Страница:
Надо бы с ним перекинуться. Разумеется, не гранатами. А так, парочкой слов на тему сегодняшней трагедии. У нас с Пашей, как это говорится в милицейских кругах, контакт. Контакт! Есть контакт! Оставляем хозяина вспоминать о своих разборках и устремимся на контакт.
— Привет, Павел.
— Здрасьте, Кирилл Андреич.
— В курсе?
— В курсе.
— Ну и?
— Не знаю. Это не наши. Наши с головой дружат.
— А кто не дружит?
Паша пожал плечами.
— А может, с Мамедом поссорились?
— А что с ним ссориться? Из-за его редиски да бананов?
— Ну, мало ли. Обратно — дружба народов.
— Так продавец-то русский. Если б Мамед не прав был, с ним бы и разбирались.
— А для острастки? Вроде как предупредить?
— Да ну. Мы люди интеллигентные.
Не знаю, насколько интеллигентным был Паша, но погром «чёрных», устроенный по весне его бойцами, до сих пор многие вспоминали. Правда, никто так и не сел, потому что никто ничего не хотел. Впрочем, как всегда.
— А можно вопрос задать? — неожиданно обратился ко мне Снегирёв. — Это правда, что вас из милиции того?
Отлично! Информация в районе распространялась со скоростью света. Ну, я понимаю, если бы в «Намедни» по телевизору передали: «Сегодня в связи с служебным несоответствием был отстранён от должности оперуполномоченный уголовного розыска, капитан милиции Ларин. Правительство выражает глубокие соболезнования родным и близким отстранённого. Специально для НТВ из ГУВД г. Санкт-Петербурга такой-то такой-то…» Тогда всё ясно, всё понятно. А тут уж ни в какие ворота…
— Это сплетни, Паша. Завистников и скрытых врагов.
— Понятно. Это я на всякий случай. Если что, можем местечко подыскать. У вас опыт…
Вы думаете, я удивился? Ни-фи-га! Половина ментов бывших на бандитов работают или сами бандитами становятся. Поэтому я вполне спокойно ответил:
— Спасибо, не надо.
Потом, взглянув на ларёк, спросил:
— Ну так что? Может подскажешь в порядке шефской помощи?
— Нет, я не знаю. Тачка, правда, знакомая… Хотя сам я не видел.
— Ну-ка, ну-ка…
— «БМВ» чёрная, без номеров. Не первый раз светится тут. Может, эта же сегодня и была. Мужики мне сказали.
— Раз тачка знакомая, значит и хозяин известен?
— Хозяина не знаю. Вы про Захара слышали? Который старший у саратовских?
— Витя? Слышал.
— Его бойцы, похоже. Беспредельщики. Наши их не любят. Как шакалы по всему городу рыщут. Казанцы куда уж суровые, но до этих им далеко. Захар набрал себе дебилов, которым что курицу зарезать, что человека. С одной извилиной, обмороженных… Им всё равно что делать — что прикажут, то и выполняют. Козлы. Они тут пару ларьков наших опустили. Мы стрелочку забили, разобраться что к чему, да они не приехали…
Я вспомнил слова Саввы про то, что Захар трусоват по натуре. Хотя, с другой стороны, чтобы таких головорезов под крылом держать, надо прежде всего смелость иметь.
— Я не помню, чтоб тут грабежи были…
— Да не заявляли. Мужика помните, с башкой проломленной, что за рынком валялся? Их работа.
Я помнил тот случай. Возле забора нашли зверски избитого мужчину со вставленным в задний проход металлическим штырем. «Глухарь». Правда, тогда Паша мне ничего про саратовских не говорил. А теперь, видно, достали. А может для отвода глаз, если сам при делах?
— Ну, и что с машиной?
— Я ж говорю, у них тачка есть — «БМВ» чёрный. Сегодня тоже видели.
— Ну, это ещё ни о чём не говорит.
— Говорит. Почерк их. Чуть что — сразу за нож.
— А почему «Овощи»?
— Без понятия.
— Тогда пока.
Я вернулся к ларьку, по пути пошептавшись с участковым. Тот подтвердил, что трое бандитов скрылись на чёрной «БМВ», но лиц их никто не видел. Всё произошло слишком быстро и неожиданно. Обидно. Остается надеяться, что у потерпевшего со зрительной памятью всё в порядке.
Хозяин-азербайджанец так ничего и не вспомнил. Ни про разборки, ни про межнациональные конфликты. Таким образом, версия одна — продавца подранили из-за редиски. Она сейчас в самом расцвете. Сочная и красная, как большие клопы.
Я собрался было покинуть ларёк, как вдруг обратил внимание на пальцы хозяина. На одном из них блестел большой перстень. Внезапная догадка осенила меня. Я сел на стул продавца и стал выдвигать ящички, расположенные под прилавком. В одном из них, в футляре из-под бритвы «Харьков», я нашёл складные аптекарские весы и набор маленьких гирек. Вот теперь всё ясно. Раненый продавец баловался скупкой золота.
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
— Привет, Павел.
— Здрасьте, Кирилл Андреич.
— В курсе?
— В курсе.
— Ну и?
— Не знаю. Это не наши. Наши с головой дружат.
— А кто не дружит?
Паша пожал плечами.
— А может, с Мамедом поссорились?
— А что с ним ссориться? Из-за его редиски да бананов?
— Ну, мало ли. Обратно — дружба народов.
— Так продавец-то русский. Если б Мамед не прав был, с ним бы и разбирались.
— А для острастки? Вроде как предупредить?
— Да ну. Мы люди интеллигентные.
Не знаю, насколько интеллигентным был Паша, но погром «чёрных», устроенный по весне его бойцами, до сих пор многие вспоминали. Правда, никто так и не сел, потому что никто ничего не хотел. Впрочем, как всегда.
— А можно вопрос задать? — неожиданно обратился ко мне Снегирёв. — Это правда, что вас из милиции того?
Отлично! Информация в районе распространялась со скоростью света. Ну, я понимаю, если бы в «Намедни» по телевизору передали: «Сегодня в связи с служебным несоответствием был отстранён от должности оперуполномоченный уголовного розыска, капитан милиции Ларин. Правительство выражает глубокие соболезнования родным и близким отстранённого. Специально для НТВ из ГУВД г. Санкт-Петербурга такой-то такой-то…» Тогда всё ясно, всё понятно. А тут уж ни в какие ворота…
— Это сплетни, Паша. Завистников и скрытых врагов.
— Понятно. Это я на всякий случай. Если что, можем местечко подыскать. У вас опыт…
Вы думаете, я удивился? Ни-фи-га! Половина ментов бывших на бандитов работают или сами бандитами становятся. Поэтому я вполне спокойно ответил:
— Спасибо, не надо.
Потом, взглянув на ларёк, спросил:
— Ну так что? Может подскажешь в порядке шефской помощи?
— Нет, я не знаю. Тачка, правда, знакомая… Хотя сам я не видел.
— Ну-ка, ну-ка…
— «БМВ» чёрная, без номеров. Не первый раз светится тут. Может, эта же сегодня и была. Мужики мне сказали.
— Раз тачка знакомая, значит и хозяин известен?
— Хозяина не знаю. Вы про Захара слышали? Который старший у саратовских?
— Витя? Слышал.
— Его бойцы, похоже. Беспредельщики. Наши их не любят. Как шакалы по всему городу рыщут. Казанцы куда уж суровые, но до этих им далеко. Захар набрал себе дебилов, которым что курицу зарезать, что человека. С одной извилиной, обмороженных… Им всё равно что делать — что прикажут, то и выполняют. Козлы. Они тут пару ларьков наших опустили. Мы стрелочку забили, разобраться что к чему, да они не приехали…
Я вспомнил слова Саввы про то, что Захар трусоват по натуре. Хотя, с другой стороны, чтобы таких головорезов под крылом держать, надо прежде всего смелость иметь.
— Я не помню, чтоб тут грабежи были…
— Да не заявляли. Мужика помните, с башкой проломленной, что за рынком валялся? Их работа.
Я помнил тот случай. Возле забора нашли зверски избитого мужчину со вставленным в задний проход металлическим штырем. «Глухарь». Правда, тогда Паша мне ничего про саратовских не говорил. А теперь, видно, достали. А может для отвода глаз, если сам при делах?
— Ну, и что с машиной?
— Я ж говорю, у них тачка есть — «БМВ» чёрный. Сегодня тоже видели.
— Ну, это ещё ни о чём не говорит.
— Говорит. Почерк их. Чуть что — сразу за нож.
— А почему «Овощи»?
— Без понятия.
— Тогда пока.
Я вернулся к ларьку, по пути пошептавшись с участковым. Тот подтвердил, что трое бандитов скрылись на чёрной «БМВ», но лиц их никто не видел. Всё произошло слишком быстро и неожиданно. Обидно. Остается надеяться, что у потерпевшего со зрительной памятью всё в порядке.
Хозяин-азербайджанец так ничего и не вспомнил. Ни про разборки, ни про межнациональные конфликты. Таким образом, версия одна — продавца подранили из-за редиски. Она сейчас в самом расцвете. Сочная и красная, как большие клопы.
Я собрался было покинуть ларёк, как вдруг обратил внимание на пальцы хозяина. На одном из них блестел большой перстень. Внезапная догадка осенила меня. Я сел на стул продавца и стал выдвигать ящички, расположенные под прилавком. В одном из них, в футляре из-под бритвы «Харьков», я нашёл складные аптекарские весы и набор маленьких гирек. Вот теперь всё ясно. Раненый продавец баловался скупкой золота.
ГЛАВА 3
Когда я говорил о золоте, которое скупал продавец ИЧП «Аракс», я вовсе не имел в виду мешки с россыпью монет и слитки с печатью пробы, которые хранятся в швейцарских банках. До такого уровня Стёпе далековато. А вот скупать ворованное «рыжьё» у наркоманов и квартирных воров — самое то. Его сейчас во многих ларьках скупают. А вы небось думаете, какой я догадливый, что весы нашёл? Да ничего особенного. Их в каждом втором ларьке найти можно. Но вот золота в ларьке, увы, я так и не обнаружил. Жалко. Жалко, если оно у Стёпы в карманах. Он может с ним быстро расстаться. В больнице учёт и контроль отсутствуют. Впрочем когда как. Но это я скоро узнаю, потому что именно в больницу я сейчас и еду, занимаясь параллельно умственной деятельностью. То есть думаю. Думать мне осталось немного, с недельку, а поэтому я тороплюсь.
Думаю, к примеру о том, куда Стёпе столько золота. Боже мой, да куда угодно! Благо сейчас есть что купить. Те же бананы. Но покупают у нас пока ещё на рубли, а не на золото. Стало быть, это самое золото надо продать. Разумеется, подороже, чем купил. Иначе какой смысл? Можно даже по госцене, потому что воришки в ларёк сдают совсем дешево. Так что навар есть, процесс идёт. Теперь вопрос — кому это золотишко продать? Оно ведь того, криминалом попахивает. На улице к первому встречному не подойдёшь и не предложишь. В ломбард и в скупку не понесёшь — там паспорт требуют. Можно погореть. Но есть у нас в запасе пара заветных местечек. Мне они знакомы по своему же многострадальному опыту.
Можно сдать, к примеру, кустарю-ювелиру или стоматологу-частнику. Как лом. Они возьмут. Они люди занятые, по рынкам не ходят. Они предпочитают партию оптом, подешевле, с доставкой на дом.
Можно прибалтам заезжим сдать. Они потом у себя, на исторической родине, в три раза дороже перепродадут. А золотишко через так называемую границу переправить настолько просто, что даже говорить не хочется.
Короче, много мест заветных. Было бы желание. И боевой настрой.
Остается мне узнать у Стёпы его настрой и место, выбранное им в качестве оптовой торговли золотом.
Троллейбус распахнул широкие двери, и я пошагал к высотному зданию Института скорой помощи. Яблочек я больному не купил. Его хоть уже и перевели из реанимации в обычную палату, но диету ещё не отменили.
Ну всё, дошёл. Стеклянные двери, сестричка на проходной, лифт, двенадцатый этаж, запах лекарств, палата, больной. Естественно, в положении лежа.
Я поинтересовался у Стёпы о его самочувствии и, услышав ожидаемое «Ничего», предложил ему воспроизвести недавние события с точностью до секунды.
Как я и подозревал, Стёпа ничего принципиально нового мне не воспроизвел. «Ну, торгую, ну, заходят, ну, деньги просят, ну, ножом бьют, ну, убегают, кто такие не знаю».
Опознаем? Опознаем. Возможно.
Я поцокал языком. Слабовато. Для доказательной базы. Но продолжим, однако.
— Подозрения есть?
— Подозрений нет.
— Угрозы-долги-разборки?
— Отсутствуют.
— А может, они что перепутали?
— Может, перепутали.
Хороший у нас диалог. Вопрос-ответ. Ладно, перейдём к наглядной агитации.
— Футлярчик знакомый?
— Нет.
— Как нет? А это что? «Стёпе на память от мамы в день шестнадцатилетия»… Или это другому Стёпе?
Молчание. Идёт приток крови к мозгу, заставляя активнее работать серое вещество. Ну, давай, двинь-ка идею. Слабо?
— Да, я забыл, это мой футляр.
— Отлично. Провалы в памяти после ножевых ранений — вещь обычная, не расстраивайся, это пройдёт. Применяй аутотренинг: «Я всё помню, я всё помню…» Помогает. Ну, а сейчас продолжим тренировку памяти. Вот этот наборчик аптекарский, весы, гирьки… Только не надо говорить, что ты увлекаешься народной медициной. Да, кстати, для укрепления памяти: скупка краденого с целью сбыта, статья двести восемь, часть три, наказывается лишением свободы до пяти лет. Ну-ка, повтори.
— Двести восемь, часть три — до пяти лет.
— Ну, а говоришь, что с памятью плохо. Только почему так тихо? Шире рот! Уверенней, твёрже. С металлом в голосе. А то бубнишь что-то. Ну, ладно, едем дальше. Где это самое оно, скупаемо-продаваемо-ворованно-краденое? В ларьке нет, в одежде тоже. Что ты так побледнел? Я пошутил, одежду я ещё не смотрел. А что, там может быть? Нет? А чего бледнеешь? Отток крови от мозга? То приток, то отток.
Слушай, Стёпа. Честно говоря, меня твои золото-торговые фокусы интересуют постольку-поскольку, и статью двести восемь я тебе процитировал скорей для общего развития. Как в сказочке: «В некотором царстве, в некотором государстве…» Чтобы перспективу дать. Меня же интересует нечто другое. Кто знал, что в тот день у тебя будет целая куча золота? Ну что ты молчишь, как статуя раненого грека? Хочешь сказать, что куча оказалась не такой уж и большой? Сомневаюсь. У тебя три ножевых, и это чудо, что я сейчас тут с тобой лялякаю. Значит было из-за чего рисковать ребятишкам. Верно? Тогда в чём же дело? Кто мог подсказать клоунам этим бритым о золоте твоём? А? Опять молчишь? Может, тебе плохо? Сестричку позвать? Н-да. Ладно, тогда опять придётся самому догадываться. Подсказать мог тот, кому это золотишко предназначалось и кто в силу своей природной жадности не захотел выкладывать за него денежки.
— Я ничего не знаю.
Боже мой, сколько раз я слышал эти четыре слова. Их надо золотыми буквами высечь на воротах всех тюрем мира. Потому что это самые распространённые слова в юрисдикции. Мало того, что их наизусть знают все преступники, так теперь ещё и потерпевшие пытаются освоить.
Ладно, пора сматывать удочки. Стёпа на откровенный разговор не настроен. Я записал его крайне скудные воспоминания и поднялся со стула.
— Слушай, больной. Честно скажи, тебе вообще хоть что-нибудь надо? Чтобы мы кого-нибудь искали, чтобы сажали?
— Не знаю.
— Да ты ничего не знаешь. Только вот что я тебе на прощанье скажу. Сейчас от твоего желания уже ничего не зависит. Хочешь ты, не хочешь, а у тебя тяжкие телесные. А поэтому дело будет возбуждено безо всякого твоего хотения-нехотения. Просто по нашему велению. А раз так, мне придётся искать того, кто посадил тебя на перо. И когда я его найду, если, конечно, найду, попробуй только, инвалид, не опознай его! Вот тогда я тебе точно двести восьмую нарисую! Понял? А теперь лечись.
Я вышел из палаты. Ну, точно овцы. Режьте нас, мы для этого и существуем.
Спустившись вниз, я прошёл в кладовую, где хранились вещи больных и раненых. Там, в присутствии кастелянши, я принялся изучать содержимое Стёпиного гардероба. Никакого золота я, естественно, не нашёл. Не очень-то и надеялся. В кошельке, кроме денег, тоже ничего не оказалось. Вот записная книжечка — это куда лучше. Это самый хороший источник информации. Говорит больше, чем хозяин. Так, присядем и почитаем.
Телефонов не так уж и много. Стёпа не член парламента и не председатель всех капиталистов России. Связями ещё не оброс. Однако попробуй узнай, кто тут кто. А проверить пусть даже небольшое количество телефонов у меня нет никакой возможности. Я ведь одной ногой за бортом. Но вот этот телефончик я, пожалуй, перепишу. Нет, в нём ничего такого необычного не наблюдается. Просто семизначный номер напротив имени-отчества.
Юрий Сергеевич. Только заминочка в том, что Стёпа — человек аккуратный и пунктуальный, как и все торговцы золотом. И книжечка у него аккуратненькая. Например, телефончик какой-то Наташи начертан на страничке с буковкой «Н», а Васи — с буквой «В». А вот этого Юрия Сергеевича он записал почему-то на букву «З». Догадываетесь, в чём дело? «З» — зубки. Хотя, может, я не прав. Но телефончик всё равно перепишем. Пригодится.
Вернув вещи кладовщице, я покинул больницу и поехал в отделение.
Знаете, что самое неприятное в лечении зубов. Не сам процесс лечения, нет, а подготовка к нему. Вот представьте, вы сидите в этом жутковатом кресле, рядом в таком же кресле сидит такая же жертва кариеса, как и вы, только у неё во рту уже ковыряется стоматолог, а ваш врач тем временем раскладывает на столике всякие крючочки, пинцетики да иголочки. И вы смиренно ждёте своей участи. Бр-р-р, аж жуть берёт. Сейчас включится эта ужасная ременная передача и понеслась душа в рай…
К чему всё это я? Да к тому, что меня давно беспокоила левая верхняя восьмёрка, а теперь представилась возможность немножко её починить. Поэтому я сижу в том самом кресле и жду начала процесса. При этом вспоминаю рекламу зубной пасты «Блендамед». А культурного вида доктор средних лет раскладывает свой инвентарь. Доктора звать Юрий Сергеевич. Он практикует в своей квартире, одна из комнат которой приспособлена под стоматологический кабинет. В кабинете два кресла. Второй доктор — женского пола. Судя по диалогу между ней и Юрием Сергеевичем, звать девушку Жанной. Жанна умело обращается с бормашинкой и не обращает на меня ровно никакого внимания. В квартире, кроме нашей «весёлой» четвёрки, был ещё кто-то. Телевизор в соседней комнате работал довольно громко.
Значит так. Задача минимум — вылечить зуб. Задача максимум — установить, кого же таки Юрий Сергеевич попросил изъять мелочишко-золотишко у бедного Стёпы. Если, конечно, это он попросил, а не Стёпа где-нибудь что-нибудь сболтнул невпопад. Ну, в частности, про то, что на днях ожидается очень богатый улов в связи с притоком большого количества жёлтого металла.
— Ну-с, посмотрим. О, молодой человек, нелады с восьмёрочкой вашей. Разрушена. Удалять будем?
Только этого не хватало. Но на что только не пойдёшь из любви к истине.
— Валяйте.
Укол в десну. Медленное действие новокаина.
— Посидите в комнате, посмотрите телевизор.
Итак, у меня есть десять минут на разведку. Нехилая обстановочка. Ноги мои утонули в мягком ковре, тело погрузилось в роскошное кресло, а лёгкие наполнились свежим воздухом, вырабатываемым тихо урчащим финским кондиционером. Что у нас тут ещё? Аудио-видео — это само собой, камин лепной, телефонный секретарь беспроволочный фирмы «Панасоник», трубку от которого я заметил в зубном кабинете. Что ж, удобно. Можно и зубы рвать-сверлить, и по телефону болтать. Компьютер игровой, «Сегой» кличется. Люстра прямиком из дворца, не иначе.
Рисковый мужик, этот Юрий Сергеевич. На такую обстановочку легко глаз положить. А потом и конфисковать незаконным образом. Зайти как пациенту и, сев в кресло, вытащить пистолет: «Руки вверх! Бормашинку на пол!» Но это не мои проблемы. Может, у него на кухне вышибала сидит или овчарка бешеная, голодная. О, а это кто тут на диване? Девчонка. Тоже, кстати, нехилая, я в смысле внешности. Интересно, она входит в стоимость услуг? Не внешность, девчонка. Не, вряд ли. Я уж слишком много хочу.
Усевшись в кресло рядом с девочкой, я задал самый уместный в нашей ситуации вопрос:
— А нам тоже зубки рвут?
Девочка никак не отреагировала. Ну и пожалуйста. Значит не рвут. Я взял со стола какой-то журнальчик и стал замораживаться.
— Простите, Юрий Сергеевич не очень больно удаляет верхнюю восьмёрку? — предпринял я ещё одну попытку.
Ну наконец-то. Я был удостоен прекрасного взгляда.
— Юля, ну, может, хоть парочку слов вы произнесёте, чтобы меня утешить? Как-никак зуба лишаюсь.
Услышав свое имя, девочка начала реагировать более активно.
— Но откуда вы…
А вот откуда. Вы тоже, наверно, удивились? Да ничего сложного, здесь даже моя дедукция не пригодилась. Просто перед приходом сюда я заглянул в паспортный стол и выписал всех проживающих в этой отдельной кооперативной трёхкомнатной квартире. Всего три человека. Чета стоматологов и дочка. Юля.
— Я, знаете ли, экстрасенсорикой увлекаюсь. Вы в курсе, что сейчас этого мужика на экране грохнут? О, о, смотрите. Да, круто его.
Юля улыбнулась. Интересно, у неё хахаль есть? Судя по сведениям из паспортного стола, ей сейчас восемнадцать. Значит должен быть. А может удивить её ещё разок, показать, что я даже её день рождения знаю?
Удивить я не успел. Женщина-стоматолог заглянула в комнату и, увидев девушку, строго произнесла:
— Юля, ты почему дома? Опоздаешь!
— Успею.
— Нет, не успеешь. Учти, если не сдашь сессию, никаких подарков больше не получишь. Марш в институт!
Я взглянул на часы. Время — одиннадцать. Занятия-то в полном разгаре. Юля, по-моему, давно опоздала. Но я не стал вмешиваться в воспитательный процесс.
Юлия резко встала, прервав очередное убийство на экране, выключила телевизор и, шаркая шлепанцами, быстро пошла в другую комнату.
— Зачем выключила? Человек же смотрит! — бросила вдогонку мать.
— Перебьётся, — прозвенел волшебный голосок из соседней комнаты.
— Вы не обращайте внимания, молодой человек.
— Пустяки. Я понимаю. Тургенев. «Отцы и дети».
Женщина, хмыкнув, ушла к пациенту.
— Проходите. Начнём…
Думаю, к примеру о том, куда Стёпе столько золота. Боже мой, да куда угодно! Благо сейчас есть что купить. Те же бананы. Но покупают у нас пока ещё на рубли, а не на золото. Стало быть, это самое золото надо продать. Разумеется, подороже, чем купил. Иначе какой смысл? Можно даже по госцене, потому что воришки в ларёк сдают совсем дешево. Так что навар есть, процесс идёт. Теперь вопрос — кому это золотишко продать? Оно ведь того, криминалом попахивает. На улице к первому встречному не подойдёшь и не предложишь. В ломбард и в скупку не понесёшь — там паспорт требуют. Можно погореть. Но есть у нас в запасе пара заветных местечек. Мне они знакомы по своему же многострадальному опыту.
Можно сдать, к примеру, кустарю-ювелиру или стоматологу-частнику. Как лом. Они возьмут. Они люди занятые, по рынкам не ходят. Они предпочитают партию оптом, подешевле, с доставкой на дом.
Можно прибалтам заезжим сдать. Они потом у себя, на исторической родине, в три раза дороже перепродадут. А золотишко через так называемую границу переправить настолько просто, что даже говорить не хочется.
Короче, много мест заветных. Было бы желание. И боевой настрой.
Остается мне узнать у Стёпы его настрой и место, выбранное им в качестве оптовой торговли золотом.
Троллейбус распахнул широкие двери, и я пошагал к высотному зданию Института скорой помощи. Яблочек я больному не купил. Его хоть уже и перевели из реанимации в обычную палату, но диету ещё не отменили.
Ну всё, дошёл. Стеклянные двери, сестричка на проходной, лифт, двенадцатый этаж, запах лекарств, палата, больной. Естественно, в положении лежа.
Я поинтересовался у Стёпы о его самочувствии и, услышав ожидаемое «Ничего», предложил ему воспроизвести недавние события с точностью до секунды.
Как я и подозревал, Стёпа ничего принципиально нового мне не воспроизвел. «Ну, торгую, ну, заходят, ну, деньги просят, ну, ножом бьют, ну, убегают, кто такие не знаю».
Опознаем? Опознаем. Возможно.
Я поцокал языком. Слабовато. Для доказательной базы. Но продолжим, однако.
— Подозрения есть?
— Подозрений нет.
— Угрозы-долги-разборки?
— Отсутствуют.
— А может, они что перепутали?
— Может, перепутали.
Хороший у нас диалог. Вопрос-ответ. Ладно, перейдём к наглядной агитации.
— Футлярчик знакомый?
— Нет.
— Как нет? А это что? «Стёпе на память от мамы в день шестнадцатилетия»… Или это другому Стёпе?
Молчание. Идёт приток крови к мозгу, заставляя активнее работать серое вещество. Ну, давай, двинь-ка идею. Слабо?
— Да, я забыл, это мой футляр.
— Отлично. Провалы в памяти после ножевых ранений — вещь обычная, не расстраивайся, это пройдёт. Применяй аутотренинг: «Я всё помню, я всё помню…» Помогает. Ну, а сейчас продолжим тренировку памяти. Вот этот наборчик аптекарский, весы, гирьки… Только не надо говорить, что ты увлекаешься народной медициной. Да, кстати, для укрепления памяти: скупка краденого с целью сбыта, статья двести восемь, часть три, наказывается лишением свободы до пяти лет. Ну-ка, повтори.
— Двести восемь, часть три — до пяти лет.
— Ну, а говоришь, что с памятью плохо. Только почему так тихо? Шире рот! Уверенней, твёрже. С металлом в голосе. А то бубнишь что-то. Ну, ладно, едем дальше. Где это самое оно, скупаемо-продаваемо-ворованно-краденое? В ларьке нет, в одежде тоже. Что ты так побледнел? Я пошутил, одежду я ещё не смотрел. А что, там может быть? Нет? А чего бледнеешь? Отток крови от мозга? То приток, то отток.
Слушай, Стёпа. Честно говоря, меня твои золото-торговые фокусы интересуют постольку-поскольку, и статью двести восемь я тебе процитировал скорей для общего развития. Как в сказочке: «В некотором царстве, в некотором государстве…» Чтобы перспективу дать. Меня же интересует нечто другое. Кто знал, что в тот день у тебя будет целая куча золота? Ну что ты молчишь, как статуя раненого грека? Хочешь сказать, что куча оказалась не такой уж и большой? Сомневаюсь. У тебя три ножевых, и это чудо, что я сейчас тут с тобой лялякаю. Значит было из-за чего рисковать ребятишкам. Верно? Тогда в чём же дело? Кто мог подсказать клоунам этим бритым о золоте твоём? А? Опять молчишь? Может, тебе плохо? Сестричку позвать? Н-да. Ладно, тогда опять придётся самому догадываться. Подсказать мог тот, кому это золотишко предназначалось и кто в силу своей природной жадности не захотел выкладывать за него денежки.
— Я ничего не знаю.
Боже мой, сколько раз я слышал эти четыре слова. Их надо золотыми буквами высечь на воротах всех тюрем мира. Потому что это самые распространённые слова в юрисдикции. Мало того, что их наизусть знают все преступники, так теперь ещё и потерпевшие пытаются освоить.
Ладно, пора сматывать удочки. Стёпа на откровенный разговор не настроен. Я записал его крайне скудные воспоминания и поднялся со стула.
— Слушай, больной. Честно скажи, тебе вообще хоть что-нибудь надо? Чтобы мы кого-нибудь искали, чтобы сажали?
— Не знаю.
— Да ты ничего не знаешь. Только вот что я тебе на прощанье скажу. Сейчас от твоего желания уже ничего не зависит. Хочешь ты, не хочешь, а у тебя тяжкие телесные. А поэтому дело будет возбуждено безо всякого твоего хотения-нехотения. Просто по нашему велению. А раз так, мне придётся искать того, кто посадил тебя на перо. И когда я его найду, если, конечно, найду, попробуй только, инвалид, не опознай его! Вот тогда я тебе точно двести восьмую нарисую! Понял? А теперь лечись.
Я вышел из палаты. Ну, точно овцы. Режьте нас, мы для этого и существуем.
Спустившись вниз, я прошёл в кладовую, где хранились вещи больных и раненых. Там, в присутствии кастелянши, я принялся изучать содержимое Стёпиного гардероба. Никакого золота я, естественно, не нашёл. Не очень-то и надеялся. В кошельке, кроме денег, тоже ничего не оказалось. Вот записная книжечка — это куда лучше. Это самый хороший источник информации. Говорит больше, чем хозяин. Так, присядем и почитаем.
Телефонов не так уж и много. Стёпа не член парламента и не председатель всех капиталистов России. Связями ещё не оброс. Однако попробуй узнай, кто тут кто. А проверить пусть даже небольшое количество телефонов у меня нет никакой возможности. Я ведь одной ногой за бортом. Но вот этот телефончик я, пожалуй, перепишу. Нет, в нём ничего такого необычного не наблюдается. Просто семизначный номер напротив имени-отчества.
Юрий Сергеевич. Только заминочка в том, что Стёпа — человек аккуратный и пунктуальный, как и все торговцы золотом. И книжечка у него аккуратненькая. Например, телефончик какой-то Наташи начертан на страничке с буковкой «Н», а Васи — с буквой «В». А вот этого Юрия Сергеевича он записал почему-то на букву «З». Догадываетесь, в чём дело? «З» — зубки. Хотя, может, я не прав. Но телефончик всё равно перепишем. Пригодится.
Вернув вещи кладовщице, я покинул больницу и поехал в отделение.
Знаете, что самое неприятное в лечении зубов. Не сам процесс лечения, нет, а подготовка к нему. Вот представьте, вы сидите в этом жутковатом кресле, рядом в таком же кресле сидит такая же жертва кариеса, как и вы, только у неё во рту уже ковыряется стоматолог, а ваш врач тем временем раскладывает на столике всякие крючочки, пинцетики да иголочки. И вы смиренно ждёте своей участи. Бр-р-р, аж жуть берёт. Сейчас включится эта ужасная ременная передача и понеслась душа в рай…
К чему всё это я? Да к тому, что меня давно беспокоила левая верхняя восьмёрка, а теперь представилась возможность немножко её починить. Поэтому я сижу в том самом кресле и жду начала процесса. При этом вспоминаю рекламу зубной пасты «Блендамед». А культурного вида доктор средних лет раскладывает свой инвентарь. Доктора звать Юрий Сергеевич. Он практикует в своей квартире, одна из комнат которой приспособлена под стоматологический кабинет. В кабинете два кресла. Второй доктор — женского пола. Судя по диалогу между ней и Юрием Сергеевичем, звать девушку Жанной. Жанна умело обращается с бормашинкой и не обращает на меня ровно никакого внимания. В квартире, кроме нашей «весёлой» четвёрки, был ещё кто-то. Телевизор в соседней комнате работал довольно громко.
Значит так. Задача минимум — вылечить зуб. Задача максимум — установить, кого же таки Юрий Сергеевич попросил изъять мелочишко-золотишко у бедного Стёпы. Если, конечно, это он попросил, а не Стёпа где-нибудь что-нибудь сболтнул невпопад. Ну, в частности, про то, что на днях ожидается очень богатый улов в связи с притоком большого количества жёлтого металла.
— Ну-с, посмотрим. О, молодой человек, нелады с восьмёрочкой вашей. Разрушена. Удалять будем?
Только этого не хватало. Но на что только не пойдёшь из любви к истине.
— Валяйте.
Укол в десну. Медленное действие новокаина.
— Посидите в комнате, посмотрите телевизор.
Итак, у меня есть десять минут на разведку. Нехилая обстановочка. Ноги мои утонули в мягком ковре, тело погрузилось в роскошное кресло, а лёгкие наполнились свежим воздухом, вырабатываемым тихо урчащим финским кондиционером. Что у нас тут ещё? Аудио-видео — это само собой, камин лепной, телефонный секретарь беспроволочный фирмы «Панасоник», трубку от которого я заметил в зубном кабинете. Что ж, удобно. Можно и зубы рвать-сверлить, и по телефону болтать. Компьютер игровой, «Сегой» кличется. Люстра прямиком из дворца, не иначе.
Рисковый мужик, этот Юрий Сергеевич. На такую обстановочку легко глаз положить. А потом и конфисковать незаконным образом. Зайти как пациенту и, сев в кресло, вытащить пистолет: «Руки вверх! Бормашинку на пол!» Но это не мои проблемы. Может, у него на кухне вышибала сидит или овчарка бешеная, голодная. О, а это кто тут на диване? Девчонка. Тоже, кстати, нехилая, я в смысле внешности. Интересно, она входит в стоимость услуг? Не внешность, девчонка. Не, вряд ли. Я уж слишком много хочу.
Усевшись в кресло рядом с девочкой, я задал самый уместный в нашей ситуации вопрос:
— А нам тоже зубки рвут?
Девочка никак не отреагировала. Ну и пожалуйста. Значит не рвут. Я взял со стола какой-то журнальчик и стал замораживаться.
— Простите, Юрий Сергеевич не очень больно удаляет верхнюю восьмёрку? — предпринял я ещё одну попытку.
Ну наконец-то. Я был удостоен прекрасного взгляда.
— Юля, ну, может, хоть парочку слов вы произнесёте, чтобы меня утешить? Как-никак зуба лишаюсь.
Услышав свое имя, девочка начала реагировать более активно.
— Но откуда вы…
А вот откуда. Вы тоже, наверно, удивились? Да ничего сложного, здесь даже моя дедукция не пригодилась. Просто перед приходом сюда я заглянул в паспортный стол и выписал всех проживающих в этой отдельной кооперативной трёхкомнатной квартире. Всего три человека. Чета стоматологов и дочка. Юля.
— Я, знаете ли, экстрасенсорикой увлекаюсь. Вы в курсе, что сейчас этого мужика на экране грохнут? О, о, смотрите. Да, круто его.
Юля улыбнулась. Интересно, у неё хахаль есть? Судя по сведениям из паспортного стола, ей сейчас восемнадцать. Значит должен быть. А может удивить её ещё разок, показать, что я даже её день рождения знаю?
Удивить я не успел. Женщина-стоматолог заглянула в комнату и, увидев девушку, строго произнесла:
— Юля, ты почему дома? Опоздаешь!
— Успею.
— Нет, не успеешь. Учти, если не сдашь сессию, никаких подарков больше не получишь. Марш в институт!
Я взглянул на часы. Время — одиннадцать. Занятия-то в полном разгаре. Юля, по-моему, давно опоздала. Но я не стал вмешиваться в воспитательный процесс.
Юлия резко встала, прервав очередное убийство на экране, выключила телевизор и, шаркая шлепанцами, быстро пошла в другую комнату.
— Зачем выключила? Человек же смотрит! — бросила вдогонку мать.
— Перебьётся, — прозвенел волшебный голосок из соседней комнаты.
— Вы не обращайте внимания, молодой человек.
— Пустяки. Я понимаю. Тургенев. «Отцы и дети».
Женщина, хмыкнув, ушла к пациенту.
— Проходите. Начнём…
ГЛАВА 4
Я лежал на своей раскладушке и стонал. Женька Филиппов сочувственно смотрел на меня, сидя рядом на стуле.
— Ты это, Киря, полотенце-то прижми. Может, анальгинчику ещё?
Зазвенел телефон. Женька сначала сказал «алло», а уже потом снял трубку. Есть у него такая привычка, когда волнуется. Значит волнуется. Друг.
— Нет его.
— Кто там? — простонал я.
— Баба какая-то. Потом перезвонит.
Я махнул рукой. Операция по удалению верхней левой восьмёрки прошла крайне неудачно. Что-то там сломалось, застряло…
Даже не хочу объяснять. Я не садист. Юрий Сергеевич раскромсал мою десну до такой степени, что сейчас до неё было не дотронуться. Но не это обидно. Обидно, что мой культпоход на квартиру к стоматологу никакой существенной пользы не принес. Ничего, имеющего отношение к раненому Стёпе, я там не узнал. Никакого золота не нашёл и даже про него не спрашивал, потому что ответ был заранее известен: «Вы, молодой человек, наверно, что-то путаете?» Ничего я не путаю. Я вообще никогда ничего не путаю.
— Ну что, полегче?
— Душа у меня болит, Евгений.
— Так-с. Анальгин здесь бессилен. Для души надо что-нибудь другое. Хохмочку хочешь?
— Валяй.
— Чёрную или белую?
— Валяй чёрную.
Евгений был мастером на всякие истории и мог поднять настроение даже у мертвеца. Вопрос «чёрную или белую» был задан для уточнения — с каким юмором рассказывать, с чёрным или с нормальным.
Евгений посмотрел на потолок и начал:
— Дом у нас знаешь, пятнадцатиэтажный, новый? Там на днях пожар был на последнем этаже. Обычное дело, мужичок пьяный уснул, а кровать от хабарика загорелась. Плохо он наглядную агитацию изучал — «Граждане, не курите в постели!»
Ну вот, сгорел, короче. Пожарные, ясное дело, приехали, нас вызвали — вдруг криминал? Я приехал. Никаким криминалом, конечно, и не пахло. Пожарные всё что надо затушили, протокол нарисовали и умчались. Я «труповоз» вызвал из морга. Приезжают два клоуна. Молодые совсем, наверное, первый день работали. Вытащили погорельца на лестницу. А мужик, сам понимаешь, не очень симпатичный — от головы один черепок остался. Ну и всё остальное тоже впечатляет. Жуть!
Уложили его на носилки и чешут репу, как бы его с шестнадцатого этажа стащить получше. Лестница узкая, грузовой лифт сломан. И знаешь, что удумали, умники? Давай, говорят, его стоймя в лифт поставим, прямо с носилками. Пристегнули мужичка к носилкам и в лифт вертикально загрузили. А ехать с ним боятся, молодые ещё, суеверные. Мне, надо думать, тоже не охота.
Короче говоря, один из них вниз по лестнице сбежал, чтобы дядьку на первом этаже принять, а второй остался, чтобы кнопочку в лифте надавить. Ничего, мол, страшного, доедет в одиночестве.
А лифтик-то автоматический, попутчиков с нижних этажей берёт. И надо же, какая-то бабуля с пятого этажа за хлебцем собралась и сдуру кнопочку надавила. Не сдуру, конечно, а чтобы вниз спуститься. Кому пешком-то охота, когда лифт есть?
Кнопочку на-да-ви-ла, дверца от-во-ри-лась… А там? «Здрасьте, вы вверх или вниз?»
В общем, бабка только в лифте очки надела. Вниз приехало сразу два мертвеца. Хорошо хоть третьего не было, нижнего «труповоза» откачать успели. Он, видите ли, только одного товарища ожидал. Работнички.
Я улыбнулся. Такое могло случиться только с Евгением. Челюсти, однако, от его очередной рассказки легче не стало.
Но всё, хватит, пора вставать с раскладушки. Челюсть челюстью, а служба службой. Как в армии, которую наша милиция в последнее время сильно напоминает.
— Капитан Ларин! — бодро проорал Женька.
— Я! — подделываясь под него, заорал я.
— Вы мудак!
— Есть!
Я сел на раскладушку, бросил грязное полотенце на подоконник и снова замычал:
— Евгений, воды…
Женька мгновенно кинулся в туалет. Заглянул Шурик Антипов, опер из соседнего кабинета, с которым, откровенно говоря, я несколько не в ладах. Какой-то он холёный, как собака с выставки. Его Мухомор выдрессировал. Шурик, апорт, Шурик, стойку, Шурик, голос…
— Что это с тобой?
— Оса укусила.
— Да ладно заливать.
Я не ответил.
— Слышь, Кирюха. Мне шеф хочет твои дела подсунуть. Ты бы это, сам не мог как-нибудь их списать? А то у меня завал.
У Шурика всё время завал. Он завальный парень. Завалит и стоит над душой.
— Ладно, — махнул рукой я.
Шурик моментально сгинул. Женька принес кружку с водой. Я прополоскал рот, сплюнул в угол и поднялся.
— Ну как, получше?
— Нормально. Спасибо, друг.
Нормально, нормально, а до щеки не дотронуться. Придётся пару дней не бриться и одной кашей питаться. Надо Вике позвонить, пусть купит что-нибудь из жидких кормов.
Шеф появился как всегда неожиданно.
— Ты где утром был?
— Да вот тут такое дело…
— По ножевому «робот» можно сделать?
— Вряд ли, Стёпа примет не помнит.
— Всё равно сделай. Сейчас эксперты в больницу ездят. Закажи.
Шеф вышел.
Я, конечно, закажу, был бы толк. Наши фотороботы как желуди — все на одно лицо, попробуй, по такому опознай кого.
Я сел за стол, достал материал по ножевому ранению, нашёл домашний телефон Стёпы и набрал номер. Стёпа жил в одной квартире с матерью и отцом. Вот с кем-нибудь из них я и хотел переговорить.
Мать оказалась дома.
— Слушаю.
— Моя фамилия Ларин. Это из милиции. По поводу Стёпы.
— Да, да, я слушаю.
— Вы виделись с ним в больнице?
— Да, сегодня была.
— Вы, пожалуйста, не удивляйтесь моим вопросам — дело такое. Он вам случайно её сказал, кто его порезал. Знаете, часто бывает, что милиции правду боятся сказать, а родным говорят.
— Да, понимаю… Он, вообще-то, скрытный парень, мы с отцом не очень-то с ним общаемся в последнее время. Нет, не говорил. Я его просила, если что знаешь, Стёпушка, скажи следствию-то. Сволочей этих поймать надо. Ты ж инвалидом остался. А он — ладно, ладно. Я толком-то и сама не знаю, что там в ларьке случилось.
— Понятненько. Ещё вопросик. Накануне он никуда из дома не звонил? Может стрелочку забивал?
— Да он часто звонит. А тогда… Да, кажется, звонил. Я не знаю кому, но время назначал. Три часа. Я с кухни слышала. Ещё удивилась. Он же в три в ларьке сидит. Но я не переспрашивала. И так у нас сейчас отношения натянутые, я в его дела даже и не лезу.
— Тургенев? «Отцы и дети»?
— Да, наверно.
— Хорошо, извините за беспокойство. Если я что-нибудь узнаю, то перезвоню.
Я повесил трубку. Кругом Тургенев. Переходный возраст, справимся сами. И не учите нас жить, товарищи предки. Мы уже большие, грамотные. А попадутся на чём-нибудь — ой, мамочки-папочки, выручайте, мы же ваши, кровные…
Когда я бываю в нашем ИВС, то постоянно вижу у входа женщин. В основном, матерей задержанных преступников. Они часами дежурят возле дверей ради того, чтобы хоть на мгновение увидеть свое чадо, которое привезут из тюрьмы в ИВС для каких-нибудь следственных действий. На дистанции в полметра, от машины до входа, единственное, что можно успеть, — так это крикнуть: «Сынок!» и махнуть рукой. Я, конечно, понимаю этих женщин. Дети есть дети, какими бы они ни были. Только не знаю, понимают ли это сами дети…
Но я заболтался. Пора в бой. На контакт. Займемся сращиванием правоохранительных органов с уголовно-преступным элементом. Это сейчас очень модно и актуально. Вперед.
«Только здесь вы сможете полностью реализовать свои возможности! Компания „Альянс“», — гласил рассматриваемый мною рекламный плакат. Всё бы ничего, но висел плакат на стене общественного туалета, поэтому возникала неясность, где именно возможно реализовать свои возможности — в туалете или в «Альянсе». А туалет располагался рядом с рынком, прямо за оградой. Тут же, за оградой, валялись ящики, на которых восседали я и коза-ностра Снегирёв.
Музыкальный фон для нашей беседы создавала Алёна Апина, одна моя хорошая знакомая. Шучу. Бодрые гимны про Лёху и «девок, у которых было» доносились из рыночной шашлычной. Сращивание с бандитскими структурами проходило с трудом и куда медленнее, чем я бы хотел.
— Ты это, Киря, полотенце-то прижми. Может, анальгинчику ещё?
Зазвенел телефон. Женька сначала сказал «алло», а уже потом снял трубку. Есть у него такая привычка, когда волнуется. Значит волнуется. Друг.
— Нет его.
— Кто там? — простонал я.
— Баба какая-то. Потом перезвонит.
Я махнул рукой. Операция по удалению верхней левой восьмёрки прошла крайне неудачно. Что-то там сломалось, застряло…
Даже не хочу объяснять. Я не садист. Юрий Сергеевич раскромсал мою десну до такой степени, что сейчас до неё было не дотронуться. Но не это обидно. Обидно, что мой культпоход на квартиру к стоматологу никакой существенной пользы не принес. Ничего, имеющего отношение к раненому Стёпе, я там не узнал. Никакого золота не нашёл и даже про него не спрашивал, потому что ответ был заранее известен: «Вы, молодой человек, наверно, что-то путаете?» Ничего я не путаю. Я вообще никогда ничего не путаю.
— Ну что, полегче?
— Душа у меня болит, Евгений.
— Так-с. Анальгин здесь бессилен. Для души надо что-нибудь другое. Хохмочку хочешь?
— Валяй.
— Чёрную или белую?
— Валяй чёрную.
Евгений был мастером на всякие истории и мог поднять настроение даже у мертвеца. Вопрос «чёрную или белую» был задан для уточнения — с каким юмором рассказывать, с чёрным или с нормальным.
Евгений посмотрел на потолок и начал:
— Дом у нас знаешь, пятнадцатиэтажный, новый? Там на днях пожар был на последнем этаже. Обычное дело, мужичок пьяный уснул, а кровать от хабарика загорелась. Плохо он наглядную агитацию изучал — «Граждане, не курите в постели!»
Ну вот, сгорел, короче. Пожарные, ясное дело, приехали, нас вызвали — вдруг криминал? Я приехал. Никаким криминалом, конечно, и не пахло. Пожарные всё что надо затушили, протокол нарисовали и умчались. Я «труповоз» вызвал из морга. Приезжают два клоуна. Молодые совсем, наверное, первый день работали. Вытащили погорельца на лестницу. А мужик, сам понимаешь, не очень симпатичный — от головы один черепок остался. Ну и всё остальное тоже впечатляет. Жуть!
Уложили его на носилки и чешут репу, как бы его с шестнадцатого этажа стащить получше. Лестница узкая, грузовой лифт сломан. И знаешь, что удумали, умники? Давай, говорят, его стоймя в лифт поставим, прямо с носилками. Пристегнули мужичка к носилкам и в лифт вертикально загрузили. А ехать с ним боятся, молодые ещё, суеверные. Мне, надо думать, тоже не охота.
Короче говоря, один из них вниз по лестнице сбежал, чтобы дядьку на первом этаже принять, а второй остался, чтобы кнопочку в лифте надавить. Ничего, мол, страшного, доедет в одиночестве.
А лифтик-то автоматический, попутчиков с нижних этажей берёт. И надо же, какая-то бабуля с пятого этажа за хлебцем собралась и сдуру кнопочку надавила. Не сдуру, конечно, а чтобы вниз спуститься. Кому пешком-то охота, когда лифт есть?
Кнопочку на-да-ви-ла, дверца от-во-ри-лась… А там? «Здрасьте, вы вверх или вниз?»
В общем, бабка только в лифте очки надела. Вниз приехало сразу два мертвеца. Хорошо хоть третьего не было, нижнего «труповоза» откачать успели. Он, видите ли, только одного товарища ожидал. Работнички.
Я улыбнулся. Такое могло случиться только с Евгением. Челюсти, однако, от его очередной рассказки легче не стало.
Но всё, хватит, пора вставать с раскладушки. Челюсть челюстью, а служба службой. Как в армии, которую наша милиция в последнее время сильно напоминает.
— Капитан Ларин! — бодро проорал Женька.
— Я! — подделываясь под него, заорал я.
— Вы мудак!
— Есть!
Я сел на раскладушку, бросил грязное полотенце на подоконник и снова замычал:
— Евгений, воды…
Женька мгновенно кинулся в туалет. Заглянул Шурик Антипов, опер из соседнего кабинета, с которым, откровенно говоря, я несколько не в ладах. Какой-то он холёный, как собака с выставки. Его Мухомор выдрессировал. Шурик, апорт, Шурик, стойку, Шурик, голос…
— Что это с тобой?
— Оса укусила.
— Да ладно заливать.
Я не ответил.
— Слышь, Кирюха. Мне шеф хочет твои дела подсунуть. Ты бы это, сам не мог как-нибудь их списать? А то у меня завал.
У Шурика всё время завал. Он завальный парень. Завалит и стоит над душой.
— Ладно, — махнул рукой я.
Шурик моментально сгинул. Женька принес кружку с водой. Я прополоскал рот, сплюнул в угол и поднялся.
— Ну как, получше?
— Нормально. Спасибо, друг.
Нормально, нормально, а до щеки не дотронуться. Придётся пару дней не бриться и одной кашей питаться. Надо Вике позвонить, пусть купит что-нибудь из жидких кормов.
Шеф появился как всегда неожиданно.
— Ты где утром был?
— Да вот тут такое дело…
— По ножевому «робот» можно сделать?
— Вряд ли, Стёпа примет не помнит.
— Всё равно сделай. Сейчас эксперты в больницу ездят. Закажи.
Шеф вышел.
Я, конечно, закажу, был бы толк. Наши фотороботы как желуди — все на одно лицо, попробуй, по такому опознай кого.
Я сел за стол, достал материал по ножевому ранению, нашёл домашний телефон Стёпы и набрал номер. Стёпа жил в одной квартире с матерью и отцом. Вот с кем-нибудь из них я и хотел переговорить.
Мать оказалась дома.
— Слушаю.
— Моя фамилия Ларин. Это из милиции. По поводу Стёпы.
— Да, да, я слушаю.
— Вы виделись с ним в больнице?
— Да, сегодня была.
— Вы, пожалуйста, не удивляйтесь моим вопросам — дело такое. Он вам случайно её сказал, кто его порезал. Знаете, часто бывает, что милиции правду боятся сказать, а родным говорят.
— Да, понимаю… Он, вообще-то, скрытный парень, мы с отцом не очень-то с ним общаемся в последнее время. Нет, не говорил. Я его просила, если что знаешь, Стёпушка, скажи следствию-то. Сволочей этих поймать надо. Ты ж инвалидом остался. А он — ладно, ладно. Я толком-то и сама не знаю, что там в ларьке случилось.
— Понятненько. Ещё вопросик. Накануне он никуда из дома не звонил? Может стрелочку забивал?
— Да он часто звонит. А тогда… Да, кажется, звонил. Я не знаю кому, но время назначал. Три часа. Я с кухни слышала. Ещё удивилась. Он же в три в ларьке сидит. Но я не переспрашивала. И так у нас сейчас отношения натянутые, я в его дела даже и не лезу.
— Тургенев? «Отцы и дети»?
— Да, наверно.
— Хорошо, извините за беспокойство. Если я что-нибудь узнаю, то перезвоню.
Я повесил трубку. Кругом Тургенев. Переходный возраст, справимся сами. И не учите нас жить, товарищи предки. Мы уже большие, грамотные. А попадутся на чём-нибудь — ой, мамочки-папочки, выручайте, мы же ваши, кровные…
Когда я бываю в нашем ИВС, то постоянно вижу у входа женщин. В основном, матерей задержанных преступников. Они часами дежурят возле дверей ради того, чтобы хоть на мгновение увидеть свое чадо, которое привезут из тюрьмы в ИВС для каких-нибудь следственных действий. На дистанции в полметра, от машины до входа, единственное, что можно успеть, — так это крикнуть: «Сынок!» и махнуть рукой. Я, конечно, понимаю этих женщин. Дети есть дети, какими бы они ни были. Только не знаю, понимают ли это сами дети…
Но я заболтался. Пора в бой. На контакт. Займемся сращиванием правоохранительных органов с уголовно-преступным элементом. Это сейчас очень модно и актуально. Вперед.
«Только здесь вы сможете полностью реализовать свои возможности! Компания „Альянс“», — гласил рассматриваемый мною рекламный плакат. Всё бы ничего, но висел плакат на стене общественного туалета, поэтому возникала неясность, где именно возможно реализовать свои возможности — в туалете или в «Альянсе». А туалет располагался рядом с рынком, прямо за оградой. Тут же, за оградой, валялись ящики, на которых восседали я и коза-ностра Снегирёв.
Музыкальный фон для нашей беседы создавала Алёна Апина, одна моя хорошая знакомая. Шучу. Бодрые гимны про Лёху и «девок, у которых было» доносились из рыночной шашлычной. Сращивание с бандитскими структурами проходило с трудом и куда медленнее, чем я бы хотел.