Кивинов Андрей Владимирович. Полнолуние

   Пока я изучал флакончик, стакан вновь наполнился «Холодком».
   – Теперь слово второму гостю!
   Никита толкнул меня в бок.
   – Давай про кандидата чего-нибудь скажи. Пока при памяти.
   В заднем кармане джинсов лежала свернутая листовка. Заранее приготовленная. Но воспользоваться я ей уже вряд ли смогу. Придется своими словами. Со второй попытки я поднялся, крепко сжимая стакан.
   – Дорогие запо… Зопа… Запорожцы! Мы приехали к вам не просто так. А по поручению кандидата в областной парламент товарища…
   Проклятая память. И фамилия то простая. То ли Прошкин, то Брошкин… А ладно, проскочим.
   – Замечательного человека и видного общественного деятеля.
   Проскочили.
   – Не секрет, что ваша деревня переживает не лучшие времена. Но мы хотим заверить, что в случае победы… как его… нашего кандидата, все изменится на сто восемьдесят градусов. Сейчас я в двух словах познакомлю с его программой.
   – Слышь, – тракторист Дима одернул меня за рукав, – давай, наконец, выпьем…
   Слово «выпьем» я привожу в литературном варианте, сказано было гораздо проще.
   – За Михалыча! – по-генеральски скомандовал Валера, и все сдвинули стаканы.
   Второй пошел гораздо легче. Щек я уже не надувал. Адаптация. Правда, на сей раз ударило по ушам. Когда последняя капля исчезла во рту, мне почудилось, что где-то рядом вмазали ломиком по висящему рельсу.
   Праздник продолжался. Гармонист грянул «Ламбаду». Хороший у него репертуар. Нехарактерный. Народ весело загалдел. Никита обнялся с Валеркой, и оба предались армейским воспоминаниям. Звон в ушах постепенно уходил, я попытался прислушиваться к разговорам электората. Мое выступление никого не зацепило. Рано мне еще в большой пиар.
   – А ты знаешь, что у Михылача медаль есть. Настоящая, – тракторист положил свою руку на мое плечо, – за спасение утопающего. Он лет пять назад из речки городского вытащил. Когда еще вода была. Городской на лодке катался и кувырнулся. Кабы не Михалыч, утоп бы. Так-то.
   – А наш кандидат животных любит.
   К чему это я сказал?
   Перед третьим тостом ряды гуляющих пополнились. В клуб пожаловал знакомый лейтенант ГИБДД. Широко улыбаясь, он вытащил из галифе нашу бутылку водки и водрузил ее на стол.
   – Как говорится, от всего сердца!
   Именинник вылез из-за стола и, прослезившись, обнял гостя.
   – Молодец, Егорыч, – одобрил тракторист, глядя на гаишника, – вот это подарок! Королевский! Водонька… Уважает…
   – Еще какой молодец, – зло усмехнулся Никита, – он тоже ваш, местный?
   – Ага, – кивнул Валера, – бывший участковый. Хороший мужик.
   – Участковый? Не гаишник?
   – Не… Так, иногда подхалтуривает на дороге. Палочку сам выстругал из осины и щиплет дуриков городских. А из ментовки еще в прошлом году вытурили.
   – А радар у него откуда?
   – Да какой там радар? Фен старый.
   Третий стакан я проглотил безо всяких комплексов и болевых ощущений. Словно пепси-колу. Инстинкт самосохранения уже не пытался сопротивляться. Адаптация успешно завершилась. Оставалось дожить до рассвета.
   Искорки в глазах, Элтон Джон из гармошки в ушах, обрывки странных разговоров…
   – Прикинь, Петро, они мне говорят – у тебя наш секретный чемоданчик. Пока не вернешь, не уйдем.
   – Кто?
   – Кто, кто? Вьетнамцы… Зашли в избу и уселись на пол! Я к Федорычу за подмогой. Выручай, сосед! Топоры в руки и всех до одного порубали! На куски!
   – И правильно! Туда им и дорога!… Я вьетнамцев тоже жутко не люблю.
   Маленькие, красные, хуже греков.
   – Точно…
   …Какие вьетнамцы? Какой секретный чемоданчик?…
   – А Егорыч вчера лису добыл. Прямо за сараем. Повадилась к нему курей таскать. Он и устроил засаду. Большая оказалась, с моего Дружка. И такая же рыжая. Прямо в голову положил, чтобы шкуру не портить. С него причитается.
   – Да откуда у нас лисы?
   – Сам видел! Во такая! И пятно на спине черное. Ну, точно, как у Дружка!
   Здоровьем клянусь!
   – Здоровьем не клянись! Без здоровья никуда…
   – Паша, а вы когда обратно?
   Голос женский. Паша, если не ошибаюсь – я. Значит, вопрос мне.
   – Зав…Завтра.
   – А то оставайтесь погостить… Места здесь красивые, воздух чистый. Успеете еще в своем городе копотью надышаться. За грибами сходите. Сейчас белые идут. Клавдия недавно на семьсот грамм нашла. Да и люди у нас хорошие.
   – С удовольствием. Но мы на работе. На работе нельзя.
   Это ответил не я, это ответил мой рот. Сам. Я уже не мог отвечать.
   Еще через пару минут я понял, что организм все-таки не сдается без боя. Начинает активно отторгать принятое. У организма есть на подобные случаи испытанная модель поведения под названием рвотный рефлекс, не к столу будет сказано. И в ближайшей перспективе меня ждет этот не очень эстетичный процесс. А значит, пора любоваться природой.
   Кое-как нахожу ноги.
   – Павлон, ты куда?
   – Надо. Раз– раз– разгрузиться. Полный бак.
   – Гальюн за углом. Только он досками забит. Перебор.
   … Ушастый гармонист, битловская «Мишель». Задорный деревенский мат. Лица-лица-лица. Душный предбанник. Дверь. Тощая собачка. Прохлада. Темнота. Белая полная луна. Звезды. Стрекот кузнечиков, травка… Вечерело…Понеслось…
   Несется…
   Несется…
   Ну и запашок!…
   Разгрузка закончена. Полегчало…
   …Я рухнул в высокую, душистую траву и отдышался. Резкость картинки улучшалась, пчелы из башки улетели, способность к реальному восприятию жизни частично вернулась. Вот, что значит деревенский воздух. А какое красивое небо, какие звезды и планеты. Наверняка там, где-нибудь за сотни световых лет лежит сейчас на зеленой травке такой же перепивший Паша и смотрит на меня… Эй, друг! Ты меня слышишь?
   Мне не хотелось вставать и возвращаться в душный клуб, несмотря на холод. Я отполз еще дальше в траву и продолжил одностороннее общение с моим космическим тезкой. Я не засекал, сколько прошло времени, возможно, час, а возможно всего несколько минут. Мне было хорошо, сам не знаю почему…
   Разговор… Нет, не из космоса. Со стороны деревянного заведения. Один из голосов показался знакомым. Рыжий скелетик. Я приподнял голову. Так и есть. Тракторист, прислонившись к изгороди, курил и спокойно трепался с молодым парнем в ватнике и керзачах. Придется слушать бесхитростные деревенские разговоры. Подниматься и давать о себе знать я не стал. А то потащат за стол.
   – «Холодок» кончился, – по-детски обиженным голосом пожаловался Дима, – обидно, только присели.
   – Как кончился? Флаконов двадцать было.
   – Все – пусто… Автолавка только завтра приедет. Городские могли бы с собой из Питера привезти. Не люблю халявщиков.
   Да, согласен. Неудобно получилось…
   – Чего пить-то будем? – чуть не хныча, спросил тракторист.
   – У Таньки есть. Она пять флаконов взяла. Сам видел.
   – Танька не даст. Даже в долг. Только за деньги.
   – Так надо денег найти.
   – Где?
   Пауза.
   – Давай тачку продадим.
   – Какую тачку?
   – Городских. У них хорошая тачка, резина новая. Вмиг уйдет.
   – Как это продадим? А ежели не отдадут?
   – ТАК МЫ ИХ, ТИПА, ЭТО… УБЬЕМ…
   Последняя реплика была сказана парнишкой в ватнике совершенно будничным, трезвым тоном, без тени иронии. Будто предложение сходить за грибами. Мне показалось, что я ослышался.
   – А чо, дело говоришь, – оживившись, поддержал рыжий, – голова.
   – Ну, дык, – не без гордости согласился собеседник.
   – А как убивать будем?
   – Да вон, хотя бы балясиной. Ты их вымани из клуба. Покурить там, или еще что. А я встречу. За минуту управимся.
   – Лады.
   – Зови их.
   – Ага.
   Шаги, скрип двери. Я, словно диверсант, приподнял голову. Интересно, что такое балясина? Необычное слово. Парень в ватнике хладнокровно выламывал из покосившихся клубных перил массивную опору, напоминавшую ножку рояля.
   Чертовщина какая-то… Они, чего на полном серьезе собираются нас убить и продать машину за пять пузырьков какой-то отравы? Да кому они ее продадут? Ночью, в деревне? Нет, нет, по-моему, это тяжкие последствия «Холодка». Все слишком просто до нереальности. Точно, это глюки. Иного не может быть. Ведь обещал же себе, что не буду пить…
   Выломав балясину, парень отошел за сортир и притаился, положив орудие на плечо.
   Я ущипнул себя за палец. Больно. Нет, не глюки.
   Вой собаки. Полная луна. Полнолуние. Время темных сил.
   Неужели, это правда?…
   Голос сильно пьяного Никиты. Шаги, скрип дверей.
   – Ну, чего за проблемы?
   Жердь соскочила с плеча и заняла боевую позицию. Тракторист тащил Никиту к сортиру.
   – Пойдем, чего покажу… А где твой кореш?
   Кореш протрезвел быстрее, чем в самом фирменном пятизвездочном вытрезвителе.
   Что не удивительно. Происходящее все-таки было правдой.
   – Не знаю… Вышел куда-то. Может, в тачке.
   До гальюна два шага, один…
   Ч-ч-черт!
   Я вскочил и словно Джеки Чан прыгнул сзади на парня с жердью. Но немного не рассчитал прыжок и промахнулся, лишь слегка зацепив. Но этого хватило, чтобы нарушить планы врага. Тяжелая балясина обрушилась не на темечко несчастного Никиты, а на его хлипкое плечо.
   Никита рухнул как срубленная одним ударом березка, не успев произнести даже «блин». Я устоял на ногах, и пока соперник поднимал балясину для второй попытки, въехал ему головой в живот. Фермер, не отпуская орудия, согнулся в поясе, а затем осел на пятую точку, простонав: «Во, бля…»
   Я повернулся к рыжему. Тот не ожидал засады и в честный поединок вступать не решился. Попятился назад и скрылся за дверью клуба с криком: «Наших бьют!»
   У меня оставался единственный выход. Пока первый боец пытался подняться, я взвалил на себя стонущего от боли Никиту, благо весил он, несмотря на пузо, не больше семидесяти кило и, согнувшись, устремился за клуб, к полю с высокой травой. Лучше смыться. Кто знает этих местных? Сначала затопчут, а после разбираться станут. Или не станут.
   Я успел дотянуть вовремя. Когда за спиной послышались возбужденные голоса, я уронил Никитушку наземь и, тяжело дыша, зажал ему рот ладонью, чтобы он не брякнул чего-нибудь сдуру. Высокая трава и темнота скрыла нас от чужих глаз и, можно слегка перевезти дух. Но не тут то было…
   – Они туда побежали… В поле! Я видел!
   – Давай за ними, далеко не уйдут!
   – Егорыч, тащ-щы ружье! Мужики, сюды! Трезор, искать!
   Клянусь, последняя фраза принадлежала Никитиному однополчанину. Я выглянул из-за укрытия. Луна, светившая ярко, словно фара мотоцикла, позволила мне увидеть происходящее. Так и есть. Валера стоял во главе десятка деревенских и внимательно вглядывался в поле. Через минуту к ним присоединился еще один человек. С ружьем. Кажется, это был лейтенант.
   – Трезор, искать! Ату, Трезор! Чужой!
   Трезор найдет! Он, наверно, тоже «Холодок» лакает.
   Они, что, всей деревней из психушки сбежали?
   – Мужики, ломайте забор!
   – А кого ловим?!
   – Петухи взбунтовались! На паханов поперли!
   Какие петухи? Не видел я тут никаких петухов…«Люди у нас хорошие, места красивые…»! Только с головушками проблемы. Или мухоморов объелись. Н-да, кандидату тут непочатый край работы. Для начала всех вылечить.
   Однако рассуждениям на тему умственных отклонений жителей Запорья сейчас не место и не время. Ноги бы унести от хороших людей. Дожить до рассвета. Дотянуть до леса. Там темно, не найдут.
   Под руку подвернулся камень, что есть силы я швырнул его подальше. Камень попал точно в канаву с водой, послышался всплеск. Собака с лаем бросилась в сторону. Лейтенант вскинул ружье и пальнул на звук.
   – Попал?
   – Сейчас узнаем.
   – Мужики, окружай поле!
   Вот это съездили в командировочку, заработали денежков. Чтоб еще хоть раз в жизни я взялся за кого-нибудь агитировать. Под дулом автомата не пойду. Даже за самого распрекрасного кандидата, платящего нефтедолларами.
   Признаться, в подобные переделки я попадал только в компьютерных игрушках. От службы в армии меня уберегла военная кафедра, и воевать в горячих точках мне не доводилось. Придется срочно вспоминать учебные фильмы типа «Рэмбо» и «Спецназ». «Участок» вряд ли пригодится.
   Никита подал признаки жизни. Попытался что-то промычать, но я не убирал ладони с его мокрого рта. Возможно, у него перебита ключица, слишком сильный был удар этой, как ее – балясиной. В любом случае, едва я отпущу ладонь, он заорет, и нам крышка. Остается один выход. Левой рукой я вытащил из джинсов листовку, скомкал ее и засунул в рот другу, словно кляп. Будь программа у кандидата поменьше, и соответственно листовка поуже, затея оказалась бы бесполезной. Затем быстро снял ремень и связал Никите руки за спиной, чтобы он не вырвал кляп. Ничего, после еще спасибо скажет.
   Подниматься из травы я не рискнул, предательница луна светит не только нам, но и хорошим людям. Кое-как пополз к лесу, взяв Никиту на буксир за шиворот. Со скоростью два метра в минуту. До ближайшей березы метров пятьдесят, нетрудно посчитать, сколько времени уйдет на дорогу. Много. Очень много… Даже прогулочным шагом, они дойдут быстрее.
   В ноздрю попадает травина, я успеваю зажать рот, но чихнуть беззвучно не удается. Через секунду гремит еще один выстрел. Громко, аж заложило уши. На затылок осыпаются лепестки иван-чая. Метко бьет. С поля взлетают потревоженные птахи. «Если диарея застала вас врасплох…» Зря не дослушал рекламу. Кажется, застала…
   – Да они не там, Егорыч! Не пали зря.
   – Вроде шевельнулся кто-то…
   – Да это дрозд.
   Да, да! Это дрозд! Егорыч, не надо больше сюда стрелять!
   В любом случае выстрел придал мне новые силы. Никита таращит на меня глаза, словно рак, на хвост которого наехал трактор. Представляю его состояние. Ситуация даже на трезвую голову выглядит потешно, а уж после трех-четырех стаканов «Холодка»…
   Ров. С пол метра глубиной. На дне вода. Я скатываюсь сам, после стягиваю друга. Все, силы закончились. Вытащить Никитушку на другой берег я уже не смогу. Знал бы, что такое случиться, год ходил бы в тренажерный зал.
   Поднимается ветер. Я с надеждой смотрю на небо. Если луна сгинет за тучей, мы спасены. Вряд ли у них есть прожекторы.
   Спаси, земля русская!
   Туча наползает. Но слишком вяло. Прибавь, родная прибавь… Опять Стиви Уандер. «Я звоню, чтобы сказать, что люблю тебя».
   Шелест травы, тяжелый топот керзачей о землю. Все ближе и ближе к канаве. В двух шагах, в одном… Я уже вижу страшную тень. Затем черный силуэт с балясиной на фоне красиво мерцающих звезд. Это же оборотень! Натуральный вервольф! Вжимаюсь в ров, накрыв собой пытающегося вырваться Никиту. Еще секунда и хороший парень нас увидит, чтобы сказать, что любит. Вот так люди и пропадают без вести без особых на то причин. Иронический детектив.
   – Ну, чо там?
   – Вроде, не видать… Темень.
   Керзачи потопали обратно. Я поднимаю глаза к небу. Луны нет. Только звезды и прочие блеклые тела солнечной системы. Но радоваться рано. Крестьяне просто так не сдаются. Доносится доброе предложение поджечь траву и выкурить сволочей. Почему мы сволочи? Ну, не привезли водки, и то не по своей вине и что?… Ну, продайте машину, черт с ней, но убивать-то за что?
   Пока электорат ищет спички, надо принимать срочные меры по спасению агитационной бригады, иначе народ так и не узнает за кого голосовать. Я выбираюсь из канавы, за шиворот вытаскиваю Никитушку. Намокшая одежда усложняет задачу, но я справляюсь. Через минут десять хватаюсь за березку. Все, мы в лесу. Пусть поджигают.
   Но, похоже, крестьяне уже отказались от своей затеи, вернулись в клуб и продолжили банкет. Лишь Егорыч с ружьем некоторое время постоял на краю поля, затем пальнул для очистки совести в нашу сторону и скрылся из виду.
   Заряд пролетел мимо… Но рядом.
   Я извлек кляп из глотки моего несчастного друга. Минут пять он тяжело пыхтел, выплевывая слюну, после чего его постигла та же участь, что и меня. Рефлекс. Я из вежливости отвернулся. Закончив с очищением организма, он поднял ясны очи и поинтересовался:
   – Ты чо?
   Я, как мог, не боясь показаться смешным, обрисовал ситуацию. С машиной, балясиной, поисками и кляпом.
   – По-моему, ты бухой в жопу, – прокомментировал мой рассказ Никита, пытаясь подняться на ноги, – да мы с Валеркой на соседних койках два года вшей кормили…
   – Не пьянее некоторых.
   – Пошли в клуб, разберемся.
   Напарник сделал два нетвердых шага в сторону поля и заорал:
   – Валерыч!… Я тут!
   Ответом был залп из винтовки. Посыпались с березоньки листочки. Не ушел, значит, Егорыч. Притаился в засаде. Ночной дозор.
   Я прыгнул на Никиту и вновь накрыл своей впалой грудью и яростно прошептал.
   – Ну что, убедился?
   – Чего, правда, что ли замочить хотят?
   – Нет, я за грибочками в лес сорвался. Сейчас, говорят, белые идут.
   С пол часа мы сидели на поваленной березе и очухивались, подкармливая собственной кровушкой злых комаров. Можно, конечно, было очухиваться и до утра, но в таком случае, смерть от пневмонии или потери крови нам обеспечена. А еще неизвестно, что лучше, от пневмонии или балясины. В легких рубашках, к тому же мокрых, в ночном сентябрьском лесу мы продержимся от силы до первых петухов, при условии, что будем активно заниматься физической культурой. Здесь не Норвегия, теплых биотуалетов не отыщем.
   – А, может, они эти, как их – сатанисты? – делает предположение мой друг, – в жертву нас хотели принести?
   – Из Запорья они, – раздраженно отвечаю я, – это многое объясняет. В башках запор… Надо где-то согреться. И переночевать. Шмотки в машине. Вместе с палаткой. Машина у клуба. В клубе народ.
   – Не надо машины, – Никита окончательно протрезвел и ситуацию контролировал, – помнишь первый дом, где я про Валерку спрашивал?
   – Ну?
   – Там нормальный дедок живет. Попросимся переночевать. Должен пустить.
   – Думаешь?
   – Договоримся. Пошли.
   – Через деревню пойдем?
   – Опасно. Засекут еще. В обход, по берегу реки. Не заблудимся. Тут рядом.
   Я согласно кивнул и поднялся с березы.
   Во время похода ничего особо примечательного не случилось, если не считать, что Никита, пытаясь справить малую нужду и поскользнувшись на траве, загремел с крутого берега в реку, но быстро выплыл. Ибо, как я упоминал, воды в речке не имелось.
   Зайдя в знакомый двор, Никита постучал в дверь избушки.
   – Кто там?
   – Бать, это мы, агитаторы. Пусти переночевать. Замерзаем.
   Стук моих зубов подтверждал сказанное. Дверь скрипнула, свет керосиновой лампы ударил в наши физиономии.
   – Заходьте, сыночки…
   Не дожидаясь второго приглашения, мы нырнули в дом и последовали за хозяином.
   Дом был протоплен, есть надежда избежать холодной смерти. Распахнув дверь в большую комнату, дедок осветил лампой засланную тахту.
   – Здеся легайте. Я на веранду пойду. А то там холодно, не ровен час простудитесь, а мне не привыкать. Печку раз в неделю топлю, с дровами беда. Замерзните, я еще одеяло дам.
   – Спасибо, батя, – поблагодарил Никита, – будешь в Питере, я тебя тоже пущу.
   Хоть месяц живи.
   – Может, покушать хотите? У меня капуста есть.
   – Нет, не хотим. Уже перекусили. Только не говори никому, что мы здесь, если вдруг спрашивать будут.
   Добрый дедок кивнул и исчез вместе с лампой. На ощупь, словно два слепых крота, мы добрались до тахты, скинули мокрую одежду и спрятались под одеяло. Никита через пару минут безмятежно захрапел, а я долго лежал с открытыми глазами, вспоминая красоты и чудеса русской глубинки. Всего сто верст от центра, а словно на другой планете. «Край родной, навек любимый, где найдешь еще такой»? Нигде.
 
   Проснулись мы не по собственной воле. А благодаря истерическим воплям гостеприимного хозяина. Раскрыв левый глаз я зафиксировал дедка возле тахты с гримасой праведного гнева на старческом лице. Раскрыв правый, засек вилы в грубых и натруженных руках. Садовый инвентарь был нацелен точно в мой незащищенный портрет. По правде говоря, после ночного радужного приема я рассчитывал увидеть чашечку кофе на подносе, на худой конец чая, но никак ни вилы. Перевожу взгляд на лежащего у стенки Никиту. Похоже, он тоже готовился к чаю.
   – Вы кто такие?!
   – Э, э, батя, погоди, – я прикрываю ладонью лоб, – мы агитаторы. Из Питера.
   – Какой я тебе батя?! Ослеп, что ли?
   Я не ослеп, но чем не понравился «батя» пока не пойму.
   – Папаша, спокойно, – подал голос Никита, – вилами не размахивай так, еще в глаз попадешь.
   – Вы что ж, сволочи, сговорились? Я хоть и баба, а оскорблять себя не дам!
   …Баба. Надо же. Точно баба. Как я не заметил подол, торчащий из-под пиджака? А ночью на «батю» отзывалось. И не обижалось.
   Мы с Никитой переглядываемся. Фантастика. Нет. Психологический триллер. Грозные вилы взмывают вверх.
   – Да постой ты! Сам же нас пустил!
   – Пустила, – поправляю я.
   – Да! Ложитесь, пожалуйста, я на веранду пойду. Капустой еще угощал!
   Угощала…
   – Какую еще веранду! У меня и веранды нет! А ну, убирайтесь, пока не запорола!
   Да они тут все сумасшедшие!
   Не дожидаясь атаки, мы вскакиваем из-под одеяла, хватаем ботинки и одежду, бережно развешенную возле печки.
   – Гляди, мать, ты и одежду нам просушила!
   – Пошли вон!
   Отступая, я мельком осматриваю помещение, вдруг что забыли. Простынки и наволочки на тахте грязно-серого цвета, словно покрытый автомобильной копотью снег. И испачкали их явно не мы. Бельишко просто не стирали лет десять. Еще мой наблюдательный глаз замечает россыпь пустых пузырьков из-под знакомого «Холодка» и выцветшую фотографию молодой симпатичной женщины на стене…
 
   На улице свежо. До мурашек. Время восемь утра. Башка потрескивает, во рту пожар, в башке сумбур.
   – Глянь, Паш, а веранды точно нет. Где ж этот трансвестит ночевал?
   – Да хоть в конуре собачьей. Меня это меньше всего волнует. Что делать будем?
   – К машине пойдем.
   – А вдруг, они не угомонились?
   – У тебя есть другие варианты? Не пешком же в Питер чесать.
   Машину, я вообще-то увидеть не надеюсь. Продать-то ее, вряд ли продали, но балясинами отрехтовать и с обрыва столкнуть могли запросто.
   Обходным путем мы больше не идем. Смело двигаемся к цели по главной улице быстрым шагом. Никакой враждебности, кроме жидкого тявканья дворняг не встречаем. Никита грозится набить фронтовому другу морду.
   – Черт! – неожиданно он хлопает себя по карманам, – я, кажись, ключи от тачки посеял! Только этого не хватало!
   – А она закрыта?
   – Конечно… Если в клубе обронил, есть надежда, а если в лесу… Жопа.
   – А запасные есть?
   – Не знаю. Наверно. Батя запасливый.
   – Можно без ключа завести. Провода замкнуть.
   Из-за поворота показался клуб. Я б сказал, ночной клуб. Шоу там посерьезней, чем в заведениях на Невском. Стриптиз отдыхает. На всякий случай я поднимаю валяющееся бесхозное полено.
   Машина на месте. Без следов насилия. Никита облегчается. В эмоциональном смысле. Подойдя, дернул за ручку двери. Заперто. Придется курочить замок.
   – Давай у сортира поищем, – предложил я.
   Никита молча кивнул. Обогнув клуб, из двери которого, будто изо рта пьяницы несет ядреным перегаром, мы замерли, как спринтеры перед стартом. На заднем дворе однополчанин Валера вместе с именинником поднимали с травы по балясине. Тут же, скрутившись калачиком лежал уставший Трезор. Мой озноб мгновенно исчез. Повинуясь инстинкту сохранения жизни, я поднял полено и сделал шаг назад, намереваясь рвануть к лесу, но тут увидел, что наши друзья спокойно, без признаков агрессии, и самое интересное, похмелья вставляют балясину в перила.
   – В следующий раз Димку заставим чинить, – недовольно пробасил именинник.
   – Он божится, что не ломал.
   – А кто же? Не само ж оно…
   Пока мы обдумываем линию поведения, Валера нагибается за жердью от забора и тут замечает нас. Лицо со шрамом озаряется такой обезоруживающей улыбкой, что желание набить его пропадает само собой.
   – Му-жи-ки… Паш, а ты чо с поленом?…
   Бросив жердь, он по очереди обнимает нас.
   – Куда ж вы вчера пропали? Мы вас так искали, так искали…
   Что верно, то верно. Искали.
   – А ты сам не помнишь? – холодно вопрошает Никита.
   – Почему не помню? Помню… Сидели за столом, трепались, после Пашка в гальюн отвалил, ты следом. Мы сидели, сидели, потом искать пошли. Переволновались. Вдруг, что стряслось? Тут волки пошаливают. Вот, у Михалыча спросите.
   – Точно. Двух овец задрали, – соглашается именинник.
   – А потом?
   – А чего потом? Еще посидели немного, да разошлись. Где вы-то ночевали?
   Судя по интонации и жестикуляции, Валера говорит правду и ничего, кроме правды.
   – В крайнем доме. С той стороны, – отвечаю я.
   – У Таньки, что ли? – недоверчиво уточняет однополчанин, – и как она вас пустила? Ее как-то обокрали, так она теперь чужаков вилами встречает. А чтоб на ночлег оставить?… Не иначе, приглянулись вы ей.
   – Очень.
   – А чего с нами не остались? Так хорошо сидели.
   Никита вкратце объяснил причину нашего ухода.
   – Убить хотели??? Вас?!!! – вытаращив глаза, переспросил Валерыч, – да вы, мужики совсем. Приняли, что ли с утра?
   – Трезвее младенца. Вон, балясиной, – кивнул я на перила, – а потом из ружья.
   Егорыч ваш полоумный.
   Валера растерянно посмотрел на забор, потом на именинника.
   – Не наговаривайте напраслины, – обижается Михалыч, – что мы, идиоты, по вашему? Кому б мы здесь машину продали, сами посудите? Денег ни у кого нет. А Егорыч мужик тихий, не то, что из ружья, из рогатки никогда не стрелял. Вы, ребят, сами, небось, малость перебрали и сочиняете.
   – Такого не сочинить.
   – А тогда и тем более быть не могло.
   И здесь с логикой полный порядок. Балясиной не пробьешь. Просыпается Трезор и, виляя хвостом, подбегает к нам. Я поднимаю полено.
   – Не боись, он ласковый. Не тронет…С тебя, Никита, кстати, приходится, – лукаво улыбнулся Валерыч.
   – За что еще?
   Друг полез в карман и достал ключи от машины.
   – У гальюна валялись. Хорошо, Михалыч заметил.
   Валера вернул ключи Никите.
   – Вы скоро назад-то?
   – Сейчас. Еще две деревни по плану.
   – Жаль… А то б остались на пару деньков. Когда еще отдохнуть придется? У меня дом большой, места хватит. В баньке попаримся. Вечером, обратно, в клубе с мужиками. Посидим, поболтаем… Оставайтесь, а?

***

   Пока наша «шестерка» не скрылась за поворотом, Валера и Николай Михайлович, улыбаясь, махали нам вслед.
   – Ни чего ж себе, корпоративная вечеринка… Дают фермеры.
   – Да-а-а, хорошо иметь домик в деревне. Слушай, Павлон, они действительно ничего не помнят? Или прикидываются?
   – Попей пару лет стеклоочистителя, узнаешь. Массовые галлюцинации или коллективная белая горячка.
   – Разве такое бывает?
   – Бывает, я читал. Да и по телеку как-то показывали. Кроме детей, все население страдает.
   – А она не заразная? – Никита опасливо косится на меня.
   – Когда снова выпьем, узнаем. Но, надеюсь, нет. В любом случае тебя я убивать не стану.
   – Валерку жалко. Мужик то неплохой. В армии мне во всем помогал.
   – Они все неплохие… Наверно.
   – Да уж, иронический детектив… Расскажи, никто не поверит, – Никита тяжело вздыхает, – как писал мой любимый Марк Твен – сокровенный источник юмора не радость, а горе. На небесах юмора нет.
   Он притормаживает, достает из бардачка книгу, вырывает страницу и протирает запотевшее стекло. После разворачивает машину.
   – Ты куда? Следующая деревня прямо.
   – Думаешь, там пьют что-то другое? Или считаешь, во всем виновато полнолуние?…Черт с этими баксами. Жизнь дороже.
 
   За окнами машины, словно вытканные на огромном ковре, мелькали родные деревенские просторы.