Страница:
Печальное будущее рубля, доллара и евро
Итак, денежная политика современной России характеризуется постоянным увеличением денежной массы темпами около 40% в год. При этом не менее быстро растут и золотовалютные резервы страны. Бюджетной необходимости в эмиссии денег нет, поскольку казна не страдает от дефицита. Значительная часть выпускаемых в экономику денег при этом «стерилизуется», то есть вылавливается из обращения с помощью налогов и складируется в стабфонде. Но все-таки эмиссия оказывает довольно существенное влияние на рынок.
Чего же можно ждать от тенденций, характерных для денежной политики последних лет? В точном диагнозе ситуации коренится и прогноз. Любопытно, что для России, США и Европейского Союза наши оценки окажутся весьма сходными. Ведь во всех трёх случаях денежные власти в течение многих лет систематически злоупотребляли доверием публики, наращивая эмиссию, которая не оборачивалась немедленной инфляцией лишь потому, что наивные субъекты экономики параллельно увеличивали свой спрос на соответствующие валюты.
С этого момента рублёвые остатки, принадлежащие субъектам экономики, резко возрастают. Увеличиваются суммы на рублёвых счетах, расширяется использование рубля в наличном обороте. Долларизация России поворачивается вспять. В таблице можно видеть, что, по данным 1997 года, наши соотечественники в среднем направляли на покупку валюты 21% своего дохода, а в 2002 году – только 5,6%. Что же стало причиной этого переворота?
В общем виде эту причину можно описать как рост доверия к правительству. Откуда, в свою очередь, взялся этот рост, можно рассуждать долго. Но для наших целей это неважно. Факт в том, что осенью 1998 года, сразу после дефолта, это доверие было практически нулевым, и с тех пор оно могло только вырасти.
Соотношение разных типов сбережений в российской экономике (годовой прирост в % от дохода)
Источник: Банк России
Но одновременно с расширением спроса на рубли резко увеличилось их предложение. Мы уже видели график, изображающий темп роста денежной массы в эти годы. Лавинообразная эмиссия не смогла остановить удорожание рубля по отношению к доллару, но она свела его к минимуму.
С 2000 до начала 2006 года курс рубля поднялся с одной тридцатой до одной двадцать восьмой доллара. За это время масса наличных рублей выросла в 7,5 раз. Если бы в 2000 году правительство остановило эмиссию, то рост спроса на рубли не имел бы никакого противовеса и в результате мы наблюдали бы семикратное повышение курса рубля. Проще говоря, если бы не эта эмиссия, доллар сегодня, скорее всего, стоил бы 4-5 рублей. Значительно дешевле стоили бы и потребительские товары.
Сегодня население России как будто находится под действием гипноза, побуждающего накапливать рублёвые остатки. К сожалению, это ощущение стабильности остается единственным фактором, из-за которого стоимость рубля остаётся такой высокой. Исчезнет вера в стабильность – народ начнет избавляться от рублей, и отечественная валюта обесценится. Правда, если вы спросите, в сравнении с чем она обесценится, ответ будет нестандартным – в сравнении со всем, кроме иностранных валют. Иными словами, все товары и услуги могут подорожать в несколько раз, но доллар при этом по-прежнему будет стоить 28 рублей.
Причина этого в том, что Банк России обладает огромными валютными резервами. Он имеет столько долларов, что их хватит на выкуп всех обращающихся в мире рублей по текущему рыночному курсу.
Это не шутка. Вы можете проверить сами. Наличных рублей в мире два триллиона [8]. Двадцать восемь рублей равны одному доллару. Два триллиона разделить на 28 – это 71 миллиард. Значит, чтобы выкупить все рубли в мире, заплатив за каждый рубль одну двадцать восьмую доллара, надо иметь 71 миллиард долларов. Это больше, чем состояние Билла Гейтса, но в 3,7 раза меньше, чем международные резервные активы Российской Федерации, достигшие к 1 августа 2006 года уровня 265 миллиардов долларов. Помимо наличных денег, Центробанк должен будет обменять на доллары средства коммерческих банков, хранящиеся на его корсчетах, чтобы банки по своим обязательствам тоже могли рассчитываться долларами. Сумма наличности и средств на корсчетах Центробанка на 1 августа 2006 года составляла 3,3 трлн. pублей. Чтобы разменять эту сумму на доллары по текущему курсу, достаточно держать резервы около 118 млрд. долларов, в реальности же имеется 265 млрд. Так что за курс рубля к доллару мы можем быть спокойны. Он в любом случае будет стабилен. Но это стабильное соотношение рубля и доллара будет напоминать пару влюблённых, которые, обнявшись, падают с шестнадцатого этажа. Им кажется, что всё в порядке, но с точки зрения внешнего мира ситуация далеко не такая радостная.
Если Россия переживает «рублёвый бум» и дедолларизацию, то весь мир, взятый в целом, находится в состоянии «бума доллара». Наш народ поверил в рубль после того, как в 1998 году российское правительство стало проводить относительно вменяемую политику. Эпоха «всемирной веры в доллар» началась гораздо раньше, пожалуй, в 1914 году. Естественно, на фоне Европы, погрузившейся сначала в тотальную войну, а затем в социализм и эксперименты с разными видами тоталитаризма, американские финансы казались очень здоровыми. На протяжении полувека США имели самую низкую инфляцию среди крупных капиталистических стран. Удивительно ли, что доллар стал мировыми деньгами? Странно ли, что на всех континентах люди до сих пор измеряют богатство в долларах и хранят значительную часть своего состояния именно в этой валюте? Нет, не удивительно. Высокий спрос на долларовые остатки – это часть нашей жизни.
И всё бы прекрасно, но денежные власти США решили злоупотребить доверием, которое оказало им человечество. Они стали уравновешивать колоссальный спрос на доллары таким же колоссальным, и даже большим, предложением долларов. Казалось бы, здесь еще нет ничего катастрофического. Да, спрос уравновешивается предложением, но разве мы не видим примерно то же самое почти на любом рынке? Проблема, однако, в структуре спроса на доллар.
Львиная доля этого спроса обеспечивается двумя источниками: во-первых, азиатскими центробанками, а во-вторых, населением нестабильных стран, напоминающих Россию 1990-х годов. Оба эти источника довольно ненадёжны.
Что касается азиатских центробанков, то огромные массы долларов, которыми они располагают, делают курс доллара заложником финансовой политики Токио, Пекина, Тайбэя, Гонконга, Сеула, Сингапура и Дели. Если в этих центрах будет принято решение диверсифицировать золотовалютные резервы или поднять курсы национальных валют, то предъявляемый ими гигантский спрос на доллары превратится в столь же гигантское предложение. И тогда доллару предстоит резкое падение.
Если же говорить о спросе на доллар в нестабильных странах, то он, естественно, в одночасье не исчезнет. В современной России он по-прежнему достаточно велик. Тем не менее, в стране, переживающей оздоровление национальных финансов, увеличение спроса на денежные остатки в местной валюте практически неизбежно. А это значит, что люди уже не будут так заботиться о своих долларовых запасах.
Здесь есть некий парадокс. Американское государство финансирует Международный валютный фонд (МВФ), который тратит значительные усилия, чтобы привить правительствам развивающихся стран вкус к низкой инфляции и сбалансированным бюджетам. Но если эти попытки завершаются успехом, в реформированной стране может вырасти доверие к национальной валюте и начаться дедолларизация. Тогда мировой спрос на доллар падает, а предложение как минимум остаётся прежним. Таким образом, формируется тенденция к обесценению американского доллара.
Впрочем, о чистом альтруизме со стороны американских спонсоров МВФ говорить трудно. Ведь фонд, помимо прочего, достаточно активно продвигает идею, что центробанкам развивающихся стран следует накапливать золотовалютные резервы, большую часть которых рекомендуется держать именно в долларах США, то есть брать пример с китайцев, японцев, тайваньцев, корейцев, сингапурцев и индийцев. А такие действия приводят к увеличению спроса на доллар. Таким образом, финансовая стабилизация означает, что частные лица теперь долларом интересуются меньше, а национальные денежные власти – больше. В результате сохраняется некий баланс, и обвала американской валюты не происходит. Однако ее стабильность по-прежнему зависит не от нее самой, а от прихотей разработчиков денежной политики в азиатских странах.
1) не допускать инфляции свыше 3% в год;
2) не допускать бюджетного дефицита свыше 3% ВВП;
3) не допускать государственного долга в размере свыше 60% ВВП.
Такое самоограничение европейских правительств было уникальным, беспрецедентным шагом. В США сторонники ответственной политики могли только мечтать об этом. Казалось, евро действительно может перевернуть мировые финансы.
Однако американский доллар как был мировой валютой, так и остался. Его доля в мировых валютных резервах составляет около 70%. И даже в таких странах, как Россия, которая связана с Европой сильнее, чем с Америкой, доллар гораздо популярнее, чем евро.
Почему же европейская валюта не смогла претендовать на мировой приоритет? Можно назвать несколько причин. Вопервых, на протяжении последних 15 лет европейская экономика росла гораздо медленнее, чем американская. В результате сегодня ВВП США заметно превышает ВВП еврозоны. Судя по всему, Америка побеждает в этой гонке благодаря более низким налогам, гибкому рынку труда и меньшему количеству государственных монополий. И сегодня размер европейской экономики, хоть он в абсолютных цифрах и огромен, в сравнении со США маловат. А денежная единица малой экономики, даже если она в высшей степени надежна и стабильна, вряд ли может стать мировой валютой.
Во-вторых, крупнейшие европейские государства – Германия, Франция, Италия – не смогли выдержать маастрихтские критерии. Сегодня в этих странах дефицит бюджета не укладывается в рамки 3% ВВП и даже подступает к уровню 5%. Немецкое и французское правительства, впрочем, пытались провести реформы, сократив государственные расходы, уменьшив дефицит и сделав трудовое законодательство более гибким, но встретились с большими политическими трудностями. Во Франции массовые социальные протесты (см. выше про Пьера) привели к тому, что правительство заморозило реформы рынка труда и продвигается маленькими шажками в сфере налоговых реформ. В Германии канцлер Ангела Меркель (Христианско-демократический союз) и её министр финансов Петер Штайнбрюк (социал-демократ) намерены сократить бюджетный дефицит до разрешенных 3% уже в этом году, но это будет непросто.
Среди стран, входящих в «большую восьмёрку», только Россия и Канада сводят консолидированный государственный бюджет без дефицита. Впрочем, Россия отличается наихудшей динамикой бюджетного сальдо (разницы между доходами и расходами бюджета) – в бюджете-2006 оно на 1,8 процентного пункта меньше, чем в предыдущем году. Наиболее крупные дефициты характерны для лидеров Европейского Союза, США и особенно Японии.
Дефицит и профицит бюджета в крупнейших странах,% ВВП
Источник: International Financial Statistics
Наконец, в третьих, сами денежные власти Европы оказались под влиянием мифа о реальном валютном курсе и поверили в благотворность девальвации. Они решили, что в ситуации, когда окружающий мир девальвирует свои валюты, а евро растёт, конкурентоспособность европейских товаров снизится. В связи с этим принята тактика, когда на девальвацию доллара и японской иены европейские денежные власти отвечают девальвацией евро.
Таким образом, слабость европейской политики не позволила сделать из евро валюту, качественно превосходящую доллар США. Европейские руководители сами боятся её ощутимого укрепления, а без него достичь статуса мировой валюты невозможно. Рынок чувствует эту боязнь, и все его участники понимают, что никакой «эпохи евро» в мировой экономике не будет. Европейские деньги будут обесцениваться параллельно с американскими, иногда чуть быстрее, иногда чуть медленнее, но в целом тем же самым темпом.
Чего же можно ждать от тенденций, характерных для денежной политики последних лет? В точном диагнозе ситуации коренится и прогноз. Любопытно, что для России, США и Европейского Союза наши оценки окажутся весьма сходными. Ведь во всех трёх случаях денежные власти в течение многих лет систематически злоупотребляли доверием публики, наращивая эмиссию, которая не оборачивалась немедленной инфляцией лишь потому, что наивные субъекты экономики параллельно увеличивали свой спрос на соответствующие валюты.
Россия: верим в стабильность
В России после 1998 года произошёл настоящий «рублёвый бум». Это была подлинная психологическая революция. В предшествующий период народ стремился держать свои богатства в чём угодно, только не в рублях. Малейшие подозрения в том, что правительство намерено увеличить денежную массу, вызывали паническое бегство от российской национальной валюты. Реакция публики при этом зачастую выглядела преувеличенной, чрезмерной. Однако люди знали, что делали. Они не имели никаких оснований доверять нашим денежным властям и никаких обязанностей накапливать рубли. Но в 1998-2000 гг. поведение народа резко изменилось.С этого момента рублёвые остатки, принадлежащие субъектам экономики, резко возрастают. Увеличиваются суммы на рублёвых счетах, расширяется использование рубля в наличном обороте. Долларизация России поворачивается вспять. В таблице можно видеть, что, по данным 1997 года, наши соотечественники в среднем направляли на покупку валюты 21% своего дохода, а в 2002 году – только 5,6%. Что же стало причиной этого переворота?
В общем виде эту причину можно описать как рост доверия к правительству. Откуда, в свою очередь, взялся этот рост, можно рассуждать долго. Но для наших целей это неважно. Факт в том, что осенью 1998 года, сразу после дефолта, это доверие было практически нулевым, и с тех пор оно могло только вырасти.
Соотношение разных типов сбережений в российской экономике (годовой прирост в % от дохода)
Но одновременно с расширением спроса на рубли резко увеличилось их предложение. Мы уже видели график, изображающий темп роста денежной массы в эти годы. Лавинообразная эмиссия не смогла остановить удорожание рубля по отношению к доллару, но она свела его к минимуму.
С 2000 до начала 2006 года курс рубля поднялся с одной тридцатой до одной двадцать восьмой доллара. За это время масса наличных рублей выросла в 7,5 раз. Если бы в 2000 году правительство остановило эмиссию, то рост спроса на рубли не имел бы никакого противовеса и в результате мы наблюдали бы семикратное повышение курса рубля. Проще говоря, если бы не эта эмиссия, доллар сегодня, скорее всего, стоил бы 4-5 рублей. Значительно дешевле стоили бы и потребительские товары.
Сегодня население России как будто находится под действием гипноза, побуждающего накапливать рублёвые остатки. К сожалению, это ощущение стабильности остается единственным фактором, из-за которого стоимость рубля остаётся такой высокой. Исчезнет вера в стабильность – народ начнет избавляться от рублей, и отечественная валюта обесценится. Правда, если вы спросите, в сравнении с чем она обесценится, ответ будет нестандартным – в сравнении со всем, кроме иностранных валют. Иными словами, все товары и услуги могут подорожать в несколько раз, но доллар при этом по-прежнему будет стоить 28 рублей.
Причина этого в том, что Банк России обладает огромными валютными резервами. Он имеет столько долларов, что их хватит на выкуп всех обращающихся в мире рублей по текущему рыночному курсу.
Это не шутка. Вы можете проверить сами. Наличных рублей в мире два триллиона [8]. Двадцать восемь рублей равны одному доллару. Два триллиона разделить на 28 – это 71 миллиард. Значит, чтобы выкупить все рубли в мире, заплатив за каждый рубль одну двадцать восьмую доллара, надо иметь 71 миллиард долларов. Это больше, чем состояние Билла Гейтса, но в 3,7 раза меньше, чем международные резервные активы Российской Федерации, достигшие к 1 августа 2006 года уровня 265 миллиардов долларов. Помимо наличных денег, Центробанк должен будет обменять на доллары средства коммерческих банков, хранящиеся на его корсчетах, чтобы банки по своим обязательствам тоже могли рассчитываться долларами. Сумма наличности и средств на корсчетах Центробанка на 1 августа 2006 года составляла 3,3 трлн. pублей. Чтобы разменять эту сумму на доллары по текущему курсу, достаточно держать резервы около 118 млрд. долларов, в реальности же имеется 265 млрд. Так что за курс рубля к доллару мы можем быть спокойны. Он в любом случае будет стабилен. Но это стабильное соотношение рубля и доллара будет напоминать пару влюблённых, которые, обнявшись, падают с шестнадцатого этажа. Им кажется, что всё в порядке, но с точки зрения внешнего мира ситуация далеко не такая радостная.
Доллар: голый король
Когда-то доллар был по-настоящему стабильной валютой. В отличие от всех остальных стран, США сохраняли у своих денег золотое содержание аж до 1971 года. За долгие годы люди привыкли считать, что американский доллар – это практически то же самое, что одна двадцатая унции золота. Сегодня унция золота стоит 600 долларов, то есть, за последние 35 лет американские деньги обесценилась в 30 раз. Скажем прямо, по сравнению с другими странами это немного. Но если вникнуть в американскую ситуацию поглубже, можно обнаружить, что по структуре она весьма схожа с российской, однако обладает несопоставимыми, совершенно грандиозными масштабами.Если Россия переживает «рублёвый бум» и дедолларизацию, то весь мир, взятый в целом, находится в состоянии «бума доллара». Наш народ поверил в рубль после того, как в 1998 году российское правительство стало проводить относительно вменяемую политику. Эпоха «всемирной веры в доллар» началась гораздо раньше, пожалуй, в 1914 году. Естественно, на фоне Европы, погрузившейся сначала в тотальную войну, а затем в социализм и эксперименты с разными видами тоталитаризма, американские финансы казались очень здоровыми. На протяжении полувека США имели самую низкую инфляцию среди крупных капиталистических стран. Удивительно ли, что доллар стал мировыми деньгами? Странно ли, что на всех континентах люди до сих пор измеряют богатство в долларах и хранят значительную часть своего состояния именно в этой валюте? Нет, не удивительно. Высокий спрос на долларовые остатки – это часть нашей жизни.
И всё бы прекрасно, но денежные власти США решили злоупотребить доверием, которое оказало им человечество. Они стали уравновешивать колоссальный спрос на доллары таким же колоссальным, и даже большим, предложением долларов. Казалось бы, здесь еще нет ничего катастрофического. Да, спрос уравновешивается предложением, но разве мы не видим примерно то же самое почти на любом рынке? Проблема, однако, в структуре спроса на доллар.
Львиная доля этого спроса обеспечивается двумя источниками: во-первых, азиатскими центробанками, а во-вторых, населением нестабильных стран, напоминающих Россию 1990-х годов. Оба эти источника довольно ненадёжны.
Что касается азиатских центробанков, то огромные массы долларов, которыми они располагают, делают курс доллара заложником финансовой политики Токио, Пекина, Тайбэя, Гонконга, Сеула, Сингапура и Дели. Если в этих центрах будет принято решение диверсифицировать золотовалютные резервы или поднять курсы национальных валют, то предъявляемый ими гигантский спрос на доллары превратится в столь же гигантское предложение. И тогда доллару предстоит резкое падение.
Если же говорить о спросе на доллар в нестабильных странах, то он, естественно, в одночасье не исчезнет. В современной России он по-прежнему достаточно велик. Тем не менее, в стране, переживающей оздоровление национальных финансов, увеличение спроса на денежные остатки в местной валюте практически неизбежно. А это значит, что люди уже не будут так заботиться о своих долларовых запасах.
Здесь есть некий парадокс. Американское государство финансирует Международный валютный фонд (МВФ), который тратит значительные усилия, чтобы привить правительствам развивающихся стран вкус к низкой инфляции и сбалансированным бюджетам. Но если эти попытки завершаются успехом, в реформированной стране может вырасти доверие к национальной валюте и начаться дедолларизация. Тогда мировой спрос на доллар падает, а предложение как минимум остаётся прежним. Таким образом, формируется тенденция к обесценению американского доллара.
Впрочем, о чистом альтруизме со стороны американских спонсоров МВФ говорить трудно. Ведь фонд, помимо прочего, достаточно активно продвигает идею, что центробанкам развивающихся стран следует накапливать золотовалютные резервы, большую часть которых рекомендуется держать именно в долларах США, то есть брать пример с китайцев, японцев, тайваньцев, корейцев, сингапурцев и индийцев. А такие действия приводят к увеличению спроса на доллар. Таким образом, финансовая стабилизация означает, что частные лица теперь долларом интересуются меньше, а национальные денежные власти – больше. В результате сохраняется некий баланс, и обвала американской валюты не происходит. Однако ее стабильность по-прежнему зависит не от нее самой, а от прихотей разработчиков денежной политики в азиатских странах.
Евро: несбывшиеся надежды
В 1990-е годы многие люди рассчитывали, что валюта объединенной Европы станет мировыми деньгами и доллар будет низвергнут с пьедестала. У них были определенные основания для таких мыслей. По населению и валовому продукту зона евро опережала США. Кроме того, в послевоенную эпоху в Западной Европе сложились традиции поддержания твердых денег, причем в Германии, например, они были более сильными, чем в Америке. А после подписания Маастрихтских соглашений 1992 года эти традиции только укрепились. Ведь страны, принявшие решение перейти на евро, взяли на себя серьезные обязательства:1) не допускать инфляции свыше 3% в год;
2) не допускать бюджетного дефицита свыше 3% ВВП;
3) не допускать государственного долга в размере свыше 60% ВВП.
Такое самоограничение европейских правительств было уникальным, беспрецедентным шагом. В США сторонники ответственной политики могли только мечтать об этом. Казалось, евро действительно может перевернуть мировые финансы.
Однако американский доллар как был мировой валютой, так и остался. Его доля в мировых валютных резервах составляет около 70%. И даже в таких странах, как Россия, которая связана с Европой сильнее, чем с Америкой, доллар гораздо популярнее, чем евро.
Почему же европейская валюта не смогла претендовать на мировой приоритет? Можно назвать несколько причин. Вопервых, на протяжении последних 15 лет европейская экономика росла гораздо медленнее, чем американская. В результате сегодня ВВП США заметно превышает ВВП еврозоны. Судя по всему, Америка побеждает в этой гонке благодаря более низким налогам, гибкому рынку труда и меньшему количеству государственных монополий. И сегодня размер европейской экономики, хоть он в абсолютных цифрах и огромен, в сравнении со США маловат. А денежная единица малой экономики, даже если она в высшей степени надежна и стабильна, вряд ли может стать мировой валютой.
Во-вторых, крупнейшие европейские государства – Германия, Франция, Италия – не смогли выдержать маастрихтские критерии. Сегодня в этих странах дефицит бюджета не укладывается в рамки 3% ВВП и даже подступает к уровню 5%. Немецкое и французское правительства, впрочем, пытались провести реформы, сократив государственные расходы, уменьшив дефицит и сделав трудовое законодательство более гибким, но встретились с большими политическими трудностями. Во Франции массовые социальные протесты (см. выше про Пьера) привели к тому, что правительство заморозило реформы рынка труда и продвигается маленькими шажками в сфере налоговых реформ. В Германии канцлер Ангела Меркель (Христианско-демократический союз) и её министр финансов Петер Штайнбрюк (социал-демократ) намерены сократить бюджетный дефицит до разрешенных 3% уже в этом году, но это будет непросто.
Среди стран, входящих в «большую восьмёрку», только Россия и Канада сводят консолидированный государственный бюджет без дефицита. Впрочем, Россия отличается наихудшей динамикой бюджетного сальдо (разницы между доходами и расходами бюджета) – в бюджете-2006 оно на 1,8 процентного пункта меньше, чем в предыдущем году. Наиболее крупные дефициты характерны для лидеров Европейского Союза, США и особенно Японии.
Дефицит и профицит бюджета в крупнейших странах,% ВВП
Наконец, в третьих, сами денежные власти Европы оказались под влиянием мифа о реальном валютном курсе и поверили в благотворность девальвации. Они решили, что в ситуации, когда окружающий мир девальвирует свои валюты, а евро растёт, конкурентоспособность европейских товаров снизится. В связи с этим принята тактика, когда на девальвацию доллара и японской иены европейские денежные власти отвечают девальвацией евро.
Таким образом, слабость европейской политики не позволила сделать из евро валюту, качественно превосходящую доллар США. Европейские руководители сами боятся её ощутимого укрепления, а без него достичь статуса мировой валюты невозможно. Рынок чувствует эту боязнь, и все его участники понимают, что никакой «эпохи евро» в мировой экономике не будет. Европейские деньги будут обесцениваться параллельно с американскими, иногда чуть быстрее, иногда чуть медленнее, но в целом тем же самым темпом.
Как починить денежную систему
Проблема борьбы с инфляцией – это одна из самых старых задач, которые ставили перед собой экономисты. В настоящее время существует несколько рецептов победы над механизмами, которые ведут к раздуванию денежной массы. Эти рецепты укладываются в три основных подхода.
Во-первых, существует идея, что запрет на инфляционную политику должен быть зафиксирован в конституции. Данный подход поддерживают монетаристы, или сторонники чикагской школы, возглавляемой Милтоном Фридменом, а также экономисты «школы общественного выбора», или вирджинской, которыми предводительствует Джеймс Бьюкенен. И Фридмен, и Бьюкенен являются нобелевскими лауреатами.
Второй подход основан на идеях австрийского экономиста Фридриха фон Хайека. Его суть – в денационализации денег, в расчистке путей для конкуренции между разными валютами, как существующими ныне государственными, так и будущими частными.
Третий подход, наиболее консервативный, основан на классических принципах австрийской школы политэкономии, и его отстаивают такие жесткие последователи Карла Менгера и Евгения Бём-Баверка, как Людвиг фон Мизес и Мюррей Ротбард. В отличие от Хайека, Фридмена и Бьюкенена, они не получили нобелевских премий, однако их предложения наиболее просты и в наибольшей степени проверены историческим опытом.
В истории человечества подобные конституционные нормы раньше никогда не встречались. До сих пор, если у власти находились противники инфляции, они просто старались рисовать поменьше денег, и этого вполне хватало, чтобы цены не росли. А если к рулю приходили инфляционисты, им и в голову не приходило запрещать эмиссию – своё любимое орудие экономической политики.
Логика Фридмена такова: если сторонники твердых денег когда-нибудь получат большинство, позволяющее изменить конституцию, а потом потеряют власть, то те, кто придет им на смену, уже не смогут так легко устроить инфляцию, как раньше. До тех пор, пока конституционное большинство не получат сторонники эмиссии, которые сразу отменят этот запрет.
При этом Джеймс Бьюкенен [10]указывает, что отменить конституционный запрет на эмиссию будет не так-то легко. По его теории, когда речь идет о поправках к конституции, политики рассуждают не так, как при обычном распиле бюджета. Соображения абстрактного здравого смысла и общего блага играют при этом несколько большую роль. Так происходит из-за того, что конституционные формулы мало у кого связываются с непосредственной краткосрочной выгодой, они имеют слишком обобщенный вид.
В современных условиях создание политической коалиции, которая может пробить денежную эмиссию и раздел свеженарисованных денег между участниками – дело достаточно легкое и быстро окупаемое. Но если предположить, что эта коалиция сначала должна отменить антиинфляционную конституционную поправку, то процесс затягивается. А поскольку политические альянсы недолговечны, то всякий участник такого блока в глубине души подозревает: «Вот сейчас мы отменим поправку, а потом мои партнеры по коалиции договорятся с вражеской партией Икс, а нас кинут, и эмиссионные деньги пойдут не на поддержку наших избирателей, фермеров, а куданибудь в ВПК».
Но с этой поправкой есть и другая проблема. Конституционное ограничение эмиссии не уничтожит всей «машины по производству инфляции», которая вмонтирована в государственное устройство современных стран.
Сама по себе эта мера не уменьшит влияние банковского картеля во главе с центробанком, который по прежнему будет требовать себе привилегий и особого статуса во всем, что касается денег. Никуда не денутся и политически влиятельные профсоюзы, которые постоянно и неуклонно добиваются повышения номинального уровня заработной платы. Если экономический рост не очень быстр, то такое давление должно привести или к массовой безработице (представьте, что будет, если в современной России запретят платить зарплату меньше, чем 30 тысяч рублей в месяц) или к эмиссии, которая обесценит деньги, но позволит профсоюзным вожакам отчитаться о формально достигнутом успехе. Подобные особенности современной политики заставляют экономистов искать более радикальные антиинфляционные рецепты.
Логика этой книги такова. Баланс политических сил делает невозможным, чтобы правительство воздерживалось от эмиссии. Что ж, рассуждает Хайек, если так, попробуем зайти с другой стороны и сделать нормальных субъектов экономики независимыми от инфляционистских действий правительства. Для этого достаточно, чтобы нынешние государственные валюты не считались легальным средством платежа по любым обязательствам. При заключении контракта стороны вправе указать в качестве расчетной валюты любую мыслимую единицу, и именно в этих единицах должники обязаны расплачиваться. Любая организация должна получить право выпускать собственные деньги и предлагать их публике, если та ими заинтересуется. При найме рабочей силы и при назначении любых цен заинтересованные лица будут выбирать те деньги, которые сочтут наиболее надежными и стабильными. Возникнет настоящая конкуренция.
В результате этого предложения те валюты, чьи эмитенты проводят инфляционную политику, просто перестанут пользоваться спросом. Они не будут никому нужны, и те, кто рисует эти «деньги», не смогут на них ничего купить. А популярность приобретут только те валюты, издатели которых смогут убедить публику в том, что их ценность сохранит постоянство.
Как они этого добьются? Если бы я был банкиром, выпускающим частные деньги, пишет Хайек, я бы действовал так. Прежде чем запустить в обращение свои деньги, я бы накопил достаточные резервы золота и валют, уже заслуживших репутацию. Затем создал бы надежный и заслуживающий доверия механизм по раскрытию информации об этих резервах, их публичному мониторингу. Далее, принял бы на себя официальное обязательство, что все деньги, выпущенные моей конторой, я готов в любой момент забрать обратно и выдать взамен них золото или признанную валюту по раз и навсегда установленному фиксированному курсу. И, наконец, никогда бы не выпускал больше денег, чем смогу погасить, потратив все свои золотовалютные резервы.
Остроумное предложение Хайека имеет свои специфические достоинства. В отличие от рекомендаций Фридмена, оно никак не регламентирует деятельность государственных учреждений. Центральный банк не уничтожается, и от него не требуют немедленно прекратить эмиссию. Он просто-напросто ставится в положение, где должен выбрать одно из двух: или эмитировать свои банкноты в строгом соответствии с объемом своих резервов, или смириться с тем, что они перестанут быть общепринятым платежным средством. Всё-таки здесь есть какойто выбор, определенная свобода маневра. В рамках данной системы Центробанк может выжить и стать нормальным коммерческим банком. Относительная плавность перестройки и гибкость схемы, бесспорно, увеличивают политическую реализуемость данного типа реформы.
С другой стороны, логика частных или денационализированных денег предполагает, что в каждой стране и в каждом городе параллельно будет обращаться несколько конкурирующих валют. Вместе с тем, сам смысл существования денежной единицы предполагает, что от нее тем больше пользы, чем большим количеством людей она признаётся.
Если у людей есть выбор между двумя одинаково обеспеченными и стабильными валютами, одна из которых имеет более широкое обращение, они предпочтут те деньги, которые уже приобрели популярность. (Именно поэтому большинство из нас скорее пожелает получать плату за свой труд в американских долларах, а не в канадских). Таким образом, логично ожидать, что в условиях конкуренции между валютами мы увидим постепенно усиливающийся процесс концентрации рынка и в итоге – всемирное торжество одной-единственной денежной единицы, по-настоящему доказавшей свою надежность.
Некоторые критики считают, что денежная реформа по Хайеку на ранних этапах будет тормозить этот процесс, искусственно затягивать не самое удобное состояние «мультивалютности». Кажется довольно очевидным, что в процессе хайековской конкуренции между валютами будут вытеснены все денежные единицы, которые не обеспечены на 100% золотом. Но если это так, почему бы вместо такой реформы не перейти сразу к классическому золотому стандарту?
Во-первых, правительство держит золотые резервы.
Во-вторых, оно выпускает бумажные купюры, банкноты.
В-третьих, государство гарантирует, что каждый, кто предъявит в государственное учреждение такую бумажную купюру, может обменять её на определённое количество золота.
В-четвертых, количество золота, на которое меняется бумажная денежная единица, определено законом раз и навсегда и указано на самой купюре.
В-пятых, золотой резерв – не меньше того количества, которое потребуется, чтобы разменять все выпущенные в обращение бумажные купюры, если вдруг они будут предъявлены к погашению одновременно.
Но и это еще не всё.
В-шестых, при размене бумажных купюр на золото металл выдаётся в виде отчеканенной монеты установленного образца, ясно определенного веса и пробы.
В-седьмых, такую же монету может получить всякий, кто принесёт на монетный двор соответствующее количество золота.
Наконец, в-восьмых, золото в любой форме может свободно и беспошлинно быть предметом купли-продажи, экспорта и импорта.
Фактически при такой системе деньгами являются не золотые монеты, а само золото, в какой форме бы оно ни существовало. Ведь государство гарантирует, что любой кусок золота легко может быть перечеканен в монету, если это потребуется его хозяину. При этом нет никаких ограничений на добычу, ввоз или вывоз металла.
Во-первых, существует идея, что запрет на инфляционную политику должен быть зафиксирован в конституции. Данный подход поддерживают монетаристы, или сторонники чикагской школы, возглавляемой Милтоном Фридменом, а также экономисты «школы общественного выбора», или вирджинской, которыми предводительствует Джеймс Бьюкенен. И Фридмен, и Бьюкенен являются нобелевскими лауреатами.
Второй подход основан на идеях австрийского экономиста Фридриха фон Хайека. Его суть – в денационализации денег, в расчистке путей для конкуренции между разными валютами, как существующими ныне государственными, так и будущими частными.
Третий подход, наиболее консервативный, основан на классических принципах австрийской школы политэкономии, и его отстаивают такие жесткие последователи Карла Менгера и Евгения Бём-Баверка, как Людвиг фон Мизес и Мюррей Ротбард. В отличие от Хайека, Фридмена и Бьюкенена, они не получили нобелевских премий, однако их предложения наиболее просты и в наибольшей степени проверены историческим опытом.
Милтон Фридмен: ударим по инфляции конституцией
Лидер монетаристов [9]предлагает всем государствам зафиксировать в своих конституциях, что никакой орган власти не может принимать решений, способных увеличить денежную массу больше, чем на 3-4% в год. Почему именно 3-4%? Потому что таковы максимальные долгосрочные темпы роста реального производства в экономике разных стран. Если денежная масса будет увеличиваться теми же темпами, что и реальный ВВП, то инфляция устремится к нулю. А вот если реальная экономика растёт, тогда как денежная масса остаётся стабильной, то цены будут снижаться. Монетаристы, и в этом их сходство с кейнсианцами, считают, что снижение цен само по себе вредно и опасно. Если выбирать между небольшой инфляцией и небольшой дефляцией, они предпочтут инфляцию. Вот поэтому конституционный лимит на эмиссию денег и устанавливается на таком уровне.В истории человечества подобные конституционные нормы раньше никогда не встречались. До сих пор, если у власти находились противники инфляции, они просто старались рисовать поменьше денег, и этого вполне хватало, чтобы цены не росли. А если к рулю приходили инфляционисты, им и в голову не приходило запрещать эмиссию – своё любимое орудие экономической политики.
Логика Фридмена такова: если сторонники твердых денег когда-нибудь получат большинство, позволяющее изменить конституцию, а потом потеряют власть, то те, кто придет им на смену, уже не смогут так легко устроить инфляцию, как раньше. До тех пор, пока конституционное большинство не получат сторонники эмиссии, которые сразу отменят этот запрет.
При этом Джеймс Бьюкенен [10]указывает, что отменить конституционный запрет на эмиссию будет не так-то легко. По его теории, когда речь идет о поправках к конституции, политики рассуждают не так, как при обычном распиле бюджета. Соображения абстрактного здравого смысла и общего блага играют при этом несколько большую роль. Так происходит из-за того, что конституционные формулы мало у кого связываются с непосредственной краткосрочной выгодой, они имеют слишком обобщенный вид.
В современных условиях создание политической коалиции, которая может пробить денежную эмиссию и раздел свеженарисованных денег между участниками – дело достаточно легкое и быстро окупаемое. Но если предположить, что эта коалиция сначала должна отменить антиинфляционную конституционную поправку, то процесс затягивается. А поскольку политические альянсы недолговечны, то всякий участник такого блока в глубине души подозревает: «Вот сейчас мы отменим поправку, а потом мои партнеры по коалиции договорятся с вражеской партией Икс, а нас кинут, и эмиссионные деньги пойдут не на поддержку наших избирателей, фермеров, а куданибудь в ВПК».
Но с этой поправкой есть и другая проблема. Конституционное ограничение эмиссии не уничтожит всей «машины по производству инфляции», которая вмонтирована в государственное устройство современных стран.
Сама по себе эта мера не уменьшит влияние банковского картеля во главе с центробанком, который по прежнему будет требовать себе привилегий и особого статуса во всем, что касается денег. Никуда не денутся и политически влиятельные профсоюзы, которые постоянно и неуклонно добиваются повышения номинального уровня заработной платы. Если экономический рост не очень быстр, то такое давление должно привести или к массовой безработице (представьте, что будет, если в современной России запретят платить зарплату меньше, чем 30 тысяч рублей в месяц) или к эмиссии, которая обесценит деньги, но позволит профсоюзным вожакам отчитаться о формально достигнутом успехе. Подобные особенности современной политики заставляют экономистов искать более радикальные антиинфляционные рецепты.
Фридрих Хайек: денационализация денег
В 1976 году, когда Хайек [11]уже стал нобелевским лауреатом, а его учитель Мизес скончался, этот экономист выпустил работу под названием «Denationalization of Money», что в русском издании было переведено как «Частные деньги».Логика этой книги такова. Баланс политических сил делает невозможным, чтобы правительство воздерживалось от эмиссии. Что ж, рассуждает Хайек, если так, попробуем зайти с другой стороны и сделать нормальных субъектов экономики независимыми от инфляционистских действий правительства. Для этого достаточно, чтобы нынешние государственные валюты не считались легальным средством платежа по любым обязательствам. При заключении контракта стороны вправе указать в качестве расчетной валюты любую мыслимую единицу, и именно в этих единицах должники обязаны расплачиваться. Любая организация должна получить право выпускать собственные деньги и предлагать их публике, если та ими заинтересуется. При найме рабочей силы и при назначении любых цен заинтересованные лица будут выбирать те деньги, которые сочтут наиболее надежными и стабильными. Возникнет настоящая конкуренция.
В результате этого предложения те валюты, чьи эмитенты проводят инфляционную политику, просто перестанут пользоваться спросом. Они не будут никому нужны, и те, кто рисует эти «деньги», не смогут на них ничего купить. А популярность приобретут только те валюты, издатели которых смогут убедить публику в том, что их ценность сохранит постоянство.
Как они этого добьются? Если бы я был банкиром, выпускающим частные деньги, пишет Хайек, я бы действовал так. Прежде чем запустить в обращение свои деньги, я бы накопил достаточные резервы золота и валют, уже заслуживших репутацию. Затем создал бы надежный и заслуживающий доверия механизм по раскрытию информации об этих резервах, их публичному мониторингу. Далее, принял бы на себя официальное обязательство, что все деньги, выпущенные моей конторой, я готов в любой момент забрать обратно и выдать взамен них золото или признанную валюту по раз и навсегда установленному фиксированному курсу. И, наконец, никогда бы не выпускал больше денег, чем смогу погасить, потратив все свои золотовалютные резервы.
Остроумное предложение Хайека имеет свои специфические достоинства. В отличие от рекомендаций Фридмена, оно никак не регламентирует деятельность государственных учреждений. Центральный банк не уничтожается, и от него не требуют немедленно прекратить эмиссию. Он просто-напросто ставится в положение, где должен выбрать одно из двух: или эмитировать свои банкноты в строгом соответствии с объемом своих резервов, или смириться с тем, что они перестанут быть общепринятым платежным средством. Всё-таки здесь есть какойто выбор, определенная свобода маневра. В рамках данной системы Центробанк может выжить и стать нормальным коммерческим банком. Относительная плавность перестройки и гибкость схемы, бесспорно, увеличивают политическую реализуемость данного типа реформы.
С другой стороны, логика частных или денационализированных денег предполагает, что в каждой стране и в каждом городе параллельно будет обращаться несколько конкурирующих валют. Вместе с тем, сам смысл существования денежной единицы предполагает, что от нее тем больше пользы, чем большим количеством людей она признаётся.
Если у людей есть выбор между двумя одинаково обеспеченными и стабильными валютами, одна из которых имеет более широкое обращение, они предпочтут те деньги, которые уже приобрели популярность. (Именно поэтому большинство из нас скорее пожелает получать плату за свой труд в американских долларах, а не в канадских). Таким образом, логично ожидать, что в условиях конкуренции между валютами мы увидим постепенно усиливающийся процесс концентрации рынка и в итоге – всемирное торжество одной-единственной денежной единицы, по-настоящему доказавшей свою надежность.
Некоторые критики считают, что денежная реформа по Хайеку на ранних этапах будет тормозить этот процесс, искусственно затягивать не самое удобное состояние «мультивалютности». Кажется довольно очевидным, что в процессе хайековской конкуренции между валютами будут вытеснены все денежные единицы, которые не обеспечены на 100% золотом. Но если это так, почему бы вместо такой реформы не перейти сразу к классическому золотому стандарту?
Людвиг фон Мизес: просто золотой стандарт
Золотой стандарт – это система, хорошо известная в XIX веке, но в XX столетии лишь немногие экономисты решались выступить в его защиту. Самым влиятельным из этих авторов был Людвиг фон Мизес [12]. Перечислим основные элементы, из которых состоит система золотого стандарта.Во-первых, правительство держит золотые резервы.
Во-вторых, оно выпускает бумажные купюры, банкноты.
В-третьих, государство гарантирует, что каждый, кто предъявит в государственное учреждение такую бумажную купюру, может обменять её на определённое количество золота.
В-четвертых, количество золота, на которое меняется бумажная денежная единица, определено законом раз и навсегда и указано на самой купюре.
В-пятых, золотой резерв – не меньше того количества, которое потребуется, чтобы разменять все выпущенные в обращение бумажные купюры, если вдруг они будут предъявлены к погашению одновременно.
Но и это еще не всё.
В-шестых, при размене бумажных купюр на золото металл выдаётся в виде отчеканенной монеты установленного образца, ясно определенного веса и пробы.
В-седьмых, такую же монету может получить всякий, кто принесёт на монетный двор соответствующее количество золота.
Наконец, в-восьмых, золото в любой форме может свободно и беспошлинно быть предметом купли-продажи, экспорта и импорта.
Фактически при такой системе деньгами являются не золотые монеты, а само золото, в какой форме бы оно ни существовало. Ведь государство гарантирует, что любой кусок золота легко может быть перечеканен в монету, если это потребуется его хозяину. При этом нет никаких ограничений на добычу, ввоз или вывоз металла.