Страница:
Беллман, Чиверс и Маспик, с удивлением наблюдая за ним, внезапно заметили, что на алтарь хлынули бледные марсиане. Некоторые протиснулись на другую сторону и, расположившись напротив Чалмерса, также принялись гладить изваяние. Совершался как бы некий фантастический ритуал прикосновения. Они водили тонкими пальцами по отвратительным очертаниям, их движения, казалось, следовали четко расписанному порядку, от которого ни один не отклонялся. Марсиане издавали звуки, напоминающие писк сонных летучих мышей. На их мерзких лицах был написан наркотический экстаз.
Фанатики у алтаря, совершив свою причудливую церемонию, отходили от изваяния. Но, уронив голову на покрытую лохмотьями грудь, Чалмерс продолжал медленно и сонно ласкать идола. Со смешанным чувством отвращения и любопытства земляне, подталкиваемые стоящими позади марсианами, подошли ближе и положили свои пуки на горбатую фигуру. Процедура казалась им чрезвычайно таинственной и отталкивающей, но неразумно нарушать обычаи захвативших их марсиан.
На ощупь изваяние казалось холодным и липким, будто совсем недавно лежало в куче слизи. Но под кончиками пальцев идол пульсировал и увеличивался, словно живой.
Тяжелыми нескончаемыми волнами от него исходила энергия, которую можно было описать только как наркотический магнетизм или электрические колебания. Возможно, неизвестный металл испускал какой-то мощный заряд, воздействующий на нервные окончания благодаря поверхностному контакту. Беллман и его спутники почувствовали, как таинственная вибрация пронизывает их тела, заволакивает глаза и наполняет кровь тяжелой сонливостью. В дреме они размышляли, пытаясь объяснить себе этот феномен в терминах земной науки. Но наркоз стал усиливаться, в опьянении они забыли о своих предположениях.
Плавающими в странной темноте чувствами они смутно ощущали давление тел, сменяющих друг друга на вершине алтаря. Вскоре часть из них, видимо, пресытилась наркотическими излучениями и вынесла с собой путешественников по наклонным ярусам алтаря. Вместе с обмякшим, отупевшим Чалмерсом они оказались на полу пещеры. Изыскатели все еще держали фонари в онемевших пальцах, поэтому увидели, что пещера кишит бледным народцем, собравшимся на эту дьявольскую церемонию.
Сквозь неясные очертания теней земляне наблюдали, как люди бездны бурлящим потоком взбегают на пирамиду, а затем скатываются вниз, как ворсистая лента, пораженная проказой.
Чиверс и Маспик, под влиянием излучения опустились на пол пещеры и забылись тяжелым сном. Но Беллман, обладавший большей сопротивляемостью организма, казалось, медленно падал и плыл в мире темных грез. Он испытывал доселе неизвестные ему ощущения. Вокруг нависла некая почти осязаемая могущественная сила, для которой он не мог подобрать видимого образа. Сила источала энергию, вызывающую дурной сон. В этих сновидениях Беллман, забывая последние проблески своего человеческого «я», почему-то отождествлял себя с безглазым народцем. Он жил, как они, в глубоких кавернах, и двигался по темным дорогам. Но как будто из-за участия в — непотребном мерзком ритуале он был чем-то еще — существом без имени, которое управляло обожающим его слепым народцем; созданием древних зловонных вод. Из непостижимых глубин он периодически выходил на поверхность, чтобы с жадностью набрасываться на все живое и пожирать его. В этой двойственности бытия Беллман одновременно насыщался безглазым народцем на своих пиршествах и пожирался вместе со всеми. В качестве третьего элемента, составляющего гармонию личности, был идол, только в осязательном, а не в зрительном плане. Здесь не имелось ни проблесков света, ни даже воспоминаний о нем.
Когда он перешел от этих неясных кошмаров к тяжелому беспробудному сну, и были ли они вообще, Беллман так и не понял. Его пробуждение в темноте напоминало продолжение сновидений. Приоткрыв слипшиеся веки, полу луч фонаря. Свет падал на нечто, чего он сначала не мог уразуметь все еще притупленным сознанием. Сперва им овладело беспокойство, зарождающийся ужас пробудил к жизни все его чувства.
Не сразу он понял, что лежащее на полу нечто было ни чем иным, как наполовину съеденным телом Чалмерса. На обглоданных костях виднелись лохмотья полу истлевшей материи. Голова хотя и отсутствовала, останки явно принадлежали землянину.
Шатаясь, Беллман поднялся и осмотрелся вокруг взглядом, затуманенным пеленой мрака Чиверс и Маспик лежали в тяжелом оцепенении, а вдоль пещеры и на всех семи ярусах алтаря валялись поклоняющиеся изваянию марсиане. Выбираясь из летаргического сна, Беллман услышал какой-то знакомый шум: звуки скользящего тела и равномерного всасывания, — он постепенно стихал среди массивных колонн и спящих тел. В воздухе висел запах гнилой воды.
На каменном полу Беллман различил мокрые отпечатки странной круглой формы. Их могли бы оставить, например, ободки перевернутых больших чашек. Словно отпечатки следов ног, они уходили от тела Чалмерса во мрак внешней пещеры, обрывающейся в бездну. Туда же удалялся странный шум, теперь уже почти неслышимый.
Безумный ужас охватил Беллмана, окончательно разрушая чары, все еще опутывавшие его. Он наклонился над Маспиком и Чиверсом и стал по очереди грубо трясти их.
Наконец они открыли глаза и начали протестовать, сонно бормоча что-то.
— Поднимайтесь, черт вас возьми! — пригрозил Беллман. — Нам представился случай сбежать из этой адской дыры, и самое время сделать это поскорей.
Ему удалось поднять своих спутников на ноги после многочисленных проклятий и упреков. В полусонном состоянии они не заметили останков несчастного Чалмерса.
Шатаясь, как пьяные, они ступали за Беллманом среди лежащих марсиан, а он уводил их прочь от пирамиды, с которой изваяние по-прежнему излучало дремоту на своих почитателей.
Неимоверная тяжесть нависала над Беллманом, и одновременно — расслабленность, вызванная наркотическими чарами. Но он уже ощутил возвращение собственной воли и огромное желание сбежать из этой бездны, оттого, что обитало в ее темноте. Его спутники, порабощенные сонной силой, воспринимали его команды оцепенело и бессмысленно, словно быки на бойне.
Беллман был уверен, что сможет вернуться назад тем же путем, по которому их вели к алтарю. Путь пролегал по тому же маршруту, которым следовало существо, оставившее на камнях круглые отметки зловонной мокроты. Проблуждав, как ему показалось, очень долго среди колонн с отвратительными барельефами, Беллман вывел, наконец, землян к обрыву в пропасть: к тому самому портику черного Тартара, из которого открывался вид вниз, в зияющую бездну. Там, далеко внизу, в гниющих водах расходились фосфоресцирующие круги, как будто в воду только что рухнуло тяжелое тело. На скале к краю пропасти тянулись влажные отпечатки. Они повернулись и двинулись прочь от обрыва. Беллман, содрогаясь от воспоминаний об ужасе пробуждения, разыскал ведущую по кромке обрыва дорогу вверх, которая должна привести их к утраченному солнцу. По его приказу Маспик и Чиверс выключили свои фонари, чтобы иметь в запасе батарейки.
Неизвестно, сколько еще времени предстоит идти, а свет — первая необходимость путешественников. И одного фонаря Беллмана вполне достаточно, света им всем хватит, пока батарейки не разрядятся.
Из пещеры, в которой вокруг гипнотизирующего изваяния лежали марсиане, не доносилось ни звука. Не было видно и никакого движения. Но ужас (Беллман сознавал, что подобного он никогда не испытывал за время всех своих приключений) вызвал у него приступ тошноты и едва ли не обморок, когда он стоял, прислушиваясь, у выхода из пещеры.
В пропасти тоже царила тишина, даже фосфоресцирующие круги перестали разбегаться в пучине вод. И, тем не менее эта тишина затуманивала чувства и сковывала тела. Она поднималась вокруг Беллмана, как липкая слизь, идущая с самого дна преисподней, в которой, казалось, ему суждено утонуть. С невероятным усилием он тащил своих спутников вверх по дороге, проклиная и награждая пинками, они же двигались за ним как сонные животные.
С трудом тащились земляне вверх, двигаясь по однообразному, едва заметно изгибающемуся склону, где все масштабы были утрачены, а время измерялось только повторением шагов. Это было восхождение из адской тьмы, казавшейся осязаемой и вязкой. Темнота чуть редела перед слабым лучом фонаря, а темнота сзади смыкалась всепоглощающим морем, неумолимым и терпеливым. Похоже, она дожидалась своего часа, когда свет фонаря погаснет.
Беллман, периодически заглядывая через край провала, замечал, что свечение глубинных вод ослабевает. В его воображении рождались фантастические образы. Это было похоже и на последние отблески адского огня в погасшем котле, и на погружение галактических туманностей в межзвездное пространство за пределами Вселенной. Он чувствовал головокружение, как у человека смотрящего в бесконечность… Вскоре внизу не осталась ничего, кроме густой черноты, и по этому признаку Беллман понял, какое огромное расстояние они преодолели на пути вверх.
Чувство страха, охватившее Беллмана, подавило прочие чувства — голода, жажды и усталости. Маспик и Чиверс очень медленно начали освобождаться от сонливости и сразу же ощутили ужас, бесконечный, как сама ночь. Больше не требовалось пинков и угроз, чтобы гнать их вперед. Древняя зловещая ночь повисла над ними. Нечто материальное, убивающее чувства и забивающее легкие, она напоминала густой и зловонный мех летучих мышей. Ночь была молчалива, как тяжелый сон мертвых миров… Но такой знакомый двойной звук вдруг возник и застиг беглецов врасплох из глубины, казалось, тысячелетий: шум чего-то скользящего по камням и чмоканье существа, вытаскивающего свои лапы из трясины. Словно звуки, услышанные в бреду, он довел ужас землян почти до сумасшествия.
— Боже мой! Что это? — выдохнул Беллман.
Он вспомнил вполне реальных на ощупь слепых существ, вызывающих отвращение, но решил, что это не может быть разумной частью человеческих воспоминаний. Его сновидения и кошмарное пробуждение в пещере с гипнотизирующим идолом, наполовину съеденное тело Чалмерса и мокрые круги, ведущие к бездне, — все это казалось лишь плодом безумия, которое набросилось на этой ужасной дороге, на полпути от подземного моря к поверхности Марса.
Шум продолжался. Казалось, он становится громче, поднимаясь снизу. Маспик и Чиверс включили свои фонари и побежали, делая отчаянные прыжки. Беллман, потеряв контроль над собой, следовал за ними. Они пытались обогнать неизвестный ужас. Громкий топот их ног заглушал учащенное биение сердец, а в ушах землян по-прежнему раздавался зловещий, необъяснимый звук. Они, кажется, пробежали уже не одну милю темноты, а шум все приближался, словно его издавало существо, взбирающееся по отвесной скале из бездны под ними.
Сейчас звук уже доносился откуда-то спереди и казался пугающе близким. Внезапно он стих. Лучи фонарей Маспика и Чиверса выхватили припавшее к камням существо, заполнявшее всю ширину уступа. Вид этого монстра вызвал у них оцепенение, иначе бы видавшие виды искатели приключений истерически завопили или даже бросились со скалы в пропасть. Разросшийся до огромных размеров и отвратительно живой бледный идол с пирамиды поднялся из бездны и, прижавшись к скале, сидел перед ними.
Это, очевидно, и было то существо, которое Чалмерс назвал Обитателем Бездны. Чудовищных размеров панцирь, смутно напоминающий броню бронтозавра, сиял блеском влажного металла.
Безглазая, настороженная и в то же время дремлющая голова тянулась вперед на плотоядно выгнутой шее. Дюжина или больше коротких ножек с чашеобразными присосками косо выступали из-под нависающего панциря. Два хобота с такими же присосками выходили из костяной полости и медленно покачивались перед землянами.
Создание казалось древней умирающей планеты: обитающая в застоявшихся пещерных водах неизвестная форма первобытной жизни.
Земляне, стоя перед монстром, направляли фонари прямо на этот ужас и чувствовали опьянение той же губительной сонливостью, как от гипноза металла, из которого отлили его изваяние. Когда он внезапно поднялся и выпрямился, показав покрытое костяными пластинами брюхо и необычайный раздвоенный хвост, скользящий с металлическим скрежетом по скале, они не могли ни двинуться, ни закричать. Многочисленные лапы, полые внутри, напоминали перевернутые чаши, зловонная жидкость сочилась из них.
Присоски помогали чудовищу передвигаться по вертикальным скалам Монстр, опираясь на хвост, быстрыми и уверенными движениями задних лап приблизился к беспомощным людям. Два хобота безошибочно изогнулись и опустились на глаза Чиверса, запрокинувшего лицо. На какое-то мгновение присоски целиком закрывали глазницы. Затем раздался дикий, полный агонии крик, и стремительным движением, похожим на бросок змеи, концы хоботов оторвались от лица Чиверса.
Он медленно покачивался, извиваясь от боли. Стоящий рядом с ним Маспик, не успевший прийти в себя, как в тусклом сне, взирал на зияющие пустотой глазницы товарища… Но это было последним, что он увидел. Чудовище отбросило Чиверса, и сочащиеся кровью и зловонной жижей присоски опустились на его глаза, Беллман, стоявший позади своих спутников, как сторонний свидетель отвратительного кошмара, не мог ни вмешаться, ни убежать. Он наблюдал за движением хоботов с присосками, слышал ужасный вскрик Чиверса и последовавший за ним вопль Маспика. Хобот мелькнул над головами его спутников, все еще сжимавших в онемевших пальцах теперь уже бесполезные фонари, и опустился на его лицо…
…Трое землян с залитыми кровью лицами начали свой второй спуск по дороге, — ведущей вниз, в покрытый мраком ночи Авернус. Их сопровождал дремлющий и в то же время неутомимый безглазый монстр, который следовал по пятам и подгонял их, не давая свалиться с обрыва в пропасть.
СКЛЕПЫ ЙОХ-ВОМБИСА
Мне осталось жить несколько марсианских часов. Так заявили доктора. Чтобы предостеречь тех, кто пойдет по нашим следам, я попытаюсь рассказать о страшных событиях, которые положили конец нашим поискам среди руин Иох-Вомбиса. Мой рассказ уже будет не напрасным, если предотвратит дальнейшее исследование.
Мы, восемь профессиональных археологов с опытом инопланетных исследований, отправились с местными проводниками из торговой столицы Марса, Игнарха, чтобы осмотреть тысячелетия назад покинутый город. Наш официальный руководитель, Аллан Октейв, знал о марсианской археологии больше, чем любой другой землянин.
Я, Родни Северн, прожил на Марсе всего несколько месяцев и считался новичком, мои внеземные изыскания ограничивалась раскопками на Венере. Зато другие члены нашего небольшого отряда, такие, например, как Уильям Харпер и Джонас Халгрен, сопровождали Аллана во многих предыдущих исследованиях.
Аборигены, полуобнаженные, широкогрудые Айхаи рассказывали о бескрайних пустынях со смертельно опасными песчаными смерчами, которые необходимо пересечь, чтобы достичь Иох-Вомбиса. Они пытались удержать нас от этой экспедиции, и нанять проводников оказалось весьма трудно, хотя мы и обещали хорошо заплатить. Но, так или иначе, после семи часов блужданий по оранжево-желтой белесой равнине мы, наконец, подошли к заброшенным руинам.
В лучах маленького, далекого солнца мы увидели развалины. Казалось, что треугольные башни без куполов принадлежат совсем другому городу. Но сам тип архитектуры и расположение руин в виде дуги, лежащей на длинном каменистом возвышении из обнаженных гнейсовых пород, убеждал, что мы достигли цели. Странные опоры, напоминающие ступени лестницы забытого Анакима, были характерны для зодчих расы, построившей Иох-Вомбис. Мы нашли древний марсианский город.
Я видел величественные руины на Земле и вне ее. Наблюдал среди бесплодных Анд стены Мачу-Пикчу, бросающие вызов небесам и построенные гигантами в ледяной тундре ночного полушария Венеры зубчатые стены башен Уогама. Но по сравнению со стенами, на которые мы смотрели сейчас, они казались детскими игрушками. Со времени нашего выхода из Игнарха мы не встретили ни одного живого существа. Район находился вдалеке от животворных каналов, а за их пределами редко встречалась даже ядовитая, самая неприхотливая, флора и фауна. Казалось, жизнь вообще никогда не могла существовать тут, в месте окаменевшей стерильности и вечной бесплодности.
Мы стояли и молча разглядывали окрестности, а лучи заходящего солнца гнойного цвета освещали мрачные руины. Я с трудом ловил ртом воздух, словно бы тронутый леденящим холодом смерти. И у остальных членов нашего небольшого отряда тоже перехватило дыхание.
— Местность более мертва, чем египетский морг, — заметил Харпер.
— И уж конечно гораздо древнее, — согласился Октейв. — Иорхи, которые согласно наиболее достоверным легендам построили Иох-Вомбис, были стерты с лица земли нынешней господствующей расой, по крайней мере, сорок тысяч лет назад.
— Существует легенда, — сказал Харпер, — что последних Иорхов уничтожила неизвестная сила — настолько ужасная, что об этом невозможно упоминать даже в мифах.
— Конечно, я слышал эту легенду, — согласился Октейв. — Возможно, среди руин мы найдем доказательства либо опровержения. Быть может, Иорхов уничтожила какая-то ужасная эпидемия вроде чумы Яшта, когда вирусом оказалась плесень, поражающая все кости тела, начиная с зубов. Не думаю, что нам следует бояться заразы. Если здесь даже и сохранились мумии, после стольких тысячелетий высыхания планеты бактерии будут так же мертвы, как и их жертвы.
Солнце ушло за горизонт сверхъестественно быстро, словно исчезло благодаря ловкости рук фокусника. Мы тотчас же почувствовали прохладу сумерек. Небо над нами, усыпанное миллионом холодных искорок-звезд, стало похоже на громадный прозрачный купол темного льда. Мы отошли к западной стороне и надели куртки и шлемы из марсианского меха, которые всегда носят по ночам. Там мы разбили лагерь с подветренной стороны, чтобы защититься от жестокого ветра пустыни — джаара, всегда дующего перед зарей с востока. Затем мы зажгли спиртовки и сгрудились вокруг, ожидая, пока приготовится пища. Поужинав, мы забрались в спальные мешки, скорее, ради какого-нибудь комфорта, чем от усталости. Наши проводники-Айхаи завернулись в накидки из марсианского материала бассы. Даже при минусовых температурах кожаным телам марсиан вполне хватало такой защиты от непогоды.
Я же в плотном спальном мешке с двойной подкладкой ощущал пронизывающий холод ночного воздуха. Наконец я забылся беспокойным и прерывистым сном. Меня не мучила тревога, мысль, что в окрестностях Иох-Вомбиса может таиться что-то опасное, казалась смешной. Ведь даже сами призраки давно растаяли и превратились в ничто среди поражающих разум древностей.
Спал я урывками и часто просыпался. В полусне я увидел, что взошли обе маленькие луны, Фобос и Деймос. Их свет сбрасывал громадные тени от куполов без башен. Стояла мертвая тишина. Мои веки стали снова закрываться, когда я уловил какое-то движение в стылом мраке.
Мне показалось, что от самой длинной тени отделилась и медленно поползла к Октейву, лежащему ближе всех к руинам, какая-то ее часть.
Я попытался сесть, но как только пошевелился, темный предмет отодвинулся и вновь слился с длинной тенью. Даже сквозь дремоту я ощутил присутствие чего-то сверхъестественного и зловещего. Исчезновение пробудило меня, хотя я не был уверен, что действительно что-то видел. В тот краткий миг предмет показался мне круглым куском материи или кожи, темным и сморщенным, который полз по земле, сокращаясь как червь.
Если бы не пронизывающий холод, я бы поднялся и удостоверился, не приснилось ли мне все это. Но я убедил себя, что предмет — лишь плод моего воображения.
Меня пробудило демоническое завывание джаара в развалинах стен. Когда я открыл глаза, слабый лунный свет сменился бледным румянцем ранней зари. Мы приготовили завтрак окоченевшими от холода руками.
Я посчитал странное ночное видение фантасмагорией, не стал даже думать об этом и ничего не сказал спутникам. Нам не терпелось скорее начать исследования. Сразу после восхода солнца мы отправились на предварительный осмотр руин.
Как ни странно, оба марсианина отказались сопровождать нас. Они не объяснили причин своего отказа, и все наши уговоры не смогли заставить их войти в Иох-Вомбис. Неизвестно, боялись ли они этих развалин: их загадочные лица с раскосыми глазами и огромными раздувающимися ноздрями не выражали никаких эмоций, понятных землянам. В ответ на наши расспросы они заявили, что ни один Айхаи в течение многих столетий не ступал среди этих руин. Очевидно, какое-то местное табу.
В эту вылазку мы взяли только ломик и электрические фонари. Все другие инструменты, а также заряды взрывчатки мы оставили в лагере. У нас было автоматическое оружие, но его мы тоже оставили в лагере, не представляя, что среди руин может встретиться какая-либо форма жизни.
Октейв был возбужден и с жаром комментировал все увиденное. Остальные члены группы вели себя молчаливо: было невозможно стряхнуть мрачное благоговение, порождаемое этими циклопическими постройками.
Следуя по зигзагообразным улицам, мы прошли некоторое расстояние среди ступенчатых, треугольной формы зданий, вписывающихся в эту своеобразную архитектуру. Большинство башен были разрушены, и везде виднелись следы глубокой эрозии. Тысячелетия песчаных бурь закруглили острые уступы некогда могучих стен. Внутри башен мы обнаруживали только пустоту. Если там когда-то и находились мебель или оборудование, они давно рассыпались в прах. Пронизывающие шквальные ветры пустынь повымели его прочь.
Мы добрались до стены обширной террасы, вырубленной в скальном плато. В центре террасы стояла группа зданий, напоминающих акрополь. К ним вел ряд изъеденных временем ступеней, более длинных, чем у землян или даже у современных марсиан.
Высокие здания более других разрушила непогода, они совсем развалились, и мы решили отложить их осмотр. На глаза не попадалось никаких предметов или изображений исчезнувшей цивилизации, способных пролить свет на историю Иох-Вомбиса. Октейв разочарованно заговорил о наших неудачах.
Справа от ступеней мы заметили отверстие в стене, почти заваленное песком и древними обломками. За грудой мусора обнаружились ведущие вниз ступени. Из отверстия потянуло зловонным и затхлым воздухом, разложением и гниением. Уже за ближайшими ступенями, которые словно висели над черной бездной, нельзя было ничего разглядеть. Октейв начал спускаться по ступеням, направив луч фонаря в провал. Он нетерпеливо звал нас следовать за собой.
Спустившись по неудобным ступеням вниз, мы оказались в просторном склепе, напоминающем подземный коридор. Пол покрывал толстый слой пыли, попавшей туда еще в незапамятные времена. Воздух сохранял своеобразный запах, словно остатки древней атмосферы, не такой разреженной, как марсианская, осели внизу в застоявшейся темноте. Дышать здесь было трудно: легкая пыль поднималась при каждом шаге, как прах рассыпавшихся в пыль мумий.
В конце склепа, перед узкой и высокой дверью, свет фонарей выхватил из темноты огромную, но неглубокую урну или чашу. Она стояла на коротких, кубообразных ножках, сделанных из темно-зеленого вещества. На дне урны виднелся осадок, от которого исходил легкий, но неприятный запах, словно призрак чего-то более едкого.
Октейв наклонился над краем урны, вдохнул и тут же начал кашлять и чихать.
— Это вещество, вероятно, раньше было очень сильным благовонием, — предположил он. — Может, население Иох-Вомбиса пользовалось им для дезинфекции склепов.
Проход за урной вывел нас в более просторное помещение, где пол был относительно чист. Темный камень под нашими ногами был расчерчен разнообразными геометрическими фигурами, раскрашенными охрой. Среди них, как в египетских картушах, встречались иероглифы и стилизованные рисунки. Большинство — малопонятные, но человеческие фигуры, без сомнения, изображали самих Иорхи.
Подобно Айхаи, они были высокими, угловатыми и худыми, с большими грудными клетками. Уши и ноздри, насколько можно судить, не были такими огромными, как у современных марсиан. Все Иорхи были изображены обнаженными; но на одном рисунке мы обнаружили двух, которые собирались то ли снять, то ли поправить своего рода тюрбаны на своих высоких конических черепах. Художник, казалось, старался подчеркнуть странный жест, с которым они пытались сорвать эти головные уборы гибкими, четырехфаланговыми пальцами. Позы этих Иорхи были необъяснимо искажены.
Истинный лабиринт катакомб начинался после второго склепа, от него проходы разветвлялись во всех направлениях.
Выстроившись строгими рядами вдоль стен и едва оставляя место для прохода двоих одновременно, в них стояли громадные пузатые урны, сделанные из того же материала, что и чаша для благовоний. Только они возвышались выше человеческой головы и имели плотно пригнанные крышки с рукоятями. Нам удалось снять одну, и мы увидели, что сосуд до краев наполнен пеплом и обожженными кусочками костей. Иорхи хранили в одной урне кремированные остатки целых семей, такой обычай и сейчас существует среди марсиан.
Фанатики у алтаря, совершив свою причудливую церемонию, отходили от изваяния. Но, уронив голову на покрытую лохмотьями грудь, Чалмерс продолжал медленно и сонно ласкать идола. Со смешанным чувством отвращения и любопытства земляне, подталкиваемые стоящими позади марсианами, подошли ближе и положили свои пуки на горбатую фигуру. Процедура казалась им чрезвычайно таинственной и отталкивающей, но неразумно нарушать обычаи захвативших их марсиан.
На ощупь изваяние казалось холодным и липким, будто совсем недавно лежало в куче слизи. Но под кончиками пальцев идол пульсировал и увеличивался, словно живой.
Тяжелыми нескончаемыми волнами от него исходила энергия, которую можно было описать только как наркотический магнетизм или электрические колебания. Возможно, неизвестный металл испускал какой-то мощный заряд, воздействующий на нервные окончания благодаря поверхностному контакту. Беллман и его спутники почувствовали, как таинственная вибрация пронизывает их тела, заволакивает глаза и наполняет кровь тяжелой сонливостью. В дреме они размышляли, пытаясь объяснить себе этот феномен в терминах земной науки. Но наркоз стал усиливаться, в опьянении они забыли о своих предположениях.
Плавающими в странной темноте чувствами они смутно ощущали давление тел, сменяющих друг друга на вершине алтаря. Вскоре часть из них, видимо, пресытилась наркотическими излучениями и вынесла с собой путешественников по наклонным ярусам алтаря. Вместе с обмякшим, отупевшим Чалмерсом они оказались на полу пещеры. Изыскатели все еще держали фонари в онемевших пальцах, поэтому увидели, что пещера кишит бледным народцем, собравшимся на эту дьявольскую церемонию.
Сквозь неясные очертания теней земляне наблюдали, как люди бездны бурлящим потоком взбегают на пирамиду, а затем скатываются вниз, как ворсистая лента, пораженная проказой.
Чиверс и Маспик, под влиянием излучения опустились на пол пещеры и забылись тяжелым сном. Но Беллман, обладавший большей сопротивляемостью организма, казалось, медленно падал и плыл в мире темных грез. Он испытывал доселе неизвестные ему ощущения. Вокруг нависла некая почти осязаемая могущественная сила, для которой он не мог подобрать видимого образа. Сила источала энергию, вызывающую дурной сон. В этих сновидениях Беллман, забывая последние проблески своего человеческого «я», почему-то отождествлял себя с безглазым народцем. Он жил, как они, в глубоких кавернах, и двигался по темным дорогам. Но как будто из-за участия в — непотребном мерзком ритуале он был чем-то еще — существом без имени, которое управляло обожающим его слепым народцем; созданием древних зловонных вод. Из непостижимых глубин он периодически выходил на поверхность, чтобы с жадностью набрасываться на все живое и пожирать его. В этой двойственности бытия Беллман одновременно насыщался безглазым народцем на своих пиршествах и пожирался вместе со всеми. В качестве третьего элемента, составляющего гармонию личности, был идол, только в осязательном, а не в зрительном плане. Здесь не имелось ни проблесков света, ни даже воспоминаний о нем.
Когда он перешел от этих неясных кошмаров к тяжелому беспробудному сну, и были ли они вообще, Беллман так и не понял. Его пробуждение в темноте напоминало продолжение сновидений. Приоткрыв слипшиеся веки, полу луч фонаря. Свет падал на нечто, чего он сначала не мог уразуметь все еще притупленным сознанием. Сперва им овладело беспокойство, зарождающийся ужас пробудил к жизни все его чувства.
Не сразу он понял, что лежащее на полу нечто было ни чем иным, как наполовину съеденным телом Чалмерса. На обглоданных костях виднелись лохмотья полу истлевшей материи. Голова хотя и отсутствовала, останки явно принадлежали землянину.
Шатаясь, Беллман поднялся и осмотрелся вокруг взглядом, затуманенным пеленой мрака Чиверс и Маспик лежали в тяжелом оцепенении, а вдоль пещеры и на всех семи ярусах алтаря валялись поклоняющиеся изваянию марсиане. Выбираясь из летаргического сна, Беллман услышал какой-то знакомый шум: звуки скользящего тела и равномерного всасывания, — он постепенно стихал среди массивных колонн и спящих тел. В воздухе висел запах гнилой воды.
На каменном полу Беллман различил мокрые отпечатки странной круглой формы. Их могли бы оставить, например, ободки перевернутых больших чашек. Словно отпечатки следов ног, они уходили от тела Чалмерса во мрак внешней пещеры, обрывающейся в бездну. Туда же удалялся странный шум, теперь уже почти неслышимый.
Безумный ужас охватил Беллмана, окончательно разрушая чары, все еще опутывавшие его. Он наклонился над Маспиком и Чиверсом и стал по очереди грубо трясти их.
Наконец они открыли глаза и начали протестовать, сонно бормоча что-то.
— Поднимайтесь, черт вас возьми! — пригрозил Беллман. — Нам представился случай сбежать из этой адской дыры, и самое время сделать это поскорей.
Ему удалось поднять своих спутников на ноги после многочисленных проклятий и упреков. В полусонном состоянии они не заметили останков несчастного Чалмерса.
Шатаясь, как пьяные, они ступали за Беллманом среди лежащих марсиан, а он уводил их прочь от пирамиды, с которой изваяние по-прежнему излучало дремоту на своих почитателей.
Неимоверная тяжесть нависала над Беллманом, и одновременно — расслабленность, вызванная наркотическими чарами. Но он уже ощутил возвращение собственной воли и огромное желание сбежать из этой бездны, оттого, что обитало в ее темноте. Его спутники, порабощенные сонной силой, воспринимали его команды оцепенело и бессмысленно, словно быки на бойне.
Беллман был уверен, что сможет вернуться назад тем же путем, по которому их вели к алтарю. Путь пролегал по тому же маршруту, которым следовало существо, оставившее на камнях круглые отметки зловонной мокроты. Проблуждав, как ему показалось, очень долго среди колонн с отвратительными барельефами, Беллман вывел, наконец, землян к обрыву в пропасть: к тому самому портику черного Тартара, из которого открывался вид вниз, в зияющую бездну. Там, далеко внизу, в гниющих водах расходились фосфоресцирующие круги, как будто в воду только что рухнуло тяжелое тело. На скале к краю пропасти тянулись влажные отпечатки. Они повернулись и двинулись прочь от обрыва. Беллман, содрогаясь от воспоминаний об ужасе пробуждения, разыскал ведущую по кромке обрыва дорогу вверх, которая должна привести их к утраченному солнцу. По его приказу Маспик и Чиверс выключили свои фонари, чтобы иметь в запасе батарейки.
Неизвестно, сколько еще времени предстоит идти, а свет — первая необходимость путешественников. И одного фонаря Беллмана вполне достаточно, света им всем хватит, пока батарейки не разрядятся.
Из пещеры, в которой вокруг гипнотизирующего изваяния лежали марсиане, не доносилось ни звука. Не было видно и никакого движения. Но ужас (Беллман сознавал, что подобного он никогда не испытывал за время всех своих приключений) вызвал у него приступ тошноты и едва ли не обморок, когда он стоял, прислушиваясь, у выхода из пещеры.
В пропасти тоже царила тишина, даже фосфоресцирующие круги перестали разбегаться в пучине вод. И, тем не менее эта тишина затуманивала чувства и сковывала тела. Она поднималась вокруг Беллмана, как липкая слизь, идущая с самого дна преисподней, в которой, казалось, ему суждено утонуть. С невероятным усилием он тащил своих спутников вверх по дороге, проклиная и награждая пинками, они же двигались за ним как сонные животные.
С трудом тащились земляне вверх, двигаясь по однообразному, едва заметно изгибающемуся склону, где все масштабы были утрачены, а время измерялось только повторением шагов. Это было восхождение из адской тьмы, казавшейся осязаемой и вязкой. Темнота чуть редела перед слабым лучом фонаря, а темнота сзади смыкалась всепоглощающим морем, неумолимым и терпеливым. Похоже, она дожидалась своего часа, когда свет фонаря погаснет.
Беллман, периодически заглядывая через край провала, замечал, что свечение глубинных вод ослабевает. В его воображении рождались фантастические образы. Это было похоже и на последние отблески адского огня в погасшем котле, и на погружение галактических туманностей в межзвездное пространство за пределами Вселенной. Он чувствовал головокружение, как у человека смотрящего в бесконечность… Вскоре внизу не осталась ничего, кроме густой черноты, и по этому признаку Беллман понял, какое огромное расстояние они преодолели на пути вверх.
Чувство страха, охватившее Беллмана, подавило прочие чувства — голода, жажды и усталости. Маспик и Чиверс очень медленно начали освобождаться от сонливости и сразу же ощутили ужас, бесконечный, как сама ночь. Больше не требовалось пинков и угроз, чтобы гнать их вперед. Древняя зловещая ночь повисла над ними. Нечто материальное, убивающее чувства и забивающее легкие, она напоминала густой и зловонный мех летучих мышей. Ночь была молчалива, как тяжелый сон мертвых миров… Но такой знакомый двойной звук вдруг возник и застиг беглецов врасплох из глубины, казалось, тысячелетий: шум чего-то скользящего по камням и чмоканье существа, вытаскивающего свои лапы из трясины. Словно звуки, услышанные в бреду, он довел ужас землян почти до сумасшествия.
— Боже мой! Что это? — выдохнул Беллман.
Он вспомнил вполне реальных на ощупь слепых существ, вызывающих отвращение, но решил, что это не может быть разумной частью человеческих воспоминаний. Его сновидения и кошмарное пробуждение в пещере с гипнотизирующим идолом, наполовину съеденное тело Чалмерса и мокрые круги, ведущие к бездне, — все это казалось лишь плодом безумия, которое набросилось на этой ужасной дороге, на полпути от подземного моря к поверхности Марса.
Шум продолжался. Казалось, он становится громче, поднимаясь снизу. Маспик и Чиверс включили свои фонари и побежали, делая отчаянные прыжки. Беллман, потеряв контроль над собой, следовал за ними. Они пытались обогнать неизвестный ужас. Громкий топот их ног заглушал учащенное биение сердец, а в ушах землян по-прежнему раздавался зловещий, необъяснимый звук. Они, кажется, пробежали уже не одну милю темноты, а шум все приближался, словно его издавало существо, взбирающееся по отвесной скале из бездны под ними.
Сейчас звук уже доносился откуда-то спереди и казался пугающе близким. Внезапно он стих. Лучи фонарей Маспика и Чиверса выхватили припавшее к камням существо, заполнявшее всю ширину уступа. Вид этого монстра вызвал у них оцепенение, иначе бы видавшие виды искатели приключений истерически завопили или даже бросились со скалы в пропасть. Разросшийся до огромных размеров и отвратительно живой бледный идол с пирамиды поднялся из бездны и, прижавшись к скале, сидел перед ними.
Это, очевидно, и было то существо, которое Чалмерс назвал Обитателем Бездны. Чудовищных размеров панцирь, смутно напоминающий броню бронтозавра, сиял блеском влажного металла.
Безглазая, настороженная и в то же время дремлющая голова тянулась вперед на плотоядно выгнутой шее. Дюжина или больше коротких ножек с чашеобразными присосками косо выступали из-под нависающего панциря. Два хобота с такими же присосками выходили из костяной полости и медленно покачивались перед землянами.
Создание казалось древней умирающей планеты: обитающая в застоявшихся пещерных водах неизвестная форма первобытной жизни.
Земляне, стоя перед монстром, направляли фонари прямо на этот ужас и чувствовали опьянение той же губительной сонливостью, как от гипноза металла, из которого отлили его изваяние. Когда он внезапно поднялся и выпрямился, показав покрытое костяными пластинами брюхо и необычайный раздвоенный хвост, скользящий с металлическим скрежетом по скале, они не могли ни двинуться, ни закричать. Многочисленные лапы, полые внутри, напоминали перевернутые чаши, зловонная жидкость сочилась из них.
Присоски помогали чудовищу передвигаться по вертикальным скалам Монстр, опираясь на хвост, быстрыми и уверенными движениями задних лап приблизился к беспомощным людям. Два хобота безошибочно изогнулись и опустились на глаза Чиверса, запрокинувшего лицо. На какое-то мгновение присоски целиком закрывали глазницы. Затем раздался дикий, полный агонии крик, и стремительным движением, похожим на бросок змеи, концы хоботов оторвались от лица Чиверса.
Он медленно покачивался, извиваясь от боли. Стоящий рядом с ним Маспик, не успевший прийти в себя, как в тусклом сне, взирал на зияющие пустотой глазницы товарища… Но это было последним, что он увидел. Чудовище отбросило Чиверса, и сочащиеся кровью и зловонной жижей присоски опустились на его глаза, Беллман, стоявший позади своих спутников, как сторонний свидетель отвратительного кошмара, не мог ни вмешаться, ни убежать. Он наблюдал за движением хоботов с присосками, слышал ужасный вскрик Чиверса и последовавший за ним вопль Маспика. Хобот мелькнул над головами его спутников, все еще сжимавших в онемевших пальцах теперь уже бесполезные фонари, и опустился на его лицо…
…Трое землян с залитыми кровью лицами начали свой второй спуск по дороге, — ведущей вниз, в покрытый мраком ночи Авернус. Их сопровождал дремлющий и в то же время неутомимый безглазый монстр, который следовал по пятам и подгонял их, не давая свалиться с обрыва в пропасть.
СКЛЕПЫ ЙОХ-ВОМБИСА
The Vaults of Yoh-Vombis (1932)
Мне осталось жить несколько марсианских часов. Так заявили доктора. Чтобы предостеречь тех, кто пойдет по нашим следам, я попытаюсь рассказать о страшных событиях, которые положили конец нашим поискам среди руин Иох-Вомбиса. Мой рассказ уже будет не напрасным, если предотвратит дальнейшее исследование.
Мы, восемь профессиональных археологов с опытом инопланетных исследований, отправились с местными проводниками из торговой столицы Марса, Игнарха, чтобы осмотреть тысячелетия назад покинутый город. Наш официальный руководитель, Аллан Октейв, знал о марсианской археологии больше, чем любой другой землянин.
Я, Родни Северн, прожил на Марсе всего несколько месяцев и считался новичком, мои внеземные изыскания ограничивалась раскопками на Венере. Зато другие члены нашего небольшого отряда, такие, например, как Уильям Харпер и Джонас Халгрен, сопровождали Аллана во многих предыдущих исследованиях.
Аборигены, полуобнаженные, широкогрудые Айхаи рассказывали о бескрайних пустынях со смертельно опасными песчаными смерчами, которые необходимо пересечь, чтобы достичь Иох-Вомбиса. Они пытались удержать нас от этой экспедиции, и нанять проводников оказалось весьма трудно, хотя мы и обещали хорошо заплатить. Но, так или иначе, после семи часов блужданий по оранжево-желтой белесой равнине мы, наконец, подошли к заброшенным руинам.
В лучах маленького, далекого солнца мы увидели развалины. Казалось, что треугольные башни без куполов принадлежат совсем другому городу. Но сам тип архитектуры и расположение руин в виде дуги, лежащей на длинном каменистом возвышении из обнаженных гнейсовых пород, убеждал, что мы достигли цели. Странные опоры, напоминающие ступени лестницы забытого Анакима, были характерны для зодчих расы, построившей Иох-Вомбис. Мы нашли древний марсианский город.
Я видел величественные руины на Земле и вне ее. Наблюдал среди бесплодных Анд стены Мачу-Пикчу, бросающие вызов небесам и построенные гигантами в ледяной тундре ночного полушария Венеры зубчатые стены башен Уогама. Но по сравнению со стенами, на которые мы смотрели сейчас, они казались детскими игрушками. Со времени нашего выхода из Игнарха мы не встретили ни одного живого существа. Район находился вдалеке от животворных каналов, а за их пределами редко встречалась даже ядовитая, самая неприхотливая, флора и фауна. Казалось, жизнь вообще никогда не могла существовать тут, в месте окаменевшей стерильности и вечной бесплодности.
Мы стояли и молча разглядывали окрестности, а лучи заходящего солнца гнойного цвета освещали мрачные руины. Я с трудом ловил ртом воздух, словно бы тронутый леденящим холодом смерти. И у остальных членов нашего небольшого отряда тоже перехватило дыхание.
— Местность более мертва, чем египетский морг, — заметил Харпер.
— И уж конечно гораздо древнее, — согласился Октейв. — Иорхи, которые согласно наиболее достоверным легендам построили Иох-Вомбис, были стерты с лица земли нынешней господствующей расой, по крайней мере, сорок тысяч лет назад.
— Существует легенда, — сказал Харпер, — что последних Иорхов уничтожила неизвестная сила — настолько ужасная, что об этом невозможно упоминать даже в мифах.
— Конечно, я слышал эту легенду, — согласился Октейв. — Возможно, среди руин мы найдем доказательства либо опровержения. Быть может, Иорхов уничтожила какая-то ужасная эпидемия вроде чумы Яшта, когда вирусом оказалась плесень, поражающая все кости тела, начиная с зубов. Не думаю, что нам следует бояться заразы. Если здесь даже и сохранились мумии, после стольких тысячелетий высыхания планеты бактерии будут так же мертвы, как и их жертвы.
Солнце ушло за горизонт сверхъестественно быстро, словно исчезло благодаря ловкости рук фокусника. Мы тотчас же почувствовали прохладу сумерек. Небо над нами, усыпанное миллионом холодных искорок-звезд, стало похоже на громадный прозрачный купол темного льда. Мы отошли к западной стороне и надели куртки и шлемы из марсианского меха, которые всегда носят по ночам. Там мы разбили лагерь с подветренной стороны, чтобы защититься от жестокого ветра пустыни — джаара, всегда дующего перед зарей с востока. Затем мы зажгли спиртовки и сгрудились вокруг, ожидая, пока приготовится пища. Поужинав, мы забрались в спальные мешки, скорее, ради какого-нибудь комфорта, чем от усталости. Наши проводники-Айхаи завернулись в накидки из марсианского материала бассы. Даже при минусовых температурах кожаным телам марсиан вполне хватало такой защиты от непогоды.
Я же в плотном спальном мешке с двойной подкладкой ощущал пронизывающий холод ночного воздуха. Наконец я забылся беспокойным и прерывистым сном. Меня не мучила тревога, мысль, что в окрестностях Иох-Вомбиса может таиться что-то опасное, казалась смешной. Ведь даже сами призраки давно растаяли и превратились в ничто среди поражающих разум древностей.
Спал я урывками и часто просыпался. В полусне я увидел, что взошли обе маленькие луны, Фобос и Деймос. Их свет сбрасывал громадные тени от куполов без башен. Стояла мертвая тишина. Мои веки стали снова закрываться, когда я уловил какое-то движение в стылом мраке.
Мне показалось, что от самой длинной тени отделилась и медленно поползла к Октейву, лежащему ближе всех к руинам, какая-то ее часть.
Я попытался сесть, но как только пошевелился, темный предмет отодвинулся и вновь слился с длинной тенью. Даже сквозь дремоту я ощутил присутствие чего-то сверхъестественного и зловещего. Исчезновение пробудило меня, хотя я не был уверен, что действительно что-то видел. В тот краткий миг предмет показался мне круглым куском материи или кожи, темным и сморщенным, который полз по земле, сокращаясь как червь.
Если бы не пронизывающий холод, я бы поднялся и удостоверился, не приснилось ли мне все это. Но я убедил себя, что предмет — лишь плод моего воображения.
Меня пробудило демоническое завывание джаара в развалинах стен. Когда я открыл глаза, слабый лунный свет сменился бледным румянцем ранней зари. Мы приготовили завтрак окоченевшими от холода руками.
Я посчитал странное ночное видение фантасмагорией, не стал даже думать об этом и ничего не сказал спутникам. Нам не терпелось скорее начать исследования. Сразу после восхода солнца мы отправились на предварительный осмотр руин.
Как ни странно, оба марсианина отказались сопровождать нас. Они не объяснили причин своего отказа, и все наши уговоры не смогли заставить их войти в Иох-Вомбис. Неизвестно, боялись ли они этих развалин: их загадочные лица с раскосыми глазами и огромными раздувающимися ноздрями не выражали никаких эмоций, понятных землянам. В ответ на наши расспросы они заявили, что ни один Айхаи в течение многих столетий не ступал среди этих руин. Очевидно, какое-то местное табу.
В эту вылазку мы взяли только ломик и электрические фонари. Все другие инструменты, а также заряды взрывчатки мы оставили в лагере. У нас было автоматическое оружие, но его мы тоже оставили в лагере, не представляя, что среди руин может встретиться какая-либо форма жизни.
Октейв был возбужден и с жаром комментировал все увиденное. Остальные члены группы вели себя молчаливо: было невозможно стряхнуть мрачное благоговение, порождаемое этими циклопическими постройками.
Следуя по зигзагообразным улицам, мы прошли некоторое расстояние среди ступенчатых, треугольной формы зданий, вписывающихся в эту своеобразную архитектуру. Большинство башен были разрушены, и везде виднелись следы глубокой эрозии. Тысячелетия песчаных бурь закруглили острые уступы некогда могучих стен. Внутри башен мы обнаруживали только пустоту. Если там когда-то и находились мебель или оборудование, они давно рассыпались в прах. Пронизывающие шквальные ветры пустынь повымели его прочь.
Мы добрались до стены обширной террасы, вырубленной в скальном плато. В центре террасы стояла группа зданий, напоминающих акрополь. К ним вел ряд изъеденных временем ступеней, более длинных, чем у землян или даже у современных марсиан.
Высокие здания более других разрушила непогода, они совсем развалились, и мы решили отложить их осмотр. На глаза не попадалось никаких предметов или изображений исчезнувшей цивилизации, способных пролить свет на историю Иох-Вомбиса. Октейв разочарованно заговорил о наших неудачах.
Справа от ступеней мы заметили отверстие в стене, почти заваленное песком и древними обломками. За грудой мусора обнаружились ведущие вниз ступени. Из отверстия потянуло зловонным и затхлым воздухом, разложением и гниением. Уже за ближайшими ступенями, которые словно висели над черной бездной, нельзя было ничего разглядеть. Октейв начал спускаться по ступеням, направив луч фонаря в провал. Он нетерпеливо звал нас следовать за собой.
Спустившись по неудобным ступеням вниз, мы оказались в просторном склепе, напоминающем подземный коридор. Пол покрывал толстый слой пыли, попавшей туда еще в незапамятные времена. Воздух сохранял своеобразный запах, словно остатки древней атмосферы, не такой разреженной, как марсианская, осели внизу в застоявшейся темноте. Дышать здесь было трудно: легкая пыль поднималась при каждом шаге, как прах рассыпавшихся в пыль мумий.
В конце склепа, перед узкой и высокой дверью, свет фонарей выхватил из темноты огромную, но неглубокую урну или чашу. Она стояла на коротких, кубообразных ножках, сделанных из темно-зеленого вещества. На дне урны виднелся осадок, от которого исходил легкий, но неприятный запах, словно призрак чего-то более едкого.
Октейв наклонился над краем урны, вдохнул и тут же начал кашлять и чихать.
— Это вещество, вероятно, раньше было очень сильным благовонием, — предположил он. — Может, население Иох-Вомбиса пользовалось им для дезинфекции склепов.
Проход за урной вывел нас в более просторное помещение, где пол был относительно чист. Темный камень под нашими ногами был расчерчен разнообразными геометрическими фигурами, раскрашенными охрой. Среди них, как в египетских картушах, встречались иероглифы и стилизованные рисунки. Большинство — малопонятные, но человеческие фигуры, без сомнения, изображали самих Иорхи.
Подобно Айхаи, они были высокими, угловатыми и худыми, с большими грудными клетками. Уши и ноздри, насколько можно судить, не были такими огромными, как у современных марсиан. Все Иорхи были изображены обнаженными; но на одном рисунке мы обнаружили двух, которые собирались то ли снять, то ли поправить своего рода тюрбаны на своих высоких конических черепах. Художник, казалось, старался подчеркнуть странный жест, с которым они пытались сорвать эти головные уборы гибкими, четырехфаланговыми пальцами. Позы этих Иорхи были необъяснимо искажены.
Истинный лабиринт катакомб начинался после второго склепа, от него проходы разветвлялись во всех направлениях.
Выстроившись строгими рядами вдоль стен и едва оставляя место для прохода двоих одновременно, в них стояли громадные пузатые урны, сделанные из того же материала, что и чаша для благовоний. Только они возвышались выше человеческой головы и имели плотно пригнанные крышки с рукоятями. Нам удалось снять одну, и мы увидели, что сосуд до краев наполнен пеплом и обожженными кусочками костей. Иорхи хранили в одной урне кремированные остатки целых семей, такой обычай и сейчас существует среди марсиан.