Кэйв Хью. Страгелла

   Потом он отправился исследовать полубак. По пути моряк остановился и поднес фонарь к ползучей лозе. Благоухание странных цветов пьянило, отравляло, точно ядовитые испарения. Он проследил за кольцами, исчезающими в трюме, и заглянул вниз, но увидел лишь развалившуюся гору ящиков. Зарешеченных ящиков, когда-то, должно быть, служивших клетками.
   Он снова отвернулся. Корабль пытается что-то ему сказать. Он чувствовал это – чувствовал движение досок палубы под ногами. Лунный свет превратил разбросанные на носу белые кости в нечто чудовищное. Йенси посмотрел туда и содрогнулся. А потом взглянул снова, и нелепые мысли ворвались в его сознание. Кости шевелились. Они скользили, собираясь, выстраиваясь, образуя определенные фигуры. Он мог бы поклясться!
   Выругавшись, моряк резко отвел взгляд. Проклятый болван, подумать такое! Стиснув кулаки, он двинулся к баку, но, не добравшись до него, снова застыл.
   Его остановил звук хлопающих крыльев. Йенси быстро обернулся, испугавшись, что шум этот исходит из открытого трюма. Он нерешительно сделал шаг – и оцепенел, завопив во весь голос.
   Из отверстия появились два жутких силуэта – два немыслимых существа с огромными хлопающими крыльями и горящими глазами. Чудовищные, гигантские. Летучие мыши!
   Человек инстинктивно вскинул руки, пытаясь защититься. Но адские создания не собирались нападать. Они на миг зависли над люком, взирая на человека с неким дьявольским подобием разума в глазах. Затем они взлетели над палубой, перемахнули через поручни и нырнули в ночь. Чудовища спешно удалялись на запад, туда, где Йенси заметил мерцание огней второго корабля, держась рядышком, точно ведьмы, мчащиеся во весь опор на шабаш. А под ними, в жирном море, хищные змеи плели затейливые золотистые узоры – дожидаясь!..
   Моряк не отрывал взгляда от летучих мышей. Они, точно два адских ока, становились все меньше и меньше, сжались в крошечные точки и наконец исчезли. Но человек по-прежнему не шевелился. Губы его пересохли, тело одеревенело. Он облизал губы. А потом до сознания его долетело кое-что еще. Откуда-то из-за спины тянулась тонкая, пульсирующая нить гармонии – прелестный, сладчайший, чарующий напев.
   Он медленно повернулся. Сердце неистово колотилось. Внезапно глаза Йенси расширились.
   Там, всего в пяти футах от него, стояла человеческая фигура. Не воображаемая. Настоящая!
   Но он никогда не видел девушек, подобных ей. Она была так прекрасна! Дика, почти свирепа. Взгляд огромных черных глаз сверлил его. Белая, как алебастр, гладкая кожа. Угольно-черные волосы, волнующиеся завитки которых, точно порванная паутина смоляных нитей, обрамляют лицо. Нелепо большие золотые кольца в ушах. А в волосах, над серьгами, сияют два зловеще-оранжевых цветка с лозы.
   Он не заговорил; он будто проглотил язык. Девушка была боса, с голыми ногами. Короткая темная юбчонка едва прикрывала стройные бедра. Изорванная белая блузка, расстегнутая у горла, не скрывала изгиба пышной груди. В одной руке она держала дудочку, что-то вроде флейты, грубо вырезанную из дерева. А пояс ее обвивал, свисая почти до палубы, алый шелковый кушак, яркий как солнце, но не как ее губы, которые разошлись в слабой, вызывающей порочные мысли улыбке, обнажив мраморные в своей белизне зубки!
   – Кто… кто ты? – пролепетал Йенси.
   Она покачала головой. Но глаза девушки сияли улыбкой, и он почему-то чувствовал, что она поняла его. Моряк попытался спросить снова, на всех известных ему языках. Она все качала головой, а он все так же был уверен, что она насмехается над ним. И лишь когда он, запинаясь, выдавил приветствие на ломаном сербском, она кивнула.
   – Добре! – откликнулась красавица сиплым голосом, которым, похоже, ей не приходилось слишком часто пользоваться.
   Тогда он шагнул ближе. Девушка, несомненно, цыганка. Цыганка с холмов Сербии. Она неуловимым движением своего изящного тела скользнула почти вплотную к мужчине. Вгляделась в его лицо, полыхнула западающей в сердце улыбкой, подняла флейту, словно и не было тут ничего странного и неуместного, и снова заиграла тот мотив, который привлек внимание Йенси.
   Он слушал в молчании, пока она не закончила. Затем девушка лукаво улыбнулась, коснулась пальчиками своих губ и тихо прошептала:
   – Ты – мой. Да?
   Он не понял. Тогда она схватила его за руку и со страхом взглянула на запад.
   – Ты – мой! – яростно повторила она. – Папа Бокито – Серафино – они – не иметь – тебя. Ты – не идти – им!
   Теперь он, кажется, понял. Девушка отвернулась и молча пересекла палубу. Йенси видел, как она скрылась в носовом кубрике, и последовал бы за ней, но снова корабль – весь корабль – содрогнулся, силясь предостеречь человека.
   Некоторое время спустя девушка вернулась, держа в белоснежной руке помятый серебряный кубок, очень старый и очень тусклый, наполненный до краев алой жидкостью. Мужчина молча принял его. Отказать ей было невозможно, немыслимо. Ее огромные глаза разлились озерами ночи, в которых сверкала жгучая луна. И ее губы, такие мягкие, ищущие…
   – Кто ты? – выдохнул он.
   – Страгелла, – улыбнулась она.
   – Страгелла… Страгелла…
   Само имя ее покоряло. Он медленно глотнул из кубка, не отрывая взгляда от прекрасного лица. У напитка был вкус вина – крепкого, сладкого вина. Оно пьянило точно так же, как пьянил таинственный аромат оранжевых цветов в ее волосах, тех самых, сорванных с лоз, что стелились по палубе за ее спиной.
   Йенси вяло пошевелился. Он потер глаза, чувствуя внезапную слабость, бессилие, словно кровь его выкачали из вен. С едва слышным стоном моряк попытался отпрянуть.
   Руки Страгеллы обвились вокруг него, лаская тело чувственными прикосновениями. Он ощущал их мощь, их неодолимость. Улыбка девушки сводила его с ума. Кроваво-красные губы, дразня, приближались к его лицу. И вдруг они потянулись к горлу мужчины. Эти теплые, страстные, безумно приятные губы стремились дотронуться до него.
   Йенси вдруг испугался. Моряк попытался вскинуть руки и оттолкнуть чаровницу. Где-то глубоко-глубоко в его сознании блуждала полуоформившаяся мысль, или, скорее, интуиция, предостерегающая его, кричащая, что он в смертельной опасности. Эта девушка, Страгелла, она не такая, как он: она – создание тьмы, обитательница ее собственного, страшного мира, отличного от мира людей! Эти губы, жаждущие его плоти, – нечеловеческие, слишком уж они горячи…
   Внезапно она резко отстранилась от него. Из жарких уст вырвалось звериное рычание. Рука девушки взлетела и застыла, показывая на вещь, заткнутую за пояс мужчины. Скрюченные пальцы дрожали возле Библии, бросившей вызов Страгелле!
   Но алая жидкость уже возымела действие. Йенси безвольно рухнул, не в силах даже вскрикнуть. Так он и лежал, парализованный и беспомощный.
   Он ощутил, что девушка велит ему подняться. Ее губы беззвучно шевелились, рождая немые слова. Мерцающие глаза гипнотизировали. Библия – она хотела, чтобы он швырнул ее за борт! Она хотела, чтобы он встал и пришел в ее объятия. А потом губы ее найдут…
   Но он не мог подчиниться. Он не мог даже поднять руки. А она стояла поодаль, не желая помочь моряку. А потом губы ее сложились в дьявольский изгиб, восхитительный, но хищный, и девушка, развернувшись, отступила. Он видел, как она убегает, видел, как ее фигурка уменьшается, как алый кушак летит за удаляющейся Страгеллой.
   Йенси закрыл глаза, уничтожая мучительное зрелище. Но когда он открыл их снова, то открылись они навстречу новому, еще более глубокому ужасу. На палубе «Голконды» Страгелла металась среди груд светящихся костей. Но они не были больше костями. Они собрались, сцепились, обросли плотью, налились кровью. На глазах Йенси кости обретали реальность, превращаясь вновь в людей и животных. А потом началась оргия, какой Нелз Йенси никогда еще не видел, – оргия восставших мертвецов.
   Обезьяны, гигантские приматы, скакали по палубе. Огромный извивающийся питон вскинул голову. Яростно рычащий снежный леопард припал к крышке люка, изготовившись для прыжка. Тигры, тапиры, крокодилы дрались друг с другом на носу судна. Здоровенный бурый медведь, из тех, что встречаются в высокогорьях Памира, точил когти о поручни.
   А люди! Большинство оказались темнокожими – достаточно темнокожими, чтобы прибыть, например, из Мадраса. Среди них виднелись китайцы и несколько англосаксов. Все истощенные. Все худые, мрачные, безумные!
   Столпотворение бушевало. Звери и люди взбесились от голода. Люди, обороняясь, сгрудились в одну кучу на втором люке. Они были вооружены пистолетами – и стреляли в упор в беснующуюся массу противника. А между ними, вокруг них, среди них металась девушка, назвавшая себя Страгеллой.
   Они не отбрасывали теней, эти призрачные фигуры. Даже девушка, чьи руки секунду назад обнимали его. В этой сцене не было ничего реального, ничего человеческого. Даже хлопки выстрелов и крики загнанных в угол людей, даже рычание гигантских кошек затухали, словно драка шла в закрытой комнате, а Йенси видел ее сквозь толстое оконное стекло.
   Он по-прежнему не мог пошевелиться – так и лежал, будто в каталепсии, наблюдая за пантомимой, не в силах убежать от нее. И чувства его были поразительно остры – так остры, что он вдруг инстинктивно вскинул взгляд – и невольно съежился, обнаружив двух летящих над океаном гигантских летучих мышей…
   Они возвращались. Покружив над ним, твари одна за другой с громким хлопаньем крыльев тяжело опустились на палубу возле дикой лозы с оранжевыми цветами. Они, казалось, утратили форму, ночные чудовища превратились в фантастические размытые кляксы, испускающие неземное фантастическое сияние. В мгновение ока они исчезли совсем – а когда странный туман рассеялся, у люка стояли две фигуры.
   Не летучие мыши! Люди! Нелюди! Цыгане, облаченные в грязные лохмотья, выдающие в них жителей Балкан. Мужчина и женщина. Костлявый, изнуренный старик с всклокоченными седыми усами; и дородная старуха с маленькими черными крысиными глазками, явно непривычными к дневному свету. Они заговорили со Страгеллой – страстно, энергично заговорили. А она повернулась с сердитым лицом и показала на Библию за поясом Йенси.
   Но немой спектакль еще не закончился. На палубе стонали и всхлипывали лежащие люди и звери. Страгелла бесшумно развернулась и позвала за собой старика и старуху. Позвала по имени:
   – Идем – Папа Бокито, Серафино!
   Трагедия, разыгравшаяся когда-то на борту корабля призраков, повторялась. Осознав это, Йенси содрогнулся. Экипаж «Голконды» обезумел от голода и холеры. Животные из джунглей, некормленые, разъяренные, вырвались из своих клеток. И теперь – теперь, когда последний поединок окончился, – Страгелла, Папа Бокито и Серафино выполняли свою страшную работу.
   Страгелла вела их. Ее очарование, ее красота покоряли мужчин. Они влюблялись в нее. Она заставляла их любить себя – безумно, бессмысленно. Сейчас она переходила от одного к другому, прижимая к себе каждого. И когда она отходила от очередного мужчины, он оставался слабым и вялым, а она свирепо хохотала и направлялась к следующему. Острый розовый язычок жадно облизывал алые губки – он слизывал с них кровь.
   Йенси не знал, сколько продолжалось все это. Часы, должно быть, долгие часы. Он вдруг осознал, что в снастях корабля воет ветер, и, вскинув взгляд, увидел, что мачты больше не наги и не прогнили от старости. Серые паруса развернулись на фоне черного неба – фантастические расплывчатые пятна без единой четкой линии. А луна пропала совсем. Визжащий ветер принес с собой шторм, неимоверно раздувший паруса. Корабль застонал, как живое существо, бьющееся в агонии. Волны хлестали шхуну, толкали шхуну, несли ее вперед с немыслимой скоростью.
   Внезапно раздался оглушительный скрежет. «Голконду» швырнуло назад – это огромный зазубренный риф пропорол ей днище. Судно накренилось. Корма взмыла высоко в воздух. А Страгелла и два ее спутника стояли на носу, дико хохоча на ураганном ветру.
   Йенси видел, как они повернулись к нему, но не остановились. Он почему-то и не ожидал, что они остановятся. Эта сцена, эта сумасшедшая пантомима, не принадлежала настоящему: это разыгрывалось прошлое. Его здесь вовсе не было. Все это происходило много лет назад! Это забыто, похоронено во времени!
   Но он слышал, как троица разговаривает на смешанном диалекте, изобилующем сербскими словами:
   – Дело сделано, Папа Бокито! Теперь мы останемся тут навсегда. Земля в часе полета отсюда, свежей крови всегда будет вдоволь. Здесь, на этой жалкой скорлупке, никто никогда не найдет наших могил и не уничтожит нас!
   Кошмарная троица подошла ближе. Страгелла повернулась, окинула взглядом воду, и рука ее взметнулась в безмолвном предупреждении. Йенси вяло скосил глаза и заметил разгорающееся над морем предрассветное зарево.
   Странными, струящимися движениями трое немертвых существ потекли к открытому люку, спустились в него и скрылись из виду. Йенси напрягся, выпрямился рывком и с удивлением обнаружил, что с приближением дня эффект алого зелья ослабел. Он пополз к люку и заглянул в отверстие – как раз вовремя, чтобы увидеть ложащиеся в гробы дьявольские фигуры. Теперь он понял, что это за ящики. В тусклом утреннем свете, пристально всматриваясь, он разглядел то, чего не замечал прежде. Три удлиненных прямоугольных короба были наполнены сырой могильной землей!
   Теперь он знал секрет необычных цветов. У них есть корни! Корни, уходящие в грунт, приютивший немертвые тела!
   Затем, словно шарящие пальцы, рассветные лучи легли на море. Ошеломленный Йенси привалился к перилам. Все кончилось – совсем. Оргия завершилась. «Голконда» вновь стала заброшенным, прогнившим корпусом.
   Почти час стоял он у поручней, блаженно впитывая тепло и сияние солнечного света. Но вновь из воды поднялась стена непроглядного тумана. Тошнотворная пелена окутала корабль, и Йенси содрогнулся.
   Он подумал о Миггзе и бросился на нижнюю палубу, но замедлил шаги, пробираясь сквозь сгущающийся влажный туман. Дурное предчувствие закралось ему в душу.
   Он окликнул друга еще до того, как добрался до двери. Но ответа не последовало. Толчком распахнув створку, он перешагнул порог – и окаменел, лишь хриплый крик сорвался с похолодевших губ.
   Миггз лежал там, навалившись на стол, раскинув руки – с нелепо свернутой набок головой, уставившись невидящими глазами в потолок.
   – Миггз! Миггз! – Йенси задыхался. – О господи, Миггз, что случилось?
   Он пошатнулся и неверной походкой направился к товарищу. Тело Миггза было ледяным и твердым. Он мертв, давно мертв. В лице, в руках – ни кровинки. Остекленевшие глаза широко открыты. Он был белее мрамора и странно, чудовищно съежен. А на горле виднелись две параллельные отметины, словно пара острых крюков вонзилась в плоть и отдернулась. Сомнений нет – это следы зубов вампира.
   Йенси долго не двигался. Комната вертелась вокруг него. Он остался один. Один! Все жуткие события произошли слишком внезапно.
   Затем он покачнулся и опустился на колени, вцепившись в висящую руку Миггза.
   – О боже, Миггз, – бессвязно пролепетал моряк. – Ты должен помочь мне. Мне этого не вынести!
   Так он и стоял на коленях, бледный, плачущий, пока не обмяк, осел на пол жалкой грудой и потащил за собой тело Миггза.
   Нескоро сознание вернулось к нему. Уже перевалило за полдень. Йенси поднялся, борясь с затопляющим его душу страхом. Он должен выбраться отсюда, выбраться! Мысль эта безостановочно стучала в его голове. Выбраться!
   Моряк с трудом отыскал путь на верхнюю палубу. Миггзу уже не помочь. Придется оставить его тут. Пошатываясь, он побрел вдоль перил туда, где они пришвартовали шлюпку, чтобы подтянуть ее ближе, загрузить и подготовить к отплытию.
   Но пальцы схватили лишь пустоту. Тросы исчезли. Лодка пропала. Человек повис на поручнях, тупо глядя на маслянистую гладь моря.
   Он не шевелился около часа, пытаясь подавить ужас и начать думать о способе спасения. Затем Йенси усилием воли оторвался от перил.
   Оставались еще корабельные шлюпки. Они – его единственный шанс. Он добрел до ближайшей и принялся лихорадочно трудиться.
   Безнадежно. Железная плоскодонка проржавела насквозь. Намертво запутанные, стальные канаты не желали сдвигаться с места. Йенси в кровь ободрал о них руки – и только. Впрочем, он знал, что эти лодки все равно не поплывут. Они сгнили в труху.
   В конце концов ему пришлось остановиться от изнеможения.
   После этого, осознав, что сбежать невозможно, он решил, что надо делать что-то, все равно что, чтобы сохранить здравый рассудок. Сперва он уберет с палубы эти ужасные кости, потом исследует оставшуюся часть корабля…
   Задача была омерзительна, но он заставил себя приступить к ней. Если он избавится от костей, возможно, Страгелла и два других чудовища не вернутся. Он не знал наверняка. Просто в душе его теплилась слабая надежда – человеку нужно что-то, за что можно цепляться.
   Плотно сжав губы, он мрачно подтаскивал выбеленные скелеты к краю палубы и спихивал их за борт, следя, как они тонут, исчезая из вида. Затем, подавив ужас, Йенси направился к трюму и спустился в угрюмые недра корабля. С дрожью отвращения попятился он от ящиков. Вырвав с корнями (к которым прилипли комки могильной земли) кошмарные лозы, он отнес их наверх и тоже швырнул в океан.
   После этого он обошел весь корабль из конца в конец, но ничего не нашел.
   Йенси поднял якоря, надеясь, что волны сами понесут корабль, вырвут его из кольца мстительного тумана. Затем он принялся расхаживать взад и вперед, бормоча себе под нос и пытаясь собраться с духом для самой кошмарной части дела.
   Океан темнел, и чем гуще становились сумерки, тем больше вырастал ужас моряка. Он знал, что «Голконда» дрейфует. И знал, что немертвые обитатели корабля разозлятся на человека за то, что он позволил судну уплыть от их источника пищи. Да, разозлятся – после того как вновь восстанут от своего вынужденного сна.
   Есть лишь один способ защититься от них. Кошмарный способ, он уже пугал Йенси. Тем не менее он обшарил палубу в поисках шила для плетения каната – и нашел его; после этого моряк вновь медленно спустился в трюм.
   Кол, вогнанный в сердце каждого из жуткой троицы…
   Шаткие ступени окутали плотные тени. Солнце уже умирало, тонуло в пелене зловещего тумана. Он взглянул на тусклый багровый шар в кровавом кольце и понял, что должен торопиться. Йенси проклинал себя за то, что тянул слишком долго.
   Это было трудно – спускаться в черный как смоль трюм, чувствуя лишь трухлявые доски под ногами и надеясь лишь на удачу. Лестница предостерегающе скрипела под сапогами. Он поднял руки, нащупав настил палубы.
   И вдруг поскользнулся.
   Нога, вставшая на край нижней ступеньки, неловко подвернулась, и Йенси упал головой вперед. Он закричал. Шило выпало из его руки и стукнулось об один из ящиков внизу. Человек слепо нашаривал опору. От толчка при падении что-то вылетело у него из-за пояса. И в тот момент, когда голова его встретилась с одним из длинных ящиков, он понял, что Библия, защитившая его в прошлый раз, больше уже не с ним.
   Но он не совсем потерял контроль над собой. Яростным усилием воли моряк встал на колени, шаря вокруг в поисках черной книги во мраке трюма. Жалкое всхлипывание срывалось с его дрожащих губ.
   Негромкий ликующий смех раздался во тьме рядом с ним. Он резко отшатнулся – так резко, что снова растянулся на полу.
   Слишком поздно. Она уже стояла рядом, жадно взирая на человека. Странное голубое сияние окружало ее лицо. Девушка была дьявольски прекрасна, когда, пошарив в своем гробу, начала очерчивать Библию кругом, пользуясь куском какого-то мягкого, дегтеобразного вещества, который сжимала в бледных пальцах.
   Йенси качнулся к ней, ища силы в отчаянии. Она выпрямилась, подавшись навстречу ему. Губы ее искривились, обнажив белоснежные зубы. Кольцо девичьих рук обвило мужчину, прекращая борьбу. Господи, как же сильны эти руки. Он не мог противиться им. На него вновь навалилась апатия, вялая покорность. Йенси упал бы, но девушка держала его.
   Держала, но не касалась губами. За ее спиной выступили из мрака две другие фигуры. Свирепый Папа Бокито сердито уставился на человека; и крысиные, тлеющие глазки Серафино, полные голода, тоже вонзились в него. Страгелла, несомненно, боялась их.
   Йенси оторвали от земли и быстро и легко понесли по лестницам, по коридорам, сквозь клубящееся одеяло адского тумана и тьму, в каюту, где лежал мертвый Миггз. Пока вампиры тащили человека, он лишился чувств.
   Когда Йенси открыл глаза, он не мог сказать, сколько он пробыл в забытьи. Кажется, долго, очень долго. Рядом с ним сидела Страгелла. Он лежал на койке в каюте, на столе горела лампа, безжалостно освещая обмякшее тело Миггза.
   Йенси испуганно ощупал свое горло. Отметин не было – пока не было.
   Затем он услышал голоса. Папа Бокито и старуха с лицом хорька спорили с девушкой. Старика явно сердила ее холодная, собственническая улыбка.
   – Нас относит от островов-тюрем, – рычал Папа Боки-то, с нескрываемой ненавистью зыркая на Йенси. – Это его работа, он поднял якорь. Если ты не поделишься им с нами, мы погибнем!
   – Он мой, – пожала плечами Страгелла, снижая голос до убедительного шепота. – Вы получили другого. А этот мой. Я заберу его!
   – Он принадлежит нам всем!
   – Почему? – улыбнулась Страгелла. – Потому что увидел ночь воскресения? Ах, он первый, кто узнал наш секрет.
   Глаза Серафино сузились, превратившись в булавочные головки. Она резко подалась вперед и стиснула плечо девушки.
   – Довольно спорить, – прошипела старуха. – Скоро рассветет. Он принадлежит нам всем, потому что увел корабль от островов и раскрыл нашу тайну.
   Слова эти, точно сверло, вонзились в мозг Йенси. Ночь воскресения!
   Здесь скрывался зловещий смысл, и он решил, что знает его. Глаза, должно быть, выдали его мысли, поскольку Папа Бокито подался ближе и с победным ворчанием ткнул в лицо человека длинным костлявым пальцем.
   – Ты видел то, что не видели больше ничьи глаза, – прорычал старик с горечью. – И поэтому теперь ты станешь одним из нас. Страгелла хочет тебя. Она получит тебя навечно – на долгую жизнь без смерти. Ты понимаешь, что это значит?
   Йенси испуганно мотнул головой.
   – Мы немертвые, – скосил глаза Бокито. – Наши жертвы превращаются в таких же, как мы, и так же жаждут крови. Ночью мы свободны. Днем возвращаемся в наши могилы. Вот почему, – он с омерзением ткнул пальцем вверх, в сторону палубы, – те, другие, так и не стали подобны нам. Они не были похоронены, у них нет могил, в которые можно спуститься. Каждую ночь мы даем им жизнь, просто развлекаясь, но они не принадлежат братству – пока.
   Йенси молча облизнул губы. Теперь он понял. Такое происходит каждый раз. Вновь и вновь повторяется ночная пантомима, в которой мертвые оживают и заново проигрывают события той ночи, когда «Голконда» стала кораблем преисподней.
   – Мы цыгане, – торжественно и злобно заявил старик. – Когда-то мы были людьми, жили в прелестном маленьком лагере в тени высоких пиков, в лощине у реки Моравы, что в Сербии. То было во времена Милутина, ^[1]шесть веков назад. Потом вампиры холмов пришли за нами и забрали нас всех. Мы жили жизнью немертвых, пока в ущелье не осталось больше крови. Тогда мы отправились к берегу, мы трое, забрав с собой землю с наших могил. И стали жить там, живые ночью и мертвые днем, в прибрежных деревнях Черного моря, пока не решили отправиться в дальние края.
   Хриплый голос Серафино перебил его:
   – Торопись. Скоро рассвет!
   – Мы раздобыли места на «Голконде» и тайно пронесли в трюм ящики с могильной землей. А на корабле свирепствовали холера и голод. В шторм он сел на мель. И вот – мы здесь. Но на островах нашлось вдоволь крови, красавчик, и мы закрепили «Голконду» на рифе, там, где жизнь была под рукой!
   Йенси вздрогнул и зажмурился. Он не понимал всех слов, Бокито говорил на цыганском жаргоне. Но тем не менее понял достаточно, чтобы прийти в ужас.
   А старик тем временем перестал злорадствовать. Он отступил, глядя на Страгеллу. А девушка расхохоталась – сумасшедшим, квохчущим, победным смехом обладателя. Она наклонилась, и тусклый свет лампы, который она перестала заслонять, упал на распростертое тело Йенси.
   И Страгелла отпрянула со злобным рычанием. Глаза ее расширились от отвращения. На груди человека сияло распятие – вытатуированные Крест и Спаситель, несмываемый рисунок, запечатленный на коже навеки. Страгелла отвернулась, заслонив глаза и яростно проклиная моряка. Попятившись, она схватила своих компаньонов за руки и показала дрожащим пальцем на то, что оттолкнуло ее.
   В наступившей тишине туман в каюте, казалось, сгустился еще плотнее. Йенси с трудом сел и привалился к стене, ожидая, когда вампиры нападут на него. Он знал, что все кончится в один миг. А потом он присоединится к Миггзу – на горле его останутся такие же жуткие отметины, а губы Страгеллы заалеют еще сильнее от его высосанной крови.
   Но вампиры держались поодаль. Туман поглотил их, сделав почти неразличимыми. Человек видел лишь три пары фосфоресцирующих глаз, которые становились все больше, все шире от разгорающегося в них ужаса.
   Он закрыл лицо руками, но вампиры не шли. Йенси слышал, как они бормочут что-то, перешептываясь. А еще он смутно различил еще один звук, очень-очень далекий. Волчий вой.
   Койка под ним качалась в такт с кораблем. «Голконда» плыла, и плыла быстро. Поднявшийся откуда ни возьмись штормовой ветер пел панихиду в трухлявых снастях высоко над палубой. Моряк слышал его стоны и свистящее дыхание – словно там, наверху, пытали на дыбе человека.
   Три пары мерцающих глаз придвинулись ближе. Шепоток затих, и коварная притягательная улыбка легла на лицо Страгеллы. Йенси закричал и прижался к стене. Очарование крадущейся девушки околдовывало его. Она заслоняла ладонью глаза, чтобы уберечь их от вида распятия. А другая рука вампирши тянулась к человеку с зажатым в ней комком того самого похожего на смолу вещества, которым она очертила Библию!
   Йенси понял, что она сделает. Эта мысль хлестнула его, как ледяной порыв ветра, полный страха и безумия. Она будет подбираться все ближе и ближе, пока рука ее не коснется его плоти. Затем Страгелла обведет черным кругом вытатуированный на груди моряка крест и убьет его силу. Йенси станет беззащитен. А потом – безжалостные губы на его шее…
   Бежать некуда. Папа Бокито и толстуха, злорадно усмехаясь, загородили путь к двери. А алебастровая рука Страгеллы тянется, тянется…
   В сознание человека проникал рев прибоя, очень близкого, очень громкого, бьющегося о стены наполненной туманом каморки. Корабль кренился, тяжело качаясь на высокой зыби. Должно быть, прошли часы. Долгие часы тьмы и ужаса.
   И тут она прикоснулась к нему. Липкая дрянь обожгла грудь и медленно поползла по кругу. Йенси отшатнулся, споткнулся, упал, и девушка навалилась на него.
   Под его истерзанным телом пол каюты раскололся на куски. Корабль содрогнулся сверху донизу от жестокого удара; погнившие доски разлетались в щепки.
   Лампа кувыркнулась со стола, погрузив каюту в полутьму. В иллюминатор сочился серый свет. Обращенное к Йенси лицо Страгеллы превратилось в прекрасную в своей ярости маску. Она отпрянула и злобно заорала на Папу Бокито и старую каргу:
   – Назад! Назад! Мы слишком долго ждали! Уже утро!
   Она кинулась к старикам и схватила их за руки. Губы девушки искривились, все тело тряслось. Она толкнула своих спутников к двери и последовала за ними по мрачному коридору, но напоследок повернулась к Йенси с гневным нечестивым рыком проигравшего. И скрылась с глаз.
   Йенси безвольно лежал в углу. Когда же, собравшись наконец с силами, он поднялся на ноги и вышел на палубу, солнце сияло высоко в небе, разбухшее, кроваво-красное, пытаясь пробить пелену клубящегося вокруг корабля тумана.
   Накренившийся корабль качался на волнах. А всего в сотне ярдов, над поручнями – о благословенное, посланное небесами зрелище! – виднелась земля, полоса пустынного, окаймленного джунглями берега.
   И моряк решительно приступил к работе – к работе, которую требовалось закончить быстро, до того, как его обнаружат прибрежные жители и сочтут полным психом. Вернувшись в каюту, он подобрал масляную лампу и отнес ее к открытому трюму. Затем, выплеснув горючую жидкость на древнее дерево, бросил на палубу зажженную спичку.
   Развернувшись, он шагнул к перилам. Крик агонии, долгий, потусторонний крик взлетел за его спиной. А потом моряк перемахнул через поручни и погрузился в волны прибоя.
   Когда двадцать минут спустя Йенси выбрался на пляж, «Голконда» уже превратилась в ревущую топку. Рычащее пламя рвалось к небесам, пробивая адский покров тумана. Йенси угрюмо отвернулся и побрел вдоль берега.
   Оглянулся он лишь через час упорной ходьбы. Лагуна была пуста. Туман исчез. Солнечные лучи заливали теплым сиянием морскую гладь.
   Еще через несколько часов он добрел до поселения. Люди подходили к моряку, заговаривали с ним, задавали вопросы. Показывали на белоснежные волосы пришельца. Ему сказали, что он в порте Блэр, на самом южном из Андаманских островов. А после, заметив странный блеск его налитых кровью глаз, отвели в дом губернатора.
   Там он рассказал свою историю – рассказал неохотно, потому что ожидал неверия и насмешек.
   Но губернатор лишь бросил на него загадочный, покровительственный взгляд.
   – Вы не ожидали, что я пойму вас, так? Кто знает, кто знает, сэр. У нас штрафная колония, остров-тюрьма. За последние несколько лет больше двухсот наших каторжников умерли при весьма странных обстоятельствах. У всех обнаружилось по две крошечные ранки на горле. И потеря крови.
   – Вы… вы должны уничтожить могилы, – пробормотал Йенси.
   Губернатор кивнул – молча, многозначительно.
   Йенси вернулся в большой мир. Один. И навсегда остался один. Люди заглядывали в его лицо и шарахались, встретившись с диким, загнанным взглядом его глаз. Они видели распятие на его груди и удивлялись, отчего днем и ночью он носит рубаху распахнутой, выставив напоказ искусную татуировку.
   Но их любопытство так и не было удовлетворено. Разгадку знал только Йенси; а Йенси молчал.