Клавелл Джеймс. Сегун

   Старуха огляделась вокруг, чтобы убедиться, что все ее слушают, и громко прошептала:
   – Я слышала, – она понизила голос, – я слышала, что она была беспомощна… три месяца.
   – Ой, не может быть! Бедная Кику-сан! Ой! Но почему же?
   – Мужчина действовал зубами. Я слышала это от надежных людей.
   – Ой!
   – Ой!
   – Но зачем он взял еще и мальчика, госпожа? Конечно, он не…
   – А! Разойдитесь! Беритесь за работу, бездельники! Это не для ваших ушей! Уходите, все вы! Мне нужно поговорить с хозяином.
   Она прогнала их всех с веранды. Даже жену Муры. И потягивала свой чай, милостивая, очень довольная и напыщенная. Мура нарушил молчание:
   – Зубы?
   – Зубы. Ходит слух, что крики заставляют его возбуждаться, потому что он был напуган драконом, когда был маленьким, – сказала она поспешно. – Он всегда держит при себе мальчика, чтобы напомнить себе о том, как он был маленьким. Но он использует мальчиков, чтобы истощить себя, иначе он мучает всех. Бедная девочка.
   Мура вздохнул. Он зашел в маленький домик во дворе перед главными воротами и непроизвольно пукнул, когда стал облегчаться в ведро. «Хотел бы я знать, что же случилось на самом деле, – спросил он себя, мастурбируя. – Почему Кику-сан больна? Может быть, дайме и правда действовал зубами? Как необычно!»
   Он вышел, покачиваясь, чтобы удостовериться, что не испачкал свою набедренную повязку, и пошел через площадь, глубоко задумавшись.
   «О, ках бы мне хотелось провести ночь с госпожой Кику! Почему бы нет? Сколько Оми-сан заплатил ее хозяйке, – что мы должны будем заплатить в конце концов – два коку? Говорят, что хозяйка, Дзеоко-сан, потребовала и получила в десять раз больше обычной платы. Неужели она получила пять коку за одну ночь? Кику-сан, конечно, стоит этого, да? Ходят слухи, что она в свои восемнадцать лет столь же опытна, как и женщина вдвое большего возраста. Она, видимо, может продлить… О, ее счастье! Если бы мне довелось – как бы я начал?»
   Рассеянно он копошился в набедренной повязке, в то время как ноги по хорошо утоптанной тропинке привели его на площадь на погребальное место.
   Костер был приготовлен. Депутация из пяти деревенских жителей уже собралась там.
   Это было самое приятное место в деревне, где морской бриз летом был самым прохладным, открывающийся вид – самым красивым. Поблизости был деревенский синтоистский храм, аккуратная соломенная крыша на пьедестале для ками – духа, который жил или мог жить там, если бы захотел. Узловатый тис, который рос здесь раньше, чем появилась деревня, был наклонен в сторону ветра.
   Позднее по тропинке поднялся Оми. С ним были Зукимото и четыре гвардейца. Он стоял в стороне. Когда он формально поклонился костру и покрытому саваном, почти расчлененному телу, которое лежало на дровах, все они поклонились вместе с ним, чтобы почтить варвара, который умер, чтобы могли жить его товарищи.
   По его сигналу Зукимото вышел вперед и зажег огонь. Зукимото попросил Оми об этом, и эта честь ему была предоставлена. Он поклонился в последний раз. И потом, когда огонь разгорелся, они ушли.

* * *

   Блэксорн наклонился ко дну бочки, аккуратно отмерил полчашки воды и отдал ее Сонку. Сонк попытался выпить ее наконец, но руки его дрожали, и он не смог. Он всосал эту тепловатую жидкость, сожалея об этом, так как в тот момент, когда она проходила через его пересохшее горло и он ощупью пробирался к своему месту у стены, он наступил на тех, чья очередь была сейчас ложиться на его место. На полу теперь были глубокая грязь, зловоние и ужасное нашествие мух. Слабый солнечный свет проникал через доски крышки люка.
   Винк был следующим. Он взял чашку и смотрел на нее, сидя около бочонка. Спилберген сидел с другой стороны.
   – Спасибо, – пробормотал он уныло.
   – Поторопись! – сказал Жан Ропер, рана на его щеке уже нагнаивалась. Его очередь была последней, и, сидя так близко, он чувствовал, как сильно болит горло. – Поторопись, Винк, ради Бога.
   – Извини, вот возьми, – пробормотал Винк, протягивая ему чашку и забыв о мухах, которые пятнами облепили его.
   – Пей, дурак! Это все, что ты получишь до захода солнца. Пей! – Жан Ропер толкнул чашку обратно ему в руки. Винк не взглянул на него, но послушался с несчастным видом и ускользнул обратно в свой личный ад.
   Жан Ропер взял свою чашку воды от Блэксорна, закрыл глаза и молча поблагодарил. Он был один из стоящих, мускулы его ног болели. Чашки едва хватило на два глотка.
   И теперь, когда все они получили свою порцию, Блэксорн тоже зачерпнул и с удовольствием выпил. Его рот и язык болели, они горели и были в пыли. Мухи, пот и грязь покрывали его. Грудь и спина сильно ныли от ушибов.
   Он наблюдал за самураем, который остался в погребе. Мужчина лежал напротив стены, между Сонком и Крууком, занимая как можно меньше места, и не двигался часами. Он мрачно смотрел в пространство, обнаженный, если не считать набедренной повязки, весь покрытый синяками, с толстым рубцом вокруг шеи.
   Когда Блэксорн впервые пришел в сознание, погреб был погружен в полную темноту. Крики заполняли яму, и он подумал, что мертв и находится в ужасных глубинах преисподней. Он чувствовал себя так, как будто его засасывает в навоз, который был липким и текучим сверх всякой меры. Он закричал в страхе и забился в панике, неспособный дышать, до тех пор, пока не услышал: «Все нормально, кормчий, ты не умер, все нормально. Проснись, проснись, ради Бога, это не ад, хотя бы это и могло быть адом. О, Боже, помоги нам!»
   Когда он полностью пришел в себя, ему рассказали о Пьетерсуне и бочках морской воды.
   – О, Боже, забери нас отсюда, – простонал кто-то.
   – Что они делают с бедным старым Пьетерсуном? Что они сделали с ним? О, Боже, помоги нам. Я не могу выдержать эти крики!
   – О, Боже, пусть бедняга умрет. Помоги ему умереть.
   – О, Боже, прекрати эти крики! Пожалуйста, останови эти вопли!
   Эта яма и вопли Пьетерсуна устроили им проверку, вынудили их глубже заглянуть в себя. И ни одному не понравилось то, что он там увидел.
   «Темнота еще усугубляет ситуацию», – подумал Блэксорн. Для тех, кто был в этой яме, ночь казалась бесконечной.
   На рассвете вопли прекратились. Когда рассвет просочился к ним, они увидели забытого самурая.
   – Что мы будем с ним делать? – спросил Ван-Некк.
   – Я не знаю. Он выглядит таким же испуганным, как и мы, – сказал Блэксорн, его сердце забилось сильнее.
   – Ему лучше ничего не делать, ей-богу.
   – О, Боже мой, вытащи меня отсюда! – Голос Круука достиг крещендо. – Помоги!
   Ван-Некк, который был около него, потряс его и успокоил.
   – Все нормально, парень. Мы в руках Бога. Он смотрит на нас.
   – Посмотри на мою руку, – простонал Маетсуккер. – Рана уже нагноилась.
   Блэксорн стоял шатаясь.
   – Мы все станем ненормальными, если не выберемся отсюда через день-два, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.
   – Воды почти нет, – сказал Ван-Некк.
   – Мы определим норму на то, что есть. Немного сейчас – немного в полдень. Если повезет, этого хватит на три раза. Чертовы мухи!
   После этого он нашел чашку и раздал всем по мерке воды и теперь пил ее, стараясь делать это помедленнее.
   – Так что с этим японцем? – спросил Спилберген. Адмирал лучше, чем остальные, перенес ночь, потому что залепил уши комочками грязи, когда начались вопли, и, располагаясь около бочки, украдкой утолял жажду.
   – Что нам делать с ним?
   – Ему надо дать воды, – сказал Ван-Некк.
   – Черта с два он получит воды, – сказал Сонк. Они все проголосовали и согласились на том, что воды он не получит.
   – Я не согласен, – сказал Блэксорн.
   – Ты не согласен со всем, что мы говорим? – сказал Жан Ропер. – Он враг. Он варвар, враг, и он чуть не убил тебя.
   – Ты чуть не убил меня. Полдюжины раз. Если бы твой мушкет выстрелил тогда в Санта-Магдалене, ты разнес бы мне всю голову.
   – Я в тебя не целился. Я целился в этих проклятых прихвостней Сатаны.
   – Это были безоружные священники. И времени было достаточно.
   – Я в тебя не целился.
   – Ты чуть не убил меня дюжину раз, с твоей чертовой вспыльчивостью, с твоим проклятым фанатизмом и Богом проклятой глупостью.
   – Богохульство – смертный грех. Поминание имени Господа Бога – грех. Мы в Его руках, не в твоих. Ты не король, и здесь не корабль. Ты не наш командир…
   – Но ты будешь делать то, что я скажу!
   Жан Ропер огляделся, напрасно ища поддержки среди сидящих в подвале.
   – Делай, что хочешь, – сказал он уныло.
   – И буду.
   Самурай так же хотел пить, как и они, но он замотал головой, когда ему предложили чашку. Блэксорн заколебался, приложил чашку х распухшим губам самурая, но человек оттолкнул чашку, разлив воду, и что-то хрипло произнес. Блэксорн приготовился парировать новый удар. Но он не последовал. Он не делал больше ни одного движения, глядя в пространство.
   – Он сумасшедший. Они все сумасшедшие, – сказал Спилберген.
   – Тем больше воды останется для нас. Хорошо, – сказал Жан Ропер. – Пусть катится ко всем чертям, как он того заслуживает!
   – Как твое имя? Наму? – спросил Блэксорн. Он произнес это еще несколько раз на разные лады, но самурай, казалось, не слышал.
   Они оставили его в покое. Но следили за ним, как если бы это был скорпион. Он не смотрел ни на кого. Блэксорну показалось, что он пытается что-то решить для себя, но не мог и представить, что бы это могло быть.
   «Что у него на уме? – спросил себя Блэксорн. – Почему он отказался от воды? Почему он остался здесь? Это ошибка Оми? Непохоже. План? Непохоже. Можно ли нам использовать его, чтобы выбраться отсюда? Весь этот мир непонятен, за исключением того, что мы, может быть, останемся здесь, пока они не позволят нам выйти отсюда… если они когда-нибудь позволят. А если они позволят нам выйти, что дальше? Что случилось с Пьетерсуном?»
   По мере того как становилось теплее, появлялись новые рои мух.
   «О, Боже, я хочу, чтобы я мог лечь, хочу, чтобы я мог опять попасть в ту ванну – теперь бы им не пришлось нести меня туда. Я никогда не понимал, как важна ванна. Этот старый слепой с его стальными пальцами! Я мог бы час или два принимать его массаж. Что за глупость! Все наши корабли и люди, и все усилия – и для этого. Кругом неудача. Ну, почти. Некоторые из нас пока еще живы».
   – Кормчий! – Ван-Некк тряс его. – Ты спишь. Вот он – он уже минуту или больше кланяется перед тобой.
   Блэксорн потер глаза, прогоняя усталость. Он сделал усилие над собой и поклонился в ответ.
   – Хай? – спросил он коротко, вспомнив японское слово, означающее «да».
   Самурай держал пояс от своего изорванного кимоно, обмотав его вокруг шеи. Все еще стоя на коленях, он дал один конец Блэксорну, другой Сонку, наклонил голову и показал им, что надо сильно тянуть.
   – Он боится, что мы задушим его, – сказал Сонк.
   – Боже мой, я думаю, что он хочет, чтобы мы сделали это, – Блэксорн отбросил пояс и покачал головой. – Киндзиру, – сказал он, думая, как полезно оказалось это слово. Как сказать человеку, который не говорит на твоем языке, что это против твоих правил – совершать убийство, убивать безоружного человека, что ты не палач, что убийство – это преступление перед Богом?
   Самурай заговорил снова, явно прося его, но Блэксорн снова покачал головой: «Киндзиру». Мужчина оглянулся вокруг с диким видом. Вдруг он встал на ноги и затолкнул голову глубоко в парашу, пытаясь в ней утопиться. Жан Ропер и Сонк тут же оттащили его, толкая и борясь с ним.
   – Пустите его, – приказал Блэксорн. Они послушались. Он указал на парашу. – Самурай, если ты хочешь этого, тогда давай!
   Мужчину тошнило, но он понял. Он поглядел на полную бадью: нет, у него не хватит сил держать там голову достаточно долго. Ужасно несчастный, самурай вернулся на свое место у стены.
   – Боже, – пробормотал кто-то.
   Блэксорн зачерпнул полчашки воды из бочки, встал – его суставы плохо сгибались, – подошел к японцу и предложил ему. Самурай глядел мимо чашки.
   – Хотел бы я знать, сколько он сможет выдержать, – сказал Блэксорн.
   – Вечность, – сказал Жан Ропер. – Они животные. Они не люди.
   – Боже мой, сколько они продержат нас здесь? – спросил Джинсель.
   – Столько, сколько захотят.
   – Нам следует делать все, что они захотят, – сказал Ван-Некк. – Мы должны, если мы хотим остаться в живых и выйти из этой адовой дыры. Разве не так, кормчий?
   – Да, – Блэксорн с радостью мерил тень от солнца. – Самый полдень, часовые сменяются.
   Спилберген, Маетсуккер и Сонк начали жаловаться, но он обругал их, заставил подняться на ноги, и, когда все заняли новые места, он с удовольствием улегся. Пол был грязный, мухи – хуже, чем когда-либо, но радость от возможности выпрямиться во весь рост была огромная.
   «Что они сделали с Пьетерсуном? – спросил он себя, так как чувствовал смутную тревогу. – О, Боже, помоги нам выбраться отсюда. Я так беспокоюсь».
   Наверху раздались шаги. Открылась крышка люка. Около него стоял священник, сбоку от него – самурай.
   – Кормчий! Ты должен подняться. Ты должен идти один, – сказал он.

Глава Шестая

   Взоры всех, кто был в яме, устремились на Блэксорна.
   – Чего они хотят от меня?
   – Я не знаю, – серьезно сказал отец Себастьян, – Но ты должен сразу же подняться.
   Блэксорн знал, что у него нет выбора, но он не оставлял спасительной стены, пытаясь собраться с силами.
   – Что случилось с Пьетерсуном?
   Священник рассказал ему. Блэксорн перевел тем, кто не говорил по-португальски.
   – Бог смилостивился над ним, – прошептал Ван-Некк после жуткого молчания. – Бедняга. Бедняга.
   – Я сожалею. Я ничего не мог сделать, – священник говорил с большой печалью в голосе, – Я не думаю, что он узнал меня или мог узнать кого-нибудь, когда его опускали в воду. Он потерял разум. Я дал ему отпущение грехов и молился за него. Может быть, с Божьей милостью… Во имя отца и сына и святого духа. Аминь. – Он перекрестил погреб. – Я прошу вас всех отказаться от ваших ересей и вступить обратно в веру Бога. Кормчий, ты должен подняться.
   – Не покидай нас, кормчий, ради Бога! – выкрикнул Круук. Винк, спотыкаясь, подошел к лестнице и начал взбираться по ней.
   – Они могут взять меня – не кормчего. Меня, а не его. Скажите ему. – Он остановился беспомощно, обеими ногами упираясь в перекладину. Длинное копье остановилось в дюйме от его сердца. Он пытался схватить его, но самурай был готов к этому, и, если бы Винк не отпрыгнул обратно, его проткнули бы копьем.
   Этот самурай указал на Блэксорна и сделал знак, чтобы он поднимался. Очень грубо. Блэксорн еще не двигался. Другой самурай всунул в погреб длинный колючий шест и пытался выгнать его.
   Никто не двинулся, чтобы помочь Блэксорну, кроме самурая в погребе. Он быстро схватился за острие шеста и что-то резко сказал мужчине наверху, который колебался, потом поглядел на Блэксорна, пожал плечами и что-то произнес.
   – Что он говорит? Священник ответил:
   – Этот японец говорит: «Судьба человека – это судьба человека, а жизнь – только иллюзия».
   Блэксорн кивнул самураю, подошел к лестнице и не оглядываясь поднялся по ней. Он отвернулся от болезненно-яркого света, колени согнулись, и он упал на песок.
   Рядом с собой он увидел Оми. Священник и Мура стояли около четырех самураев. В стороне толпилось несколько жителей деревни, они посмотрели на Блэксорна и отвернулись. Никто ему не помог.
   «О, Боже, дай мне силы, – молился Блэксорн. – Я должен встать на ноги и сделать вид, что я сильный. Это единственная вещь, которую они уважают. Будь сильным. Не показывай страха. Пожалуйста, помоги мне».
   Он заскрежетал зубами, оттолкнулся от земли и встал, слегка качаясь.
   – Какого дьявола вы от меня хотите, грязный маленький негодяй? – сказал он, обращаясь к Оми. Потом добавил для священника:
   – Скажи этому негодяю: я дайме в моей собственной стране. И что это за обращение? Скажи ему, что мы с ним не ссорились. Скажи ему, пусть выпустит нас или ему будет хуже. Скажи ему, что я дайме, ей-богу. Я наследник сэра Вильяма Великого, – может, негодяй сразу помрет. Скажи ему!
   Ночь была ужасной для отца Себастьяна. Но во время своего бодрствования он ощущал присутствие Бога и почувствовал озарение, которого никогда не испытывал раньше. Теперь он знал, что может быть инструментом Бога против язычников и пиратского коварства. Он знал каким-то образом, что эта ночь была подготовкой для него, он стоял как бы на распутье.
   – Скажи же ему!
   Священник произнес по-японски:
   – Пират говорит, что он господин в своей стране. – Потом выслушал ответ Оми. – Оми-сан говорит, его не интересует, будь ты хоть королем в своей стране. Здесь ты живешь по воле господина Ябу – ты и все твои люди.
   – Скажи ему, что он мерзавец.
   – Старайся не оскорблять его. Оми снова начал говорить.
   – Оми-сан обещает, что тебе дадут вымыться, будут кормить и поить. Если ты будешь себя хорошо вести, тебя не посадят обратно в яму.
   – А что с моими людьми? Священник спросил Оми.
   – Они останутся там.
   – Тогда скажи ему, пусть отправляется к черту. – Блэксорн пошел к лестнице, чтобы спуститься опять вниз. Двое из самураев преградили ему путь и, хотя он сопротивлялся, легко удержали его.
   Оми поговорил со священником, потом со своими людьми. Они отпустили его, и Блэксорн чуть не упал.
   – Оми-сан предупреждает, если ты не будешь осторожней, они заберут еще одного человека. У них много дров и много воды.
   «Если я соглашусь, – подумал Блэксорн, – они найдут способ управлять мной, и я навсегда окажусь в их власти, отныне и навсегда. Я буду должен делать то, что они захотят. Ван-Некк был прав, я должен что-то сделать».
   – Что он хочет, чтобы я делал, что значит «быть осторожней»?
   – Оми-сан говорит, это означает повиноваться ему. Делать, что они тебе скажут. Есть дерьмо, если они прикажут.
   – Скажи ему, пусть идет к черту. Скажи ссать я хотел на него и на всю его страну – и на его дайме.
   – Я рекомендую вам согласиться с тем…
   – Скажи ему, что я сказал, точно, ради Бога!
   – Очень хорошо, но я предупреждал тебя, кормчий.
   Оми выслушал священника. Суставы на руке, держащей меч, побелели. Все его люди тяжело переминались, их глаза вонзились в Блэксорна. Потом Оми отдал спокойным голосом распоряжение.
   Два самурая мгновенно спустились в яму и вытащили Круука. Они подтащили его к котлу, связали ему руки и ноги, пока другие носили дрова и воду. Они положили оцепеневшего мальчика в залитый водой котел и подожгли дрова.
   Блэксорн следил за беззвучными гримасами Круука, и ужас переполнял его.
   «Жизнь совсем не имеет цены для этих людей, – подумал он. – Бог проклял их, они наверняка сварят Круука, это так же верно, как то, что я стою на этой покинутой Богом земле».
   Дым волнами несся по песку. Морские чайки с кошачьим мяуканьем вились вокруг рыбацких лодок. Кусок дерева выпал из огня и был задвинут самураем обратно.
   – Скажи ему, пусть перестанут, – сказал Блэксорн. – Попроси его перестать.
   – Оми-сан спрашивает: вы согласились хорошо себя вести?
   – Да.
   – Он спрашивает: вы будете выполнять все его приказы?
   – Насколько смогу – да.
   – Он хочет, чтобы вы ответили непосредственно ему. В японском языке слово «да» звучит как «хай». Он спрашивает: вы будете выполнять все приказы?
   – Насколько я смогу – хай.
   Огонь начал нагревать воду, и ужасный вопль вырвался изо рта юноши. Языки пламени от горящих дров, которые горели в кирпичной кладке внизу, лизали металл. Дров добавили еще.
   – Оми-сан говорит, ложись. Немедленно. Блэксорн сделал, как ему приказали.
   – Оми-сан говорит, что он не оскорблял тебя лично и у тебя не было повода оскорблять его. Поскольку ты варвар и не знаешь, как себя вести, тебя не убьют. Но тебя поучат хорошему поведению. Ты понимаешь? Он хочет, чтобы ты отвечал непосредственно ему.
   Донеслись рыдания мальчика. Они терзали слух, пока юноша не потерял сознание. Один из самураев держал его голову над водой.
   Блэксорн посмотрел на Оми. «Помни, – приказал он себе, – помни, что жизнь мальчика только в твоих руках. Да, жизнь всей твоей команды в твоих руках. Да, началась ужасная полоса в твоей жизни, но нет никакой гарантии, что у негодяя хватит совести соблюдать сделку».
   – Ты понимаешь?
   – Хай.
   Он увидел, как Оми подтянул свое кимоно, освободив пенис из набедренной повязки. Он ожидал, что тот помочится ему в лицо. Но Оми этого не сделал, а помочился на его спину. «Ей-богу, – поклялся себе Блэксорн, – я запомню этот день и когда-нибудь Оми заплатит за это».
   – Оми-сан говорит, это плохие манеры – говорить, что ты будешь ссать на кого-нибудь. Очень плохие. И очень глупо говорить, что ты будешь ссать на кого-нибудь, когда ты безоружен, слаб и не готов позволить своим друзьям или родственникам погибнуть первыми.
   Блэксорн ничего не сказал. Он не сводил глаз с Оми.
   – Вакаримас ка? – сказал Оми.
   – Он говорит: ты понял?
   – Хай
   – Окиро.
   – Он говорит, чтобы ты встал.
   Блэксорн встал, боль стучала в висках. Он смотрел на Оми, и тот, обернувшись, посмотрел на него.
   – Ты пойдешь с Мурой и будешь выполнять его приказания.
   Блэксорн не ответил.
   – Вакаримас ка? – резко сказал Оми.
   – Хай, – Блэксорн измерил расстояние между собой и Оми. Он представил себе свои пальцы на горле Оми и его лице и молился, чтобы он мог успеть вырвать ему глаза, прежде чем кто-нибудь сумеет оторвать его от этого человека.
   – Что с мальчиком? – спросил он. Священник, запинаясь, что-то сказал Оми. Оми глянул на котел. Вода была еще чуть теплой. Мальчик был в обмороке, но невредим.
   – Выньте его оттуда, – приказал он. – Приведите доктора, если надо.
   Его люди выполнили приказание. Блэксорн подошел к мальчику и приник к его груди.
   Оми поманил священника.
   – Скажи главарю, что юноша тоже может остаться наверху. Если главарь и юноша будут вести себя хорошо, еще один из варваров сможет выйти завтра из ямы. Потом другой. Может быть. Или не только один. Может быть. Это зависит от того, как будут вести себя те, что наверху. Но ты, – он глянул прямо на Блэксорна, – ты отвечаешь за малейшее нарушение любого правила или приказа. Ты понимаешь?
   После того как священник перевел ему все это, Оми услышал, как варвар говорит «да», и увидел, что часть леденящего кровь гнева уходит у того из глаз. Но ненависть осталась. «Как глупо, – подумал Оми, – и как наивно быть столь открытым. Хотел бы я знать, что он сделает, если я буду играть с ним дальше – притворюсь, что нарушаю соглашение».
   – Священник, как его имя? Говори медленно. Он послушал, как священник несколько раз произнес его, но оно все еще звучало как тарабарщина.
   – Ты можешь произнести это? – спросил он одного из своих людей.
   – Нет, Оми-сан.
   – Священник, скажи ему, что с этого времени его имя будет Анджин-кормчий. Когда он заслужит, он будет называться Анджин-сан. Объясни ему, что в нашем языке нет звуков, чтобы правильно назвать его имя. – Оми сухо добавил: – Объясни ему, что это не будет звучать оскорбительно. До свиданья, Анджин, пока.
   Они все поклонились ему. Он вежливо ответил на поклон и ушел. Когда он удостоверился, что за ним никто не наблюдает, он позволил себе широко улыбнуться. Так быстро приручить главаря варваров! Сразу раскусить, как управлять им и ими!
   «Как необычны эти варвары, – подумал он. – Э, чем скорее Анджин заговорит на нашем языке, тем лучше. Тогда мы узнаем, как сокрушить христианских варваров раз и навсегда!»

* * *

   – Почему ты не помочился ему в лицо? – спросил Ябу.
   – Сначала я так и хотел, господин, но кормчий – все еще неприрученное животное, вообще опасное. А в лицо… ну, для нас трогать лицо человека – самое сильное оскорбление, не так ли? Поэтому я подумал, что и так я могу столь глубоко оскорбить его, что он потеряет контроль над собой. Поэтому я помочился ему на спину – я подумал, что этого будет достаточно.
   Они сидели на веранде его дома, на шелковых подушках. Мать Оми приготовила им чай со всеми церемониями, которые она могла соблюсти, а она была хорошо обучена в молодости. Она с поклоном предложила чай Ябу. Он поклонился и вежливо предложил его Оми, который, конечно, отказался с глубоким поклоном; тогда он принял его и потягивал чай с большим наслаждением, чувствуя полное удовлетворение.
   – Я очень доволен тобой, Оми-сан, – сказал он. – Твоя рассудительность исключительна. Твоя подготовка и руководство этим делом превосходны.
   – Вы слишком добры, господин. Мои усилия могли быть много больше, намного больше.
   – Откуда ты так много узнал про варваров и их характер?
   – Когда мне было четырнадцать лет, у меня в течение года был учитель – монах по имени Джиро. Когда-то он был христианским священником, по крайней мере он был учеником священника, но, к счастью, он понял, что это была ошибка. Я всегда помню одну вещь, которую он сказал мне. Он сказал, что христианская религия уязвима, потому что их главный бог, Иисус, сказал, что все люди должны «любить» друг друга; он ничего не говорит о чести или обязанностях, – только о любви. А также, что жизнь священна; «Не убий»! Каково? И другие глупости. Эти новые варвары заявляют, что они тоже христиане, хотя священник и отрицает это, как я понял, они, может быть, только другой секты, и это проявление их вражды, совсем как буддийские секты ненавидят одна другую. Я подумал, что, если они «любят друг друга», может быть, мы сможем управлять их вожаком, убив или угрожая убить одного из его людей.