Глава 6. Сенатор
Сенатор Джордж Ледстоун (независимый кандидат от Западной Америки) имел одну явную странность и, по его собственному признанию, один тайный порок. Так, он всегда носил массивные очки в роговой оправе (с простыми стеклами, разумеется), потому что в беседах один на один они наводили страх на свидетелей: мало кому из них приходилось сталкиваться с подобным новшеством в век, когда глазные заболевания излечивались моментально с помощью лазера.
Его «тайный порок», прекрасно известный всем, заключался в пристрастии к стрельбе из винтовки на типовом олимпийском стрельбище, устроенном в длинных коридорах давно заброшенной силосной ямы около горы близ Шайенна. С того времени, как планета Земля была демилитаризована, на подобное времяпрепровождение смотрели с неодобрением, если вообще всячески не отбивали к нему охоту.
Сенатор поддерживал резолюцию ООН, осуждающую массовые кровопролития XX века и налагающую запрет на владение государствами и отдельными лицами всеми видами вооружений, которые могут нанести вред кому-либо еще кроме самого целящегося. Тем не менее он с пренебрежением относился к знаменитому лозунгу Спасителей Мира: «Ружья — опора бессильных».
— Это не про меня, — резко возразил он во время одного из своих бесчисленных интервью.
(Представители средств массовой информации обожали его.) — У меня двое детей, и я завел бы дюжину, если бы позволял закон. Я не стыжусь признаться, что мне нравится хорошая винтовка — это настоящее произведение искусства. В тот момент, когда вы нажимаете на спусковой крючок и видите, что попали в цель, — ну, это чувство несравнимо ни с каким другим. И если меткая стрельба заменяет секс, лично я буду отстаивать и то и другое.
Однако на чем сенатор действительно поставил крест, так это на охоте.
— Конечно, она была в порядке вещей, когда не знали другого способа добывать мясо, но расстреливать беззащитных животных ради спортивного интереса в наше время — это действительно болезнь. Однажды в детстве я проделал такое. Белка — к счастью, это оказался вид, не занесенный в Красную книгу, — бежала по нашей лужайке, и я не смог устоять перед искушением… Папа отшлепал меня, но в этом не было необходимости. Я никогда не забуду того, что натворила моя пуля.
Сенатор Ледстоун был, несомненно, оригиналом, причем это исходило, очевидно, из семейной традиции. Его бабушка командовала полком грозной милиции Беверли-Хиллз, чьи стычки с нерегулярными частями, подчиняющимися местным властям, порождали бесконечные конфликты буквально повсюду и в любой обстановке. А его дедушка был одним из самых отъявленных торговцев контрабандой XXI века. Прежде чем он погиб в перестрелке с сотрудниками Канадской медицинской службы, пытаясь переправить груз табака весом в килотонну весьма оригинальным способом — вверх по Ниагарскому водопаду, — «курилка» Ледстоун успел отяготить свою совесть, по самым скромным подсчетам, двадцатью миллионами жизней.
Ледстоун отнюдь не раскаивался за грехи своего деда, чья сенсационная гибель послужила как бы последним аргументом в пользу отмены третьей и последней в истории США попытки ввести запрет на продажу табака, самой катастрофической по своим последствиям. Он доказывал, что разумным взрослым людям следует разрешить совершать самоубийство тем способом, какой им нравится, — посредством алкоголя, кокаина или даже табака — до тех пор, пока это не угрожает жизни окружающих. Конечно, дедуля был просто святым по сравнению с расхваливаемыми на каждом углу промышленными магнатами, которые завлекли в пагубные сети добрую половину человечества, пока им удавалось с помощью высокооплачиваемых адвокатов оставаться в стороне.
Генеральная ассамблея Содружества Американских Штатов (САШ) по-прежнему проводилась в Вашингтоне в обстановке, прекрасно знакомой поколениям наблюдателей, хотя процедура и форма выступлений поставили бы в тупик любого из них, родившегося в XX веке. И все же многие комитеты и подкомитеты до сих пор сохранили свои первоначальные названия, поскольку большинство проблем исполнительной власти относится к разряду вечных.
Сенатор Ледстоун впервые столкнулся с проектом «Космический патруль» (фаза 2) в качестве председателя Комитета по ассигнованиям САШ и был буквально оскорблен в своих лучших чувствах. Правда, экономика в целом переживала благополучные времена; после крушения коммунизма и капитализма — это случилось так давно, что оба события, казалось, произошли одновременно,
— математикам Всемирного банка с помощью умелого применения на практике теории хаоса удалось разорвать порочный круг резких подъемов и спадов в экономике и пока предотвратить окончательную депрессию, предсказываемую многими пессимистами. Тем не менее сенатор доказывал, что деньги лучше тратить на земные дела, особенно напирая на свой любимый проект: восстановление того, что осталось от Калифорнии после гигантского землетрясения.
Когда Ледстоун во второй раз наложил вето на предложение финансировать продолжение проекта «Космический патруль» (фаза 2), все сошлись на том, что уже никто на Земле не сможет изменить его мнение. Но они не приняли в расчет кое-кого с Марса.
Его «тайный порок», прекрасно известный всем, заключался в пристрастии к стрельбе из винтовки на типовом олимпийском стрельбище, устроенном в длинных коридорах давно заброшенной силосной ямы около горы близ Шайенна. С того времени, как планета Земля была демилитаризована, на подобное времяпрепровождение смотрели с неодобрением, если вообще всячески не отбивали к нему охоту.
Сенатор поддерживал резолюцию ООН, осуждающую массовые кровопролития XX века и налагающую запрет на владение государствами и отдельными лицами всеми видами вооружений, которые могут нанести вред кому-либо еще кроме самого целящегося. Тем не менее он с пренебрежением относился к знаменитому лозунгу Спасителей Мира: «Ружья — опора бессильных».
— Это не про меня, — резко возразил он во время одного из своих бесчисленных интервью.
(Представители средств массовой информации обожали его.) — У меня двое детей, и я завел бы дюжину, если бы позволял закон. Я не стыжусь признаться, что мне нравится хорошая винтовка — это настоящее произведение искусства. В тот момент, когда вы нажимаете на спусковой крючок и видите, что попали в цель, — ну, это чувство несравнимо ни с каким другим. И если меткая стрельба заменяет секс, лично я буду отстаивать и то и другое.
Однако на чем сенатор действительно поставил крест, так это на охоте.
— Конечно, она была в порядке вещей, когда не знали другого способа добывать мясо, но расстреливать беззащитных животных ради спортивного интереса в наше время — это действительно болезнь. Однажды в детстве я проделал такое. Белка — к счастью, это оказался вид, не занесенный в Красную книгу, — бежала по нашей лужайке, и я не смог устоять перед искушением… Папа отшлепал меня, но в этом не было необходимости. Я никогда не забуду того, что натворила моя пуля.
Сенатор Ледстоун был, несомненно, оригиналом, причем это исходило, очевидно, из семейной традиции. Его бабушка командовала полком грозной милиции Беверли-Хиллз, чьи стычки с нерегулярными частями, подчиняющимися местным властям, порождали бесконечные конфликты буквально повсюду и в любой обстановке. А его дедушка был одним из самых отъявленных торговцев контрабандой XXI века. Прежде чем он погиб в перестрелке с сотрудниками Канадской медицинской службы, пытаясь переправить груз табака весом в килотонну весьма оригинальным способом — вверх по Ниагарскому водопаду, — «курилка» Ледстоун успел отяготить свою совесть, по самым скромным подсчетам, двадцатью миллионами жизней.
Ледстоун отнюдь не раскаивался за грехи своего деда, чья сенсационная гибель послужила как бы последним аргументом в пользу отмены третьей и последней в истории США попытки ввести запрет на продажу табака, самой катастрофической по своим последствиям. Он доказывал, что разумным взрослым людям следует разрешить совершать самоубийство тем способом, какой им нравится, — посредством алкоголя, кокаина или даже табака — до тех пор, пока это не угрожает жизни окружающих. Конечно, дедуля был просто святым по сравнению с расхваливаемыми на каждом углу промышленными магнатами, которые завлекли в пагубные сети добрую половину человечества, пока им удавалось с помощью высокооплачиваемых адвокатов оставаться в стороне.
Генеральная ассамблея Содружества Американских Штатов (САШ) по-прежнему проводилась в Вашингтоне в обстановке, прекрасно знакомой поколениям наблюдателей, хотя процедура и форма выступлений поставили бы в тупик любого из них, родившегося в XX веке. И все же многие комитеты и подкомитеты до сих пор сохранили свои первоначальные названия, поскольку большинство проблем исполнительной власти относится к разряду вечных.
Сенатор Ледстоун впервые столкнулся с проектом «Космический патруль» (фаза 2) в качестве председателя Комитета по ассигнованиям САШ и был буквально оскорблен в своих лучших чувствах. Правда, экономика в целом переживала благополучные времена; после крушения коммунизма и капитализма — это случилось так давно, что оба события, казалось, произошли одновременно,
— математикам Всемирного банка с помощью умелого применения на практике теории хаоса удалось разорвать порочный круг резких подъемов и спадов в экономике и пока предотвратить окончательную депрессию, предсказываемую многими пессимистами. Тем не менее сенатор доказывал, что деньги лучше тратить на земные дела, особенно напирая на свой любимый проект: восстановление того, что осталось от Калифорнии после гигантского землетрясения.
Когда Ледстоун во второй раз наложил вето на предложение финансировать продолжение проекта «Космический патруль» (фаза 2), все сошлись на том, что уже никто на Земле не сможет изменить его мнение. Но они не приняли в расчет кое-кого с Марса.
Глава 7. Ученый
Красная планета больше не была такой уж красной, хотя процесс ее озеленения только начался. Колонисты (они ненавидели это слово и уже гордо говорили: «Мы — марсиане») целиком отдались решению проблем выживания, и у них не оставалось сил для занятий искусствами или науками. Но гений, как вспышка молнии, нисходит там, где пожелает, и под сводами Порт-Лоуэлла родился величайший физик-теоретик столетия.
Как и Эйнштейн, с которым его часто сравнивали, Карлос Мендоза был превосходным музыкантом. Ему принадлежал единственный на Марсе саксофон, и он прекрасно играл на этом старинном инструменте. Он также напоминал Эйнштейна самокритичным складом ума. Когда сделанный им прогноз гравитационной волны с поразительной точностью подтвердился, его единственным замечанием было следующее:
— Ну, это вдребезги разбивает теорию Большого взрыва, версию 5 — по крайней мере до среды.
Карлос мог бы получить свою Нобелевскую премию и на Марсе, как все от него и ожидали. Но он обожал сюрпризы и розыгрыши и потому неожиданно появился в Стокгольме, похожий на рыцаря в доспехах века высоких технологий в облачении особого скафандра, снабженного силовым двигателем. Подобные конструкции — так называемый наружный скелет — разрабатывались для больных параплегией. Механическая поддержка скелета позволяла Карлосу двигаться практически без затруднений в окружающей среде, где в противном случае он быстро погиб бы.
Нет нужды говорить, что после окончания церемонии Карлоса забросали приглашениями и на собрания научной общественности, и на светские приемы. Среди тех немногих, которые он смог принять, было посещение Комитета по ассигнованиям САШ, где он произвел на всех незабываемое впечатление.
СЕНАТОР ЛЕДСТОУН: Профессор Мендоза, приходилось ли вам когда-нибудь слышать о Крошке-цыпленке?
ПРОФЕССОР МЕНДОЗА: Боюсь, что нет, господин председатель.
СЕНАТОР ЛЕДСТОУН: Это был герой одной сказки, который метался повсюду и кричал: «Небо падает! Небо падает!». Он напоминает мне кое-кого из ваших коллег. Я был бы вам весьма признателен, если бы вы высказали свое мнение о проекте «Космический патруль». Уверен, вы знаете, о чем идет речь.
ПРОФЕССОР МЕНДОЗА: Действительно, я знаю, господин председатель. Я живу на планете, до сих пор несущей на себе шрамы от тысяч метеоритных ударов — некоторые из них достигают сотни километров в диаметре. Когда-то они были в равной степени распространены и на Земле, но ветер и дождь — то, чего у нас на Марсе еще нет, хотя мы над этим работаем! стерли их. Правда, у вас в Аризоне еще остался один неиспорченный образец.
СЕНАТОР ЛЕДСТОУН: Знаю, знаю. Космический патруль всегда указывает на Аризонский метеоритный кратер. Насколько серьезно мы должны относиться к их предостережениям?
ПРОФЕССОР МЕНДОЗА: Очень серьезно, господин председатель. Рано или поздно обязательно будет еще один сильный удар. Это не моя область, но я подберу для вас статистику.
СЕНАТОР ЛЕДСТОУН: Я тону в статистике, но ваше авторитетное мнение будет очень ценно. И я благодарен вам за то, что вы так быстро откликнулись на наше приглашение, тем более что через несколько часов у вас назначена встреча с президентом Виндзором.
ПРОФЕССОР МЕНДОЗА: Спасибо, господин председатель.
Молодой ученый произвел на сенатора Ледстоуна большое впечатление; более того, он его просто очаровал, но тем не менее не убедил. То, что в конце концов изменило его мнение, было отнюдь не связано с соображениями логики, ибо Карлос Мендоза так и не попал на встречу в Букингемский дворец. По дороге в Лондон произошел странный несчастный случай, и он погиб, когда отказала система контроля его наружного скелета.
Ледстоун тотчас же перестал противиться осуществлению проекта «Космический патруль» и проголосовал за финансирование его продолжения.
Будучи уже очень пожилым человеком, он как-то сказал одному из своих помощников:
— Говорят, скоро мы сможем вытащить мозг Мендозы из жидкого азота и поговорить с ним через компьютерное устройство. Интересно, о чем он думал все эти годы?..
Как и Эйнштейн, с которым его часто сравнивали, Карлос Мендоза был превосходным музыкантом. Ему принадлежал единственный на Марсе саксофон, и он прекрасно играл на этом старинном инструменте. Он также напоминал Эйнштейна самокритичным складом ума. Когда сделанный им прогноз гравитационной волны с поразительной точностью подтвердился, его единственным замечанием было следующее:
— Ну, это вдребезги разбивает теорию Большого взрыва, версию 5 — по крайней мере до среды.
Карлос мог бы получить свою Нобелевскую премию и на Марсе, как все от него и ожидали. Но он обожал сюрпризы и розыгрыши и потому неожиданно появился в Стокгольме, похожий на рыцаря в доспехах века высоких технологий в облачении особого скафандра, снабженного силовым двигателем. Подобные конструкции — так называемый наружный скелет — разрабатывались для больных параплегией. Механическая поддержка скелета позволяла Карлосу двигаться практически без затруднений в окружающей среде, где в противном случае он быстро погиб бы.
Нет нужды говорить, что после окончания церемонии Карлоса забросали приглашениями и на собрания научной общественности, и на светские приемы. Среди тех немногих, которые он смог принять, было посещение Комитета по ассигнованиям САШ, где он произвел на всех незабываемое впечатление.
СЕНАТОР ЛЕДСТОУН: Профессор Мендоза, приходилось ли вам когда-нибудь слышать о Крошке-цыпленке?
ПРОФЕССОР МЕНДОЗА: Боюсь, что нет, господин председатель.
СЕНАТОР ЛЕДСТОУН: Это был герой одной сказки, который метался повсюду и кричал: «Небо падает! Небо падает!». Он напоминает мне кое-кого из ваших коллег. Я был бы вам весьма признателен, если бы вы высказали свое мнение о проекте «Космический патруль». Уверен, вы знаете, о чем идет речь.
ПРОФЕССОР МЕНДОЗА: Действительно, я знаю, господин председатель. Я живу на планете, до сих пор несущей на себе шрамы от тысяч метеоритных ударов — некоторые из них достигают сотни километров в диаметре. Когда-то они были в равной степени распространены и на Земле, но ветер и дождь — то, чего у нас на Марсе еще нет, хотя мы над этим работаем! стерли их. Правда, у вас в Аризоне еще остался один неиспорченный образец.
СЕНАТОР ЛЕДСТОУН: Знаю, знаю. Космический патруль всегда указывает на Аризонский метеоритный кратер. Насколько серьезно мы должны относиться к их предостережениям?
ПРОФЕССОР МЕНДОЗА: Очень серьезно, господин председатель. Рано или поздно обязательно будет еще один сильный удар. Это не моя область, но я подберу для вас статистику.
СЕНАТОР ЛЕДСТОУН: Я тону в статистике, но ваше авторитетное мнение будет очень ценно. И я благодарен вам за то, что вы так быстро откликнулись на наше приглашение, тем более что через несколько часов у вас назначена встреча с президентом Виндзором.
ПРОФЕССОР МЕНДОЗА: Спасибо, господин председатель.
Молодой ученый произвел на сенатора Ледстоуна большое впечатление; более того, он его просто очаровал, но тем не менее не убедил. То, что в конце концов изменило его мнение, было отнюдь не связано с соображениями логики, ибо Карлос Мендоза так и не попал на встречу в Букингемский дворец. По дороге в Лондон произошел странный несчастный случай, и он погиб, когда отказала система контроля его наружного скелета.
Ледстоун тотчас же перестал противиться осуществлению проекта «Космический патруль» и проголосовал за финансирование его продолжения.
Будучи уже очень пожилым человеком, он как-то сказал одному из своих помощников:
— Говорят, скоро мы сможем вытащить мозг Мендозы из жидкого азота и поговорить с ним через компьютерное устройство. Интересно, о чем он думал все эти годы?..
ЧАСТЬ II
Глава 8. Случайность и закономерность
Эта история веками передавалась из уст в уста на базарах Ирака, и она действительно очень печальна. Поэтому не смейтесь.
Абдула Хассан был известным ковровщиком во времена правления Великого Халифа, который восхищался его мастерством. Но однажды, когда тот показывал свои изделия при дворе, с ним произошло страшное несчастье.
Когда Абдула почтительно склонился перед Гарун-аль-Рашидом, он случайно испортил воздух.
В ту же ночь ковровщик закрыл свою лавку, погрузил самые ценные изделия на одного-единст-венного верблюда и покинул Багдад. Долгие годы он странствовал по землям Сирии, Персии и Ирака, изменив свое имя, но не изменяя своей профессии. Он преуспевал, но всегда тосковал по городу, где родился и где осталось его сердце.
Он был уже пожилым человеком, когда наконец решил, что его позор наверняка всеми давно забыт и можно без опаски повернуть назад к дому. Уже спустилась ночь, когда вдали показались минареты Багдада. Он решил найти удобный ночлег, а утром войти в город.
Хозяин постоялого двора был болтлив и дружелюбен, и Абдула с удовольствием расспрашивал его о всех новостях, имевших место за его долгое отсутствие. Они оба дружно смеялись над каким-то дворцовым скандалом, когда Абдула мимоходом спросил:
— А когда это случилось? Хозяин в раздумье помолчал, потом поскреб в затылке.
— Я не уверен, — сказал он, — но, пожалуй, это произошло через пять лет после того, как Абдула Хассан пукнул.
Ковровщик так никогда и не вернулся в Багдад.
Самые незначительные события могут в одночасье в корне изменить ход человеческой жизни. И даже в ее финале зачастую невозможно сказать, было ли это изменение к лучшему или худшему. Как знать? Может, невольная оплошность Абдулы спасла ему жизнь. Останься он в Багдаде, он мог бы стать жертвой убийцы или, что гораздо хуже, навлечь на себя немилость Халифа и в результате испытать на себе искусство его палачей.
Когда 25-летний курсант Роберт Сингх приступил к последнему семестру в Аристарховском институте космической технологии, известном под названием Аритех, он рассмеялся бы в лицо всякому, кто сказал бы ему, что он скоро станет участником Олимпийских игр. Как все постоянные жители Луны, кто хотел сохранить для себя возможность когда-нибудь вернуться на Землю, он фанатично выполнял упражнения при высокой силе тяжести на Аритеховской центрифуге. Упражнения были нудными и скучными, но потраченное время не пропадало совсем уж впустую, поскольку обычно он посвящал этому занятию часы, отведенные для лекций и семинаров. Как-то раз декан инженерного факультета вызвал его в свой кабинет — событие, достаточно неординарное, чтобы встревожить любого выпускника. Но декан, казалось, пребывал в хорошем расположении духа, и Сингх успокоился.
— Господин Сингх, ваша академическая успеваемость удовлетворительна, хотя и не блестяща. Но я хочу поговорить с вами не об этом. Вы, может быть, и не знаете, но по медицинским показаниям у вас необыкновенно хорошее соотношение массы тела и энергии. Поэтому мы хотели бы, чтобы вы начали подготовку к предстоящим Олимпийским играм.
Сингх был поражен, причем не особенно приятно. Его первой реакцией было: «Как же я найду время?». Но почти сразу же ему в голову пришла более зрелая мысль. На любые недочеты в академической успеваемости могут посмотреть сквозь пальцы, если скомпенсировать их спортивными достижениями. Такова была давнишняя и почитаемая традиция.
— Спасибо, сэр. Я очень польщен. Думаю, мне надо будет переехать к Астросводу.
Крыша в три километра шириной над кратером у восточной стены Платон-Сити укрывала очень большую и единственную на Луне область воздушного пространства, ставшую популярным местом для безмоторных полетов человека. Уже несколько лет говорили о включении этого вида в программу Олимпийских игр, но Межпланетный Олимпийский Комитет (МОК) никак не мог решить, чем должны пользоваться участники соревнований — крыльями или пропеллерами. Сингха устроил бы любой вариант — посещая комплекс Астросвода, он в общих чертах опробовал оба способа.
И тут ему пришлось удивиться еще раз. — Вы не будете летать, господин Сингх. Вы будете бегать. По открытой лунной поверхности. Возможно, через Синус Иридум.
Прежде всего, она никак не могла освоиться с уменьшенной в шесть раз силой тяжести. Некоторые приезжие так никогда к этому и не привыкли. Они либо прыгали, как кенгуру, время от времени набивая себе шишки о потолок и лишь едва продвигаясь вперед, либо осторожно ползали, волоча ноги и останавливаясь перед каждым шагом. Неудивительно, что местные жители прозвали их «земляными червями».
Как студентка геологического факультета, Фрейда также испытала на Луне разочарование. Правда, для любого геолога — ну, скажем, селенолога — работы здесь хватило бы на сотню жизней. Но все интересное на Луне было труднодоступно. Вы не могли повсюду бродить с геологическим молотком и карманным масс-спектрометром, как бывало на Земле, а должны были напяливать скафандр (Фрейда ненавидела его) или забиваться в луноход с дистанционным управлением, что было почти так же неудобно.
Она надеялась, что в бесконечных туннелях и подземных коммуникациях Аритеха можно будет исследовать поперечный слой верхних сотен метров лунной поверхности, но увы. Мощные лазеры, которые производили выемку грунта, расплавили каменную породу и реголит — лунный верхний слой, весь изрешеченный за века метеоритных бомбардировок, — образовав безликую зеркально-гладкую поверхность. Неудивительно, что в унылой однообразности туннелей и коридоров легко было заблудиться. А несметное число вывесок типа НЕТ ВХОДА ПРИ ЛЮБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ! ТОЛЬКО ДЛЯ РОБОТОВ КЛАССА 2!
ЗАКРЫТО НА РЕМОНТ ВНИМАНИЕ: ВРЕДНЫЙ ВОЗДУХ -ПОЛЬЗОВАТЬСЯ РЕСПИРАТОРОМ не поощряло изыскания, которые Фрейде так нравились на Земле.
Она, по обыкновению, заблудилась, когда распахнула дверь, надпись на которой обещала доступ к ОСНОВНОМУ ПОДЗЕМНОМУ ПОДВАЛУ ј 3, и осторожно протиснулась через нее. Но, видно, все же недостаточно осторожно.
Почти тотчас ее сбило с ног большим быстро движущимся предметом и отбросило к стене широкого коридора, в который она только что попала. На мгновение все поплыло у нее перед глазами, и лишь через несколько секунд она смогла подняться и ощупать себя.
Все, казалось, было цело, но она подозревала, что очень скоро на левом боку выступит болезненный синяк. Скорее рассерженная, чем испуганная, она огляделась кругом в поисках загадочного снаряда, который нанес повреждение.
К ней медленно приближалось существо, словно сошедшее со странички юмора в старой газете. Существо — явно человек — было запаковано в сверкающий серебристый костюм, плотно облегающий тело на манер трико балетного танцовщика. Голова владельца костюма скрывалась под круглым шлемом, от чего выглядела непропорционально большой. В его зеркальной поверхности Фрейда видела только свое собственное искаженное отображение.
Она ждала объяснений или извинений (но, если подумать, возможно, и ей самой следовало быть чуть более осторожной…). Фигура приблизилась к ней, умоляюще сложив руки, и она едва расслышала приглушенный мужской голос:
— Извините. Надеюсь, вам не больно. Я думал, сюда никто никогда не заходит.
Фрейда пыталась хоть что-нибудь рассмотреть сквозь шлем, но он полностью скрывал лицо своего владельца.
— Я в порядке.., по-моему.
Голос, доносившийся из скафандра (чем же еще мог быть этот наряд, хотя она никогда не видела что-либо подобное?), звучал довольно приятно, с кающимися интонациями, и ее раздражение мгновенно улетучилось.
— Надеюсь, я не поранил вас и не повредил ваше оборудование.
Теперь мистер Х стоял совсем близко, почти касаясь ее, и Фрейда могла поручиться, что он пристально разглядывает ее. Пожалуй, нечестно, что он видит ее, а она не имеет ни малейшего представления о том, как он выглядит. Неожиданно для себя она поняла, что ей это очень любопытно…
Через несколько часов в кафетерии Аритеха ей не пришлось разочароваться. Боб Сингх все еще казался смущенным, но совсем не только по причине случившегося. Когда Фрейда наконец убедила его, что скорее всего останется в живых, он заговорил о том, что волновало его гораздо больше.
— Мы до сих пор экспериментируем с костюмом, — начал объяснять он, — и проводим продолжительную проверку системы жизнеобеспечения (пока внутри, где безопасно!). На следующей неделе, если все получится, мы опробуем его снаружи. Но у нас сложности с.., э-э-э.., обеспечением безопасности. Уже точно, что Клавиус-колледж подает заявку на участие в соревнованиях, и Циолковский-колледж с обратной стороны Луны думает об этом. А еще Массачусетский технологический институт (МТИ), Калифорнийский технологический институт (Калтех) и Гагарин-колледж, но их никто не принимает всерьез. У них нет технологии. И потом: разве на Земле можно тренироваться по-настоящему?
Фрейда практически не интересовалась спортом, но тема разговора ее быстро увлекла. Или по крайней мере сам Роберт Сингх.
— Вы опасаетесь, что кто-то скопирует вашу конструкцию?
— Совершенно верно. А если она так удачна, как мы надеемся, это может вызвать переворот в конструировании скафандров для работы в открытом космосе, по меньшей мере для решения краткосрочных задач. Хотелось бы, чтобы приоритет остался за Аритехом. Ведь после более сотни лет эксплуатации скафандры остаются нескладными и неудобными. Вы наверняка знаете старый анекдот: «Никто не увидит, как я в нем помру».
Анекдот действительно был с бородой, но Фрейда сочла своим долгом рассмеяться. Потом она посерьезнела и взглянула прямо в глаза своему новому приятелю.
— Надеюсь, вы не собираетесь рисковать. Теперь она знала, что только во второй или третий раз в своей жизни влюбилась.
— Я удостоверюсь, чтобы как минимум за три дня до гонок ее отправили в полевую экспедицию, — пригрозил он.
Но при дальнейшем размышлении он смягчился. Для успешного выступления атлета психологические факторы так же важны, как и физиологические.
Фрейда осталась.
Абдула Хассан был известным ковровщиком во времена правления Великого Халифа, который восхищался его мастерством. Но однажды, когда тот показывал свои изделия при дворе, с ним произошло страшное несчастье.
Когда Абдула почтительно склонился перед Гарун-аль-Рашидом, он случайно испортил воздух.
В ту же ночь ковровщик закрыл свою лавку, погрузил самые ценные изделия на одного-единст-венного верблюда и покинул Багдад. Долгие годы он странствовал по землям Сирии, Персии и Ирака, изменив свое имя, но не изменяя своей профессии. Он преуспевал, но всегда тосковал по городу, где родился и где осталось его сердце.
Он был уже пожилым человеком, когда наконец решил, что его позор наверняка всеми давно забыт и можно без опаски повернуть назад к дому. Уже спустилась ночь, когда вдали показались минареты Багдада. Он решил найти удобный ночлег, а утром войти в город.
Хозяин постоялого двора был болтлив и дружелюбен, и Абдула с удовольствием расспрашивал его о всех новостях, имевших место за его долгое отсутствие. Они оба дружно смеялись над каким-то дворцовым скандалом, когда Абдула мимоходом спросил:
— А когда это случилось? Хозяин в раздумье помолчал, потом поскреб в затылке.
— Я не уверен, — сказал он, — но, пожалуй, это произошло через пять лет после того, как Абдула Хассан пукнул.
Ковровщик так никогда и не вернулся в Багдад.
Самые незначительные события могут в одночасье в корне изменить ход человеческой жизни. И даже в ее финале зачастую невозможно сказать, было ли это изменение к лучшему или худшему. Как знать? Может, невольная оплошность Абдулы спасла ему жизнь. Останься он в Багдаде, он мог бы стать жертвой убийцы или, что гораздо хуже, навлечь на себя немилость Халифа и в результате испытать на себе искусство его палачей.
Когда 25-летний курсант Роберт Сингх приступил к последнему семестру в Аристарховском институте космической технологии, известном под названием Аритех, он рассмеялся бы в лицо всякому, кто сказал бы ему, что он скоро станет участником Олимпийских игр. Как все постоянные жители Луны, кто хотел сохранить для себя возможность когда-нибудь вернуться на Землю, он фанатично выполнял упражнения при высокой силе тяжести на Аритеховской центрифуге. Упражнения были нудными и скучными, но потраченное время не пропадало совсем уж впустую, поскольку обычно он посвящал этому занятию часы, отведенные для лекций и семинаров. Как-то раз декан инженерного факультета вызвал его в свой кабинет — событие, достаточно неординарное, чтобы встревожить любого выпускника. Но декан, казалось, пребывал в хорошем расположении духа, и Сингх успокоился.
— Господин Сингх, ваша академическая успеваемость удовлетворительна, хотя и не блестяща. Но я хочу поговорить с вами не об этом. Вы, может быть, и не знаете, но по медицинским показаниям у вас необыкновенно хорошее соотношение массы тела и энергии. Поэтому мы хотели бы, чтобы вы начали подготовку к предстоящим Олимпийским играм.
Сингх был поражен, причем не особенно приятно. Его первой реакцией было: «Как же я найду время?». Но почти сразу же ему в голову пришла более зрелая мысль. На любые недочеты в академической успеваемости могут посмотреть сквозь пальцы, если скомпенсировать их спортивными достижениями. Такова была давнишняя и почитаемая традиция.
— Спасибо, сэр. Я очень польщен. Думаю, мне надо будет переехать к Астросводу.
Крыша в три километра шириной над кратером у восточной стены Платон-Сити укрывала очень большую и единственную на Луне область воздушного пространства, ставшую популярным местом для безмоторных полетов человека. Уже несколько лет говорили о включении этого вида в программу Олимпийских игр, но Межпланетный Олимпийский Комитет (МОК) никак не мог решить, чем должны пользоваться участники соревнований — крыльями или пропеллерами. Сингха устроил бы любой вариант — посещая комплекс Астросвода, он в общих чертах опробовал оба способа.
И тут ему пришлось удивиться еще раз. — Вы не будете летать, господин Сингх. Вы будете бегать. По открытой лунной поверхности. Возможно, через Синус Иридум.
***
Фрейда Кэрролл провела на Луне лишь несколько недель, и теперь, когда прелесть новизны прошла, ей хотелось обратно на Землю.Прежде всего, она никак не могла освоиться с уменьшенной в шесть раз силой тяжести. Некоторые приезжие так никогда к этому и не привыкли. Они либо прыгали, как кенгуру, время от времени набивая себе шишки о потолок и лишь едва продвигаясь вперед, либо осторожно ползали, волоча ноги и останавливаясь перед каждым шагом. Неудивительно, что местные жители прозвали их «земляными червями».
Как студентка геологического факультета, Фрейда также испытала на Луне разочарование. Правда, для любого геолога — ну, скажем, селенолога — работы здесь хватило бы на сотню жизней. Но все интересное на Луне было труднодоступно. Вы не могли повсюду бродить с геологическим молотком и карманным масс-спектрометром, как бывало на Земле, а должны были напяливать скафандр (Фрейда ненавидела его) или забиваться в луноход с дистанционным управлением, что было почти так же неудобно.
Она надеялась, что в бесконечных туннелях и подземных коммуникациях Аритеха можно будет исследовать поперечный слой верхних сотен метров лунной поверхности, но увы. Мощные лазеры, которые производили выемку грунта, расплавили каменную породу и реголит — лунный верхний слой, весь изрешеченный за века метеоритных бомбардировок, — образовав безликую зеркально-гладкую поверхность. Неудивительно, что в унылой однообразности туннелей и коридоров легко было заблудиться. А несметное число вывесок типа НЕТ ВХОДА ПРИ ЛЮБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ! ТОЛЬКО ДЛЯ РОБОТОВ КЛАССА 2!
ЗАКРЫТО НА РЕМОНТ ВНИМАНИЕ: ВРЕДНЫЙ ВОЗДУХ -ПОЛЬЗОВАТЬСЯ РЕСПИРАТОРОМ не поощряло изыскания, которые Фрейде так нравились на Земле.
Она, по обыкновению, заблудилась, когда распахнула дверь, надпись на которой обещала доступ к ОСНОВНОМУ ПОДЗЕМНОМУ ПОДВАЛУ ј 3, и осторожно протиснулась через нее. Но, видно, все же недостаточно осторожно.
Почти тотчас ее сбило с ног большим быстро движущимся предметом и отбросило к стене широкого коридора, в который она только что попала. На мгновение все поплыло у нее перед глазами, и лишь через несколько секунд она смогла подняться и ощупать себя.
Все, казалось, было цело, но она подозревала, что очень скоро на левом боку выступит болезненный синяк. Скорее рассерженная, чем испуганная, она огляделась кругом в поисках загадочного снаряда, который нанес повреждение.
К ней медленно приближалось существо, словно сошедшее со странички юмора в старой газете. Существо — явно человек — было запаковано в сверкающий серебристый костюм, плотно облегающий тело на манер трико балетного танцовщика. Голова владельца костюма скрывалась под круглым шлемом, от чего выглядела непропорционально большой. В его зеркальной поверхности Фрейда видела только свое собственное искаженное отображение.
Она ждала объяснений или извинений (но, если подумать, возможно, и ей самой следовало быть чуть более осторожной…). Фигура приблизилась к ней, умоляюще сложив руки, и она едва расслышала приглушенный мужской голос:
— Извините. Надеюсь, вам не больно. Я думал, сюда никто никогда не заходит.
Фрейда пыталась хоть что-нибудь рассмотреть сквозь шлем, но он полностью скрывал лицо своего владельца.
— Я в порядке.., по-моему.
Голос, доносившийся из скафандра (чем же еще мог быть этот наряд, хотя она никогда не видела что-либо подобное?), звучал довольно приятно, с кающимися интонациями, и ее раздражение мгновенно улетучилось.
— Надеюсь, я не поранил вас и не повредил ваше оборудование.
Теперь мистер Х стоял совсем близко, почти касаясь ее, и Фрейда могла поручиться, что он пристально разглядывает ее. Пожалуй, нечестно, что он видит ее, а она не имеет ни малейшего представления о том, как он выглядит. Неожиданно для себя она поняла, что ей это очень любопытно…
Через несколько часов в кафетерии Аритеха ей не пришлось разочароваться. Боб Сингх все еще казался смущенным, но совсем не только по причине случившегося. Когда Фрейда наконец убедила его, что скорее всего останется в живых, он заговорил о том, что волновало его гораздо больше.
— Мы до сих пор экспериментируем с костюмом, — начал объяснять он, — и проводим продолжительную проверку системы жизнеобеспечения (пока внутри, где безопасно!). На следующей неделе, если все получится, мы опробуем его снаружи. Но у нас сложности с.., э-э-э.., обеспечением безопасности. Уже точно, что Клавиус-колледж подает заявку на участие в соревнованиях, и Циолковский-колледж с обратной стороны Луны думает об этом. А еще Массачусетский технологический институт (МТИ), Калифорнийский технологический институт (Калтех) и Гагарин-колледж, но их никто не принимает всерьез. У них нет технологии. И потом: разве на Земле можно тренироваться по-настоящему?
Фрейда практически не интересовалась спортом, но тема разговора ее быстро увлекла. Или по крайней мере сам Роберт Сингх.
— Вы опасаетесь, что кто-то скопирует вашу конструкцию?
— Совершенно верно. А если она так удачна, как мы надеемся, это может вызвать переворот в конструировании скафандров для работы в открытом космосе, по меньшей мере для решения краткосрочных задач. Хотелось бы, чтобы приоритет остался за Аритехом. Ведь после более сотни лет эксплуатации скафандры остаются нескладными и неудобными. Вы наверняка знаете старый анекдот: «Никто не увидит, как я в нем помру».
Анекдот действительно был с бородой, но Фрейда сочла своим долгом рассмеяться. Потом она посерьезнела и взглянула прямо в глаза своему новому приятелю.
— Надеюсь, вы не собираетесь рисковать. Теперь она знала, что только во второй или третий раз в своей жизни влюбилась.
***
Декан инженерного факультета, и без того уже подавленный тем, что его шпиона в МТИ выкупали, согласно обряду, в реке Чарльз, был не слишком доволен появлением новой подруги Роберта Сингха.— Я удостоверюсь, чтобы как минимум за три дня до гонок ее отправили в полевую экспедицию, — пригрозил он.
Но при дальнейшем размышлении он смягчился. Для успешного выступления атлета психологические факторы так же важны, как и физиологические.
Фрейда осталась.
Глава 9. Залив Радуг
Очерченный изящной дугой Залив Радуг — одно из чудеснейших мест на Луне. На самом деле это уцелевшая половинка типичной кратерной равнины в триста километров шириной, вся северная стена которой была смыта потоком лавы, устремившимся три миллиарда лет назад со стороны Моря Дождей. Оставшийся полукруг, выдержавший натиск лавы, с западной стороны заканчивается Мысом Гераклида — горной грядой километровой высоты, — который в определенное время порождает краткую прекрасную иллюзию. Когда лунный серп насчитывает десять дней, с Земли даже в самый слабый телескоп Мыс Гераклида, освещенный первыми лучами утренней зари, кажется профилем молодой женщины, волосы которой струятся в западном направлении. Потом солнце поднимается выше, контуры теней меняются и Лунная Дева исчезает.
Но сейчас, когда участники первого лунного марафона собрались у подножия мыса, солнце еще не взошло. И действительно, по местному времени была почти полночь. Полный диск Земли завис на южном небосклоне на полпути к закату, заливая все кругом голубым сиянием, в пятьдесят раз более ярким, чем свет, отбрасываемый полной Луной на Землю. Это же сияние стерло звезды с неба, и только низко на западе слабо виднелся Юпитер, да и то если внимательно приглядеться.
Роберт Сингх никогда прежде не выступал на публике, и все же даже осознание того, что три планеты и дюжина спутников наблюдают за ним, не особенно волновало его. Как он сказал Фрейде двадцать четыре часа назад, он был абсолютно уверен в своем оборудовании.
— Ну ты уже выставил его на показ, — сонно пробормотала она.
— Спасибо. Но я пообещал декану, что это в последний раз до конца гонок.
— Ты не обещал!
— Действительно, нет. Скажем, это было необнародованное джентльменское соглашение. Вдруг Фрейда стала серьезной.
— Конечно, я надеюсь, что ты выиграешь, но меня гораздо больше волнует другое: а если что-нибудь не сработает? Тебе не хватило времени, чтобы хорошенько проверить костюм.
Это была абсолютная правда, но Сингх не собирался волновать Фрейду, согласившись с ней. Кроме того, даже если бы и случились системные неполадки
— что всегда возможно независимо от того, насколько длительны предварительные испытания, — реальной опасности не будет. Их сопровождает небольшая колонна луноходов: машины наблюдения с представителями средств массовой информации, болельщики и тренеры на лунных джипах. И, что важнее всего, бригада скорой помощи с рекомпрессионной камерой будет следовать за ними на расстоянии не больше нескольких сотен метров. Пока Сингха снаряжали в фургончике Аритеха, его занимала мысль о том, от кого из соперников следует оторваться в первую очередь. Большинство из них впервые увидели друг друга только несколько часов назад и обменялись обычными в таких случаях неискренними пожеланиями успеха. Сначала было заявлено одиннадцать участников, но четверо из них отпали, остались представители Аритеха, Гагарин-, Клавиус-, Циолковскийи Годдард-колледжей, а также Калтеха и МТИ. Бегун из МТИ — черная лошадка по имени Роберт Стил — все еще не прибыл на старт, и ему грозила дисквалификация, если он не появится в течение ближайших десяти минут. Это могло оказаться преднамеренной акцией, задуманной с целью внести беспорядок в соревнования или предотвратить слишком тщательную проверку экипировки участника, хотя подобный шаг вряд ли вызвал бы разногласия в последний момент.
— Как дыхание? — спросил тренер Сингха, когда шлем был герметично закрыт.
— Совершенно нормальное.
— Постарайся сейчас не напрягаться. Если возникнет необходимость, регулятор сможет увеличить подачу кислорода в десять раз. Теперь зайди в воздушный шлюз и подвигайся…
— Команда МТИ только что прибыла, — объявил комментатор МОК по общей радиосети. — Марафон начнется через пятнадцать минут.
— Подтвердите, пожалуйста, готовность, — прошелестел голос судьи на старте в самое ухо Роберта Сингха. — Номер один?
— Все в порядке.
— Номер два?
— Да.
— Номер три?
— Без проблем.
Но от участника под номером четыре из Калтеха ответа не последовало. Очень неуклюже он отходил от стартовой линии.
Нас осталось только шестеро, подумал Сингх, почувствовав краткий прилив симпатии. Что за злой рок — проделать весь путь от Земли, и только для того, чтобы в последний момент потерпеть неудачу со снаряжением! Но настоящие испытания там, на Земле, и невозможны: ни одно устройство для имитации безвоздушного пространства, пусть даже самое большое, не годится. Здесь же, на Луне, надо только выйти через воздушный шлюз — и пожалуйста, сколько угодно вакуума: хватит на всех.
— Начинаю отсчет. Десять, девять, восемь… Марафонский бег не из тех состязаний, которые можно выиграть или проиграть еще на старте. Поэтому после команды «старт» Сингх немного помедлил, тщательно примериваясь к углу броска, прежде чем оттолкнуться от поверхности.
Над решением этой задачи работала целая группа математиков; на это ушла почти миллисекунда времени аритеховского компьютера. Основным, но не единственным фактором была уменьшенная в шесть раз по сравнению с земной сила тяжести на Луне. Кроме того, следовало учесть и многое другое: эластичность костюма, оптимальную скорость подачи кислорода, тепловую нагрузку, усталость… И в первую очередь требовал своего разрешения давнишний спор, начало которому было положено буквально в первые дни освоения человеком Луны: что лучше — подпрыгивать вверх или совершать прыжки в длину?
Но сейчас, когда участники первого лунного марафона собрались у подножия мыса, солнце еще не взошло. И действительно, по местному времени была почти полночь. Полный диск Земли завис на южном небосклоне на полпути к закату, заливая все кругом голубым сиянием, в пятьдесят раз более ярким, чем свет, отбрасываемый полной Луной на Землю. Это же сияние стерло звезды с неба, и только низко на западе слабо виднелся Юпитер, да и то если внимательно приглядеться.
Роберт Сингх никогда прежде не выступал на публике, и все же даже осознание того, что три планеты и дюжина спутников наблюдают за ним, не особенно волновало его. Как он сказал Фрейде двадцать четыре часа назад, он был абсолютно уверен в своем оборудовании.
— Ну ты уже выставил его на показ, — сонно пробормотала она.
— Спасибо. Но я пообещал декану, что это в последний раз до конца гонок.
— Ты не обещал!
— Действительно, нет. Скажем, это было необнародованное джентльменское соглашение. Вдруг Фрейда стала серьезной.
— Конечно, я надеюсь, что ты выиграешь, но меня гораздо больше волнует другое: а если что-нибудь не сработает? Тебе не хватило времени, чтобы хорошенько проверить костюм.
Это была абсолютная правда, но Сингх не собирался волновать Фрейду, согласившись с ней. Кроме того, даже если бы и случились системные неполадки
— что всегда возможно независимо от того, насколько длительны предварительные испытания, — реальной опасности не будет. Их сопровождает небольшая колонна луноходов: машины наблюдения с представителями средств массовой информации, болельщики и тренеры на лунных джипах. И, что важнее всего, бригада скорой помощи с рекомпрессионной камерой будет следовать за ними на расстоянии не больше нескольких сотен метров. Пока Сингха снаряжали в фургончике Аритеха, его занимала мысль о том, от кого из соперников следует оторваться в первую очередь. Большинство из них впервые увидели друг друга только несколько часов назад и обменялись обычными в таких случаях неискренними пожеланиями успеха. Сначала было заявлено одиннадцать участников, но четверо из них отпали, остались представители Аритеха, Гагарин-, Клавиус-, Циолковскийи Годдард-колледжей, а также Калтеха и МТИ. Бегун из МТИ — черная лошадка по имени Роберт Стил — все еще не прибыл на старт, и ему грозила дисквалификация, если он не появится в течение ближайших десяти минут. Это могло оказаться преднамеренной акцией, задуманной с целью внести беспорядок в соревнования или предотвратить слишком тщательную проверку экипировки участника, хотя подобный шаг вряд ли вызвал бы разногласия в последний момент.
— Как дыхание? — спросил тренер Сингха, когда шлем был герметично закрыт.
— Совершенно нормальное.
— Постарайся сейчас не напрягаться. Если возникнет необходимость, регулятор сможет увеличить подачу кислорода в десять раз. Теперь зайди в воздушный шлюз и подвигайся…
— Команда МТИ только что прибыла, — объявил комментатор МОК по общей радиосети. — Марафон начнется через пятнадцать минут.
— Подтвердите, пожалуйста, готовность, — прошелестел голос судьи на старте в самое ухо Роберта Сингха. — Номер один?
— Все в порядке.
— Номер два?
— Да.
— Номер три?
— Без проблем.
Но от участника под номером четыре из Калтеха ответа не последовало. Очень неуклюже он отходил от стартовой линии.
Нас осталось только шестеро, подумал Сингх, почувствовав краткий прилив симпатии. Что за злой рок — проделать весь путь от Земли, и только для того, чтобы в последний момент потерпеть неудачу со снаряжением! Но настоящие испытания там, на Земле, и невозможны: ни одно устройство для имитации безвоздушного пространства, пусть даже самое большое, не годится. Здесь же, на Луне, надо только выйти через воздушный шлюз — и пожалуйста, сколько угодно вакуума: хватит на всех.
— Начинаю отсчет. Десять, девять, восемь… Марафонский бег не из тех состязаний, которые можно выиграть или проиграть еще на старте. Поэтому после команды «старт» Сингх немного помедлил, тщательно примериваясь к углу броска, прежде чем оттолкнуться от поверхности.
Над решением этой задачи работала целая группа математиков; на это ушла почти миллисекунда времени аритеховского компьютера. Основным, но не единственным фактором была уменьшенная в шесть раз по сравнению с земной сила тяжести на Луне. Кроме того, следовало учесть и многое другое: эластичность костюма, оптимальную скорость подачи кислорода, тепловую нагрузку, усталость… И в первую очередь требовал своего разрешения давнишний спор, начало которому было положено буквально в первые дни освоения человеком Луны: что лучше — подпрыгивать вверх или совершать прыжки в длину?