Страница:
– Имплантант?
– Да, наночип, внедряемый при рождении на всякий случай в обе ладони. Вы даже не будете ощущать его. Но есть одна маленькая проблема…
– Какая?
– Люди, которые в будущем будут читать ваши показатели, в большинстве своем обыватели, и не поверят в вашу настоящую дату рождения. Поэтому, с вашего позволения, мы скинем вам тысячу лет.
– Разрешение даю. А остальная информация идентификатора?
– Это необязательно. Вы можете оставить место пустым, вписать туда ваши интересы или место жительства – или использовать его для личных сообщений общих или частных.
Кое-что, был уверен Пулл, не изменилось за прошедшие века. Естественно, большой процент этих «частных» сообщений должен был содержать очень личную информацию.
Ему было интересно, есть ли в эту эпоху цензоры, и намного ли их усилия к повышению морального уровня общества успешнее, чем в его время.
Он решил спросить об этом у доктора Уоллос, когда узнает ее получше.
Глава 4
Глава 5
Глава 6
– Да, наночип, внедряемый при рождении на всякий случай в обе ладони. Вы даже не будете ощущать его. Но есть одна маленькая проблема…
– Какая?
– Люди, которые в будущем будут читать ваши показатели, в большинстве своем обыватели, и не поверят в вашу настоящую дату рождения. Поэтому, с вашего позволения, мы скинем вам тысячу лет.
– Разрешение даю. А остальная информация идентификатора?
– Это необязательно. Вы можете оставить место пустым, вписать туда ваши интересы или место жительства – или использовать его для личных сообщений общих или частных.
Кое-что, был уверен Пулл, не изменилось за прошедшие века. Естественно, большой процент этих «частных» сообщений должен был содержать очень личную информацию.
Ему было интересно, есть ли в эту эпоху цензоры, и намного ли их усилия к повышению морального уровня общества успешнее, чем в его время.
Он решил спросить об этом у доктора Уоллос, когда узнает ее получше.
Глава 4
Комната для наблюдений
– Фрэнк – профессор Андерсон считает, что вы уже достаточно окрепли для того, чтобы совершить небольшую прогулку.
– Очень рад слышать это. Вам знакомо выражение «чертовски рад»?
– Нет, но я могу понять, что это значит.
Пулл так привык к низкой гравитации, что широкие шаги, которые он делал, казались ему вполне обычными. Половина шага лошади – как он оценивал длину своего шага – говорили лишь о его хорошей форме. Им встретилось всего несколько человек, все они были незнакомыми, но каждый из них улыбнулся, будто знал его. Сейчас, сказал Пулл сам себе с некоторой долей тщеславия, я, должно быть, одна из самых узнаваемых знаменитостей в этом мире. Это может очень помочь мне, когда я решу, как провести остаток жизни. По крайней мере, еще лет сто, если верить Андерсену…
Коридор, по которому они шли, был совершенно лишен каких-либо достопримечательностей, за исключением дверей, пронумерованных случайным образом, каждая из которых имела собственную идентификационную панель. Пулл проследовал за Индрой примерно метров двести, когда внезапно остановился, в изумлении, поскольку увидел нечто, что совершенно сбило его с толку.
– Эта космическая станция, должно быть, колоссальных размеров! – воскликнул он.
Индра улыбнулась, повернувшись к нему.
– Разве не вы говорили «Я уже все видел»?
– Ничего, – рассеянно пробормотал он. Он все еще пытался оценить размеры этой структуры, но его уже ждал другой сюрприз. Кто бы мог представить космическую станцию, которая могла похвастаться собственным метро – да еще и миниатюрным, с одним маленьким вагоном, способным перевозить только дюжину пассажиров.
– Комната для наблюдений номер три, – произнесла Индра, и они быстро и бесшумно понеслись прочь от терминала.
Пулл проверил время по эластичному обручу на своем запястье, функции которого еще не были ему полностью известны. Еще одним небольшим сюрпризом было то, что весь мир теперь перешел на универсальное время: сбивающая с толку мешанина временных зон была отвергнута с приходом глобальных коммуникаций. На эту тему было много разговоров еще в двадцать первом веке, и даже было предложено заменить солнечное время на звездное. Потом, в течение года, Солнце буквально повернулось вокруг часов: время установили на полгода раньше.
Однако, из этого плана «солнечного выравнивания времени» – другими словами из многочисленных попыток реформирования календаря, ничего не вышло. Это ответственная работа, несмотря на обилие самых циничных предложений, должна была дождаться своего часа – когда произойдет какой-нибудь крупный технологический прорыв. Однажды, без сомнений, одна из помарок Господа будет исправлена, и земная орбита будет изменена таким образом, чтобы Земля могла иметь ровно по тридцать дней в каждом месяце…
Насколько мог судить Пулл, и, судя по тому, сколько времени прошло, они должны были проехать, по крайней мере, три километра перед тем, как вагон бесшумно остановился, двери открылись, и мягкий механический голос произнес:
– Приятного наблюдения. Сегодня облачность составляет тридцать пять процентов.
По крайней мере, подумал Пулл, мы приблизились к внешней стене. Но здесь не было ничего удивительного – несмотря на расстояние, которое он прошел, ни сила, ни направление гравитации не изменились. Он не представлял, что вращающаяся космическая станция так велика, что вектор навигации не изменялся из-за такого сильного смещения… а может, он все-таки находится на какой-нибудь планете? Но он чувствовал себя легче – намного легче, чем на любом из обитаемых миров в Солнечной Системы.
Когда внешняя дверь терминала открылась, и Пулл понял, что входит в маленький шлюз, он убедился, что все-таки находится в космосе. Но где скафандры? Он беспокойно огляделся по сторонам: находиться так близко к вакууму голому и незащищенному противоречило всем его инстинктам. Одного раза было достаточно…
– Мы почти там, – сказала Индра обнадеживающе.
Открылась последняя дверь, и он оказался перед бескрайней чернотой космоса, поскольку окно было выгнуто как по вертикали, так и по горизонтали. Он почувствовал себя золотой рыбкой в своем аквариуме, и надеялся, что создатели этого смелого инженерного проекта точно знали, что делали. Судя по всему, они располагали более конструктивными материалами, чем те, что были в его время.
Должно быть, снаружи блестели звезды, но его глаза, адаптировавшиеся к освещению, не могли увидеть за изгибом огромного иллюминатора ничего, кроме черной пустоты. Когда он подошел поближе, чтобы увеличить угол обзора, Индра остановила его и показала прямо перед собой.
– Смотрите внимательнее, – сказала она, – Видите?
Пулл прищурился и пристально посмотрел в ночь. Наверняка это должно было быть иллюзией – не трещина же в стекле, упаси Боже!
Он пошевелил головой из стороны в сторону. Нет, это была реальность. Но что же это могло быть? Он вспомнил постулат Эвклида: «Линия имеет длину, но не имеет толщины».
Через всю высоту окна, и, очевидно, простираясь, насколько может видеть глаз, вверх и вниз, была протянута нить света, которую легко можно было разглядеть, если смотреть прямо на нее, кроме того, даже слово «нить» нельзя было применить к ней, поскольку она простиралась только в одном измерении. Однако, она не была полностью лишена особенностей: кое-где можно было разглядеть маленькие узелки, которые были более яркими и располагались на разных интервалах по всей ее длине, словно капли росы на паутине.
Пулл продолжал смотреть в окно, и вид постепенно расширялся, пока, наконец, он не увидел то, что находилось внизу. Это было ему вполне знакомо: Европейский континент и часть северной Африки, он и раньше много раз видел их из космоса. Значит, он все-таки был на орбите – возможно, на экваториальной, на высоте, по меньшей мере, тысячи километров.
Индра смотрела на него с лукавой улыбкой.
– Подойдите поближе к окну, – сказала она очень мягко. – Для того, чтобы посмотреть прямо вниз. Надеюсь, вы не боитесь высоты?
Надо же сказать такую глупость астронавту! Сказал Пулл сам себе, подходя ближе. Если бы я когда-либо страдал головокружениями, я не взялся бы за такую работу…
Едва последняя мысль пронеслась в его голове, он воскликнул «Боже мой!» и невольно отпрянул от окна. Затем, ободрившись, решился взглянуть снова.
Он смотрел вниз на далекое Средиземноморье из цилиндрической башни, мягко изогнувшаяся стена которой достигала в диаметре нескольких километров. Но это никак не могло сравниться с ее высотой, она постепенно сужалась, уходя далеко вниз, вниз, вниз, пока не пропадала из вида в дымке где-то в Африке. Он понял, что она спускается вниз до самой поверхности.
– На какой высоте мы находимся? – прошептал он.
– Две тысячи километров. А сейчас взгляните наверх.
На этот раз для него это было не так поразительно: он ожидал увидеть что-либо подобное. Башня постепенно сужалась, и, в конце концов, превращалась в тонкую нить среди темноты космоса, и у него не было сомнений, что она тянется по всей геостационарной орбите, тридцать шесть тысяч километров вокруг экватора. Такие идеи были хорошо известны и в эпоху Пулла: он никогда не мечтал о том, что он сможет увидеть их реализованными, да еще и жить в такой конструкции.
Он показал на виднеющуюся вдали нить, которая тянулась вверх с восточного горизонта.
– Должно быть, это еще одна.
– Да. Азиатская Башня. Должно быть, для них наша башня выглядит точно так же.
– А сколько их всего?
– Четыре, одинаково расположенные вокруг экватора. Африка, Азия, Америка, Пацифика. Последняя почти пуста – закончено всего несколько сотен уровней. Оттуда почти ничего не видно, кроме воды…
Пулл все еще впитывал эту изумительную концепцию, как вдруг ему в голову пришла тревожная мысль.
– Вокруг Земли вращались тысячи спутников на разных высотах. Как же вы избегаете столкновений?
Индра выглядела слегка сбитой с толку.
– Знаете, я никогда не задумывалась об этом – это не моя область. – Она остановилась на мгновенье, очевидно, роясь в своей памяти. Потом ее лицо просветлело.
– Кажется, несколько веков назад была проведена большая операция по очистке. Теперь ниже закрепленной орбиты нет ни одного спутника.
Это производит впечатление, сказал Пулл сам себе. Они не нужны – четыре гигантские башни могут предоставить больше возможностей, чем тысячи спутников и космических станций вместе взятых.
– А не было никаких аварий – столкновений с космическими кораблями, взлетающими с Земли, или входящими в атмосферу?
Индра посмотрела на него с удивлением.
– Но они больше не летают, – она показала на потолок, – все космопорты сейчас там, где и должны быть – на поверхности кольца или за его пределами. По-моему прошло четыре сотни лет с тех пор, как последняя ракета поднялась с поверхности Земли.
Пулл еще думал над этим, когда небольшая аномалия привлекла его внимание. Будучи астронавтом, его тревожило все, что выходило за грани обычного: в космосе это может стать вопросом жизни и смерти.
Солнца не было видно, поскольку оно было слишком высоко, но его лучи лились вниз сквозь большое окно, образуя бриллиантовый обруч света на полу под ногами. Под углом его пересекал другой, гораздо более тусклый, в результате, рама окна отбрасывала двойную тень.
Пуллу пришлось почти присесть на корточки, чтобы внимательнее рассмотреть небо. Он думал, что удивляться больше не чему, но зрелище двух солнц тут же лишило его дара речи.
– Что это? – выдохнул он, когда дыхание вернулось к нему.
– О, – вам разве не сказали? Это Люцифер.
– У Земли появилось второе солнце?
– Ну, жары от него не прибавляется, а вот Луну оно отправило на пенсию… Перед тем, как Вторая Миссия отправилась на ваши поиски, он был планетой Юпитер.
Я знал, что мне предстоит многому научиться в этом новом мире, сказал Пулл сам себе. Но не думал, что до такой степени многому.
– Очень рад слышать это. Вам знакомо выражение «чертовски рад»?
– Нет, но я могу понять, что это значит.
Пулл так привык к низкой гравитации, что широкие шаги, которые он делал, казались ему вполне обычными. Половина шага лошади – как он оценивал длину своего шага – говорили лишь о его хорошей форме. Им встретилось всего несколько человек, все они были незнакомыми, но каждый из них улыбнулся, будто знал его. Сейчас, сказал Пулл сам себе с некоторой долей тщеславия, я, должно быть, одна из самых узнаваемых знаменитостей в этом мире. Это может очень помочь мне, когда я решу, как провести остаток жизни. По крайней мере, еще лет сто, если верить Андерсену…
Коридор, по которому они шли, был совершенно лишен каких-либо достопримечательностей, за исключением дверей, пронумерованных случайным образом, каждая из которых имела собственную идентификационную панель. Пулл проследовал за Индрой примерно метров двести, когда внезапно остановился, в изумлении, поскольку увидел нечто, что совершенно сбило его с толку.
– Эта космическая станция, должно быть, колоссальных размеров! – воскликнул он.
Индра улыбнулась, повернувшись к нему.
– Разве не вы говорили «Я уже все видел»?
– Ничего, – рассеянно пробормотал он. Он все еще пытался оценить размеры этой структуры, но его уже ждал другой сюрприз. Кто бы мог представить космическую станцию, которая могла похвастаться собственным метро – да еще и миниатюрным, с одним маленьким вагоном, способным перевозить только дюжину пассажиров.
– Комната для наблюдений номер три, – произнесла Индра, и они быстро и бесшумно понеслись прочь от терминала.
Пулл проверил время по эластичному обручу на своем запястье, функции которого еще не были ему полностью известны. Еще одним небольшим сюрпризом было то, что весь мир теперь перешел на универсальное время: сбивающая с толку мешанина временных зон была отвергнута с приходом глобальных коммуникаций. На эту тему было много разговоров еще в двадцать первом веке, и даже было предложено заменить солнечное время на звездное. Потом, в течение года, Солнце буквально повернулось вокруг часов: время установили на полгода раньше.
Однако, из этого плана «солнечного выравнивания времени» – другими словами из многочисленных попыток реформирования календаря, ничего не вышло. Это ответственная работа, несмотря на обилие самых циничных предложений, должна была дождаться своего часа – когда произойдет какой-нибудь крупный технологический прорыв. Однажды, без сомнений, одна из помарок Господа будет исправлена, и земная орбита будет изменена таким образом, чтобы Земля могла иметь ровно по тридцать дней в каждом месяце…
Насколько мог судить Пулл, и, судя по тому, сколько времени прошло, они должны были проехать, по крайней мере, три километра перед тем, как вагон бесшумно остановился, двери открылись, и мягкий механический голос произнес:
– Приятного наблюдения. Сегодня облачность составляет тридцать пять процентов.
По крайней мере, подумал Пулл, мы приблизились к внешней стене. Но здесь не было ничего удивительного – несмотря на расстояние, которое он прошел, ни сила, ни направление гравитации не изменились. Он не представлял, что вращающаяся космическая станция так велика, что вектор навигации не изменялся из-за такого сильного смещения… а может, он все-таки находится на какой-нибудь планете? Но он чувствовал себя легче – намного легче, чем на любом из обитаемых миров в Солнечной Системы.
Когда внешняя дверь терминала открылась, и Пулл понял, что входит в маленький шлюз, он убедился, что все-таки находится в космосе. Но где скафандры? Он беспокойно огляделся по сторонам: находиться так близко к вакууму голому и незащищенному противоречило всем его инстинктам. Одного раза было достаточно…
– Мы почти там, – сказала Индра обнадеживающе.
Открылась последняя дверь, и он оказался перед бескрайней чернотой космоса, поскольку окно было выгнуто как по вертикали, так и по горизонтали. Он почувствовал себя золотой рыбкой в своем аквариуме, и надеялся, что создатели этого смелого инженерного проекта точно знали, что делали. Судя по всему, они располагали более конструктивными материалами, чем те, что были в его время.
Должно быть, снаружи блестели звезды, но его глаза, адаптировавшиеся к освещению, не могли увидеть за изгибом огромного иллюминатора ничего, кроме черной пустоты. Когда он подошел поближе, чтобы увеличить угол обзора, Индра остановила его и показала прямо перед собой.
– Смотрите внимательнее, – сказала она, – Видите?
Пулл прищурился и пристально посмотрел в ночь. Наверняка это должно было быть иллюзией – не трещина же в стекле, упаси Боже!
Он пошевелил головой из стороны в сторону. Нет, это была реальность. Но что же это могло быть? Он вспомнил постулат Эвклида: «Линия имеет длину, но не имеет толщины».
Через всю высоту окна, и, очевидно, простираясь, насколько может видеть глаз, вверх и вниз, была протянута нить света, которую легко можно было разглядеть, если смотреть прямо на нее, кроме того, даже слово «нить» нельзя было применить к ней, поскольку она простиралась только в одном измерении. Однако, она не была полностью лишена особенностей: кое-где можно было разглядеть маленькие узелки, которые были более яркими и располагались на разных интервалах по всей ее длине, словно капли росы на паутине.
Пулл продолжал смотреть в окно, и вид постепенно расширялся, пока, наконец, он не увидел то, что находилось внизу. Это было ему вполне знакомо: Европейский континент и часть северной Африки, он и раньше много раз видел их из космоса. Значит, он все-таки был на орбите – возможно, на экваториальной, на высоте, по меньшей мере, тысячи километров.
Индра смотрела на него с лукавой улыбкой.
– Подойдите поближе к окну, – сказала она очень мягко. – Для того, чтобы посмотреть прямо вниз. Надеюсь, вы не боитесь высоты?
Надо же сказать такую глупость астронавту! Сказал Пулл сам себе, подходя ближе. Если бы я когда-либо страдал головокружениями, я не взялся бы за такую работу…
Едва последняя мысль пронеслась в его голове, он воскликнул «Боже мой!» и невольно отпрянул от окна. Затем, ободрившись, решился взглянуть снова.
Он смотрел вниз на далекое Средиземноморье из цилиндрической башни, мягко изогнувшаяся стена которой достигала в диаметре нескольких километров. Но это никак не могло сравниться с ее высотой, она постепенно сужалась, уходя далеко вниз, вниз, вниз, пока не пропадала из вида в дымке где-то в Африке. Он понял, что она спускается вниз до самой поверхности.
– На какой высоте мы находимся? – прошептал он.
– Две тысячи километров. А сейчас взгляните наверх.
На этот раз для него это было не так поразительно: он ожидал увидеть что-либо подобное. Башня постепенно сужалась, и, в конце концов, превращалась в тонкую нить среди темноты космоса, и у него не было сомнений, что она тянется по всей геостационарной орбите, тридцать шесть тысяч километров вокруг экватора. Такие идеи были хорошо известны и в эпоху Пулла: он никогда не мечтал о том, что он сможет увидеть их реализованными, да еще и жить в такой конструкции.
Он показал на виднеющуюся вдали нить, которая тянулась вверх с восточного горизонта.
– Должно быть, это еще одна.
– Да. Азиатская Башня. Должно быть, для них наша башня выглядит точно так же.
– А сколько их всего?
– Четыре, одинаково расположенные вокруг экватора. Африка, Азия, Америка, Пацифика. Последняя почти пуста – закончено всего несколько сотен уровней. Оттуда почти ничего не видно, кроме воды…
Пулл все еще впитывал эту изумительную концепцию, как вдруг ему в голову пришла тревожная мысль.
– Вокруг Земли вращались тысячи спутников на разных высотах. Как же вы избегаете столкновений?
Индра выглядела слегка сбитой с толку.
– Знаете, я никогда не задумывалась об этом – это не моя область. – Она остановилась на мгновенье, очевидно, роясь в своей памяти. Потом ее лицо просветлело.
– Кажется, несколько веков назад была проведена большая операция по очистке. Теперь ниже закрепленной орбиты нет ни одного спутника.
Это производит впечатление, сказал Пулл сам себе. Они не нужны – четыре гигантские башни могут предоставить больше возможностей, чем тысячи спутников и космических станций вместе взятых.
– А не было никаких аварий – столкновений с космическими кораблями, взлетающими с Земли, или входящими в атмосферу?
Индра посмотрела на него с удивлением.
– Но они больше не летают, – она показала на потолок, – все космопорты сейчас там, где и должны быть – на поверхности кольца или за его пределами. По-моему прошло четыре сотни лет с тех пор, как последняя ракета поднялась с поверхности Земли.
Пулл еще думал над этим, когда небольшая аномалия привлекла его внимание. Будучи астронавтом, его тревожило все, что выходило за грани обычного: в космосе это может стать вопросом жизни и смерти.
Солнца не было видно, поскольку оно было слишком высоко, но его лучи лились вниз сквозь большое окно, образуя бриллиантовый обруч света на полу под ногами. Под углом его пересекал другой, гораздо более тусклый, в результате, рама окна отбрасывала двойную тень.
Пуллу пришлось почти присесть на корточки, чтобы внимательнее рассмотреть небо. Он думал, что удивляться больше не чему, но зрелище двух солнц тут же лишило его дара речи.
– Что это? – выдохнул он, когда дыхание вернулось к нему.
– О, – вам разве не сказали? Это Люцифер.
– У Земли появилось второе солнце?
– Ну, жары от него не прибавляется, а вот Луну оно отправило на пенсию… Перед тем, как Вторая Миссия отправилась на ваши поиски, он был планетой Юпитер.
Я знал, что мне предстоит многому научиться в этом новом мире, сказал Пулл сам себе. Но не думал, что до такой степени многому.
Глава 5
Обучение
Пулл был и удивлен и обрадован одновременно, когда в комнату привезли телевизор и установили на противоположном конце кровати. Он был доволен, поскольку испытывал легкий информационный голод – и удивлен, поскольку эта модель была устаревшей даже в его эпоху.
– Мы обещали Музею, что вернем его, – проинформировала его врач. – Думаю, вы знаете, как им пользоваться.
Нежно сжав в руке пульт дистанционного управления, Пулл почувствовал войну острой ностальгии, которая прокатилась по его телу. Как еще несколько артефактов, телевизор всколыхнул в нем воспоминания из его детства и дней, когда телевизоры были не такими умными, чтобы понимать голосовые команды.
– Спасибо, доктор. Какой у вас самый лучший канал новостей?
Его вопрос, казалось, озадачил ее, но затем ее лицо просветлело.
– Ах, понимаю, о чем вы. Но профессор Андерсон считает, что вы еще не совсем готовы. Поэтому наш Архив подготовил небольшую коллекцию предметов, которые помогут вам чувствовать себя как дома.
В голове Пулла мелькнула мысль, интересно, что же представляют собой хранилища древностей в эту эпоху? Он помнил, что такое компакт-диски, а его эксцентричный Дядя Джордж был профессором, гордившимся собранием старинных видеопленок. Но, конечно, эта технологическая борьба должна была закончиться несколько веков назад по обычному дарвиновскому сценарию – выживает сильнейший.
Ему пришлось признать, что кто-то (Индра?), хорошо знакомый с началом двадцать первого века, сделал хороший выбор видеопрограмм. Среди них не было таких, которые могли беспокойство – не было ничего, напоминавшего о войнах, насилии, и было очень немного того, что можно было связать с бизнесом или политикой – одним словом, ничего неподходящего. Были легкие комедии, записи спортивных событий (как они узнали, что он был большим поклонником тенниса?), классическая и популярная музыка и документальные фильмы о природе.
И кто бы ни собирал эту коллекцию, он, без сомнения, обладал чувством юмора, поскольку помимо прочего Пулл наткнулся на эпизоды сериала «Космическое переселение». Словно маленький мальчик, Пулл встретился с Патриком Стюартом и Леонардом Наймо: ему было интересно, что бы они подумали, если бы узнали судьбу паренька, застенчиво просившего их автограф.
Вскоре после начала просмотра им овладела гнетущая мысль – она пронеслась, словно быстрая перемотка вперед – что все это лишь древние следы прошлого. Он где-то читал, что к началу века – его века! – было приблизительно пятьдесят тысяч телевизионных станций, вещавших одновременно. Эта цифра могла вырасти, и к этому моменту, должно быть, в воздух передавались миллионы и миллионы часов эфирного времени. Поэтому даже самый закоренелый циник должен был признать, что сейчас было, по крайней мере, миллиард часов того, что можно было посмотреть… и миллионы, имеющие самые высокие стандарты, обладали превосходством. Как же найти эти несколько – несколько миллионов телеканалов в этом гигантском стогу сена?
Эти мысли были столь поражающими, столь деморализующими, что через неделю бесцельного блуждания по каналам Пулл попросил убрать телевизор. Наверное, к счастью, у него было все меньше и меньше времени в часы, когда он не спал, которые монотонно удлинялись по мере того, как силы возвращались к нему.
Скучать не приходилось, благодаря нескончаемым посещениям не только серьезных ученых, но и любознательных – и, очевидно, влиятельных – граждан, которые умудрялись просачиваться мимо охраны, приставленной доктором и профессором Андерсоном. Тем не менее, он был рад, когда, однажды, телевизор появился вновь; он уже начинал страдать от его отсутствия – и на этот раз решил быть осмотрительнее в своих желаниях.
Древнюю реликвию, широко улыбаясь, сопровождала Индра Уоллос.
– Мы нашли кое-что, что ты должен увидеть, Фрэнк. Нам кажется, это поможет тебе прийти в себя – в любом случае, мы уверены, тебе это понравится.
Пулл всегда считал, что такое напутствие – гарантия скуки, и приготовился к худшему. Но то, что он увидел, сразу заинтересовало его, вернув его в прошлое, что происходило с ним нечасто. Он сразу узнал самый известный голос своей эпохи, и вспомнил, что сам когда-то смотрел эту самую программу. Может быть, это была первая передача, которую он смотрел в своей жизни? Нет, ему было тогда всего пять лет, должно быть, он смотрел ее повтор…
– Атланта, 31 декабря 2000 г…
– В эфире Си-Эн-Эн, пять минут до Миллениума со всеми его опасностями и надеждами…
– Но прежде чем мы попытаемся заглянуть в будущее, давайте оглянемся на тысячу лет назад, и спросим себя: мог ли кто-нибудь из живущих в 1000 году представить себе наш мир, или понять его, если бы магическим образом перенесся через века?
– Почти все достижения, дарованные нам, были открыты в самом конце нашего тысячелетия – паровоз, электричество, телефон, радио, телевидение, кино, авиация, электроника. И, в течение всего одного века, ядерная энергия и полеты в космос – что бы подумали об этом великие ученые прошлого? Выдержал бы разум Архимеда и Леонардо, окажись они внезапно в нашем мире?
– Интересно сравнить, что бы мы увидели, если бы могли переместиться на тысячу лет вперед? Безусловно, все фундаментальные открытия ученых уже сделаны: несмотря на это, нас ждут большие усовершенствования в технологии, будут ли созданы новые машины, что-нибудь такое же загадочное и непостижимое для нас, как карманный калькулятор или видеокамера для Исаака Ньютона?
– Несомненно, наша эпоха отличается от всех, существовавших ранее. Телекоммуникации, возможность записывать изображение и звук, победа над воздушным и космическим пространством – все это создало такую цивилизацию, какую не рисовала ни одна даже самая смелая фантазия в прошлом. И так же важно то, что Коперник, Ньютон, Дарвин и Эйнштейн так изменили наш образ мышления и наши перспективы относительно вселенной, что нашим великим предшественникам наша эпоха показалась бы новым «золотым веком».
– А наши потомки через тысячу лет – будут ли они смотреть на нас с той же жалостью, с которой мы рассматриваем наших невежественных, суеверных, болезненных, рано умирающих предков? Кажется, мы знаем ответы на вопросы, которые они даже не смогут нам задать: но какие сюрпризы готовит нам Третье Тысячелетие?
– А вот и оно!
Большой колокол начал бить полночь. Последний удар еще висел в воздухе…
– И каким бы ты ни был – прощай, великий и ужасный двадцатый век!
Затем изображение распалось на мириады фрагментов, и появился другой комментатор. Он говорил с акцентом, которого Пулл не мог понять, и который тут же перенес его в настоящее.
– Теперь, в первые минуты три тысячи первого года, мы можем ответить на вопросы из прошлого…
– Безусловно, люди из 2001 года, которых вы только что видели, не ощутили бы такого сильного ошеломления в наше время, как люди из 1001 года, окажись они в их время. Многие из наших технических достижений они могли ожидать; несомненно, их не особенно удивили бы города-спутники и колонии на Луне и других планетах Солнечной Системы. Они даже могли бы разочароваться в нас, поскольку мы еще не раскрыли секрет бессмертия, и наши зонды отправлены только к самым близким звездам…
Внезапно Индра выключила запись.
– Остальное посмотришь позже, Фрэнк: ты устал. Но я надеюсь, эта запись поможет тебе лучше привыкнуть.
– Спасибо, Индра. Я должен переварить это. Но эта запись кое-что доказывает.
– Что именно?
– Я должен быть благодарен судьбе. Я не житель тысячи первого года, оказавшийся в 2001 году. Это был бы чересчур большой скачок: не думаю, что кто-либо вынес бы его. Я, по крайней мере, знаю, что такое электричество, и не умру со страха, если картинка вдруг заговорит со мной.
Надеюсь, подумал Пулл, что оказанное мне доверие обосновано. Кто-то однажды сказал, что любая более-менее развитая технология не отличается от магии. Встречу ли я магию в этом мире – и смогу ли с ней справиться?
– Мы обещали Музею, что вернем его, – проинформировала его врач. – Думаю, вы знаете, как им пользоваться.
Нежно сжав в руке пульт дистанционного управления, Пулл почувствовал войну острой ностальгии, которая прокатилась по его телу. Как еще несколько артефактов, телевизор всколыхнул в нем воспоминания из его детства и дней, когда телевизоры были не такими умными, чтобы понимать голосовые команды.
– Спасибо, доктор. Какой у вас самый лучший канал новостей?
Его вопрос, казалось, озадачил ее, но затем ее лицо просветлело.
– Ах, понимаю, о чем вы. Но профессор Андерсон считает, что вы еще не совсем готовы. Поэтому наш Архив подготовил небольшую коллекцию предметов, которые помогут вам чувствовать себя как дома.
В голове Пулла мелькнула мысль, интересно, что же представляют собой хранилища древностей в эту эпоху? Он помнил, что такое компакт-диски, а его эксцентричный Дядя Джордж был профессором, гордившимся собранием старинных видеопленок. Но, конечно, эта технологическая борьба должна была закончиться несколько веков назад по обычному дарвиновскому сценарию – выживает сильнейший.
Ему пришлось признать, что кто-то (Индра?), хорошо знакомый с началом двадцать первого века, сделал хороший выбор видеопрограмм. Среди них не было таких, которые могли беспокойство – не было ничего, напоминавшего о войнах, насилии, и было очень немного того, что можно было связать с бизнесом или политикой – одним словом, ничего неподходящего. Были легкие комедии, записи спортивных событий (как они узнали, что он был большим поклонником тенниса?), классическая и популярная музыка и документальные фильмы о природе.
И кто бы ни собирал эту коллекцию, он, без сомнения, обладал чувством юмора, поскольку помимо прочего Пулл наткнулся на эпизоды сериала «Космическое переселение». Словно маленький мальчик, Пулл встретился с Патриком Стюартом и Леонардом Наймо: ему было интересно, что бы они подумали, если бы узнали судьбу паренька, застенчиво просившего их автограф.
Вскоре после начала просмотра им овладела гнетущая мысль – она пронеслась, словно быстрая перемотка вперед – что все это лишь древние следы прошлого. Он где-то читал, что к началу века – его века! – было приблизительно пятьдесят тысяч телевизионных станций, вещавших одновременно. Эта цифра могла вырасти, и к этому моменту, должно быть, в воздух передавались миллионы и миллионы часов эфирного времени. Поэтому даже самый закоренелый циник должен был признать, что сейчас было, по крайней мере, миллиард часов того, что можно было посмотреть… и миллионы, имеющие самые высокие стандарты, обладали превосходством. Как же найти эти несколько – несколько миллионов телеканалов в этом гигантском стогу сена?
Эти мысли были столь поражающими, столь деморализующими, что через неделю бесцельного блуждания по каналам Пулл попросил убрать телевизор. Наверное, к счастью, у него было все меньше и меньше времени в часы, когда он не спал, которые монотонно удлинялись по мере того, как силы возвращались к нему.
Скучать не приходилось, благодаря нескончаемым посещениям не только серьезных ученых, но и любознательных – и, очевидно, влиятельных – граждан, которые умудрялись просачиваться мимо охраны, приставленной доктором и профессором Андерсоном. Тем не менее, он был рад, когда, однажды, телевизор появился вновь; он уже начинал страдать от его отсутствия – и на этот раз решил быть осмотрительнее в своих желаниях.
Древнюю реликвию, широко улыбаясь, сопровождала Индра Уоллос.
– Мы нашли кое-что, что ты должен увидеть, Фрэнк. Нам кажется, это поможет тебе прийти в себя – в любом случае, мы уверены, тебе это понравится.
Пулл всегда считал, что такое напутствие – гарантия скуки, и приготовился к худшему. Но то, что он увидел, сразу заинтересовало его, вернув его в прошлое, что происходило с ним нечасто. Он сразу узнал самый известный голос своей эпохи, и вспомнил, что сам когда-то смотрел эту самую программу. Может быть, это была первая передача, которую он смотрел в своей жизни? Нет, ему было тогда всего пять лет, должно быть, он смотрел ее повтор…
– Атланта, 31 декабря 2000 г…
– В эфире Си-Эн-Эн, пять минут до Миллениума со всеми его опасностями и надеждами…
– Но прежде чем мы попытаемся заглянуть в будущее, давайте оглянемся на тысячу лет назад, и спросим себя: мог ли кто-нибудь из живущих в 1000 году представить себе наш мир, или понять его, если бы магическим образом перенесся через века?
– Почти все достижения, дарованные нам, были открыты в самом конце нашего тысячелетия – паровоз, электричество, телефон, радио, телевидение, кино, авиация, электроника. И, в течение всего одного века, ядерная энергия и полеты в космос – что бы подумали об этом великие ученые прошлого? Выдержал бы разум Архимеда и Леонардо, окажись они внезапно в нашем мире?
– Интересно сравнить, что бы мы увидели, если бы могли переместиться на тысячу лет вперед? Безусловно, все фундаментальные открытия ученых уже сделаны: несмотря на это, нас ждут большие усовершенствования в технологии, будут ли созданы новые машины, что-нибудь такое же загадочное и непостижимое для нас, как карманный калькулятор или видеокамера для Исаака Ньютона?
– Несомненно, наша эпоха отличается от всех, существовавших ранее. Телекоммуникации, возможность записывать изображение и звук, победа над воздушным и космическим пространством – все это создало такую цивилизацию, какую не рисовала ни одна даже самая смелая фантазия в прошлом. И так же важно то, что Коперник, Ньютон, Дарвин и Эйнштейн так изменили наш образ мышления и наши перспективы относительно вселенной, что нашим великим предшественникам наша эпоха показалась бы новым «золотым веком».
– А наши потомки через тысячу лет – будут ли они смотреть на нас с той же жалостью, с которой мы рассматриваем наших невежественных, суеверных, болезненных, рано умирающих предков? Кажется, мы знаем ответы на вопросы, которые они даже не смогут нам задать: но какие сюрпризы готовит нам Третье Тысячелетие?
– А вот и оно!
Большой колокол начал бить полночь. Последний удар еще висел в воздухе…
– И каким бы ты ни был – прощай, великий и ужасный двадцатый век!
Затем изображение распалось на мириады фрагментов, и появился другой комментатор. Он говорил с акцентом, которого Пулл не мог понять, и который тут же перенес его в настоящее.
– Теперь, в первые минуты три тысячи первого года, мы можем ответить на вопросы из прошлого…
– Безусловно, люди из 2001 года, которых вы только что видели, не ощутили бы такого сильного ошеломления в наше время, как люди из 1001 года, окажись они в их время. Многие из наших технических достижений они могли ожидать; несомненно, их не особенно удивили бы города-спутники и колонии на Луне и других планетах Солнечной Системы. Они даже могли бы разочароваться в нас, поскольку мы еще не раскрыли секрет бессмертия, и наши зонды отправлены только к самым близким звездам…
Внезапно Индра выключила запись.
– Остальное посмотришь позже, Фрэнк: ты устал. Но я надеюсь, эта запись поможет тебе лучше привыкнуть.
– Спасибо, Индра. Я должен переварить это. Но эта запись кое-что доказывает.
– Что именно?
– Я должен быть благодарен судьбе. Я не житель тысячи первого года, оказавшийся в 2001 году. Это был бы чересчур большой скачок: не думаю, что кто-либо вынес бы его. Я, по крайней мере, знаю, что такое электричество, и не умру со страха, если картинка вдруг заговорит со мной.
Надеюсь, подумал Пулл, что оказанное мне доверие обосновано. Кто-то однажды сказал, что любая более-менее развитая технология не отличается от магии. Встречу ли я магию в этом мире – и смогу ли с ней справиться?
Глава 6
Мозговой шлем
– Боюсь, вам придется принять мучительное решение, – сказал профессор Андерсон с улыбкой, нейтрализовавшей завышено грозный смысл его слов.
– Я готов принять все, что угодно. Только скажите мне все прямо.
– Прежде чем мы подгоним для вас мозговой шлем, вам придется постричься наголо. Поэтому выбор за вами. Чтобы волосы не отрастали слишком сильно, вам придется бриться, как минимум, раз в месяц. Или удалить волосы насовсем.
– Как это сделать?
– Лазерная обработка. Убивает волосяные луковицы на корню.
– Г-мм… это обратимо?
– Да, но это довольно грязная и болезненная процедура, к тому же, занимает не одну неделю.
– В таком случае, я хочу посмотреть, как я буду выглядеть без волос, прежде чем менять свою внешность. Я никак не могу забыть, что случилось с Самсоном.
– С кем?
– Персонаж известной старой книги. Его подружка обрезала ему волосы, пока он спал. Когда он проснулся, он лишился своей силы.
– Теперь я вспомнил – чудесный, судя по всему, медицинский символизм!
– Заодно я бы не возражал против ликвидации своей бороды – я был бы счастлив, если бы мне никогда больше не пришлось бриться.
– Я договорюсь по поводу этого. А какие парики вам нравятся?
Пулл засмеялся.
– Я не до такой степени забочусь о своей внешности – думаю, это создаст лишь хлопоты и быстро мне надоест. Что касается всего остального, я приму решение позже.
То, что в эту эпоху все лишали себя волос, было сюрпризом, который Пулл слишком поздно заметил. Впервые он сделал это открытие, когда обе медсестры отстегнули свои роскошные косы без всяких признаков затруднения, и окончательно убедился в этом, когда несколько совершенно лысых специалистов пришли, чтобы провести серию микробиологических тестов. Вокруг него никогда не было столько безволосых людей, и его первым предположением было, что это последний шаг бесконечной борьбы медиков с насекомыми.
Как и многие другие из его предположений, оно оказалось ошибочным, и когда он выяснил настоящую причину, он искренне повеселился сам над собой, поняв, как часто он был уверен, что волосы его посетителей настоящие. Ответ был прост: очевидно, это была великая эпоха париков, которыми мужчины пользовались редко, женщины – всегда.
Профессор Андерсон не терял времени зря: в тот день медсестры намазали голову Пулла каким-то зловонным кремом, и когда он, спустя час, взглянул в зеркало, он не узнал сам себя. Ну, подумал он, в конце концов, парик не такая уж и плохая идея…
Процедура подгонки мозгового шлема слегка затянулась. Сначала необходимо было сделать форму, в течение этого процесса он должен был сидеть неподвижно несколько минут, пока она не затвердела. Он думал, что ему скажут, что его голова имеет неправильную форму, когда медсестры очень непрофессионально хихикали – потеряв немало времени снимая слепок с его головы.
– Ой, больно! – пожаловался он.
Затем на него надели обтягивающую шапочку, металлический шлем, который сидел очень плотно, и почти достигал ушей, и застегивался, вызывая ностальгические мысли – видели бы меня сейчас мои друзья-евреи! Через несколько минут шлем стал таким привычным, что он забыл о его присутствии.
Теперь он был готов к установке – процессу, который вызывал у него нечто сродни страху, но который уже половину тысячелетия был важным обрядом почти для всего человечества.
– Закрывать глаза нет необходимости, – сказал техник, который носил вычурный титул «Инженер Мозга» – почти всегда сокращаемый до «мозговика» всеми, кто к нему обращался.
– Когда начнется установка, ваш мозг усвоит всю вводимую информацию. Даже если ваши глаза будут открыты, вы ничего не заметите.
«Интересно, все так же нервничают при этой процедуре?» – спросил себя Пулл. «Может, это последний момент, когда я контролирую себя самостоятельно? Все-таки я не до конца доверяю техническим достижениям этой эпохи, хотя до сих пор они меня не подводили. Но, как говориться, всегда бывает первый раз»…
Как ему и обещали, он не почувствовал ничего, кроме легкого покалывания нано-проводков, пробивающих себе путь сквозь его череп. Все его ощущения были вполне нормальными, когда он осмотрел знакомую комнату, все находилось там, где должно было быть.
Мозговик – надев собственный шлем, присоединенный, как и шлем Пулла, к оборудованию, которое можно было запросто перепутать с портативным компьютером двадцатого века, ободряюще улыбнулся.
– Готовы? – спросил он.
Бывают времена, когда нет ничего лучше старых избитых фраз.
– Всегда готов, – ответил Пулл.
Свет начал медленно гаснуть – или так казалось. Возникла полная тишина, и даже мягкая гравитация Башни ослабила свой захват. Он был эмбрионом, покачивавшимся в бесформенном вакууме в полной темноте. Он встречал такой едва заметный ультрафиолетовый полумрак лишь однажды – когда опустился глубже разумной меры в отвесную пропасть на другой стороне Большого Рифа. Глядя в кристальную пустоту, уходящую на сотни метров вниз, он испытал такое чувство потерянности в пространстве, что на какое-то мгновение поддался панике, и чуть было не разучился плавать, прежде чем самообладание вернулось к нему. Излишне говорить, что он никогда не упоминал об этом случае, общаясь с физиками из Космического Агентства…
Словно издалека в огромном вакууме раздался голос, он становился все громче, и теперь, казалось, окружал его. Но он не достиг его ушей: он мягким эхом звучал в лабиринтах его мозга.
– Начало калибровки. Время от времени вам будут задаваться вопросы – вы можете отвечать мысленно, это поможет вам произносить слова. Вы понимаете?
– Да, – ответил Пулл, гадая, шевелятся ли при этом его губы. Вряд ли он мог сейчас говорить.
В вакууме что-то стало возникать – сетка, состоящая из тонких линий, похожая на большой лист миллиметровки. Она растягивалась вверх и вниз, вправо и влево, уходя краями за пределы видимости. Он попытался пошевелить головой, но изображение не менялось.
По всей сетке замерцали числа, слишком быстро, чтобы он мог прочесть их – но, по-видимому, их записывала какая-то схема. Пулл не мог удержаться от улыбки (его щеки двигались?), поскольку все происходящее было ему знакомо. Это было похоже на компьютерное обследование, которое в его эпоху мог пройти любой желающий у своего окулиста.
– Я готов принять все, что угодно. Только скажите мне все прямо.
– Прежде чем мы подгоним для вас мозговой шлем, вам придется постричься наголо. Поэтому выбор за вами. Чтобы волосы не отрастали слишком сильно, вам придется бриться, как минимум, раз в месяц. Или удалить волосы насовсем.
– Как это сделать?
– Лазерная обработка. Убивает волосяные луковицы на корню.
– Г-мм… это обратимо?
– Да, но это довольно грязная и болезненная процедура, к тому же, занимает не одну неделю.
– В таком случае, я хочу посмотреть, как я буду выглядеть без волос, прежде чем менять свою внешность. Я никак не могу забыть, что случилось с Самсоном.
– С кем?
– Персонаж известной старой книги. Его подружка обрезала ему волосы, пока он спал. Когда он проснулся, он лишился своей силы.
– Теперь я вспомнил – чудесный, судя по всему, медицинский символизм!
– Заодно я бы не возражал против ликвидации своей бороды – я был бы счастлив, если бы мне никогда больше не пришлось бриться.
– Я договорюсь по поводу этого. А какие парики вам нравятся?
Пулл засмеялся.
– Я не до такой степени забочусь о своей внешности – думаю, это создаст лишь хлопоты и быстро мне надоест. Что касается всего остального, я приму решение позже.
То, что в эту эпоху все лишали себя волос, было сюрпризом, который Пулл слишком поздно заметил. Впервые он сделал это открытие, когда обе медсестры отстегнули свои роскошные косы без всяких признаков затруднения, и окончательно убедился в этом, когда несколько совершенно лысых специалистов пришли, чтобы провести серию микробиологических тестов. Вокруг него никогда не было столько безволосых людей, и его первым предположением было, что это последний шаг бесконечной борьбы медиков с насекомыми.
Как и многие другие из его предположений, оно оказалось ошибочным, и когда он выяснил настоящую причину, он искренне повеселился сам над собой, поняв, как часто он был уверен, что волосы его посетителей настоящие. Ответ был прост: очевидно, это была великая эпоха париков, которыми мужчины пользовались редко, женщины – всегда.
Профессор Андерсон не терял времени зря: в тот день медсестры намазали голову Пулла каким-то зловонным кремом, и когда он, спустя час, взглянул в зеркало, он не узнал сам себя. Ну, подумал он, в конце концов, парик не такая уж и плохая идея…
Процедура подгонки мозгового шлема слегка затянулась. Сначала необходимо было сделать форму, в течение этого процесса он должен был сидеть неподвижно несколько минут, пока она не затвердела. Он думал, что ему скажут, что его голова имеет неправильную форму, когда медсестры очень непрофессионально хихикали – потеряв немало времени снимая слепок с его головы.
– Ой, больно! – пожаловался он.
Затем на него надели обтягивающую шапочку, металлический шлем, который сидел очень плотно, и почти достигал ушей, и застегивался, вызывая ностальгические мысли – видели бы меня сейчас мои друзья-евреи! Через несколько минут шлем стал таким привычным, что он забыл о его присутствии.
Теперь он был готов к установке – процессу, который вызывал у него нечто сродни страху, но который уже половину тысячелетия был важным обрядом почти для всего человечества.
– Закрывать глаза нет необходимости, – сказал техник, который носил вычурный титул «Инженер Мозга» – почти всегда сокращаемый до «мозговика» всеми, кто к нему обращался.
– Когда начнется установка, ваш мозг усвоит всю вводимую информацию. Даже если ваши глаза будут открыты, вы ничего не заметите.
«Интересно, все так же нервничают при этой процедуре?» – спросил себя Пулл. «Может, это последний момент, когда я контролирую себя самостоятельно? Все-таки я не до конца доверяю техническим достижениям этой эпохи, хотя до сих пор они меня не подводили. Но, как говориться, всегда бывает первый раз»…
Как ему и обещали, он не почувствовал ничего, кроме легкого покалывания нано-проводков, пробивающих себе путь сквозь его череп. Все его ощущения были вполне нормальными, когда он осмотрел знакомую комнату, все находилось там, где должно было быть.
Мозговик – надев собственный шлем, присоединенный, как и шлем Пулла, к оборудованию, которое можно было запросто перепутать с портативным компьютером двадцатого века, ободряюще улыбнулся.
– Готовы? – спросил он.
Бывают времена, когда нет ничего лучше старых избитых фраз.
– Всегда готов, – ответил Пулл.
Свет начал медленно гаснуть – или так казалось. Возникла полная тишина, и даже мягкая гравитация Башни ослабила свой захват. Он был эмбрионом, покачивавшимся в бесформенном вакууме в полной темноте. Он встречал такой едва заметный ультрафиолетовый полумрак лишь однажды – когда опустился глубже разумной меры в отвесную пропасть на другой стороне Большого Рифа. Глядя в кристальную пустоту, уходящую на сотни метров вниз, он испытал такое чувство потерянности в пространстве, что на какое-то мгновение поддался панике, и чуть было не разучился плавать, прежде чем самообладание вернулось к нему. Излишне говорить, что он никогда не упоминал об этом случае, общаясь с физиками из Космического Агентства…
Словно издалека в огромном вакууме раздался голос, он становился все громче, и теперь, казалось, окружал его. Но он не достиг его ушей: он мягким эхом звучал в лабиринтах его мозга.
– Начало калибровки. Время от времени вам будут задаваться вопросы – вы можете отвечать мысленно, это поможет вам произносить слова. Вы понимаете?
– Да, – ответил Пулл, гадая, шевелятся ли при этом его губы. Вряд ли он мог сейчас говорить.
В вакууме что-то стало возникать – сетка, состоящая из тонких линий, похожая на большой лист миллиметровки. Она растягивалась вверх и вниз, вправо и влево, уходя краями за пределы видимости. Он попытался пошевелить головой, но изображение не менялось.
По всей сетке замерцали числа, слишком быстро, чтобы он мог прочесть их – но, по-видимому, их записывала какая-то схема. Пулл не мог удержаться от улыбки (его щеки двигались?), поскольку все происходящее было ему знакомо. Это было похоже на компьютерное обследование, которое в его эпоху мог пройти любой желающий у своего окулиста.