Страница:
На рынок я пошел вечером следующего дня. Весь день я потратил на телефонные разговоры и беготню по знакомым. Как вы понимаете, с одной святой целью – одолжить. Но круг моих знакомых мало чем отличается от меня самого. А если отличается, то в худшую сторону. В «иномарках» никто не ездит, там даже обыкновенными отечественными «Жигулями» не светит. Никто не имеет счет в «Альфа-банке», никто не таскает в карманах зеленую наличность. Поэтому никто мне не одолжил. Поэтому мои надежды на счастливый исход с каждой минутой становятся все меньше и меньше.
Шурке я не звонил. Сто тысяч меня не устроят.
На рынке новость. Влетел Штанина. Не повезло. Рванул за бабулей в подъезд, а ее сын встречал. Штанина сейчас в больнице с переломами ребер и отбитой почкой. Одной рукой пристегнут наручниками к койке. Вместо сиделки – постовой с дубинкой и пистолетом. Температуру, наверное, тоже дубинкой мерит.
Шурки нет. Видно, еще на «стрелке» трется со своим Морозовым, Сопля с Мальком моют стоящую на площадке автомашину. Месяца два назад на этой площадке какие-то пацаны избили до полусмерти своего сверстника. Конкуренция. На чужом месте работать нельзя. После избиения конкурента облили бензином, но поджечь не успели – помешал один дядька. Сопли с Мальком там не было, Малек замечает меня и, зажав зубами сигарету, улыбается. Я прохожу мимо. Лучше стекло драй, ты теперь на меня потеешь.
«Скворечник» закрыт. На дверях табличка «Переучет». Я захожу через кладовку. Вагиф в зале. Ужасный кавардак. Разбито все, что может биться. В том числе Вагифово лицо. Он сдвигает столики к стенкам, чтобы освободить середину. Генерал, похоже, гульнул на славу. Потому что здесь халява. Здесь можно так взять. В цивильной ресторации охрана – попробуй, повыступай. загасят мигом и не взглянут, генерал ты или маршал.
Я приветствую Вагифа и помогаю ему сдвигать столики.
– Суки вонючие, – бормочет себе под нос Вагиф, добавляя к русским ругательствам что-то по-азербайджански. – «Крыша» сраная.
– Вагифчик, Шурка не заходил?
– Не видел.
– Тебя-то за что? – киваю я на его подбитый глаз.
– Откуда я знаю за что? Подвернулся. Думаешь, повод нужен? Коньяк несвежий – и в морду.
– Здесь вчера пацан в подсобке сидел, Васька. Они его не того?
Я делаю выразительный жест бедрами.
– Мне не до Васьки было. Сопля здесь крутился, его видел. Бабу прямо на том столе пороли. Как в хлеву. Скоты. Обидно, Том. Гляди, я мужик, тридцать пять лет, всякого хлебнул, а мне щенок двадцатилетний в рожу бьет, и я не могу сдачи дать. Я, горец, не могу дать сдачи! Мне стыдно, Том, понимаешь? Я рад только одному – земляки мои меня не видели.
– Так дал бы.
Вагиф тяжело вздыхает и идет в подсобку. Он, наверное, тоже только что пришел. Днем отлеживался вне «скворечника».
Я выхожу на улицу. Довольно прохладно для мая. Все тот же ветер гоняет все тот же мусор. Я иду слушать сплетни на тусовку возле выхода. Вроде вечернего производственного собрания.
Ромка, парень из моей бывшей школы, по-старше меня на пару лет, дурит народ какой-то лотереей с коробочками. Выиграть можно, если знать принцип. Я принципа не знаю, поэтому не играю. Зато знаю, что Генералу Ромка отдает половину дохода. Один раз ему сделали подставочку для проверки на честность. Ромка зажал, после чего месяц находился на неоплачиваемом больничном.
Шурка на тусовке. Прижимает намоченную тряпку к щеке. Тряпка в крови.
– Как «стрелочка»? Приподнялся?
– Во. – Шурка убирает тряпку. Щека иссечена мелкими шрамами-линиями.
– Что с нами случилось?
– Граната. Чтоб еще раз я с Морозом связался!.. Идиот. Чуть без глаз не оставил. Хорошо, я залечь успел, да и то получил.
– Какая граната?
– Вроде эр-ге-дешка. Если б Ф-1, я бы тут не стоял.
– Расскажи-ка, порадуй сердце.
– Да чего там рассказывать? Приехали к бане. Мы с Морозом, еще двое с нами и тот, что деньги должен, с двумя. Стали «тереть». Мороз наехал. Вполне обоснованно – два «лимона» не коробок спичек. Тот тоже про какой-то долг вспомнил, который Мороз два года назад зажал. И началось. С разговора на крик, пальцы в глаза. Давай крутизной мериться, авторитетами сыпаться. Короче, тот ствол достает, и на Мороза… Витек – оба гранату! Я думаю, пошли они на фиг со своими долгами, дятлы огнестрельные. Тот ствол в башку Витьке, а Витек – на, прямо под ноги гранату. И себе, и им. Я первым грохнулся, поэтому только щекой и отделался. Уши заложило, не слышу ни фига, одна дымина. Отошел чуть, глядь – е-е… Витек по земле катается, в кровище весь, двое рядом лежат. Остальные врассыпную. Смотрю, народ бежит. Поэтому и я ждать не стал. Сами пускай разбираются. Я на гранату не рассчитывал. Ну, нож, ну, кастет. Пугач, в конце концов. Крутизна долбаная.
Я б сказал, ответная реакция личности на окружающие раздражители. Без всякой крутизны. Вполне обычная, нормальная реакция. Через полгодика на «стрелки» – «терки» будем с базуками ходить. Потому что деваться некуда. Если в ход пойдут танки, я, в принципе, не удивлюсь. Не оружие выбирает человека, а человек – оружие.
Я чешу «репу», размышляя о поворотах судьбы. Я ведь собирался на эту «стрелочку». И не заявись вчера Сопля, я бы на нее поехал. И, возможно, лежал бы сейчас на пустыре за баней с осколочным ранением организма и остывал с положенной скоростью. Тогда бы мне точно ни-чего не надо было. Хм… Да. Получается, я Сопле еще и пузырь выкатить должен.
Шурка перебивает ход моих рассуждений:
– У тебя-то как? «Бабки» отнес?
Я не знаю, что ответить, поэтому бросаю первое пришедшее в голову:
– Нет… Я потерял. Потерял «бабки».
Шурка роняет тряпку. Лицо у него попорчено основательно.
– Ты чего, в натуре, что ли? Шутишь?
– В натуре, в натуре. С деньгами не шутят, а без денег тем более. Да не пялься, иди лучше «фэйс» вымой. «Клерасилом». Результат налицо. Ну, потерял и потерял. Что, из-за какой-то бумажки на гранату ложиться?
Шурка судорожно размахивает руками, вероятно, не находя слов утешения моему горю.
– И чего? – наконец выдает он непонятно к чему относящийся вопрос.
Я догадываюсь, что речь идет о том, что я теперь собираюсь делать.
– Скорее всего, ничего. Если мне не дадут политического убежища, я сдамся властям. Пускай порадуются, ребята. Еще один мощный удар по наркомафии.
Шурка опять начинает манипулировать платком по щеке.
– Слышь, Том, я тут прикинул… А ты возьми да не пойди в ментовскую. Вообще. Может, забудут? У них сейчас и без тебя хватает заморочек. Вон, Ромка уже два года по повесткам не ходит. Забил болт на все. Участковый если и придет, то позвонит, постоит пару минут возле двери да отвалит. Очень ему надо за Ромкой бегать. А днем Ромка свои коробочки на рынке передвигает. И ничего, никто его не ловит.
– Это, конечно, можно. Только ситуацию тоже надо учитывать. Ромка если и должен кому, так это кинутым лохам, которые в ментовскую прибежали. А я должен не лохам и даже не государству. Я должен конкретной личности, Анатолию Игоревичу Небранскому. Понимаешь? Это его деньги. Передавать их на развитие не знаю там чего он не станет. Он потратится на укрепление собственной материально-технической базы или вложит в фонд помощи Анатолию Игоревичу Небранскому, бедняге-мужичку из РУВД. Какая у него, несчастного, маленькая зарплатка! Вот ведь государство противное, не хочет нормально обеспечивать, приходится самому. Человечек, не жалея силушки, днем и ночью выполняет свой долг. Должок. Не буду я ни с кем в прятки играть, пускай сажают.
Шурка сплевывает окровавленную слюну под ноги, после усмехается и произносит:
– Ты не обижайся, Том, но, по-моему, ты стал овцой. Бяшей. Бе-бе-бе-е-е-е…
Шурке я не звонил. Сто тысяч меня не устроят.
На рынке новость. Влетел Штанина. Не повезло. Рванул за бабулей в подъезд, а ее сын встречал. Штанина сейчас в больнице с переломами ребер и отбитой почкой. Одной рукой пристегнут наручниками к койке. Вместо сиделки – постовой с дубинкой и пистолетом. Температуру, наверное, тоже дубинкой мерит.
Шурки нет. Видно, еще на «стрелке» трется со своим Морозовым, Сопля с Мальком моют стоящую на площадке автомашину. Месяца два назад на этой площадке какие-то пацаны избили до полусмерти своего сверстника. Конкуренция. На чужом месте работать нельзя. После избиения конкурента облили бензином, но поджечь не успели – помешал один дядька. Сопли с Мальком там не было, Малек замечает меня и, зажав зубами сигарету, улыбается. Я прохожу мимо. Лучше стекло драй, ты теперь на меня потеешь.
«Скворечник» закрыт. На дверях табличка «Переучет». Я захожу через кладовку. Вагиф в зале. Ужасный кавардак. Разбито все, что может биться. В том числе Вагифово лицо. Он сдвигает столики к стенкам, чтобы освободить середину. Генерал, похоже, гульнул на славу. Потому что здесь халява. Здесь можно так взять. В цивильной ресторации охрана – попробуй, повыступай. загасят мигом и не взглянут, генерал ты или маршал.
Я приветствую Вагифа и помогаю ему сдвигать столики.
– Суки вонючие, – бормочет себе под нос Вагиф, добавляя к русским ругательствам что-то по-азербайджански. – «Крыша» сраная.
– Вагифчик, Шурка не заходил?
– Не видел.
– Тебя-то за что? – киваю я на его подбитый глаз.
– Откуда я знаю за что? Подвернулся. Думаешь, повод нужен? Коньяк несвежий – и в морду.
– Здесь вчера пацан в подсобке сидел, Васька. Они его не того?
Я делаю выразительный жест бедрами.
– Мне не до Васьки было. Сопля здесь крутился, его видел. Бабу прямо на том столе пороли. Как в хлеву. Скоты. Обидно, Том. Гляди, я мужик, тридцать пять лет, всякого хлебнул, а мне щенок двадцатилетний в рожу бьет, и я не могу сдачи дать. Я, горец, не могу дать сдачи! Мне стыдно, Том, понимаешь? Я рад только одному – земляки мои меня не видели.
– Так дал бы.
Вагиф тяжело вздыхает и идет в подсобку. Он, наверное, тоже только что пришел. Днем отлеживался вне «скворечника».
Я выхожу на улицу. Довольно прохладно для мая. Все тот же ветер гоняет все тот же мусор. Я иду слушать сплетни на тусовку возле выхода. Вроде вечернего производственного собрания.
Ромка, парень из моей бывшей школы, по-старше меня на пару лет, дурит народ какой-то лотереей с коробочками. Выиграть можно, если знать принцип. Я принципа не знаю, поэтому не играю. Зато знаю, что Генералу Ромка отдает половину дохода. Один раз ему сделали подставочку для проверки на честность. Ромка зажал, после чего месяц находился на неоплачиваемом больничном.
Шурка на тусовке. Прижимает намоченную тряпку к щеке. Тряпка в крови.
– Как «стрелочка»? Приподнялся?
– Во. – Шурка убирает тряпку. Щека иссечена мелкими шрамами-линиями.
– Что с нами случилось?
– Граната. Чтоб еще раз я с Морозом связался!.. Идиот. Чуть без глаз не оставил. Хорошо, я залечь успел, да и то получил.
– Какая граната?
– Вроде эр-ге-дешка. Если б Ф-1, я бы тут не стоял.
– Расскажи-ка, порадуй сердце.
– Да чего там рассказывать? Приехали к бане. Мы с Морозом, еще двое с нами и тот, что деньги должен, с двумя. Стали «тереть». Мороз наехал. Вполне обоснованно – два «лимона» не коробок спичек. Тот тоже про какой-то долг вспомнил, который Мороз два года назад зажал. И началось. С разговора на крик, пальцы в глаза. Давай крутизной мериться, авторитетами сыпаться. Короче, тот ствол достает, и на Мороза… Витек – оба гранату! Я думаю, пошли они на фиг со своими долгами, дятлы огнестрельные. Тот ствол в башку Витьке, а Витек – на, прямо под ноги гранату. И себе, и им. Я первым грохнулся, поэтому только щекой и отделался. Уши заложило, не слышу ни фига, одна дымина. Отошел чуть, глядь – е-е… Витек по земле катается, в кровище весь, двое рядом лежат. Остальные врассыпную. Смотрю, народ бежит. Поэтому и я ждать не стал. Сами пускай разбираются. Я на гранату не рассчитывал. Ну, нож, ну, кастет. Пугач, в конце концов. Крутизна долбаная.
Я б сказал, ответная реакция личности на окружающие раздражители. Без всякой крутизны. Вполне обычная, нормальная реакция. Через полгодика на «стрелки» – «терки» будем с базуками ходить. Потому что деваться некуда. Если в ход пойдут танки, я, в принципе, не удивлюсь. Не оружие выбирает человека, а человек – оружие.
Я чешу «репу», размышляя о поворотах судьбы. Я ведь собирался на эту «стрелочку». И не заявись вчера Сопля, я бы на нее поехал. И, возможно, лежал бы сейчас на пустыре за баней с осколочным ранением организма и остывал с положенной скоростью. Тогда бы мне точно ни-чего не надо было. Хм… Да. Получается, я Сопле еще и пузырь выкатить должен.
Шурка перебивает ход моих рассуждений:
– У тебя-то как? «Бабки» отнес?
Я не знаю, что ответить, поэтому бросаю первое пришедшее в голову:
– Нет… Я потерял. Потерял «бабки».
Шурка роняет тряпку. Лицо у него попорчено основательно.
– Ты чего, в натуре, что ли? Шутишь?
– В натуре, в натуре. С деньгами не шутят, а без денег тем более. Да не пялься, иди лучше «фэйс» вымой. «Клерасилом». Результат налицо. Ну, потерял и потерял. Что, из-за какой-то бумажки на гранату ложиться?
Шурка судорожно размахивает руками, вероятно, не находя слов утешения моему горю.
– И чего? – наконец выдает он непонятно к чему относящийся вопрос.
Я догадываюсь, что речь идет о том, что я теперь собираюсь делать.
– Скорее всего, ничего. Если мне не дадут политического убежища, я сдамся властям. Пускай порадуются, ребята. Еще один мощный удар по наркомафии.
Шурка опять начинает манипулировать платком по щеке.
– Слышь, Том, я тут прикинул… А ты возьми да не пойди в ментовскую. Вообще. Может, забудут? У них сейчас и без тебя хватает заморочек. Вон, Ромка уже два года по повесткам не ходит. Забил болт на все. Участковый если и придет, то позвонит, постоит пару минут возле двери да отвалит. Очень ему надо за Ромкой бегать. А днем Ромка свои коробочки на рынке передвигает. И ничего, никто его не ловит.
– Это, конечно, можно. Только ситуацию тоже надо учитывать. Ромка если и должен кому, так это кинутым лохам, которые в ментовскую прибежали. А я должен не лохам и даже не государству. Я должен конкретной личности, Анатолию Игоревичу Небранскому. Понимаешь? Это его деньги. Передавать их на развитие не знаю там чего он не станет. Он потратится на укрепление собственной материально-технической базы или вложит в фонд помощи Анатолию Игоревичу Небранскому, бедняге-мужичку из РУВД. Какая у него, несчастного, маленькая зарплатка! Вот ведь государство противное, не хочет нормально обеспечивать, приходится самому. Человечек, не жалея силушки, днем и ночью выполняет свой долг. Должок. Не буду я ни с кем в прятки играть, пускай сажают.
Шурка сплевывает окровавленную слюну под ноги, после усмехается и произносит:
– Ты не обижайся, Том, но, по-моему, ты стал овцой. Бяшей. Бе-бе-бе-е-е-е…
Куплет восьмой
Я смотрю во двор из своего окна. Тысячи раз виденная картинка. Никогда не меняющийся пейзаж. Или натюрморт. С дичью в виде трех бездомных котов, роющихся в мусорном баке. Иногда в нем роется дядя Сева в поисках пустых бутылок. Когда личный бюджет не укладывается в пенсию.
Еще три дня канули в прошлое, превратились в историю моей жизни. Радостного чувства наслаждения которой, а равно полумиллионного состояния они не внесли. Как я ни пыхтел, как ни сопротивлялся.
А как я надеялся! Я видел себя несчастным моряком, стоящим на палубе сбившегося с курса корабля, отданного на волю бездушного океана. Я часами вглядывался в серую пелену тумана и наконец…
– Земля, земля, бля буду, земля!!!
Команда высыпает на палубу.
– Где?! Где?!
– Да вон же, вон!.. Вон.
– Ты что, парень? Где?
Я понимаю, что нигде. Легкий мираж, вызванный долгим ожиданием чуда. Но поздно. Взлетает вверх иссушенная, но все еще сильная, мускулистая рука боцмана, и в спину мне вонзается холодная сталь кривого пиратского ножа. Я падаю на палубу, я кричу: «Подождите, подождите, я не виноват, это случайно!!!», Но я знаю, что не буду прощен, что буду добит и съеден голодными собратьями по несчастью, потому что совершил самое ужасное преступление – на секунду подарил им надежду, которая тут же рассеялась, как легкие облака над океаном.
И корабль плывет без меня…
Я сейчас просто стою и жду. Вчера вечером позвонил Анатолий Игоревич. Сами понимаете зачем. Осведомиться о характеристиках. Хороши ли? Я ответил, что как раз пишутся. Слава Богу, мать стирала в ванной и не слышала разговора.
Анатолий Игоревич пожелал на прощанье успеха, понадеялся, что характеристики будут достаточно объективны, и напомнил про десятидневный срок. Надо же, какие забота и участие! Выбрал минутку в пылу борьбы с мафией, чтобы позвонить какому-то Коле Томину, человеку-гаечке. Видишь, дорогой мой, кругом стрельба, взрывы, беспредел, но о тебе мы не забываем.
По телеку крутят очередную викторину.
– Итак, внимание, решающий вопрос сегодняшней игры!!! Приз, предоставленный нашим генеральным спонсором, ждет вас! Сосредоточьтесь, подумайте – и приз ваш! Готовы? Отлично! Что прорубил Петр в Европу? Время! У вас есть минута. Тишина в студии!!!
Юная девочка лет двадцати морщит лобик и покрывается красными пятнами. При этом не снимая с лица улыбочки. Она, по-моему, все время лыбится. Как кукла Барби.
– Время! Прошу вас, Светлана. Повторяю вопрос: что Петр прорубил в Европу?
– Проход… – тихо-тихо шепчет Светлана.
– Эх! Вы почти угадали! Не спешите, подумайте. Я даю вам еще одну попытку! Помните, вас ждет замечательный приз. Ну?
– Маленький проход…
– Не спешите, Светлана, не спешите! Наш спонсор, надеюсь, предоставит еще одну попытку?
Напудренные дяди в разноцветных пиджаках, не отрывая глаз от Барби-Светланы, утвердительно кивают головами. Светлана уже полностью побеждена краснухой, но по-прежнему держит улыбку, хлопая длиннющими накладными ресницами. Наверное, получила установку. Недостаток мозгов должен компенсироваться достоинством внешности.
– Пасиба, пасиба нашему спонсору. Я даю вам одну подсказку, Светлана. Вы почти у цели. Еще немного. То, что Петр прорубил в Европу, начинается на букву «О». Прошу вас.
Светлана совсем тухнет, но не сдается, держит улыбку.
– Очень маленький проход…
Ведущий пару секунд смотрит на недогадливую Светлану, после чего прежним оптимистическим тоном произносит:
– Жаль… Вы были очень близки. Петр прорубил в Европу окно. Замечательная фраза, принадлежащая перу нашего соотечественника Александра Сергеевича Пушкина. Скажите, Светлана, вы, конечно, знали это, но просто забыли? Верно?
– Да…
– Но ничего страшного! Фирма «Сран-тур» предоставляет утешительный приз в память о сегодняшнем незабываемом вечере. Пожалуйста! Круиз по Средиземному морю на прекрасном лайнере «Виктория» вместе с представителями нашего замечательного спонсора! Браво, Светлана! Аплодисменты!!!
Кукла цокает шпильками и, переставляя ножки-спагетти, подходит к спонсорам, которые по очереди отечески целуют Барби в щечку. Хорошая девочка, умная и, главное, красивая.
– А теперь гость нашей программы Анжелика Варум с песенкой «Ля-ля-фа!»
Я вырубаю ящик. Мне хватает дяди Севы. В комнатной тишине повисает тиканье старенького будильника. Тик-так, тик-так… Я жду.
Через двор идет Джерри. С этим, в коже. Они торопятся, потому что сейчас начнется дождь. Потемнело, как ночью. В некоторых окнах даже зажгли свет.
Этот несет Джеррин пакет. Ну, гадюка. Ишь, как норовит прижаться. Раскрывает перед Юлькой двери, кавалер. Сам следом. Мне опять обидно. Где-то начинает щемить. Очень больно щемить. Хотя обижайся, не обижайся… Не на кого тебе обижаться. Правильно Шурка сказал. Ты, Том, овца. Никакой ты не мистер.
Я прижимаюсь к стеклу, пытаясь разглядеть окно Джерриной комнаты. Не хватает. Из нашей комнаты не видно. Совсем потемнело. Глупо подглядывать. Но я хочу их увидеть. Я хочу увидеть Джерри. Морально, не морально, а я хочу. Они там сейчас одни. Они зажгут свет или нет?
Я бросаюсь к серванту, где лежит запасной ключ от соседней комнаты. Постояльцев сейчас нет. Гуляют еще. Ключ на месте. Я хватаю его и бегу во вторую комнату.
У окна упакованные сумки и вещи. Да, ребятки же съезжают на днях.
Я перетаскиваю коробки и сумки от окна. Возможно, не очень аккуратно. Мне не до того. Я хочу увидеть! Джерри без Тома. Джерри и…
Все! Я открываю окно и смотрю. Света нет. Я ничего не вижу. Сверкнула молния. Гады, почему они не зажигают свет? Дождь хлынул лавиной. Я прикрываю окно… Почему они не включают свет?! Мне хочется орать на весь двор. Джерри!!!
Я смотрю в темное окно. В темное пятно на стене старого дома. Я обо всем забываю. Сквозь потоки воды я вижу только темное пятно. Джерри!!!
Свет не зажигается. Я отворачиваюсь и что есть силы бью ногой по ближайшей коробке. Она опрокидывается, из нее вываливаются вещи. Фотоаппарат, мужской одеколон, какие-то коробочки. Черт, люди-то тут при чем? А, Том?
Я сажусь на корточки и начинаю собирать вещи. Где тут что лежало? Бля, не влезает. Придется по новой. Чтобы не заметили и не обвинили во всяких непотребностях. Я снова выкладываю вещи на пол. Так, а это что? Нечто подобное я где-то уже видел. Очень миленько.
Я сажусь на пол и лихорадочно соображаю. Потом аккуратненько и медленно укладываю рассыпанное барахло в коробку.
Коробка наконец закрывается. Где ж она стояла? Кажется, под чемоданчиком. Чемоданчик закрыт на ключ. К чему это я? К тому, что лазить по чужим коробкам и чемоданам аморально. А кто лазил? Она сама грохнулась, когда я ей в запарке ногой наподдал.
Я стараюсь вспомнить, в каком порядке располагалось чужое имущество до моего посещения, потом плюю и расставляю как придется, надеясь, что постояльцы не заметят.
Перед тем как поставить на место последнюю коробку, я встаю на цыпочки, вытягиваюсь и смотрю в окно.
Света нет.
Еще три дня канули в прошлое, превратились в историю моей жизни. Радостного чувства наслаждения которой, а равно полумиллионного состояния они не внесли. Как я ни пыхтел, как ни сопротивлялся.
А как я надеялся! Я видел себя несчастным моряком, стоящим на палубе сбившегося с курса корабля, отданного на волю бездушного океана. Я часами вглядывался в серую пелену тумана и наконец…
– Земля, земля, бля буду, земля!!!
Команда высыпает на палубу.
– Где?! Где?!
– Да вон же, вон!.. Вон.
– Ты что, парень? Где?
Я понимаю, что нигде. Легкий мираж, вызванный долгим ожиданием чуда. Но поздно. Взлетает вверх иссушенная, но все еще сильная, мускулистая рука боцмана, и в спину мне вонзается холодная сталь кривого пиратского ножа. Я падаю на палубу, я кричу: «Подождите, подождите, я не виноват, это случайно!!!», Но я знаю, что не буду прощен, что буду добит и съеден голодными собратьями по несчастью, потому что совершил самое ужасное преступление – на секунду подарил им надежду, которая тут же рассеялась, как легкие облака над океаном.
И корабль плывет без меня…
Я сейчас просто стою и жду. Вчера вечером позвонил Анатолий Игоревич. Сами понимаете зачем. Осведомиться о характеристиках. Хороши ли? Я ответил, что как раз пишутся. Слава Богу, мать стирала в ванной и не слышала разговора.
Анатолий Игоревич пожелал на прощанье успеха, понадеялся, что характеристики будут достаточно объективны, и напомнил про десятидневный срок. Надо же, какие забота и участие! Выбрал минутку в пылу борьбы с мафией, чтобы позвонить какому-то Коле Томину, человеку-гаечке. Видишь, дорогой мой, кругом стрельба, взрывы, беспредел, но о тебе мы не забываем.
По телеку крутят очередную викторину.
– Итак, внимание, решающий вопрос сегодняшней игры!!! Приз, предоставленный нашим генеральным спонсором, ждет вас! Сосредоточьтесь, подумайте – и приз ваш! Готовы? Отлично! Что прорубил Петр в Европу? Время! У вас есть минута. Тишина в студии!!!
Юная девочка лет двадцати морщит лобик и покрывается красными пятнами. При этом не снимая с лица улыбочки. Она, по-моему, все время лыбится. Как кукла Барби.
– Время! Прошу вас, Светлана. Повторяю вопрос: что Петр прорубил в Европу?
– Проход… – тихо-тихо шепчет Светлана.
– Эх! Вы почти угадали! Не спешите, подумайте. Я даю вам еще одну попытку! Помните, вас ждет замечательный приз. Ну?
– Маленький проход…
– Не спешите, Светлана, не спешите! Наш спонсор, надеюсь, предоставит еще одну попытку?
Напудренные дяди в разноцветных пиджаках, не отрывая глаз от Барби-Светланы, утвердительно кивают головами. Светлана уже полностью побеждена краснухой, но по-прежнему держит улыбку, хлопая длиннющими накладными ресницами. Наверное, получила установку. Недостаток мозгов должен компенсироваться достоинством внешности.
– Пасиба, пасиба нашему спонсору. Я даю вам одну подсказку, Светлана. Вы почти у цели. Еще немного. То, что Петр прорубил в Европу, начинается на букву «О». Прошу вас.
Светлана совсем тухнет, но не сдается, держит улыбку.
– Очень маленький проход…
Ведущий пару секунд смотрит на недогадливую Светлану, после чего прежним оптимистическим тоном произносит:
– Жаль… Вы были очень близки. Петр прорубил в Европу окно. Замечательная фраза, принадлежащая перу нашего соотечественника Александра Сергеевича Пушкина. Скажите, Светлана, вы, конечно, знали это, но просто забыли? Верно?
– Да…
– Но ничего страшного! Фирма «Сран-тур» предоставляет утешительный приз в память о сегодняшнем незабываемом вечере. Пожалуйста! Круиз по Средиземному морю на прекрасном лайнере «Виктория» вместе с представителями нашего замечательного спонсора! Браво, Светлана! Аплодисменты!!!
Кукла цокает шпильками и, переставляя ножки-спагетти, подходит к спонсорам, которые по очереди отечески целуют Барби в щечку. Хорошая девочка, умная и, главное, красивая.
– А теперь гость нашей программы Анжелика Варум с песенкой «Ля-ля-фа!»
Я вырубаю ящик. Мне хватает дяди Севы. В комнатной тишине повисает тиканье старенького будильника. Тик-так, тик-так… Я жду.
Через двор идет Джерри. С этим, в коже. Они торопятся, потому что сейчас начнется дождь. Потемнело, как ночью. В некоторых окнах даже зажгли свет.
Этот несет Джеррин пакет. Ну, гадюка. Ишь, как норовит прижаться. Раскрывает перед Юлькой двери, кавалер. Сам следом. Мне опять обидно. Где-то начинает щемить. Очень больно щемить. Хотя обижайся, не обижайся… Не на кого тебе обижаться. Правильно Шурка сказал. Ты, Том, овца. Никакой ты не мистер.
Я прижимаюсь к стеклу, пытаясь разглядеть окно Джерриной комнаты. Не хватает. Из нашей комнаты не видно. Совсем потемнело. Глупо подглядывать. Но я хочу их увидеть. Я хочу увидеть Джерри. Морально, не морально, а я хочу. Они там сейчас одни. Они зажгут свет или нет?
Я бросаюсь к серванту, где лежит запасной ключ от соседней комнаты. Постояльцев сейчас нет. Гуляют еще. Ключ на месте. Я хватаю его и бегу во вторую комнату.
У окна упакованные сумки и вещи. Да, ребятки же съезжают на днях.
Я перетаскиваю коробки и сумки от окна. Возможно, не очень аккуратно. Мне не до того. Я хочу увидеть! Джерри без Тома. Джерри и…
Все! Я открываю окно и смотрю. Света нет. Я ничего не вижу. Сверкнула молния. Гады, почему они не зажигают свет? Дождь хлынул лавиной. Я прикрываю окно… Почему они не включают свет?! Мне хочется орать на весь двор. Джерри!!!
Я смотрю в темное окно. В темное пятно на стене старого дома. Я обо всем забываю. Сквозь потоки воды я вижу только темное пятно. Джерри!!!
Свет не зажигается. Я отворачиваюсь и что есть силы бью ногой по ближайшей коробке. Она опрокидывается, из нее вываливаются вещи. Фотоаппарат, мужской одеколон, какие-то коробочки. Черт, люди-то тут при чем? А, Том?
Я сажусь на корточки и начинаю собирать вещи. Где тут что лежало? Бля, не влезает. Придется по новой. Чтобы не заметили и не обвинили во всяких непотребностях. Я снова выкладываю вещи на пол. Так, а это что? Нечто подобное я где-то уже видел. Очень миленько.
Я сажусь на пол и лихорадочно соображаю. Потом аккуратненько и медленно укладываю рассыпанное барахло в коробку.
Коробка наконец закрывается. Где ж она стояла? Кажется, под чемоданчиком. Чемоданчик закрыт на ключ. К чему это я? К тому, что лазить по чужим коробкам и чемоданам аморально. А кто лазил? Она сама грохнулась, когда я ей в запарке ногой наподдал.
Я стараюсь вспомнить, в каком порядке располагалось чужое имущество до моего посещения, потом плюю и расставляю как придется, надеясь, что постояльцы не заметят.
Перед тем как поставить на место последнюю коробку, я встаю на цыпочки, вытягиваюсь и смотрю в окно.
Света нет.
Куплет девятый
Потолок в дырочку. Выцветшие шторы. Чернильный прибор. Игорь Анатольевич. Интерес в глазах. Печать раздумий.
– А что вы, собственно, переживаете, Игорь Анатольевич? Вы же не из своего кармана эти сто баксов возьмете. Я думаю, есть в вашем колхозе заветный амбар. На такие вот внеплановые расходы.
– Догадливый. Может, и есть. А позволь поинтересоваться, зачем тебе сто долларов? Почему не двести, не пятьдесят?
– Здесь как раз никакого секрета нет. Некто Небранский Анатолий Игоревич, старший следователь из РУВД, требует именно эту сумму за прекращение моего уголовного преследования. Помните тот коробочек с «травкой»?
– Неужели этот старый лысый бульдог еще берет? То-то я гляжу, он тебя даже на трое суток не прикрыл. Ну, взяточник! И что, в баксах?
– В них.
Игорь Анатольевич поигрывает зажатой между пальцев авторучкой. Как постовой – дубинкой. Думает, прикидывает, взвешивает.
– Погоди, погоди, а давай его спалим. Очень запросто. Я свяжусь с РУОП или ОБЭП, пометим деньги, ты ему передашь, ну, а дальше дело техники – понятые, протокол. Пускай получит пятилеточку. Ну что, идет?
– Не, не идет. Спалить, как вы говорите, Небранского можно и нужно, но я-то с чем останусь? С уголовным делом, которое передадут другому следователю и который отыграется на моей шкурке за своего влипнувшего собрата. И на суде из вилочки «от и до» выберут именно «до». Так что такой подход нам не интересен.
– Хорошо, давай я ему просто позвоню и скажу, чтобы дурью не маялся.
– Нет уж, спасибо. Тогда я точно испытаю на себе карающую руку правосудия. Игорь Анатольевич, я, честно говоря, не пойму, вы-то что меньжуетесь? Подойдите к своему начальству, объясните, что так и так, есть человечек, который предлагает помощь в раскрытии весьма громкого преступления. И просит всего-навсего сто долларов. По сравнению с нанесенным ущербом это тьфу, мелочь, не стоит даже вспоминать. Я думаю, ваши папы согласятся. На Западе, кстати, такая форма оплаты широко распространена. Вы передаете мне денежки, я передаю вам информацию, и мы друг друга не знаем. Потом вы раскрываете преступление, возмещаете государству ущерб и получаете внеочередное звание или, на худой конец, премию. Вы что, не хотите раскрыть преступление?
– Очень ты шустрый, как я вижу. А где гарантия, что ты «динамо» не накручиваешь? Про это дело по всей стране трубили. Это не твой уровень, юноша. Сомневаюсь я, чтобы ты знал расклад. Людишки там работали с головой. А ты кто? Девятнадцатилетний оболтус с рынка.
– Я действительно не знаю расклад и понятия не имею, что за люди стоят за этой кражей. Но я могу привести вас прямо к украденному. Я один знаю, где сейчас все хранится. И очень скоро это «все» может исчезнуть. Если вы не пошевелитесь.
А гарантия того, что я не кручу «динамо», я сам. Я могу остаться здесь как заложник. Или, в конце концов, вы можете найти у меня дома еще один коробочек с «травкой». Да и куда я денусь? В бега подамся? В «горячие точки» уеду? Нет, увольте. Я с рынка никуда. Так что вы, Игорь Анатольевич, ничем не рискуете.
– А почему ты не пошел прямо к Небранскому, почему обратился ко мне?
– Потому что при первой нашей встрече товарищ следователь обмолвился, что его раскрытия не интересуют. Так зачем мне рисковать? Приду к нему, а он меня снова за характеристиками, то есть за «капустой» отправит.
– В этом есть доля истины, но о всех так думать не стоит. Небранский, скорее, исключение.
– Исключение, не исключение – я имею дело с ним,
– Хорошо, каким образом мы реализуем твою информацию?
– Да каким угодно. Не, разумеется, впрямую вы меня не подставляйте. Кто знает, что это за публика. Как только вы передаете мне деньги, я указываю вам людей и товар. Мало того, я назову вам время, когда они точно будут с товаром. Вам остается чисто случайно подойти к ним на улице и проверить документы. «Извините, гражданин, в городе операция „Гастролер“, сумки наружу». И все. Считайте, звездочка у вас в кармане. В смысле, на погонах.
– Мы работаем не за звездочки.
– Тем более. Вы получите полное моральное удовлетворение. По вашей информации раскрыто такое громкое преступление. И это прекрасно. А откуда вы получили информацию, не должно никого волновать.
– Хорошо. Сколько у нас времени?
– Здесь мы действительно в одинаковом положении. И у вас, и у меня срок истекает завтра. Завтра товар уплывает, а я следую на «стрелочку» с товарищем Небранским.
– Я постараюсь добыть деньги к семи вечера. Сам понимаешь, система у нас не зажиточная, лишних денег нет. Плюс учет и контроль. Но я попробую. Я на хорошем счету.
– Здорово! Тогда после семи я жду вашего звонка. Давайте сверим часы и придумаем пароль. К примеру: «Что Петр прорубил в Европу?». Отзыв: «Он прорубил проход». Шучу. Обойдемся без пароля. Но не вздумайте спросить меня по имени или, тем более, по фамилии. Если трубку снимет мать, то сразу заподозрит неладное. Просто позовите Тома, а лучше мистера Тома. Мне будет приятно.
– Хорошо, давай номер, мистер Том.
Я продиктовал номер своего телефона и поднялся.
– До вечера, Игорь Анатольевич.
– Пока.
Я выхожу из почти родного кабинета и, улыбаясь, иду к выходу. На душе легкая радость. Потому что я слегонца наехал на государство. Так, чуть-чуть, как бы невзначай. Сначала оно на меня, а потом я на него. Я теперь, получается, рэкетер. Не велик рэкет, да дорог. И заметьте, никакой сверхприбыли. Все в рамках, установленных законом. От нуля до ста. Сколько сами назвали, столько и попросил.
Корабль продолжает плыть согласно выбранному курсу. И хотя земли по-прежнему не видно, зато ты не слопан, не съеден, не скушан. Скушан другой. Другие. Кто зазевался. Кто решил, что цель достигнута и берег вот-вот покажется из тумана. Нет уж, кукиш вам. Человек человеку люпус эст.
Вот так, от стукачества идейного с привкусом коммунистического маразма ты плавно и изящно переходишь к стукачеству расчетливому с запахом капиталистического пирожка. Первые пробы удачны. Тьфу, мистер Том, как не стыдно. Как мерзко, как грязно – за деньги, за нашу родную, отечественную валюту, то есть за доллары, вкладывать ближнего своего, причем так цинично, не пряча наглого взгляда! Стыдно ведь!
Кому? Мне? Я стукач? Ха-ха-ха!!! Я смеюсь вам в лицо. Мне не стыдно. Я не стукач. Я всего лишь хочу доплыть до берега. Понимаете – всего лишь. И если я увидел землю, я не разверну корабль и не пойду в противоположную сторону. А вы что, развернетесь? Сомневаюсь. Вон, Игорь Анатольевич – стоило ему услышать про Небран-ского, тут же предложил вломить его какому-то ОПУП (ОПУП? От слова «опупеть», не иначе).
Короче, ша! Не надо делать трагедии из естественных вещей. Я всего лишь гаечка, выполняющая маленькую функцию в огромном механизме. И все возникающие так называемые «моральные» вопросы будьте любезны к создателю этого механизма. Мысль ясна? Если не очень, запишитесь на курсы прикладной диалектики, сдайте экзамены. Тогда вы непременно врубитесь в то, что я тут наговорил.
Игорь Анатольевич звонит, как и обещал, ровно в семь ноль-ноль. Зачем-то спрашивает, не передумал ли я. Я отвечаю, что не в правилах деловых, сурьезных людей менять принятые однажды решения по несколько раз в день. Он соглашается и говорит, что деньги им получены и он готов сделать справедливый «чейндж». Я тем более готов, поэтому предлагаю встретится в зоологическом музее (для конспирации), где мы и обменяемся чемоданчиками.
Игорь Анатольевич резонно подмечает, что зоологический музей, равно как и все остальные, уже закрыт и есть смысл поговорить у него в кабинете. К сожалению, в данный момент бан-кует он, и я с тяжелой душой соглашаюсь. Я не люблю милицейских стен, говорят, у них есть глаза и ушки. В принципе, черт с ними, но от конфиденциальности нашего разговора зависит моя счастливая юность, а посему хотелось бы встретиться на нейтральной земле. Но нет так нет, мне придется говорить намеками. Хорошо бы поболтать по-французски, но я не Штирлиц, языками не владею.
Итак, мы договариваемся.
Я вешаю трубочку и иду приводить себя в порядок по случаю предстоящего «влома».
Черного пальто и широкополой шляпы у агента Тома не имеется. Агент Том выйдет на связь в футболке «Рибок» тверского производства и джинсах «См отрите-здесь-есть-место-без-заплаты». Агент Том будет как никогда внимателен и осторожен. Секретная шифровка должна попасть в надежные руки. Центр не простит провала операции.
Где-то далеко, у мониторов компьютеров, у чертежных столов, у микрофонов радиостанций, столпились сотни людей. Сердца бьются все быстрее, дыхание прерывисто, в легких колики, в боку вилы, геморрой напоминает о себе очередным приступом (о Господи…). Они ждут, надеются, верят. Они готовили операцию долгими бессонными ночами, они пробивали проход в твердолобых головах начальства, они удобряли почву для предстоящего урожая. Честь и слава им, простым и скромным труженикам тыла!!!
И вот момент настал! Агент Том – их сегодняшний бог. Агент Том не подведет! Он обойдет расставленные подлым врагом ловушки, в нужный час появится в условленном месте, осмотрит подоконник с горшком герани и после этого твердой, не дрогнувшей в нужный момент левой рукой напишет на древнекитайском донос (нет, нет – донесение) в Центр. И получив полагающееся ему по Закону об оперативно-розыскной деятельности денежное вознаграждение, с чувством глубокого удовлетворения, то бишь в экстазе, пойдет выполнять новые задания Родины. Если пошлют.
Том, вернувшийся с холода.
– А что вы, собственно, переживаете, Игорь Анатольевич? Вы же не из своего кармана эти сто баксов возьмете. Я думаю, есть в вашем колхозе заветный амбар. На такие вот внеплановые расходы.
– Догадливый. Может, и есть. А позволь поинтересоваться, зачем тебе сто долларов? Почему не двести, не пятьдесят?
– Здесь как раз никакого секрета нет. Некто Небранский Анатолий Игоревич, старший следователь из РУВД, требует именно эту сумму за прекращение моего уголовного преследования. Помните тот коробочек с «травкой»?
– Неужели этот старый лысый бульдог еще берет? То-то я гляжу, он тебя даже на трое суток не прикрыл. Ну, взяточник! И что, в баксах?
– В них.
Игорь Анатольевич поигрывает зажатой между пальцев авторучкой. Как постовой – дубинкой. Думает, прикидывает, взвешивает.
– Погоди, погоди, а давай его спалим. Очень запросто. Я свяжусь с РУОП или ОБЭП, пометим деньги, ты ему передашь, ну, а дальше дело техники – понятые, протокол. Пускай получит пятилеточку. Ну что, идет?
– Не, не идет. Спалить, как вы говорите, Небранского можно и нужно, но я-то с чем останусь? С уголовным делом, которое передадут другому следователю и который отыграется на моей шкурке за своего влипнувшего собрата. И на суде из вилочки «от и до» выберут именно «до». Так что такой подход нам не интересен.
– Хорошо, давай я ему просто позвоню и скажу, чтобы дурью не маялся.
– Нет уж, спасибо. Тогда я точно испытаю на себе карающую руку правосудия. Игорь Анатольевич, я, честно говоря, не пойму, вы-то что меньжуетесь? Подойдите к своему начальству, объясните, что так и так, есть человечек, который предлагает помощь в раскрытии весьма громкого преступления. И просит всего-навсего сто долларов. По сравнению с нанесенным ущербом это тьфу, мелочь, не стоит даже вспоминать. Я думаю, ваши папы согласятся. На Западе, кстати, такая форма оплаты широко распространена. Вы передаете мне денежки, я передаю вам информацию, и мы друг друга не знаем. Потом вы раскрываете преступление, возмещаете государству ущерб и получаете внеочередное звание или, на худой конец, премию. Вы что, не хотите раскрыть преступление?
– Очень ты шустрый, как я вижу. А где гарантия, что ты «динамо» не накручиваешь? Про это дело по всей стране трубили. Это не твой уровень, юноша. Сомневаюсь я, чтобы ты знал расклад. Людишки там работали с головой. А ты кто? Девятнадцатилетний оболтус с рынка.
– Я действительно не знаю расклад и понятия не имею, что за люди стоят за этой кражей. Но я могу привести вас прямо к украденному. Я один знаю, где сейчас все хранится. И очень скоро это «все» может исчезнуть. Если вы не пошевелитесь.
А гарантия того, что я не кручу «динамо», я сам. Я могу остаться здесь как заложник. Или, в конце концов, вы можете найти у меня дома еще один коробочек с «травкой». Да и куда я денусь? В бега подамся? В «горячие точки» уеду? Нет, увольте. Я с рынка никуда. Так что вы, Игорь Анатольевич, ничем не рискуете.
– А почему ты не пошел прямо к Небранскому, почему обратился ко мне?
– Потому что при первой нашей встрече товарищ следователь обмолвился, что его раскрытия не интересуют. Так зачем мне рисковать? Приду к нему, а он меня снова за характеристиками, то есть за «капустой» отправит.
– В этом есть доля истины, но о всех так думать не стоит. Небранский, скорее, исключение.
– Исключение, не исключение – я имею дело с ним,
– Хорошо, каким образом мы реализуем твою информацию?
– Да каким угодно. Не, разумеется, впрямую вы меня не подставляйте. Кто знает, что это за публика. Как только вы передаете мне деньги, я указываю вам людей и товар. Мало того, я назову вам время, когда они точно будут с товаром. Вам остается чисто случайно подойти к ним на улице и проверить документы. «Извините, гражданин, в городе операция „Гастролер“, сумки наружу». И все. Считайте, звездочка у вас в кармане. В смысле, на погонах.
– Мы работаем не за звездочки.
– Тем более. Вы получите полное моральное удовлетворение. По вашей информации раскрыто такое громкое преступление. И это прекрасно. А откуда вы получили информацию, не должно никого волновать.
– Хорошо. Сколько у нас времени?
– Здесь мы действительно в одинаковом положении. И у вас, и у меня срок истекает завтра. Завтра товар уплывает, а я следую на «стрелочку» с товарищем Небранским.
– Я постараюсь добыть деньги к семи вечера. Сам понимаешь, система у нас не зажиточная, лишних денег нет. Плюс учет и контроль. Но я попробую. Я на хорошем счету.
– Здорово! Тогда после семи я жду вашего звонка. Давайте сверим часы и придумаем пароль. К примеру: «Что Петр прорубил в Европу?». Отзыв: «Он прорубил проход». Шучу. Обойдемся без пароля. Но не вздумайте спросить меня по имени или, тем более, по фамилии. Если трубку снимет мать, то сразу заподозрит неладное. Просто позовите Тома, а лучше мистера Тома. Мне будет приятно.
– Хорошо, давай номер, мистер Том.
Я продиктовал номер своего телефона и поднялся.
– До вечера, Игорь Анатольевич.
– Пока.
Я выхожу из почти родного кабинета и, улыбаясь, иду к выходу. На душе легкая радость. Потому что я слегонца наехал на государство. Так, чуть-чуть, как бы невзначай. Сначала оно на меня, а потом я на него. Я теперь, получается, рэкетер. Не велик рэкет, да дорог. И заметьте, никакой сверхприбыли. Все в рамках, установленных законом. От нуля до ста. Сколько сами назвали, столько и попросил.
Корабль продолжает плыть согласно выбранному курсу. И хотя земли по-прежнему не видно, зато ты не слопан, не съеден, не скушан. Скушан другой. Другие. Кто зазевался. Кто решил, что цель достигнута и берег вот-вот покажется из тумана. Нет уж, кукиш вам. Человек человеку люпус эст.
Вот так, от стукачества идейного с привкусом коммунистического маразма ты плавно и изящно переходишь к стукачеству расчетливому с запахом капиталистического пирожка. Первые пробы удачны. Тьфу, мистер Том, как не стыдно. Как мерзко, как грязно – за деньги, за нашу родную, отечественную валюту, то есть за доллары, вкладывать ближнего своего, причем так цинично, не пряча наглого взгляда! Стыдно ведь!
Кому? Мне? Я стукач? Ха-ха-ха!!! Я смеюсь вам в лицо. Мне не стыдно. Я не стукач. Я всего лишь хочу доплыть до берега. Понимаете – всего лишь. И если я увидел землю, я не разверну корабль и не пойду в противоположную сторону. А вы что, развернетесь? Сомневаюсь. Вон, Игорь Анатольевич – стоило ему услышать про Небран-ского, тут же предложил вломить его какому-то ОПУП (ОПУП? От слова «опупеть», не иначе).
Короче, ша! Не надо делать трагедии из естественных вещей. Я всего лишь гаечка, выполняющая маленькую функцию в огромном механизме. И все возникающие так называемые «моральные» вопросы будьте любезны к создателю этого механизма. Мысль ясна? Если не очень, запишитесь на курсы прикладной диалектики, сдайте экзамены. Тогда вы непременно врубитесь в то, что я тут наговорил.
Игорь Анатольевич звонит, как и обещал, ровно в семь ноль-ноль. Зачем-то спрашивает, не передумал ли я. Я отвечаю, что не в правилах деловых, сурьезных людей менять принятые однажды решения по несколько раз в день. Он соглашается и говорит, что деньги им получены и он готов сделать справедливый «чейндж». Я тем более готов, поэтому предлагаю встретится в зоологическом музее (для конспирации), где мы и обменяемся чемоданчиками.
Игорь Анатольевич резонно подмечает, что зоологический музей, равно как и все остальные, уже закрыт и есть смысл поговорить у него в кабинете. К сожалению, в данный момент бан-кует он, и я с тяжелой душой соглашаюсь. Я не люблю милицейских стен, говорят, у них есть глаза и ушки. В принципе, черт с ними, но от конфиденциальности нашего разговора зависит моя счастливая юность, а посему хотелось бы встретиться на нейтральной земле. Но нет так нет, мне придется говорить намеками. Хорошо бы поболтать по-французски, но я не Штирлиц, языками не владею.
Итак, мы договариваемся.
Я вешаю трубочку и иду приводить себя в порядок по случаю предстоящего «влома».
Черного пальто и широкополой шляпы у агента Тома не имеется. Агент Том выйдет на связь в футболке «Рибок» тверского производства и джинсах «См отрите-здесь-есть-место-без-заплаты». Агент Том будет как никогда внимателен и осторожен. Секретная шифровка должна попасть в надежные руки. Центр не простит провала операции.
Где-то далеко, у мониторов компьютеров, у чертежных столов, у микрофонов радиостанций, столпились сотни людей. Сердца бьются все быстрее, дыхание прерывисто, в легких колики, в боку вилы, геморрой напоминает о себе очередным приступом (о Господи…). Они ждут, надеются, верят. Они готовили операцию долгими бессонными ночами, они пробивали проход в твердолобых головах начальства, они удобряли почву для предстоящего урожая. Честь и слава им, простым и скромным труженикам тыла!!!
И вот момент настал! Агент Том – их сегодняшний бог. Агент Том не подведет! Он обойдет расставленные подлым врагом ловушки, в нужный час появится в условленном месте, осмотрит подоконник с горшком герани и после этого твердой, не дрогнувшей в нужный момент левой рукой напишет на древнекитайском донос (нет, нет – донесение) в Центр. И получив полагающееся ему по Закону об оперативно-розыскной деятельности денежное вознаграждение, с чувством глубокого удовлетворения, то бишь в экстазе, пойдет выполнять новые задания Родины. Если пошлют.
Том, вернувшийся с холода.
Куплет десятый
– Ну, как успехи, дорогой мой? Надеюсь, хорошо? Я уже начал волноваться. Ты у нас, кажется, Толя Комин. Кстати, садись.
– Коля Томин.
Я, «кстати», сажусь. Здесь потолок без дырочек. Здесь он белый с лепным орнаментом по периметру. Из других достопримечательностей глаз улавливает суровый плакатик с единственным словом «Береги!» и рядок почетных грамот, по которым отчетливо видно, что товарищ Небранский неоднократно поощрялся за достигнутые показатели в деле борьбы с преступностью. Не считаясь с личным временем, проявляя настойчивость и инициативу.
Грамот на стенке много, из чего я делаю вывод, что получает следователь Небранский мало. На основной работе. Сколько он получает факультативно, грамоты не сообщают, зато об этом информирует перстенек с наверняка фальшивым камешком в четверть карата (чисто навскидку, мой личный ювелир взял сейчас отгул).
– На работу устроился? – строгий бас заботливого следователя обрывает мои наблюдения.
– Конечно, Анатолий Игоревич.
– Справка есть?
– Разумеется. И характеристики.
– Ну, давай посмотрим. Надеюсь, они положительны?
– По мере возможности.
– Коля Томин.
Я, «кстати», сажусь. Здесь потолок без дырочек. Здесь он белый с лепным орнаментом по периметру. Из других достопримечательностей глаз улавливает суровый плакатик с единственным словом «Береги!» и рядок почетных грамот, по которым отчетливо видно, что товарищ Небранский неоднократно поощрялся за достигнутые показатели в деле борьбы с преступностью. Не считаясь с личным временем, проявляя настойчивость и инициативу.
Грамот на стенке много, из чего я делаю вывод, что получает следователь Небранский мало. На основной работе. Сколько он получает факультативно, грамоты не сообщают, зато об этом информирует перстенек с наверняка фальшивым камешком в четверть карата (чисто навскидку, мой личный ювелир взял сейчас отгул).
– На работу устроился? – строгий бас заботливого следователя обрывает мои наблюдения.
– Конечно, Анатолий Игоревич.
– Справка есть?
– Разумеется. И характеристики.
– Ну, давай посмотрим. Надеюсь, они положительны?
– По мере возможности.