Кинг Стивен. Солнечный пес

Кинг Стивен
Солнечный пес

   Кинг Стивен
   СОЛНЕЧНЫЙ ПЁС
   Памяти Джона Д. Макдональда
   Мне не достает тебя дружище
   И ты не ошибался насчет тигров.
   ПРЕДИСЛОВИЕ
   Снова и снова меня спрашивают: "Когда же тебе надоедят эти "ужастики", Стив, и ты напишешь что-нибудь серьезное?"
   Раньше я думал, что оскорбительный намек вкрался в такие вопросы случайно, но с годами понял, что это не так. Я наблюдал за лицами людей, обращающихся ко мне с подобными словами, и они напоминали мне пилотов бомбардировщиков, жаждущих увидеть, упали ли бомбы в болото, поразили завод или склад со снарядами.
   Дело в том, что практически все произведения, в том числе и смешные, написаны мною совершенно серьезно. Конечно, я могу вспомнить несколько случаев, когда сидел за машинкой и смеялся как безумный над только что отпечатанным пассажем. Мне не стать Рейнольдом Прайсемом или Ларри Войводом, это не для меня, но сие не означает, что мне безразлично то, что я пишу. Я должен делать то, что могу, как говаривал Ниле Лофгрен: "Я такой, какой есть... я не играю джаз".
   Если реальность (НЕКОЕ СОБЫТИЕ, КОТОРОЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ) отождествляется вами с понятием "серьезно", значит, вы попали не по адресу и вам надо немедленно выйти вон. Но, пожалуйста, помните, что я не единственный, кто работает в этом доме. В свое время здесь трудились Франц Кафка, Джордж Оруэлл, Ширли Джексон, Хорхе Луис Борхес, Джонатан Свифт, Льюис Кэрролл. А в списке нынешних жильцов, что висит в вестибюле, значатся Томас Бергер, Рей Брэдбери, Джонатан Кэрролл, Томас Пинчон, Томас Диш, Курт Воннегут-младший, Питер Стра-уб, Джойс Кэрол Оутс, Исаак Башевис Сингер, Кэтрин Данн и Марк Холперн.
   Я занимаюсь тем, чем занимаюсь, потому что наша реальная жизнь замешена, если хотите, на любви, деньгах, одержимости. И сказка об иррациональном - самый здравомыслящий из известных мне способов показать мир, в котором я живу. Как мне представляется, таким образом проще всего ответить на вопрос, как мы воспринимаем окружающий мир. И на следующий, вытекающий из первого: что мы делаем или не делаем исходя из наших восприятий. Я изучаю эти вопросы как могу, в рамках дарованных мне таланта и интеллекта. Я не лауреат Национальной книжной или Пулитцеровской премий, но к работе, можете не сомневаться, отношусь очень ответственно. Если вы не верите ничему другому, попробуйте поверить вот чему: раз уж я беру вас за руку и начинаю рассказывать, друг мой, то верю каждому своему слову.
   Из того, что я должен сказать, разумеется, совершенно серьезно, многое связано с миром маленького городка, в котором я вырос и где живу до сих пор. Истории и романы - слепки с того, что мы, чуть иронично улыбаясь, называем "реальной жизнью", и я уверен, жизнь, какой живут в маленьких городках, - слепок с того, что мы, посмеиваясь, называем "обществом". Утверждение это можно оспорить, более того: контрдоводы только приветствуются (иначе многие профессора литературы и критики будут вынуждены искать себе новую работу). Я лишь говорю: писателю нужна стартовая площадка, а помимо твердой убежденности в том, что история может существовать сама по себе, мне помогает стартовать и уверенность в том, что маленький городок есть социальный и психологический микрокосм. Мои эксперименты в этом направлении начались с "Кэрри" и продолжились в "Жребии". Но на должный уровень я поднялся, пожалуй, только в "Мертвой зоне".
   То была, полагаю, моя первая история о Касл-Роке (и Касл-Рок - тот самый город в "Жребии", только без вампиров). С годами Касл-Рок стал "моим городом", таким же, как Исола - для Эда Макбейна или Глори в Западной Виргинии - для Дэвиса Грабба. Время от времени я вновь заглядывал туда, чтобы посмотреть, как живут его обитатели, не изменилось ли что в его географии, на месте ли Касл-Хиллз и Касл-Вью, Касл-Лейк и выходящие из города дороги.
   Меня все больше интересовала, точнее, зачаровывала, тайная жизнь этого городка, и многие скрытые от глаз взаимоотношения я видел все яснее и отчетливее. Многое из истории города осталось неопубликованным: как бывший шериф Джордж Баннерман потерял девственность на заднем сиденье автомобиля своего отца, как мужа Офелии Тодд убила шагающая мельница, как помощнику шерифа Энди Клаттербаку лопастью вентилятора отрубило на левой руке указательный палец и его съела домашняя собака.
   Вслед за "Мертвой зоной", в которой рассказывалась история Фрэнка Додда, я написал повесть под названием "Тело" и роман "Куджо", в котором добрый шериф Баннерман превращается в пыль, и несколько коротких рассказов и повестей об этом городе (лучшие, насколько я помню, - "Короткая стрижка миссис Тодд" и "Грузовик дяди Отто". Все это очень хорошо, но состояние зачарованности вымышленным городом не есть положительная черта писателя. Это было плюсом для Фолкнера и Дж. Р. Р. Толкина - иногда исключения только подтверждают правила, - но я играю в другой лиге.
   В какой-то момент я решил - сначала подсознательно, но именно там, в подсознании, рождается, по моему разумению, все самое серьезное, - что самое время закрыть книгу о Касл-Роке, штат Мэн, где жили и умирали многие из моих любимых персонажей. В конце концов, все хорошо в меру. И пора переезжать (может, даже в Харлоу, что находился по соседству, ха-ха). Но я не хотел уйти незаметно. В финале я хотел поставить жирную точку.
   Мало-помалу мне становилось ясно, как можно это сделать, и последние четыре года я писал "Трилогию о Касл-Роке" - если хотите, последние истории из жизни этого города. Писались они не по порядку (иной раз я думаю, что отсутствие порядка - история моей жизни). Но теперь они написаны, и достаточно серьезны... Я надеюсь, отсюда не следует, что они очень уж реалистичны или скучны.
   Первая из этих историй, "Темная половина", появилась в 1989 году. Хотя главный герой там - Тед Бюмонт, а действие разворачивается в городке под названием Ладлоу (том самом, где жили Криды из "Кладбища домашних животных"), Касл-Рок в романе имеет место быть. Роман знакомит читателя с Аланом Пэнгборном, который сменил Баннермана на посту шерифа. Шериф Пэнгборн - главный герой книги "Самое необходимое". Этим длинным романом я завершаю свои изыскания в маленьком, полюбившемся мне городке.
   А связующим звеном между двумя названными выше большими романами стала повесть, предлагаемая читателю сейчас. В "Несущем смерть" вам не встретить известных горожан Касл-Рока, но зато вы познакомитесь с Попом Мерриллом, племянник которого, Эйс Меррилл, - городской плохиш (как Горди Лашанс bete noir [Грязный негр (фр.).] в "Теле"). "Несущий смерть" также готовит сцену для последнего фейерверка... и, я надеюсь, имеет полное право на существование как отдельная история, которую могут прочитать с удовольствием даже те, кому не понравятся "Темная половина" и "Самое необходимое".
   И вот что хотелось бы заметить еще: каждая история живет своей тайной жизнью, независимой от автора, и "Несущий смерть" - история о камерах и фотографиях - тоже. Примерно пять лет назад моя жена, Табита, заинтересовалась фотографией, поняла, что у нее получается, и занялась этим делом серьезно. Сам я фотографирую плохо (я один из тех, кому всегда удается что-нибудь отрезать объектам съемки, или сфотографировать их с открытым ртом, или... короче, вам все понятно), но уважаю тех, кому удаются хорошие снимки... а сам процесс просто завораживает меня.
   Итак, моя жена приобрела камеру настолько простую, что фотографировать ею мог даже такой дундук, как ваш покорный слуга. Я не мог оторвать глаз от этого "Полароида". Конечно, я видел такие камеры и раньше, но как-то на них не обращал внимания. не присматривался к фотографиям. И чем больше я думал о снимках, тем более странным мне все казалось: в итоге-то на них фиксировались не просто образы, а мгновения... и в этом было что-то необычное.
   Сюжет возник у меня внезапно, летним вечером 1987 года, хотя идея подсознательно зрела почти год. Но, думаю, хватит обо мне. Приятно было пообщаться, правда, это не означает, что я согласен отпустить вас по домам.
   Думаю, сначала нам надо побывать на праздновании дня рождения в маленьком городке Касл-Рок.
   ГЛАВА 1
   15 сентября Кевину исполнилось пятнадцать лет, и он получил именно тот подарок, о котором мечтал: "Солнце".
   Речь идет о Кевине Дэлевене, а "Солнце" - это "Солнце-660", полароидная камера: для начинающего фотографа она сделает все что угодно, разве только не нарежет сандвичи с копченой колбасой.
   Разумеется, были и другие подарки: Мег, его сестра, подарила носки, которые связала сама, бабушка из Де-Мойна - десять долларов, а тетя Хильда прислала, как присылала всегда, узенький галстук-шнурок с уродливым зажимом. Первый такой галстук она прислала на трехлетие Кевина; таким образом, в ящике его бюро уже лежали (и ни разу не доставались) двенадцать галстуков с уродливыми зажимами. Теперь к ним прибавился тринадцатый. Хотя мальчик никогда не надел бы ни один, выбросить галстуки ему не разрешали.
   Тетя Хильда жила в Портленде. Она не приезжала на день рождения ни к Кевину, ни к Мег, но могла приехать. Действительно могла, ведь от Портленда до Касл-Рока всего пятьдесят миль. А если б она приехала... и попросила Кевина показать один из подаренных ею галстуков (или Мег - один из шейных платков)? С другими родственниками удалось бы и отвертеться. Но с тетей Хильдой такой номер не проходил. От других родственников ее отличало по крайней мере два качества: она была Старая и Богатая.
   И мать Кевина не сомневалась: когда-нибудь тетя Хильда ЧТО-ТО СДЕЛАЕТ для Кевина и Мег. Под ЧТО-ТО подразумевался пункт завещания, который станет известен после того, как старуха отдаст концы. И родители наивно полагали, что от детей не убудет, если они поберегут ужасные галстуки-шнурки и не менее ужасные шейные платки. Поэтому тринадцатому галстуку (с зажимом-дятлом) предстояло лечь рядом с остальными двенадцатью, а на следующий день Кевин собирался написать тете Хильде письмо и поблагодарить ее. Не потому, что на этом настояла бы его мать. И не потому, что он думал или надеялся найти упоминание о себе в завещании тети Хильды. Просто он был хорошо воспитанным мальчиком, без дурных привычек.
   Кевин поблагодарил всех за подарки. Мать и отец не ограничились одной камерой, но "Полароид", конечно, был главным подарком, и они очень обрадовались, увидев, что сын действительно счастлив. Кевин не забыл поцеловать Мег и сказать, что будет надевать носки на все лыжные соревнования, но взгляд его то и дело возвращался к коробке с камерой и дополнительным кассетам, которые к ней прилагались.
   Мальчик высидел за столом, пока ели мороженое и торт, на котором он задул все свечи, хотя ему не терпелось опробовать камеру. Что Кевин и сделал, почувствовав: пора.
   Вот тут и начались неприятности. Он внимательно, насколько позволяло его нетерпение, прочитал буклет-инструкцию, затем зарядил камеру под настороженными взглядами всей семьи - по какой-то причине подарки очень часто ломаются. Все шумно выдохнули, даже ахнули, когда камера выплюнула картонный квадрат, который прикрывал кассету сверху, как и указывалось в инструкции.
   У камеры были две маленькие лампочки, одна красная и одна зеленая, разделенные серебристым зигзагом молнии. Кевин зарядил камеру, и зажглась красная лампочка, на пару секунд. Вся семья с волнением наблюдала, когда же наконец красная лампочка погаснет и замигает зеленая.
   - Готово, - объявил Кевин. - Почему бы вам не встать рядом?
   - Я не люблю фотографироваться! - заверещала Мег; наигранно закрывая лицо руками, как удается только девочкам-подросткам да очень плохим актрисам.
   - Перестань, Мег - одернул ее мистер Дэлевен.
   - Не порть нам праздник, Мег, - поддержала мужа миссис Дэлевен.
   Мег опустила руки (упиралась-то она больше для вида), и все трое встали у стола, почетное место на котором занимал недоеденный торт.
   Кевин посмотрел в видоискатель.
   - Придвинься к Мег, мама. - Он помахал левой рукой. - И ты, папа. - Он помахал правой.
   - Вы меня забавите! - пожаловалась Мег Кевин положил палец на кнопку, при нажатии на которую срабатывала камера, потом вспомнил фразу из инструкции, предупреждающую о том, что, дернувшись, можно легко отрезать головы тем, кто находится в кадре. "Отрезать головы, - подумал Кевин. Забавно, однако". Но его губы не растянулись в улыбке. Напротив, по какой-то непонятной причине он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Пробежал и исчез. Кевин чуть поднял камеру. Вот так. Все в кадре. Отлично.
   - Приготовились! Улыбнулись и сказали:
   "Интеркос!" [Intercourse - совокупление (англ).].
   - Кевин! - возмущенно воскликнула мать.
   Отец расхохотался, и Мег тоже.
   Кевин нажал на кнопку.
   Вспышка, питание на которую поступало от батарейки, залила комнату ослепительно белым светом.
   "Теперь камера моя", - подумал Кевин. Казалось, это мгновение должно было вызвать счастье и радость. Но вместо этого именинник снова почувствовал пробежавший по спине холодок.
   Камера то ли пискнула, то ли зажужжала, короче, издала характерный звук, которым сопровождается появление из ее чрева очередного снимка.
   - Дай посмотреть! - закричала Мег.
   - Не торопись, милая, - остановил дочку мистер Дэлевен. - Изображение проявляется не сразу.
   Мег пристально смотрела на серую поверхность, еще не ставшую фотографией. Так женщины при гадании вглядываются в хрустальный шар.
   Вся семья наблюдала проявление фотографии с той же озабоченностью, что и церемонию зарядки камеры: обычная американская семья затаив дыхание ждала, что из всего этого выйдет.
   У Кевина напряглись все мышцы. Мальчик не мог понять почему... но напряглись. И он не мог оторвать глаз от серого квадрата в белой рамке, отмечающей границы кадра.
   - Кажется, я вижу себя! - радостно вскрикнула Мег.
   И тут же добавила:
   - Нет. Это не я. По-моему...
   В напряженном молчании они наблюдали, как серый фон проясняется, точно так же, как, по словам многих, уходит туман из хрустального шара гадалки, а изображение становится все более отчетливым.
   Тишину нарушил мистер Дэлевен.
   - Что это? - спросил он всех и себя. - Какая-то шутка?
   Кевин положил камеру на край стола и тоже смотрел, какая получается фотография. Мег, увидев изображение, отступила на шаг. На ее лице застыло удивление. Обернувшись к отцу, девочка задела камеру рукой и сшибла ее на пол.
   Миссис Дэлевен, словно в трансе, не отрывала глаз от фотографии. Звук ударившейся об пол камеры испугал ее. Она вскрикнула и отшатнулась, споткнувшись при этом о ногу Мег и потеряв равновесие. Мистер Дэлевен потянулся к жене, невольно оттолкнув Мег, стоявшую между ними. Он не только поймал миссис Дэлевен, но и сделал это очень элегантно. На мгновение возникло ощущение, что они замерли в танце: рука женщины отброшена назад, спина выгнута. Мужчина же склонился над ней, словно обещал, что защитит и не даст упасть.
   Одиннадцатилетней Мег никто ничего не обещал. Она крепко приложилась животом об угол стола. И могла бы получить серьезную травму, если бы последние полтора года не занималась балетом три раза в неделю. Особым талантом девочка не отличалась, но балет ей нравился, да и укреплял мышцы. Так что живот самортизировал удар, как хорошие амортизаторы уменьшают тряску на ухабистой дороге. Однако на следующий день на животе появилась черно-синяя полоса. Такие синяки не проходят почти две недели. Сначала становятся лиловыми, затем желтыми, наконец исчезают... процесс, обратный тому, что идет на полароидной фотографии.
   Ударившись об стол, Мег вскрикнула не только от боли, но и от неожиданности. Огромный торт, который должен был проявиться на первой фотографии, сделанной новой камерой Кевина, соскользнул со стола. Миссис Дэлевен не успела даже начать: "Мег, с тобой все в порядке?" - как остатки торта с чавканьем упали на "Солнце-660", а крем полетел всем на туфли и на плинтус.
   Из-под торта - как перископ - торчал только видоискатель, залепленный шоколадом. И все.
   Счастливого дня рождения, Кевин.
   * * *
   Тем же вечером сын и отец сидели в гостиной на диване, когда в комнату вошла миссис Дэлевен, размахивая двумя скрепленными листочками бумаги. У Кевина и мистера Дэлевена на коленях лежали раскрытые книги (у отца "Самые лучшие и умные", у сына - "Перестрелка в Ларедо"), но они не читали, а смотрели на камеру "Солнце-660" и полароидные фотографии. Все они изображали одно и то же.
   Мег сидела перед ними на полу, смотрела взятый напрокат видеофильм. Кевин не знал, какой именно, но догадался, что "ужастик", потому что на экране бегали и кричали люди. Меган обожала такие фильмы. Родители считали, что у нее дурной вкус (мистер Дэлевен особенно часто выражал неудовольствие по поводу "этой гадости"), но сегодня никто не сказал ни слова. Кевин догадался, что восторжествовал принцип: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Родители были готовы на все, лишь бы остановить поток жалоб на ушибленный живот.
   - Вот! - объявила миссис Дэлевен. - Нашла их на дне сумочки, когда перерывала ее по второму разу. - Она протянула листочки, чек из магазина "Джи. Си. Пенни" и квитанцию "Мастер кард" мужу. - Первый раз ничего не нашла. Наверное, никто бы не нашел. Таков закон природы.
   Она оглядела мужа и сына.
   - Такое ощущение, будто кто-то убил семейного кота.
   - У нас нет кота, - ответил Кевин.
   - Вы знаете, о чем я. Безобразие, конечно, но мы наверняка все уладим. В "Пенни" нам с радостью обменяют...
   - Я в этом не уверен. - Джон Дэлевен взял камеру, с отвращением посмотрел на нее, только что не фыркнул, и положил на кофейный столик. Она треснула при ударе об пол. Видишь?
   Миссис Дэлевен мельком взглянула на камеру - Что ж, если не обменяют у "Пенни", обратимся в компанию "Полароид". Там отказа не будет. Я хочу сказать, что дефект не связан с падением. Первая фотография такая же, как и остальные, а Кевин сделал ее до того, как Мег сбросила камеру на пол.
   - Я не нарочно. - Мег даже не повернулась. На экране злобная кукла по имени Чаки преследовала маленького мальчика. Одетая в комбинезон, кукла размахивала ножом.
   - Я знаю, дорогая. Как твой живот?
   - Болит. Думаю, мороженое может помочь. У нас осталось?
   - Наверное, да.
   - Ты не могла бы принести мне немного? - И Мег одарила мать радостной улыбкой.
   - Как бы не так, - ответила миссис Дэлевен. - Возьми сама. И что это за ужасный фильм ты смотришь?
   - "Детская игра", - ответила Меган. - Об ожившей кукле по имени Чаки. Клевый фильм! Миссис Дэлевен была очень недовольна.
   - Куклы не оживают, Мег - вставил отец; твердо и решительно, не терпящим возражений тоном.
   - Чаки ожил. В кино всякое случается. - Девочка подняла с пола пульт, остановила картинку и пошла на кухню за мороженым.
   - Почему ей нравится смотреть это барахло? - В голосе мистера Дэлевена слышалось недоумение.
   - Не знаю, дорогой, - ответила ему жена. Кевин взял со столика "Полароид" и несколько фотографий. Почти дюжину.
   - Я не уверен, что хочу поменять камеру, - неожиданно заявил он.
   Мистер Дэлевен воззрился на сына.
   - Что? Иисус заплакал!
   - Я просто говорю, что, может, мы должны об этом подумать. - Кевин словно оправдывался. - Я хочу сказать, это не фабричный дефект. То есть если бы фотографии получались передержанными... или недодержанными... или вовсе без изображения... это было бы одно. Но у нас совсем другое. Одно и то же изображение, раз за разом. Посмотрите сами! Их словно снимали на улице, хотя камеру из дома не выносили!
   - Это чья-то глупая шутка, - заявил отец. - Другого объяснения быть не может. Так что надо поменять эту чертову камеру и забыть о ней!
   - Едва ли, - покачал головой Кевин, - Слишком уж сложно для шутки. Что надо сделать с камерой, чтобы она выдавала одну и ту же фотографию? И еще. Здесь есть психологический момент.
   - Уже и психологический. - Мистер Дэлевен закатил глаза.
   - Да, психологический! - твердо повторил Кевин. - Например, если кто-то дает тебе сигару, которая взрывается при первой затяжке, то он непременно хочет при этом присутствовать, чтобы вдоволь насмеяться, не так ли? Но ведь ты или мама не хотели подшутить надо мной так...
   - Твой отец не из шутников. - Миссис Дэлевен могла бы этого и не говорить.
   Мистер Дэлевен смотрел на Кевина осуждающе, плотно сжав губы. Таким взглядом он всегда одаривал Кевина, когда тот "уплывал" в страну воображаемого. Именно в этой стране Кевин чувствовал себя как рыба в воде. А вот у его отца желание мальчика увидеть то, чего нет, вызывало недоумение и полное неприятие. Мистер Дэлевен не понимал, откуда это в Кевине, но мог с уверенностью сказать, что не от него.
   Отец вздохнул и снова посмотрел на камеру. Слева откололся кусочек черного пластика. Тончайшая трещина, с человеческий волос, пересекала линзы. Трещинка исчезала, если поднести видоискатель к глазу и сфотографировать то, что видишь. Только зафиксировать, снять то, что видишь, не удавалось. То, что фотографировалось, лежало на кофейном столике. И еще с десяток дубликатов остались в столовой.
   А запечатлевался некий беженец из местного собачьего питомника.
   - Ладно, и что же ты собираешься с ней делать, черт побери? - спросил мистер Дэлевен. - Я прошу тебя, давай рассуждать здраво, Кевин. В чем практическая польза от камеры, которая снова и снова выдает одну и ту же фотографию?
   Но Кевин думал не о практической пользе. То есть в тот момент он ни о чем не думал. Он чувствовал... и вспоминал. В то мгновение, когда он нажимал на кнопку, одна мысль (она моя) озарила его сознание, точно так же, как вспышка озарила комнату. Мысль эта вызвала столько эмоций, что Кевин до сих пор не мог понять их, но вроде бы доминировали страх и волнение, предчувствие необычного.
   А кроме того, отец всегда стремился рассуждать с позиции здравого смысла. Ему были непонятны интуиция и предчувствия сына или увлеченность дочери куклами-убийцами.
   Мег вернулась с тарелкой, до краев наполненной мороженым, и снова включила фильм. Кто-то пытался поджечь Чаки с помощью факела, но кукла продолжала размахивать ножом.
   - Вы все еще спорите?
   - Мы дискутируем, - поправил дочь мистер Дэлевен и еще плотнее сжал губы.
   - Да, конечно. - Мег уселась на пол, скрестив ноги. - Ты всегда так говоришь.
   - Мег? - Голос Кевина звучал приторно-сладко.
   - Что?
   - Если ты обрушишь столько мороженого на ушибленную селезенку, то этой же ночью умрешь в страшных муках. Возможно, селезенка у тебя и не разорвалась, но...
   Мег показала брату язык и отвернулась к экрану. Мистер Дэлевен все смотрел на сына. Во взгляде отца читались любовь и раздражение.
   - Послушай, Кев, камера твоя. С этим никто не спорит. Ты можешь делать с ней все, что пожелаешь. Но...
   - Папа, а тебя хоть чуть-чуть интересует, почему я поступаю именно так, а не иначе?
   - Нет.
   Теперь уже Кевин закатил глаза. Миссис Дэлевен переводила взгляд с одного на другого, словно зритель, наслаждающийся жарким теннисным поединком. Пожалуй, так оно и было. Год за годом женщина наблюдала, как отец и сын оттачивали друг на друге свое мастерство, и зрелище это до сих пор ей не наскучило. Она лишь задавалась вопросом, когда же до отца и сына дойдет, как же на самом деле они похожи.
   - Так вот, я хочу об этом подумать.
   - Отлично. А я хочу, чтобы ты знал: завтра я могу зайти в "Пенни" и обменять камеру... если, конечно, ты этого хочешь и они согласятся взять поврежденный товар. Если ты решишь оставить подарок - дело твое. Я умываю руки. - И потер ладони, дабы подчеркнуть свое отношение к упрямству сына.
   - Полагаю, мое мнение никого не интересует, - подала голос Мег.
   - Правильно, - откликнулся Кевин.
   - Разумеется, интересует, Мег, - тут же возразила миссис Дэлевен.
   - Я думаю, что это заколдованная камера. - Мег слизала мороженое с ложки. - Я думаю, это Знамение.
   - Какая нелепость! - тут же возмутился мистер Дэлевен.
   - Вот и нет, - стояла на своем Мег - Другого объяснения просто и быть не может. Ты так не думаешь, потому что в это не веришь. Если даже перед тобой возникнет привидение, ты его, папа, просто не заметишь. А ты что скажешь, Кевин?
   Сразу Кевин не ответил, не смог. Сверкнула еще одна вспышка, но не перед глазами, а в голове.
   - Кев? Земля вызывает Кевина.
   - Я думаю, возможно, ты права, - медленно произнес он.
   - О Боже! - Джон Дэлевен встал. - Вот она, месть Фредди и Джейсона [Герои сериалов "Кошмар на улице Вязов" и "Пятница, тринадцатое".]: мой сын думает, что в подаренной ему камере обретается призрак! Я иду спать, но, прежде чем поднимусь наверх, все-таки выслушайте мое мнение: камера, раз за разом выдающая одну и ту же фотографию, да еще такую примитивную, как эта, - очень уж скучное проявление сверхъестественного.
   - Однако... - Кевин пристально вглядывался в фотографии.
   - Я думаю, нам всем пора спать, - вмешалась миссис Дэлевен. - Мег, если ты жаждешь досмотреть до конца этот шедевр кинематографии, то можешь это сделать утром.
   - Но уже самый конец! - воскликнула Мег.
   - Я посижу с ней, а потом мы вместе поднимемся наверх, - пообещал Кевин.
   Пятнадцать минут спустя, когда от злобного Чаки отделались (по крайней мере до следующей серии), брат и сестра разошлись по своим комнатам. Но сразу заснуть Кевину не удалось. Он лежал в кровати и долго еще прислушивался к порывам ветра и шелесту листвы, думая о том, как камера может выдавать одну и ту же фотографию и что сие может означать. И уже почти во сне понял, что решение давно принято: он оставит полароидную камеру "Солнце" у себя, во всяком случае, на какое-то время.
   Эта камера моя, подумал Кевин, повернулся на бок, закрыл глаза и через сорок секунд крепко спал.
   ГЛАВА 2
   Среди тиканья и таканья никак не менее пятидесяти тысяч часов, не обращая на них ни малейшего внимания, Реджинальд "Поп" Меррилл с помощью прибора, отдаленно напоминающего офтальмоскоп, просвечивал внутренности полароидной камеры "Солнце-660". Очки Поп сдвинул на лысый череп: вблизи он прекрасно видел и без них.