Жалость и отвращение овладели Пейтоном. Лучше, чем когда-либо он осознал, что работа озлобившегося гения, посвятившего делу всю жизнь, не должна пропасть. Ее нужно вернуть миру.
— Все спящие похожи на этого? — спросил Пейтон.
— Все, кроме новичков. Те еще в состоянии помнить свою прежнюю жизнь.
— Покажи мне кого-нибудь.
Следующая комната не отличалась от предыдущей, но человеку, лежащему здесь, было не больше сорока.
— Как долго он здесь?
— Всего несколько недель. Это первый посетитель за много лет перед твоим приходом.
— Разбуди его, пожалуйста.
Спящий медленно открыл глаза. Они были не безумными, а жалостными и удивленными. Человек отряхнулся от воспоминаний и сел. Первый его вопрос был вполне разумным:
— Зачем ты позвал меня назад? Кто ты?
— Я только что избавился от мыслепроектора. Я хочу разбудить всех, кого еще можно спасти.
Проснувшийся горько рассмеялся:
— Спасти! От чего? Сорок лет я бежал от мира, а ты хочешь утащить меня обратно? Уходи, оставь меня в покое!
Но Пейтон был не намерен так просто отступать.
— Ты полагаешь, этот придуманный мир лучше реального?
Мужчина опять невесело рассмеялся:
— Реальность для меня — Комарра. Мир ничего мне не дал — так зачем мне туда возвращаться? Я нашел здесь покой, и это все, что мне нужно.
Пейтон резко повернулся и вышел. За спиной у него послышался облегченный вздох спящего. Он знал, когда проиграл. И теперь понял, почему хотел оживить остальных.
Не потому, что это было нужно для дела, — это было нужно ему самому. Он хотел убедить себя, что Комарра — зло. И теперь понял, что это не так. Везде, даже в Утопии, найдутся люди, которым мир не приносит ничего, кроме горя и разочарований.
Со временем их будет меньше и меньше. В темные времена, тысячу лет назад большинство людей были несчастны. Как бы ни был прекрасен мир будущего — в нем останется горе. Так за что осуждать Комарру, дающую надежду на покой?
Он больше не станет экспериментировать. Твердая убежденность и самонадеянность Пейтона пошатнулись. Заснувшие в Комарре не нуждаются в его благодеяниях.
Он снова повернулся к Инженеру. Желание покинуть город росло с каждой минутой, но оставалась еще самая важная работа. Как обычно, робот предвосхитил вопрос:
— Следуй за мной, пожалуйста. У меня есть все, что ты хочешь.
Они не вернулись, как и предполагал Пейтон, на уровень с лабиринтами контрольных машин. Они поднялись в маленькую круглую комнату на самом верху. Здесь не было окон, если не считать таковыми странные панели в стенах. Возможно, от особых манипуляций они становились прозрачными.
Это была студия. Осознав, кто работал здесь много веков назад, Пейтон воззрился на нее с благоговением. Стенные полки были уставлены древними книгами, к которым пять веков никто не прикасался. Казалось, Тордарсен покинул студию пару часов назад. К чертежной доске у стены был прикреплен незаконченный набросок.
— Похоже, что-то ему помешало, — заметил Пейтон, больше сам для себя.
— Так и было.
— Что ты хочешь сказать? Разве он не присоединился к остальным, когда создал тебя?
Трудно поверить, но ответ был таким же бесстрастным, как все, что говорил робот:
— Создав нас, он все еще не был удовлетворен. Он не был похож на других и часто повторял, что нашел свое счастье в строительстве Комарры. Снова и снова он говорил, что присоединится к остальным, но всегда находилось что-то, что нужно было доделать. Так продолжалось до того дня, когда мы нашли его лежащим в этой комнате. Он остановился. Я вижу в твоем мозгу слово «смерть», но не знаю, что оно означает.
Пейтон молчал. Ему казалось, что кончина великого ученого не была печальной. Озлобление, омрачавшее жизнь, покинуло его. Он познал радость созидания. Он был величайшим из всех художников, пришедших в Комарру. И теперь его труд не пропадет.
Робот приблизился к стальному столу и, сунув щупальца в ящик, достал толстый том с металлическими застежками. Молча он протянул книгу Пейтону, и тот дрожащими руками открыл ее. В книге было не менее тысячи страниц из очень тонкого и прочного материала.
На титульном листе твердой и уверенной рукой было выведено:
«Рольф Тордарсен Заметки по субэлектронике Начато: 2-й день 13-го месяца 2598 года».
Ниже находилась еще запись, которую было трудно разобрать, — похоже, она появилась в бешеной спешке. Понимание обрушилось на Пейтона стремительно, как экваториальный рассвет.
«Тому, кто это прочтет.
Я, Рольф Тордарсен, не найдя понимания у своего времени, посылаю это в будущее. Если Комарра еще существует, вы видели творение рук моих и избежали ловушки, предназначенной для неразвитых умов. Значит, вы способны отнести эти знания в мир. Передайте их ученым и расскажите, как использовать. Я сломал барьер между Человеком и Машиной. Отныне они должны делить будущее поровну».
Пейтон несколько раз перечитал послание, и сердце его наполнилось теплым чувством к давно умершему предку. Это был блестящий план. Только так, и никак иначе, можно было обезопасить послание, отправленное векам, и быть уверенным, что оно попадет в надежные руки. Интересно, имелся ли этот план у Тордарсена, когда он присоединился к Декадентам, или он возник позже? Этого уже не узнать никогда.
Он снова взглянул на Инженера и представил мир, где все роботы будут обладать самосознанием. Похоже, он заглядывал еще дальше в туманное будущее.
Робот не знает условностей человека, его жалких слабостей. Он никогда не изменит логике, не поддастся себялюбию и амбициям. Он будет дополнять человека.
Пейтон вспомнил слова Тордарсена: «Отныне они должны делить будущее поровну».
Пейтон прервал свои грезы. Все это случится — если случится — через сотни лет. Он подошел к Инженеру.
— Я готов уйти. Но я вернусь.
Робот обернулся.
— Стой и не двигайся! — приказал он.
Пейтон с удивлением посмотрел на Инженера. И тут он разглядел выпуклость в потолке, точно такую, как та, которую он обнаружил, когда только вошел в город.
— Эй! — закричал он. — Я не хочу…
Но было уже поздно. За ним находился темный экран, чернее черной ночи. Перед ним была лесная опушка. Был вечер, и солнце почти касалось деревьев.
Неожиданно позади раздалось хныканье. Очень испуганный лев недоверчиво вглядывался в лес. Лео не понравилась транспортировка.
— Ничего, все позади, старина, — примиряюще сказал Ричард. — Нельзя их осуждать за желание избавиться от нас как можно скорее. Между нами говоря, мы доставили им массу хлопот. Пошли, мне не хочется ночевать в лесу.
На другом конце мира группа ученых даже не подозревала о размерах их триумфа. В Центральной башне Ричард Пейтон II обнаружил, что его сын не гостил последние два дня у кузин в Южной Америке и готовил к возвращению блудного сына подобающую речь.
Далеко от Земли Мировой совет строил планы, чтобы задержать приход Третьего Возрождения.
А виновник всех тревог ничего об этом не знал и жил в тот момент без забот.
Пейтон медленно спустился по мраморным ступеням от таинственного входа, чей секрет он пока не разгадал. Лев следовал чуть позади, оглядываясь и негромко порыкивая.
Они пошли вместе по металлической дороге мимо низкорослых деревьев. Пейтон был рад, что солнце еще не село. Ночью дорога мерцала, словно радиоактивная, и на фоне звезд кривые деревья выглядели не очень привлекательно.
На повороте он задержался и оглянулся на изогнутые металлические стены с черными отверстиями. Ощущение победы исчезло. Он знал, что, пока живет, не забудет того пресыщенного покоем и удовлетворенностью мира, что лежит за этими стенами.
В глубине души он ощущал страх перед этим чувством удовлетворенности. Любое достижение мира меркло перед обессиливающей негой, которую дарила Комарра. На миг к нему явилось ужасное видение. Словно он, сломленный и старый, бредет по этой дороге в поисках забытья. Он пожал плечами и пошел дальше.
Подойдя к кораблю, Пейтон воспрянул духом. Он вновь раскрыл книгу и пробежал взглядом по страницам, испещренным мелким почерком, пьянея от перспектив обладания. Давным-давно здесь проходили караваны с золотом и слоновой костью для жен царя Соломона. Но все драгоценности — ничто по сравнению с этим фолиантом. Вся мудрость Соломона не смогла бы представить новую цивилизацию, которая стоит за строчками этой книги.
Пейтон запел, хотя делал это крайне редко, в особых случаях. Песня была очень старой, она пришла из мира, где еще не было атома, межпланетных путешествий, даже просто полетов по воздуху. В ней говорилось о цирюльнике из Севильи — где-то могла быть эта Севилья?
Лео молчал, сколько мог. И наконец присоединился к Пейтону. Дуэт получился не самым удачным.
Когда наступила ночь, лес и все его секреты скрылись за горизонтом. Лицом к звездам, рядом с Лео, стерегущим его, Пейтон сладко уснул.
На сей раз — без сновидений.
— Все спящие похожи на этого? — спросил Пейтон.
— Все, кроме новичков. Те еще в состоянии помнить свою прежнюю жизнь.
— Покажи мне кого-нибудь.
Следующая комната не отличалась от предыдущей, но человеку, лежащему здесь, было не больше сорока.
— Как долго он здесь?
— Всего несколько недель. Это первый посетитель за много лет перед твоим приходом.
— Разбуди его, пожалуйста.
Спящий медленно открыл глаза. Они были не безумными, а жалостными и удивленными. Человек отряхнулся от воспоминаний и сел. Первый его вопрос был вполне разумным:
— Зачем ты позвал меня назад? Кто ты?
— Я только что избавился от мыслепроектора. Я хочу разбудить всех, кого еще можно спасти.
Проснувшийся горько рассмеялся:
— Спасти! От чего? Сорок лет я бежал от мира, а ты хочешь утащить меня обратно? Уходи, оставь меня в покое!
Но Пейтон был не намерен так просто отступать.
— Ты полагаешь, этот придуманный мир лучше реального?
Мужчина опять невесело рассмеялся:
— Реальность для меня — Комарра. Мир ничего мне не дал — так зачем мне туда возвращаться? Я нашел здесь покой, и это все, что мне нужно.
Пейтон резко повернулся и вышел. За спиной у него послышался облегченный вздох спящего. Он знал, когда проиграл. И теперь понял, почему хотел оживить остальных.
Не потому, что это было нужно для дела, — это было нужно ему самому. Он хотел убедить себя, что Комарра — зло. И теперь понял, что это не так. Везде, даже в Утопии, найдутся люди, которым мир не приносит ничего, кроме горя и разочарований.
Со временем их будет меньше и меньше. В темные времена, тысячу лет назад большинство людей были несчастны. Как бы ни был прекрасен мир будущего — в нем останется горе. Так за что осуждать Комарру, дающую надежду на покой?
Он больше не станет экспериментировать. Твердая убежденность и самонадеянность Пейтона пошатнулись. Заснувшие в Комарре не нуждаются в его благодеяниях.
Он снова повернулся к Инженеру. Желание покинуть город росло с каждой минутой, но оставалась еще самая важная работа. Как обычно, робот предвосхитил вопрос:
— Следуй за мной, пожалуйста. У меня есть все, что ты хочешь.
Они не вернулись, как и предполагал Пейтон, на уровень с лабиринтами контрольных машин. Они поднялись в маленькую круглую комнату на самом верху. Здесь не было окон, если не считать таковыми странные панели в стенах. Возможно, от особых манипуляций они становились прозрачными.
Это была студия. Осознав, кто работал здесь много веков назад, Пейтон воззрился на нее с благоговением. Стенные полки были уставлены древними книгами, к которым пять веков никто не прикасался. Казалось, Тордарсен покинул студию пару часов назад. К чертежной доске у стены был прикреплен незаконченный набросок.
— Похоже, что-то ему помешало, — заметил Пейтон, больше сам для себя.
— Так и было.
— Что ты хочешь сказать? Разве он не присоединился к остальным, когда создал тебя?
Трудно поверить, но ответ был таким же бесстрастным, как все, что говорил робот:
— Создав нас, он все еще не был удовлетворен. Он не был похож на других и часто повторял, что нашел свое счастье в строительстве Комарры. Снова и снова он говорил, что присоединится к остальным, но всегда находилось что-то, что нужно было доделать. Так продолжалось до того дня, когда мы нашли его лежащим в этой комнате. Он остановился. Я вижу в твоем мозгу слово «смерть», но не знаю, что оно означает.
Пейтон молчал. Ему казалось, что кончина великого ученого не была печальной. Озлобление, омрачавшее жизнь, покинуло его. Он познал радость созидания. Он был величайшим из всех художников, пришедших в Комарру. И теперь его труд не пропадет.
Робот приблизился к стальному столу и, сунув щупальца в ящик, достал толстый том с металлическими застежками. Молча он протянул книгу Пейтону, и тот дрожащими руками открыл ее. В книге было не менее тысячи страниц из очень тонкого и прочного материала.
На титульном листе твердой и уверенной рукой было выведено:
«Рольф Тордарсен Заметки по субэлектронике Начато: 2-й день 13-го месяца 2598 года».
Ниже находилась еще запись, которую было трудно разобрать, — похоже, она появилась в бешеной спешке. Понимание обрушилось на Пейтона стремительно, как экваториальный рассвет.
«Тому, кто это прочтет.
Я, Рольф Тордарсен, не найдя понимания у своего времени, посылаю это в будущее. Если Комарра еще существует, вы видели творение рук моих и избежали ловушки, предназначенной для неразвитых умов. Значит, вы способны отнести эти знания в мир. Передайте их ученым и расскажите, как использовать. Я сломал барьер между Человеком и Машиной. Отныне они должны делить будущее поровну».
Пейтон несколько раз перечитал послание, и сердце его наполнилось теплым чувством к давно умершему предку. Это был блестящий план. Только так, и никак иначе, можно было обезопасить послание, отправленное векам, и быть уверенным, что оно попадет в надежные руки. Интересно, имелся ли этот план у Тордарсена, когда он присоединился к Декадентам, или он возник позже? Этого уже не узнать никогда.
Он снова взглянул на Инженера и представил мир, где все роботы будут обладать самосознанием. Похоже, он заглядывал еще дальше в туманное будущее.
Робот не знает условностей человека, его жалких слабостей. Он никогда не изменит логике, не поддастся себялюбию и амбициям. Он будет дополнять человека.
Пейтон вспомнил слова Тордарсена: «Отныне они должны делить будущее поровну».
Пейтон прервал свои грезы. Все это случится — если случится — через сотни лет. Он подошел к Инженеру.
— Я готов уйти. Но я вернусь.
Робот обернулся.
— Стой и не двигайся! — приказал он.
Пейтон с удивлением посмотрел на Инженера. И тут он разглядел выпуклость в потолке, точно такую, как та, которую он обнаружил, когда только вошел в город.
— Эй! — закричал он. — Я не хочу…
Но было уже поздно. За ним находился темный экран, чернее черной ночи. Перед ним была лесная опушка. Был вечер, и солнце почти касалось деревьев.
Неожиданно позади раздалось хныканье. Очень испуганный лев недоверчиво вглядывался в лес. Лео не понравилась транспортировка.
— Ничего, все позади, старина, — примиряюще сказал Ричард. — Нельзя их осуждать за желание избавиться от нас как можно скорее. Между нами говоря, мы доставили им массу хлопот. Пошли, мне не хочется ночевать в лесу.
На другом конце мира группа ученых даже не подозревала о размерах их триумфа. В Центральной башне Ричард Пейтон II обнаружил, что его сын не гостил последние два дня у кузин в Южной Америке и готовил к возвращению блудного сына подобающую речь.
Далеко от Земли Мировой совет строил планы, чтобы задержать приход Третьего Возрождения.
А виновник всех тревог ничего об этом не знал и жил в тот момент без забот.
Пейтон медленно спустился по мраморным ступеням от таинственного входа, чей секрет он пока не разгадал. Лев следовал чуть позади, оглядываясь и негромко порыкивая.
Они пошли вместе по металлической дороге мимо низкорослых деревьев. Пейтон был рад, что солнце еще не село. Ночью дорога мерцала, словно радиоактивная, и на фоне звезд кривые деревья выглядели не очень привлекательно.
На повороте он задержался и оглянулся на изогнутые металлические стены с черными отверстиями. Ощущение победы исчезло. Он знал, что, пока живет, не забудет того пресыщенного покоем и удовлетворенностью мира, что лежит за этими стенами.
В глубине души он ощущал страх перед этим чувством удовлетворенности. Любое достижение мира меркло перед обессиливающей негой, которую дарила Комарра. На миг к нему явилось ужасное видение. Словно он, сломленный и старый, бредет по этой дороге в поисках забытья. Он пожал плечами и пошел дальше.
Подойдя к кораблю, Пейтон воспрянул духом. Он вновь раскрыл книгу и пробежал взглядом по страницам, испещренным мелким почерком, пьянея от перспектив обладания. Давным-давно здесь проходили караваны с золотом и слоновой костью для жен царя Соломона. Но все драгоценности — ничто по сравнению с этим фолиантом. Вся мудрость Соломона не смогла бы представить новую цивилизацию, которая стоит за строчками этой книги.
Пейтон запел, хотя делал это крайне редко, в особых случаях. Песня была очень старой, она пришла из мира, где еще не было атома, межпланетных путешествий, даже просто полетов по воздуху. В ней говорилось о цирюльнике из Севильи — где-то могла быть эта Севилья?
Лео молчал, сколько мог. И наконец присоединился к Пейтону. Дуэт получился не самым удачным.
Когда наступила ночь, лес и все его секреты скрылись за горизонтом. Лицом к звездам, рядом с Лео, стерегущим его, Пейтон сладко уснул.
На сей раз — без сновидений.