Ким Анатолий. Собачонка Оори

   А между тем начальнице школы очень понравилась нежная, белолицая Миндя, и она дома рассказала старухе-матери о новой ученице. Мать тоже заинтересовалась и велела привести девочку к себе. Тронутая рассказом о многих горестях и печалях сироты, знатная старуха решила ее удочерить.
   Собачка же Оори пошла бродить по дорогам и вскоре оказалась в Сеуле. И там она среди тысяч других следов учуяла след своего любимого хозяина. И вот он как-то вышел из дома и увидел, что под воротами стоит черная дворняжка, смотрит на него и виляет хвостом! Так и бросился к ней Пак, обнял ее и прижал к себе. Затем привел собачонку Оори в дом, все рассказал жене и велел до самой смерти кормить славного песика, напомнившего ему о дорогих людях и о милой родине. Между тем должно сказать, что и My Гун-Хва, жена Пака, когда-то училась в школе при “Убежище для беглых жен” и что она когда-то также была удочерена знатной старухой, попечительницей приюта для женщин, которые не захотели больше терпеть унижений и жестокости от своих мужей. Два раза в году My Гун-Хва обязательно навещала свою приемную мать, коей стольким была обязана. Ведь та когда-то даже купила винную лавку для нее.
   Дорога от Сеула до женского приюта была немалой, но My Гун-Хва всегда охотно пускалась в путь. На этот раз ее сопровождала собачонка Оори, бежала впереди своей новой хозяйки, которой было удивительно, что собачка ведет так уверенно, никуда в сторону не сбивается, словно хорошо знает эту дорогу.
   Ведь My Гун-Хва было неизвестно, что Оори и на самом деле знает дорогу от
   Сеула до “Убежища для беглых жен”!
   А там, в доме попечительницы, куда трактирщица My Гун-Хва привела собачонку
   Оори, ее увидела Миндя, самая первая хозяйка. И тоже со слезами кинулась обнимать черную собачку. Удивление женщин было велико! Они сели в уютном месте на веранде и стали рассказывать друг другу обо всем, что с ними приключилось.
   И когда выяснилось, кто же стал супругом трактирщицы My Гун-Хва, произошло следующее. Она заявила перед всеми, что должна отказаться от мужа, уступить его в пользу Минди. У нее, мол, больше прав на него, ведь она была нареченной невестой Пака. Однако Миндя тоже отказалась от своих прав:
   – Я была лишь сговорена покойным отцом за Пака, а вы спасли ему жизнь.
   Вернулась My Гун-Хва домой, все рассказала мужу. И когда дошла до того места, где поведала о трогательной встрече дворняжки Оори с прежней хозяйкой, у Пака потемнело лицо. Он надолго умолк, потупившись. И тогда жена стала утешать его:
   – Не стоит переживать. Я знала, что тебе захочется увидеть ее, потому и пригласила к нам. Скоро она придет в гости.
   И через некоторое время состоялась наконец встреча между двумя нареченными, которых разлучили злые люди. Пришла Миндя в дорогих нарядах, что были куплены для нее приемной матерью, попечительницей женского приюта, и выглядела девушка прекрасной, как фея-небожительница. Хозяйка усадила молодых людей, сама села рядом и повела такой разговор:
   – Когда-то по окончании школы при убежище жен я вынуждена была думать о том, как жить дальше. Моя приемная матушка спросила, пойду ли я замуж, если она через сваху найдет хорошего жениха. На что я ответила, что замуж идти желания нет, но, если матушка поможет мне приобрести винную лавку, я лучше займусь торговлей. Приемная матушка была удивлена таким моим решением, но не отказала мне. А я долго и усердно работала – и вот накопила за это время немало денег… Я ведь матушке не все сказала, когда просила не выдавать меня замуж. Хотелось мне когда-нибудь заработать много денег и пойти учиться в университет. И вот теперь такое время наступило для меня. Я оставляю вас в своем доме, живите вместе и продолжайте дальше дело. “Винный дом у дядюшки
   Карпа” приносит неплохие доходы. А я уже решила – поеду в Японию учиться в
   Токийском университете. Как закончу универ- ситет – тогда и вернусь.
   Долго ли, коротко – но прошло с тех пор ровно пять лет, и вот однажды пришло письмо из Японии, в котором сообщалось, что госпожа My Гун-Хва завершила учебу и собирается возвращаться домой. Стали готовиться к почетной встрече хозяйки.
   За время ее отсутствия у Пака и Минди Шек родилось трое детей. Вернулась My
   Гун-Хва, стали жить все вместе, и вскоре у нее также родился ребенок. Дом стараниями рачительных хозяев процветал, прикупили рядом еще земли и построили большой ресторан под названием “Небесная река”.
 

Дом с чертями

 
   В старину жили два брата, старший Удунди и младший Саридун. Отцовское подворье и земля по смерти родителя достались, как это было положено, старшому, и он стал гнать из дому меньшого. Тот заплакал от обиды, но делать было нечего, ушел.
   Очутился вдали от дома, в пустынном месте, неведомо где. Присел отдохнуть под большим придорожным деревом. Вдруг упало ему на голову что-то круглое, скатилось на землю – дерево-то оказалось ореховым! Подобрал Саридун орех и спрятал за пазуху, приговаривая:
   – Это для матушки, если домой вернусь.
   Упал другой орех и третий, и все их положил за пазуху, каждый раз произнося вслух:
   – Это для старшего брата, хотя он и выгнал меня из дома.
   – А это для моей жены, которая скоро должна родить и не могла покинуть дом, чтобы пойти со мной бродяжить.
   И только когда свалился на землю четвертый орех, Саридун сказал:
   – Вот этот орех я, пожалуй, съем сам, когда сильно проголодаюсь.
   Отдохнул он, поднялся и отправился дальше. К вечеру подошел к какому-то заброшенному дому с дырявой крышей, с пустыми окнами.
   Страшновато было, но что делать. Решил ночевать. Внизу все в пыли, в паутине, – пришлось лезть на чердак, где оставалась старая солома. Залег там, очистил орех, положил в рот и только хотел разгрызть его, как вдруг внизу зашумело, застучало – явились бесы-токеби, тоже, видимо, на ночевку.
   Повозились они, пристроились, утихомирились, потом начали разговаривать, новости друг другу рассказывать.
   – Слыхали, нет, почтенные? Брат родного брата выгнал из дома,- говорил старый бес. – А он оказался добрым, тот, которого прогнали. Сидел я на дереве, бросался в него орехами, так он не стал есть их, а отложил про запас: для матери, для брата, для жены. Только последний орешек для себя оставил…
   – Бедняку этому невдомек, наверное,- сказал бес помоложе,- что в дворовом колодце, мимо которого он сегодня прошел в двух шагах, спрятан клад с несметными сокровищами…
   – Тише ты,- прервал его старый бес.- Чего об этом болтать. Спать давайте.
   И тут Саридун раскусил орех. Щелкнуло столь громко, что бесы перепугались: балки трещат! Как бы крыша не рухнула на голову! И в единый миг их словно вымело из старого дома.
   Когда рассвело и время нечисти миновало, путник слез с чердака и нашел во дворе упомянутый бесовнею колодец, который уже давно, видимо, высох и почти обрушился. Спустившись на дно его, Саридун откопал котел, полный золота, серебра, изумрудов и жемчугов.
   Значит, вернулся он на родину, купил много хорошей, плодородной земли, отгрохал высоченный дом с загнутыми углами крыши. Забрал к себе жену с ребенком, старую матушку и зажил барином.
   Не выдержал, пришел к нему Удунди. Расскажи да расскажи, дескать, как получилось, что ты вдруг разбогател. А младший ничего-то и скрывать не стал, обо всем поведал так, как оно и было. Мол, когда выгнали его, он отправился по такой-то дороге, отдыхал под деревом, набрал орехов, потом далее наткнулся на дом с чертями… И обо всем, что дальше было, также рассказал
   Саридун.
   – Ну-ка, прогони и ты меня! – выслушав его, так и подскочил на месте старшой. – Гони скорее!
   – Как так! – удивился меньшой. – С чего бы это?
   – Да ни с чего! Просто дай мне пинка под зад,- упрашивал Удунди.
   – Не могу,-отказывался Саридун.
   Тогда старшой заорал, замахал руками и побежал, направляясь прямехонько к той дороге, о которой только что поведал ему младший брат.
   Долго ли, коротко – пришел он наконец к ореховому дереву. Сел под ним отдыхать. Стали падать орехи – и первый же орех Удунди сгрыз сам. Второй – сунул за пазуху, молвив: “Для жены”. Третий – “Для сына”. Когда же упал четвертый орех, он ничего не сказал, а молча кинул его за пазуху, вскочил и помчался дальше по дороге.
   Добрался до заброшенного дома, влез на чердак. Пришли в темноте бесы-токеби, долго возились внизу, устраиваясь на ночлег, потом стали рассуждать.
   – Говно такое, этот старший-то,- сказал пожилой бес.- Орехи ему подкидывал, так он сперва сам сожрал, после для жены и для сына запас. А про родню и старую мать даже и не вспомнил!
   – Так- то он уважает своих родителей,- с осуждением произнес молодой бес, – которые ему свое имущество по наследству передали! А младший-то молодец. Не обиделся на родителей, сам на спине перенес мать в свой дом – чтобы допокоить ее в почете и уважении.
   Надоело Удунди слушать все это: хорошее про младшего брата, плохое о себе.
   Положил он на зуб орех и с треском разгрыз его.
   Тут бесы так и взвились, заулюлюкали, захрюкали, грозно провозгласили:
   – Да он тут, оказывается, этот нечестивец! Ну-ка, изловить подлеца!
   Они все скопом кинулись на чердак, откуда и сволокли вниз еле живого от страха Удунди.
   Что нам остается сказать про его конец? Да только то, что рассерженные черти отволтузили Удунди как следует, а потом сняли с него штаны, ухватились за этот самый конец и вытянули его на три метра. Так и носит его в мешке, перекинув через плечо, – говорят, до сих пор носит.
   Байки по Ким Сондари
   Угостил студентов
   В давние времена жил Ким Сондари, в молодости служил наемным солдатом, под старость стал никому не нужен. Вот и стал он свободно бродить по всей Корее, ибо не имелось у него ни кола, ни двора, ни семьи – всего того, что привязывает человека к одному и тому же месту.
   Захотелось ему побывать в Сеуле, стать причастным к столичной жизни, хватануть роскоши и прелестей столицы на все деньги, которые только и сумел накопить к тому времени. А накопил он почти что ничего да еще столько же, поэтому его особенно манило в столицу. С тем и вышел на большую дорогу, которая вела прямехонько в Сеул.
   В пути он в одном городке нагнал студентов, которые тоже направлялись к столице. Они всей своей дружиной уныло сидели на краю дороги.
   – Чего такие невеселые?- спросил у них Ким Сондари.
   – Кушать хочется, дядя,- ответили студенты. – Сил нет. Давно не ели.
   – А вон продавец сладостями. Купите себе сладостей.
   – Купили бы, да денег нет. А за так он и понюхать не даст своего товару.
   – Дело известное, торгаши – они такие. Но ничего, я вас угощу бесплатно, – пообещал Ким Сондари студентам и подозвал уличного торговца, который нес короб с разными заманчивыми яствами.
   Сондари велел ему раздать весь товар студентам, заверив дебелого, как пампушка, толстого коробейника:
   – За все я плачу.
   Студенты весело налетели – и вмиг очистили короб со сладостями. Ким Сондари незаметно подмигнул им: мол, теперь исчезните, и молодые люди, дружно поблагодарив его, ушли. А бродяга Сондари, помахав им ручкою вослед, обернулся к торговцу сластями и сказал:
   – Денег с собой не ношу. Идемте со мной, дома у меня и получите.
   Он привел толстого коробейника к одному большому дому с просторным двором.
   Пройдя за ворота, Ким Сондари и его спутник увидели вола, что стоял на привязи, дремал у забора.
   – Вот какие у меня работники! – воскликнул Ким Сондари. – Чистое наказание!
   Вола давно пора перегонять на другое место, к свежей травке, а эти бездельники разбежались куда-то.
   С этим он отвязал веревку, которою вол был привязан к забору за кольцо в ноздрях. Затем, как бы спохватившись и вспомнив про торговца, Сондари сунул ему в руку веревку и сказал:
   – Вот, постойте, подержите. А я быстренько зайду в дом, вынесу денег.
   С этим мошенник и оставил на месте простоватого коробейника, а сам через внутренний двор, что находился за домом, смылся из усадьбы и был таков.
   Отправляясь дальше в сторону Сеула, Ким Сондари был вполне уверен, что торговец сластями все еще терпеливо ждет его возвращения, держа вола на веревке, – но навряд ли дождется!
   В Кансане, в глухомани
   Забрел Ким Сондари в Кансан. Ну, тамошние люди – не то чтобы тупые, а не петрят ни в чем и все-то понимают наперекосяк. Бьют лопатой по луне, когда она в луже отражается, надеются отколоть от золотой луны хотя бы маленький кусочек.
   Вот сами посудите. Некто Пя выдавал дочь замуж, однако зятя брал к себе примаком. В назначенный день прибыл к невесте жених, а она как раз свалилась с простудной лихорадкой. Тестю было неудобно перед зятем из-за такой неожиданной передряги, и он решил как-нибудь выйти из положения.
   Неподалеку жила такого же возраста девушка, дочь соседа, и, не долго думая,
   Пя отправился к нему и попросил одолжить эту дочку – для нужд своего огорченного зятя – всего на одну ночь. Соседи девушку не дали, мол, целая же она, как так можно! В гневе вернулся Пя от соседа и перед заезжим человеком высказал следующее:
   – Вы только подумайте! Еще сосед называется! У меня так недавно брал новенькую лопату, чтобы говно чистить в сортире, а тут дочь свою не дал – и всего-то на одну ночку! Какие на свете люди бывают!
   Проучил сеульца
   Наконец-то Ким Сондари попал в Сеул. Идет по торговой площади, видит немало дивного. Но не подает вида – мол, все мне нипочем. Набрел на красильный ряд.
   А там стоят на огне котлы, в которых варятся разные коренья, используемые для получения краски. Выглядит весьма заманчиво, и запах приятный. Ким
   Сондари как раз изрядно проголодался, и вид разваренных кореньев пробудил в нем аппетит. Стал глотать слюнки. Принял он варево за неизвестное ему столичное кушанье. Спрашивает у торговца:
   – Продается ли это, уважаемый?
   – А чего же, можно и продать,- отвечает красильщик, весь пестрый от краски, похожий на болотного черта.- Плати только денежки.
   Пошарил Ким Сондари в карманах, наскреб кое-какую мелочишку.
   – Хватит ли этого?- спрашивает.
   – Пожалуй,- отвечает красильщик.
   Захватывает из остывшего котла вываренных кореньев, сколько рука ухватила, и передает Ким Сондари.
   Зашел он в какой-то ближайший переулок, сел на придорожный камень и стал угощаться. Не понравилось. Пресно, невкусно и язык дерет.
   Тут набредает на него какой-то прохожий, столичный щеголь в трехэтажной шляпе. Смотрит с удивлением на то, что ест Ким Сондари, и потом насмешливо вопрошает:
   – Ты чего это, дурак неотесанный, деревенщина, жрешь такую гадость? Это же корешки на краску!
   Смекнул тут Ким Сондари, что дал маху, однако признаваться в том перед сеульцем не захотел. Как ни в чем не бывало дожевал и проглотил несъедобу.
   Потом отвечает:
   – Да я же это, почтенный, ради здоровья. Лечусь этим.
   – От какой болезни?
   – Да вот, от желудка.
   – Что ты говоришь! – так и взвился сеулец. – И помогает?
   – Еще как! Только этим и держусь, а то бы давно помер.
   – Вот и я уже много лет маюсь желудком. Чего только не перепробовал для лечения – не помогает!
   – Вот корешков и попробуй.
   – А сколько надо съесть, чтоб выздороветь?
   – Для начала три горсти,- посоветовал Ким Сондари. Сеулец сорвался с места в карьер и полетел на торговую площадь. Ким Сондари поспешил за ним. Видит- купил тот вареных кореньев, шмыгнул за угол – и давай жрать!
   Тут-то и подскочил Ким Сондари к щеголеватому сеульцу, влепил ему здоровенную оплеуху.
   – За что?!- опешил тот, роняя изо рта красильные корешки.
   – А за дурака! Ты хотел посмеяться надо мной, ан выходит, что это я посмеялся над тобой! Теперь-то кто из нас двоих дурак?
   Оставил столичного щеголя стоять с широко разинутым ртом и, довольный собою, направился дальше по рынку.
   Воскрес из мертвых
   В Сеуле Ким Сондари попал в руки “котов”. Сутенеры не раз подходили к нему на улице и вкрадчиво шептали на ухо одно и то же: “Женщина… Красивая женщина. Пойдемте, адяси, со мной”. Слушал их, слушал мужик, гуляя по столице, затем не выдержал, поплелся за одним из них – рябым, курносым, бедовым. Тот привел Ким Сондари в какой-то темный квартал, на кривой, тесный переулок шириною в пять шагов, и завел в некий дом. Там действительно оказалась женщина, – не поймешь, красива или нет, потому что вся была вымазана белилами, а брови толсто наведены угольным карандашом.
   Без лишних слов женщина раздела гостя, сама разделась и легла с ним в постель. И только Ким Сондари хотел завести с нею разговор, чтобы хоть немного оттянуть время, как раздался сильнейший стук в дверь. Тут женщина и заговорила наконец. Испуганным голосом сообщила:
   – Недавно умер муж… Похоронили неделю назад…Чем-то недоволен остался – вот и пришел назад мертвец… Бегите немедленно, адяси, не то загрызет вас!
   У Ким Сондари все похолодело внутри. Не помня себя, раздвинул створки окна, голым выпрыгнул на улицу. Опомнился и сунулся было обратно в окно:
   – Одежду выкиньте…
   Но в доме уже начался жуткий тарарам, что-то там с грохотом падало на пол, со страшной силою ударяло в стену. Мертвец разбушевался, видимо, не на шутку! Ким Сондари поскорее дал деру. Бегал, бегал по темным незнакомым улицам, шарахаясь от малейшей тени, пока, увы, не начало светать. Тут он и понял, что приходит ему конец, потому что предстать голым перед сеульскими жителями было равносильно смерти! Выбежал на берег какой-то грязной канавы, упал на землю и притворился мертвым.
   А вскоре приблизился к нему некий человек, из тех, которые бормочут себе под нос, сами с собою разговаривают. Этот остановился над голым Кимом и обрадованно залопотал:
   – Вот мертвое тело! Видно, убили, ограбили и в сточную канаву выбросили. Но для меня это большая удача! Отрежу яйца – ведь из них можно приготовить превосходное снадобье!
   Тут Ким Сондари вскочил как ужаленный и вцепился в человека, принялся шерстить его вдоль и поперек!
   – Попался, злодей! Выследил я тебя! – кричал Ким. – Так это ты, оказывается, у моего мертвого брата муды вырезал, пока он лежал в гробу! А теперь живого человека хотел кастрировать! Ну-ка, если хочешь остаться в живых, немедленно скидывай штаны!
   Тот послушно выполнил команду, испуганно бормоча под нос:
   – Ожил, гляди-ка… Воскрес из мертвых.
   Надел Ким Сондари чужие штаны на себя, сразу повеселел.
   – Теперь шагай вперед – и до начальства! Сам иди и сдавайся стражникам. А я пойду сзади и буду издали следить за тобой, чтобы ты не сбежал, мотая дрынги-дрынги- своими причиндалами.
   Ким Сондари шутил, как всегда, но человек, стоявший перед ним без штанов, не понял этого и страшно перепугался.
   – Почтенный! Да как же это я предстану перед начальством в таком виде? Ведь и на самом деле – дрынги-дрынги – вон, до колен мотаются! Неприлично как-то… Меня же палками забьют!
   – А что ты предлагаешь? – как можно строже спрашивал Ким Сондари.
   – Надо сначала зайти ко мне домой. Это совсем недалеко отсюда…
   – Зачем?
   – Я хоть штаны другие надену. Да и для вас рубашка найдется.
   – Ну, добро,- согласился Ким Сондари. – Веди к себе домой.
   Пришли туда. Это оказался довольно большой дом, и семья у человека имелась, и в доме во всем был виден достаток. Хозяин занимался собирательством лекарственных трав и изготовлением снадобий от самых разных недугов, йем и зарабатывал недурно.
   – Не знаю,- сказал он,- кто кастрировал вашего покойного брата. Но это не я!
   Потому что до сих пор никогда ничего и не пытался отрезать у трупов! Вы первый, на чьи яички я, несчастный, позарился…
   – Ха! Верить или не верить? – отвечал Ким Сондари. – Откуда мне знать, что ты за человек.
   – А поживите у меня, так и узнаете,- стал уговаривать хозяин Кима.-
   Отдохните, подлечитесь, если чем больны.
   И Ким Сондари таки дал себя уговорить: остался у лекаря, и отдохнул, и подлечился. Была у него одна постоянная болезнь, которая обострилась за последнее время. Называлась эта болезнь бедностью или безденежьем – называй как хочешь.
   Итак, хорошо отдохнувший, славно подлечившийся, разодетый стараниями хозяина во все новое, дорогое, словно какой-нибудь барин-янбань,- только через несколько дней покинул Ким Сондари дом лекаря. За все это время ни разу не помянул своего покойного брата, которого никогда у него и не было.
   И вот, гуляя в новом виде по Сеулу, нашел тот злачный квартал, и узенькую улочку, и дом, где его ограбили. Зашел туда, даже не сняв у порога обуви, ногою отшвырнул дверь. Продажная женщина как увидела его, так и обомлела вся, потому что узнала его. В новом дворянском платье, в многоэтажной шляпе из конского волоса – он очень понравился ей. Заметив это, Ким спросил без обиняков:
   – Ты пошла бы за меня замуж?
   – Я? Да с превеликой охотой! – отвечала та.
   – А я никогда бы на тебе не женился, на твари этакой,- как отрезал Ким
   Сондари, повернулся, вышел из дома. Плюнул на порог и пошел восвояси, заложив руки за спину и выпятив живот – словно и на самом деле важный барин.
   Продал Тэдонган
   Говорят, что Ким Сондари в конце концов разбогател. И случилось это вот каким образом. Узнал он в Сеуле, что один высокородный вельможа, образованный, но на удивление ничего не понимающий в простых человеческих делах, получил губернаторство в отдаленной провинции. И когда вельможу, в окружении стражи и приспешников, понесли в паланкине к месту службы, Ким
   Сондари опередил процессию и у одного селения, что на реке Тэдонган, стал поджидать ее прибытия…
   В этом месте река протекала по просторной долине и переход от берега к реке, покрытой снегом, был почти незаметен. По зимнему времени дорога к месту губернаторства вельможи шла прямо через Тэдонган. И Ким Сондари, рассказывают, устроил там, на заснеженном льду реки, небывалую потеху для всего честного народа.
   Он попросил крестьян этой местности разбросать на снегу, по обе стороны от дороги, пересекавшей широкую реку, рисовой соломы и шелухи, оставшейся после обмолота зерна. Также попросил он поставить сверху над прорубью, из которой жители села брали воду, деревянный сруб, какой обычно делается в колодцах.
   Затем уговорил местных жителей, чтобы они разбросали по берегу вдоль дороги куриные и утиные яйца. К тому же раздал женщинам много мелких монет. Все эти приготовления были совершены вот для чего.
   Когда процессия с паланкином, в котором восседал вельможа, подошла к реке, он увидел, как множество людей бродят по снегу и что-то собирают в корзинки.
   Новоиспеченный губернатор спросил через своего посланца, чем они заняты. Те ответили: мол, на это место зимой и летом прилетают дикие птицы и прямо на земле несут яйца. Людям приходится только собирать их в течение всего года.
   Далее смотрит вельможа: у колодца выстроилась длинная очередь женщин с ведрами, все они берут воду и выкладывают за это денежки. Собирает же плату некто с огромным кошельком, висевшим на ремешке через шею. Остановил процессию высокородный чиновник и, отдернув в сторону занавеску паланкина, подозвал человека, спросил:
   – Эй ты, почему берешь плату за воду?
   – Потому что колодец стоит на моей земле, вода в нем не простая, а волшебная. Кто пьет ее – не стареет. Вот этим женщинам – всем уже по сто лет.
   Так отвечал Ким Сондари образованному, но глупому чиновнику, родившемуся и выросшему во дворце и совершенно не знавшему обычной жизни. Тот посмотрел на солому, разбросанную по всей реке, и спросил:
   – Так это огромное поле – кому оно принадлежит? Тебе?
   – Конечно мне! – отвечал Ким. – Эта волшебная земля – наследие моих предков, которым особенно благоволило небо.
   – Не продашь ли ты эту землю мне?- стал рядиться вельможа.- Могу тебе сказать, что я назначен управлять соседней губернией. Но я хотел бы иметь и этот участок земли, где находится волшебный колодец.
   – Земля, как видите, большая, конца и края не видать. Колодец действительно волшебный. Дикие утки столько яиц приносят, что люди, которым я разрешаю бесплатно собирать яйца, не успевают их съедать. Достанет ли всех ваших денег, ваше превосходительство, чтобы выкупить такую землю?
   – А сколько это стоит?- начал прицениваться губернатор.
   – Миллион,- ответил Ким Сондари.
   – Это для меня не деньги,- ответил губернатор и тут же выложил требуемую сумму.
   После чего с легким сердцем отправился далее к новому месту службы, где он намеревался немедленно ограбить народ, задушив его поборами, и с лихвою восполнить деньги, которые он отдал за покупку “волшебной земли” – большого куска зимнего Тэдонгана.
   А Ким Сондари, столь неожиданно разбогатев, вдруг пропал куда-то, и никто из честного корейского народа больше не встречал его ни на больших дорогах, ни в трактирах и постоялых дворах по провинциям, ни на улицах и площадях Сеула.
   Говорят, Киму большие деньги счастья не принесли, потому что он был рожден для другого счастья – бродить по земле и множить всякие веселые рассказы о своих похождениях. А перестал человек созидать своей жизнью истории – так и память о нем исчахла, и никто больше не может сказать, где он приклонил голову и каковы были его последние слова на этой славной земле.