Он вошел в дом и услышал, как работает телевизор – новая кабинетная модель фирмы «Зенит», купленная этим летом. На крыше была снабженная моторчиком антенна – он установил ее сам. Она была против – из-за того, что должно было случиться, но он настоял на своем. Если ее можно установить, то почему бы не снять и не взять ее с собой, когда придется переезжать? Барт, не глупи. Это просто лишняя трата денег… Лишняя работа для тебя. Но он продолжал настаивать, и, в конце концов, она сказала, что готова ублажить его. Именно так она и говорила в тех редких случаях, когда что-то настолько захватывало его воображение, что ему удавалось протащить свою затею сквозь липкую патоку ее аргументов. Ну да ладно, Барт. Так и быть, на этот раз я тебя ублажу.
   В настоящий момент она наблюдала за разговором Мерва Гриффина со знаменитостью. Знаменитостью на этот раз был Лорн Грин, который рассказывал о своем новом полицейском сериале под названием «Гриф». Лорн говорил Мерву о том, что он в восторге от своей работы на этом шоу. Он подумал, что вскоре на экран должна вылезти какая-нибудь никому не ведомая негритянская певичка и спеть песенку. Что-нибудь вроде: «Я оставила свое сердце в Сан-Франциско».
   – Привет, Мэри, – сказал он.
   – Привет, Барт.
   На столе была свежая почта. Он бегло просмотрел ее. Письмо Мэри от ее слегка ненормальной сестры из Балтимора. Счет за кредитную карточку «Гаф» – тридцать восемь долларов. Информация о чековом свете: в графе «дебет» – 49 пунктов, в графе «кредит» – 9, баланс – 954 доллара 47 центов. Хорошо, что в оружейном магазине он воспользовался «Америкэн Экспресс».
   – Кофе горячий, – сказала Мэри. – Или ты хочешь чего-нибудь выпить?
   – Выпью, пожалуй, – сказал он. – Сиди, я сделаю себе сам.
   Еще три конверта: извещение из библиотеки с просьбой сдать просроченную книгу. «Лицом к лицу со львами» Тома Уикера. Уикер выступал в шоу «Ротари Ланчен» с месяц тому назад, и он оказался самым удачным собеседником за долгие годы.
   Письмо от Стивена Орднера, занимающего важный пост в «Амроко» – корпорации, которая почти полностью поглотила «Блу Риббон». Орднер просил его зайти, чтобы обсудить уотерфордскую сделку – подойдет ли пятница, или же он собирается уехать на День Благодарения? Если да, то пусть позвонит. Если нет, то пусть приводит с собой Мэри. Карла всегда рада возможности повидаться с Мэри и вдоволь посплетничать и так далее и тому подобное… И еще одно письмо от управления дорожного строительства.
   Он долго смотрел на него в тусклом послеполуденном свете, едва проникающем через окна, а потом положил всю почту на буфет. Он сделал себе виски со льдом и пошел со стаканом в гостиную.
   Мерв все еще продолжал свою болтовню с Лорном. Цвета нового «Зенита» были не просто великолепны – они обладали чуть ли не магическим действием. Если да, то пусть позвонит. Если наши межконтинентальные баллистические ракеты так же хороши, как и наши цветные телевизоры, – подумал он, – то в один прекрасный день должно здорово рвануть. Волосы Лорна были серебряными – самого немыслимого оттенка. Парень, я сдеру с тебя скальп, – подумал он и тихонько засмеялся. Это была самая любимая из фраз его матери. Трудно было сказать, почему мысль о скальпировании Лорна Грина показалась ему такой забавной. Возможно, просто легкий приступ запоздалой истерии после посещения оружейного магазина.
   Мэри с улыбкой посмотрела на него. – Что-нибудь смешное?
   – Да нет, ничего, – сказал он. – Это я так, о своем.
   Он сел рядом с ней и клюнул ее в щеку. Она была высокой женщиной тридцати восьми лет – в том самом кризисном возрасте, когда ранняя миловидность решает, чем же ей становиться в среднем возрасте. У нее была очень хорошая кожа. Грудь была маленькой и, судя по всему, не собиралась отвисать. Она много ела, но безукоризненно отлаженный обмен веществ помогал ей оставаться стройной. Даже через десять лет она вряд ли испугалась бы появиться в купальнике на пляже, независимо от того, как боги решат распорядиться ее внешностью. Это навело его на мысли о своем больном животе. Эй, Фредди, у каждого руководителя должен быть свой эркер [1]. Это символ успеха, наподобие «Дельты-88». Точно, Джордж. Присматривай за старым будильником, держись подальше от раковых палочек, и ты еще разменяешь свой девятый десяток.
   – Как сегодня шли дела? – спросила она.
   – Хорошо.
   – Ты ездил на этот новый завод в Уотерфорде?
   – Сегодня нет.
   Он не был в Уотерфорде с конца октября. Орднер знал об этом – должно быть, птичка напела ему на ухо, – поэтому и прислал письмо. Новая прачечная должна была разместиться в помещении бездействующей текстильной фабрики, и оборотистый торговец недвижимостью, проворачивающий эту сделку, постоянно звонил ему. Надо поскорее обстряпать это дельце, – долдонил ему в уши оборотистый торговец. Вы, ребята, не единственные люди в западной части, кому пальцы прищемило дверью. Быстрее у меня не получается, я и так стараюсь изо всех сил, – отвечал он оборотистому торговцу. Вам надо запастись терпением.
   – А как насчет того места в Кресенте? – спросила она. – Я имею в виду этот кирпичный дом.
   – Это нам не по карману, – сказал он. – Они запросили сорок восемь тысяч.
   – За эту дыру? – переспросила она возмущенно. – Да это просто грабители с большой дороги.
   – Точно. – Он сделал изрядный глоток виски. – Что пишет старуха Би из Балтимора?
   – Все как обычно. Занимается в группе гидротерапии для поднятия уровня самосознания. Ну не смешно ли? Барт…
   – Да уж точно, – быстро ответил он.
   – Барт, надо предпринять какие-то действия. Двадцатое января уже на носу, и нас выбросят на улицу.
   – Я и так стараюсь изо всех сил, – сказал он. – Мы просто должны запастись терпением.
   – Этот маленький домик в колониальном стиле на улице Юнион…
   – Продан, – сказал он и осушил стакан.
   – Вот об этом-то я и толкую, – сказала она раздраженно. – Это было бы идеальное место для нас двоих. С теми деньгами, которые город нам выплачивает за дом и участок, мы запросто могли бы купить этот дом.
   – Мне он не понравился.
   – Тебе вообще что-то в последнее время ничего не нравится, – сказала она с неожиданной горечью. – Ему, видите ли, не нравится, – пожаловалась она телевизору. На экране уже вовсю распевала негритянка.
   – Мэри, я делаю, что могу.
   Она повернулась и посмотрела на него долгим взглядом.
   – Барт, я знаю, как ты привязан к этому дому…
   – Нет, ты не знаешь этого, – ответил он.

21 ноября, 1973

   Легкая снежная пена покрыла за ночь весь мир, и когда двери автобуса с пыхтением открылись и он вышел на тротуар, повсюду были видны следы людей, побывавших здесь до него. Он завернул за угол и пошел вниз по улице Фер. Сзади до него донеслось тигриное мурлыканье тронувшегося с места автобуса. Потом мимо проехал Джонни Уокер, объезжающий клиентов уже по второму кругу. Джонни махнул ему из кабины принадлежащего прачечной бело-голубого фургона, и он махнул в ответ. Было самое начало девятого.
   Рабочий день прачечной начинался в семь, когда Рон Стоун, управляющий, и Дэйв Реднер, который командовал в мойке, приходили, чтобы поднять давление в котле. Прачки прибегали в семь тридцать, а девушки из гладильной – в восемь. Он ненавидел подвальные помещения прачечной, где день за днем продолжалась тяжелая, изнуряющая работа, но парадоксальным образом работающие там мужчины и женщины любили его. Они называли его по имени. За некоторыми исключениями, они ему тоже нравились.
   Он вошел через грузовой вход и двинулся вдоль корзин с простынями, которые не успели прогладить вчера вечером. На каждую корзину был плотно натянут целлофан, чтобы внутрь не попала ни одна пылинка. Чуть дальше Рон Стоун укреплял приводной ремень на старом «Милноре», а Дейв и его помощник, вылетевший из колледжа парень по имени Став Поллак, загружали в стиральные машины простыни из мотеля.
   – Барт! – приветственно крикнул ему Рон Стоун. Он не мог не кричать – тридцать лет разговоров с людьми в постоянном грохоте сушильных, гладильных и стиральных машин превратили крик в норму. – Этот сукин сын «Милнор» все заедает и заедает. Давно уже пора отбеливать, и Дейву приходится управлять этой штукой вручную. И с отжимкой сплошные неполадки.
   – Мы получили килгаллонский заказ, – сказал он успокаивающе. – Еще два месяца…
   – На уотерфордском заводе?
   – Ну да, – сказал он, чувствуя легкое головокружение.
   – Еще два месяца, и у меня мозги отсохнут, – мрачно сказал Стоун. – А тут еще переключать эту дрянь… Да это хуже, чем управлять парадом польской армии.
   – Со временем заказы уменьшатся, надо полагать.
   – Уменьшатся? Да мы не разгребем эту гору и за три месяца. А тогда уже лето наступит.
   Он кивнул, не желая продолжать этот разговор. – Кого вы обслуживаете первым?
   – При каждой загрузке кладите сто фунтов полотенец. Вы знаете, как они всегда жалуются, что полотенец не хватает.
   – Ну да, они на все жалуются.
   – Сколько у вас?
   – На приемке указали шесть сотен. В основном от Шрайнеров. Большая часть заказа осталась на понедельник. Таких грязных простынь я не видел за всю свою жизнь. Некоторые могут стоять в вертикальном положении.
   Он кивнул на новичка – Поллака.
   – Как он тут справляется? – Помощники в «Блу Риббон» менялись постоянно. Дейв нагружал их работой выше крыши, а от воплей Рона они сначала начинали нервничать, а потом возмущаться.
   – Пока все в порядке, – сказал Стоун. – Помнишь последнего?
   Он помнил. Паренек продержался три часа.
   – Да, помню. Как его звали?
   Рон Стоун сдвинул брови. «Черт его знает. Бейкер? Баркер? Что-то в этом роде. Я тут его встретил в прошлую пятницу – он раздавал листовки, что-то по поводу коммунизма и уничтожения денег. Здорово, правда? Парень не может удержаться на рабочем месте, и вот он отправляется рассказывать всем подряд, как это плохо, что Америка не может стать такой же, как Россия. Это просто разбивает мне сердце».
   – Загрузите потом Говарда Джонсона, хорошо? Лицо Стоуна приняло обиженное выражение. – Мы всегда обслуживаем его в первую очередь.
   – К девяти?
   – Клянусь твоей задницей.
   Дейв махнул ему, и он помахал в ответ. Потом он двинулся наверх, в свой кабинет, минуя по дороге химчистку и бухгалтерию. В кабинете он устроился за письменным столом на вращающемся стуле и пододвинул к себе коробку со свежей корреспонденцией. На столе у него стояла табличка с надписью следующего содержания:
 
   ПОДУМАЙ!
   Это может оказаться для тебя внове
 
   К табличке этой он относился с полным равнодушием, но не выбрасывал ее, потому что это был подарок Мэри. Когда она подарила ему эту штуку? Пять лет назад? Он вздохнул. Коммивояжерам, заходившим в этот кабинет, табличка казалась забавной. Они гоготали над ней во всю глотку. Впрочем, если коммивояжеру показать изображение голодающих детей или Гитлера, совокупляющегося с Девой Марией, то он и тогда будет гоготать во всю глотку.
   У Винни Мэйсона, той самой маленькой птички, которая, без сомнения, щебетала на ушко Стиву Орднеру, на письменном столе была другая табличка:
 
   ПОДУРАЙ!
 
   Что это вообще могло означать – ПОДУРАЙ? По-моему, даже коммивояжер над этим не засмеется, верно, Фред? Верно, Джордж, ты как всегда прав. С улицы донесся мощный грохот дизельных двигателей, и он повернулся на стуле, чтобы посмотреть, что там такое. Дорожные строители были готовы к началу очередного рабочего дня. Огромная платформа с двумя бульдозерами проезжала мимо прачечной. За ней двигался хвост потерявших всякое терпение легковушек.
   С третьего этажа, расположенного над химчисткой, можно было наблюдать за ходом дорожного строительства. Дорога шла через жилые и деловые районы западной части города, словно длинный коричневый надрез, свежий операционный шрам, обработанный лечебной грязью. Она уже пересекла улицу Гилдер и похоронила под собой сквер на авеню Хебнер, куда он часто водил гулять Чарли, когда тот еще был малышом… Чуть ли не грудным ребенком, ей-богу. Как назывался этот сквер? Он не помнил. Скорее всего, просто-напросто сквер на авеню Хебнер – так мне кажется, Фред. Там была небольшая бейсбольная площадка, несколько качелей и пруд с утками и маленькой хижиной посередке. Летом крыша хижины всегда была покрыта птичьим дерьмом. В сквере на авеню Хебнер Чарли в первый раз в жизни узнал, что значит качаться на качелях. Что ты можешь сказать по этому поводу, Фредди, старый козел, носок дырявый. Он испугался сначала и заплакал, а потом понравилось, и когда пришло время идти домой, он снова заплакал, но на этот раз потому, что я его снял. Пока ехали домой, промочил себе все штаны, а заодно и все сиденье. Неужели это действительно было четырнадцать лет назад?
   Мимо проехала еще одна платформа, на которой был установлен асфальтоукладчик.
   Гарсонский квартал был уничтожен около четырех месяцев назад – он был расположен в трех или четырех кварталах к западу от авеню Хебнер. Парочка-другая зданий, в которых нашли себе приют множество ссудных компаний и один-два банка, не считая дантистов, хиромантов и докторов по болезням ног. Всей этой ерунды было не особенно жаль, но, Господи, как больно было смотреть на разрушение старого кинотеатра. В начале пятидесятых он посмотрел там некоторые из своих любимых фильмов. «Наберите „М“ в случае убийства» с Рэем Милландом. «День, когда на земле было все спокойно» с Майклом Рэнни. Этот как раз вчера вечером показывали по телевизору, и он собирался пересмотреть его, но уснул перед гребаным экраном и так и не проснулся до самого национального гимна. К тому же, он пролил молоко на ковер, и Мэри отреагировала на это без особой радости.
   И все-таки старый кинотеатр – это было что-то. Теперь появились эти новомодные кинотеатры в предместьях – небольшие шикарные здания, вокруг которых мили на четыре тянется автостоянка. Кинотеатр № 1, Кинотеатр № 2, Кинотеатр № 3, Просмотровый зал, Кинотеатр MCMXLVII. Он сводил как-то Молли в одно из таких заведений в Уотерфорде посмотреть «Крестного Отца», и билеты стоили по два пятьдесят за штуку, а внутри все выглядело как в кегельбане. Балкона, конечно, тоже не было. А в старом кинотеатре был и мраморный пол в вестибюле, и балкон, и древний, чудесный, запачканный жиром попкорновый автомат, где большой пакет можно было купить за полцента. Человек, надрывавший ваш билет (который стоил вам шестьдесят центов), носил красную форму, как у швейцара, а лет ему было, по меньшей мере, за шестьсот. И он всегда прокаркивал одну и ту же фразу. «Надеюсь, картина вам пондравится». Сам зал был огромным и темным, а в воздухе витал запах пыльного бархата. Когда вы садились на свое место, то колени не упирались в спинку следующего стула. А над головой висела громадная стеклянная люстра. Никто не хотел под ней садиться, потому что если бы она упала, отскребать вас пришлось бы шпателем. Да, старый кинотеатр действительно был… Он виновато взглянул на наручные часы. Прошло уже почти сорок минут. Господи, вот уж действительно невеселые новости. Он только что потерял сорок минут, а ведь даже нельзя сказать, что он много о чем успел подумать за это время. Так только, о парке и о старом кинотеатре.
   Скажи, Джорджи, у тебя что-то не ладится, что-нибудь не так?
   Очень может статься, Фред. Такое чувство, что, может быть, ты и прав. Он провел пальцами по щеке и, ощутив влагу на лице, понял, что плакал.
   Он спустился вниз, чтобы поговорить с Питером, который отвечал за доставку белья клиентам. Прачечная уже вошла в рабочий ритм: гладильная машина застучала и зашипела, принимая в свое чрево первую из простыней Говарда Джонсона, стиральные машины ритмично шумели, заставляя пол вибрировать, рубашечные прессы, подгоняемые Этель и Рондой, издавали звук хисссссщух!
   Питер сказал ему, что заказ универсального магазина уже погрузили на четвертый грузовик, и спросил, не хочет ли он взглянуть на него перед отправкой. Он ответил, что, пожалуй, не стоит. Он спросил у Питера, отправились ли первые партии в «Холидей Инн». Тот ответил, что их уже погрузили и что тупой осел, управляющий этой гостиницей, уже успел два раза позвонить и справиться насчет полотенец.
   Он кивнул и снова отправился наверх на поиски Винни Мэйсона, но Филлис сказала, что Винни и Том Гренджер в новом немецком ресторанчике ведут переговоры по поводу скатертей.
   – Пожалуйста, задержите для меня Винни, когда он вернется.
   – Обязательно, мистер Доуз. Мистер Орднер звонил и спрашивал, перезвоните ли вы ему сегодня.
   – Спасибо, Филлис.
   Он вернулся в кабинет, достал из коробки новую корреспонденцию и бегло просмотрел ее.
   Коммивояжер просился на прием по поводу нового отбеливателя «Йеллоу-Гоу». Интересно, как это им удается придумывать такие названия, – удивился он и отложил записку для Рона Стоуна. Рон обожал навязывать Дейву всевозможные новинки, особенно, если удавалось выпросить бесплатно фунтов пятьсот нового продукта для проведения испытаний.
   Благодарственное письмо от Объединенного Фонда. Он отложил его, чтобы приколоть на доску объявлений внизу у часов. Рекламный проспект офисной мебели из магазина «Все, что нужно для руководителя». В корзину.
   Рекламный проспект «Телефонного Друга», который может передавать сообщение и записывать информацию объемом до тридцати секунд, когда вас нет поблизости. Меня здесь нет, дуралей. Повесь трубку. В корзину.
   Письмо от леди, которая сдала в прачечную шесть рубашек своего мужа и получила их обратно с прожженными воротничками. Он со вздохом отложил его в сторону, чтобы заняться этим позднее. Судя по всему, Этель опять пропустила стаканчик во время ленча.
   Посылка из университета с индикаторами для проверки качества воды. Он отложил ее в сторону, чтобы заняться этим после ленча с Роном и Томом Гренджером.
   Рекламный проспект рекламной компании с вложенным письмом, в котором подробно объяснялось, как получить задаром восемьдесят тысяч долларов, причем все что нужно для этого сделать – это умереть. В корзину.
   Письмо от оборотистого торговца недвижимостью, продающего уотерфордский завод, в котором он считает своим долгом проинформировать, что одна компания по производству обуви очень этим заводом заинтересовалась, и не какая-нибудь там мелкая лавочка, а компания «Том Мак-Ан», а также напомнить, что девяностодневный срок исключительного права покупки для «Блу Риббон» истекает двадцать шестого ноября. Берегись, ничтожный владелец прачечной. Приближается час расплаты. В корзину.
   Еще один коммивояжер для Рона. Этот пытается сбыть средство для химической чистки с сомнительным названием «Суайп». Он отложил его к «Йеллоу-Гоу».
   Он уже собрался было повернуться к окну, но в этот момент зажужжал интерком. Винни вернулся из немецкого ресторанчика.
   – Пришлите его ко мне.
   Тут же появился Винни. Это был высокий молодой человек двадцати пяти лет с оливковым цветом лица. Как обычно, его темные волосы были уложены в тщательно организованном беспорядке. На нем были темно-красная спортивная куртка и темно-коричные брюки. В довершение всего – галстук-бабочка. Что скажешь, Фред? По-моему, парень – настоящий щеголь. Да, Джорджи, мне тоже так кажется.
   – Как поживаешь, Барт? – спросил Винни.
   – Прекрасно, – ответил он. – Что там за история с этим немецким рестораном?
   Винни засмеялся.
   – Жаль, что тебя там не было. Этот старый бош чуть в ножки нам не повалился, настолько он был рад, что мы к нему приехали. Знаешь, Барт, когда мы переедем в этот завод, «Универсальная чистка» будет просто уничтожена. Представляешь, они даже не послали ему рекламный проспект, не говоря уже о представителе фирмы. Этот бош, похоже, думал, что скатерти придется стирать на кухне. Но, доложу я тебе, у него там и местечко! Ты просто не поверишь. Настоящий пивной зал. Всех конкурентов он просто уничтожит. А запах… Господи ты Боже мой! – Он сделал несколько загадочных жестов руками, чтобы изобразить запах, и вынул пачку сигарет из внутреннего кармана спортивной куртки. – Когда он откроется, я собираюсь сводить туда Шэрон. У меня десятипроцентная скидка».
   В результате странного эффекта наложения он услышал голос Гарри, владельца оружейного магазина:
   Тем, у кого покупок больше, чем на триста долларов, мы предоставляем десятипроцентную скидку.
   Господи, – подумал он. – Неужели я действительно купил вчера это оружие? Неужели это правда?
   В одной из комнат его сознания отключили свет.
   Эй, Джорджи, что это ты…
   – Каков объем заказа? – спросил он. Голос его звучал немного хрипловато, и ему пришлось прочистить горло.
   – Когда он откроется – от четырех до шести сотен скатертей в неделю. Плюс салфетки. Все из настоящего полотна. Он хочет, чтобы они имели оттенок «белоснежная слоновая кость». Я сказал: никаких проблем.
   Винни полез за сигаретой и медленно достал ее из пачки. Он успел прочитать название. Кое-что в Винни Мэйсоне вызывало его глубокую антипатию – дерьмовые сигареты, которые он курил. Надпись на коробке гласила:
 
   ЗАЛИХВАТСКИЙ МАТРОС
   СИГАРЕТЫ СРЕДНЕЙ СИЛЫ
 
   Кто на свете, кроме Винни, стал бы курить «Залихватского матроса»? Или «Короля Сано»? Или «Английские овальные»? Или тому подобную дрянь? Если бы кто-нибудь выпустил новый сорт под названием «Дерьмо на палочке» или «Почерневшее легкое», Винни обязательно стал бы их курить.
   – Я сказал ему, что нам придется обслуживать его в течение двух дней, пока мы не переключимся на новый режим работы, – сказал Винни, дав ему возможность напоследок вдоволь налюбоваться пачкой сигарет и убирая ее в карман. – Я имею в виду, пока мы не переедем в Уотерфорд.
   – Именно об этом я и хотел с тобой поговорить, – сказал он. Уничтожить его, Фред? Конечно, покажи ему, где раки зимуют, Джордж.
   – Вот как? – Он щелкнул удлиненной золотой «Зиппо» и закурил. Выдохнув облако дыма, он поднял брови, словно английский характерный актер.
   – Я получил вчера письмо от Стива Орднера. Он хочет, чтобы я зашел к нему в пятницу вечером поговорить об уотерфордском заводе.
   – Да?
   – Этим утром, пока я внизу разговаривал с Питером Вассерманом, Стив Орднер звонил мне. Мистер Орднер хотел, чтобы я ему перезвонил. Похоже на то, что ему ужасно не терпится о чем-то узнать, а?
   – Вполне возможно, – сказал Винни, озарив свое лицо улыбкой № 2:
   Влажное покрытие, двигайтесь с осторожностью.
   – Так вот, мне хотелось бы узнать, кто это сделал мистера Орднера в одночасье таким нетерпеливым? Вот что мне хотелось бы узнать.
   – Ну…
   – Да брось ты, Винни. Кончай изображать из себя застенчивую горничную. Сейчас уже десять часов утра, а я еще должен поговорить с Орднером, я должен поговорить с Роном Стоуном, я должен поговорить с Этель Гиббс по поводу прожженных воротничков. Признавайся, ты ковырялся у меня в носу, когда я отвел глаза в сторону?
   – Ну, мы с Шэрон были воскресным вечером у Сти… У мистера Орднера на обеде…
   – И ты чисто случайно упомянул, что Барт Доуз почему-то медлит с Уотерфордом, а ведь новый участок 784-й автострады придвигается все ближе и ближе, не так ли?
   – Барт! – протестующе воскликнул Винни. – Это была дружеская беседа. Все это было…
   – Ну, конечно, никто в этом и не сомневался. Его маленькая записка с приглашением также была очень дружеской. Уверен, что и наш коротенький телефонный разговор также оказался бы очень дружеским. Но дело-то не в этом. Дело в том, что он пригласил тебя и твою жену на обед в надежде на то, что ты сболтнешь что-нибудь важное, и у него нет никаких причин для разочарования.
   – Барт… Он прицелился в Винни указательным пальцем.
   – Винни, слушай меня внимательно. Если ты еще хоть раз вот так насрешь у меня на ковре в гостиной, тебе придется подыскивать себе новую работу. Имей это в виду.
   Винни был потрясен. Он совсем позабыл про сигарету, которая медленно догорала у него между пальцев. – Винни, я хочу тебе кое-что объяснить, – сказал он, возвращаясь к нормальному тону. – Я знаю, что любой молодой человек твоего возраста успел прослушать от пожилых людей моего возраста вплоть до шести тысяч лекций на тему о том, как пожилым людям моего возраста приходилось завоевывать мир, когда они были в твоем возрасте. Но эту лекцию ты заработал, как пить дать.
   Винни открыл рот, чтобы возразить.
   – Я не хочу, конечно, сказать, что ты вонзил мне в спину нож, – сказал он, жестом остановив протесты Винни. – Если бы я так считал, то уведомление о твоем увольнении лежало бы у меня на столе еще до того, как ты сюда вошел. Ты просто вел себя как последний дурак. Ты попал в большом дом и выпил три бокала за обедом, а потом подали суп и салат и всякие вкусные разности, и прислуживала вам за столом горничная в черной форме, а Карла играла роль хозяйки поместья, но без малейших признаков снисходительности, а на десерт вас угощали земляничным тортом или черничным пирогом со взбитыми сливками, а потом подали кофе с бренди, и ты распахнул им всю свою душу. Ну что, признайся, так все это и происходило?