Страница:
И все-таки оставалась надежда, что информация, необходимая доктору Крюгеру, таится где-то в недрах необъятной сокровищницы уже накопленных научных знаний. Медленно, не спеша, он разработал программу автоматического поиска, в задачу которого входило найти одно из тех вероятных объяснений, которое соответствовало бы всем условиям поставленной задачи. Программа должна была исключить объяснения, основанные на земных факторах, — их количество исчислялось, несомненно, миллионами — и сконцентрировать внимание лишь на внеземных. Выдающиеся научные заслуги доктора Крюгера влекли за собой определенные преимущества, одним из которых было неограниченное компьютерное время — это составляло часть гонорара, которую он всегда требовал от организаций, прибегавших к его помощи. Поэтому, хотя поиск мог оказаться очень дорогостоящим, ему не приходилось думать о плате.
Но все обернулось на удивление просто. Доктору Крюгеру повезло: поиск завершился уже через два часа тридцать семь минут после начала, когда компьютер наткнулся на ссылку номер 21456. Заглавия оказалось достаточно. Пауль так разволновался, что его собственный робот-секретарь не узнал голос хозяина, и тому пришлось еще раз повторить команду о полной распечатке.
Выпуск журнала "Нейчур" был опубликован в 1981 году — за пять лет до рождения доктора Крюгера! — и когда глаза ученого пробежали по его странице, он понял не только то, что его племянник совершенно прав, но и что не менее важно — как могло произойти подобное чудо. Должно быть, у редактора журнала, изданного восемьдесят лет назад, было врожденное чувство юмора. Статья, посвященная составу ядер отдаленных планет, вряд ли могла привлечь внимание непосвященного читателя, но у этой статьи был поразительный заголовок. Робот-секретарь мог бы объяснить Крюгеру, что когда-то эти слова составляли часть знаменитой песни — впрочем, прямого отношения к делу это не имело. К тому же Пауль Крюгер никогда не слышал про "Битлзов" и их психоделические фантазии.
ЧАСТЬ II ДОЛИНА ЧЕРНОГО СНЕГА
Глава 15 Рандеву
Глава 16 Посадка
Глава 17 Долина Черного снега
Глава 18 Старый служака
Но все обернулось на удивление просто. Доктору Крюгеру повезло: поиск завершился уже через два часа тридцать семь минут после начала, когда компьютер наткнулся на ссылку номер 21456. Заглавия оказалось достаточно. Пауль так разволновался, что его собственный робот-секретарь не узнал голос хозяина, и тому пришлось еще раз повторить команду о полной распечатке.
Выпуск журнала "Нейчур" был опубликован в 1981 году — за пять лет до рождения доктора Крюгера! — и когда глаза ученого пробежали по его странице, он понял не только то, что его племянник совершенно прав, но и что не менее важно — как могло произойти подобное чудо. Должно быть, у редактора журнала, изданного восемьдесят лет назад, было врожденное чувство юмора. Статья, посвященная составу ядер отдаленных планет, вряд ли могла привлечь внимание непосвященного читателя, но у этой статьи был поразительный заголовок. Робот-секретарь мог бы объяснить Крюгеру, что когда-то эти слова составляли часть знаменитой песни — впрочем, прямого отношения к делу это не имело. К тому же Пауль Крюгер никогда не слышал про "Битлзов" и их психоделические фантазии.
ЧАСТЬ II ДОЛИНА ЧЕРНОГО СНЕГА
Глава 15 Рандеву
Теперь комета Галлея находилась так близко, что ее трудно было охватить взглядом; по иронии судьбы, ее хвост, вытянувшийся уже на пятьдесят миллионов километров под прямым углом к орбите кометы подобно вымпелу, развевающемуся под порывами невидимого солнечного ветра, было куда лучше наблюдать с Земли.
Утром того дня, когда предстояла встреча с кометой, Хейвуд Флойд проснулся рано, после тяжелого сна. Он редко видел сны — или, по меньшей мере, редко их помнил, — да и волнение нескольких захватывающих часов оказало, несомненно, свое влияние. К тому же его взволновало последнее сообщение от Каролины, в котором она спрашивала, известно ли ему чтонибудь о Крисе. Флойд ответил радиограммой, где коротко извещал, что Крису даже не пришло в голову сказать спасибо за помощь в назначении офицером на "Космос" — космический корабль, родственный "Юниверс"; не исключено, Крису уже надоело летать по маршруту Земля — Луна и он нашел где-то более увлекательную работу.
— Как всегда, — добавил Флойд, — мы узнаем обо всем, когда он сочтет нужным.
Сразу после завтрака пассажиры и научная группа собрались, чтобы выслушать окончательный инструктаж капитана Смита. Ученым, разумеется, никакогo инструктажа не требовалось, но если они и испытывали неудовольствие, то ребячьи эмоции исчезали, стоило только взглянуть на фантастическое зрелище на главном видеоэкране. Казалось, "Юниверс" влетал не в комету, а в туманность. Весь горизонт впереди представлял собой облако туманной белой дымки — не сплошной, а испещренной темными сгустками, пересеченной светящимися полосами, ярко пылающими струями и потоками огня, исходящими из одной точки. При существовавшем увеличении ядро кометы едва виднелось вдали как крошечное черное пятнышко, и тем не менее было очевидна, что именно оно является источником всего, что происходило вокруг. — Через три часа выключим двигатель, — объявил капитан Смит. — К этому моменту мы окажемся всего в тысяче километров от ядра и скорость сближения будет практически равна нулю. Произведем окончательные наблюдения и проверим место высадки.
Состояние невесомости наступит ровно в 12.00. Стюарды, обслуживающие ваши каюты, заранее проверят, все ли правильно закреплено и уложено. Короче говоря, это будет похоже на Разворот, с той лишь разницей, что теперь мы проведем в невесомости не два часа, а три дня. Тяготение кометы Галлея? Оно ничтожно — меньше одного сантиметра в секунду за секунду около одной тысячной земного. Если проявите чудеса терпения, вам удастся заметить его, но не больше. Потребуется пятнадцать секунд, чтобы опуститься на один метр.
Из соображений безопасности во время сближения и посадки прошу вас находиться здесь, в наблюдательной рубке, в креслах с пристегнутыми ремнями. В любом случае лучшее место для наблюдений именно тут, а на всю операцию уйдет не больше часа. Мы будем пользоваться очень малой корректирующей тягой, однако она может быть включена под любым углом, что способно повлиять на вестибулярный аппарат. Капитан имел в виду космическую болезнь, эквивалент земной морской болезни, но это слово с общего согласия было табу на борту корабля. Однако несколько рук невольно потянулось под кресла, проверяя, на месте ли печально известные пластиковые пакеты — на случай срочной необходимости.
Увеличение возросло, и изображение на экране стало больше. На мгновение Флойду показалось, что он находится в самолете, пробивающемся сквозь легкую облачность, а не на борту космического корабля, приближающегося к самой знаменитой из комет. Ядро становилось больше, очертания его четче; оно было уже не черной точкой, а эллипсом неправильной формы, потом стало маленьким, покрытым оспинами островком, затерянным в космическом океане, и вдруг, неожиданно, превратилось в настоящий мир.
Ощущение масштаба отсутствовало. Хотя Флойд знал, что открывшаяся пeрeд ним панорама имеет меньше десяти километров в поперечнике, могло показаться, что он смотрит на небесное тело размером с Луну. Но у Луны не было расплывчатых очертаний, ее поверхность не выбрасывала струйки пара, среди которых выделялись две большие струи.
— Бог мой! — воскликнул Михайлович. — А это что?
Он указал на нижний край ядра, как раз рядом с терминатором. Перед ними совершенно четко — и невероятно — мигал огонек на ночной стороне кометы, мигал в идеально размеренном ритме — вспыхнет — погаснет, вспыхнет — погаснет — и так каждые две или три секунды. Доктор Уиллис откашлялся и с явным намерением объяснить происходящее повернулся к Михайловичу, но его опередил капитан Смит:
— Мне жаль разочаровывать вас, мистер Михайлович. Это всего лишь световой маяк на зонде номер два, который собирал образцы. Он уже месяц находится здесь. Мы должны забрать его. — Какая жалость! Я думал, что кто-то — или что-то — приветствует нас. — Ничего не поделаешь. Боюсь, что мы здесь в полном одиночестве.
Зонд находится как раз там, где мы собираемся совершить посадку, рядом с Южным полюсом кометы, расположенным — пока — в постоянной темноте. Здесь наша система жизнеобеспечения будет функционировать с меньшей нагрузкой. На освещенной стороне температура достигает 120 градусов намного выше температуры кипения воды.
— Немудрено, что внутри кометы что-то все время булькает, — заметил Дмитрий, не смутившись. — Эти струи, то и дело извергающие пар, кажутся мне опасными. Вы уверены, что нам ничто не угрожает?
— Вот поэтому-то мы и садимся на ночной стороне: там все тихо. А теперь прошу извинить — мне пора на мостик. Это моя первая посадка на поверхность неизведанного мира — боюсь, что впредь такой возможности может не представиться.
Окружавшие капитана Смита медленно разошлись, погруженные в непривычное молчание. Изображение на экране вновь уменьшилось, и ядро кометы превратилось в едва заметную точку. И все-таки даже на протяжении этих нескольких минут оно, казалось, стало чуть больше, и, судя по всему, это не было оптической иллюзией. До встречи оставалось менее четырех часов, и корабль продолжал мчаться со скоростью пятьдесят тысяч километров в час.
Если на этом этапе что-то произойдет с главным двигателем, комета Галлея сможет похвастать самым большим кратером за весь период своего существования.
Утром того дня, когда предстояла встреча с кометой, Хейвуд Флойд проснулся рано, после тяжелого сна. Он редко видел сны — или, по меньшей мере, редко их помнил, — да и волнение нескольких захватывающих часов оказало, несомненно, свое влияние. К тому же его взволновало последнее сообщение от Каролины, в котором она спрашивала, известно ли ему чтонибудь о Крисе. Флойд ответил радиограммой, где коротко извещал, что Крису даже не пришло в голову сказать спасибо за помощь в назначении офицером на "Космос" — космический корабль, родственный "Юниверс"; не исключено, Крису уже надоело летать по маршруту Земля — Луна и он нашел где-то более увлекательную работу.
— Как всегда, — добавил Флойд, — мы узнаем обо всем, когда он сочтет нужным.
Сразу после завтрака пассажиры и научная группа собрались, чтобы выслушать окончательный инструктаж капитана Смита. Ученым, разумеется, никакогo инструктажа не требовалось, но если они и испытывали неудовольствие, то ребячьи эмоции исчезали, стоило только взглянуть на фантастическое зрелище на главном видеоэкране. Казалось, "Юниверс" влетал не в комету, а в туманность. Весь горизонт впереди представлял собой облако туманной белой дымки — не сплошной, а испещренной темными сгустками, пересеченной светящимися полосами, ярко пылающими струями и потоками огня, исходящими из одной точки. При существовавшем увеличении ядро кометы едва виднелось вдали как крошечное черное пятнышко, и тем не менее было очевидна, что именно оно является источником всего, что происходило вокруг. — Через три часа выключим двигатель, — объявил капитан Смит. — К этому моменту мы окажемся всего в тысяче километров от ядра и скорость сближения будет практически равна нулю. Произведем окончательные наблюдения и проверим место высадки.
Состояние невесомости наступит ровно в 12.00. Стюарды, обслуживающие ваши каюты, заранее проверят, все ли правильно закреплено и уложено. Короче говоря, это будет похоже на Разворот, с той лишь разницей, что теперь мы проведем в невесомости не два часа, а три дня. Тяготение кометы Галлея? Оно ничтожно — меньше одного сантиметра в секунду за секунду около одной тысячной земного. Если проявите чудеса терпения, вам удастся заметить его, но не больше. Потребуется пятнадцать секунд, чтобы опуститься на один метр.
Из соображений безопасности во время сближения и посадки прошу вас находиться здесь, в наблюдательной рубке, в креслах с пристегнутыми ремнями. В любом случае лучшее место для наблюдений именно тут, а на всю операцию уйдет не больше часа. Мы будем пользоваться очень малой корректирующей тягой, однако она может быть включена под любым углом, что способно повлиять на вестибулярный аппарат. Капитан имел в виду космическую болезнь, эквивалент земной морской болезни, но это слово с общего согласия было табу на борту корабля. Однако несколько рук невольно потянулось под кресла, проверяя, на месте ли печально известные пластиковые пакеты — на случай срочной необходимости.
Увеличение возросло, и изображение на экране стало больше. На мгновение Флойду показалось, что он находится в самолете, пробивающемся сквозь легкую облачность, а не на борту космического корабля, приближающегося к самой знаменитой из комет. Ядро становилось больше, очертания его четче; оно было уже не черной точкой, а эллипсом неправильной формы, потом стало маленьким, покрытым оспинами островком, затерянным в космическом океане, и вдруг, неожиданно, превратилось в настоящий мир.
Ощущение масштаба отсутствовало. Хотя Флойд знал, что открывшаяся пeрeд ним панорама имеет меньше десяти километров в поперечнике, могло показаться, что он смотрит на небесное тело размером с Луну. Но у Луны не было расплывчатых очертаний, ее поверхность не выбрасывала струйки пара, среди которых выделялись две большие струи.
— Бог мой! — воскликнул Михайлович. — А это что?
Он указал на нижний край ядра, как раз рядом с терминатором. Перед ними совершенно четко — и невероятно — мигал огонек на ночной стороне кометы, мигал в идеально размеренном ритме — вспыхнет — погаснет, вспыхнет — погаснет — и так каждые две или три секунды. Доктор Уиллис откашлялся и с явным намерением объяснить происходящее повернулся к Михайловичу, но его опередил капитан Смит:
— Мне жаль разочаровывать вас, мистер Михайлович. Это всего лишь световой маяк на зонде номер два, который собирал образцы. Он уже месяц находится здесь. Мы должны забрать его. — Какая жалость! Я думал, что кто-то — или что-то — приветствует нас. — Ничего не поделаешь. Боюсь, что мы здесь в полном одиночестве.
Зонд находится как раз там, где мы собираемся совершить посадку, рядом с Южным полюсом кометы, расположенным — пока — в постоянной темноте. Здесь наша система жизнеобеспечения будет функционировать с меньшей нагрузкой. На освещенной стороне температура достигает 120 градусов намного выше температуры кипения воды.
— Немудрено, что внутри кометы что-то все время булькает, — заметил Дмитрий, не смутившись. — Эти струи, то и дело извергающие пар, кажутся мне опасными. Вы уверены, что нам ничто не угрожает?
— Вот поэтому-то мы и садимся на ночной стороне: там все тихо. А теперь прошу извинить — мне пора на мостик. Это моя первая посадка на поверхность неизведанного мира — боюсь, что впредь такой возможности может не представиться.
Окружавшие капитана Смита медленно разошлись, погруженные в непривычное молчание. Изображение на экране вновь уменьшилось, и ядро кометы превратилось в едва заметную точку. И все-таки даже на протяжении этих нескольких минут оно, казалось, стало чуть больше, и, судя по всему, это не было оптической иллюзией. До встречи оставалось менее четырех часов, и корабль продолжал мчаться со скоростью пятьдесят тысяч километров в час.
Если на этом этапе что-то произойдет с главным двигателем, комета Галлея сможет похвастать самым большим кратером за весь период своего существования.
Глава 16 Посадка
Сама посадка, как и надеялся капитан Смит, прошла без приключений. Касание было настолько легким, что никому не удалось определить, когда оно произошло; лишь через минуту пассажиры поняли, что находятся на поверхности кометы Галлея, и разразились запоздалыми аплодисментами. Корабль лежал у края мелкой долины, окруженной холмами высотой не более ста метров. Тех, кто надеялся увидеть лунный пейзаж, ждало разочарование: формации, окружающие корабль, ничуть не походили на плавные, ровные склоны лунных гор, сглаженные миллиардами лет бомбардировки микрометеоритами. Здесь же, на комете Галлея, не было ничего старше тысячи лет; земные пирамиды были намного древнее этого ландшафта. Всякий раз, когда комета огибала Солнце, его гигантские факелы заново формовали — и уменьшали — ее ядро. Даже по сравнению с 1986 годом, когда комета Галлея проходила через перигелий и приближалась к Земле на самое близкое расстояние, очертания ее ядра несколько изменились. Виктор Уиллис очень метко заметил в одной из своих лекций: "Земляной орех превратился в осу!" Действительно, все указывало на то, что, совершив еще несколько оборотов вокруг Солнца, комета Галлея может расколоться на две примерно равные части — как это уже случилось, к изумлению астрономов 1846 года, с кометой Биэлы.
Необычность ландшафта еще более усиливалась из-за почти полного отсутствия гравитации. Повсюду виднелись тончайшие паутинообразные формации, напоминающие фантазии художника-сюрреалиста, груды скал, которым не удалось бы продержаться дольше нескольких минут даже на Луне.
Несмотря на то что капитан Смит решил посадить "Юниверс" в глубине полярной ночи — на расстоянии добрых пяти километров от обжигающего жара Солнца, вокруг было светло. Колоссальная оболочка из газа и пыли, окружающая комету, образовала на удивление хорошо гармонирующий с ней сияющий ореол, он напоминал полярное сияние, играющее над антарктическими льдами. А если этого света было недостаточно, Люцифер вносил свою долю, освещая все вокруг с яркостью нескольких сотен полных Лун.
Разочаровывало полное отсутствие красок, хотя это и не было неожиданностью; казалось, "Юниверс" находится в угольном карьере, разрабатываемом открытым способом. Кстати, аналогия была тем более удачной, что окружающая корабль чернота во многом объяснялась присутствием углерода или его соединений, равномерно смешанных со снегом и льдом.
Как и полагалось, Смит первым вышел из корабля, медленно выплыв из воздушного шлюза. Потребовалась, казалось, целая вечность, чтобы он опустился на два метра от люка до поверхности кометы; там он наклонился, зачерпнул рукой в перчатке скафандра горсть пыли и поднес ее к стеклу шлема.
Все замерли, ожидая слов, которым суждено войти в учебники истории.
— Похоже на смесь перца и соли, — произнес капитан. — Если растопить, можно вырастить неплохой урожай.
Тем временем глава научной группы Пендрилл не терял времени. Вместе с одним из коллег он почти сразу отправился на двухместных ракетных санях в направлении мигающего маяка на ожидавшем их зонде. Не прошло и часа, как они вернулись с заранее упакованными образцами вещества кометы и торжественно уложили их в специальный морозильник… Одновременно группы техников протянули паутину кабелей по долине, подвесив их на шестах, вогнанных в рыхлый грунт. Кабели не только соединяли с кораблем многочисленные приборы, но и облегчали передвижение. Теперь появилась возможность обследовать эту часть кометы Галлея, не прибегая к помощи громоздких Устройств для Маневрирования в Космосе — УМК; достаточно было пристегнуть страховочный трос к кабелю и затем передвигаться, перехватывая его руками. Это было куда удобнее, чем пользоваться УМКами, которые представляли собой нечто вроде одноместного космического корабля со всеми его недостатками. Пассажиры наблюдали за этой деятельностью с огромным интересом, слушали радиопереговоры и пытались — насколько возможно приобщиться к радости обследования нового мира. Наконец, когда прошло двенадцать часов — а для бывшего астронавта Клиффорда Гринберга значительно раньше, — им надоело оставаться зрителями. Начались разговоры о прогулке наружу — исключение составлял лишь Виктор Уиллис, который вел себя на редкость пассивно, что было совсем непохоже на него.
— Мне кажется, он струсил, — презрительно заметил Дмитрий. Он не любил Виктора с того момента, как выяснилось, что тот совершенно не различает звуковых тонов. И хотя это было несправедливо по отношению к Виктору (который с готовностью согласился на роль подопытного кролика при изучении этого редкого недостатка), Дмитрий не упускал случая многозначительно заметить: "Человек, лишенный всякого слуха, способен на измену, хитрости и закулисные махинации".
Сам Флойд принял решение еще прежде, чем покинул околоземную орбиту. Мэгги М. была не прочь испытать что угодно и не нуждалась в ободрении (ее знаменитый лозунг "писатель не должен отказываться от любой возможности расширить свой кругозор" оказал огромное воздействие на ее духовную жизнь).
Эва Мерлин, как всегда, держала всех в напряженном ожидании, однако Флойд был настроен решительно и собирался лично показать ей комету. Это нужно было ему хотя бы для поддержания собственной репутации: все знали, что он немало потрудился ради того, чтобы знаменитая отшельница оказалась среди пассажиров "Юниверс", и по кораблю пошли слухи, что у них роман. Самые невинные замечания Эвы и Хейвуда Флойда тут же с ликованием передергивались Дмитрием и судовым врачом, доктором Махиндраном, признававшимся, что отчаянно им завидует. Поначалу подобные шутки вызывали у Флойда раздражение — поскольку слишком точно воспроизводили волнения его молодости, — но затем он перестал обижаться. К тому же он не знал, как относится к происходящему Эва, и никак не решался спросить ее. Даже здесь, в этом узком замкнутом мирке, где ни один секрет не оставался секретом дольше шести часов, ей удавалось держаться в отдалении от всех, сохраняя атмосферу тайны, зачаровывавшую три поколения поклонников. Что касается Виктора, он только что узнал об одной крохотной, но крайне важной детали, способной расстроить планы всех — от мышей до космонавтов. На борту "Юниверс" находились космические скафандры последнего образца "Марк XX", снабженные прозрачными лицевыми щитками, которые не запотевали, не пропускали ослепительный свет и гарантировали небывалую видимость. И хотя шлемы в скафандрах были разных размеров, Виктор Уиллис не помещался ни в один из них без основательной операции. Ему потребовалось пятнадцать лет, чтобы приучить мир к характерной лишь для него особенности ("Подлинный шедевр фигурной стрижки растительности", — не без восхищения заметил один из критиков). И вот теперь лишь борода служила препятствием между Виктором Уиллисом и кометой Галлея. Скоро ему придется сделать выбор.
Необычность ландшафта еще более усиливалась из-за почти полного отсутствия гравитации. Повсюду виднелись тончайшие паутинообразные формации, напоминающие фантазии художника-сюрреалиста, груды скал, которым не удалось бы продержаться дольше нескольких минут даже на Луне.
Несмотря на то что капитан Смит решил посадить "Юниверс" в глубине полярной ночи — на расстоянии добрых пяти километров от обжигающего жара Солнца, вокруг было светло. Колоссальная оболочка из газа и пыли, окружающая комету, образовала на удивление хорошо гармонирующий с ней сияющий ореол, он напоминал полярное сияние, играющее над антарктическими льдами. А если этого света было недостаточно, Люцифер вносил свою долю, освещая все вокруг с яркостью нескольких сотен полных Лун.
Разочаровывало полное отсутствие красок, хотя это и не было неожиданностью; казалось, "Юниверс" находится в угольном карьере, разрабатываемом открытым способом. Кстати, аналогия была тем более удачной, что окружающая корабль чернота во многом объяснялась присутствием углерода или его соединений, равномерно смешанных со снегом и льдом.
Как и полагалось, Смит первым вышел из корабля, медленно выплыв из воздушного шлюза. Потребовалась, казалось, целая вечность, чтобы он опустился на два метра от люка до поверхности кометы; там он наклонился, зачерпнул рукой в перчатке скафандра горсть пыли и поднес ее к стеклу шлема.
Все замерли, ожидая слов, которым суждено войти в учебники истории.
— Похоже на смесь перца и соли, — произнес капитан. — Если растопить, можно вырастить неплохой урожай.
***
В соответствии с планом экспедиции корабль должен был пробыть у Южного полюса одни полные сутки кометы Галлея — пятьдесят три часа, затем предполагалось, если ничего не случится, передвинуться на десять километров к весьма неопределенной линии экватора и взяться за изучение одного из гейзеров на протяжении его полного суточного цикла, охватывающего один день и одну ночь.Тем временем глава научной группы Пендрилл не терял времени. Вместе с одним из коллег он почти сразу отправился на двухместных ракетных санях в направлении мигающего маяка на ожидавшем их зонде. Не прошло и часа, как они вернулись с заранее упакованными образцами вещества кометы и торжественно уложили их в специальный морозильник… Одновременно группы техников протянули паутину кабелей по долине, подвесив их на шестах, вогнанных в рыхлый грунт. Кабели не только соединяли с кораблем многочисленные приборы, но и облегчали передвижение. Теперь появилась возможность обследовать эту часть кометы Галлея, не прибегая к помощи громоздких Устройств для Маневрирования в Космосе — УМК; достаточно было пристегнуть страховочный трос к кабелю и затем передвигаться, перехватывая его руками. Это было куда удобнее, чем пользоваться УМКами, которые представляли собой нечто вроде одноместного космического корабля со всеми его недостатками. Пассажиры наблюдали за этой деятельностью с огромным интересом, слушали радиопереговоры и пытались — насколько возможно приобщиться к радости обследования нового мира. Наконец, когда прошло двенадцать часов — а для бывшего астронавта Клиффорда Гринберга значительно раньше, — им надоело оставаться зрителями. Начались разговоры о прогулке наружу — исключение составлял лишь Виктор Уиллис, который вел себя на редкость пассивно, что было совсем непохоже на него.
— Мне кажется, он струсил, — презрительно заметил Дмитрий. Он не любил Виктора с того момента, как выяснилось, что тот совершенно не различает звуковых тонов. И хотя это было несправедливо по отношению к Виктору (который с готовностью согласился на роль подопытного кролика при изучении этого редкого недостатка), Дмитрий не упускал случая многозначительно заметить: "Человек, лишенный всякого слуха, способен на измену, хитрости и закулисные махинации".
Сам Флойд принял решение еще прежде, чем покинул околоземную орбиту. Мэгги М. была не прочь испытать что угодно и не нуждалась в ободрении (ее знаменитый лозунг "писатель не должен отказываться от любой возможности расширить свой кругозор" оказал огромное воздействие на ее духовную жизнь).
Эва Мерлин, как всегда, держала всех в напряженном ожидании, однако Флойд был настроен решительно и собирался лично показать ей комету. Это нужно было ему хотя бы для поддержания собственной репутации: все знали, что он немало потрудился ради того, чтобы знаменитая отшельница оказалась среди пассажиров "Юниверс", и по кораблю пошли слухи, что у них роман. Самые невинные замечания Эвы и Хейвуда Флойда тут же с ликованием передергивались Дмитрием и судовым врачом, доктором Махиндраном, признававшимся, что отчаянно им завидует. Поначалу подобные шутки вызывали у Флойда раздражение — поскольку слишком точно воспроизводили волнения его молодости, — но затем он перестал обижаться. К тому же он не знал, как относится к происходящему Эва, и никак не решался спросить ее. Даже здесь, в этом узком замкнутом мирке, где ни один секрет не оставался секретом дольше шести часов, ей удавалось держаться в отдалении от всех, сохраняя атмосферу тайны, зачаровывавшую три поколения поклонников. Что касается Виктора, он только что узнал об одной крохотной, но крайне важной детали, способной расстроить планы всех — от мышей до космонавтов. На борту "Юниверс" находились космические скафандры последнего образца "Марк XX", снабженные прозрачными лицевыми щитками, которые не запотевали, не пропускали ослепительный свет и гарантировали небывалую видимость. И хотя шлемы в скафандрах были разных размеров, Виктор Уиллис не помещался ни в один из них без основательной операции. Ему потребовалось пятнадцать лет, чтобы приучить мир к характерной лишь для него особенности ("Подлинный шедевр фигурной стрижки растительности", — не без восхищения заметил один из критиков). И вот теперь лишь борода служила препятствием между Виктором Уиллисом и кометой Галлея. Скоро ему придется сделать выбор.
Глава 17 Долина Черного снега
Ко всеобщему изумлению, капитан Смит почти не возражал против выхода пассажиров из корабля. Он согласился, что просто нелепо пролететь миллионы километров и не пройтись по поверхности кометы.
— Если вы будете строго соблюдать правила, затруднений у вас не будет, — сказал он во время неизбежного инструктажа, — даже у тех, кто никогда не одевал космического скафандра, — насколько я помню, опыт работы в открытом космосе имеют лишь полковник Гринберг и доктор Флойд, — потому что наши скафандры удобны и полностью автоматизированы. Покинув шлюзовую камеру, вам не придется беспокоиться о регулировке и кнопках управления. Но я настаиваю на одном: лишь двое могут одновременно находиться в открытом космосе. Разумеется, я выделю вам спутника, пристегнутого пятиметровым тросом, — хотя длину страховочного троса можно в случае необходимости увеличить до двадцати метров. Кроме того, вы оба будете пристегнуты к двум кабелям, протянутым по всей длине лощины. Правило движения здесь такое же, как на Земле, — держитесь правой стороны! Если понадобится обогнать кого-то, можете отстегнуть хомутик, но один из вас должен постоянно страховаться тросом. Тогда не будет опасности, что при неосторожном движении вас унесет в открытое пространство. Вопросы есть?
— Сколько времени разрешается находиться вне корабля?
— Сколько угодно, мисс М'Бала. Советую, однако, немедленно вернуться, если вдруг почувствуете недомогание. Может быть, для первой прогулки хватит одного часа — но не исключаю, что вам покажется, будто прошло десять минут…
Капитан Смит оказался совершенно прав. Когда Хейвуд Флойд посмотрел на дисплей, показывавший время, проведенное в космосе, он не поверил глазам — прошло уже сорок минут. Впрочем, удивляться не приходилось корабль находился на расстоянии доброго километра. Как старшему среди пассажиров — почти по всем меркам — ему выпала честь первому ступить на поверхность кометы Галлея. И не пришлось даже выбирать спутника.
— Прогулка с Эвой! — фыркнул Михайлович, захлебываясь от смеха. Разве можно упустить такую возможность! Правда, — добавил он многозначительно, — проклятые скафандры будут мешать. Эва согласилась сразу, хотя и без особого энтузиазма. Как это типично для нее, угрюмо подумал Флойд. Не то чтобы это разрушило его иллюзии — прошло уже столько времeни, что иллюзий почти не осталось, — но он был разочарован. Причем разочарован собой, а не Эвой; подобно Моне Лизе, с которой ее часто сравнивали, Эва была выше похвал и критики. Сравнение было нелепым, разумеется; Джоконда выглядела таинственной, но не пробуждала эротических мыслей. Притягательная сила Эвы заключалась в том, что в ней сочеталось и то и другое, причем сюда же следовало отнести и производимое ею впечатление святой невинности. Следы всех трех составляющих все еще были заметны и через половину столетия — во всяком случае, ее поклонникам. Чего ей не хватало — вынужден был с грустью признать Флойд, — так это настоящей индивидуальности. Как он ни пытался сосредоточить на ней свои мысли, в голову приходили лишь роли, сыгранные Эвой. Флойду пришлось, скрепя сердце, согласиться с критиком, заявившим: "Эва Мерлин — это отражение желаний всех мужчин, но у зеркала нет собственного характера".
И теперь это удивительное и таинственное существо плыло рядом над поверхностью кометы Галлея; вместе с сопровождавшим их гидом они двигались вдоль двух кабелей, протянутых по всей длине долины Черного снега. Именно он, Хейвуд Флойд, дал ей такое название, и теперь по-детски гордился этим, хотя понимал, что название не появится ни на одной из карт. Нельзя составить карту мира, география которого столь же эфемерна, как погода на Земле. Флойд наслаждался тем, что ни один человек до него не видел развертывающуюся перед ними панораму — и никогда не увидит.
На Марсе или, скажем, на Луне, иногда можно — напрягая воображение и стараясь не замечать чужого неба над головой — вообразить, что находишься на Земле. Здесь это было исключено: снежные скульптуры, возвышающиеся — а иногда и нависающие — над головой, почти не обращали внимания на силу тяжести. Приходилось очень внимательно разглядывать окружающий мир, чтобы понять, где верх, а где низ. Долина Черного снега была необычной, потому что представляла собой достаточно прочную формацию — скалы среди наносов замерзшей воды и углеводородного снега, постоянно меняющих место. Среди геологов не прекращались споры относительно происхождения этих скал; некоторые придерживались точки зрения, что на самом деле это обломки астероида, захваченного кометой в очень давние времена. Пробное бурение обнаружило сложные смеси органических соединений, напоминающих замерзшую каменноугольную смолу, — хотя никто не сомневался, что жизнь не играла никакой роли в их образовании.
Снежный ковер, устилавший дно маленькой долины, не был совершенно черным; когда Флойд провел по нему лучом фонарика, он заискрился и засверкал, будто в нем были рассыпаны мириады микроскопических алмазов. Флойд подумал, нет ли действительно алмазов в ядре кометы; обилие углерода делало такое предположение отнюдь не безосновательным. Не приходилось сомневаться, однако, что высокие температуры и гигантское давление — условия, необходимые для возникновения алмазов, — здесь отсутствовали. Поддавшись внезапному импульсу, Флойд протянул вниз руки и сгреб две пригоршни снега; для этого ему пришлось оттолкнуться ногами от страховочного троса, и вдруг он подумал, как смешно выглядит со стороны подобно циркачу, идущему по канату, только вверх ногами. Хрупкая корка не оказала почти никакого сопротивления, и он погрузил в нее голову и плечи; затем Флойд плавно потянул за трос и вынырнул с пригоршней кометного вещества.
Сжав кристаллический пух в шарик, помещающийся в ладони, он пожалел, что не может почувствовать его через изоляцию перчаток. Вот он лежит, черный как смоль, но испускающий неуловимые искры света, когда поворачиваешь его в руках.
И тут Флойд вообразил, что стоит зимой на площадке для игр в своей далекой юности, со снежком в руке, окруженный призраками детства. Ему казалось, будто он слышит крики друзей, поддразнивающих его, угрожая снежками из девственно-белого снега…
Мимолетное воспоминание потрясло его; Флойда охватило чувство безграничной печали и невозвратимой утраты. Через сотню лет он не мог вспомнить и одного имени тех призрачных друзей, что были тогда рядом, а ведь он любил некоторых из них.
Его глаза наполнились слезами и пальцы сжали комок чужого снега. Затем видение исчезло: он снова стал самим собой. Наступил миг ликования, не печали.
— Боже мой! — воскликнул Хейвуд Флойд, и звуки его голоса эхом отразились в крошечной вселенной его скафандра. — Я стою на комете Галлея — разве можно пожелать большего! Если сейчас меня поразит метеорит, я не стану сожалеть ни о чем!
Он поднял руки, размахнулся и швырнул черный снежок к звездам. Шарик был таким крошечным и темным, что исчез из поля зрения почти сразу, но Флойд продолжал смотреть в небо.
И вдруг неожиданно — совершенно внезапно — шарик возник в небе как мгновенная вспышка света, поднявшись высоко и отразив лучи Солнца, невидимого с поверхности кометы. И хотя снежок был черным как сажа, этого ослепительного сияния он отражал достаточно, чтобы его можно было различить на фоне едва светящегося неба.
Флойд не сводил с шарика глаз, пока он не исчез окончательно — может быть, испарившись, а может — уменьшаясь вдали. Снежок не способен долго противостоять неистовому потоку радиации; но кто из людей может похвастать, что своими руками создал комету?
— Если вы будете строго соблюдать правила, затруднений у вас не будет, — сказал он во время неизбежного инструктажа, — даже у тех, кто никогда не одевал космического скафандра, — насколько я помню, опыт работы в открытом космосе имеют лишь полковник Гринберг и доктор Флойд, — потому что наши скафандры удобны и полностью автоматизированы. Покинув шлюзовую камеру, вам не придется беспокоиться о регулировке и кнопках управления. Но я настаиваю на одном: лишь двое могут одновременно находиться в открытом космосе. Разумеется, я выделю вам спутника, пристегнутого пятиметровым тросом, — хотя длину страховочного троса можно в случае необходимости увеличить до двадцати метров. Кроме того, вы оба будете пристегнуты к двум кабелям, протянутым по всей длине лощины. Правило движения здесь такое же, как на Земле, — держитесь правой стороны! Если понадобится обогнать кого-то, можете отстегнуть хомутик, но один из вас должен постоянно страховаться тросом. Тогда не будет опасности, что при неосторожном движении вас унесет в открытое пространство. Вопросы есть?
— Сколько времени разрешается находиться вне корабля?
— Сколько угодно, мисс М'Бала. Советую, однако, немедленно вернуться, если вдруг почувствуете недомогание. Может быть, для первой прогулки хватит одного часа — но не исключаю, что вам покажется, будто прошло десять минут…
Капитан Смит оказался совершенно прав. Когда Хейвуд Флойд посмотрел на дисплей, показывавший время, проведенное в космосе, он не поверил глазам — прошло уже сорок минут. Впрочем, удивляться не приходилось корабль находился на расстоянии доброго километра. Как старшему среди пассажиров — почти по всем меркам — ему выпала честь первому ступить на поверхность кометы Галлея. И не пришлось даже выбирать спутника.
— Прогулка с Эвой! — фыркнул Михайлович, захлебываясь от смеха. Разве можно упустить такую возможность! Правда, — добавил он многозначительно, — проклятые скафандры будут мешать. Эва согласилась сразу, хотя и без особого энтузиазма. Как это типично для нее, угрюмо подумал Флойд. Не то чтобы это разрушило его иллюзии — прошло уже столько времeни, что иллюзий почти не осталось, — но он был разочарован. Причем разочарован собой, а не Эвой; подобно Моне Лизе, с которой ее часто сравнивали, Эва была выше похвал и критики. Сравнение было нелепым, разумеется; Джоконда выглядела таинственной, но не пробуждала эротических мыслей. Притягательная сила Эвы заключалась в том, что в ней сочеталось и то и другое, причем сюда же следовало отнести и производимое ею впечатление святой невинности. Следы всех трех составляющих все еще были заметны и через половину столетия — во всяком случае, ее поклонникам. Чего ей не хватало — вынужден был с грустью признать Флойд, — так это настоящей индивидуальности. Как он ни пытался сосредоточить на ней свои мысли, в голову приходили лишь роли, сыгранные Эвой. Флойду пришлось, скрепя сердце, согласиться с критиком, заявившим: "Эва Мерлин — это отражение желаний всех мужчин, но у зеркала нет собственного характера".
И теперь это удивительное и таинственное существо плыло рядом над поверхностью кометы Галлея; вместе с сопровождавшим их гидом они двигались вдоль двух кабелей, протянутых по всей длине долины Черного снега. Именно он, Хейвуд Флойд, дал ей такое название, и теперь по-детски гордился этим, хотя понимал, что название не появится ни на одной из карт. Нельзя составить карту мира, география которого столь же эфемерна, как погода на Земле. Флойд наслаждался тем, что ни один человек до него не видел развертывающуюся перед ними панораму — и никогда не увидит.
На Марсе или, скажем, на Луне, иногда можно — напрягая воображение и стараясь не замечать чужого неба над головой — вообразить, что находишься на Земле. Здесь это было исключено: снежные скульптуры, возвышающиеся — а иногда и нависающие — над головой, почти не обращали внимания на силу тяжести. Приходилось очень внимательно разглядывать окружающий мир, чтобы понять, где верх, а где низ. Долина Черного снега была необычной, потому что представляла собой достаточно прочную формацию — скалы среди наносов замерзшей воды и углеводородного снега, постоянно меняющих место. Среди геологов не прекращались споры относительно происхождения этих скал; некоторые придерживались точки зрения, что на самом деле это обломки астероида, захваченного кометой в очень давние времена. Пробное бурение обнаружило сложные смеси органических соединений, напоминающих замерзшую каменноугольную смолу, — хотя никто не сомневался, что жизнь не играла никакой роли в их образовании.
Снежный ковер, устилавший дно маленькой долины, не был совершенно черным; когда Флойд провел по нему лучом фонарика, он заискрился и засверкал, будто в нем были рассыпаны мириады микроскопических алмазов. Флойд подумал, нет ли действительно алмазов в ядре кометы; обилие углерода делало такое предположение отнюдь не безосновательным. Не приходилось сомневаться, однако, что высокие температуры и гигантское давление — условия, необходимые для возникновения алмазов, — здесь отсутствовали. Поддавшись внезапному импульсу, Флойд протянул вниз руки и сгреб две пригоршни снега; для этого ему пришлось оттолкнуться ногами от страховочного троса, и вдруг он подумал, как смешно выглядит со стороны подобно циркачу, идущему по канату, только вверх ногами. Хрупкая корка не оказала почти никакого сопротивления, и он погрузил в нее голову и плечи; затем Флойд плавно потянул за трос и вынырнул с пригоршней кометного вещества.
Сжав кристаллический пух в шарик, помещающийся в ладони, он пожалел, что не может почувствовать его через изоляцию перчаток. Вот он лежит, черный как смоль, но испускающий неуловимые искры света, когда поворачиваешь его в руках.
И тут Флойд вообразил, что стоит зимой на площадке для игр в своей далекой юности, со снежком в руке, окруженный призраками детства. Ему казалось, будто он слышит крики друзей, поддразнивающих его, угрожая снежками из девственно-белого снега…
Мимолетное воспоминание потрясло его; Флойда охватило чувство безграничной печали и невозвратимой утраты. Через сотню лет он не мог вспомнить и одного имени тех призрачных друзей, что были тогда рядом, а ведь он любил некоторых из них.
Его глаза наполнились слезами и пальцы сжали комок чужого снега. Затем видение исчезло: он снова стал самим собой. Наступил миг ликования, не печали.
— Боже мой! — воскликнул Хейвуд Флойд, и звуки его голоса эхом отразились в крошечной вселенной его скафандра. — Я стою на комете Галлея — разве можно пожелать большего! Если сейчас меня поразит метеорит, я не стану сожалеть ни о чем!
Он поднял руки, размахнулся и швырнул черный снежок к звездам. Шарик был таким крошечным и темным, что исчез из поля зрения почти сразу, но Флойд продолжал смотреть в небо.
И вдруг неожиданно — совершенно внезапно — шарик возник в небе как мгновенная вспышка света, поднявшись высоко и отразив лучи Солнца, невидимого с поверхности кометы. И хотя снежок был черным как сажа, этого ослепительного сияния он отражал достаточно, чтобы его можно было различить на фоне едва светящегося неба.
Флойд не сводил с шарика глаз, пока он не исчез окончательно — может быть, испарившись, а может — уменьшаясь вдали. Снежок не способен долго противостоять неистовому потоку радиации; но кто из людей может похвастать, что своими руками создал комету?
Глава 18 Старый служака
Осторожное исследование кометы началось еще в то время, когда "Юниверс" по-прежнему находился в полярной тени. Сначала одиночные УМКи медленно облетели дневную и ночную стороны, отмечая все, что представляло интерес. После завершения предварительного обследования, группы ученых, до пяти человек в каждой, принялись совершать полеты в корабельном челноке, устанавливая приборы в наиболее интересных, стратегически расположенных местах. "Леди Джасмин" резко отличалась от примитивных космических капсул эпохи "Дискавери", способных работать лишь в невесомости. По сути дела она представляла собой маленький корабль, предназначенный для перевозки пассажиров и грузов между "Юниверс", находящимся на орбите, и поверхностью Марса, Луны или спутников Юпитера. Ее старший пилот, относившийся к ней с подобающим уважением, как к полной достоинства светской даме, с притворной горечью сетовал, что полеты вокруг какой-то жалкой крохотной кометы для нее просто унизительны.
Убедившись, что комета Галлея не готовит для них никаких сюрпризов по крайней мере на своей поверхности, — капитан Смит поднял корабль из полярной зоны. И хотя "Юниверс" переместился меньше чем на двенадцать километров, он оказался в другом мире и поменял мерцающие сумерки на область, где день сменяется ночью. С наступлением рассвета комета начала оживать.
По мере того как Солнце поднималось над зубчатой, до абсурда близкой линией горизонта, его лучи начали заглядывать в бесчисленные маленькие кратеры, рассыпавшиеся по поверхности кометы. Большинство кратеров бездействовало, их узкие жерла были забиты кристаллизовавшимися минеральными солями. Нигде на комете Галлея не встречалось таких ярких красок; они заставили биологов на время поверить, будто здесь происходит зарождение жизни, как на Земле в виде водорослей. Кое-кто из биологов все еще не отказывался от такой надежды, хотя вряд ли признался бы в этом.
Убедившись, что комета Галлея не готовит для них никаких сюрпризов по крайней мере на своей поверхности, — капитан Смит поднял корабль из полярной зоны. И хотя "Юниверс" переместился меньше чем на двенадцать километров, он оказался в другом мире и поменял мерцающие сумерки на область, где день сменяется ночью. С наступлением рассвета комета начала оживать.
По мере того как Солнце поднималось над зубчатой, до абсурда близкой линией горизонта, его лучи начали заглядывать в бесчисленные маленькие кратеры, рассыпавшиеся по поверхности кометы. Большинство кратеров бездействовало, их узкие жерла были забиты кристаллизовавшимися минеральными солями. Нигде на комете Галлея не встречалось таких ярких красок; они заставили биологов на время поверить, будто здесь происходит зарождение жизни, как на Земле в виде водорослей. Кое-кто из биологов все еще не отказывался от такой надежды, хотя вряд ли признался бы в этом.