Страница:
– А где ее мать?
– Это трагическая история. Неужели вам еще не рассказали?
Пришлось покинуть место у двери – мимо брели ходячие больные, обязательно спросят: ты чего подслушиваешь, девочка?
Нам нужны двести баксов, рассуждала Верка по дороге в палату. У отца таких денег нет, а если были бы, подарил бы стиральную машину своей Светочке. Ах, заверещит мачеха, мне так не хватает короткого демисезонного пальто!
В палате Верка помогла бабе Элле сесть, подложила под спину подушку.
– Проверила? – спросила бабушка.
– Так точно, – сказала Верка. – Надо искать деньги. А то помру я на твоей даче.
– Ты эгоистка! – заявила баба Элла. – Ты думаешь только о своих удобствах. А то, что я загибаюсь в этой трущобе, тебя совершенно не волнует.
– А ты что, думаешь, я теперь всю жизнь буду твою козу доить?
– И будешь! Если у тебя есть хоть малая толика чувства долга!
– А что, я не бегаю к тебе каждый день? – взбесилась Верка. – Что, я не мокну, не мерзну, когда ты никому, кроме меня, не нужна?
– Тогда я покончу с собой, – пригрозила баба Элла. – И ты наконец вздохнешь свободно!
Тут уж вся палата и даже больные в коридоре услышали очередную стычку между Веркой и бабой Эллой. И надо сказать, что почти все, даже самые злобные бабки, сочувствовали Верке. Сестра Татьяна говорила так:
– Этой Верке не позавидуешь! Сущее наказание сидеть месяц на пустой, холодной даче, да еще каждый день мыть и подкармливать старую каргу. А девочка хоть и злая, но не испорченная. Ей же в школу надо. Что она, Золушка дореволюционная, что ли?
Но и Татьяна, и все сочувствующие, особенно доктора, понимали, что изменить ничего нельзя. Мать Верки погибла или пропала без вести пять лет назад, у отца новая семья, к тому же он выпивает и мало зарабатывает – ситуация тупиковая. Если Верка не пожертвует собой ради бабки, то никто старухе не поможет.
Поэтому в больнице старались Верку подкормить, даже кое-какие вещи приносили для нее из дома, а Салима Махмудовна занималась с ней математикой. Верке разрешали из больницы звонить подруге в Москву, та говорила, что задали. Верка хотела учиться.
Но народ в больнице был небогатый, даже Ванечка.
Баба Элла не собиралась с собой кончать, это была психическая атака, но она не подействовала, потому что Верка отлично знала, что баба Элла с собой кончать не станет.
Назавтра баба Элла велела получить пенсию по доверенности и купить конфеток, недорогих, но шоколадных.
– Зубная паста кончается, не забудь другие шлепанцы, почти новые, в моей комнате под кроватью, а то стыдно перед персоналом… Ты чего не записываешь?
В первые дни Верка записывала, а потом поняла, что все равно не сумеет выполнить все бабины поручения.
– Я и так запомню.
– Врешь, – сказала баба Элла, – но я не в том состоянии, чтобы приучать тебя к дисциплине.
– Ну уж конечно.
Начался обход. Верка подождала, пока Елена Борисовна бабушку посмотрит, мало ли что.
Но ничего не понадобилось. Елена сказала, что прогресс есть, но пока медленный, – «возраст, ты же понимаешь, Верочка».
Ее Верочкой тысячу лет никто не называл. И Верка подумала – вот попроси Елена что-то для нее сделать, хоть с крыши прыгнуть, – пожалуйста!
На прощание Верка снова присела у бабиной постели и тихо спросила:
– Неужели у тебя никакого загашника нет? Ну не может быть! Не такая ты.
– Зачем это тебе?
– Затем, что уколы надо делать.
– Вот лучше напиши заявление на имя министра здравоохранения, чтобы мне как ветерану труда это средство выделили бесплатно.
Лицо у бабы стало как у маршала Жукова под Берлином. Ну, Гитлер, погоди!
Верка плюнула и пошла на улицу.
Дождь перестал, но облака не разошлись. Он вот-вот мог вернуться.
До электрички оставалось полчаса. Верка заглянула на рынок, купила огурец и помидор – решила устроить себе салатный праздник. А вот мороженое покупать не стала, хоть и очень захотелось. Человеку достаточно одного праздника, а то разбалуется.
Середина дня, народу на платформе немного.
И тут Верка увидела того мужчину, который помог ей взобраться на платформу. Ну того самого, в плаще и шляпе.
Он нес тяжелую сумку с картошкой, а к пузу прижимал большой кочан капусты. Значит, он тоже припозднившийся дачник. Может быть, свою квартиру в Москве сдает?
Мужчина увидел Верку и принялся кивать ей, как будто они были хорошо знакомы.
Верка подошла к нему.
За стеклами очков глаза мужчины казались увеличенными и растерянными.
– Вы в больнице были? – спросил он и тут же продолжил: – А я решил, почему бы мне капусты не засолить? У меня даже есть специальный широкий нож, вы не знаете, как он называется? Впрочем, это неважно. Картошка мне тоже понадобится, я совершенно не представляю, сколько мне еще придется здесь куковать. Конечно, мне хотелось бы поскорее вернуться домой, но вы же понимаете – дело прежде всего, не так ли? Приходится идти на некоторые жертвы, как сказал покойный Базаров, сапоги всмятку…
Это была катастрофа. Он говорил без умолку и не давал Верке даже слова вставить. От такого надо бежать, но бежать Верке не хотелось, потому что он был ЗА НЕЕ. Большинство людей на свете тебя не замечают. Есть ты, нет тебя – они все равно сядут чай пить. Есть такие, кому хочется, чтобы тебя не было или чтобы тебе было больно. А таких, кто ЗА ТЕБЯ, совсем немного. Елена Борисовна, школьная подруга Алена, баба Элла – хочешь не хочешь. И теперь еще этот чудак.
– Вас, кажется, Верой зовут? – продолжал чудак. – Меня можешь звать Олегом. Несмотря на разницу в возрасте. У меня отвратительное для произнесения отчество – Владиславович. Представляешь? Я сам его выговорить не могу и не выношу, когда другие его выговорить стараются. Владиславович! Почти Владикавказович. Ты на Школьной в доме пять обитаешь, правильно? Я страшно любознательный. Я хочу знать все обо всех, тебя это удивляет? И бабушка у тебя в больнице…
Вдруг облака разошлись, словно занавес на сцене, и на них упали теплые солнечные лучи.
– Славно, – сказал Олег. – Ох, как славно! А как себя бабушка чувствует? Кстати, я давно хотел с тобой познакомиться, все-таки, хочешь не хочешь, отпрыск славного рода. Правда, наследственность не всегда проявляется так прямолинейно, как утверждал старина Мендель.
Лицо у Олега было гладкое, почти без морщин, но старое. Он Верке в дедушки годился. Но зубы хорошие, белые, и глаза очень яркие. Как будто он в них накапал какое-то лекарство.
Подошла электричка.
«Странно, – думала Верка, – я его вообще раньше не видела. Он, вернее всего, недавно приехал, но уже знает про меня и бабу Эллу. А при чем тут отпрыск?»
Пока они садились – вагон был почти пустой, – Верка спросила:
– Вы давно приехали?
– Недавно. И что меня в тебе, Вера, удивляет – умение держать себя в руках. Любая обыкновенная девчонка сразу бы закудахтала: а откуда вы меня знаете, а что вы про меня знаете? Какой еще такой отпрыск? А ты из всех вопросов выбрала самый неожиданный и, я скажу тебе, самый правильный. Потому что тебе важнее узнать все обо мне. Тогда и остальные тайны найдут объяснение. Молодец! Я тебе все расскажу, что ты узнать захочешь. А может, расскажу и то, о чем тебе знать не хочется. Каждый из нас живет в своем мирке, в собственном аквариуме. А когда нам говорят: «Выходи на сухое», мы сразу начинаем волноваться: как же я без жабр обойдусь, а чем я буду снаружи дышать? Ты меня понимаешь? И что с тобой, Вера, хорошо, так это то, что тебе, надеюсь, ничего объяснять не надо.
– Надо. – Верка умудрилась втолкнуть одно слово в речь Олега, и тот даже опешил. Вот уж не ожидал!
– А что? – спросил он.
Олег снял очки и принялся протирать их тонкими слабыми пальцами.
– Где вы работаете?
– Я? Работаю? Скорее всего, я вообще не работаю.
За окном вагона снова начался дождик, струйки потекли по стеклу наискосок. На березах листва уже пожелтела, а другие деревья еще стояли зеленые, но увядшие.
– Хотя, – опомнившись, продолжал Олег Владиславович, – с другой стороны, можно полагать, что я работаю, потому что я занят и почти не остается времени книжку почитать. Я и телевизора с собой не взял, хотя моя стихия – футбол. И знаешь почему? Потому что это одно из самых непредсказуемых зрелищ. Моя беда в том, что я могу в любом детективе на десятой странице угадать убийцу. Понимаешь, мне совсем неинтересно читать детективы.
– А по жизни вы детектив? – спросила Верка.
– Ах, какая проницательность! – воскликнул Олег и засмеялся. Напялил очки и уперся ей в лицо своими глазищами. – Но ты и близка к истине, и далека от нее. Знаешь почему? Потому что я одновременно детектив, как любой настоящий ученый, отыскивающий истину в лабиринте загадок, и совсем не детектив, так как не имею отношения к юстиции и криминальному миру.
Верка и верила ему, и не очень.
Электричка затормозила у Пташек, они сошли. Верка раскрыла зонтик.
– Ты откуда его взяла? – спросил Олег.
– Мне его соседка дала, из первого дома.
– Просто так дала? Не надо было его принимать.
Он уже распоряжается!
– Я не в подарок, я его верну. Сейчас буду проходить мимо и верну.
– Какая соседка? Опиши ее.
– Ну… молодая, у нее еще ребеночек есть.
Верка была недовольна. Почему она должна отчитываться? Видите ли, зонтик ему не понравился! Зато она не промокла.
– Нет, – повторил Олег Владиславович. – Не следовало тебе его принимать. Вещи, как и лекарства, могут оказывать влияние. И этот зонтик, помимо всего прочего, кажется мне передатчиком. Он кому-то сообщает, где ты, что делаешь, куда направляешься.
– Зонтик как зонтик, – пожала плечами Верка.
Верку не следует учить. Она плохо обучается, если сама не захочет.
Тем временем они подошли к краю платформы. Верка положила сумку на край и спрыгнула на рельсы. Вниз прыгать всегда удобнее, чем лезть наверх. Олег Владиславович топтался на краю и не решался прыгнуть. Высота платформы была метра полтора, а он низенький.
– Давайте руку, – сказала Верка.
Но Олег передал ей кочан, а сам лег животом на край, свесил ноги и стал съезжать вниз. Плащ задрался, брюки тоже, носки у него оказались светлые, голубенькие.
Верка не выдержала, обняла его сзади.
Со стороны это, наверное, выглядело глупо. Худая девчонка обнимает толстого мужика, который отбивается и даже отбрыкивается. И все это кончилось совсем нелепо: Верка потеряла равновесие и, чтобы не сесть в грязь, отступила и уронила Олега. А тот встал на все четыре конечности, как бульдог.
Нет, это совсем не смешно.
Потом Олег опомнился, выпрямился, забрал с платформы сумку с картошкой и взял у Верки кочан, но ничего говорить не стал.
Они пошли дальше по тропинке между путей. Как будто немного поссорились. Хотя Верка не понимала, чем он недоволен.
Идти было скользко, дорожка была глинистой, выпуклой, высокая осенняя крапива подступала с обеих сторон.
Впереди виднелся шлагбаум, а потом дорожка под прямым углом сворачивала на Советскую улицу.
Оттого, что тучи ползли очень низко и были очень толстыми, на улицу попадало совсем немного света. Вокруг царили сумерки.
Они дошли до поворота на Школьную.
– Всего хорошего, – сказал Олег Владиславович. – Надеюсь, до скорой встречи.
Уж такой был разговорчивый, а вдруг замолчал на целых десять минут.
– Я в пятом доме живу, – напомнила Верка, надеясь, что он тоже скажет, где живет. Может, он и хотел, но потом передумал.
Олег пошел дальше, а Верка ступила в свой переулок и стала складывать зонтик, чтобы занести его в красный коттедж.
Но она не успела дойти до коттеджа, как сзади послышался короткий крик, будто кто-то подавился и не может откашляться.
Звук был негромкий, но злой – Верка тут же кинулась обратно.
Навстречу ей с Советской на Школьную катилась чья-то голова. Или белый мяч.
Оказалось – кочан капусты. Но это Верка поняла потом.
Она перепрыгнула через кочан и увидела лежащего на асфальте Олега Владиславовича: шляпа в стороне, ножки поджаты к животу, а вокруг, как яблоки в каком-то старом кинофильме, рассыпаны картофелины.
Над Олегом стояла высокая манекенщица, которую Верка видела еще утром.
Блондинка подняла чудесную длинную ногу, обтянутую рваным чулком, и ударила носком туфли Олегу в живот.
– Ты что делаешь? – закричала Верка и кинулась на девушку.
У Верки есть такое свойство характера – сколько раз в жизни ей это мешало: и били ее, и пороли, и ругали, и выгоняли. Но если она видела что-то для себя страшное или гадкое, то словно лишалась рассудка и непременно бросалась вперед. Нельзя бросаться – побьют, обругают, уничтожат! А ей плевать. Уже и ноги, и руки, и зубы – все работает, как у дикой кошки.
Конечно, девушка кошачьей атаки не ожидала.
Она завизжала и замахала руками, отбиваясь, а Верка работала своей сумкой, как дубинкой.
И она не видела, что Олег Владиславович легко извернулся и дернул манекенщицу за ногу.
Раздался треск и вопль…
Олег стоял и смотрел на девицу, распростертую на земле. Валялась она неловко, подвернув ноги, закрыв глаза.
– Спасибо, – сказал Олег Владиславович.
Девушка застонала.
– А я думала, что она убилась, – сказала Верка.
– Будет жить, – ответил Олег, протирая очки, – но это не принципиально. В любом случае она – носитель, только использованный. Эндопаразитизм, тебе знакомо такое явление?
– Ой, а вы ей ничего не сломали?
Олег Владиславович стал оглядываться. Потом кинулся к забору. В траве валялась измятая шляпа. Он поднял шляпу, отряхнул, расправил и проворчал:
– Может, и сломал, но это непринципиально.
Девушка снова застонала.
Ох и грязной же она была! Будто никогда не мылась. Волосы свалялись. Блузка разорвана, а от горла к животу шел разрез, красный и вспухший, кое-как заживший.
– Надо «Скорую» вызвать, – сказала Верка.
– Вызову, не беспокойся. Беги скорее домой и запри дверь.
– А как вы «Скорую» вызовете?
– Ты мне надоела, крошка, – огрызнулся Олег Владиславович. Он стоял скособочившись, держался за бок, плащ мокрый, вокруг рассыпана картошка.
Олег покрутил шляпу в руках и вытащил из кармана мобильник.
Верка пошла прочь. Она была девочкой, а он подлым дядькой, который имел право приказывать.
Ей хотелось обернуться и крикнуть ему: «Я же тебя, может быть, спасла!»
Вдруг она услышала негромкий голос Олега:
– Ты чуть было все не погубила.
«Почему никто еще ни разу не сказал мне спасибо? – подумала Верка. – Все только и знают – подай, принеси, уходи, сматывайся… А добрых слов не выучили».
Глава 3
– Это трагическая история. Неужели вам еще не рассказали?
Пришлось покинуть место у двери – мимо брели ходячие больные, обязательно спросят: ты чего подслушиваешь, девочка?
Нам нужны двести баксов, рассуждала Верка по дороге в палату. У отца таких денег нет, а если были бы, подарил бы стиральную машину своей Светочке. Ах, заверещит мачеха, мне так не хватает короткого демисезонного пальто!
В палате Верка помогла бабе Элле сесть, подложила под спину подушку.
– Проверила? – спросила бабушка.
– Так точно, – сказала Верка. – Надо искать деньги. А то помру я на твоей даче.
– Ты эгоистка! – заявила баба Элла. – Ты думаешь только о своих удобствах. А то, что я загибаюсь в этой трущобе, тебя совершенно не волнует.
– А ты что, думаешь, я теперь всю жизнь буду твою козу доить?
– И будешь! Если у тебя есть хоть малая толика чувства долга!
– А что, я не бегаю к тебе каждый день? – взбесилась Верка. – Что, я не мокну, не мерзну, когда ты никому, кроме меня, не нужна?
– Тогда я покончу с собой, – пригрозила баба Элла. – И ты наконец вздохнешь свободно!
Тут уж вся палата и даже больные в коридоре услышали очередную стычку между Веркой и бабой Эллой. И надо сказать, что почти все, даже самые злобные бабки, сочувствовали Верке. Сестра Татьяна говорила так:
– Этой Верке не позавидуешь! Сущее наказание сидеть месяц на пустой, холодной даче, да еще каждый день мыть и подкармливать старую каргу. А девочка хоть и злая, но не испорченная. Ей же в школу надо. Что она, Золушка дореволюционная, что ли?
Но и Татьяна, и все сочувствующие, особенно доктора, понимали, что изменить ничего нельзя. Мать Верки погибла или пропала без вести пять лет назад, у отца новая семья, к тому же он выпивает и мало зарабатывает – ситуация тупиковая. Если Верка не пожертвует собой ради бабки, то никто старухе не поможет.
Поэтому в больнице старались Верку подкормить, даже кое-какие вещи приносили для нее из дома, а Салима Махмудовна занималась с ней математикой. Верке разрешали из больницы звонить подруге в Москву, та говорила, что задали. Верка хотела учиться.
Но народ в больнице был небогатый, даже Ванечка.
Баба Элла не собиралась с собой кончать, это была психическая атака, но она не подействовала, потому что Верка отлично знала, что баба Элла с собой кончать не станет.
Назавтра баба Элла велела получить пенсию по доверенности и купить конфеток, недорогих, но шоколадных.
– Зубная паста кончается, не забудь другие шлепанцы, почти новые, в моей комнате под кроватью, а то стыдно перед персоналом… Ты чего не записываешь?
В первые дни Верка записывала, а потом поняла, что все равно не сумеет выполнить все бабины поручения.
– Я и так запомню.
– Врешь, – сказала баба Элла, – но я не в том состоянии, чтобы приучать тебя к дисциплине.
– Ну уж конечно.
Начался обход. Верка подождала, пока Елена Борисовна бабушку посмотрит, мало ли что.
Но ничего не понадобилось. Елена сказала, что прогресс есть, но пока медленный, – «возраст, ты же понимаешь, Верочка».
Ее Верочкой тысячу лет никто не называл. И Верка подумала – вот попроси Елена что-то для нее сделать, хоть с крыши прыгнуть, – пожалуйста!
На прощание Верка снова присела у бабиной постели и тихо спросила:
– Неужели у тебя никакого загашника нет? Ну не может быть! Не такая ты.
– Зачем это тебе?
– Затем, что уколы надо делать.
– Вот лучше напиши заявление на имя министра здравоохранения, чтобы мне как ветерану труда это средство выделили бесплатно.
Лицо у бабы стало как у маршала Жукова под Берлином. Ну, Гитлер, погоди!
Верка плюнула и пошла на улицу.
Дождь перестал, но облака не разошлись. Он вот-вот мог вернуться.
До электрички оставалось полчаса. Верка заглянула на рынок, купила огурец и помидор – решила устроить себе салатный праздник. А вот мороженое покупать не стала, хоть и очень захотелось. Человеку достаточно одного праздника, а то разбалуется.
Середина дня, народу на платформе немного.
И тут Верка увидела того мужчину, который помог ей взобраться на платформу. Ну того самого, в плаще и шляпе.
Он нес тяжелую сумку с картошкой, а к пузу прижимал большой кочан капусты. Значит, он тоже припозднившийся дачник. Может быть, свою квартиру в Москве сдает?
Мужчина увидел Верку и принялся кивать ей, как будто они были хорошо знакомы.
Верка подошла к нему.
За стеклами очков глаза мужчины казались увеличенными и растерянными.
– Вы в больнице были? – спросил он и тут же продолжил: – А я решил, почему бы мне капусты не засолить? У меня даже есть специальный широкий нож, вы не знаете, как он называется? Впрочем, это неважно. Картошка мне тоже понадобится, я совершенно не представляю, сколько мне еще придется здесь куковать. Конечно, мне хотелось бы поскорее вернуться домой, но вы же понимаете – дело прежде всего, не так ли? Приходится идти на некоторые жертвы, как сказал покойный Базаров, сапоги всмятку…
Это была катастрофа. Он говорил без умолку и не давал Верке даже слова вставить. От такого надо бежать, но бежать Верке не хотелось, потому что он был ЗА НЕЕ. Большинство людей на свете тебя не замечают. Есть ты, нет тебя – они все равно сядут чай пить. Есть такие, кому хочется, чтобы тебя не было или чтобы тебе было больно. А таких, кто ЗА ТЕБЯ, совсем немного. Елена Борисовна, школьная подруга Алена, баба Элла – хочешь не хочешь. И теперь еще этот чудак.
– Вас, кажется, Верой зовут? – продолжал чудак. – Меня можешь звать Олегом. Несмотря на разницу в возрасте. У меня отвратительное для произнесения отчество – Владиславович. Представляешь? Я сам его выговорить не могу и не выношу, когда другие его выговорить стараются. Владиславович! Почти Владикавказович. Ты на Школьной в доме пять обитаешь, правильно? Я страшно любознательный. Я хочу знать все обо всех, тебя это удивляет? И бабушка у тебя в больнице…
Вдруг облака разошлись, словно занавес на сцене, и на них упали теплые солнечные лучи.
– Славно, – сказал Олег. – Ох, как славно! А как себя бабушка чувствует? Кстати, я давно хотел с тобой познакомиться, все-таки, хочешь не хочешь, отпрыск славного рода. Правда, наследственность не всегда проявляется так прямолинейно, как утверждал старина Мендель.
Лицо у Олега было гладкое, почти без морщин, но старое. Он Верке в дедушки годился. Но зубы хорошие, белые, и глаза очень яркие. Как будто он в них накапал какое-то лекарство.
Подошла электричка.
«Странно, – думала Верка, – я его вообще раньше не видела. Он, вернее всего, недавно приехал, но уже знает про меня и бабу Эллу. А при чем тут отпрыск?»
Пока они садились – вагон был почти пустой, – Верка спросила:
– Вы давно приехали?
– Недавно. И что меня в тебе, Вера, удивляет – умение держать себя в руках. Любая обыкновенная девчонка сразу бы закудахтала: а откуда вы меня знаете, а что вы про меня знаете? Какой еще такой отпрыск? А ты из всех вопросов выбрала самый неожиданный и, я скажу тебе, самый правильный. Потому что тебе важнее узнать все обо мне. Тогда и остальные тайны найдут объяснение. Молодец! Я тебе все расскажу, что ты узнать захочешь. А может, расскажу и то, о чем тебе знать не хочется. Каждый из нас живет в своем мирке, в собственном аквариуме. А когда нам говорят: «Выходи на сухое», мы сразу начинаем волноваться: как же я без жабр обойдусь, а чем я буду снаружи дышать? Ты меня понимаешь? И что с тобой, Вера, хорошо, так это то, что тебе, надеюсь, ничего объяснять не надо.
– Надо. – Верка умудрилась втолкнуть одно слово в речь Олега, и тот даже опешил. Вот уж не ожидал!
– А что? – спросил он.
Олег снял очки и принялся протирать их тонкими слабыми пальцами.
– Где вы работаете?
– Я? Работаю? Скорее всего, я вообще не работаю.
За окном вагона снова начался дождик, струйки потекли по стеклу наискосок. На березах листва уже пожелтела, а другие деревья еще стояли зеленые, но увядшие.
– Хотя, – опомнившись, продолжал Олег Владиславович, – с другой стороны, можно полагать, что я работаю, потому что я занят и почти не остается времени книжку почитать. Я и телевизора с собой не взял, хотя моя стихия – футбол. И знаешь почему? Потому что это одно из самых непредсказуемых зрелищ. Моя беда в том, что я могу в любом детективе на десятой странице угадать убийцу. Понимаешь, мне совсем неинтересно читать детективы.
– А по жизни вы детектив? – спросила Верка.
– Ах, какая проницательность! – воскликнул Олег и засмеялся. Напялил очки и уперся ей в лицо своими глазищами. – Но ты и близка к истине, и далека от нее. Знаешь почему? Потому что я одновременно детектив, как любой настоящий ученый, отыскивающий истину в лабиринте загадок, и совсем не детектив, так как не имею отношения к юстиции и криминальному миру.
Верка и верила ему, и не очень.
Электричка затормозила у Пташек, они сошли. Верка раскрыла зонтик.
– Ты откуда его взяла? – спросил Олег.
– Мне его соседка дала, из первого дома.
– Просто так дала? Не надо было его принимать.
Он уже распоряжается!
– Я не в подарок, я его верну. Сейчас буду проходить мимо и верну.
– Какая соседка? Опиши ее.
– Ну… молодая, у нее еще ребеночек есть.
Верка была недовольна. Почему она должна отчитываться? Видите ли, зонтик ему не понравился! Зато она не промокла.
– Нет, – повторил Олег Владиславович. – Не следовало тебе его принимать. Вещи, как и лекарства, могут оказывать влияние. И этот зонтик, помимо всего прочего, кажется мне передатчиком. Он кому-то сообщает, где ты, что делаешь, куда направляешься.
– Зонтик как зонтик, – пожала плечами Верка.
Верку не следует учить. Она плохо обучается, если сама не захочет.
Тем временем они подошли к краю платформы. Верка положила сумку на край и спрыгнула на рельсы. Вниз прыгать всегда удобнее, чем лезть наверх. Олег Владиславович топтался на краю и не решался прыгнуть. Высота платформы была метра полтора, а он низенький.
– Давайте руку, – сказала Верка.
Но Олег передал ей кочан, а сам лег животом на край, свесил ноги и стал съезжать вниз. Плащ задрался, брюки тоже, носки у него оказались светлые, голубенькие.
Верка не выдержала, обняла его сзади.
Со стороны это, наверное, выглядело глупо. Худая девчонка обнимает толстого мужика, который отбивается и даже отбрыкивается. И все это кончилось совсем нелепо: Верка потеряла равновесие и, чтобы не сесть в грязь, отступила и уронила Олега. А тот встал на все четыре конечности, как бульдог.
Нет, это совсем не смешно.
Потом Олег опомнился, выпрямился, забрал с платформы сумку с картошкой и взял у Верки кочан, но ничего говорить не стал.
Они пошли дальше по тропинке между путей. Как будто немного поссорились. Хотя Верка не понимала, чем он недоволен.
Идти было скользко, дорожка была глинистой, выпуклой, высокая осенняя крапива подступала с обеих сторон.
Впереди виднелся шлагбаум, а потом дорожка под прямым углом сворачивала на Советскую улицу.
Оттого, что тучи ползли очень низко и были очень толстыми, на улицу попадало совсем немного света. Вокруг царили сумерки.
Они дошли до поворота на Школьную.
– Всего хорошего, – сказал Олег Владиславович. – Надеюсь, до скорой встречи.
Уж такой был разговорчивый, а вдруг замолчал на целых десять минут.
– Я в пятом доме живу, – напомнила Верка, надеясь, что он тоже скажет, где живет. Может, он и хотел, но потом передумал.
Олег пошел дальше, а Верка ступила в свой переулок и стала складывать зонтик, чтобы занести его в красный коттедж.
Но она не успела дойти до коттеджа, как сзади послышался короткий крик, будто кто-то подавился и не может откашляться.
Звук был негромкий, но злой – Верка тут же кинулась обратно.
Навстречу ей с Советской на Школьную катилась чья-то голова. Или белый мяч.
Оказалось – кочан капусты. Но это Верка поняла потом.
Она перепрыгнула через кочан и увидела лежащего на асфальте Олега Владиславовича: шляпа в стороне, ножки поджаты к животу, а вокруг, как яблоки в каком-то старом кинофильме, рассыпаны картофелины.
Над Олегом стояла высокая манекенщица, которую Верка видела еще утром.
Блондинка подняла чудесную длинную ногу, обтянутую рваным чулком, и ударила носком туфли Олегу в живот.
– Ты что делаешь? – закричала Верка и кинулась на девушку.
У Верки есть такое свойство характера – сколько раз в жизни ей это мешало: и били ее, и пороли, и ругали, и выгоняли. Но если она видела что-то для себя страшное или гадкое, то словно лишалась рассудка и непременно бросалась вперед. Нельзя бросаться – побьют, обругают, уничтожат! А ей плевать. Уже и ноги, и руки, и зубы – все работает, как у дикой кошки.
Конечно, девушка кошачьей атаки не ожидала.
Она завизжала и замахала руками, отбиваясь, а Верка работала своей сумкой, как дубинкой.
И она не видела, что Олег Владиславович легко извернулся и дернул манекенщицу за ногу.
Раздался треск и вопль…
Олег стоял и смотрел на девицу, распростертую на земле. Валялась она неловко, подвернув ноги, закрыв глаза.
– Спасибо, – сказал Олег Владиславович.
Девушка застонала.
– А я думала, что она убилась, – сказала Верка.
– Будет жить, – ответил Олег, протирая очки, – но это не принципиально. В любом случае она – носитель, только использованный. Эндопаразитизм, тебе знакомо такое явление?
– Ой, а вы ей ничего не сломали?
Олег Владиславович стал оглядываться. Потом кинулся к забору. В траве валялась измятая шляпа. Он поднял шляпу, отряхнул, расправил и проворчал:
– Может, и сломал, но это непринципиально.
Девушка снова застонала.
Ох и грязной же она была! Будто никогда не мылась. Волосы свалялись. Блузка разорвана, а от горла к животу шел разрез, красный и вспухший, кое-как заживший.
– Надо «Скорую» вызвать, – сказала Верка.
– Вызову, не беспокойся. Беги скорее домой и запри дверь.
– А как вы «Скорую» вызовете?
– Ты мне надоела, крошка, – огрызнулся Олег Владиславович. Он стоял скособочившись, держался за бок, плащ мокрый, вокруг рассыпана картошка.
Олег покрутил шляпу в руках и вытащил из кармана мобильник.
Верка пошла прочь. Она была девочкой, а он подлым дядькой, который имел право приказывать.
Ей хотелось обернуться и крикнуть ему: «Я же тебя, может быть, спасла!»
Вдруг она услышала негромкий голос Олега:
– Ты чуть было все не погубила.
«Почему никто еще ни разу не сказал мне спасибо? – подумала Верка. – Все только и знают – подай, принеси, уходи, сматывайся… А добрых слов не выучили».
Глава 3
Верка сделала первые шаги с неохотой. Ее тянуло обернуться, может, даже побежать обратно. Ей было страшно за Олега Владиславовича.
Но с каждым шагом, отделяющим ее от Советской, желание вернуться усыхало. Верке все больше хотелось спрятаться дома, запереться, включить телевизор, в котором осталось всего два цвета – синий и желтый, и ждать утра.
Ворота в дом, где жила женщина с ребеночком, были закрыты. Что же теперь делать с зонтиком?
Верка остановилась в нерешительности. А потом подумала: ведь дождик идет, что ей, снова промокать, что ли?
Навстречу ковылял Папаня в кроличьей шапке, одно ухо вниз, другое вбок. Ему когда-то давно на арктической полярной станции ногу отморозило, с тех пор пьет на всю пенсию. Дети его из Москвы выгнали. Еще один несчастный человек. И что странно – живет в прошлом. Все хорошо помнит, что в Арктике было и в поселке тоже – лет десять назад. А Папаня – это у него прозвище, а не фамилия.
– Привет тебе, Верунь, – сказал он. – Как твоя бабка – злая колючка?
– Я у нее в больнице была. Скажи, Папаня, а давно в этот дом въехали?
– Таинственная история, – сказал Папаня. – Я заинтригован. Владелец – строитель из люберецких – погиб в своем черном «Запорожце». – И Папаня расхохотался. Ему самому стало смешно, что бывают черные «Запорожцы». – А домишко-теремишко остался бесхозным. Может, и купят. А может, несчастливая собственность, медведь ему в душу!
– Эта женщина купила дом?
– Сомневаюсь. Они позавчера въехали, и, скажу тебе, без багажа. На джипе с чемоданами, но без ничего. Даже мебели не видать.
– Там, наверное, своя есть?
– То ли есть, то ли нет, то ли за год пришла в негодность. Как Маринка, пишет?
Верка не ответила. Папаня отлично знал, если не забыл по пьянке, что Веркина мать погибла.
– Бороться и искать, – торжественно сказал Папаня. – Найти и не сдаваться. Это слова, можно сказать, полярного героя капитана Скотта. Он не сдался, но погиб на обратном пути с Южного полюса. Бороться и искать. Ты свою маму хорошо поискала?
– Я пошла, Папаня, – сказала Верка.
Нос у Папани красный, а на конце повисла капля – дождевая, наверное.
– Я не шучу, – сказал Папаня. – У меня есть предчувствие, что жива твоя мамаша, душевный человек крайней красоты и обаяния. Ты ее не помнишь?
– Почему не помню? – взъярилась Верка. – Мне семь лет было. Я все помню.
– Тогда – бороться и искать. Искать и искать! Мы в Арктике только так и боролись. Только не всех нашли. Папанина нашли, а Леваневского не отыскали. Тебе понятно? – Он не стал ждать ответа, а добавил: – Пойду, а то ларек закроют, и останусь я на всю ночь без живительной влаги. А если моя любимая явится во сне, а я трезвый?
Тявкнула сирена «Скорой помощи».
Верка обернулась. Белая машина с красной полосой тормозила у входа в переулок. Значит, Олег вызвал все же к бомжихе врачей.
Даже стало легче.
Неожиданно ворота коттеджа приоткрылись, и в щель протиснулся ребеночек.
– Что? – крикнуло дитя. – Что происходит?
Дитя смотрело на Верку настойчиво и пристально, как сова.
– Прости, – сказала Верка. – Я зонтик хотела отдать.
– Оставь себе, – махнул рукой ребенок.
Верка кинула ему зонтик. Вот и хорошо – все сомнения позади.
Она быстро пошла к дому.
– Ты куда побежала? – возмутился ребеночек. Он шустро обогнал Верку и побежал перед ней задом наперед. Это было неприятно, к тому же Верка никак не могла понять, мальчик оно или девочка.
– Ты не спеши, – говорило дитя. – Домой лучше не ходи. Ради твоего же блага предупреждаю. Не ходи, в Москву поезжай. К мамке-папке поезжай. А то некоторые недовольны.
Верка его не испугалась.
– Отстань ты! – сказала она. – Ну отстань! Не до тебя.
Ребеночек повернулся и побежал сбоку.
На нем была красная панамка, промокшая от дождя, на голых ножках, торчащих из коротеньких шортиков, сандалии. А лицо непонятное – то ли мальчик, то ли девочка, то ли вообще лилипут.
Когда Верка дошла до своего дома, она услышала шум машины. Она успела оглянуться – где-то вдали проехала «Скорая».
– Кого там обидели? – спросил ребеночек.
Он произносил слова со взрослыми интонациями, будто взрослый лилипут изображал ребенка.
Верке вдруг захотелось пройти мимо своей калитки, чтобы не показывать ребеночку, где она живет.
Но чепуха это – ребеночек и так все о ней знает. В поселке народу раз-два и обчелся.
– Возьми зонтик, – серьезно сказал ребеночек.
Верка сразу вспомнила о предупреждении Олега.
– Не нужен мне зонтик. У меня дома другой есть.
– А вот врешь! – закричал ребенок. – Нет у тебя другого зонтика. Был один, а ты на него села.
– Уходи! – разозлилась Верка.
Она вошла в калитку и сразу же закрыла ее за собой на засов.
Ребеночек сунул нос между штакетинами и запел что-то неразборчивое.
Навстречу Верке бежал Котяра, животное без уха.
Но он не пошел к дому вместе с Веркой, как всегда, а остановился, выгнул спину и жутко зашипел на ребеночка. А потом даже закричал, как кричат мартовские коты, когда влюбляются в кошек и дерутся за их любовь.
Котяра вопил так, что Верке даже стало неловко – весь поселок услышит.
Верка обернулась.
Никакого ребеночка за калиткой не было.
Словно привиделся.
Коза, конечно же, отвязалась от столбика и паслась на недособранной морковной грядке.
– Катька, – честно предупредила ее Верка, – когда баба Элла домой придет, она тебе покажет.
Коза радостно заблеяла. Она мечтала, чтобы баба возвратилась домой. По своему козьему разумению, молодую хозяйку она за человека не держала. Хорошо еще, доить себя давала, словно знала, что молоко идет для бабы, потому что Верка его привкус не выносила.
Куры из сарайчика не выходили, сидели там на шестке, а некоторые бродили по усыпанному битой соломой полу и о чем-то приглушенно сплетничали.
Перед тем как идти в дом, Верка поискала в сарае и нашла два яйца. Обидно, что два. Если бы три или четыре, она бы себе яичницу сделала. А так баба Элла спросит, где яйца, и никогда не поверит, что ее куры не несутся.
В доме было прохладно. Верка со вчерашнего дня не разжигала плиту, но ничего делать не хотелось. Почему-то Верка смертельно устала. Как будто она – немощная старушенция.
Она легла на диван, накрылась старой бабиной шалью и сразу заснула. Голодная, дома ничего не сделано, уроки не выучены. Сон был какой-то неправильный, словно кто-то стоял в комнате и глядел на нее. Но глаз его не разглядишь, они провалены внутрь головы.
Страшно. И не заснешь толком, и проснуться нет сил.
Но еще хуже стало, когда начала сниться мама.
Мама была неживая. Ее подвесили к потолку, как связку лука. Она могла только шевелить губами. Ей было больно и скучно, потому что она так провисела уже много лет.
Потом раздался удар.
По дому. Снаружи.
Как ботинком по обувной коробке.
Так можно и весь дом смять.
Верка повернулась на стук. И, как ни странно, мама тоже повернулась.
Раздался громкий голос:
– Ты не спишь, девочка?
И сон сразу кончился.
Удар оказался стуком в дверь.
Верка вскочила с дивана и кинулась в сени.
За окнами стояли синие сумерки. На улице уже зажглись редкие фонари.
– Кто там? – спросила Верка.
– Твой сосед, – ответил знакомый голос.
Какое облегчение!
Правда, Верка не успела как следует испугаться. Может, потому, что сон был страшный и она обрадовалась, что он кончился, мама не подвешена. Любая реальность лучше кошмара.
Олег Владиславович стоял под зонтом все в той же шляпе и в плаще.
Нормальный. Даже улыбается.
– Ой, заходите, – пригласила Верка. – Только у меня не убрано.
Одна спица у зонта была сломана, и от этого Олег показался добрее, совсем своим.
Он шмыгнул носом и спросил:
– Чаем в этом доме угощают?
Пока он снимал мокрые ботинки и надевал шлепанцы – не нужно было, но ему так захотелось, – Верка поставила чайник. Только поесть ничего вкусного не нашлось.
Но тут гость положил на стол кекс «Столичный». И в каком только кармане его донес?
Они сидели, пили чай. Было очень уютно. Разбойник Котяра, который раньше прятался неизвестно где, прыгнул Олегу на колени и, когда тот стал почесывать его за ухом, замурлыкал так, словно храпела рота саперов.
– Что с той женщиной? – спросила Верка, раз уж Олег сам не начал этого разговора.
– Ее увезла «Скорая», – ответил сосед. – Нога сломана. И общее состояние…
– Но почему она на вас набросилась?
Олег прямо не ответил. Он сказал:
– Я давно хотел тебя предупредить, чтобы ты была осторожной.
– Кому я нужна? – засмеялась Верка, но у самой вспотела спина – так ей стало страшно.
– Я тоже так думал, – сказал Олег. – А вот, оказывается, интересуются. – Он грустно улыбнулся.
– А вы в милицию позвонили?
– Зачем? Что милиция может сделать?
– Если бомжихи на людей нападают…
– Бомжихи, говоришь? Любопытно…
Олег попросил еще чашечку. Похвалил, как Верка заварила, хотя чай был обыкновенный и заварила она как всегда. Потом сосед вздохнул и спросил, будто давно готовился к такому вопросу:
– Ты здесь одна живешь?
– Вы же знаете, – ответила Верка. – Я в больницу езжу, к бабе Элле.
– То есть ты ведешь хозяйство, пока бабушка лежит в больнице?
– Ну конечно!
Но с каждым шагом, отделяющим ее от Советской, желание вернуться усыхало. Верке все больше хотелось спрятаться дома, запереться, включить телевизор, в котором осталось всего два цвета – синий и желтый, и ждать утра.
Ворота в дом, где жила женщина с ребеночком, были закрыты. Что же теперь делать с зонтиком?
Верка остановилась в нерешительности. А потом подумала: ведь дождик идет, что ей, снова промокать, что ли?
Навстречу ковылял Папаня в кроличьей шапке, одно ухо вниз, другое вбок. Ему когда-то давно на арктической полярной станции ногу отморозило, с тех пор пьет на всю пенсию. Дети его из Москвы выгнали. Еще один несчастный человек. И что странно – живет в прошлом. Все хорошо помнит, что в Арктике было и в поселке тоже – лет десять назад. А Папаня – это у него прозвище, а не фамилия.
– Привет тебе, Верунь, – сказал он. – Как твоя бабка – злая колючка?
– Я у нее в больнице была. Скажи, Папаня, а давно в этот дом въехали?
– Таинственная история, – сказал Папаня. – Я заинтригован. Владелец – строитель из люберецких – погиб в своем черном «Запорожце». – И Папаня расхохотался. Ему самому стало смешно, что бывают черные «Запорожцы». – А домишко-теремишко остался бесхозным. Может, и купят. А может, несчастливая собственность, медведь ему в душу!
– Эта женщина купила дом?
– Сомневаюсь. Они позавчера въехали, и, скажу тебе, без багажа. На джипе с чемоданами, но без ничего. Даже мебели не видать.
– Там, наверное, своя есть?
– То ли есть, то ли нет, то ли за год пришла в негодность. Как Маринка, пишет?
Верка не ответила. Папаня отлично знал, если не забыл по пьянке, что Веркина мать погибла.
– Бороться и искать, – торжественно сказал Папаня. – Найти и не сдаваться. Это слова, можно сказать, полярного героя капитана Скотта. Он не сдался, но погиб на обратном пути с Южного полюса. Бороться и искать. Ты свою маму хорошо поискала?
– Я пошла, Папаня, – сказала Верка.
Нос у Папани красный, а на конце повисла капля – дождевая, наверное.
– Я не шучу, – сказал Папаня. – У меня есть предчувствие, что жива твоя мамаша, душевный человек крайней красоты и обаяния. Ты ее не помнишь?
– Почему не помню? – взъярилась Верка. – Мне семь лет было. Я все помню.
– Тогда – бороться и искать. Искать и искать! Мы в Арктике только так и боролись. Только не всех нашли. Папанина нашли, а Леваневского не отыскали. Тебе понятно? – Он не стал ждать ответа, а добавил: – Пойду, а то ларек закроют, и останусь я на всю ночь без живительной влаги. А если моя любимая явится во сне, а я трезвый?
Тявкнула сирена «Скорой помощи».
Верка обернулась. Белая машина с красной полосой тормозила у входа в переулок. Значит, Олег вызвал все же к бомжихе врачей.
Даже стало легче.
Неожиданно ворота коттеджа приоткрылись, и в щель протиснулся ребеночек.
– Что? – крикнуло дитя. – Что происходит?
Дитя смотрело на Верку настойчиво и пристально, как сова.
– Прости, – сказала Верка. – Я зонтик хотела отдать.
– Оставь себе, – махнул рукой ребенок.
Верка кинула ему зонтик. Вот и хорошо – все сомнения позади.
Она быстро пошла к дому.
– Ты куда побежала? – возмутился ребеночек. Он шустро обогнал Верку и побежал перед ней задом наперед. Это было неприятно, к тому же Верка никак не могла понять, мальчик оно или девочка.
– Ты не спеши, – говорило дитя. – Домой лучше не ходи. Ради твоего же блага предупреждаю. Не ходи, в Москву поезжай. К мамке-папке поезжай. А то некоторые недовольны.
Верка его не испугалась.
– Отстань ты! – сказала она. – Ну отстань! Не до тебя.
Ребеночек повернулся и побежал сбоку.
На нем была красная панамка, промокшая от дождя, на голых ножках, торчащих из коротеньких шортиков, сандалии. А лицо непонятное – то ли мальчик, то ли девочка, то ли вообще лилипут.
Когда Верка дошла до своего дома, она услышала шум машины. Она успела оглянуться – где-то вдали проехала «Скорая».
– Кого там обидели? – спросил ребеночек.
Он произносил слова со взрослыми интонациями, будто взрослый лилипут изображал ребенка.
Верке вдруг захотелось пройти мимо своей калитки, чтобы не показывать ребеночку, где она живет.
Но чепуха это – ребеночек и так все о ней знает. В поселке народу раз-два и обчелся.
– Возьми зонтик, – серьезно сказал ребеночек.
Верка сразу вспомнила о предупреждении Олега.
– Не нужен мне зонтик. У меня дома другой есть.
– А вот врешь! – закричал ребенок. – Нет у тебя другого зонтика. Был один, а ты на него села.
– Уходи! – разозлилась Верка.
Она вошла в калитку и сразу же закрыла ее за собой на засов.
Ребеночек сунул нос между штакетинами и запел что-то неразборчивое.
Навстречу Верке бежал Котяра, животное без уха.
Но он не пошел к дому вместе с Веркой, как всегда, а остановился, выгнул спину и жутко зашипел на ребеночка. А потом даже закричал, как кричат мартовские коты, когда влюбляются в кошек и дерутся за их любовь.
Котяра вопил так, что Верке даже стало неловко – весь поселок услышит.
Верка обернулась.
Никакого ребеночка за калиткой не было.
Словно привиделся.
Коза, конечно же, отвязалась от столбика и паслась на недособранной морковной грядке.
– Катька, – честно предупредила ее Верка, – когда баба Элла домой придет, она тебе покажет.
Коза радостно заблеяла. Она мечтала, чтобы баба возвратилась домой. По своему козьему разумению, молодую хозяйку она за человека не держала. Хорошо еще, доить себя давала, словно знала, что молоко идет для бабы, потому что Верка его привкус не выносила.
Куры из сарайчика не выходили, сидели там на шестке, а некоторые бродили по усыпанному битой соломой полу и о чем-то приглушенно сплетничали.
Перед тем как идти в дом, Верка поискала в сарае и нашла два яйца. Обидно, что два. Если бы три или четыре, она бы себе яичницу сделала. А так баба Элла спросит, где яйца, и никогда не поверит, что ее куры не несутся.
В доме было прохладно. Верка со вчерашнего дня не разжигала плиту, но ничего делать не хотелось. Почему-то Верка смертельно устала. Как будто она – немощная старушенция.
Она легла на диван, накрылась старой бабиной шалью и сразу заснула. Голодная, дома ничего не сделано, уроки не выучены. Сон был какой-то неправильный, словно кто-то стоял в комнате и глядел на нее. Но глаз его не разглядишь, они провалены внутрь головы.
Страшно. И не заснешь толком, и проснуться нет сил.
Но еще хуже стало, когда начала сниться мама.
Мама была неживая. Ее подвесили к потолку, как связку лука. Она могла только шевелить губами. Ей было больно и скучно, потому что она так провисела уже много лет.
Потом раздался удар.
По дому. Снаружи.
Как ботинком по обувной коробке.
Так можно и весь дом смять.
Верка повернулась на стук. И, как ни странно, мама тоже повернулась.
Раздался громкий голос:
– Ты не спишь, девочка?
И сон сразу кончился.
Удар оказался стуком в дверь.
Верка вскочила с дивана и кинулась в сени.
За окнами стояли синие сумерки. На улице уже зажглись редкие фонари.
– Кто там? – спросила Верка.
– Твой сосед, – ответил знакомый голос.
Какое облегчение!
Правда, Верка не успела как следует испугаться. Может, потому, что сон был страшный и она обрадовалась, что он кончился, мама не подвешена. Любая реальность лучше кошмара.
Олег Владиславович стоял под зонтом все в той же шляпе и в плаще.
Нормальный. Даже улыбается.
– Ой, заходите, – пригласила Верка. – Только у меня не убрано.
Одна спица у зонта была сломана, и от этого Олег показался добрее, совсем своим.
Он шмыгнул носом и спросил:
– Чаем в этом доме угощают?
Пока он снимал мокрые ботинки и надевал шлепанцы – не нужно было, но ему так захотелось, – Верка поставила чайник. Только поесть ничего вкусного не нашлось.
Но тут гость положил на стол кекс «Столичный». И в каком только кармане его донес?
Они сидели, пили чай. Было очень уютно. Разбойник Котяра, который раньше прятался неизвестно где, прыгнул Олегу на колени и, когда тот стал почесывать его за ухом, замурлыкал так, словно храпела рота саперов.
– Что с той женщиной? – спросила Верка, раз уж Олег сам не начал этого разговора.
– Ее увезла «Скорая», – ответил сосед. – Нога сломана. И общее состояние…
– Но почему она на вас набросилась?
Олег прямо не ответил. Он сказал:
– Я давно хотел тебя предупредить, чтобы ты была осторожной.
– Кому я нужна? – засмеялась Верка, но у самой вспотела спина – так ей стало страшно.
– Я тоже так думал, – сказал Олег. – А вот, оказывается, интересуются. – Он грустно улыбнулся.
– А вы в милицию позвонили?
– Зачем? Что милиция может сделать?
– Если бомжихи на людей нападают…
– Бомжихи, говоришь? Любопытно…
Олег попросил еще чашечку. Похвалил, как Верка заварила, хотя чай был обыкновенный и заварила она как всегда. Потом сосед вздохнул и спросил, будто давно готовился к такому вопросу:
– Ты здесь одна живешь?
– Вы же знаете, – ответила Верка. – Я в больницу езжу, к бабе Элле.
– То есть ты ведешь хозяйство, пока бабушка лежит в больнице?
– Ну конечно!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента