В церковных и светских юридических источниках VII века в роли конститутивных элементов государства постоянно фигурируют три понятия: народ (gens), отечество (patria) и король. Изменения в понятии gens, ставшем обозначать вместо племени все население Испании, мы разобрали выше. Сложнее истолковать термин patria (Ср. H. Beumann, Zur Entwicklung transpersonaler Staatsvorstellungen, Vortraege und Forschungen 3, Das Koenigtum, 1956, S. 213). Его содержание не составляла территория государства. Только при подозрениях в совершении преступления против короля, народа и отечества можно было подвергнуть пыткам несвободного человека, чтобы вынудить у него показания против его господина (LV 4, 1, 4).
В политической сфере народ должны были представлять отдельные индивидуумы, так как в своей совокупности он был политически недееспособен. На это представительство имел право не только один король. Королевское право помилования в случае, если речь шла о преступлении против отечества и народа, требовало подтверждения со стороны придворной знати и епископов (LV 6, 1, 7). Тем самым в подобных обстоятельствах обе эти группы выступали в качестве представителей народа (gens). Знати согласно юридическим представлениям того времени принадлежала в государстве очень важная роль. Всвязи с необычайным экономическим могуществом высшего слоя он всегда представлял опасность для королевской власти. Нельзя не заметить, что политические права знати были древнее, чем королевские. В некотором смысле король выглядел «узурпатором», присвоившим себе прерогативы аристократии.
Если в первой половине VII века доминировала система королевских выборов, то во второй половине столетия усилилась тенденция к передаче короны по наследству. Средствами, которые употреблялись для достижения этой цели, были назначение соправителем (Хиндасвинт – Реккесвинт, Эгика – Витица) и указание предшественника, кто должен быть его преемником, предвосхищавшее результаты последующих выборов (Вамба – Эрвиг, Эрвиг – Эгика). Впрочем, выборное право не было полностью забыто, как показывают избрания Вамбы и Родериха. Тем не менее тенденция к передаче власти по наследству была очевидна; она проявилась и в том, что начиная с 642 г. на трон, по-видимому, вступали представители только двух родов. Кажется, этому процессу в немалой степени способствовала церковь, видевшая в нем средство против междоусобных войн (J. Orlandis Rovira, La iglesia visigoda y los problemas de la sucesion al trono en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 348). Круг выборщиков был впервые назван Четвертым Толедским собором. Шестой Толедский собор отказал в пассивном праве выбора бывшим не-свободным, лицам духовного звания, иностранцам и тем, кто был однажды подвергнут унизительному наказанию обрезания волос (decalvatio). Само действие должно было происходить в Толедо или в месте смерти предыдущего короля. Круг светских выборщиков стал более ограничен: к выборам допускались только представители придворной знати (maiores palatii). Король должен был выполнять определенные этические требования. От него ожидали, что он будет защищать христианскую веру от иудеев. Он должен был проявлять умеренность в своих суждениях, действиях и образе жизни. И в конце концов, от короля требовали бережливости в расходах.
Вслед за выборами, которые, вероятно, завершались процедурой «народного» одобрения, следовал ряд церемоний, последовательность которых сейчас невозможно с уверенностью установить. Неизвестно, существовала ли она вообще. Инаугурация византийского императора в VI веке также могла меняться. В последующем изложении мы опишем эти действа в том порядке, в котором они были засвидетельствованы Юлианом Толедским при коронации Вамбы. После смерти Реккесвинта придворные сошлись на кандидатуре Вамбы, хотя выборы проходили очень трудно. После этого король и выборщики обменялись клятвами. Королевская клятва, содержание которой нам известно неполностью, с 636 г. включала обещание противостоять нападениям иудеев на христианство (6. Tolet., c. 3. Ср. C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 711). Не позднее 635 г. король должен был торжественно обещать тщательно отделять свою личную собственность от государственной (8. Tolet., c. 10). Эрвиг заставил Эгику поклясться никогда не использовать свою власть в противоправных целях (15 Tolet., tomus). Присутствовавшие при дворе обещали королю хранить верность и заботиться о благополучии племени, отечества и короля. Эта клятва упоминается уже в Деяниях Четвертого Толедского собора. Клятва знати была впервые включена в протокол и подписана приносящими ее самое позднее при выборах Вамбы (Gestae Wambae regis, c. 24). Сторонники Павла клялись быть верными ему и бороться с Вамбой и его сторонниками. Это указывает на то, что клятвенная формула, если таковая вообще существовала, могла принимать различные формы. Постоянные упоминания верности и обоюдность клятвы отчетливо говорят о том, что эта процедура уходит корнями в отношения между королем и его дружинниками (О германском институте дружины ср. W. Schlesinger, Herrschaft und Gefolgschaft in der germanisch-deutschen Verfassungsgeschichte, HZ 176, 1953, S. 225—275. Id., Randbemerkungen zu drei Aufsetzen ueber Sippe, Gefolgschaft und Treue, в: Beitraege zur deutschen Verfassungsgeschichte des Mittelalters, Bd. I, Goettingen, 1963, S. 286—334. Вопрос о германском или римском происхождении вестготской клятвы верности остается невыясненным. См. литературу по этому предмету в: C. Sanchez-Albornoz, En torno a los origenes del feudalismo, Bd. 1, Mendoza (Argentina) 1942, S. 56). Только члены придворной знати приносили клятву непосредственно королю. Остальные свободные клялись перед королевскими уполномоченными, ездившими по стране (discussor fidei: LV 2, 1, 7).
С обоюдным принесением клятвы связан другой, до сих пор не вполне понятный обряд, «прием в мир (короля)» (Gesta Wambae regis, c. 3: … ad suam omnes pacem recepit,… Об этом акте см. C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 709).
Новый правитель облекался королевской властью сразу после обмена клятвами, как отчетливо говорит Юлиан Толедский. Впрочем, оставались еще две важные процедуры: помазание и коронация. Так как избрание Вамбы произошло за 180 км от Толедо, отсрочку помазания следует отнести за счет обычая проводить этот ритуал в столице страны. На 19-ый день после своего избрания Вамба в полном королевском облачении отправился в дворцовую церковь св. Петра и Павла. Здесь король, стоя перед алтарем, принес своим подчиненным клятву, которую следует отличать от клятвы, упомянутой нами выше. После этого наконец состоялся важнейший акт, помазание короля. Вамбы преклонил колени, и митрополит Квирик Толедский помазал ему голову. Вестготское королевское помазание следовало ветхозаветному образцу (R. Kottje, Studien zum Einfluss des Alten Testamentes auf Recht und Liturgie des Fruehen Mittelalters, 1964, S. 94-105). Сложно определить, когда у вестготов появился этот обычай. Мы впервые слышим о помазании при коронации Вамбы, но сам обряд должен быть древнее, так как Юлиан Толедский говорит о нем как о чем-то само собой разумеющемся. Самый ранний возможный срок введения помазания в церемонию инаугурации – сразу после обращения вестготов в православие. Так как Реккаред начал править еще до перехода в ортодоксальную веру, мы вряд ли можем предположить, что он был помазан на царство. Возможно, первым эту процедуру прошел Сисенанд, так как этот узурпатор, как показывают Деяния Четвертого Толедского собора, стремился к церковной легитимации своей власти (Санчес-Альборнос (C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 714). считает возможным помазание Реккареда, но предполагает, что более вероятно введение помазания при инаугурации Хиндасвинта. Лаккара (J. M. Lacarra, La iglesia visigoda en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 365) считает первым помазанным королем Сисенанда). Значение помазания повышалось с течением времени. Характерно, что мы ничего не знаем об истоках этого обряда у вестготов. Вероятно, источники не воспринимали помазание как нечто, достойное упоминания. Ко времени Вамбы оно уже стало конститутивным элементом коронации. В письме Павла Вамбе, дошедшем до нас благодаря Юлиану, узурпатор называл себя «помазанным королем» (unctus rex), чтобы подчеркнуть свою легитимность. Вестготские списки королей в первый раз упоминают помазание, говоря о Вамбе, о Эгике и Витице там сказано, что они были облечены королевской властью через помазание (unctus est … in regno). Таким образом, значение этого ритуала оттеснило в тень другие церемонии королевской инаугурации. Помазание обычно проводилось в воскресенье. В воскресенье были помазаны и Вамба, и Эрвиг, и Эгика, и Витица, хотя во всех этих случаях между выборами короля и помазанием избранника проходило несколько дней.
Помазание как составная часть инаугурации стало играть большую роль и в франкском государстве. Не вполне ясно, отталкивалось ли помазание Пипина в 751 г., первое франкское королевское помазание, от вестготского образца или же независимо от него напрямую восходило к Ветхому Завету (Обсуждение этого вопроса см. в: 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 388).
Неизвестно, существовала ли какая-то связь между помазанием и коронацией. Не ясно также, был ли обычай королевской коронации заимствован у византийцев, император которых Маркиан первым принял корону в 450 г (O. Treitinger, Die ostroemische Kaiser– und Reichsidee, 2 Aufl., 1956, S. 87). У вестготов, возможно, коронация имела и германские корни, так как еще во времена расселения в южнорусских степях их вожди носили на голове металлические обручи, а позднее, вероятно, роскошно отделанные шлемы (P. E. Schramm, Herrschaftszeichen und Staatssymbolik, 1954, S. 136). Леовигильд появляется на монетах в диадеме, но из-за иконографической зависимости от византийских монет на основании этих изображений нельзя делать какие-либо выводы о действительном употреблении этого аттрибута власти вестготскими королями. Обряд коронации, должно быть, находился в тесной связи с духовной сферой, так как короны часто отсылались в церкви в виде подарков. Некоторые короны сохранились до наших дней благодаря находке клада в Гваррасаре (пров. Толедо). Наряду с коронами, которые никто бы не мог носить из-за их величины, мы обнаруживаем несколько экземпляров с шарнирами и подкладкой, что указывает на их использование по назначению (W. Schuecking, Die Regierungsantritt, 1899). Павел похитил из церкви св. Феликса в Хероне корону, пожертвованную Реккаредом, и использовал ее при своей коронации в Нарбонне (Gesta Wambae regis, c. 26). Мы не знаем, когда коронация была включена в состав инаугурационного ритуала; упомянутое пожертвование Реккареда доказывает, что этот король был коронован (Ср. C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 708).
За исключением обоюдной клятвы короля и подданных остальная часть церемониала коронации вестготского короля находилась в ведении церкви. Сохранились ли в королевской инаугурации какие-то германские элементы, неизвестно. Можно было бы вспомнить о поднятии на щите, но применение этого ритуала у вестготов не подтверждается никакими данными (Ibid., p. 716).
Король обладал практически неограниченной властью. Ему принадлежало право издавать законы, руководствуясь только своей волей (LV 2, 1, 14). В компетенции придворного суда, на котором председательствовал король, находилось совершенствование законов (LV 2, 1, 13). Хотя Реккесвинт и подчеркивал, что законы должны одинаково исполняться как королем, так и подданными, тем не менее существовало много возможностей истолковывать или даже перетолковывать право в пользу правителя. Реккесвинт полностью осознавал эту опасность, так как он вынес постановление, по которому король не мог сам выступать на процессах, в которых он был одной из судящихся сторон, но его должен был представлять его уполномоченный (LV 2, 3, 1).
Так как король получал свою власть напрямую от Бога, его приказы и распоряжения не встречали никакого сопротивления. Однажды Хиндасвинт решил назначить священника Евгения Толедским митрополитом. Епископ Браулио Сарагосский, у которого Евгений до того состоял архидьяконом, попросил короля пересмотреть свое решение, так как он крайне нуждался в услугах Евгения. Хиндасвинт ответил вежливо, но отказал.
«Ибо ты же не думаешь, блаженнейший Отче, что я могу сделать что-либо кроме того, что определил Господь, то и необходимо, чтобы ты согласно нашему решению уступил нам архидьякона Евгения как епископа нашей церкви.» (Braulionis ep. 32) Когда папа Гонорий I в одном письме испанским епископам жаловался на якобы слишком спокойное отношение вестготов к иудеям, Браулио за весь испанский епископат ответил ему, что король благодаря вдохновению Божьему предупредил эти упреки (Braulonis ep. 31. Ср. J. M. Laccara, La iglesia visigoda en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 363). Похоже, в данном случае вестготский король в аспекте его отношений с Богом приравнивается к папе. Король, ходящий «сразу» под Богом, естественным образом приобретал неограниченные права, так как он в любом случае всегда мог сослаться на божественное вдохновение.
Чтобы хоть как-то обезопасить себя от растущей королевской власти, церковь попыталась ограничить правителя моральными рамками. «Король занимает свое положение на основании права, а не на основании своей личности» (regem etenim iura faciunt, non persona), – так постановил Восьмой Толедский собор в 653 г. Большое значение придавали разделению частных владений правителя и государственной собственности. Предшественников Реккесвинта – вероятно, имелся в виду его отец Хиндасвинт – упрекали в неправедном обогащении (Tolet., c. 10). Согласно принципу, по которому обозначение вещи должно соответствовать ее содержанию, Исидор Севильский установил: Слово «король» происходит от «править» (regere). «Правыми деяниями сохраняют королевскую власть, греховными теряют ее» (Etymologiae, 9, 3, 4). «Король скромен и сдержан, тиран, напротив, безбожен и жесток.» (Ibid., 2, 29, 7). На Восьмом Толедском соборе Реккесвинт признал правомерность подобных утверждений: «Лишь тот может в действительности заботиться о благе подданных, кто имеет в виду не свое собственное, а всеобщее благо.» И все же эти соображения не оказали заметного влияния на образ правления большинства вестготских королей.
Целям укрепления королевской власти служила и правовая система. В 654 г. Реккесвинт выпустил «Судебную книгу» (Liber iudiciorum), в которую наряду с 324 законами прежних королей вошло 99 законов Хиндасвинта и 87 Реккесвинта. Это произведение, скорее всего, не должно было покрывать все поле правовой жизни, а служить чем-то вроде справочника для повседневной деятельности судей. Королевский эдикт об обнародовании «Судебной книги» запрещал использовать на суде другие юридические сборники. Тем самым было юридически утверждено равноправие римлян и вестготов, фактически существовавшее с давних пор (F. S. Lear, The Public Law of the Visigothic Code, Speculum 26, 1951, S. 1-23. О влиянии Кодекса Юстиниана на вестготские законы см. A. Larraona, A. Tabera, El derecho Justinianeo en Espana, Atti del Congresso internazionale di diritto Romano, Bd. 2, publ. Pavia 1935, S. 85-182). Благодаря применению территориального, общего для всех жителей права вестготское государство обогнало в юридической сфере все остальные германские королевства. Создание единого государственного права, должно быть, во многом способствовало укреплению гражданского единства. Уравнение римлян и готов и их слияние в единую нацию по территориальному – а не племенному – принципу получило с этой стороны важный импульс к дальнейшей эволюции. В результате вестготская держава обрела высокую степень «государственности», которой не смогли достичь другие германские государственные образования. Из бродячего племени, «государства личных союзов» получилось «территориальное государство» (Т. Майер).
Возникновение трансперсональной идеи государственности препятствовало разделению вестготского королевства, в то время как другие германские державы, такие как государства франков, бургундов и тюрингов, неоднократно разделялись между королевскими сыновьями. Там преобладали патримональные представления, которые мы сегодня отнесли бы к сфере частного права. Если Лиува I назначил соправителем Леовигильда, а Леовигильд разделил власть со своими двумя сыновьями, то они действовали по примеру римских императоров, как явствует из описания событий Иоанном Бикларским. В обоих этих случаях никто не собирался действительно разделять государство. И наоборот, к разделу страны стремился, похоже, узурпатор Павел, о чем свидетельствует его письмо к Вамбе, дошедшее до нас в трудах Юлиана. В качестве герцога Септимании Павел, возможно, был хорошо знаком с франкскими представлениями о делимости королевства.
Конечно, продолжало существовать и германское обычное право. Еще незадолго до падения вестготской державы одна новелла Эгики санкционировала применение происходящего из германского права Божьего суда в виде испытания водой (LV 6, 1, 3). Нам не вполне ясно, как следует представлять себе сосуществование официального государственного права, испытавшего сильнейшее римское влияние, и обычного права в судебной практике.
При Эрвиге появилась новая редакция вестготского права. То, что король считал эту задачу первоочередной и насущно необходимой, видно из того, что новая редакция было обнародована спустя всего лишь несколько месяцев после его восшествия на престол, состоявшегося 14 октября 681 г. Комиссия просмотрела все старые законы и внесла в некоторые из них изменения, причем эти изменения были направлены прежде всего на прояснение темных или непонятных мест (Zeumer, S. 496). Если его предшественники провозглашали свои законы перед собранием светских сановников, то со времен Эрвига в законодательном процессе напрямую стали участвовать государственные соборы. Каноны Толедских соборов имели действие государственных законов, уже не требуя, как раньше, особого законодательного акта со стороны короля. Язык вестготских законов выдает прогрессирующий упадок юридической науки. Вместо точных формулировок появляются запутанные синтаксические конструкции, заимствованные из церковной области этические наставления заглушают юридическое ядро. Стилистическое сходство многих законов с соборными постановлениями указывает на то, что в их формулировании участвовали духовные лица, но не юристы.
В качестве исполнительных органов королевской власти можно назвать – наряду с церковью – администрацию, войско и королевскую дружину.
Вестготская администрация была организована гораздо лучше, чем соответствующие инстанции большинства других германских государств. Несмотря на многочисленные перемены, римское наследие сохранилось здесь более полно, чем где бы то ни было еще. Во главе шести провинций королевства, территории которых соответствовали границам римских провинций, стояли герцоги (duces), выполнявшие преимущественно военные функции, но облеченные и гражданскими полномочиями. Так, в их обязанности входило одергивать судей, отправлявших правосудие вне зоны своей юрисдикции (LV 2, 1, 18), и вообще им вменялось нечто вроде должностного надзора за судьями (LV 6, 4, 3). При перечислениях чиновников, облеченных судейскими полномочиями, герцог всегда называется в первую очередь (например, LV 4, 5, 6). По причине такой полноты власти положение герцога в VII веке предоставляло хорошую отправную точку для достижения королевской короны. Свинтила до своего провозглашения королем был герцогом, то же, видимо, можно сказать и о Сисенанде. Вероятно, до 710 г. Родерих был герцогом Бетики. Павел совершил тщетную попытку сменить герцогскую должность на королевский трон.
Под началом герцогов находились comites civitatum, графы, осуществлявшие гражданское и военное управление городами и их окрестностями. При этом на первый план, по свидетельству законов, выходила судебная деятельность. Поэтому граф часто назывался «судьей» (iudex), так как его суд был важнейшей инстанцией в правовой сфере (например, LV 3, 4, 17). Однако, точно такое же наименование носили чиновники, состоявшие под началом графа (например, LV 7, 4, 2). Не во всех случаях можно провести между ними четкую границу. К подчиненным графа относились его заместитель (vicarius) и судьи более мелких районов (iudex territorii: LV 9, 1, 6). Предписания судей передавались посыльными (missi: LV 2, 1, 19). Исполнение приговора входило в обязанности судебных исполнителей (saiones: LV 2, 2, 4). Кроме того, король для проведения какого-либо процесса мог посыласть судей из своего окружения (Vita Fructuosi 15). К судьям нижнего уровня относился и adsertor pacis, обладавший, впрочем, очень ограниченными возможностями (LV 2, 1, 17).
Исключение из общей системы администрации, построенной на универсализме чиновников, выполнявших всевозможные королевские поручения, составляло финансовое ведомство. Здесь особенно сильно действовали римские образцы (C. Sanchez-Albornoz, El tributum quadragesimale. Supervivencias fiscales romanas en Galicia, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 353—368. Он показал, что фрагменты римской налоговой системы просуществовали в Галисии вплоть до X века). Третий Толедский собор с одобрения Реккареда постановил, что фискальные чиновники должны являться на ежегодно проводимые поместные соборы, «чтобы они могли узнать, что они должны поступать с подданными кротко и справедливо и не обременять чрезмерными налогами ни свободных, ни фискальных рабов.» На епископов была возложена задача контролировать фискальную администрацию. Это постановление стало проводиться в жизнь. Митрополит Таррагонский Артемий сообщил в 592 г. сборщикам налогов (numerarii) провинции, какие побочные доходы они могут собирать, находясь при исполнении своих служебных обязанностей (Epistola de fisco Barcinonensi, ed. J. Vives, Concilios Visigoticos, S. 54). Так как документ подписало три викария Артемия, следует предположить, что был созван собор, на котором налоговые сборы обсуждались с председателем налогового управления (comes patrimonii). Деяния Второго Севильского собора (619 г). также упоминают о присутствии на нем двух финансовых чиновников, rector rerum fiskalium Сванилы и rector rerum publicarum Сисискла. Подробности должностных обязанностей обоих неизвестны (Лопес Родо – L. Lopez Rodo, El patrimonio nacional, Madrid 1954, S. 44) считал, что rector rerum publicarum осуществлял управление государственным имуществом, а comes patrimonii – личным имуществом короля. Подобное разделение сфер ответственности выглядит вполне приемлемым, но не находит никакого подверждения в источниках. Похоже, юрисдикция этих двух чиновников, присутствовавших на Севильском соборе, ограничивалась Бетикой, так как одновременно с этим и в других провинциях проводились соборы, на которых рассматривались вопросы, связанные с налогами (Tolet. 18)).
Цитированное выше постановление Третьего Толедского собора подразумевает, что при взимании налогов существовали определенные трудности. Другие источники также подтверждают существование финансовых проблем. В этом направлении указывает уже клятвенное обещание преемников Реккесвинта бережливо вести государственное хозяйство. В 683 г. Эрвиг решил списать невыплаченные налоги, так как взимание недоимок означало бы разорение народа (Tolet., tomus). Устранению финансовых затруднений, похоже, служило и вымогание денег у знати (Cont. Hisp., 59). Создается впечатление, будто в VII веке налоговое бремя в вестготском государстве было немногим легче, чем в поздней Римской империи. Сложно определить причины, приведшие к такому положению дел, но, возможно, они связаны с возрастающей экономической мощью знати и исчезновением сословия свободных. Должно быть, было очень сложно взимать налоги с аристократии, поэтому короли были вынуждены прибегать к неординарным методам, чтобы получить деньги от власть имущих. В течение последних десятилетий существования вестготской державы на доходах казны, видимо, отрицательно сказалось уменьшение численности населения. Правда, источники ничего не сообщают о всеобщем упадке экономической деятельности, но такая возможность не исключается.
Сохранением до некоторой степени регулярной налоговой системы королевство вестготов отличалось от большинства других германских королевств. Его короли пользовались за границей славой сказочно богатых, а популярность вестготских принцесс у франкских королей объясняется не в последнюю очередь их богатым приданым.
Кроме налоговых сборов и штрафов государь вестготов получал значительные доходы от казенных владений (О вестготской государственной собственности см. L. Lopez Rodo, El patrimonio nacional, Madrid 1954, S. 33). Их размеры были подвержены серьезным изменениям, так как в источниках часто упоминаются конфискации и реституции. Из королевских владений мы достоверно знаем только Гертикос, где-то в окрестностях Саламанки, и Пампльегу (пров. Бургос). Сыновья Витицы, по некоторым сведениям, получили в наследственное владение от арабов всю казенную собственность, якобы составлявшую 3000 подворьев (Historia de la conquista de Espana de Abenalcotia el Cordobes, пер. J. Ribera, Madrid 1926, S. 2).
В политической сфере народ должны были представлять отдельные индивидуумы, так как в своей совокупности он был политически недееспособен. На это представительство имел право не только один король. Королевское право помилования в случае, если речь шла о преступлении против отечества и народа, требовало подтверждения со стороны придворной знати и епископов (LV 6, 1, 7). Тем самым в подобных обстоятельствах обе эти группы выступали в качестве представителей народа (gens). Знати согласно юридическим представлениям того времени принадлежала в государстве очень важная роль. Всвязи с необычайным экономическим могуществом высшего слоя он всегда представлял опасность для королевской власти. Нельзя не заметить, что политические права знати были древнее, чем королевские. В некотором смысле король выглядел «узурпатором», присвоившим себе прерогативы аристократии.
Если в первой половине VII века доминировала система королевских выборов, то во второй половине столетия усилилась тенденция к передаче короны по наследству. Средствами, которые употреблялись для достижения этой цели, были назначение соправителем (Хиндасвинт – Реккесвинт, Эгика – Витица) и указание предшественника, кто должен быть его преемником, предвосхищавшее результаты последующих выборов (Вамба – Эрвиг, Эрвиг – Эгика). Впрочем, выборное право не было полностью забыто, как показывают избрания Вамбы и Родериха. Тем не менее тенденция к передаче власти по наследству была очевидна; она проявилась и в том, что начиная с 642 г. на трон, по-видимому, вступали представители только двух родов. Кажется, этому процессу в немалой степени способствовала церковь, видевшая в нем средство против междоусобных войн (J. Orlandis Rovira, La iglesia visigoda y los problemas de la sucesion al trono en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 348). Круг выборщиков был впервые назван Четвертым Толедским собором. Шестой Толедский собор отказал в пассивном праве выбора бывшим не-свободным, лицам духовного звания, иностранцам и тем, кто был однажды подвергнут унизительному наказанию обрезания волос (decalvatio). Само действие должно было происходить в Толедо или в месте смерти предыдущего короля. Круг светских выборщиков стал более ограничен: к выборам допускались только представители придворной знати (maiores palatii). Король должен был выполнять определенные этические требования. От него ожидали, что он будет защищать христианскую веру от иудеев. Он должен был проявлять умеренность в своих суждениях, действиях и образе жизни. И в конце концов, от короля требовали бережливости в расходах.
Вслед за выборами, которые, вероятно, завершались процедурой «народного» одобрения, следовал ряд церемоний, последовательность которых сейчас невозможно с уверенностью установить. Неизвестно, существовала ли она вообще. Инаугурация византийского императора в VI веке также могла меняться. В последующем изложении мы опишем эти действа в том порядке, в котором они были засвидетельствованы Юлианом Толедским при коронации Вамбы. После смерти Реккесвинта придворные сошлись на кандидатуре Вамбы, хотя выборы проходили очень трудно. После этого король и выборщики обменялись клятвами. Королевская клятва, содержание которой нам известно неполностью, с 636 г. включала обещание противостоять нападениям иудеев на христианство (6. Tolet., c. 3. Ср. C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 711). Не позднее 635 г. король должен был торжественно обещать тщательно отделять свою личную собственность от государственной (8. Tolet., c. 10). Эрвиг заставил Эгику поклясться никогда не использовать свою власть в противоправных целях (15 Tolet., tomus). Присутствовавшие при дворе обещали королю хранить верность и заботиться о благополучии племени, отечества и короля. Эта клятва упоминается уже в Деяниях Четвертого Толедского собора. Клятва знати была впервые включена в протокол и подписана приносящими ее самое позднее при выборах Вамбы (Gestae Wambae regis, c. 24). Сторонники Павла клялись быть верными ему и бороться с Вамбой и его сторонниками. Это указывает на то, что клятвенная формула, если таковая вообще существовала, могла принимать различные формы. Постоянные упоминания верности и обоюдность клятвы отчетливо говорят о том, что эта процедура уходит корнями в отношения между королем и его дружинниками (О германском институте дружины ср. W. Schlesinger, Herrschaft und Gefolgschaft in der germanisch-deutschen Verfassungsgeschichte, HZ 176, 1953, S. 225—275. Id., Randbemerkungen zu drei Aufsetzen ueber Sippe, Gefolgschaft und Treue, в: Beitraege zur deutschen Verfassungsgeschichte des Mittelalters, Bd. I, Goettingen, 1963, S. 286—334. Вопрос о германском или римском происхождении вестготской клятвы верности остается невыясненным. См. литературу по этому предмету в: C. Sanchez-Albornoz, En torno a los origenes del feudalismo, Bd. 1, Mendoza (Argentina) 1942, S. 56). Только члены придворной знати приносили клятву непосредственно королю. Остальные свободные клялись перед королевскими уполномоченными, ездившими по стране (discussor fidei: LV 2, 1, 7).
С обоюдным принесением клятвы связан другой, до сих пор не вполне понятный обряд, «прием в мир (короля)» (Gesta Wambae regis, c. 3: … ad suam omnes pacem recepit,… Об этом акте см. C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 709).
Новый правитель облекался королевской властью сразу после обмена клятвами, как отчетливо говорит Юлиан Толедский. Впрочем, оставались еще две важные процедуры: помазание и коронация. Так как избрание Вамбы произошло за 180 км от Толедо, отсрочку помазания следует отнести за счет обычая проводить этот ритуал в столице страны. На 19-ый день после своего избрания Вамба в полном королевском облачении отправился в дворцовую церковь св. Петра и Павла. Здесь король, стоя перед алтарем, принес своим подчиненным клятву, которую следует отличать от клятвы, упомянутой нами выше. После этого наконец состоялся важнейший акт, помазание короля. Вамбы преклонил колени, и митрополит Квирик Толедский помазал ему голову. Вестготское королевское помазание следовало ветхозаветному образцу (R. Kottje, Studien zum Einfluss des Alten Testamentes auf Recht und Liturgie des Fruehen Mittelalters, 1964, S. 94-105). Сложно определить, когда у вестготов появился этот обычай. Мы впервые слышим о помазании при коронации Вамбы, но сам обряд должен быть древнее, так как Юлиан Толедский говорит о нем как о чем-то само собой разумеющемся. Самый ранний возможный срок введения помазания в церемонию инаугурации – сразу после обращения вестготов в православие. Так как Реккаред начал править еще до перехода в ортодоксальную веру, мы вряд ли можем предположить, что он был помазан на царство. Возможно, первым эту процедуру прошел Сисенанд, так как этот узурпатор, как показывают Деяния Четвертого Толедского собора, стремился к церковной легитимации своей власти (Санчес-Альборнос (C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 714). считает возможным помазание Реккареда, но предполагает, что более вероятно введение помазания при инаугурации Хиндасвинта. Лаккара (J. M. Lacarra, La iglesia visigoda en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 365) считает первым помазанным королем Сисенанда). Значение помазания повышалось с течением времени. Характерно, что мы ничего не знаем об истоках этого обряда у вестготов. Вероятно, источники не воспринимали помазание как нечто, достойное упоминания. Ко времени Вамбы оно уже стало конститутивным элементом коронации. В письме Павла Вамбе, дошедшем до нас благодаря Юлиану, узурпатор называл себя «помазанным королем» (unctus rex), чтобы подчеркнуть свою легитимность. Вестготские списки королей в первый раз упоминают помазание, говоря о Вамбе, о Эгике и Витице там сказано, что они были облечены королевской властью через помазание (unctus est … in regno). Таким образом, значение этого ритуала оттеснило в тень другие церемонии королевской инаугурации. Помазание обычно проводилось в воскресенье. В воскресенье были помазаны и Вамба, и Эрвиг, и Эгика, и Витица, хотя во всех этих случаях между выборами короля и помазанием избранника проходило несколько дней.
Помазание как составная часть инаугурации стало играть большую роль и в франкском государстве. Не вполне ясно, отталкивалось ли помазание Пипина в 751 г., первое франкское королевское помазание, от вестготского образца или же независимо от него напрямую восходило к Ветхому Завету (Обсуждение этого вопроса см. в: 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 388).
Неизвестно, существовала ли какая-то связь между помазанием и коронацией. Не ясно также, был ли обычай королевской коронации заимствован у византийцев, император которых Маркиан первым принял корону в 450 г (O. Treitinger, Die ostroemische Kaiser– und Reichsidee, 2 Aufl., 1956, S. 87). У вестготов, возможно, коронация имела и германские корни, так как еще во времена расселения в южнорусских степях их вожди носили на голове металлические обручи, а позднее, вероятно, роскошно отделанные шлемы (P. E. Schramm, Herrschaftszeichen und Staatssymbolik, 1954, S. 136). Леовигильд появляется на монетах в диадеме, но из-за иконографической зависимости от византийских монет на основании этих изображений нельзя делать какие-либо выводы о действительном употреблении этого аттрибута власти вестготскими королями. Обряд коронации, должно быть, находился в тесной связи с духовной сферой, так как короны часто отсылались в церкви в виде подарков. Некоторые короны сохранились до наших дней благодаря находке клада в Гваррасаре (пров. Толедо). Наряду с коронами, которые никто бы не мог носить из-за их величины, мы обнаруживаем несколько экземпляров с шарнирами и подкладкой, что указывает на их использование по назначению (W. Schuecking, Die Regierungsantritt, 1899). Павел похитил из церкви св. Феликса в Хероне корону, пожертвованную Реккаредом, и использовал ее при своей коронации в Нарбонне (Gesta Wambae regis, c. 26). Мы не знаем, когда коронация была включена в состав инаугурационного ритуала; упомянутое пожертвование Реккареда доказывает, что этот король был коронован (Ср. C. Sanchez-Albornoz, La «ordinatio principis» en la Espana Goda y Postvisigoda, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 708).
За исключением обоюдной клятвы короля и подданных остальная часть церемониала коронации вестготского короля находилась в ведении церкви. Сохранились ли в королевской инаугурации какие-то германские элементы, неизвестно. Можно было бы вспомнить о поднятии на щите, но применение этого ритуала у вестготов не подтверждается никакими данными (Ibid., p. 716).
Король обладал практически неограниченной властью. Ему принадлежало право издавать законы, руководствуясь только своей волей (LV 2, 1, 14). В компетенции придворного суда, на котором председательствовал король, находилось совершенствование законов (LV 2, 1, 13). Хотя Реккесвинт и подчеркивал, что законы должны одинаково исполняться как королем, так и подданными, тем не менее существовало много возможностей истолковывать или даже перетолковывать право в пользу правителя. Реккесвинт полностью осознавал эту опасность, так как он вынес постановление, по которому король не мог сам выступать на процессах, в которых он был одной из судящихся сторон, но его должен был представлять его уполномоченный (LV 2, 3, 1).
Так как король получал свою власть напрямую от Бога, его приказы и распоряжения не встречали никакого сопротивления. Однажды Хиндасвинт решил назначить священника Евгения Толедским митрополитом. Епископ Браулио Сарагосский, у которого Евгений до того состоял архидьяконом, попросил короля пересмотреть свое решение, так как он крайне нуждался в услугах Евгения. Хиндасвинт ответил вежливо, но отказал.
«Ибо ты же не думаешь, блаженнейший Отче, что я могу сделать что-либо кроме того, что определил Господь, то и необходимо, чтобы ты согласно нашему решению уступил нам архидьякона Евгения как епископа нашей церкви.» (Braulionis ep. 32) Когда папа Гонорий I в одном письме испанским епископам жаловался на якобы слишком спокойное отношение вестготов к иудеям, Браулио за весь испанский епископат ответил ему, что король благодаря вдохновению Божьему предупредил эти упреки (Braulonis ep. 31. Ср. J. M. Laccara, La iglesia visigoda en el siglo VII, 7. Settimana di Studio, publ. Spoleto 1960, S. 363). Похоже, в данном случае вестготский король в аспекте его отношений с Богом приравнивается к папе. Король, ходящий «сразу» под Богом, естественным образом приобретал неограниченные права, так как он в любом случае всегда мог сослаться на божественное вдохновение.
Чтобы хоть как-то обезопасить себя от растущей королевской власти, церковь попыталась ограничить правителя моральными рамками. «Король занимает свое положение на основании права, а не на основании своей личности» (regem etenim iura faciunt, non persona), – так постановил Восьмой Толедский собор в 653 г. Большое значение придавали разделению частных владений правителя и государственной собственности. Предшественников Реккесвинта – вероятно, имелся в виду его отец Хиндасвинт – упрекали в неправедном обогащении (Tolet., c. 10). Согласно принципу, по которому обозначение вещи должно соответствовать ее содержанию, Исидор Севильский установил: Слово «король» происходит от «править» (regere). «Правыми деяниями сохраняют королевскую власть, греховными теряют ее» (Etymologiae, 9, 3, 4). «Король скромен и сдержан, тиран, напротив, безбожен и жесток.» (Ibid., 2, 29, 7). На Восьмом Толедском соборе Реккесвинт признал правомерность подобных утверждений: «Лишь тот может в действительности заботиться о благе подданных, кто имеет в виду не свое собственное, а всеобщее благо.» И все же эти соображения не оказали заметного влияния на образ правления большинства вестготских королей.
Целям укрепления королевской власти служила и правовая система. В 654 г. Реккесвинт выпустил «Судебную книгу» (Liber iudiciorum), в которую наряду с 324 законами прежних королей вошло 99 законов Хиндасвинта и 87 Реккесвинта. Это произведение, скорее всего, не должно было покрывать все поле правовой жизни, а служить чем-то вроде справочника для повседневной деятельности судей. Королевский эдикт об обнародовании «Судебной книги» запрещал использовать на суде другие юридические сборники. Тем самым было юридически утверждено равноправие римлян и вестготов, фактически существовавшее с давних пор (F. S. Lear, The Public Law of the Visigothic Code, Speculum 26, 1951, S. 1-23. О влиянии Кодекса Юстиниана на вестготские законы см. A. Larraona, A. Tabera, El derecho Justinianeo en Espana, Atti del Congresso internazionale di diritto Romano, Bd. 2, publ. Pavia 1935, S. 85-182). Благодаря применению территориального, общего для всех жителей права вестготское государство обогнало в юридической сфере все остальные германские королевства. Создание единого государственного права, должно быть, во многом способствовало укреплению гражданского единства. Уравнение римлян и готов и их слияние в единую нацию по территориальному – а не племенному – принципу получило с этой стороны важный импульс к дальнейшей эволюции. В результате вестготская держава обрела высокую степень «государственности», которой не смогли достичь другие германские государственные образования. Из бродячего племени, «государства личных союзов» получилось «территориальное государство» (Т. Майер).
Возникновение трансперсональной идеи государственности препятствовало разделению вестготского королевства, в то время как другие германские державы, такие как государства франков, бургундов и тюрингов, неоднократно разделялись между королевскими сыновьями. Там преобладали патримональные представления, которые мы сегодня отнесли бы к сфере частного права. Если Лиува I назначил соправителем Леовигильда, а Леовигильд разделил власть со своими двумя сыновьями, то они действовали по примеру римских императоров, как явствует из описания событий Иоанном Бикларским. В обоих этих случаях никто не собирался действительно разделять государство. И наоборот, к разделу страны стремился, похоже, узурпатор Павел, о чем свидетельствует его письмо к Вамбе, дошедшее до нас в трудах Юлиана. В качестве герцога Септимании Павел, возможно, был хорошо знаком с франкскими представлениями о делимости королевства.
Конечно, продолжало существовать и германское обычное право. Еще незадолго до падения вестготской державы одна новелла Эгики санкционировала применение происходящего из германского права Божьего суда в виде испытания водой (LV 6, 1, 3). Нам не вполне ясно, как следует представлять себе сосуществование официального государственного права, испытавшего сильнейшее римское влияние, и обычного права в судебной практике.
При Эрвиге появилась новая редакция вестготского права. То, что король считал эту задачу первоочередной и насущно необходимой, видно из того, что новая редакция было обнародована спустя всего лишь несколько месяцев после его восшествия на престол, состоявшегося 14 октября 681 г. Комиссия просмотрела все старые законы и внесла в некоторые из них изменения, причем эти изменения были направлены прежде всего на прояснение темных или непонятных мест (Zeumer, S. 496). Если его предшественники провозглашали свои законы перед собранием светских сановников, то со времен Эрвига в законодательном процессе напрямую стали участвовать государственные соборы. Каноны Толедских соборов имели действие государственных законов, уже не требуя, как раньше, особого законодательного акта со стороны короля. Язык вестготских законов выдает прогрессирующий упадок юридической науки. Вместо точных формулировок появляются запутанные синтаксические конструкции, заимствованные из церковной области этические наставления заглушают юридическое ядро. Стилистическое сходство многих законов с соборными постановлениями указывает на то, что в их формулировании участвовали духовные лица, но не юристы.
В качестве исполнительных органов королевской власти можно назвать – наряду с церковью – администрацию, войско и королевскую дружину.
Вестготская администрация была организована гораздо лучше, чем соответствующие инстанции большинства других германских государств. Несмотря на многочисленные перемены, римское наследие сохранилось здесь более полно, чем где бы то ни было еще. Во главе шести провинций королевства, территории которых соответствовали границам римских провинций, стояли герцоги (duces), выполнявшие преимущественно военные функции, но облеченные и гражданскими полномочиями. Так, в их обязанности входило одергивать судей, отправлявших правосудие вне зоны своей юрисдикции (LV 2, 1, 18), и вообще им вменялось нечто вроде должностного надзора за судьями (LV 6, 4, 3). При перечислениях чиновников, облеченных судейскими полномочиями, герцог всегда называется в первую очередь (например, LV 4, 5, 6). По причине такой полноты власти положение герцога в VII веке предоставляло хорошую отправную точку для достижения королевской короны. Свинтила до своего провозглашения королем был герцогом, то же, видимо, можно сказать и о Сисенанде. Вероятно, до 710 г. Родерих был герцогом Бетики. Павел совершил тщетную попытку сменить герцогскую должность на королевский трон.
Под началом герцогов находились comites civitatum, графы, осуществлявшие гражданское и военное управление городами и их окрестностями. При этом на первый план, по свидетельству законов, выходила судебная деятельность. Поэтому граф часто назывался «судьей» (iudex), так как его суд был важнейшей инстанцией в правовой сфере (например, LV 3, 4, 17). Однако, точно такое же наименование носили чиновники, состоявшие под началом графа (например, LV 7, 4, 2). Не во всех случаях можно провести между ними четкую границу. К подчиненным графа относились его заместитель (vicarius) и судьи более мелких районов (iudex territorii: LV 9, 1, 6). Предписания судей передавались посыльными (missi: LV 2, 1, 19). Исполнение приговора входило в обязанности судебных исполнителей (saiones: LV 2, 2, 4). Кроме того, король для проведения какого-либо процесса мог посыласть судей из своего окружения (Vita Fructuosi 15). К судьям нижнего уровня относился и adsertor pacis, обладавший, впрочем, очень ограниченными возможностями (LV 2, 1, 17).
Исключение из общей системы администрации, построенной на универсализме чиновников, выполнявших всевозможные королевские поручения, составляло финансовое ведомство. Здесь особенно сильно действовали римские образцы (C. Sanchez-Albornoz, El tributum quadragesimale. Supervivencias fiscales romanas en Galicia, в: Estudios sobre las instituciones medievales espanolas, Mexico 1965, S. 353—368. Он показал, что фрагменты римской налоговой системы просуществовали в Галисии вплоть до X века). Третий Толедский собор с одобрения Реккареда постановил, что фискальные чиновники должны являться на ежегодно проводимые поместные соборы, «чтобы они могли узнать, что они должны поступать с подданными кротко и справедливо и не обременять чрезмерными налогами ни свободных, ни фискальных рабов.» На епископов была возложена задача контролировать фискальную администрацию. Это постановление стало проводиться в жизнь. Митрополит Таррагонский Артемий сообщил в 592 г. сборщикам налогов (numerarii) провинции, какие побочные доходы они могут собирать, находясь при исполнении своих служебных обязанностей (Epistola de fisco Barcinonensi, ed. J. Vives, Concilios Visigoticos, S. 54). Так как документ подписало три викария Артемия, следует предположить, что был созван собор, на котором налоговые сборы обсуждались с председателем налогового управления (comes patrimonii). Деяния Второго Севильского собора (619 г). также упоминают о присутствии на нем двух финансовых чиновников, rector rerum fiskalium Сванилы и rector rerum publicarum Сисискла. Подробности должностных обязанностей обоих неизвестны (Лопес Родо – L. Lopez Rodo, El patrimonio nacional, Madrid 1954, S. 44) считал, что rector rerum publicarum осуществлял управление государственным имуществом, а comes patrimonii – личным имуществом короля. Подобное разделение сфер ответственности выглядит вполне приемлемым, но не находит никакого подверждения в источниках. Похоже, юрисдикция этих двух чиновников, присутствовавших на Севильском соборе, ограничивалась Бетикой, так как одновременно с этим и в других провинциях проводились соборы, на которых рассматривались вопросы, связанные с налогами (Tolet. 18)).
Цитированное выше постановление Третьего Толедского собора подразумевает, что при взимании налогов существовали определенные трудности. Другие источники также подтверждают существование финансовых проблем. В этом направлении указывает уже клятвенное обещание преемников Реккесвинта бережливо вести государственное хозяйство. В 683 г. Эрвиг решил списать невыплаченные налоги, так как взимание недоимок означало бы разорение народа (Tolet., tomus). Устранению финансовых затруднений, похоже, служило и вымогание денег у знати (Cont. Hisp., 59). Создается впечатление, будто в VII веке налоговое бремя в вестготском государстве было немногим легче, чем в поздней Римской империи. Сложно определить причины, приведшие к такому положению дел, но, возможно, они связаны с возрастающей экономической мощью знати и исчезновением сословия свободных. Должно быть, было очень сложно взимать налоги с аристократии, поэтому короли были вынуждены прибегать к неординарным методам, чтобы получить деньги от власть имущих. В течение последних десятилетий существования вестготской державы на доходах казны, видимо, отрицательно сказалось уменьшение численности населения. Правда, источники ничего не сообщают о всеобщем упадке экономической деятельности, но такая возможность не исключается.
Сохранением до некоторой степени регулярной налоговой системы королевство вестготов отличалось от большинства других германских королевств. Его короли пользовались за границей славой сказочно богатых, а популярность вестготских принцесс у франкских королей объясняется не в последнюю очередь их богатым приданым.
Кроме налоговых сборов и штрафов государь вестготов получал значительные доходы от казенных владений (О вестготской государственной собственности см. L. Lopez Rodo, El patrimonio nacional, Madrid 1954, S. 33). Их размеры были подвержены серьезным изменениям, так как в источниках часто упоминаются конфискации и реституции. Из королевских владений мы достоверно знаем только Гертикос, где-то в окрестностях Саламанки, и Пампльегу (пров. Бургос). Сыновья Витицы, по некоторым сведениям, получили в наследственное владение от арабов всю казенную собственность, якобы составлявшую 3000 подворьев (Historia de la conquista de Espana de Abenalcotia el Cordobes, пер. J. Ribera, Madrid 1926, S. 2).