Страница:
«Ничего не помню, всё прекрасно, это тело – моё тело, шрам на плече от качелей никуда не делся, но я снова могу ходить! Двигаться! У меня уже был секс!» Перл рыдал от счастья, человечество порыдало вместе с ним, а потом, утерев слёзы, кинулось к пирамидкам. Напрасно учёные умоляли подождать полгодика, а лучше год, пока они в полной мере исследуют явление и его побочные эффекты. «Мы» упоминали, что не намерены долго задерживаться на Земле, и люди отчаянно боялись не успеть. Пирамидки работали днём и ночью, им не было числа, и только поэтому в очередях на Изменение обошлось без фатальных конфликтов и массовых истерик. Приносили больных, надеясь продлить их жизнь, и, как правило, продлевали. Не было случая, чтобы кто-нибудь умер внутри пирамидки, и, хотя чудесных исцелений не наблюдалось – опухоли не рассасывались, поврежденные органы не отрастали, – общее состояние всё равно улучшалось.
Не сразу, но стали приводить детей. Первая беременная женщина вошла в пирамидку, ещё не зная, что ждёт ребёнка, но на последующем обследовании в её матке обнаружился двухнедельный зародыш, который совершенно не пострадал. Земля полнилась дичайшими слухами – о тех, кто вошел и так и не вышел из пирамидки, или выбрался абсолютно безумным, или сделал два шага и упал замертво, о внезапно открывшихся паранормальных способностях, неведомых инфекциях, свежеотрощенных хвостах и, разумеется, об искусственном оплодотворении инопланетными эмбрионами. Но хладнокровная статистика обнаруживала только положительную динамику: люди выходили из пирамидок здоровее, чем были. И худее. Разумеется, недовольные всё равно находились. Набирало силу движение протестующих анорексичек: истощённые женщины, у которых процент жира и без того был ниже семнадцати, рвались в пирамидки, чтобы убрать мифические граммы со своих костей, но выходили даже менее худыми, чем прежде, – «Мы» не соглашались наносить вред. Некоторые религиозные общины кричали о печати Сатаны на уровне клеток. В конце концов, кто-то был просто против, без аргументов. «Не хочу, чтобы в мою жену и детей кто-то запускал свои грязные щупальца!» – заявляли честные фермеры, с ненавистью глядя в камеру. «Чёрт побери, моя баба нравится мне такой, как есть! Худые-то сплошь злобные да гулящие!», «Не хочу быть, как все!», «Убирайтесь, проклятые жопорукие монстры!», «Происходит массовое отделение чистых от нечистых, и я знаю, с кем мне по пути».
К июню поток людей, идущих к пирамидам, стал иссякать. Те, кто хотел пройти Изменение, его прошли, а противники только утвердились в своём нежелании. Были отмечены случаи нападения на Изменённых и дискриминация по анализу крови. И тогда притихшие было «Мы» выступили с очередным объявлением. Они, как ни в чём не бывало, сообщили, что их обеспокоили запреты на Изменение, которые они зафиксировали в ряде стран и в отдельных общинах. «Мы» не могли допустить, чтобы великая мечта человечества сбылась не в полной мере. Поэтому уже несколько недель во все крупные системы водоснабжения добавлен препарат, инициирующий процесс похудения в человеческом организме. То есть каждый, кто пил земную воду, обязательно похудеет, просто не так быстро, как посетивший пирамидку. Для подтверждения этого факта достаточно простейшего анализа крови, но, судя по всему, неизменённых на Земле не осталось.
Мировая общественность растерялась. Фактически «Мы» признали, что никакой добровольности не подразумевалось с самого начала. Бывший Президент Североамериканского Союза, отдыхающий в своём загородном доме, только пожал плечами: «Я же говорил, расслабьтесь».
Зачем тогда весь этот фарс с пирамидками? Ответ был таков: «Мы» не хотели сеять панику и пытались соблюсти ваши приличия до определённого предела. Но наша миссия должна быть выполнена. Теперь вода очищена, Изменения завершены, самолёты могут взлетать, а «Мы» закончили свои дела на Земле и готовы её покинуть. На каждом континенте останется по одной розовой пирамидке для наблюдения. Не пытайтесь их уничтожить – вы уже выяснили, что они неуязвимы для вашей техники. Берегите себя».
И они улетели.
К первому июля Земля была абсолютно свободна и потихоньку возвращалась к нормальной жизни.
Глава 3
Не сразу, но стали приводить детей. Первая беременная женщина вошла в пирамидку, ещё не зная, что ждёт ребёнка, но на последующем обследовании в её матке обнаружился двухнедельный зародыш, который совершенно не пострадал. Земля полнилась дичайшими слухами – о тех, кто вошел и так и не вышел из пирамидки, или выбрался абсолютно безумным, или сделал два шага и упал замертво, о внезапно открывшихся паранормальных способностях, неведомых инфекциях, свежеотрощенных хвостах и, разумеется, об искусственном оплодотворении инопланетными эмбрионами. Но хладнокровная статистика обнаруживала только положительную динамику: люди выходили из пирамидок здоровее, чем были. И худее. Разумеется, недовольные всё равно находились. Набирало силу движение протестующих анорексичек: истощённые женщины, у которых процент жира и без того был ниже семнадцати, рвались в пирамидки, чтобы убрать мифические граммы со своих костей, но выходили даже менее худыми, чем прежде, – «Мы» не соглашались наносить вред. Некоторые религиозные общины кричали о печати Сатаны на уровне клеток. В конце концов, кто-то был просто против, без аргументов. «Не хочу, чтобы в мою жену и детей кто-то запускал свои грязные щупальца!» – заявляли честные фермеры, с ненавистью глядя в камеру. «Чёрт побери, моя баба нравится мне такой, как есть! Худые-то сплошь злобные да гулящие!», «Не хочу быть, как все!», «Убирайтесь, проклятые жопорукие монстры!», «Происходит массовое отделение чистых от нечистых, и я знаю, с кем мне по пути».
К июню поток людей, идущих к пирамидам, стал иссякать. Те, кто хотел пройти Изменение, его прошли, а противники только утвердились в своём нежелании. Были отмечены случаи нападения на Изменённых и дискриминация по анализу крови. И тогда притихшие было «Мы» выступили с очередным объявлением. Они, как ни в чём не бывало, сообщили, что их обеспокоили запреты на Изменение, которые они зафиксировали в ряде стран и в отдельных общинах. «Мы» не могли допустить, чтобы великая мечта человечества сбылась не в полной мере. Поэтому уже несколько недель во все крупные системы водоснабжения добавлен препарат, инициирующий процесс похудения в человеческом организме. То есть каждый, кто пил земную воду, обязательно похудеет, просто не так быстро, как посетивший пирамидку. Для подтверждения этого факта достаточно простейшего анализа крови, но, судя по всему, неизменённых на Земле не осталось.
Мировая общественность растерялась. Фактически «Мы» признали, что никакой добровольности не подразумевалось с самого начала. Бывший Президент Североамериканского Союза, отдыхающий в своём загородном доме, только пожал плечами: «Я же говорил, расслабьтесь».
Зачем тогда весь этот фарс с пирамидками? Ответ был таков: «Мы» не хотели сеять панику и пытались соблюсти ваши приличия до определённого предела. Но наша миссия должна быть выполнена. Теперь вода очищена, Изменения завершены, самолёты могут взлетать, а «Мы» закончили свои дела на Земле и готовы её покинуть. На каждом континенте останется по одной розовой пирамидке для наблюдения. Не пытайтесь их уничтожить – вы уже выяснили, что они неуязвимы для вашей техники. Берегите себя».
И они улетели.
К первому июля Земля была абсолютно свободна и потихоньку возвращалась к нормальной жизни.
Глава 3
Мардж проснулась и некоторое время не поднимала толок комнаты, в которой провела последние три месяца, лике у кровати. Хотелось проснуться в позавчера, когда мир ещё не изменился. Но вместо этого пришлось открыть глаза и увидеть всю ту же больничную палату.
«И самое неприятное, – подумала Мардж, – что я упустила единственную возможность похудеть. Не будь я такой упрямой или сними дом поближе к цивилизации… с централизованным водоснабжением, а не с собственным артезианским колодцем и запасом канистр из супермаркета.
Вообще-то она никогда особенно не тяготилась полнотой, разве что в ранней юности, когда Брюс при каждом удобном случае тыкал ей в нос худобой Долли. Но потом полюбила свои широкие бёдра, тяжелые груди, все эти плавные изгибы, ямочки, складочки и нежные места, от которых у мужчин заходилось сердце. Всё-таки небольшой мягкий живот женщину не испортит, что бы там ни говорили любители стиральных досок. Но ей совершенно не улыбалось стать изгоем, «мисс Величайшая Задница Мира»…
После короткого стука, не дожидаясь ответа, вошла доктор Розенталь. Сегодня – без очков и «скафандра», простом белом халате. Значит, они убедились, что Мардж не опасна.
– Доброе утро, Мардж. – Доктор Розенталь мягко улыбнулась. Она казалась довольно приятной женщиной теперь, когда не была напугана.
– Доброе, – вяло откликнулась Мардж.
– Нет, в самом деле, есть хорошие новости. Мы проверили ваш рассказ, признаюсь, поначалу он показался мне довольно необычным… три месяца в заточении, пропустить всё это, – она сделала неопределённый жест.
– Знаете, Карен, – Мардж прочитала её имя на бейджике, – уж кто бы говорил. То, что рассказали мне вы, не в пример страннее.
– Согласна. Но разница в том, что мои слова может подтвердить кто угодно. А нам пришлось связаться с домовладельцем, агентом – вы ведь не против? – и с некоторыми вашими друзьями. Они передают приветы, Мардж.
– Прекрасно. Значит, я могу уехать отсюда хоть сейчас?
– Теоретически.
Мардж грустила, она устала от недомолвок и была слишком подавлена для пикировки. Поэтому всего лишь приподняла правую бровь и подождала, пока доктор Розенталь объяснится.
– Мы уладим формальности, за вами прилетит вертолёт и доставит, куда пожелаете.
– А к чему этот цирк? Неужели нельзя пригнать мою машину?
– Я вчера не успела сказать, мы… эээ… несколько в другом штате, на крайне охраняемой территории.
– Ничего себе! То есть после обморока меня отволокли на секретную базу, откуда можно выбраться только с завязанными глазами и подпиской о неразглашении?
– Вы недооцениваете происшедшее – и с вами, и с остальным миром. Вы, кажется, единственная неизменённая женщина на планете. Другая, не такая, как все. Мы больше не боимся неизвестной инфекции, которую вы могли бы переносить, но мы боимся за вас, Мардж. Никто не знает, как отреагирует человечество на вашу инакость. Люди взбудоражены.
– М-да, судя по тому, что мне вчера насказали, те похудательные капельки были не единственным тайным воздействием инопланетян. Сдаётся, они немножко пригасили население – уж очень покладисто народ принял их байки.
– Вы бы видели этот покой в Первые сутки!
– Но потом? Не думаете, что люди слишком легко смирились с чужаками?
– Хорошо соображаете, Мардж.
– Не жалуюсь. Вот, а теперь, когда они улетели, начнется неслабый отходняк. И мне, пожалуй, есть чего опасаться, вы правы.
– Рада, что вы понимаете всю сложность ситуации.
– Я, наверное, вернусь в дом, он оплачен до октября. Боюсь, мне не вынести вида городских худышек в летних платьях… И к тому же нужно писать книгу.
– Это разумное решение. Нам проще будет вас охранять. Запасы пищи в доме пополнят сообразно вашим пожеланиям.
– Эй, с чего это правительство взялось обо мне заботиться?
– Правительство обязано заботиться о каждом гражданине страны.
Доктор Розенталь помолчала, что-то мысленно взвешивая. Потом пристально посмотрела в глаза Мардж и тронула себя за ухо. Настойчиво потянула мочку.
– Дорогая, я вижу, вам уже невмоготу больничные интерьеры, но вы ещё не совсем здоровы и нуждаетесь в поддержке и квалифицированном наблюдении. Хотите, я полечу с вами и некоторое время поживу в том чудесном доме? Насколько мне известно, в нём две спальни.
Вздохнула и ответила:
– Буду счастлива, Карен.
Мардж впервые летела на вертолёте (по крайней мере, будучи в сознании), было безумно страшно, поэтому почти всё время сидела, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники. Во дворе её дома не нашлось места для посадки, поэтому они приземлились на соседнем холме. Мардж вывалилась из кабины прямо в руки сопровождающему их военному и, несмотря на дурноту, отметила, что мальчик в форме напрягся. «Противно ему, наверное, толстуху щупать, – подумала печально, – да и весу в нём маловато, тяжело этакую массу удерживать». Чем больше видела изменённых мужчин и женщин, тем сильнее нарастало отвращение к своему телу. А ведь раньше спокойно рассматривала манекенщиц, танцоров и прочих недокормышей – потому что всюду разгуливали такие, как она, Мардж, нормальные аппетитные женщины с боками и сиськами. Но теперь, став экспонатом кунсткамеры, сохранить достоинство не смогла.
Отвлекшись от мрачных мыслей, огляделась. Что это?! Неподалёку от дома вырос небольшой палаточный лагерь, ворота распахнуты, суетятся люди в камуфляже.
– Что, чёрт побери, происходит?! Кто дал им право вторгаться в частные владения?
– Мардж, дорогая, давайте войдём внутрь, я должна многое объяснить, – Карен говорила почти жалобно, – поверьте, за последние три дня вы узнали массу нового, но и это ещё не всё.
Карен несмело тронула её за руку, Мардж возмущённо дёрнулась, но голова закружилась, и пришлось опереться на костистое плечико. «Что ж, эта от меня, по крайней мере, больше не шарахается. Привыкла».
– Ладно, – ответила сквозь зубы и, не торопясь, пошла к дому.
К этому времени все мужчины побросали свои дела и развернулись в их сторону.
«Я и это вынесу». Шла, глядя прямо перед собой, а тело её горело. Корова. Уродина. Монстр. Под тяжёлыми взглядами преодолела пространство до ворот, потом до двери и вступила в прохладу крошечной прихожей, сунулась в столовую и чуть не сорвалась – в углу незнакомый парень колдовал с проводами.
– Уходите, – ей хотелось завопить.
– Но, мэм, мне осталось…
– Позже, – вмешалась Карен, и он беспрекословно подчинился.
«Ага, – отметила Мардж, – доктор-то не просто доктор, а с полномочиями, учтём…» Захлопнула дверь, и это было последним осмысленным действием, истощившим её самообладание: Мардж опустилась прямо на пол, закрыла лицо руками и заплакала.
Надо отдать должное Карен: терпеливо подождала пятнадцать или двадцать минут, а потом, выбрав по какому-то своему разумению нужный момент, налила в тонкостенный стакан свежей прохладной воды и присе ла на корточки перед Мардж. Отвела спутанные волосы от мокрых щёк и поднесла стакан к её губам. Мардж судорожно глотнула, стараясь не закашляться, и сквозь отчаяние восхитилась точностью расчёта – пять минут назад она ещё не выплакала все слёзы, а пять минут спустя потеряла бы последние силы. «Профессионал… теперь со мной всегда будут общаться только профессиональные… дрессировщики». Неожиданно накатила следующая волна истерики, но Карен плеснула себе на ладонь немного воды и вдруг обтёрла её лицо осторожным материнским жестом, промокнула салфеткой – так нежно, будто перед ней была девочка, перепачканная шоколадом, – и прижала её голову к своей худосочной груди.
Они сидели так долго-долго, и Мардж подумала, что у Карен, наверное, затекли ноги в неудобной позе, но сил прервать объятие не было – нескоро её обнимут ещё раз с такой же теплотой.
Наконец Мардж прервала молчание и плаксиво спросила:
– А что он делал там, в углу?
Карен разомкнула руки, с усилием встала и выпрямилась:
– Прокладывал коммуникации. Тут нет ни телевизора, ни интернета, ничего. Мы уважаем ваше уединение, Мардж, но видит бог, всё слишком изменилось, чтобы оставаться в неведении. Понять, что происходит, гораздо проще, если иметь доступ к сетям. – Она говорила официальным тоном, чтобы Мардж не устыдилась своей слабости и не почувствовала себя уязвимой. Ещё более уязвимой.
«По крайней мере, они не хотят меня изолировать, хороший знак».
– Ладно, пусть заканчивает, а я пойду к себе, переоденусь. – Она шагнула к двери в спальню, и только после того, как зашла внутрь, Карен позвала парня. Мардж оценила деликатность – чем меньше на неё будут глазеть, тем лучше.
Примерно через час, после горячей ванны, полулежала в кровати, почти успокоенная, с ноутбуком на коленях. В правом нижнем углу мигал значок сети, но Мардж не спешила выходить в интернет, проверять почту и окунаться в новую реальность, в которой предстояло жить. Первым делом открыла файл с текстом – он был на месте, флэшка тоже лежала там, где Мардж её оставила, и вся информация сохранилась. Несомненно, и ноутбук в кабинете в полном порядке, хотя в него наверняка лазили военные. За неё взялись основательно, и сейчас предстояло понять, почему.
Карен постучала и вошла, неся безупречный ланч: свежий апельсиновый сок, нежирные ломтики мяса, сыр, тосты, джем и крепкий чай. «Сообразно с вашими пожеланиями», вспомнила Мардж.
Карен тоже искупалась и переоделась в просторное домашнее платье, скрывающее худобу, – наверняка, чтобы не причинять Мардж дополнительной боли.
– Мне понадобится время, чтобы разобраться со своими письмами.
– Хорошо, встретимся за обедом, а потом я отвечу на любые вопросы, которые у вас появятся. – И она удалилась.
Мардж отхлебнула сока, тяжело вздохнула и открыла почтовую программу.
Похоже, мировая экономика перестраивалась с ужасным хрустом, как старенький кубик Рубика. Индустрия похудения отмерла за ненадобностью, целые сегменты промышленности разрушались, аналитики шумно нюхали воздух, пытаясь уловить тенденции. Пока главным «трендом» была обыкновенная еда. Ну да, человечество обнаружило невиданный аппетит: женщины, всю сознательную жизнь просидевшие на диете, теперь могли позволить себе что угодно, хоть конфеты коробками, хоть пиво галлонами. Конечно, здорового питания никто не отменил, но с тормозов слетели многие, и ускорившийся обмен веществ тому способствовал. Голод миру пока не грозил, но его возможность уже прогнозировали.
Мардж ошалела от обилия информации и, чтобы отвлечься, решила вычистить ящик от спама, который просочился сквозь фильтры. Удалила, не открывая, несколько писем от заведомо незнакомых отправителей, но в одно всё же заглянула и была шокирована: вместо обычного предложения выиграть миллион или увеличить член на пару инчей ей рекомендовали нарастить груди и ягодицы. Раньше это прозвучало бы изощрённым издевательством для миллионов женщин, а теперь, пожалуй, мог возникнуть спрос. Хотя Мардж искренне не понимала, зачем человеку, только что освободившемуся от жирной задницы, делать себе искусственную?
Поискала весточки от друзей, но за три месяца не пришло ни одной – все же знали о её аскезе. Только сегодняшнее письмо от издателя, который настойчиво интересовался новым текстом, – что довольно странно, они планировали побеседовать о будущей книге только осенью, и сообщение от Энн с темой «МАРДЖ!!!». Внутри была ссылка.
Мардж кликнула и через секунду чуть не завопила от ужаса. Открылся новостной сайт, на главной странице которого красовалась огромная фотографии паршивого качества, сделанная, кажется, мобильником: на грязном полу «Макдоналдса» лежала она, Мардж, в обмороке, похожая на беспомощного кита. Шапка гласила: «Обнаружена последняя толстуха на Земле!» Чуть мельче шел текст, описывающий недавние события в деревенской забегаловке и завершающийся фразой: «Дальнейшая судьба её неизвестна, имя засекречено, аномальным явлением занимаются военные. Что это было?!!!»
«Аномальное явление» била крупная дрожь. Она поняла причину спешки и суеты вокруг своей персоны: ещё несколько часов, и фамилия станет достоянием СМИ, к завтрашнему дню журналисты вычислят дом, и на её бедную голову обрушится злобное любопытство всего человечества. Внизу страницы предлагалось «крупное вознаграждение» любому, кто обладает информацией о ней. Мардж не сомневалась, что близкие не польстятся на деньги, но существовали соседи и шапочные знакомые. Взяла себя в руки и написала Энн: «Дорогая моя, пожалуйста, умоляю – никому не слова. Я всё-всё тебе объясню, только чуть позже!» Отправила письмо, обновила страницу новостей и с тоской поняла, что опоздала.
Итак, к двум часам пополудни мир уже знал, что на свете существует Единственная Неизменённая, Последняя Толстуха, Мисс 40 % жира, Величайшая Задница Земли – она же Марджори Касас.
Горюй – не горюй, а обедать надо. Мардж вышла в столовую и сразу увидела встревоженную Карен, которая сидела за накрытым столом и чистила апельсин. Ясно было, что она уже знает.
– Прекрасная вещь – интернет, – беспечным тоном заметила Мардж, усаживаясь, – не успеешь чихнуть… Интересно, кто сообщил журналистам моё имя.
– Сразу несколько человек, – ответила Карен, – можете не сомневаться, ваши друзья уже дают интервью.
– Я хочу отсидеться. Не пускайте никого, пожалуйста, хотя бы пару недель. Потом, когда шумиха поутихнет…
Карен печально смотрела на неё и молчала.
– Что, нужно больше? Месяц?
– Она никогда не утихнет, Мардж.
– Да ну, им же когда-нибудь надоест глумиться надо мной.
– Глумиться – да, но вы нужны им, и они никогда не оставят вас в покое.
– Я?? Нужна?? Знаете, дорогая, вы слишком мрачно смотрите на жизнь. Поговорят и отстанут. Обеспечьте мне две недели покоя, а там посмотрим. Я буду править текст, а вы – отгонять придурков. Согласны?
– Как пожелаете. Хотите об этом поговорить?
– Нет, спасибо. Вернёмся к вопросу после моего дня рождения. Лучше скажите, что в этой кастрюльке? Сами приготовили?
Но неприятный разговор состоялся несколько раньше, как раз накануне тридцатидевятилетия Мардж. Все предыдущие дни она была очень занята – читала текст и намечала сюжетные линии, которые следовало бы развить. Собралась с духом и приняла важное решение: отойти от собственных привычек и раскрыть, ни много ни мало, тему секса. Она не чуждалась полупристойных шуток, но когда изредка её вовлекали в детальное обсуждение чьих-то постельных пристрастий, Мардж становилось не по себе, у неё делалось выражение лица, как у кошечки, вступившей в лужу, – только что лапками не трясла.
В сексе была довольно свободной, но одно дело – заниматься любовью, другое дело – говорить об этом, а уж писать – совсем третье. В книгах чаще всего обходилась невнятными «атмосферными» сценами: герой посмотрел, героиня улыбнулась, а в следующем предложении она уже благодарно целует его мокрое от пота плечо.
Мардж гордилась умением создавать должный эротический градус, не прибегая к анатомическим подробностям и акробатическим уточнениям – кто, кого, чем, в какое место и где при этом был его язык. Но в нынешней, главной своей книге, почувствовала необходимость описать женские тайны так, чтобы у читателя возникло впечатление, будто его вовлекают в сумеречные леса, влажные заросли, уводят на залитые солнцем поля. Чтобы, читая, он испытывал не возбуждение, а жгучее любопытство.
То событие – написала бы Событие, если бы не презирала использование больших букв без особой нужды, для многозначительности, – во многом перевернувшее её представления о себе, произошло осенью, в одну из последних постельных встреч с Марком. Последним свидание могло стать не потому, что дело шло к трагическому разрыву, просто Мардж собиралась заняться новой книгой: каждый год, когда погода начинала портиться, она прекращала светскую жизнь и углублялась в работу, выполняя обязательства перед издателем. И на несколько месяцев любовные дела приостанавливались, а чаще всего кончались, потому что по весне гораздо проще найти нового мужчину, чем объяснить старому, отчего она вдруг пропадала. «Да, ты говорила, что собираешься поработать, но неужели нельзя хотя бы раз в неделю встречаться, выходить куда-нибудь и и… ну, ты понимаешь».
Приходилось отвечать просто – «к сожалению, нельзя». Ведь невозможно втолковать человеку непишущему, что текст не выносит соперников, что после секса она едва способна на эмоциональный выплеск в пятьсот слов, а чтобы ежедневно делать хотя бы полторы тысячи, нужны полная сосредоточенность и воздержание, в конце концов. Нет, не объяснишь, да и не любила Мардж сакрализировать профессию, прикидываться экзальтированной служительницей муз, трепаться о жертвенности и долге.
Была работа, которую надо сдать в срок, а если отношения мешают делу, то к чёрту такие отношения. И вот в одно из прощальных соитий с Марком, когда Мардж лежала на спине с подушкой под попой и силилась отвлечься от мысленного составления синопсиса – да, она уже была вся там, в будущей книге, – вдруг пришло поразительное чувство. Марк сделал какое-то особое движение бёдрами, и на Мардж накатило не физиологическое ощущение, не оргазм, а именно чувство, глубочайшее и сложное эмоциональное переживание: смесь вселенской тоски, нежности и одиночества, будто только что заглянула в чужой прекрасный мир и тут же его потеряла.
Это произошло так внезапно и мощно, что она заплакала и обхватила мужчину руками и ногами, прижалась к нему всем телом, и он почти сразу же кончил.
Кое-как избавившись от Марка, Мардж серьёзно призадумалась. Если бы во время секса мысли не гуляли далеко от кровати, она, возможно, и не заметила, не поняла бы так отчетливо, что экзистенциальный припадок вызван банальной стимуляцией некой точки во влагалище. Труднодоступной, видимо, потому что Мардж уже знала это состояние, но погружалась в него крайне редко, несколько раз в жизни, точнее, с несколькими мужчинами, которых по-настоящему любила…
И тут стало жутко и смешно одновременно.
«Чёрт побери, возможно, то, что я принимала за любовь, было всего-навсего физической реакцией на член определённой длины, толщины и кривизны. Вот это номер, а?» – Она нервно хихикнула.
Ведь не случайно её «главные любови» обладали привкусом потери. Самые драгоценные мужчины всегда оказывались чужими, ускользающими, и, да, тоска, нежность и одиночество, вот что разрывало сердце каждый раз.
Мардж думала об этом целый вечер, часть ночи и всё следующее утро, пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах влюблялась в своих роковых героев. Уж не в кровати ли это происходило? Теперь не проверить, почти все связи начинались с секса и гораздо позже развивались в область чувств – или не развивались, когда как.
Исключением был Брюс, только в нём она полюбила личность в чистом виде, а уж потом переспала. Хотя…
«Я тогда была такая дура, кто знает, в какой момент крыша поехала… Интересно, у меня вообще была хоть одна настоящая любовь в жизни?! Чёрт побери. Чёрт побери. Чёрт побери».
И сейчас Мардж решила, что неплохо бы наградить Долли этой особенностью и хорошенько исследовать её состояние. Бедная подопытная овечка! Но информации всё равно не хватало, а лезть в интернет боялась, потому что подозревала, какого рода новости ждали в сети – касающиеся не секса, а самой Мардж. Поэтому она решила поговорить с Карен.
К тому моменту их отношения стали безупречными: доктор занималась хозяйством, почти не попадаясь на глаза, и только когда Мардж выходила в холмы погулять и подумать, Карен деликатно отправлялась следом, стараясь держать её в поле зрения и не мешать. Военные после настоятельных требований Мардж не только удалились с территории дома, но и убрали свой лагерь из виду. Так что, если бы их вертолёты не шныряли иногда на горизонте, покой был бы полным. С другой стороны, только хорошая охрана и обеспечивала чувство безопасности. Она догадывалась, что вокруг кипят страсти, но пока не готова была выяснить, какие именно.
И за ужином, последней трапезой её тридцати восьми лет, Мардж сказала, что хотела бы вечером выпить с Карен по бокалу вина и немного посекретничать. Часов в девять они уселись на диване в столовой, и Мардж, путаясь и немного смущаясь, рассказала о проблемах своей героини. Не могла бы Карен, как врач, определить, насколько правдоподобна её выдумка.
– Речь не о пресловутой точке «джи», которую каждая современная девушка изучила подробнее, чем линию жизни на собственной ладони. Тут другое…
Карен пожала плечами:
– У меня тоже есть такое место, я нашла его в ту пору, как начала мастурбировать. На пальцах вряд ли смогу объяснить, но поверьте на слово, при стимуляции определённого участка я чувствую… коротко говоря, на меня обрушивается буквально следующее осознание: «Мир такой большой и такой маленький».
– Ничего себе!
– Я хоть немного помогла вам?
– Спасибо, это бесценно. Пойду к себе, запишу кое-что. Ведь вы разрешите использовать рассказ?
– Разумеется. Если только не собираетесь вводить в текст персонаж Карен Розенталь, пятидесяти двух лет от роду, врача. – Она сдержанно улыбалась.
«И самое неприятное, – подумала Мардж, – что я упустила единственную возможность похудеть. Не будь я такой упрямой или сними дом поближе к цивилизации… с централизованным водоснабжением, а не с собственным артезианским колодцем и запасом канистр из супермаркета.
Вообще-то она никогда особенно не тяготилась полнотой, разве что в ранней юности, когда Брюс при каждом удобном случае тыкал ей в нос худобой Долли. Но потом полюбила свои широкие бёдра, тяжелые груди, все эти плавные изгибы, ямочки, складочки и нежные места, от которых у мужчин заходилось сердце. Всё-таки небольшой мягкий живот женщину не испортит, что бы там ни говорили любители стиральных досок. Но ей совершенно не улыбалось стать изгоем, «мисс Величайшая Задница Мира»…
После короткого стука, не дожидаясь ответа, вошла доктор Розенталь. Сегодня – без очков и «скафандра», простом белом халате. Значит, они убедились, что Мардж не опасна.
– Доброе утро, Мардж. – Доктор Розенталь мягко улыбнулась. Она казалась довольно приятной женщиной теперь, когда не была напугана.
– Доброе, – вяло откликнулась Мардж.
– Нет, в самом деле, есть хорошие новости. Мы проверили ваш рассказ, признаюсь, поначалу он показался мне довольно необычным… три месяца в заточении, пропустить всё это, – она сделала неопределённый жест.
– Знаете, Карен, – Мардж прочитала её имя на бейджике, – уж кто бы говорил. То, что рассказали мне вы, не в пример страннее.
– Согласна. Но разница в том, что мои слова может подтвердить кто угодно. А нам пришлось связаться с домовладельцем, агентом – вы ведь не против? – и с некоторыми вашими друзьями. Они передают приветы, Мардж.
– Прекрасно. Значит, я могу уехать отсюда хоть сейчас?
– Теоретически.
Мардж грустила, она устала от недомолвок и была слишком подавлена для пикировки. Поэтому всего лишь приподняла правую бровь и подождала, пока доктор Розенталь объяснится.
– Мы уладим формальности, за вами прилетит вертолёт и доставит, куда пожелаете.
– А к чему этот цирк? Неужели нельзя пригнать мою машину?
– Я вчера не успела сказать, мы… эээ… несколько в другом штате, на крайне охраняемой территории.
– Ничего себе! То есть после обморока меня отволокли на секретную базу, откуда можно выбраться только с завязанными глазами и подпиской о неразглашении?
– Вы недооцениваете происшедшее – и с вами, и с остальным миром. Вы, кажется, единственная неизменённая женщина на планете. Другая, не такая, как все. Мы больше не боимся неизвестной инфекции, которую вы могли бы переносить, но мы боимся за вас, Мардж. Никто не знает, как отреагирует человечество на вашу инакость. Люди взбудоражены.
– М-да, судя по тому, что мне вчера насказали, те похудательные капельки были не единственным тайным воздействием инопланетян. Сдаётся, они немножко пригасили население – уж очень покладисто народ принял их байки.
– Вы бы видели этот покой в Первые сутки!
– Но потом? Не думаете, что люди слишком легко смирились с чужаками?
– Хорошо соображаете, Мардж.
– Не жалуюсь. Вот, а теперь, когда они улетели, начнется неслабый отходняк. И мне, пожалуй, есть чего опасаться, вы правы.
– Рада, что вы понимаете всю сложность ситуации.
– Я, наверное, вернусь в дом, он оплачен до октября. Боюсь, мне не вынести вида городских худышек в летних платьях… И к тому же нужно писать книгу.
– Это разумное решение. Нам проще будет вас охранять. Запасы пищи в доме пополнят сообразно вашим пожеланиям.
– Эй, с чего это правительство взялось обо мне заботиться?
– Правительство обязано заботиться о каждом гражданине страны.
Доктор Розенталь помолчала, что-то мысленно взвешивая. Потом пристально посмотрела в глаза Мардж и тронула себя за ухо. Настойчиво потянула мочку.
– Дорогая, я вижу, вам уже невмоготу больничные интерьеры, но вы ещё не совсем здоровы и нуждаетесь в поддержке и квалифицированном наблюдении. Хотите, я полечу с вами и некоторое время поживу в том чудесном доме? Насколько мне известно, в нём две спальни.
Вздохнула и ответила:
– Буду счастлива, Карен.
Мардж впервые летела на вертолёте (по крайней мере, будучи в сознании), было безумно страшно, поэтому почти всё время сидела, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники. Во дворе её дома не нашлось места для посадки, поэтому они приземлились на соседнем холме. Мардж вывалилась из кабины прямо в руки сопровождающему их военному и, несмотря на дурноту, отметила, что мальчик в форме напрягся. «Противно ему, наверное, толстуху щупать, – подумала печально, – да и весу в нём маловато, тяжело этакую массу удерживать». Чем больше видела изменённых мужчин и женщин, тем сильнее нарастало отвращение к своему телу. А ведь раньше спокойно рассматривала манекенщиц, танцоров и прочих недокормышей – потому что всюду разгуливали такие, как она, Мардж, нормальные аппетитные женщины с боками и сиськами. Но теперь, став экспонатом кунсткамеры, сохранить достоинство не смогла.
Отвлекшись от мрачных мыслей, огляделась. Что это?! Неподалёку от дома вырос небольшой палаточный лагерь, ворота распахнуты, суетятся люди в камуфляже.
– Что, чёрт побери, происходит?! Кто дал им право вторгаться в частные владения?
– Мардж, дорогая, давайте войдём внутрь, я должна многое объяснить, – Карен говорила почти жалобно, – поверьте, за последние три дня вы узнали массу нового, но и это ещё не всё.
Карен несмело тронула её за руку, Мардж возмущённо дёрнулась, но голова закружилась, и пришлось опереться на костистое плечико. «Что ж, эта от меня, по крайней мере, больше не шарахается. Привыкла».
– Ладно, – ответила сквозь зубы и, не торопясь, пошла к дому.
К этому времени все мужчины побросали свои дела и развернулись в их сторону.
«Я и это вынесу». Шла, глядя прямо перед собой, а тело её горело. Корова. Уродина. Монстр. Под тяжёлыми взглядами преодолела пространство до ворот, потом до двери и вступила в прохладу крошечной прихожей, сунулась в столовую и чуть не сорвалась – в углу незнакомый парень колдовал с проводами.
– Уходите, – ей хотелось завопить.
– Но, мэм, мне осталось…
– Позже, – вмешалась Карен, и он беспрекословно подчинился.
«Ага, – отметила Мардж, – доктор-то не просто доктор, а с полномочиями, учтём…» Захлопнула дверь, и это было последним осмысленным действием, истощившим её самообладание: Мардж опустилась прямо на пол, закрыла лицо руками и заплакала.
Надо отдать должное Карен: терпеливо подождала пятнадцать или двадцать минут, а потом, выбрав по какому-то своему разумению нужный момент, налила в тонкостенный стакан свежей прохладной воды и присе ла на корточки перед Мардж. Отвела спутанные волосы от мокрых щёк и поднесла стакан к её губам. Мардж судорожно глотнула, стараясь не закашляться, и сквозь отчаяние восхитилась точностью расчёта – пять минут назад она ещё не выплакала все слёзы, а пять минут спустя потеряла бы последние силы. «Профессионал… теперь со мной всегда будут общаться только профессиональные… дрессировщики». Неожиданно накатила следующая волна истерики, но Карен плеснула себе на ладонь немного воды и вдруг обтёрла её лицо осторожным материнским жестом, промокнула салфеткой – так нежно, будто перед ней была девочка, перепачканная шоколадом, – и прижала её голову к своей худосочной груди.
Они сидели так долго-долго, и Мардж подумала, что у Карен, наверное, затекли ноги в неудобной позе, но сил прервать объятие не было – нескоро её обнимут ещё раз с такой же теплотой.
Наконец Мардж прервала молчание и плаксиво спросила:
– А что он делал там, в углу?
Карен разомкнула руки, с усилием встала и выпрямилась:
– Прокладывал коммуникации. Тут нет ни телевизора, ни интернета, ничего. Мы уважаем ваше уединение, Мардж, но видит бог, всё слишком изменилось, чтобы оставаться в неведении. Понять, что происходит, гораздо проще, если иметь доступ к сетям. – Она говорила официальным тоном, чтобы Мардж не устыдилась своей слабости и не почувствовала себя уязвимой. Ещё более уязвимой.
«По крайней мере, они не хотят меня изолировать, хороший знак».
– Ладно, пусть заканчивает, а я пойду к себе, переоденусь. – Она шагнула к двери в спальню, и только после того, как зашла внутрь, Карен позвала парня. Мардж оценила деликатность – чем меньше на неё будут глазеть, тем лучше.
Примерно через час, после горячей ванны, полулежала в кровати, почти успокоенная, с ноутбуком на коленях. В правом нижнем углу мигал значок сети, но Мардж не спешила выходить в интернет, проверять почту и окунаться в новую реальность, в которой предстояло жить. Первым делом открыла файл с текстом – он был на месте, флэшка тоже лежала там, где Мардж её оставила, и вся информация сохранилась. Несомненно, и ноутбук в кабинете в полном порядке, хотя в него наверняка лазили военные. За неё взялись основательно, и сейчас предстояло понять, почему.
Карен постучала и вошла, неся безупречный ланч: свежий апельсиновый сок, нежирные ломтики мяса, сыр, тосты, джем и крепкий чай. «Сообразно с вашими пожеланиями», вспомнила Мардж.
Карен тоже искупалась и переоделась в просторное домашнее платье, скрывающее худобу, – наверняка, чтобы не причинять Мардж дополнительной боли.
– Мне понадобится время, чтобы разобраться со своими письмами.
– Хорошо, встретимся за обедом, а потом я отвечу на любые вопросы, которые у вас появятся. – И она удалилась.
Мардж отхлебнула сока, тяжело вздохнула и открыла почтовую программу.
Похоже, мировая экономика перестраивалась с ужасным хрустом, как старенький кубик Рубика. Индустрия похудения отмерла за ненадобностью, целые сегменты промышленности разрушались, аналитики шумно нюхали воздух, пытаясь уловить тенденции. Пока главным «трендом» была обыкновенная еда. Ну да, человечество обнаружило невиданный аппетит: женщины, всю сознательную жизнь просидевшие на диете, теперь могли позволить себе что угодно, хоть конфеты коробками, хоть пиво галлонами. Конечно, здорового питания никто не отменил, но с тормозов слетели многие, и ускорившийся обмен веществ тому способствовал. Голод миру пока не грозил, но его возможность уже прогнозировали.
Мардж ошалела от обилия информации и, чтобы отвлечься, решила вычистить ящик от спама, который просочился сквозь фильтры. Удалила, не открывая, несколько писем от заведомо незнакомых отправителей, но в одно всё же заглянула и была шокирована: вместо обычного предложения выиграть миллион или увеличить член на пару инчей ей рекомендовали нарастить груди и ягодицы. Раньше это прозвучало бы изощрённым издевательством для миллионов женщин, а теперь, пожалуй, мог возникнуть спрос. Хотя Мардж искренне не понимала, зачем человеку, только что освободившемуся от жирной задницы, делать себе искусственную?
Поискала весточки от друзей, но за три месяца не пришло ни одной – все же знали о её аскезе. Только сегодняшнее письмо от издателя, который настойчиво интересовался новым текстом, – что довольно странно, они планировали побеседовать о будущей книге только осенью, и сообщение от Энн с темой «МАРДЖ!!!». Внутри была ссылка.
Мардж кликнула и через секунду чуть не завопила от ужаса. Открылся новостной сайт, на главной странице которого красовалась огромная фотографии паршивого качества, сделанная, кажется, мобильником: на грязном полу «Макдоналдса» лежала она, Мардж, в обмороке, похожая на беспомощного кита. Шапка гласила: «Обнаружена последняя толстуха на Земле!» Чуть мельче шел текст, описывающий недавние события в деревенской забегаловке и завершающийся фразой: «Дальнейшая судьба её неизвестна, имя засекречено, аномальным явлением занимаются военные. Что это было?!!!»
«Аномальное явление» била крупная дрожь. Она поняла причину спешки и суеты вокруг своей персоны: ещё несколько часов, и фамилия станет достоянием СМИ, к завтрашнему дню журналисты вычислят дом, и на её бедную голову обрушится злобное любопытство всего человечества. Внизу страницы предлагалось «крупное вознаграждение» любому, кто обладает информацией о ней. Мардж не сомневалась, что близкие не польстятся на деньги, но существовали соседи и шапочные знакомые. Взяла себя в руки и написала Энн: «Дорогая моя, пожалуйста, умоляю – никому не слова. Я всё-всё тебе объясню, только чуть позже!» Отправила письмо, обновила страницу новостей и с тоской поняла, что опоздала.
Итак, к двум часам пополудни мир уже знал, что на свете существует Единственная Неизменённая, Последняя Толстуха, Мисс 40 % жира, Величайшая Задница Земли – она же Марджори Касас.
Горюй – не горюй, а обедать надо. Мардж вышла в столовую и сразу увидела встревоженную Карен, которая сидела за накрытым столом и чистила апельсин. Ясно было, что она уже знает.
– Прекрасная вещь – интернет, – беспечным тоном заметила Мардж, усаживаясь, – не успеешь чихнуть… Интересно, кто сообщил журналистам моё имя.
– Сразу несколько человек, – ответила Карен, – можете не сомневаться, ваши друзья уже дают интервью.
– Я хочу отсидеться. Не пускайте никого, пожалуйста, хотя бы пару недель. Потом, когда шумиха поутихнет…
Карен печально смотрела на неё и молчала.
– Что, нужно больше? Месяц?
– Она никогда не утихнет, Мардж.
– Да ну, им же когда-нибудь надоест глумиться надо мной.
– Глумиться – да, но вы нужны им, и они никогда не оставят вас в покое.
– Я?? Нужна?? Знаете, дорогая, вы слишком мрачно смотрите на жизнь. Поговорят и отстанут. Обеспечьте мне две недели покоя, а там посмотрим. Я буду править текст, а вы – отгонять придурков. Согласны?
– Как пожелаете. Хотите об этом поговорить?
– Нет, спасибо. Вернёмся к вопросу после моего дня рождения. Лучше скажите, что в этой кастрюльке? Сами приготовили?
Но неприятный разговор состоялся несколько раньше, как раз накануне тридцатидевятилетия Мардж. Все предыдущие дни она была очень занята – читала текст и намечала сюжетные линии, которые следовало бы развить. Собралась с духом и приняла важное решение: отойти от собственных привычек и раскрыть, ни много ни мало, тему секса. Она не чуждалась полупристойных шуток, но когда изредка её вовлекали в детальное обсуждение чьих-то постельных пристрастий, Мардж становилось не по себе, у неё делалось выражение лица, как у кошечки, вступившей в лужу, – только что лапками не трясла.
В сексе была довольно свободной, но одно дело – заниматься любовью, другое дело – говорить об этом, а уж писать – совсем третье. В книгах чаще всего обходилась невнятными «атмосферными» сценами: герой посмотрел, героиня улыбнулась, а в следующем предложении она уже благодарно целует его мокрое от пота плечо.
Мардж гордилась умением создавать должный эротический градус, не прибегая к анатомическим подробностям и акробатическим уточнениям – кто, кого, чем, в какое место и где при этом был его язык. Но в нынешней, главной своей книге, почувствовала необходимость описать женские тайны так, чтобы у читателя возникло впечатление, будто его вовлекают в сумеречные леса, влажные заросли, уводят на залитые солнцем поля. Чтобы, читая, он испытывал не возбуждение, а жгучее любопытство.
То событие – написала бы Событие, если бы не презирала использование больших букв без особой нужды, для многозначительности, – во многом перевернувшее её представления о себе, произошло осенью, в одну из последних постельных встреч с Марком. Последним свидание могло стать не потому, что дело шло к трагическому разрыву, просто Мардж собиралась заняться новой книгой: каждый год, когда погода начинала портиться, она прекращала светскую жизнь и углублялась в работу, выполняя обязательства перед издателем. И на несколько месяцев любовные дела приостанавливались, а чаще всего кончались, потому что по весне гораздо проще найти нового мужчину, чем объяснить старому, отчего она вдруг пропадала. «Да, ты говорила, что собираешься поработать, но неужели нельзя хотя бы раз в неделю встречаться, выходить куда-нибудь и и… ну, ты понимаешь».
Приходилось отвечать просто – «к сожалению, нельзя». Ведь невозможно втолковать человеку непишущему, что текст не выносит соперников, что после секса она едва способна на эмоциональный выплеск в пятьсот слов, а чтобы ежедневно делать хотя бы полторы тысячи, нужны полная сосредоточенность и воздержание, в конце концов. Нет, не объяснишь, да и не любила Мардж сакрализировать профессию, прикидываться экзальтированной служительницей муз, трепаться о жертвенности и долге.
Была работа, которую надо сдать в срок, а если отношения мешают делу, то к чёрту такие отношения. И вот в одно из прощальных соитий с Марком, когда Мардж лежала на спине с подушкой под попой и силилась отвлечься от мысленного составления синопсиса – да, она уже была вся там, в будущей книге, – вдруг пришло поразительное чувство. Марк сделал какое-то особое движение бёдрами, и на Мардж накатило не физиологическое ощущение, не оргазм, а именно чувство, глубочайшее и сложное эмоциональное переживание: смесь вселенской тоски, нежности и одиночества, будто только что заглянула в чужой прекрасный мир и тут же его потеряла.
Это произошло так внезапно и мощно, что она заплакала и обхватила мужчину руками и ногами, прижалась к нему всем телом, и он почти сразу же кончил.
Кое-как избавившись от Марка, Мардж серьёзно призадумалась. Если бы во время секса мысли не гуляли далеко от кровати, она, возможно, и не заметила, не поняла бы так отчетливо, что экзистенциальный припадок вызван банальной стимуляцией некой точки во влагалище. Труднодоступной, видимо, потому что Мардж уже знала это состояние, но погружалась в него крайне редко, несколько раз в жизни, точнее, с несколькими мужчинами, которых по-настоящему любила…
И тут стало жутко и смешно одновременно.
«Чёрт побери, возможно, то, что я принимала за любовь, было всего-навсего физической реакцией на член определённой длины, толщины и кривизны. Вот это номер, а?» – Она нервно хихикнула.
Ведь не случайно её «главные любови» обладали привкусом потери. Самые драгоценные мужчины всегда оказывались чужими, ускользающими, и, да, тоска, нежность и одиночество, вот что разрывало сердце каждый раз.
Мардж думала об этом целый вечер, часть ночи и всё следующее утро, пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах влюблялась в своих роковых героев. Уж не в кровати ли это происходило? Теперь не проверить, почти все связи начинались с секса и гораздо позже развивались в область чувств – или не развивались, когда как.
Исключением был Брюс, только в нём она полюбила личность в чистом виде, а уж потом переспала. Хотя…
«Я тогда была такая дура, кто знает, в какой момент крыша поехала… Интересно, у меня вообще была хоть одна настоящая любовь в жизни?! Чёрт побери. Чёрт побери. Чёрт побери».
И сейчас Мардж решила, что неплохо бы наградить Долли этой особенностью и хорошенько исследовать её состояние. Бедная подопытная овечка! Но информации всё равно не хватало, а лезть в интернет боялась, потому что подозревала, какого рода новости ждали в сети – касающиеся не секса, а самой Мардж. Поэтому она решила поговорить с Карен.
К тому моменту их отношения стали безупречными: доктор занималась хозяйством, почти не попадаясь на глаза, и только когда Мардж выходила в холмы погулять и подумать, Карен деликатно отправлялась следом, стараясь держать её в поле зрения и не мешать. Военные после настоятельных требований Мардж не только удалились с территории дома, но и убрали свой лагерь из виду. Так что, если бы их вертолёты не шныряли иногда на горизонте, покой был бы полным. С другой стороны, только хорошая охрана и обеспечивала чувство безопасности. Она догадывалась, что вокруг кипят страсти, но пока не готова была выяснить, какие именно.
И за ужином, последней трапезой её тридцати восьми лет, Мардж сказала, что хотела бы вечером выпить с Карен по бокалу вина и немного посекретничать. Часов в девять они уселись на диване в столовой, и Мардж, путаясь и немного смущаясь, рассказала о проблемах своей героини. Не могла бы Карен, как врач, определить, насколько правдоподобна её выдумка.
– Речь не о пресловутой точке «джи», которую каждая современная девушка изучила подробнее, чем линию жизни на собственной ладони. Тут другое…
Карен пожала плечами:
– У меня тоже есть такое место, я нашла его в ту пору, как начала мастурбировать. На пальцах вряд ли смогу объяснить, но поверьте на слово, при стимуляции определённого участка я чувствую… коротко говоря, на меня обрушивается буквально следующее осознание: «Мир такой большой и такой маленький».
– Ничего себе!
– Я хоть немного помогла вам?
– Спасибо, это бесценно. Пойду к себе, запишу кое-что. Ведь вы разрешите использовать рассказ?
– Разумеется. Если только не собираетесь вводить в текст персонаж Карен Розенталь, пятидесяти двух лет от роду, врача. – Она сдержанно улыбалась.