Страница:
Джо организовал из протестующих большой круг, который вращается перед Куполом. Сам Купол со стороны Честерс-Милла очерчен цепочкой дохлых птиц (со стороны Моттона солдаты тушки подобрали). Круг позволяет всем людям Джо – так он о них думает – продемонстрировать свой плакат часовым, которые непоколебимо (и как же это раздражает!) стоят спиной к городу. Джо также раздал отпечатанные речевки. Он написал их с Норри Кэлверт, скейт-идолом Бенни Дрейка. Не говоря уж о том, что на своем «блитце» она гоняет на полной скорости, речевки Норри сочиняет простые, но емкие. Одна – Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Честерс-Милл к свободе лети!.. Другая – Это сделали вы! Это сделали вы! Признавайтесь теперь, это сделали вы!.. Но пусть и с неохотой, Джо наложил вето на еще один шедевр Норри: Кончайте врать выдумки ради, пустите нас к прессе, сучьи бляди!.. «Мы должны соблюдать политкорректность», – объяснил он ей. Гадая при этом, не слишком ли молода Норри Кэлверт для поцелуев. И поработает ли она язычком, если он ее поцелует. Джо никогда не целовался с девушкой, но, если уж им суждено умереть, как голодающим насекомым, накрытым пластмассовой чашей, ему, наверное, стоит попробовать, пока еще есть время.
На второй арене располагается молельный круг пастора Коггинса. Там действительно обращались к Богу. И, подав прекрасный пример церковного перемирия, к хору Святого Искупителя присоединились с десяток мужчин и женщин из хора Конго. Они поют: «Могучая твердыня – наш Бог», – и немало горожан, которые не посещают церковь Святого Искупителя, но знают слова, им подпевают. Голоса поднимаются к безоблачному синему небу вместе с пронзительными призывами Лестера. Молельный круг поддерживает их криками Аминь! и Аллилуйя!, которые в нужные моменты вплетаются в пение и выскальзывают из него (хотя до полной гармонии, само собой, далеко), и продолжает расширяться по мере того, как другие горожане присоединяются к нему и падают на колени. Плакаты они временно откладывают в сторону, чтобы, взявшись за руки, вместе поднимать их в молитве. Солдаты повернулись к ним спиной; возможно, что Бог – нет.
Но центральная арена этого цирка – самая большая и самая безбашенная. Ромео Берпи поставил тент для «Последней летней чумовой распродажи» достаточно далеко от Купола и в шестидесяти футах к востоку от молельного круга, выбрав место с учетом направления легкого ветерка. Он хочет, чтобы дымок, поднимающийся над рядом переносных грилей, щекотал ноздри и тем, кто протестует, и тем, кто молится. Его лепта в религиозную составляющую этого дня – указание Тоби Мэннингу выключить проигрыватель, из которого на предельной громкости льется песня Джеймса Макмертри о жизни в маленьком городке. Она не сочетается с «Как велик Ты» и «Разве ты не идешь к Иисусу?». А вот торговля идет отлично и пойдет только лучше. Ромео в этом уверен. От хот-догов – оттаивающих в процессе жарки – потом, возможно, у кого-то прихватит живот, но под теплым послеполуденным солнышком пахнут они идеально, как на окружной ярмарке, а не во время обеда в тюрьме.
Дети бегают вокруг, размахивая вертушками на палочке и угрожая поджечь сено Динсмора бенгальскими огнями, оставшимися от Четвертого июля. Пустые бумажные стаканчики из-под приготовленного из порошка лимонада (ужасного на вкус) или из-под наскоро сваренного кофе (еще более ужасного) валяются как попало. Позже Ромео велит Тоби Мэннингу заплатить какому-нибудь мальчишке, может, одному из сыновей Динсмора, десять баксов, чтобы тот собрал мусор. Это очень важно – уважение к городу, в котором живешь. Но пока внимание Ромео полностью сосредоточено на временном кассовом аппарате, роль которого выполняет картонная коробка из-под туалетной бумаги «Шарман». Он берет зелененькие и возвращает сдачу серебром: так в Америке всегда делается бизнес, сладенькие. Хот-дог стоит у него четыре бакса, и чтоб Берпи провалиться на этом самом месте, если люди не платят такие деньги. По его расчетам, к закату в коробке будет лежать как минимум три «штуки», а то и гораздо больше.
И посмотрите! Это же Расти Эверетт! Сумел-таки вырваться из Центра здоровья! Молодец! Теперь он даже жалеет, что не заехал за девочками. Вид такого количества людей, хорошо проводящих время, мог бы развеять их страхи… но, возможно, переизбыток эмоций Джанни ни к чему.
Он замечает Линду в тот самый момент, когда она замечает его и начинает неистово махать руками, чуть ли не подпрыгивая на месте. С волосами, забранными в тугие косички – с такой прической она практически всегда ходит на работу, – Линда выглядит, как девушка из школьной группы поддержки спортивной команды. Она стоит рядом с сестрой Твитча Роуз и молодым мужчиной, который работает в ресторане поваром блюд быстрого приготовления. Расти удивлен – он думал, что Барбара покинул город. У того возникли трения с Большим Джимом Ренни, как слышал Расти, из-за потасовки у бара. Сам Расти не работал в тот день, когда ее участники заглянули в Центр здоровья, чтобы их там подлатали. А вообще ему частенько приходилось штопать посетителей «Дипперса».
Он обнимает жену, целует ее в губы, потом Роуз в щечку. Пожимает руку повару, их знакомят.
– Посмотрите на эти хот-доги, – стонет Расти. – Господи!
– Да уж, вам пора готовить судна, док, – кивает Барби, и все смеются. Это удивительно – смех в такой ситуации, но смеются не только они… и, святый Боже, почему нет? Если вы не можете смеяться, когда все плохо – смеяться и устраивать небольшой праздник, – тогда вам лучше умереть или желать себе смерти.
– Так забавно, – говорит Роуз, не подозревая, как скоро забава эта оборвется.
Мимо проплывает фрисби. Роуз выхватывает его из воздуха и бросает Бенни Дрейку. Тот подпрыгивает, чтобы поймать его, потом поворачивается, чтобы бросить Норри Кэлверт. Та ловит фрисби за спиной – выпендривается.
Молельный круг молится. Сводный хор, спевшись по полной программе, переходит к признанному лидеру хит-парадов всех времен и народов – церковной песне «Вперед, Христово воинство».
Девочка не старше Джуди пробегает мимо молящихся, юбка обвивает пухлые коленки, в одной руке бенгальский огонь, в другой – бумажный стаканчик с этим отвратительным лимонадом.
Протестующие ходят по расширяющемуся кругу, скандируя: «Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Честерс-Милл к свободе лети!»
Пушистые облака с темными брюшками наплывают со стороны Моттона… и разделяются, приблизившись к солдатам и огибая Купол с двух сторон. Небо над головами остается безоблачным, безупречно синим. На поле Динсмора есть люди, которые следят за этими облаками и гадают: когда же теперь над Честерс-Миллом прольется дождь, но вслух никто ничего не говорит.
– Интересно, будем ли мы все еще развлекаться в следующее воскресенье, – размышляет вслух Барби.
Линда Эверетт смотрит на него. Дружелюбия во взгляде нет.
– Вы же не думаете, что и через неделю…
Роуз прерывает ее:
– Посмотрите туда. Ох, зря мальчишка так быстро едет… он же перевернется. Терпеть не могу эти квадроциклы.
Они смотрят на маленький вездеход с четырьмя огромными колесами, наблюдают, как он по диагонали пересекает поле. Направляется не к ним, но определенно к Куполу. На очень большой скорости. Солдаты слышат приближающийся рев двигателя, некоторые наконец поворачиваются.
– Господи, не дай ему врезаться! – стонет Линда Эверетт.
Рори Динсмор не врезается в Купол. Лучше б врезался.
11
12
Бывает и хуже
1
2
На второй арене располагается молельный круг пастора Коггинса. Там действительно обращались к Богу. И, подав прекрасный пример церковного перемирия, к хору Святого Искупителя присоединились с десяток мужчин и женщин из хора Конго. Они поют: «Могучая твердыня – наш Бог», – и немало горожан, которые не посещают церковь Святого Искупителя, но знают слова, им подпевают. Голоса поднимаются к безоблачному синему небу вместе с пронзительными призывами Лестера. Молельный круг поддерживает их криками Аминь! и Аллилуйя!, которые в нужные моменты вплетаются в пение и выскальзывают из него (хотя до полной гармонии, само собой, далеко), и продолжает расширяться по мере того, как другие горожане присоединяются к нему и падают на колени. Плакаты они временно откладывают в сторону, чтобы, взявшись за руки, вместе поднимать их в молитве. Солдаты повернулись к ним спиной; возможно, что Бог – нет.
Но центральная арена этого цирка – самая большая и самая безбашенная. Ромео Берпи поставил тент для «Последней летней чумовой распродажи» достаточно далеко от Купола и в шестидесяти футах к востоку от молельного круга, выбрав место с учетом направления легкого ветерка. Он хочет, чтобы дымок, поднимающийся над рядом переносных грилей, щекотал ноздри и тем, кто протестует, и тем, кто молится. Его лепта в религиозную составляющую этого дня – указание Тоби Мэннингу выключить проигрыватель, из которого на предельной громкости льется песня Джеймса Макмертри о жизни в маленьком городке. Она не сочетается с «Как велик Ты» и «Разве ты не идешь к Иисусу?». А вот торговля идет отлично и пойдет только лучше. Ромео в этом уверен. От хот-догов – оттаивающих в процессе жарки – потом, возможно, у кого-то прихватит живот, но под теплым послеполуденным солнышком пахнут они идеально, как на окружной ярмарке, а не во время обеда в тюрьме.
Дети бегают вокруг, размахивая вертушками на палочке и угрожая поджечь сено Динсмора бенгальскими огнями, оставшимися от Четвертого июля. Пустые бумажные стаканчики из-под приготовленного из порошка лимонада (ужасного на вкус) или из-под наскоро сваренного кофе (еще более ужасного) валяются как попало. Позже Ромео велит Тоби Мэннингу заплатить какому-нибудь мальчишке, может, одному из сыновей Динсмора, десять баксов, чтобы тот собрал мусор. Это очень важно – уважение к городу, в котором живешь. Но пока внимание Ромео полностью сосредоточено на временном кассовом аппарате, роль которого выполняет картонная коробка из-под туалетной бумаги «Шарман». Он берет зелененькие и возвращает сдачу серебром: так в Америке всегда делается бизнес, сладенькие. Хот-дог стоит у него четыре бакса, и чтоб Берпи провалиться на этом самом месте, если люди не платят такие деньги. По его расчетам, к закату в коробке будет лежать как минимум три «штуки», а то и гораздо больше.
И посмотрите! Это же Расти Эверетт! Сумел-таки вырваться из Центра здоровья! Молодец! Теперь он даже жалеет, что не заехал за девочками. Вид такого количества людей, хорошо проводящих время, мог бы развеять их страхи… но, возможно, переизбыток эмоций Джанни ни к чему.
Он замечает Линду в тот самый момент, когда она замечает его и начинает неистово махать руками, чуть ли не подпрыгивая на месте. С волосами, забранными в тугие косички – с такой прической она практически всегда ходит на работу, – Линда выглядит, как девушка из школьной группы поддержки спортивной команды. Она стоит рядом с сестрой Твитча Роуз и молодым мужчиной, который работает в ресторане поваром блюд быстрого приготовления. Расти удивлен – он думал, что Барбара покинул город. У того возникли трения с Большим Джимом Ренни, как слышал Расти, из-за потасовки у бара. Сам Расти не работал в тот день, когда ее участники заглянули в Центр здоровья, чтобы их там подлатали. А вообще ему частенько приходилось штопать посетителей «Дипперса».
Он обнимает жену, целует ее в губы, потом Роуз в щечку. Пожимает руку повару, их знакомят.
– Посмотрите на эти хот-доги, – стонет Расти. – Господи!
– Да уж, вам пора готовить судна, док, – кивает Барби, и все смеются. Это удивительно – смех в такой ситуации, но смеются не только они… и, святый Боже, почему нет? Если вы не можете смеяться, когда все плохо – смеяться и устраивать небольшой праздник, – тогда вам лучше умереть или желать себе смерти.
– Так забавно, – говорит Роуз, не подозревая, как скоро забава эта оборвется.
Мимо проплывает фрисби. Роуз выхватывает его из воздуха и бросает Бенни Дрейку. Тот подпрыгивает, чтобы поймать его, потом поворачивается, чтобы бросить Норри Кэлверт. Та ловит фрисби за спиной – выпендривается.
Молельный круг молится. Сводный хор, спевшись по полной программе, переходит к признанному лидеру хит-парадов всех времен и народов – церковной песне «Вперед, Христово воинство».
Девочка не старше Джуди пробегает мимо молящихся, юбка обвивает пухлые коленки, в одной руке бенгальский огонь, в другой – бумажный стаканчик с этим отвратительным лимонадом.
Протестующие ходят по расширяющемуся кругу, скандируя: «Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Честерс-Милл к свободе лети!»
Пушистые облака с темными брюшками наплывают со стороны Моттона… и разделяются, приблизившись к солдатам и огибая Купол с двух сторон. Небо над головами остается безоблачным, безупречно синим. На поле Динсмора есть люди, которые следят за этими облаками и гадают: когда же теперь над Честерс-Миллом прольется дождь, но вслух никто ничего не говорит.
– Интересно, будем ли мы все еще развлекаться в следующее воскресенье, – размышляет вслух Барби.
Линда Эверетт смотрит на него. Дружелюбия во взгляде нет.
– Вы же не думаете, что и через неделю…
Роуз прерывает ее:
– Посмотрите туда. Ох, зря мальчишка так быстро едет… он же перевернется. Терпеть не могу эти квадроциклы.
Они смотрят на маленький вездеход с четырьмя огромными колесами, наблюдают, как он по диагонали пересекает поле. Направляется не к ним, но определенно к Куполу. На очень большой скорости. Солдаты слышат приближающийся рев двигателя, некоторые наконец поворачиваются.
– Господи, не дай ему врезаться! – стонет Линда Эверетт.
Рори Динсмор не врезается в Купол. Лучше б врезался.
11
Идея – что простуда. Рано или поздно кто-нибудь обязательно ее подхватит. Эту Объединенный комитет начальников штабов уже подхватил; ее обсасывали на нескольких заседаниях, на которых присутствовал прежний босс Барби, полковник Джеймс Оу Кокс. Эта идея не могла не осенить и кого-то из жителей Милла, и, наверное, не стоило удивляться, что им стал Рори Динсмор, который умом намного превосходил всех Динсморов («Я не знаю, откуда у него такое», – сказала Шелли Динсмор, когда Рори принес домой первый табель с круглыми пятерками… и в голосе звучала скорее тревога, чем гордость). Если б Рори жил в городе – или если бы у него был компьютер, но увы, – то, несомненно, вошел бы в компанию Джо Макклэтчи по прозвищу Пугало.
Рори запретили посещение ярмарки/молитвенного митинга/демонстрации; вместо того чтобы есть сомнительные хот-доги или помогать парковать автомобили, отец велел ему остаться дома и накормить коров. А после этого смазать соски каждой бальзамом, чего Рори терпеть не мог. «Когда же соски будут чистыми и блестящими, – добавил отец, – ты можешь подмести коровники и уложить тюки сена».
Его наказали за то, что вчера, хотя отец однозначно это запретил, он близко подошел к Куполу. И даже, прости Господи, постучал по нему. Обращение к матери (обычно это срабатывало) в данном случае результата не принесло.
– Ты мог погибнуть, – ответила ему Шелли. – Кроме того, отец говорил, что ты сболтнул лишнего.
– Только назвал им фамилию повара, – запротестовал Рори и за это схлопотал от отца очередной подзатыльник.
Олли наблюдал за происходящим с самодовольной улыбкой, говорившей о том, что решение родителей он одобряет.
– Ты слишком умен, – сказал Рори отец. – Это тебе только во вред.
Укрывшись за спиной отца, Олли показал младшему брату язык. Шелли, однако, это увидела… и теперь подзатыльник, уже от нее, получил Олли. Но она не лишила того удовольствий и шумихи ярмарки, спонтанно возникшей на их поле.
– И не вздумай прикасаться к этой самоходной телеге. – Олден указал на квадроцикл, стоявший между коровниками номер один и номер два. – Если тебе понадобится перенести сено, тащи на себе. Нарастишь мышцы.
Вскоре после этого туповатые Динсморы отбыли, направившись через поле к тенту Ромео. А самого умного оставили с вилами и банкой бальзама «Бэг балм», большущей, как цветочный горшок.
Рори принялся за работу, мрачный как туча, однако делал все добросовестно. Из-за острого ума он иной раз наживал себе неприятности, но сыном был хорошим, и мысль о том, чтобы с прохладцей отнестись к порученным делам, даже не пришла ему в голову. Поначалу в голову вообще не приходили никакие мысли. Эта пустота иногда становилась весьма плодородной почвой, из которой вырастали самые яркие сны и самые интересные идеи (как хорошие, так и особенно плохие), сначала проклевывались, а потом расцветали пышным цветом. Но всегда присутствовала цепочка ассоциаций.
Когда Рори начал подметать центральный проход коровника номер один (ненавистную смазку вымени он оставил на потом, решив, что сделает это в самую последнюю очередь), до его ушей донеслось «поп-пах-пом». Так могли звучать только взрывающиеся шутихи. Грохот этот отдаленно напоминал выстрелы. Рори подумал об отцовском карабине, «винчестере», который стоял в стенном шкафу в прихожей. Мальчикам строго-настрого запрещалось прикасаться к нему без присмотра отца – они стреляли из «винчестера» по мишеням или в охотничий сезон, – но стенной шкаф не запирался, а патроны лежали на верхней полке.
Тут и сверкнула та самая идея. Рори подумал: Я смогу пробить дырку в этой штуковине. Может, взорву ее. И перед его мысленным взором появился яркий и четкий образ: спичка, поднесенная к надутому воздушному шарику.
Он выронил щетку и побежал к дому. Как и многие умные люди (особенно умные дети), он руководствовался озарением, а не расчетом. Если бы такая идея (что вряд ли) пришла в голову его старшему брату, Олли подумал бы: Раз уж самолет не смог прошибить барьер или лесовоз, мчащийся на полной скорости, неужели это по силам пуле? Он мог даже взглянуть на ситуацию с иного угла: Меня уже наказали за непослушание, а это непослушание равносильно прежнему, возведенному в девятую степень.
Но… нет, Олли до такого бы не додумался. Математические способности Олли давали слабину на простом умножении.
Рори, с другой стороны, уже решал алгебраические задачи на уровне колледжа и не испытывал никаких сложностей. Если бы его спросили, как пуля сможет добиться того, что оказалось не по зубам лесовозу и самолету, он бы ответил, что ударное воздействие пули «Винчестер-элит-ХР3»[60] будет куда как выше. И логика в этом была. Во-первых, пуля движется с большей скоростью. Во-вторых, ударное воздействие концентрируется в наконечнике пули, весящей 180 гранов[61]. Рори не сомневался, что это сработает. Воспринимал сие, как изящное алгебраическое уравнение.
Рори видел свою улыбающуюся (но скромную) физиономию на первой странице «Ю-эс-эй тудэй»; видел, как у него берет интервью Брайан Уильямс из «Вечерних новостей»; видел себя сидящим на украшенной цветами платформе во время парада, устроенного в его честь, в окружении участниц конкурса красоты (или в платьях, не закрывающих плечи, или вообще в купальниках): он приветственно машет рукой, а воздух наполнен конфетти. Ему предстояло стать «МАЛЬЧИКОМ, КОТОРЫЙ СПАС ЧЕСТЕРС-МИЛЛ».
Он вытащил «винчестер» из шкафа, встал на табуретку, схватил коробку «ХР3». Вставил в казенную часть два патрона (второй – на всякий пожарный), потом выбежал из дома, держа оружие над головой, словно торжествующий повстанец (но – надо отдать ему должное – поставив «винчестер» на предохранитель, это он сделал автоматически, даже не подумав). Ключ от квадроцикла «ямаха», к которому ему запретили подходить, висел на гвоздике в коровнике номер один. Зажав брелок ключа в зубах, Рори привязал «винчестер» позади сиденья квадроцикла парой эластичных тросов. Задался вопросом: а не будет ли грохота при разрыве Купола? Может, стоило взять ушные затычки с верхней полки в стенном шкафу? Но конечно же, возвращаться за ними не стал. Ни на секунду не мог отложить задуманное.
Так случается со всеми блестящими идеями.
На квадроцикле объехал коровник номер два, сбросил скорость, чтобы оглядеть собравшуюся на пастбище толпу. Пусть и охваченный волнением, он понял, что не стоит ехать к тому месту, где Купол перекрывал шоссе (и где на Куполе остались темные пятна от столкновений с самолетом и лесовозом, похожие на потеки грязи на немытом оконном стекле). Кто-нибудь мог остановить его до того, как он разбил бы Купол. И тогда, вместо того чтобы стать «МАЛЬЧИКОМ, КОТОРЫЙ СПАС ЧЕСТЕРС-МИЛЛ», он закончил бы этот день «МАЛЬЧИКОМ, КОТОРЫЙ ЦЕЛЫЙ ГОД СМАЗЫВАЛ КОРОВАМ ВЫМЯ». Да, и первую неделю ему пришлось бы проделывать это на корточках: на высеченной от души заднице он бы сидеть не смог. И все лавры от его блестящей идеи достались бы кому-то еще.
Поэтому поехал он по диагонали, чтобы добраться до Купола примерно в пятистах ярдах от тента, остановившись у ямок в сене. Ямки, Рори это знал, образовались от падения погибших птиц. Он увидел, как солдаты, охранявшие эту часть периметра, оглянулись на приближающийся рев квадроцикла. Услышал крики тревоги, донесшиеся со стороны радующейся-и-молящейся толпы. Тут же смолкло пение.
И что хуже всего, его отец замахал грязной кепкой с надписью «Джон Дир» и заорал:
– Рори, черт бы тебя подрал, остановись!
Но Рори зашел слишком далеко, чтобы остановиться, и – хороший сын или нет – не хотел останавливаться. Квадроцикл одним колесом зацепил бугорок, и Рори взлетел с сиденья, но крепко держась за руль руками и хохоча как безумный. Свою кепку с той же надписью «Джон Дир» он развернул козырьком назад, но не помнил, когда это сделал. Квадроцикл сильно накренился, потом решил выпрямиться. Рори уже почти добрался до места, и один из солдат в полевой форме тоже кричал, чтобы он остановился.
Рори тормознул «ямаху», и так резко, что едва не перелетел через руль. Он забыл поставить эту хреновину на нейтралку, и квадроцикл прыгнул вперед и ударился о Купол, прежде чем замереть. Рори услышал, как заскрежетал металл и зазвенели осколки вдребезги разбитой фары.
Солдаты, испугавшись, что квадроцикл их раздавит (глаз, который не видит никакой преграды, которая может остановить накатывающее транспортное средство, вызывает резкую и быструю реакцию), раздались в обе стороны. Они оставили широкую брешь в человеческом периметре и избавили Рори от необходимости просить их расступиться, чтобы никого не повредило возможным разрывом Купола. Он стремился стать героем, но не хотел, чтобы в результате кто-то погиб или получил ранение.
И Рори понимал, что надо торопиться. К тому месту, где он остановился, ближе всех находились люди на автомобильной стоянке и толпящиеся у тента «Летней чумовой распродажи». Они уже на полной скорости бежали к нему. Среди них – отец и брат, оба кричали, требуя, чтобы он не делал того, что собрался сделать.
Рори рывком освободил «винчестер» от эластичных тросов, прижал приклад к плечу, прицелился в невидимый барьер над тремя дохлыми воробьями, на высоте пяти футов.
– Нет, парень, плохая идея! – прокричал один из солдат.
Рори пропустил его слова мимо ушей, потому что знал – идея хорошая. Расстояние до людей, бегущих с автомобильной стоянки и от тента, значительно сократилось. Кто-то – Лестер Коггинс, который бегал гораздо лучше, чем играл на гитаре – прокричал:
– Во имя Господа, не делай этого!
Рори нажал на спусковой крючок. Нет, только попытался нажать. «Винчестер» стоял на предохранителе. Мальчик оглянулся и увидел, как высокий священник из церкви святого-какого-то пробежал мимо его краснолицего запыхавшегося отца. Подол рубашки Лестера, выбившийся из-под ремня, трепало воздухом. Мчался проповедник с широко раскрытыми глазами. Чуть отставал от него повар из «Эглантерии». Пробежать им оставалось какие-то шестьдесят футов, и преподобный, похоже, включил пятую передачу.
Рори сдвинул рычажок предохранителя.
– Нет, мальчик, нет! – вновь прокричал солдат по другую сторону Купола, одновременно присев и раскинув руки.
Рори не обратил внимания на его слова. С блестящими идеями это обычное дело. Он выстрелил.
Выстрел, и в этом Рори не повезло, получился идеальный. Пуля полетела к Куполу перпендикулярно, отразилась от него и вернулась по той же траектории, как резиновый мячик, привязанный к нитке. Сразу Рори боли не почувствовал, но огромное полотнище ослепительно яркого света заполнило голову, когда меньший из двух фрагментов пули вышиб ему левый глаз и проник в мозг. Кровь хлынула фонтаном, потом побежала между пальцами, когда он рухнул на колени, закрыв лицо руками.
Рори запретили посещение ярмарки/молитвенного митинга/демонстрации; вместо того чтобы есть сомнительные хот-доги или помогать парковать автомобили, отец велел ему остаться дома и накормить коров. А после этого смазать соски каждой бальзамом, чего Рори терпеть не мог. «Когда же соски будут чистыми и блестящими, – добавил отец, – ты можешь подмести коровники и уложить тюки сена».
Его наказали за то, что вчера, хотя отец однозначно это запретил, он близко подошел к Куполу. И даже, прости Господи, постучал по нему. Обращение к матери (обычно это срабатывало) в данном случае результата не принесло.
– Ты мог погибнуть, – ответила ему Шелли. – Кроме того, отец говорил, что ты сболтнул лишнего.
– Только назвал им фамилию повара, – запротестовал Рори и за это схлопотал от отца очередной подзатыльник.
Олли наблюдал за происходящим с самодовольной улыбкой, говорившей о том, что решение родителей он одобряет.
– Ты слишком умен, – сказал Рори отец. – Это тебе только во вред.
Укрывшись за спиной отца, Олли показал младшему брату язык. Шелли, однако, это увидела… и теперь подзатыльник, уже от нее, получил Олли. Но она не лишила того удовольствий и шумихи ярмарки, спонтанно возникшей на их поле.
– И не вздумай прикасаться к этой самоходной телеге. – Олден указал на квадроцикл, стоявший между коровниками номер один и номер два. – Если тебе понадобится перенести сено, тащи на себе. Нарастишь мышцы.
Вскоре после этого туповатые Динсморы отбыли, направившись через поле к тенту Ромео. А самого умного оставили с вилами и банкой бальзама «Бэг балм», большущей, как цветочный горшок.
Рори принялся за работу, мрачный как туча, однако делал все добросовестно. Из-за острого ума он иной раз наживал себе неприятности, но сыном был хорошим, и мысль о том, чтобы с прохладцей отнестись к порученным делам, даже не пришла ему в голову. Поначалу в голову вообще не приходили никакие мысли. Эта пустота иногда становилась весьма плодородной почвой, из которой вырастали самые яркие сны и самые интересные идеи (как хорошие, так и особенно плохие), сначала проклевывались, а потом расцветали пышным цветом. Но всегда присутствовала цепочка ассоциаций.
Когда Рори начал подметать центральный проход коровника номер один (ненавистную смазку вымени он оставил на потом, решив, что сделает это в самую последнюю очередь), до его ушей донеслось «поп-пах-пом». Так могли звучать только взрывающиеся шутихи. Грохот этот отдаленно напоминал выстрелы. Рори подумал об отцовском карабине, «винчестере», который стоял в стенном шкафу в прихожей. Мальчикам строго-настрого запрещалось прикасаться к нему без присмотра отца – они стреляли из «винчестера» по мишеням или в охотничий сезон, – но стенной шкаф не запирался, а патроны лежали на верхней полке.
Тут и сверкнула та самая идея. Рори подумал: Я смогу пробить дырку в этой штуковине. Может, взорву ее. И перед его мысленным взором появился яркий и четкий образ: спичка, поднесенная к надутому воздушному шарику.
Он выронил щетку и побежал к дому. Как и многие умные люди (особенно умные дети), он руководствовался озарением, а не расчетом. Если бы такая идея (что вряд ли) пришла в голову его старшему брату, Олли подумал бы: Раз уж самолет не смог прошибить барьер или лесовоз, мчащийся на полной скорости, неужели это по силам пуле? Он мог даже взглянуть на ситуацию с иного угла: Меня уже наказали за непослушание, а это непослушание равносильно прежнему, возведенному в девятую степень.
Но… нет, Олли до такого бы не додумался. Математические способности Олли давали слабину на простом умножении.
Рори, с другой стороны, уже решал алгебраические задачи на уровне колледжа и не испытывал никаких сложностей. Если бы его спросили, как пуля сможет добиться того, что оказалось не по зубам лесовозу и самолету, он бы ответил, что ударное воздействие пули «Винчестер-элит-ХР3»[60] будет куда как выше. И логика в этом была. Во-первых, пуля движется с большей скоростью. Во-вторых, ударное воздействие концентрируется в наконечнике пули, весящей 180 гранов[61]. Рори не сомневался, что это сработает. Воспринимал сие, как изящное алгебраическое уравнение.
Рори видел свою улыбающуюся (но скромную) физиономию на первой странице «Ю-эс-эй тудэй»; видел, как у него берет интервью Брайан Уильямс из «Вечерних новостей»; видел себя сидящим на украшенной цветами платформе во время парада, устроенного в его честь, в окружении участниц конкурса красоты (или в платьях, не закрывающих плечи, или вообще в купальниках): он приветственно машет рукой, а воздух наполнен конфетти. Ему предстояло стать «МАЛЬЧИКОМ, КОТОРЫЙ СПАС ЧЕСТЕРС-МИЛЛ».
Он вытащил «винчестер» из шкафа, встал на табуретку, схватил коробку «ХР3». Вставил в казенную часть два патрона (второй – на всякий пожарный), потом выбежал из дома, держа оружие над головой, словно торжествующий повстанец (но – надо отдать ему должное – поставив «винчестер» на предохранитель, это он сделал автоматически, даже не подумав). Ключ от квадроцикла «ямаха», к которому ему запретили подходить, висел на гвоздике в коровнике номер один. Зажав брелок ключа в зубах, Рори привязал «винчестер» позади сиденья квадроцикла парой эластичных тросов. Задался вопросом: а не будет ли грохота при разрыве Купола? Может, стоило взять ушные затычки с верхней полки в стенном шкафу? Но конечно же, возвращаться за ними не стал. Ни на секунду не мог отложить задуманное.
Так случается со всеми блестящими идеями.
На квадроцикле объехал коровник номер два, сбросил скорость, чтобы оглядеть собравшуюся на пастбище толпу. Пусть и охваченный волнением, он понял, что не стоит ехать к тому месту, где Купол перекрывал шоссе (и где на Куполе остались темные пятна от столкновений с самолетом и лесовозом, похожие на потеки грязи на немытом оконном стекле). Кто-нибудь мог остановить его до того, как он разбил бы Купол. И тогда, вместо того чтобы стать «МАЛЬЧИКОМ, КОТОРЫЙ СПАС ЧЕСТЕРС-МИЛЛ», он закончил бы этот день «МАЛЬЧИКОМ, КОТОРЫЙ ЦЕЛЫЙ ГОД СМАЗЫВАЛ КОРОВАМ ВЫМЯ». Да, и первую неделю ему пришлось бы проделывать это на корточках: на высеченной от души заднице он бы сидеть не смог. И все лавры от его блестящей идеи достались бы кому-то еще.
Поэтому поехал он по диагонали, чтобы добраться до Купола примерно в пятистах ярдах от тента, остановившись у ямок в сене. Ямки, Рори это знал, образовались от падения погибших птиц. Он увидел, как солдаты, охранявшие эту часть периметра, оглянулись на приближающийся рев квадроцикла. Услышал крики тревоги, донесшиеся со стороны радующейся-и-молящейся толпы. Тут же смолкло пение.
И что хуже всего, его отец замахал грязной кепкой с надписью «Джон Дир» и заорал:
– Рори, черт бы тебя подрал, остановись!
Но Рори зашел слишком далеко, чтобы остановиться, и – хороший сын или нет – не хотел останавливаться. Квадроцикл одним колесом зацепил бугорок, и Рори взлетел с сиденья, но крепко держась за руль руками и хохоча как безумный. Свою кепку с той же надписью «Джон Дир» он развернул козырьком назад, но не помнил, когда это сделал. Квадроцикл сильно накренился, потом решил выпрямиться. Рори уже почти добрался до места, и один из солдат в полевой форме тоже кричал, чтобы он остановился.
Рори тормознул «ямаху», и так резко, что едва не перелетел через руль. Он забыл поставить эту хреновину на нейтралку, и квадроцикл прыгнул вперед и ударился о Купол, прежде чем замереть. Рори услышал, как заскрежетал металл и зазвенели осколки вдребезги разбитой фары.
Солдаты, испугавшись, что квадроцикл их раздавит (глаз, который не видит никакой преграды, которая может остановить накатывающее транспортное средство, вызывает резкую и быструю реакцию), раздались в обе стороны. Они оставили широкую брешь в человеческом периметре и избавили Рори от необходимости просить их расступиться, чтобы никого не повредило возможным разрывом Купола. Он стремился стать героем, но не хотел, чтобы в результате кто-то погиб или получил ранение.
И Рори понимал, что надо торопиться. К тому месту, где он остановился, ближе всех находились люди на автомобильной стоянке и толпящиеся у тента «Летней чумовой распродажи». Они уже на полной скорости бежали к нему. Среди них – отец и брат, оба кричали, требуя, чтобы он не делал того, что собрался сделать.
Рори рывком освободил «винчестер» от эластичных тросов, прижал приклад к плечу, прицелился в невидимый барьер над тремя дохлыми воробьями, на высоте пяти футов.
– Нет, парень, плохая идея! – прокричал один из солдат.
Рори пропустил его слова мимо ушей, потому что знал – идея хорошая. Расстояние до людей, бегущих с автомобильной стоянки и от тента, значительно сократилось. Кто-то – Лестер Коггинс, который бегал гораздо лучше, чем играл на гитаре – прокричал:
– Во имя Господа, не делай этого!
Рори нажал на спусковой крючок. Нет, только попытался нажать. «Винчестер» стоял на предохранителе. Мальчик оглянулся и увидел, как высокий священник из церкви святого-какого-то пробежал мимо его краснолицего запыхавшегося отца. Подол рубашки Лестера, выбившийся из-под ремня, трепало воздухом. Мчался проповедник с широко раскрытыми глазами. Чуть отставал от него повар из «Эглантерии». Пробежать им оставалось какие-то шестьдесят футов, и преподобный, похоже, включил пятую передачу.
Рори сдвинул рычажок предохранителя.
– Нет, мальчик, нет! – вновь прокричал солдат по другую сторону Купола, одновременно присев и раскинув руки.
Рори не обратил внимания на его слова. С блестящими идеями это обычное дело. Он выстрелил.
Выстрел, и в этом Рори не повезло, получился идеальный. Пуля полетела к Куполу перпендикулярно, отразилась от него и вернулась по той же траектории, как резиновый мячик, привязанный к нитке. Сразу Рори боли не почувствовал, но огромное полотнище ослепительно яркого света заполнило голову, когда меньший из двух фрагментов пули вышиб ему левый глаз и проник в мозг. Кровь хлынула фонтаном, потом побежала между пальцами, когда он рухнул на колени, закрыв лицо руками.
12
– Я ослеп! Я ослеп! – кричал мальчик, и Лестер тут же подумал о строках из Писания, на которые опустился его палец: Поразит тебя Господь сумасшествием, слепотою и оцепенением сердца. – Я ослеп! Я ослеп!
Лестер отвел руки мальчика и увидел красную развороченную глазницу. Остатки глаза сползали по щеке Рори. Когда тот поднял голову к Лестеру, они плюхнулись в траву.
Лестер успел лишь на мгновение прижать ребенка к груди, как подскочил отец и вырвал мальчика. Священник не возражал: все правильно, так и должно быть. Лестер согрешил и молил Бога указать ему путь. Указание он получил, ответ ему дали. Теперь он знал, как поступить с грехами, в которые завлек его Джеймс Ренни.
Ослепший ребенок указал ему путь.
Лестер отвел руки мальчика и увидел красную развороченную глазницу. Остатки глаза сползали по щеке Рори. Когда тот поднял голову к Лестеру, они плюхнулись в траву.
Лестер успел лишь на мгновение прижать ребенка к груди, как подскочил отец и вырвал мальчика. Священник не возражал: все правильно, так и должно быть. Лестер согрешил и молил Бога указать ему путь. Указание он получил, ответ ему дали. Теперь он знал, как поступить с грехами, в которые завлек его Джеймс Ренни.
Ослепший ребенок указал ему путь.
Бывает и хуже
1
Последующее Расти Эверетт помнил смутно. Память с предельной ясностью запечатлела только один образ: обнаженный торс пастора Коггинса, белоснежная, как рыбье брюшко, кожа и выпирающие сквозь нее ребра.
Барби, однако – возможно, потому, что полковник Кокс вновь определил его в следователи, – видел все. Ему яснее прочего запомнился не Коггинс без рубашки, а Мелвин Сирлс, указывающий на него, Барби, пальцем, а потом склоняющий голову – значение этих телодвижений понятно любому человеку: Мы еще не закончили, дорогуша.
А все остальные запомнили, – и это, как ничто другое, объяснило им ситуацию, в которой оказался город, – душераздирающие крики отца, держащего на руках раненого, истекающего кровью сына, и мать, кричащую: «С ним все в порядке, Олден?! С ним все в порядке?» – Она, женщина полная, весящая фунтов на шестьдесят больше положенного, с устрашающей энергией протискивалась к месту событий.
Барби увидел, как Расти Эверетт пробрался сквозь толпу, собравшуюся вокруг мальчика, и присоединился к двум стоящим на коленях мужчинам, Олдену и Лестеру. Олден качал сына на руках, а пастор Коггинс смотрел на мальчика, и челюсть его отвисла, как воротина, у которой отлетела одна петля. Расти упал на колени между Олденом и Лестером и попытался оторвать руки мальчика от его лица. Олден – и, по мнению Барби, удивляться этому не приходилось – тут же ему врезал. Из носа Расти потекла кровь.
– Нет, Олден! Дай ему помочь! – закричала Линда и положила руку на плечо фермера.
Олден повернулся, судя по всему, с тем, чтобы врезать и ей. Его лицо говорило, что рассуждать здраво он не способен. Олден превратился в зверя, защищающего своего детеныша. Барби двинулся к нему, чтобы перехватить руку, если фермер замахнется, но потом в голову пришла идея получше.
– Здесь фельдшер! – прокричал он, наклонившись к лицу Олдена, стараясь перекрыть ему поле зрения, чтобы фермер не видел Линду. – Фельдшер! Фельдшер, фель…
Барби оттащили за воротник рубашки и развернули. Он едва успел сообразить, что перед ним Мелвин Сирлс, один из дружков Младшего, и на Сирлсе форменная полицейская рубашка плюс жетон на груди. Все так плохо, что хуже не бывает, подумал Барби, и, словно с тем, чтобы доказать его неправоту, Сирлс врезал ему по физиономии точно так же, как и на парковке у «Дипперса». В нос не попал, хотя целил именно туда, но губы разбил.
Сирлс вновь замахнулся, но Джекки Уэттингтон – в тот день его напарница, пусть ей этого и не хотелось – схватила парня за руку раньше, чем он нанес второй удар.
– Не делай этого! – крикнула она. – Патрульный Сирлс, не делай этого!
И пока Сирлс соображал, что ему делать, а чего – нет, Олли Динсмор, а потом и рыдающая, хватающая ртом воздух мать протиснулись между ними, заставив Сирлса отступить на шаг.
Мелвин опустил кулак.
– Ладно! – прорычал он. – Но ты на месте преступления, говнюк. Месте расследования, которое ведет полиция.
Барби вытер ладонью кровь с разбитых губ. Подумал: Бывает и хуже. В этом все дело – бывает.
Барби, однако – возможно, потому, что полковник Кокс вновь определил его в следователи, – видел все. Ему яснее прочего запомнился не Коггинс без рубашки, а Мелвин Сирлс, указывающий на него, Барби, пальцем, а потом склоняющий голову – значение этих телодвижений понятно любому человеку: Мы еще не закончили, дорогуша.
А все остальные запомнили, – и это, как ничто другое, объяснило им ситуацию, в которой оказался город, – душераздирающие крики отца, держащего на руках раненого, истекающего кровью сына, и мать, кричащую: «С ним все в порядке, Олден?! С ним все в порядке?» – Она, женщина полная, весящая фунтов на шестьдесят больше положенного, с устрашающей энергией протискивалась к месту событий.
Барби увидел, как Расти Эверетт пробрался сквозь толпу, собравшуюся вокруг мальчика, и присоединился к двум стоящим на коленях мужчинам, Олдену и Лестеру. Олден качал сына на руках, а пастор Коггинс смотрел на мальчика, и челюсть его отвисла, как воротина, у которой отлетела одна петля. Расти упал на колени между Олденом и Лестером и попытался оторвать руки мальчика от его лица. Олден – и, по мнению Барби, удивляться этому не приходилось – тут же ему врезал. Из носа Расти потекла кровь.
– Нет, Олден! Дай ему помочь! – закричала Линда и положила руку на плечо фермера.
Олден повернулся, судя по всему, с тем, чтобы врезать и ей. Его лицо говорило, что рассуждать здраво он не способен. Олден превратился в зверя, защищающего своего детеныша. Барби двинулся к нему, чтобы перехватить руку, если фермер замахнется, но потом в голову пришла идея получше.
– Здесь фельдшер! – прокричал он, наклонившись к лицу Олдена, стараясь перекрыть ему поле зрения, чтобы фермер не видел Линду. – Фельдшер! Фельдшер, фель…
Барби оттащили за воротник рубашки и развернули. Он едва успел сообразить, что перед ним Мелвин Сирлс, один из дружков Младшего, и на Сирлсе форменная полицейская рубашка плюс жетон на груди. Все так плохо, что хуже не бывает, подумал Барби, и, словно с тем, чтобы доказать его неправоту, Сирлс врезал ему по физиономии точно так же, как и на парковке у «Дипперса». В нос не попал, хотя целил именно туда, но губы разбил.
Сирлс вновь замахнулся, но Джекки Уэттингтон – в тот день его напарница, пусть ей этого и не хотелось – схватила парня за руку раньше, чем он нанес второй удар.
– Не делай этого! – крикнула она. – Патрульный Сирлс, не делай этого!
И пока Сирлс соображал, что ему делать, а чего – нет, Олли Динсмор, а потом и рыдающая, хватающая ртом воздух мать протиснулись между ними, заставив Сирлса отступить на шаг.
Мелвин опустил кулак.
– Ладно! – прорычал он. – Но ты на месте преступления, говнюк. Месте расследования, которое ведет полиция.
Барби вытер ладонью кровь с разбитых губ. Подумал: Бывает и хуже. В этом все дело – бывает.
2
Из всего этого Расти услышал только одно – крик Барби: «Фельдшер!» Теперь же он сам произнес это слово:
– Фельдшер, мистер Динсмор. Расти Эверетт. Вы меня знаете. Позвольте мне взглянуть на вашего мальчика.
– Позволь ему, Олден! – прокричала Шелли. – Позволь ему позаботиться о Рори!
Олден ослабил хватку, мальчик теперь покачивался из стороны в сторону на коленях отца, джинсы фермера залила кровь. Рори вновь закрыл лицо руками. Расти взялся за них – мягко, очень мягко – и потянул вниз. Надеялся, что все будет не так плохо, как он опасался, но увидел пустую глазницу, из которой хлестала кровь. Понял, что сильно поврежден и мозг за глазницей. Уцелевший глаз слепо смотрел в небо.
Расти начал снимать рубашку, но священник уже протягивал ему свою. Верхняя половина тела Коггинса – с белоснежной кожей живота и груди, с торчащими ребрами, с иссеченной перекрестными красными шрамами спиной – блестела от пота.
– Нет. – Расти мотнул головой. – Порвите ее, порвите.
Поначалу Лестер не понял. Потом разорвал рубашку пополам.
Подтягивалась полиция, и некоторые из штатных копов – Генри Моррисон, Джордж Фредерик, Джекки Уэттингтон, Фредди Дентон – звали новоиспеченных помощников, чтобы те помогали оттеснить толпу, создать свободную зону вокруг раненого. Помощники с энтузиазмом принялись за дело. Кое-кто из замешкавшихся зевак шлепнулся на землю, в том числе и Саманта Буши, знаменитая мучительница Брэтцев. Литл Уолтер сидел в сумке-кенгуру, и, когда Сэмми шлепнулась на пятую точку, оба начали орать. Ренни-младший переступил через Сэмми, даже не посмотрев на нее, схватил за руку мать Рори и дернул так, что едва не свалил с ног, прежде чем Фредди Дентон остановил его.
– Нет, Младший, нет! Это мать мальчика! Отпусти ее!
– Полицейская жестокость! – завопила Сэмми Буши с того места, где сидела на траве. – Полицейская жесто…
Джорджия Ру, новое пополнение полицейского участка Питера Рэндолфа, прибыла с Картером Тибодо, держа его за руку. Джорджия приставила ногу в высоком ботинке к одной груди Сэмми и чуть надавила – не ударила.
– Заткнись, лесба.
Младший отпустил мать Рори и отошел к Мелу, Картеру и Джорджии. Они смотрели на Барби. Младший последовал их примеру, думая о том, что повар постоянно сваливается им на голову. Мелькнула мысль, что Барби самое место в камере по соседству с Сэмом Бухло. Следом пришла новая мысль: быть копом – его призвание. Эта работа определенно излечивала от головной боли.
Расти взял половину рубашки Лестера и вновь разорвал пополам. Сложив в несколько слоев, уже собрался приложить к зияющей ране на лице мальчика, потом передумал, протянул сложенную материю отцу.
– Фельдшер, мистер Динсмор. Расти Эверетт. Вы меня знаете. Позвольте мне взглянуть на вашего мальчика.
– Позволь ему, Олден! – прокричала Шелли. – Позволь ему позаботиться о Рори!
Олден ослабил хватку, мальчик теперь покачивался из стороны в сторону на коленях отца, джинсы фермера залила кровь. Рори вновь закрыл лицо руками. Расти взялся за них – мягко, очень мягко – и потянул вниз. Надеялся, что все будет не так плохо, как он опасался, но увидел пустую глазницу, из которой хлестала кровь. Понял, что сильно поврежден и мозг за глазницей. Уцелевший глаз слепо смотрел в небо.
Расти начал снимать рубашку, но священник уже протягивал ему свою. Верхняя половина тела Коггинса – с белоснежной кожей живота и груди, с торчащими ребрами, с иссеченной перекрестными красными шрамами спиной – блестела от пота.
– Нет. – Расти мотнул головой. – Порвите ее, порвите.
Поначалу Лестер не понял. Потом разорвал рубашку пополам.
Подтягивалась полиция, и некоторые из штатных копов – Генри Моррисон, Джордж Фредерик, Джекки Уэттингтон, Фредди Дентон – звали новоиспеченных помощников, чтобы те помогали оттеснить толпу, создать свободную зону вокруг раненого. Помощники с энтузиазмом принялись за дело. Кое-кто из замешкавшихся зевак шлепнулся на землю, в том числе и Саманта Буши, знаменитая мучительница Брэтцев. Литл Уолтер сидел в сумке-кенгуру, и, когда Сэмми шлепнулась на пятую точку, оба начали орать. Ренни-младший переступил через Сэмми, даже не посмотрев на нее, схватил за руку мать Рори и дернул так, что едва не свалил с ног, прежде чем Фредди Дентон остановил его.
– Нет, Младший, нет! Это мать мальчика! Отпусти ее!
– Полицейская жестокость! – завопила Сэмми Буши с того места, где сидела на траве. – Полицейская жесто…
Джорджия Ру, новое пополнение полицейского участка Питера Рэндолфа, прибыла с Картером Тибодо, держа его за руку. Джорджия приставила ногу в высоком ботинке к одной груди Сэмми и чуть надавила – не ударила.
– Заткнись, лесба.
Младший отпустил мать Рори и отошел к Мелу, Картеру и Джорджии. Они смотрели на Барби. Младший последовал их примеру, думая о том, что повар постоянно сваливается им на голову. Мелькнула мысль, что Барби самое место в камере по соседству с Сэмом Бухло. Следом пришла новая мысль: быть копом – его призвание. Эта работа определенно излечивала от головной боли.
Расти взял половину рубашки Лестера и вновь разорвал пополам. Сложив в несколько слоев, уже собрался приложить к зияющей ране на лице мальчика, потом передумал, протянул сложенную материю отцу.