жуткая дрожь, и Клэр все же хватило самообладания вспомнить, что во избежание шока им надо чем-то укрыться.
Рана в бедре продолжала напоминать о себе обжигающей болью, и потому она шла, чуть ли не купаясь в собственной крови. Впрочем, на какое-то время Клэр почти забыла про свои увечья.
Она помогла подруге закутаться в одеяло и сама сделала то же самое.
- Пошли, - сказала она.
Лицо упавшего в костер мальчишки уже покрылось лопающимися, шипящими пузырями.
Они ступили в теплую, лунную ночь.
Клэр увидела Стивена, который лежал на земле в нескольких футах от входа в пещеру.
И при этом не испытала ни малейшего чувства - даже любопытства, жив он или уже нет. Гораздо больше ее волновала судьба того старика, который остался внутри и истекал кровью.
Стивен же в любом случае уже принадлежал к мертвым - во всех отношениях.
Но только не Эми, - подумала Клэр и плотнее прижала к себе подругу.
И не я. И не тот дядечка, что остался внутри.
А когда она услышала донесшийся снизу голос Люка - его характерный, почти сценический шепот, и приглушенные голоса следовавших за ним людей, то почувствовала, словно из нее выпорхнула сидевшая на яйцах чайка, будто все, чего она лишилась, время рано или поздно снова вернет ей, и почти нашла в себе силы улыбнуться.
00.45.
Постарайся не убегать от боли, - думала Женщина. - Прими ее и порадуйся ей.
Этому приему ее обучили давно - настолько давно, что она и сама уже не помнила, когда именно. Однажды он даже спас ей жизнь - и всякий раз делал невосприимчивой к боли.
Она как бы приняла рану внутрь себя - в том числе и пулю, которая вонзилась ей под седьмое ребро, - окружила ее, а потом принялась убаюкивать, покуда поврежденная плоть не превратилась для нее в нечто второстепенное, незначительное, вроде поврежденного ногтя или пряди вырванных волос.
И в конце концов нашла в себе силы подняться на ноги.
Она встала, вобрала в себя влажный, насыщенный густым запахом пороховых газов воздух, и спокойным взглядом окинула пещеру.
Итак, все дети погибли.
Первый Похищенный - мертвый.
Значит, придется все начинать сначала.
Напоследок дважды пнув толстяка в живот, она заметила, как между его сомкнутыми губами наружу вырвался последний сгусток все еще остававшегося в легких воздуха.
Потом снова заглянула ему в лицо и, как и в прошлый раз, узнала его, почувствовала, что кем бы он ни был, но однажды этот человек уже посещал ее сны.
Возможно, это случится еще раз, и как знать, возможно, именно тогда она поймет причину этого странного чувства.
Женщины, ее пленницы, также исчезли. Значит, надо поспешить.
В притороченных к ремню ножнах по-прежнему лежал ее нож.
Скинув с себя окровавленную рубаху, Женщина подняла с земли орущего младенца Второй Похищенной - при ее прикосновении ребенок неожиданно замолчал.
На какое-то мгновение она заглянула в его глаза.
Их выражение заставило ее внезапно напрячься, словно они тут же уловили ее намерения - и одобряли их. Это были отнюдь не глаза несмышленого младенца. В них светилась мудрость.
И сила.
Закутав ребенка в рубаху, она стянула узлом ее нижние края у него между ногами, затем связала рукава, и в образовавшуюся петлю просунула голову, так что теперь младенец оказался у нее за спиной, плотно прижавшись животом и сидя в некоем подобии самодельной упряжи, и в то же время находясь достаточно высоко, чтобы при необходимости можно было быстро выхватить нож. Крохотные пальцы ребенка, то и дело сжимаясь и разжимаясь, ощупывали спину Женщины, словно выискивая на ней что-то невидимое.
Она быстро прошла в дальний конец пещеры.
И почувствовала, как по телу пробежала волна озноба. Тело того, другого младенца, который в общем-то и навлек на них все эти несчастья, по-прежнему лежало справа от Быка в белом пластиковом пакете из-под мусора. Ей был виден край его лица и одно плечо, плотно вжавшееся в стенку пакета и словно пытавшееся, прорвав ее, выбраться наружу.
Его дух так и остался сидеть в нем. Женщина так и не успела выпустить его наружу.
Конечно, сейчас это сделать было уже невозможно, однако она могла хотя бы попытаться максимально удалить от себя его мстительную силу, была способна погрузить его в пучину морских вод.
Подняв пакет, она связала его углы и также прикрепила к поясу.
Потом протянула руку к стоявшей рядом с Быком желтой банке из-под кофе, извлекла из нее ключ и открыла замок, стягивавший железные цепи, так и оставив их болтаться над полом. Цепи она всегда сможет найти, а вот Быка оставлять здесь было никак нельзя. Бык был ей нужен для того, чтобы начать все снова.
Стянув крепкими, сделанными из кишок ремнями запястья Быка, Женщина обмотала противоположный их конец вокруг ладони одной руки, в другую взяла топор и повела его к выходу из пещеры. В обычной ситуации она повела бы его спиной вперед, со связанными сзади руками - Бык научился довольно ловко передвигаться подобным образом, и было даже забавно наблюдать, как он нелепо переставляет ноги, - однако тропа была слишком узкой, и ей никак не хотелось, чтобы он свалился вниз или то и дело спотыкался о камни.
Снаружи задувал легкий ветерок, донесший до нее соленые запахи моря. Она услышала чьи-то голоса. Шепот.
Не у самого входа в пещеру, но довольно близко. Она дернула за ремни Бык заворчал и двинулся вперед.
Оказавшись снаружи. Женщина прислушалась. Снизу доносился легкий шорох шагов, но проходившая над ними тропа была пока свободна.
Теплый ночной воздух ласкал рану в боку. Шаркающей походкой Бык приблизился и остановился у нее за спиной.
На тропе, в нескольких фугах от нее, сидел тот мужчина, которому она перерезала коленное сухожилие. При их приближении он поднял взгляд и убрал руку, прикрывавшую сбоку голову. На ладони остался след крови.
На какое-то мгновение Женщина даже почувствовала что-то вроде сочувствия к этому существу. Ведь в чем-то он уже помог им и со временем мог бы оказаться еще более полезным, поскольку сидевший внутри него волк стал бы безжалостно сражаться за свои собственные интересы, отбивался бы насмерть.
Но в данный момент волк был ранен и словно парализован доносившимися со стороны горы голосами.
Казалось, он толком даже не понимал, что происходит вокруг него, и потому лишь в безмолвной мольбе поднял руки ладонями вверх и покачал головой, словно завороженный бесстрастной маской ее лица. Потом попытался было подняться на ноги, но лишь застонал.
Возможно, он понял ее намерения, а может, просто не хотел оставаться здесь один.
В любом случае, сейчас это был всего лишь человек - некогда сидевший в нем волк успел улетучиться.
Улетел вместе с ветром.
Так что Женщина лишь совершила акт милосердия, когда взмахнула топором, быстро и точно рубанула его по уху, разрубив череп и отшвырнув одну его половину в зиявшую под ней пропасть, туда, где камни смешивались с прибрежным песком. Она наблюдала за тем, как его тело еще несколько мгновений продолжало сидеть в прежней позе, после чего начало медленно оседать и заваливаться на сторону, и тут же ощутила характерный металлический запах крови, насыщавший и возбуждавший соленый морской воздух.
Рана в боку требовала пищи.
Впрочем, она быстро почувствовала, что того же требует и все остальное тело. После предыдущей охоты и последовавшего за ней минувшей ночью пиршества прошло уже много часов, и неизвестно еще было, сколько их пройдет, пока она снова найдет себе пищу.
Так что придется поспешить.
Крутой склон горы на некоторое время все же задержит тех, которые находились внизу.
Женщина схватила заваливающиеся к земле плечи трупа, выпрямила его, затем наклонилась и припала губами к краю разрубленного черепа, жадно глотая выплескивавшиеся через его край потоки крови и всего того, что к ней примешивалось - густого, нежного, солоноватого. Для устойчивости придерживая тело за шею и подбородок, всасывая в себя все еще теплое содержимое его чаши, она никак не могла оторваться и сделала это лишь тогда, когда сидевший у нее за спиной младенец заерзал всем телом, а Бык вдруг потянулся к ее поясу и молча выдернул заткнутый за него нож.
Бык смотрел на свою раскрытую ладонь так, словно оружие появилось там не по его собственному желанию, а по какому-то волшебству, будто некое чудо перенесло его туда.
А ведь за эти восемь лет он перевидал немало подобных штуковин. Ножи, которыми срезали и оскабливали шкуры, рубили и нарезали мясо; ножи, с которых ели, которыми затачивали палки или кости, предназначавшиеся для того, чтобы потом терзать ими его тело; ножи, которыми выковыривали из кожи паразитов или прижигали - заранее разогретыми на костре - кровоточащие раны. Ножи, которыми убивали животных и людей - подчас быстро, а то и медленно.
Вот только у него самого никогда не было своего ножа.
Годы сидения на цепи сильно ослабили его - сильным остался, пожалуй, лишь один орган. И в тот самый момент, когда ладонь Быка обхватила резную рукоятку ножа, именно этот орган вдруг начал стремительно возбуждаться.
Перед его глазами возник образ человека, долгие недели - во всяком случае, так ему самому казалось - сидевшего в узком и темном проеме, отрезанного от солнечного света, где было невозможно встать не только во весь рост, но даже и на колени, окруженного кучами собственных, густо облепленных мухами испражнений, где ему изредка доставался брошенный из вспышки яркого света костра ошметок мяса.
Было у этого человека и имя. Фредерик. Остального он уже не помнил.
А туда его доставила эта Женщина, именно она привела его в пещеру.
Вот с тех пор он и стал просто Быком.
Долгие годы сидения на цепи сильно ослабили его, однако все же не настолько, чтобы оказаться неспособным обеими руками обхватить рукоятку ножа и вонзить лезвие в ее спину. Он лишь смутно распознавал очертания тела ребенка, находившегося в нескольких дюймах от его рук и отчаянно пытавшегося высвободиться из своей самодельной колыбели, и потому всей массой своего тщедушного тела - одни кожа да кости - навалился на нож, одновременно чувствуя, как в сладостном предвкушении удовольствия набрякший член заскользил по ее гладкому бедру.
Слабо постанывая, он, казалось, даже улыбался, когда Женщина душила его.
Душила и трясла, словно тряпичную куклу, так что скоро изо рта Быка вывалился кончик языка - и все же ему не суждено было умереть; его глаза будто и вправду переполняло невыразимое блаженство, которое уже просто не могло вот так взять и улетучиться. Она же недоумевала: неужели злобная сила духа, так и оставшегося внутри тела убитого ими младенца, оказалась настолько мощной, что сейчас мешает ей справиться даже с Быком? Неужели эта сила оказалась настолько могущественной, что сначала она разметала по частям весь окружавший ее мир, а теперь и саму ее лишила привычных навыков? Все это настолько ошеломило Женщину, что она, пожалуй, даже и не удивилась, когда раздался залп выстрелов, после которого ее тело словно взорвалось сразу в нескольких местах и рваными лохмотьями рухнуло с обрыва.
Последнее, что она успела заметить и осознать, были контуры младенца Второй Похищенной, мощью выстрелов также сорванного с ее тела, и его глаза, холодно взиравшие на нее в полете, а потом и в пустую ночь, куда они вместе устремились.
Глаза охотницы.
00.55
Кролик карабкался по стволу дерева в направлении деревянного настила.
Он дождался того момента, когда наполнявшие лес звуки наконец затихли, когда бродившие по чаще люди миновали его, вскоре зашуршав ногами по камням где-то внизу. Потом подождал еще немного - просто чтобы убедиться, а возможно, и потому, что ему все еще было страшно.
Он как раз пробирался сквозь заросли кустарника, когда услышал звуки выстрелов. Как же много их было. А потом опять ничего, снова тишина.
Кролик уже не сомневался в том, что все его люди погибли.
Главное для него сейчас заключалось в том, как бы ненадежнее спрятаться.
Он был Кроликом, и остался совсем один. Значит, надо было научиться стать Лисой.
Он продолжал взбираться на дерево, зажав в зубах нож и ощущая доносившиеся сверху незнакомые запахи - явно не его самого. И не Землеедки, не Мальчика.
В неподвижной атмосфере леса они спускались на него вместе с медленно струящимися, обволакивающими потоками воздуха. Иногда ему казалось, что он даже видит их.
А потом вдруг почувствовал знакомый запах страха.
Пока очень слабый, далекий; скорее даже не сам страх, а всего лишь его отголосок.
Но каким же приятным был этот запах.
Он вдыхал в себя аромат невинности - слепую безопасность птичьего выводка, безмятежно спящего в своем гнезде.
Сделав еще один шаг наверх, Кролик окинул взглядом деревянный настил.
И тут же сжимавшие лезвие ножа губы растянулись в широкой улыбке.
Это было то самое, что они все это время так упорно искали, блуждая в ночи неожиданных открытий и утрат. И вот он, Кролик, над которым все только и делали что смеялись и которого никто не хотел даже слушать, именно он, улыбка которого всякий раз напоминала им, что он родился каким-то не таким, ущербным, что ли - именно он нашел его. Спящего, в одеяле, лежащего в том самом месте, куда он водил и Землеедку, и Мальчика, чтобы вместе поиграть. В своем месте.
Он уже почти скучал по ним - в самом деле, ведь некому теперь стать свидетелем его триумфа.
Легко, словно дуновение слабого ветерка, закатившись всем телом на платформу, он замер в полной неподвижности. Находившийся рядом с ним ребенок продолжал спать, безмятежно раскрыв рот и закрыв глаза. Он приблизился к нему - от младенца пахло чем-то сладким.
А затем распахнул одеяло, которое укрывало ноги ребенка. Девочка.
Женщина говорила, что они должны использовать кровь младенца, дабы утолить жажду духа, томившегося в мертвом ребенке - и тогда это обернется благом для всех них.
Но теперь уже не было всех их.
Остался один лишь Кролик.
Он задумался.
Мысленно наслаждаясь вкусом теплой, сладкой крови младенца. И при этом почти - правда, не вполне - представляя себе реакцию остальных. Впрочем, время могло сделать все это вполне возможным.
А потом решил, что Женщина наверняка одобрила бы его решение и после этого не стала бы считать его таким уж глупым.
Итак, младенец оказался девочкой. В ней, в нем они могли начать все это заново.
Ему же следовало лишь ждать, охотиться и скрываться. Пусть даже десять, одиннадцать лет.
Женщина его обязательно похвалила бы.
Он лежал, едва освещаемый лучами полной, но затянутой облаками луны, слышал шорох моря и мысленно звал ее.
А потом протянул руки к спящему младенцу, обнял его - дитя открыло глаза, - еще раз осознал, кому теперь оно принадлежит, но внезапно услышал, что кто-то бежит, быстро бежит по направлению к дереву, тогда как доносившийся издалека голос призывал бегуна остановиться. Пристально вслушавшись в топот шагов, подумал: "Постарше будет, но все равно такой же невинный, тоже ребенок", - зато слышавшийся в отдалении голос принадлежал явно взрослому. Оценив все эти новые звуки, Кролик присел на корточки и взял в руку нож.
* * *
Люк вовсе не считал себя героем или кем-то вроде того, однако, добравшись наконец до нужного ему дерева, вдруг почувствовал прилив небывалого возбуждения.
Просто так получилось, что во всем этом ужасе, от которого ему жутко хотелось заплакать - и он действительно заплакал, когда мама и Эми спустились со скалы - такие израненные, покалеченные, - а потом еще падали эти люди, причем падали так близко от него самого, что ему было слышно, как они ударяются о песок - звуки были такие, словно шмякаются мешки с жидкой грязью, - а потом упал и тот ребенок, но он уже не мог смотреть, был просто не в силах видеть все это, и потому спрятался за спину полицейского, но вскоре стал расспрашивать их о своем отце, хотя никто ему не отвечал; и еще он почувствовал противный, тухлый запах, исходивший от одеяла, в которое была укутана его мать - она взяла его на руки и так плакала, так плакала, а он смотрел на окровавленное лицо Эми... В общем, просто так получилось, что во всем этом ужасе оставалось по крайней мере лишь одно светлое пятно надежда на то, что уцелела хотя бы Мелисса, что с ней было все в порядке.
И только он один знал, где она находится, поскольку сам же и спрятал ее там, и ему было очень приятно сознавать это. А потому, когда один из полицейских кивнул ему, мол, ну ладно, давай веди, показывай, хотя другой вроде бы заметил, что надо подождать, ведь эти люди могут еще бродить где-то поблизости, вот когда соберутся остальные, тогда и можно будет пойти всем сразу - о, как же он тогда обрадовался; да и мама тоже сказала, что ее надо найти прямо сейчас, пока с ней ничего не случилось, и что он, Люк, покажет им, где она находится. Он и в самом деле очень обрадовался, услышав эти слова, хотя ему и было трудно оставить мать одну, и он даже подумал: "Да что с ней может случиться-то? Ведь все эти люди погибли, разве не так? А сама Мелисса еще такая кроха, даже ползать толком не умеет, так что никуда она не денется, не поранится". Ее мама сама сказала, что для этого она слишком маленькая.