Кивинов Андрей Владимирович. Рокировка

Андрей Кивинов
Рокировка

   – Алло! Квартира Дубовицких?.. Это из милиции беспокоят. Криминальной. Дочка дома?.. Так, срочно пусть приходит, мы без неё возбудиться не можем…
   Ради Бога, не подумайте ничего плохого о Георгии, который не может возбудиться… Это он по запарке ляпнул, на автомате. На нашем ментовском жаргоне слово «возбудиться» означает всего лишь «возбудить уголовное дело», а не всякие там глупости. Но в семье Дубовицких, понятная история, таких тонкостей не знают, поэтому я представляю, что сейчас происходит на том конце провода. Вы поставьте себя на их место. «Доченька, тебя в милицию вызывают». – «Зачем, мама?»… Далее по тексту.
   – Прямо сейчас пусть подходит… Бегом. Нам ещё закрепиться надо… Жду. Седьмой кабинет.
   «Закрепиться» – это процессуально оформить собранные улики…
   – Какой все-таки у нас народ бестолковый. – Жора бросает трубку на аппарат. – Зачем? Почему? Сказано – бегом, значит, так надо.
   – Прибежит?
   – Обещала… В конце концов, она хочет получить свои цацки или нет?
   – Наверно хочет, иначе б не заявляла.
   Три дня назад младшую Дубовицкую огорчили в родной подворотне.
   Возвращалась Натали с институтской дискотеки поздней ночью по тёмной-претемной улице, когда силы зла царствуют беспредельно, и прицепился к ней кавалер дракуловской наружности со стойким выхлопом водки сомнительного происхождения. Да ещё с ножиком в трясущейся руке. Типа, одолжи на такси, до дома добраться. По-хорошему. Что тут поделаешь? Пришлось сдать кавалеру тридцать рублей бумагой, пятёрку мелочью, пару колец, серёжки, студенческий билет, паспорт и льготный проездной. Губная помада, пудра, средство предохранения, а также девичья честь молодого человека не заинтересовали. Натали, вернувшись в отчий дом, поведала страшную правду, и на семейном совете было решено обратиться в берегущие органы. Не столько из-за золота, сколько из-за паспорта.
   На паспорте кавалер сегодня и спалился. Не понравился он чем-то постовому в метро, слишком долго не мог в щель жетончиком попасть. Что в разгар операции «Вихрь-антитеррор» крайне подозрительно. Постовой кавалера за воротник и в пикет. Вежливо, согласно уставу потребовал мандат. Кавалер развёл руки, и в этот момент его обыскали. И достали из широких штанин краснокожую паспортину Натали Дубовицкой.
   – Твоя?
   – Не моя.
   – А чья?
   – Нашёл.
   – Хорошо, приляг в угол, мы сейчас.
   Дальнейшую, техническую сторону вопроса опускаю. Уже час спустя кавалер сидел в кабинете Георгия и красочно рассказывал, как ему улыбнулось найти паспорт несчастной Натали.
   – Ты прикинь, командир, я с утречка тяжёлый был, дай, думаю, по парку пробегусь. Пару километров. Типа, кросс, ну в смысле – трусцой. Растрясусь. Говорят, помогает. А потом в баньку схожу, веничком помашу. Ну, бегу, короче, уже обратно, вдруг – глядь, в траве что-то краснеется. А я грибник прирождённый, глаз намётан. Думаю, может подосиновик? Они как раз сейчас пошли. Крепкие, с большой шляпкой. Во, такие! Ну, притормозил, зарулил в траву. А это ксива, ой, виноват – паспорт бабский. Обронила, должно быть, девчонка, ну, в смысле потеряла. А может, чего и похуже… Я, ясен перец, подобрал. Документ все-таки. Вернуть надо. Сунул в карман да закрутился с делами, забыл про него… Вы позвоните ей, в натуре. Человек волнуется, переживает… А менту из метро, в смысле – сержанту, я этого так не оставлю. Ты сначала разберись, что к чему, а потом по печёнке стучи. Вы позвоните, позвоните девчонке…
   – Подосиновик, говоришь?..
   Последующие события также носили весьма традиционный характер. Мы обустроили кавалера в трехметровую камеру, где он, как выяснилось, бывал не впервой, и, захватив Укушенного, отправились на обед. Нас с Жорой накормили за деньги, Укушенного бесплатно. Он стал понтовать – типа, «я у столовки крыша», но мы-то знаем, что Борька крутит амуры с кассиршей, причём в самых низменных, меркантильных целях. Чтоб за обеды не платить. Но дальше обедов дело пока не доходит, у Бориса страшно ревнивая жена, и Укушенный не рискует.
   Вернувшись, забрали из камеры специально обученного человека, предусмотрительно посаженного туда вместе со Шкря-биным. Наша справка: Шкрябин тот самый кавалер, нашедший паспорт Дубовицкой. Специально обученный человек – тот самый, кто должен разведать, сколько ещё паспортов находил в последнее время Шкрябин. Человек тайно работает на Георгия, но об этом знает весь отдел.
   Наши опасения подтвердились, паспортов мсье Шкрябин находил изрядно, все, в основном, после принятия тонизирующих напитков. Зоркость увеличивается многократно, собирай паспорта, не хочу. Но самое главное, попросил кавалер срочно позвонить домой старшему брату. Чтоб тот безотлагательно избавился от мешка анаши и пистолета системы «вальтер», незаконно хранящихся на балконе. И то и другое было нелегально приобретено у преступного элемента микрорайона. Брат держит в округе мазу, ствол хорош для поддержания форса, анаша для спекуляции. Младший Шкрябин наркотой не балуется, предпочитая водку – традиционный русский напиток.
   – Молодец, – пожал руку своему человеку Георгий, – понадобишься снова, позвоню.
   – А деньги? – справедливо напоминает человек.
   – Какие деньги? – не менее справедливо удивляется Жора. – Борьба с преступностью – почётный долг и обязанность каждого сознательного гражданина. Ты разве хочешь, чтоб твою дочку опустили в подъезде? Или на твою тёщу напал маньяк? Между прочим, в Америке наиболее достойные граждане рисуют на стене глаз. Это значит, что человек добровольно помогает полиции. К этому должны стремиться и мы, коли хотим стать цивилизованным государством. Ступай с Богом.
   Жоре пора читать лекции в Академии МВД. Но, с другой стороны, не объяснять же человеку, что в этом месяце опять не дали денег на оперативные расходы.
   После его ухода Георгий позвонил в следственный отдел и вызвал дежурного следователя, а затем Дубовицкую, без которой нельзя «возбудиться».
   Пока следователь не приехал, мы, по обыкновению, спорим с Георгием о насущном.
   – Ты откуда про Америку знаешь?
   – В кино видел.
   – У нас бы за такой знак дом сожгли. Или взорвали.
   – Менталитет, – разводит руки Георгий. – Моя бабка после войны под Брянском жила, в деревне. Время, сам понимаешь, тяжёлое. У бабки корова была тощая, еле ходила, но молоко давала. Бабка её не резала, берегла. А тут в деревне пожар приключился. Все дома сгорели, кроме бабкиной избы. Она на отшибе стояла. Вся деревня, считай, на улице осталась, под открытым небом. А у кого ещё и скотина сгорела, куры там всякие. Бабка говорит, давайте, хоть детей ко мне в избу. Пока не отстроитесь. У меня и корова, молоком их поить. Собрались деревенские на сходняк, почесали темечко и решили – не фига! Не справедливо это – у нас все сгорело, а у тебя, Екатерина, цело. Надо, чтоб у всех одинаково. Чтоб, не обидно никому!
   – И чего?
   – И того! Обложили бабкину избу сеном и подпалили. Вместе с коровой. Мне бабка потом рассказывала, тридцать лет прошло, а в ушах до сих пор коровий плач стоит…
   – Хм… Менталитет.
   – Ладно, хватит о грустном. Слыхал, нам какой-то спонсор новую тачку собирается подарить?
   – Кому это, нам?
   – Нам, операм. Думаю, его скоро посадят.
   – С чего ты взял?
   – Я давно заметил, как кто начинает подарки ментам дарить, дело пахнет жареным. Помяни моё слово, этот тоже не сегодня-завтра приземлится.
   – Да это, пожалуйста. Лишь бы машину успел презентовать, пока не конфискуют…
   Так, в разговорах пролетел час рабочего времени, в ходе которого, между прочим, мы не только трепались языками, но и писали крайне необходимые нашему делу бумаги.
   Прибыл вызванный Георгием следователь по фамилии Запеканкин, сутулый молодой человек с тяжёлым взглядом. И с остаточными явлениями, как говорят наши друзья гибэдэдэшники. Мы на явления внимания не обращаем, с кем не случается, главное, чтоб человек был хороший – допросил бы всех, кого надо, произвёл опознание, выписал бы постановление на обыск у Шкрябина, а последнего переместил из нашей маленькой уютной камеры в большую – неуютную. То есть отправил бы глазастого грибника в тюрьму. Пускай лучше там грибы собирает.
   Запеканкин, заняв Жорин стол, требует бутылку пива и материал. Второе было предоставлено тут же, за первым отправили участкового Васю Рогова, вручив мой личный червонец. Увы, ничего не поделать. Со следователем надо дружить, даже ценой материальных и моральных потерь. Чтоб все сделал правильно. Запеканкин пролистал материал, потёр влажный лоб и велел пригласить потерпевшую Натали, уже сидевшую в коридоре. Допрашивать её он решил с глазу на глаз, поэтому приходится перебраться ко мне. Допрос длится полторы минуты, мы даже не успеваем присесть и расслабиться.
   – Увы, господа, здесь нет состава преступления. – Запеканкин поднимается из-за стола и шлёпает материалом о Жорин потёртый стол. – Могли бы и сами разобраться.
   – Как это нет?! – хором удивляемся мы.
   – Что попросили у Дубовицкой? Бабок на такси. В долг. В чистейшем виде гражданско-правовые отношения. Никто не заставлял её давать. Отказалась бы, и никаких проблем. А если даёшь – бери расписку.
   – Ты чего, сбрендил?! – взрывается Георгий. – К тебе в час ночи подвалит такой Шкрябин с приблудой в руках и попросит в долг. Ты расписку с него будешь брать? Вытряхнешь все из карманов и копыта унесёшь…
   – Во-первых, у меня есть пистолет, во-вторых, с чего ты взял, что это Шкрябин? Он разве признался?
   – А на хрена нам его признание?! Сделай опознание, выпиши постановление наобыск. И пускай себе дальше молчит на здоровье! Доказухи с головой хватит!
   – Вот только не надо меня учить. Сам разберусь. – Запеканкину тяжело дышать, его терзает дедушка-«сушняк». – А здесь нет состава.
   Мы с Жорой в замешательстве, хотя и не удивлены. И не поймай постовой Шкрябина, рассуждали бы, наверное, как Запеканкин. И даже наверняка скинули бы материал в архив. (Стыдно, а что делать? Показатели!) Но… Шкрябин пойман. Горе побеждённым. У следователя же своя причина не видеть состава. Батюшка-«отходняк» и матушка-лень.
   – Погоди, погоди, – Жора сажает поднявшегося из-за стола Запеканкина на место, – давай разберёмся.
   Появляется гонец Рогов, ставит бутылку пива и молча удаляется.
   Обиделся, наверно. Понять можно. Он что, халдей? Запеканкин, облегчённо вздохнув, хватает бутылку, открывает её отработанным ударом о стол и опорожняет за два глотка. На щеках мгновенно зажигается морозный румянец, в глазах – интерес к жизни. Он вновь берет материал и ещё раз читает заявление Дубовицкой.
   – Правильно, – одобряет Георгий, – ты ещё разок посмотри. Не спеша. С «кондачка» тут нельзя решать.
   – Нет, это несерьёзно. – Запеканкин опять отталкивает материал, дышит на свою печатку и полирует её об обшлаг пиджака. Пиджак хорош, цвета молодой травы, наверняка из бутика. Печатка тоже неплоха.
   – Что несерьёзно?
   – Да все! Любой адвокат развалит это в два счета. Шкрябин заявит, что деньги хотел вернуть, паспорт с адресом у него был… Никакой судебной перспективы.
   – Но ты-то не адвокат! Пусть они что угодно заявляют! Хоть про борьбу за свободу слова! Ты, главное, работай!
   Работать Запеканкину явно не интересно. Да, не повезло нам сегодня со следаком. Между прочим, ходят в наших узких кругах про него разные непотребные слухи. Мол, такие, как он, позорят органы. И вовсе не потому, что страдают остаточными явлениями. Вон Вася Рогов тоже страдает, но он нас не позорит. Нет у Васи ни печатки, ни костюма из бутика, ни прочих атрибутов злоупотребления служебным положением. Хотя Василий в органах подольше Запеканкина.
   – Знаешь, как спортсмены говорят? – спрашивает следственный работник, ставя пустую бутылку под стол. – Нет допинга, нет победы.
   – И какого тебе надо допинга? – слёту понимает намёк Георгий.
   – Ну… – мычит Запеканкин, задумчиво глядя в потолок, – поэффективней. Чтоб работалось с огоньком.
   – Водка? Коньяк? – по-деловому уточняет коллега.
   – И того, и другого, – кивает сутулый Винни-Пух.
   – Ладно… Сейчас решим…
   Жора кивком зовёт меня, и мы выходим в коридор, где на лавочке сидит Дубовицкая в ожидании решения высокого жюри.
   – У тебя бабки есть? – шепчет Георгий.
   – Ты серьёзно хочешь поить этого педального коня?
   – А что делать? Сам же видел! И приказать работать нельзя – он независимое лицо.
   – Я бы сказал – рожа.
   – Нам от этого не легче… Сейчас раз вернётся и укатит спать. И что, я перед Шкрябиным утереться должен? Да завтра над нами все блатные в районе ржать будут. А Дубовицкая решит, что мы на лапу взяли…
   – Может, и так, Жор, – соглашаюсь я, – только налички у меня все равно нет. Последний червонец ушёл на пиво.
   Я раскрываю бумажник и демонстрирую денежный вакуум.
   – А фиг ли голову морочишь?! – Жора оглядывается по сторонам и замечает скучающую Дубовицкую. – О! Сейчас!
   Блин, неужели он собрался клянчить у потерпевшей Натали? Она и так уже потерпела.
   Георгий решительно подходит к Дубовицкой и без тени смущения жёстко спрашивает.
   – У тебя деньги есть?
   – Да… Сто рублей… Мама оставила на продукты…
   Натали встаёт со скамеечки и начинает мять в руках свой ридикюль.
   – Давай! – ещё жёстче требует коллега, протягивая руку. На лице ни тени смущения.
   – Да, пожалуйста, – Дубовицкая покорно извлекает из ридикюля пару полтинников и кладёт их на Жорину ладонь, – а зачем вам?
   – Следственный эксперимент. Все вернём, – чеканит металлом Георгий, направляясь от потерпевшей ко мне.
   – Сдурел? – шепчу я. – Что о нас подумают? А если Запеканкин сейчас бабу попросит?
   – Сделаем, – уверенно отвечает Георгий, украдкой взглянув на Дубовицкую, – значит, так. Возьми водчонки за сороковник и конины на остальное. В голубом ларьке бери.
   – Там же палёное все!
   – Палёное везде, но эти хоть воду очищают фильтром.
   Жора суёт деньги в мой нагрудный карман и скрывается за дверью своего кабинета. Я иду в дежурку. Вася укатил на заявку. Черт, придётся идти самому. Хорошо, нет дождя.
   У ларька небольшая очередь. Передо мной спившийся тип, по всем приметам не имеющий постоянного места жительства и работы. Говоря проще – синяк. Синее, наверно, не бывает. Он изрядно пьян, но стоит на ногах без посторонней помощи. Когда ветер дует в мою сторону, я ловлю запах помойки и мочи. Освежающий спрей. У бедняги, похоже, те же проблемы, что и у нашего следователя. Ломает. Наконец он подходит к окошку, нагибается и бормочет.
   – Здорово, Рит… В долг продай. «Малька». Завтра занесу, клянусь. Ты ж меня знаешь. Подыхаю.
   Продавец Рита понимающе вздыхает и достаёт с полки разорванную коробку из-под «Ротманса», на которой я замечаю какой-то список.
   – Ты у меня кто? – спрашивает она, глядя на сей необычный документ.
   – Во, – мужик тычет грязным, треснувшим ногтем в список должников, – Ричард…
   Ох, мамочки! Аристократия сраная!.. Ричард! Львиная Печень. Если он Ричард, то я – герцог Эдинбургский! А Жора – принц Чарльз!
   Ричард оборачивается и, прищурив левый глаз, интересуется:
   – Рубликом не богат?
   – Не богат.
   – Но хоть курс знаешь?..
   Поход в ларёк отнял у меня двадцать минут рабочего времени.
   Дубовицкая на боевом посту. Я не захватил пакет, и она провожает бутылки подозрительным взглядом. Через пару минут Запеканкин вызывает её на повторный допрос. Работа закипела. Кипятком.
   Остывать кипяток начал через полчаса. Именно столько ушло на полное растворение первой бутылки в крови Запеканкина. Начал он с коньяка, в смысле с того напитка, на этикетке которого написано «коньяк». Жора не смог уговорить следователя закончить допрос потерпевшей на светлую голову. В результате тот четырежды спросил у Дубовицкой, замужем ли она и трижды – сколько раз? Натали покорно отвечала, ибо стоящий рядом со следователем Георгий кивал и строго говорил: «Так надо». Протокол, слава Богу, более-менее соответствовал действительности, хотя почерк у Запеканкина к финалу сошёл на нет. Натали подписалась, и Георгий отправил её в коридор ждать опознания. Натали поклялась указать на обидчика, утверждая, что запомнила гада на всю жизнь. К слову сказать, мы с напарником твёрдо отказались от предложения следователя «по граммулечке», оказавшись в роли пассивных пьяниц. Этот термин придуман лично мной. Ведь есть же пассивные курильщики, вынужденные нюхать чужой дым. Так почему не может быть пассивных пьяниц, вынужденных смотреть на чужое возлияние? И то, и другое вредно для здорового организма.
   После допроса Запеканкин разбавляет коньяк водкой, в смысле тем напитком, на этикетке которого написано «водка». Занюхивает это дело Жориным силикатным клеем и велит вызвать Шкрябина, обещая его мгновенно расколоть. «В шесть секунд, конкретно, в шесть секунд…» Я привожу из камеры разбойника и сажаю его перед следователем.
   – Ты меня знаешь? – издалека заходит Запеканкин.
   – Нет, – честно отвечает Шкрябин.
   – Значит, ты меня скоро узнаешь, – заверяет независимое процессуальное лицо и с грохотом роняет это самое лицо на стол.
   – Следователь хочет сказать, – подхватывает знамя Георгий, – что если ты не признаешься, он тебя арестует.
   – А если признаюсь?
   – Тоже арестует. Но мы будем тебя уважать.
   – Я не признаюсь. Ничего не знаю, паспорт нашёл. Требую адвоката,
   – Хозяин – барин.
   Георгий быстро записывает показания в протокол, даёт расписаться Шкрябину и уводит его обратно в камеру. Вернувшись, будит следователя. Тот тоже расписывается в протоколе и, выпив ещё водки, уходит в астрал. Но глаз при этом не закрывает. Опыт.
   Опознание Георгий проводит сам под придирчивым взглядом Запеканкина, хоть взгляд и упёрся в одну точку. Притаскивает понятых, подсадных, объясняет суть, представляет следователя. Натали, как и обещала, признает в Шкрябине кавалера, отнявшего у неё последнее, и в присутствии, понятых обзывает того козлом. Шкрябин не возражает, лишь пожимает плечами. Жора благодарит потерпевшую и отправляет её к маме.
   – Простите… А это… Сто рублей.
   – Вас вызовут.
   В принципе, основное сделано. Осталось выписать постановление о задержании Шкрябина на трое суток и провести обыск. Для которого тоже надо постановления от Запеканкина. Конечно, можно и без оного. Внагляк выставить калитку и изъять наркоту с оружием. Но если есть возможность выставить ту же калитку по закону, за который мы глотку перегрызём, зачем же беспредельничать? Георгий лезет в «дипломат» Запеканкина за бланками постановлений. Залезть не успевает, следователь выходит из астрала.
   – Ну, чего, опознавать будем? Или я поехал.
   Сложно ответить на такой неожиданный вопрос. Но Георгия никто ещё не заставал врасплох.
   – Так – уже! Вот протокол. Ты, брат, устал, наверно. Во, даже расписаться забыл.
   Запеканкин с полминуты молча смотрит на протокол, затем берет ручку и расписывается.
   – Я все помню, не надо мне тут, – привычным движением он вновь полирует печатку, – что дальше? Ещё есть свидетели?
   – Ещё есть постовые из метро, но их можно и после допросить. Ты, главное, «соточку»^[1] выпиши. И постановление на обыск.
   – Водка осталась?
   – Немного.
   – Давай.
   Ну он и жрать! Я б от такой дозы тихо бы скончался, не приходя в сознание. А этот ничего. Даже гайку полирует. И думаю, это не предел. Ещё столько же поместится запросто.
   – Кого задерживать? – спрашивает Запеканкин, швыряя пустую бутылку в свой «дипломат».
   – Ну не меня же, – улыбается Георгий, – вон, Шкрябина.
   – Сам знаю, – обиженно бросает следователь и начинает заваливаться на бок.
   Дьявол, лишь бы успел закорючку свою поставить… Успевает. И даже чего-то начертать в бланке. Жора поддерживает его, подставляя плечо.
   – Теперь обыск. – Жора подсовывает бланк. С Запеканкиным вот-вот приключится полный астрал, и придётся ломать дверь Шкрябину без законного прикрытия.
   – Адрес?
   – Да, пожалуйста. – Жора кладёт перед независимым лицом протокол с данными Шкрябина. Н-да… При других обстоятельствах Георгий выставил бы лицо за порог, но сейчас вынужден стелиться, походя на услужливого официанта в валютном кабаке.
   В последние секунды непотерянного сознания Запеканкин переписывает адрес, ставит автограф и выходит из игры. Ну и ладно. Дело сделано. Санкционировать постановление у прокурора вовсе не обязательно, как почему-то думают обыватели. В неотложных случаях позволительно сначала обыскать, а потом ставить в известность прокурора. А у нас сегодня, как, впрочем, и всегда, исключительно неотложный случай.
   Мы переносим следователя на диван и решаем, что с ним делать. Вряд ли он сможет сегодня продолжать борьбу с преступностью, поэтому самый разумный выход – отправить его до дому, до хаты. Завтра у него снова будет тяжёлый день, голова ведь живая, ей больно. Георгий договаривается с водителем «уазика» доставить Запеканкина к месту постоянного проживания, несмотря на бурные протесты первого («У меня не такси, на бензин гони!»). Договорился, пообещав взамен старую автомагнитолу, изъятую у какого-то пацана. Следователь отбывает. Попутного ветра…
   Георгий идёт к Шкрябину и объявляет, что тот задержан следователем на трое суток. С последующим арестом. Шкрябин обижается на несправедливость. «Чтоб я ещё раз чужое подобрал… Вот и помогай людям». Ну здесь уже обижайся – не обижайся, а пятилеточку в активе имеешь. А то и больше. Ведь ещё обыск впереди. Глядишь, помимо анаши, пару-тройку паспортов найдём.
   Кстати, об обыске. Можно поехать прямо сейчас, но Жора позвонил в адрес и выяснил, что дома у Шкрябина никого нет. А без хозяев лучше обыск не проводить, потом обвинят черт знает в чем. Разумней всего нагрянуть ночью, человек расслаблен, плохо соображает и, главное, наверняка дома.
   Самое обидное – эту идею предложил я. Жора одобрил, после чего, вдруг посмотрел на меня взглядом калеки на перекрёстке и заявил, что он сегодня ночью не может. Хотя и очень хочет. Приглашён, дескать, в ресторан. На юбилей тётушки и дядюшки. Серебряная свадьба. Или золотая.
   – Ну, и какие проблемы, Жор? Отгуляешь, и на обыск!
   – Да ты чего, Андрюхин?! Какой обыск после кабака? Сам посуди?
   – А ты не пей!
   – Тётушка не поймёт… А тем более дядюшка. Да ладно тебе! Сделай за меня, в следующий раз я отработаю.
   Нормальный подход, да? Георгий будет тосты поднимать, плясы плясать, а я вместо него двери ломать и анашу искать. Славно!.. Пока я рассуждаю на эту тему, напарник суёт мне в руку постановление на обыск и скрывается из виду. «Мне ещё костюм отпаривать!..» Ну и что прикажите делать?
   В ночь по отделу дежурит Укушенный, но полагаться на него нельзя, случись ночью что посерьёзней, ни на какой обыск он не поедет. А оставлять процедуру на завтра опасно, брат Шкрябина, учуяв неладное, сразу выкинет запрещённое имущество с балкона. Эх… Непременно сделаю укор своим родителям, что воспитали меня слишком хорошим. Другой бы на моем месте свернул бы из постановления журавлика и запустил в форточку… Я же машу рукой и, не дождавшись окончания рабочего дня, отправляюсь домой. Чтоб бодрым и выспавшимся вернуться обратно к станку ровно в полночь.
   Возвращаюсь я чуть позже, общественный транспорт свои функции в это время суток исполняет бездарно. Укушенный дежурит в кабинете вместе с женой Лидой. Жена, как я упоминал, жутко ревнивая и на ночные дежурства Бориску одного не отпускает. Тем более что познакомились супруги как раз на дежурстве. Скучал год назад Укушенный в отделе, маялся от безделья да крысу дрессировал подвальную. Наскучавшись вдоволь, выполз на свежий воздух, заманить в отдел какую-нибудь припозднившуюся дамочку. Благо заявок не было. Проделывал он это не впервой и, как правило, удачно. На этот раз тоже повезло. Зацепил. Взял на буксир. Представился хозяином фирмы, ремонтирующей ментовку. Тогда у нас действительно шёл ремонт, но Укушенный не имел к нему никакого отношения. Но хозяин – это же звучит гордо. Не то, что какой то там оперативный уполномоченный. А дамочка возьми да окрути Бориску паутиной страсти. Самое интересное, что была она девушкой милой, доброй, скромной и благовоспитанной. Трудилась в районной библиотеке библиотекарем. В тот вечер возвращалась из Мариинки, опоздала на метро, на такси денег не хватало, пошла пешком. А тут Борька – прораб. Над головой тучка грозовая, Зевс-громовержец молнии кидает, вот-вот вода польётся с небес, ну и решила переждать это дело в отделе… Короче, через пару месяцев расписались. Но с тех пор Лидия Бориса одного на дежурства – ни ногой. Только вместе, памятуя персональный опыт. Укушенный увиливал, как мог, но какое там… Наши поначалу тихо обалдевали, но потом привыкли. Лидия наловчилась составлять протоколы, опрашивать граждан, осматривать места происшествий, и даже колоть преступников. Чем Укушенный беззастенчиво пользовался, нагло давя харю, пока жена, например, принимала заявление от потерпевшего. А однажды, когда не в меру вспыльчивый субъект принялся грязно оскорблять Бориску при исполнении обязанностей, Лидуся зарядила субъекту оплеуху, выбив ему из зацепления челюсть. Когда в больнице челюсть вернули на место, субъект накатал жалобу, что избит сотрудником милиции. И обломился. Укушенный в ответном рапорте указал, что избит гражданин не сотрудником, а случайно проходящей мимо возмущённой общественностью из районной библиотеки, никакого отношения к органам правопорядка не имеющей.