Когда официантка поставила перед ним пакет из оберточной бумаги с кофе и двумя плюшками, то, сочувственно подперев голову рукой, осведомилась:
   — Вы завели себе подружку, а, лейтенант?
   Хэнсон подсунул монету в полдоллара под блюдце:
   — Похоже. Умные головы говорят, такое случается.
   Официантка проследила, как он идет по проходу к кассе, потом выходит через дверь кафе и проходит мимо большой стеклянной витрины, и вздохнула:
   — Вот это мужчина так мужчина! Если бы этот красавчик блондин, полицейский лейтенант, выбрал меня, я бы сделала все, что он хочет. Я даже не сопротивлялась бы.
   — Успокойся, барышня, — сказала официантка, обслуживающая другую половину кафе. — С чего это ты решила, что будешь первой в очереди?
   — Попроси, может, и уступлю.
   — Полагаю, лейтенант заказал свои обычные четыре яйца и двойную порцию ветчины?
   Девушка, которая обслуживала Хэнсона, кивнула, кладя в карман своего передника полудолларовую монетку и убирая пустые тарелки.
   — С чего бы ему сегодня заказывать что-нибудь другое? Обычных мужиков тут полно. Как я прочитала в какой-то статье, сегодня это основная мировая проблема. Слишком много мужчин с одним яйцом и недостаточно с четырьмя.
   Другая официантка, взвесив этот вопрос, философски заметила:
   — Ну, если у него все соответствует внешним размерам, полагаю, тебе бы хватило и одного.

Глава 17

   В рабочие дни улица бывала битком набита едущими бампер в бампер, впритирку друг к другу ремонтными или развозящими товар грузовиками, а также личным транспортом, обеспокоенные владельцы которого надеялись добраться до своего с таким трудом обретенного рабочего места до критического времени восемь ноль-ноль. Непрерывный гул автомобильных гудков, визг тормозов и лязг металла об металл, а также все прочие звуки сливались в бьющую по барабанным перепонкам городскую симфонию, сопровождающуюся обменом «любезностями» и пронзительными свистками офицеров дорожной полиции.
   Но в это утро праздничного понедельника, последнего из трех праздничных дней, на улице почти не было транспорта, а тротуары были в равной степени пустынны.
   Пока Хэнсон шел несколько ярдов до полицейского участка, размахивая пакетом, содержащим картонку с кофе и плюшками, которые он нес Фрэнчи Ла Туру, чтобы скрасить тюремный бутерброд с копченой колбасой, что полагался ему в камере предварительного заключения, он почти физически ощущал обступившую его ненормальную тишину. В отсутствии шума и людей можно было подумать, что он снова на ферме своего отца в Солк-Прери.
   Он вовсе не хотел опять жить на ферме. Упаси Бог! Но фермерская жизнь имеет свои преимущества. Он никогда не забудет весеннее утро, убаюканное утренней зарей и омытое росой, когда он идет босиком по тропинке, чтобы сгонять молочных коров, и единственные звуки в мире — это карканье проснувшейся на рассвете вороны или жалобный крик зуйка. А ближайшее человеческое жилье находится за несколько километров.
   Потом, после того как он загнал коров в коровник и их подоили, в то время еще вручную, а потом вычистили стойла, расстелили свежую подстилку из сена и навалили вилами силоса в кормушки коровам, а зерна — лошадям, они несли ведра молока с еще не осевшей пеной в дом, и либо он, либо один из его братьев не слишком быстро и не слишком медленно крутили ручку старого ручного сепаратора.
   Потом все усаживались за плотный завтрак, состоящий из оладий с жиром, огромной тарелки с шипящей в масле яичницей и жареной картошки, а также горы теплых печений с медом и куска вишневого или яблочного пирога, который остался от вчерашнего ужина.
   Когда Хэнсон вспоминает те дни, на него всегда производит впечатление тот факт, что единственное, чего им тогда не хватало, — это денег. И самое досадное то, что если бы его отец сохранил ферму, вместо того чтобы продать ее за бесценок и переехать в Чикаго в поисках работы, то при теперешних ценах на землю, которую он практически пустил по ветру, старик был бы богат и ни от кого не зависим.
   Хэнсон остановился, чтобы прикурить сигарету, и понял, что намеренно медлит. Обычно он не мог дождаться, когда же начнется его дежурство. Ему нравилась эта работа. Вот почему он так старается получить диплом юриста. Не то чтобы он хочет стать адвокатом. Просто при любой возможности он хочет знать все грани закона и быть подготовленным в любое время перейти в высшие эшелоны административной власти.
   Однако бывали моменты, когда профессиональная и эмоциональная стороны его жизни вступали в конфликт. Сегодня был один из таких моментов. В это утро, будь у него выбор, он хотел бы находиться в любом другом месте и быть кем угодно, только не лейтенантом полиции. Особенно не лейтенантом, работающим именно в этом полицейском участке.
   Самым трудным делом, которое выпало на его долю за весь срок службы, был арест и заключение Фрэнчи Ла Тура. Арест за то, что он показал себя настоящим мужчиной. Заключение за то, что взял правосудие в свои руки.
   И теперь, если этот юнец Хан умрет, то даже несмотря на обстоятельства, вынудившие Фрэнчи стрелять, департаменту полиции потребуется приложить почти столько же усилий, чтобы вытащить старика — балаганного зазывалу из передряги, сколько им потребуется для предъявления обвинения остальным трем малолеткам.
   Хэнсон подумал, что их следовало бы публично кастрировать в назидание другим юным подонкам, у которых возникнет соблазн совершать подобные подвиги. Вот так он размышлял, стоя у потертых каменных ступеней перед входом в полицейский участок. Ведь если и найдется какой-нибудь представитель мужской половины человечества, проявляющий больший интерес к противоположному полу и получающий большее плотское наслаждение от интимных отношений между мужчиной и женщиной, чем он, то этот жеребец должен родиться с четырьмя щупальцами вместо члена и постоянной эрекцией.
   Хэнсон очень благосклонно относился к сексу с тех самых пор, когда блондинка чуть постарше его, дочь соседнего немца-фермера, во время прохладного вечера на пикнике в честь Четвертого июля познакомила его с предметом.
   Но секс — это улица с двусторонним движением. И любой мужчина или парень, который заставляет силой женщину или девушку отдаться ему против своей воли или жестоко относится к ней во время полового акта, не заслуживает даже презрения. Он еще ниже, чем сводник или торговец наркотиками.
   Подлее быть ничего не может.
   Хэнсон отступил, дав дорогу офицерам в форме, которые только что получили вызов и друг за другом спускались по ступенькам полицейского участка, чтобы выйти на пост, а сам тем временем размышлял о том, что сказала ему мисс Дейли, когда объясняла, почему не намерена давать показания против ребят.
   Потом, после того как она дала ему понять, что не намерена терять профессию с тем, что уже безвозвратно потеряно, и входить в класс, когда все девчонки будут знать, что ее изнасиловали, а парни представлять, какая она в постели, она сказала:
   «А все можно было так просто разрешить. И я скажу, как один работник социальной сферы другому, вам бы следовало знать об этом, лейтенант Хэнсон. Как сказал бы мистер Ла Тур, дело не стоит и выеденного яйца. Вам стоило лишь опустить один десятицентовик…, десятую часть доллара…, одну жалкую монетку в телефон-автомат…, да еще получить лицензию на брак. Я бы даже не стала настаивать на священнике».
   Что следует понимать так: «Когда мы встретились на лестнице и Фрэнчи познакомил нас, ты мне понравился не меньше, чем я тебе. И если бы ты воспользовался знакомством, потратил монетку на телефонный автомат и назначил бы мне свидание и если бы оказалось, что мы достаточно нравимся друг другу, чтобы наша связь стала постоянной, я бы даже не стала настаивать на венчании в церкви».
   Большая жертва от такой преданной католички, как мисс Дейли. Однако теперь, после того, что с ней произошло, только сама Мери и, возможно, духи господ Фрейда и Адлера [Адлер Альфред (1870 — 1937) — австрийский врач — психиатр и психолог. Ученик Фрейда, основатель индивидуальной психологии.] знают, какой сейчас счет. Хотя что касается его, тот факт, что она подверглась побоям и ее против воли многократно принуждали вступать в половой акт, не составляет особого препятствия.
   Он давным-давно потерял свою девственность. Кроме того, служа в полиции столько лет, имея дело каждый день с еще более омерзительными проявлениями жизни, он научился здраво оценивать подобные события. Секс per se [Как таковой (лат.)] с согласия женщины или без него был лишь одной из сторон жизни, а не смыслом существования. Жена или любимая могут обмануть мужчину с другим мужчиной или могут подвергнуться изнасилованию, но, если мужскому самолюбию не нанесен удар, мужчина редко теряет интерес или отказывается от предлагаемого ему товара только из-за того, что он слишком залежался в магазине. И если мужик крепко сидит в седле, побочных эффектов, задевающих его, мало.
   Но вот как мисс Дейли отреагирует, физически и психически, на то, что с ней произошло, — совершенно другое дело.
   В том, что касается женщин, тут нет установленных правил. Нанесенные ей многочисленные оскорбления могут простимулировать ее интерес к данному предмету. Но могут сделать и фригидной. Она может возненавидеть всех мужчин без разбору.
   А это может нарушить тонкий, почти неразличимый баланс между нормой и лесбиянством.
   Несколько месяцев назад у него был случай, когда ему пришлось посадить за решетку чрезвычайно привлекательную и очень интеллигентную двадцатилетнюю лесбиянку за избиение своей подружки, потому что она застала ее строящей глазки ходящему по домам продавцу пылесосов.
   Под впечатлением ее бросающейся в глаза женственности и отсутствия обычных в таком случае признаков мужественности он поинтересовался о том, как та пошла по кривой дорожке. И лесбиянка поведала ему историю своей жизни, приправляя ее четырехсложными ругательствами. Ее мать, вдова, вышла во второй раз замуж, когда девочке было двенадцать лет. И через несколько недель после свадьбы, пока матери не было дома, ее новый пятидесятилетний отчим изнасиловал ее спереди и сзади, а потом продолжил полуденную оргию тем, что принудил ее к так называемому неестественному акту. И с тех самых пор, несмотря на все свои старания, поскольку она не хотела ничем отличаться от других девушек, каждый раз, как она пыталась вступить в нормальные сексуальные отношения с парнем, ощущение его плоти внутри нее вызывало у нее тошноту, и ей приходилось извиняться и идти в туалет, где ее начинало рвать.
   Хэнсон вошел в участок. При поверхностном взгляде там ничего не изменилось с тех пор, как он покинул его вчера ночью. Помещение пахло, как все полицейские участки — застоявшимся табачным дымом, немытыми телами, хлоркой, кожей, оружием и оружейной смазкой.
   Однако этим утром наблюдалось одно отличие. Обычно у сменившегося утром офицера, составляющего протоколы, хлопот был полон рот. Перед его столом толклись поручители нарушителей, а также судебные стряпчие, плачущие жены с ревущими благим матом ребятишками, цепляющимися за их юбки, мальчики-педерасты и их покровители, торговцы наркотиками, наркоманы и мошенники, до полдюжины различных драчунов, как женского, так и мужского пола, белые и цветные, неизменные три-четыре растрепанные пятидолларовые шлюхи, работающие в утренний час пик, которых забрали за то, что они вкалывали в поте лица, чтобы добыть денег на опохмелку и утолить неизменную утреннюю жажду.
   Но в это утро, слава Аллаху, тишина с улицы перебралась и в участок. В приемной не было мельтешащей толпы. Ни один из телефонов на столе дежурного не звонил. Не было ни одного репортера, спрашивающего журнал регистрации приводов.
   — Как дела? — спросил Хэнсон у дежурного сержанта.
   — И не спрашивайте, лейтенант, — предупредил его тот. — А то еще сглазите. Будьте благодарны за передышку. — Он указал на пакет, который нес Хэнсон. — Если это кофе и плюшки для старика балаганщика, которого вчера ребята доставили сюда, то забудьте об этом.
   — Это почему?
   — Потому что у Гинниса, Мейерса и Бротца возникла точно такая же идея. Только Герман принес яичницу с ветчиной на подносе и свежие булочки с черникой. — Он понизил голос. — Это правда, что я слышал, а? Что Герман чуть было не поплатился жизнью вчера вечером?
   — Правда, — сказал Хэнсон. — Он проглядел финку, что была у одного из подонков. И если бы не один из парней, живущих в том доме, некий мистер Лео Роджерс, Герману и Адели пришлось бы распрощаться с Флоридой. Потому что если бы не мистер Роджерс, то сейчас эти вечно ноющие полудурки-родственнички Германа уже стояли бы вокруг стола в конторе гробовщика и приговаривали: «Покойничек-то как живой». И интересовались у Адели: «Теперь-то ты жалеешь, что вышла замуж за копа?» — Хэнсон взял пакет со стола. — Ну, пойду поздороваюсь с Фрэнчи.
   Дежурный сержант покачал головой:
   — Только не в нашей кутузке. Потому что, как я сказал остальным из вашей команды, старик больше не с нами.
   — Только не говорите мне, что старикашка Ла Тур протянул ноги и его труп забрал отдел по расследованию убийств.
   — Нет, — сказал дежурный сержант. — Успокойтесь. Насколько мне известно, это дело никто у вас не отбирал. Вот только около шести часов утра, — он порылся в бумагах на столе, — приятная пожилая дама, которая живет в том же доме, как бишь ее имя? Та, о которой говорилось в газете, что она была проституткой высокого класса?
   — Миссис Мейсон?
   — Точно.
   Дежурный наконец-то нашел бумагу, которую искал.
   — Вот так-то. Миссис Ламар Мейсон, проживающая в доме номер 196 по Ист-Уэстмор, квартира 101. Точно в шесть часов четыре минуты она и господа Греко, Рейли и ее сосед, тот самый бойкий адвокат, который помогал высаживать дверь…
   — Минуточку, — перебил его Хэнсон. — Кто такие Греко и Рейли, черт их побери?!
   — Точно, — сказал седой сержант. — Вы не могли их знать. Это было еще до вас. — И добавил доверительно: — Для вашего сведения, лейтенант, Фил Греко и Мэтт Рейли считались самыми крутыми громилами в Чикаго, когда я еще был новичком, а вы еще не появились на свет. Они были из банды О'Баниона и Хайме Вайса. В те дни мы их называли бездельниками или торпедами, и каждый раз, как убивали какого-то гангстера, мы регулярно их забирали, но никогда ничего не могли доказать. Во всяком случае, именно они сегодня утром были здесь с миссис Мейсон и Адамовским, такие же нахальные, как всегда, и блестели, как новые пятаки. Много новых пятаков. Я хотел сказать, что как бы прежние времена вернулись, — закончил сержант с легкой ностальгической ноткой в голосе.
   — Так какое отношение имеет эта толпа к Фрэнчи Ла Туру?
   — Я и пытаюсь вам рассказать. Вся эта четверка пришла сюда в шесть часов утра с предписанием об освобождении и судебным ордером, подписанным судьей Гарольдом Тайлером Грином, разрешающим отпустить некого Роланда (Фрэнчи) Ла Тура под залог в пять тысяч долларов.
   Хэнсон открыл пакет, который принес для Ла Тура:
   — Не верю своим ушам. Вы меня разыгрываете! Наверняка. Где это видано, чтобы кто-то мог найти судью во время трехдневного празднования Дня поминовения? А особенно судью Грина. Эта самодовольная, лицемерная сушеная старая свинья не подпишет разрешение отпустить под залог и свою родную мать.
   Дежурный пожал плечами:
   — Возможно, кто-то выворачивал ему руку. В любом случае, именно он подписал освобождение. И после того, как Адамовский показал бумаги дежурному командиру, пока Греко и Рейли спорили о том, кто из них будет подписывать чек на залог, старая дама открыла свою крокодиловую сумочку, которая наверняка стоит больше, чем я получаю за месяц, и бросила пять кусков наличными мне на стол, словно пучок салата.
   — На нее это похоже.
   — Похоже, — согласился дежурный сержант. — А если она и сейчас такая приятная с лица, и с такой фигурой, и если она действительно общалась со всей этой сворой, как об этом пишут в газете, могу поспорить, что когда она занималась своей профессией, то запрыгнуть на нее точно стоило дорого. Может быть, даже сотню долларов.
   Хэнсон съел одну плюшку из тех, что купил для Ла Тура.
   — Вполне может быть. Но как вы уже заметили, меня тогда еще на свете не было.
   — А ты спал когда-нибудь со стодолларовой шлюхой, Элайджа?
   — На мою-то зарплату? Черт побери, нет! А что?
   — Просто полюбопытствовал, — сказал дежурный сержант. — Я-то окучил дюжину, но все они мне казались на одно лицо. Но перед смертью мне бы все же хотелось узнать, что они такого особенного делают, за что платят такие деньги.
   — Если узнаю, расскажу.
   — Уж будь любезен.
   Хэнсон покончил с последней плюшкой и остатками кофе, а потом бросил пакет в мусорницу для бумаг рядом со столом дежурного.
   — А теперь за работу. Нет ли чего новенького о барышне Джоунс? Розыски принесли какие-нибудь результаты?
   — Пока нет, — сказал сержант. — Во всяком случае, она у меня все еще числится в розыске.
   Когда Хэнсон пошел было по коридору к своему рабочему помещению, дежурный окликнул его:
   — Да, лейтенант, чуть не забыл. Вас хочет видеть капитан Харди.
   Хэнсон посмотрел через коридор на открытую дверь начальственного кабинета:
   — Полагаю, вам неизвестно, зачем.
   — А вот и известно, — не согласился с ним дежурный. — На этот раз я знаю. Из-за того, что попало в утренние газеты, и из-за того, что Герман так лопухнулся, капитан был не в лучшем расположении духа, когда пришел сегодня утром. А когда он прочел ваш предварительный протокол, то со злости чуть не съел фуражку. Я слышал, как он там вопил. Он хотел знать, что, черт побери, вы имели в виду, когда писали, что мисс Дейли, хотя и призналась, что четверо мерзавцев неоднократно насиловали ее, а хирург подтвердил тот факт, что она была избита и изнасилована, не собирается подписывать заявление, давать показания перед Большим жюри и даже опознавать этих подонков.
   — Она сама мне так сказала, — ответил Хэнсон.
   Дежурный сержант пожал плечами:
   — Тогда я бы сказал, что дела ваши швах, лейтенант. И если вы хотите остаться лейтенантом, очень даже здорово, что вы надели этот ярко-голубой галстук.
   — Почему же? — осторожно осведомился Хэнсон.
   — Потому что, — объяснил дежурный, — он точь-в-точь под цвет ваших глаз. И если капитан все еще пребывает в том же негодовании, в каком пребывал, читая ваш отчет, у меня есть отличная идея. Почему бы вам не пойти, пока утро еще не кончилось, в больничную палату к мисс Дейли и, воспользовавшись своим мужественным шведским очарованием, не попытаться уговорить ее передумать?

Глава 18

   Новинка!
   «Вабаш мьюзик компани»
   Ломает барьеры кредита
   Скидки от 20% до 40%
   Разнообразные оркестровые инструменты
   Специальное предложение!
   Новая установка ударных инструментов — 59$
   Бас-гитара — 49$
   Усилитель — 19$
   Все типы гитар — от 9$
   Можете платить лишь по 1$ в неделю
   4235, ул. Вабаш, тел. 5-9342
   Колокольчик на пружинке над дверью мелодично затренькал, когда вошел Джек Стаффорд. После уличной жары в семейном магазине-кулинарии, называемом так, потому что в нем действительно работала одна семейная пара, обеспечивающая скромные потребности жителей многоквартирного дома по соседству, была приятная прохлада. И пахло довольно вкусно домашним немецким картофельным салатом, кошерными маринадами с укропом, разнообразными острыми сырными и польскими колбасами и салями, а также холодной нарезкой, щедро приправленной специями.
   Вид товара тоже радовал глаз. На подносах лежали горы разноцветных салатов; две жареные индейки поджидали, пока их порежут; дюжина жареных цыплят поворачивалась на вертеле; поблескивал длинный ряд винных бутылок, американских и импортных; за мутным стеклом холодильной камеры — разнообразные молочные продукты, упаковки по шесть банок импортного и местного пива, коробки с пирогами-полуфабрикатами и безалкогольные напитки.
   Стаффорд сверился со списком, который ему вручила жена.
   На праздничный ужин список явно не тянул. Он не осуждал Риту. — Он разделял ее досаду по поводу инцидента в их доме и считал естественным, что их отношения стали слегка натянутыми. Да к тому же эти непрерывные репетиции к дебюту в среду! Они оба слишком утомлены, чтобы переедать. А с этим завтрашним переездом все их кухонные принадлежности, за исключением кофейника, упакованы в коробки и мешки, которые раздали еще в пятницу днем следящие за переездом представители домовладельца. В лучшем случае это будет обед на скорую руку.
   Он купил буханку белого хлеба без калорий, четверть фунта несоленого масла, банку молодого зеленого горошка, потом дерзко запасся картонкой с картофельным салатом, поджаренным цыпленком в сметанном соусе и шестью кусками ветчины (по списку) и уже по собственному усмотрению отважился на бутылку вина. Бокалы уже упакованы, но они смогут выпить вино из бумажных стаканчиков, вкус его от этого не изменится.
   И дело, как он устал повторять Рите, не в цене. Его умеренность в еде имела ту же самую причину, по которой он отрастил бороду. Он просто берег свой имидж. Кто когда-нибудь видел толстого или, если уж на то пошло, упитанного исполнителя народных песен? Несмотря на достигнутый успех, даже Питер, Поль и Мари старались сохранить слегка изнуренный и загадочно-истощенный вид. Как только они достигнут своей цели, у них будет полно времени для стейка толщиной в два дюйма и омаров.
   Когда все покупки были аккуратно упакованы и оплачены, Стаффорд остановился у проволочной газетной стойки перед кулинарией, чтобы приобрести первый выпуск вечерней газеты, а потом медленно пошел назад по жаре, просматривая первую полосу.
   До сих пор полиции так и не удалось найти девочку-подростка из квартиры 303, но они связались с ее отцом-евангелистом в Хуаресе, в Мексике, и договорились, что тот прилетит в Чикаго, как только сделает все необходимые приготовления для проведения серии международных телевизионных встреч его приверженцев.
   Особо полицию заинтересовал тот факт, что пляжный костюмчик пастельно-зеленого цвета, состоящий из двух частей, принадлежавший пропавшей девушке, в котором, как установлено, она была, когда выходила из дома приблизительно в одиннадцать часов утра в воскресенье, был обнаружен в пляжной сумке, которую четверо юношей, подозреваемых в групповом изнасиловании, принесли с собой в квартиру. Этот предмет одежды был опознан как миссис Ламар Мейсон, так и мистером Роландом (Фрэнчи) Ла Туром, которые, каждый сам по себе, видели девочку и разговаривали с ней перед ее отъездом. Столь же пристальный интерес полиции был вызван и дорогой медицинской книжкой, также найденной в плетеной пляжной сумке, с загнутым уголком странички на цветной иллюстрации с изображением человеческого эмбриона в различных стадиях развития, словно пропавшая девушка часто открывала книгу именно там.
   Однако на допросе, который проводил офицер, специализирующийся на работе с подростками, трое задержанных несовершеннолетних отрицали, что встречались, или были знакомы, или даже просто видели мисс Джоунс до того, как ее автомобиль чуть было не врезался в них у поворота на Тернбул-Вудс, а уж потом они познакомились и заговорили с ней на одном из частных пляжей, прилегающем к нежилой усадьбе на Северном побережье. Все трое столь же категорично отрицали, что приставали к блондинке или подвергали ее побоям, а также клялись, что она была живой и здоровой и сидела за рулем своей машины, когда они видели ее в последний раз.
   Как выразился один из них, Джерри (Джо-Джо) Мейсон: «Мы лишь подурачились с ней да припугнули поколотить, если она добровольно не согласится».
   Тем не менее при тщательном выяснении обстоятельств дела Гарри Дэвис признался, что четвертый юноша, Франклин Делано Хан, снял с девушки пляжный костюм и находился в процессе совокупления с ней, когда она вывернулась и бросилась бежать от него со скоростью реактивного самолета. И единственное, что на ней было надето, — это босоножки и белые хлопковые трусики-бикини.
   По мнению репортера, написавшего эту статью, было ясно, что, несмотря на свой неопрятный внешний вид, когда их забрали в участок, подростки были не из бедных семей, только лишены родительского присмотра.
   Подросток, которого мистер Ла Тур серьезно ранил, был приемным сыном одного преуспевающего работника сети прачечных. Отец другого был владельцем процветающей драпировочно-обивочной мастерской. Родитель третьего был окружным школьным инспектором по наркотикам, в то время как четвертый — управляющим большой местной текстильной компании.
   Все четверо были студентами-третьекурсниками технического колледжа на Норт-Сайде. Все имели приводы в полицию, но никто из них до сих пор не был замешан ни в чем серьезном.
   Родители, когда их разыскал и опросил репортер, как один настаивали, что у них хорошие сыновья. Мать раненого юноши, миссис Хан, бывшая модель и завсегдатай одного из самых больших и известных универмагов на «Петле», особенно горячо отрицала предъявленные сыну обвинения полиции и его приятелей. Репортер привел ее дословное высказывание: