Он мог — и, возможно, должен был — свихнуться от страха. Его ощущения весьма приблизительно напоминали ощущения человека, висящего на одной руке на высоте в сорок этажей над каменной мостовой.
Но он не свихнулся. По крайней мере в общепринятом смысле этого слова. Голова у него была такая же ясная, как прежде, и мало кто из его друзей на какое-то время мог бы обнаружить в нем какую-либо перемену. Может, на какое-то время человек, лучше знающий месклинитов, чем Лэкленд, мог бы заподозрить, что командир слегка пьян; потом прошло даже это.
И вместе с тем прошел страх. Он вдруг понял, что почти спокоен — и это в нескольких футах над грунтом! Конечно, он держался изо всех сил; но потом он даже припомнил, что ему тогда пришло в голову: как это хорошо все-таки, что ветер продолжает стихать, хотя держаться ногами-присосками за гладкий металл необычайно удобно. И поразительно, что в таком положении ему было даже приятно оглядывать окрестности с высоты. Смотреть на вещи сверху вниз было удобно; отсюда открывались взгляду такие обширные просторы. Это было похоже на карту; Барленнану никогда раньше не приходило в голову, что карта — это вид сверху.
Его наполнило пьянящее чувство триумфа. Когда вездеход остановился перед ракетой, месклинит чуть ли не игриво помахал клешнями Маклеллану, который выбрался из танка, освещенный сиянием фар, и ощутил необыкновенную радость, когда тот помахал в ответ рукой. Танк тут же свернул влево и двинулся по направлению к берегу, где находился «Бри». Помня, что Барленнан ничем не защищен, Мак заботливо выждал, пока машина не удалилась на целую милю, и только тогда поднял ракету в воздух. При виде гигантского снаряда, медленно всплывающего в небо без всякой видимой опоры, у Барленнана на мгновение воскресли прежние страхи, но он решительно подавил в себе это чувство и нарочно не спускал с ракеты глаз, пока она не исчезла из виду в лучах заходящего солнца.
Лэкленд тоже следил за взлетом ракеты; но когда светящаяся точка исчезла, он, не теряя времени, кратчайшим путем погнал танк к «Бри». В сотне ярдов от корабля он предупредительно затормозил, но все же подъехал достаточно близко, чтобы ошарашенные месклиниты, столпившиеся на палубе, разглядели на крыше машины своего командира. Если бы Лэкленд появился перед ними с головой Барленнана на шесте, это вызвало бы, наверное, меньшее смятение.
Даже Дондрагмер, самый умный и уравновешенный из команды «Бри» (не исключая и самого командира), был на какое-то время совершенно парализован этим зрелищем; придя в себя, он первым делом взглянул в сторону баков с огненным порошком и «мехов» на внешних плотах. К счастью для Барленнана, вездеход находился не с подветренной стороны, ибо температура была, как обычно, ниже точки плавления хлора в баках, и если бы позволило направление ветра, помощник послал бы на танк огненное облако, даже не подумав о том, что капитан жив.
Когда дверца вездехода распахнулась и появилась закованная в броню фигура Лэкленда, в толпе моряков возник глухой ропот. Образ жизни этих полуторговцев-полупиратов привел к тому, что в их рядах остались только те, кто в любой момент с охотой и без всяких колебаний кидается в бой при малейшем намеке на опасность, угрожающую любому из них: трусы от их ушли давно, а эгоисты погибли. Единственное, что спасло Лэкленда, когда он вылез из машины, был рефлекс — они не привыкли прыгать сразу на сто ярдов, хотя даже от слабейших из них потребовалось бы здесь лишь незначительное напряжение мускулатуры. Ползком, как они это делали всю жизнь, красно-черной волной они хлынули с плотов и потекли через пляж к машине чужака. Лэкленд видел, что они приближаются, но он настолько заблуждался относительно их намерений, что даже не торопился, когда протянул руку к крышке вездехода, подхватил Барленнана и поставил его на грунт. Затем он снова сунулся в машину, достал обещанные радиоаппараты и положил их на песок рядом с командиром; только к этому времени до команды дошло, что их капитан жив и, по всей видимости, здоров. Лавина в замешательстве остановилась на полпути между кораблем и транспортером; Лэкленд услышал в наушниках настоящую какофонию голосов — от необыкновенно низкого баса до самых высоких нот, какие только мог воспроизвести громкоговоритель. Хотя Лэкленд в свое время изо всех сил пытался изучить язык аборигенов, ему не удалось понять ни слова из того, что вопила толпа. Впрочем, для его душевного спокойствия это было не так уж плохо; он давно знал, что даже броня, способная противостоять атмосферному давлению на Месклине, в восемь раз превосходящему земное, не устоит перед клешнями месклинитов.
Барленнан перекрыл галдеж ревом, который, вероятно, донесся бы до Лэкленда, если бы не оглушил его, вырвавшись из наушников. Командир прекрасно понимал состояние умов своей команды и не имел ни малейшего желания увидеть Лэкленда разорванным на дюжину кусков.
— Молчать! — В действительности Барленнан испытывал к команде буквально человеческую признательность за ее реакцию на опасность, которой он якобы подвергался, но сейчас было не время для изъявления благодарности. — Вы уже достаточно валяли дурака в этих местах, где нет веса, и должны были понимать, что я вне опасности!
— Но вы же запретили…
— Мы думали…
— Вы были наверху…
Капитан оборвал хор возражений:
— Да, я запретил подобные действия, и я вам уже объяснил, почему. Когда мы вернемся к нормальному весу и к приличному образу жизни, у нас не должно остаться привычек, которые могли бы по легкомыслию привести нас к таким поступкам, как этот… — Взмахом клешни он указал на крышу танка. — Вам всем известно, что сопутствует нормальному весу; но Летчику это не известно. Он поместил меня туда и, как вы сами видели, снял оттуда, не подумав об этом. Он явился к нам из мест, где практически совсем нет веса; где, как я понимаю, он может падать сколько угодно с высоты своего роста, не причиняя себе никакого вреда. Вы видите это своими глазами: если бы он испытывал должные ощущения в отношении высоты, как бы он мог летать?
Большинство слушателей Барленнана во время его речи зарылось в песок своими короткими ножками, как бы стараясь получше закрепиться в нем. Сомнительно, чтобы они полностью переварили слова командира, не говоря уже о том, чтобы поверить ему. Но так или иначе, а они отвлеклись от намерений, которые питали в отношении Лэкленда. Толпа снова смутно загудела, но теперь в ее гуле звучало скорее изумление, нежели ярость. Только Дондрагмер в отличие от прочих хранил молчание; и капитан понял, что должен будет дать своему помощнику более тщательный и подробный отчет о своих похождениях. Воображение у Дондрагмера дополняется могучим интеллектом, и, вероятно, он уже раздумывает, какое воздействие могли оказать такие переживания на нервную систему Барленнана. Что ж, в свое время на это можно будет потратить время, а сейчас нужно было заняться командой.
— Охотничьи отряды готовы? — Слова Барленнана вновь перекрыли гомон.
— Мы еще не поели, — смущенно отозвался Меркус. — Но все остальное — сети и оружие — в порядке.
— Что с едой?
— Будет через день, командир, — пробормотал кок Карондрасс и, не ожидая дальнейших приказаний, пополз обратно к кораблю.
— Дон, Меркус. Вот радиоаппараты. Каждый из вас возьмет по одному. Вы видели, как я пользовался таким аппаратом на корабле, — нужно только быть поближе к нему, когда ведешь разговор. Имея эти аппараты, вы со своими отрядами можете отойти друг от друга как угодно далеко: начальникам отрядов больше нет надобности сохранять между собой зрительную связь. Дон, я решил изменить первоначальный план и буду руководить вами не с корабля. Я узнал, что с верхушки самоходной машины Летчика открывается чрезвычайно широкий обзор, и я буду наблюдать за вашими действиями оттуда.
— Но, командир, — Дондрагмер был ошеломлен. — Да ведь эта… эта штука распугает нам всю дичь! Ведь ее слышно за сто ярдов, а видна она на открытом месте я уж не знаю за сколько. И кроме того… — он замялся, не решаясь сформулировать основное возражение. Барленнан подсказала ему:
— И кроме того, никто не сможет заниматься охотой, пока я буду высоко над грунтом, не так ли?
Движением клешни помощник показал, что именно это он и имел в виду, и почти вся команда поспешила его поддержать.
Командира так и подмывало вступить с ними в спор и убедить их, но он вовремя осознал бессмысленность такой попытки. Он уже не мог больше встать на их точку зрения, которую так недавно разделял, но все же понимал, что на их месте и сам не поддался бы никаким убеждениям.
— Хорошо, Дон. Оставим это — ты, по-видимому, прав. Я буду держать с вами связь по радио, но видеть меня вы не будете.
— Но вы все-таки поедете на этой штуке? Командир, что с вами случилось? Я знаю, я сам готов утверждать, что здесь, у Края Света, падение с высоты нескольких футов ничего не значит, но я ни за что на свете не стал бы сознательно подвергать себя такому риску, и не понимаю, как можно на это решиться. Я даже представить не могу себя на верхушке этой штуки.
— Если я не ошибаюсь, — сухо возразил Барленнан, — ты сам не так давно вскарабкался на мачту почти на всю длину своего тела. Или это не ты возился там с верхними креплениями?
— Это другое дело… все-таки задними ногами я держался за палубу, — ответил Дондрагмер несколько смущенно.
— Ничего, зато голова была довольно далеко от палубы. И я своими глазами видел, как кое-кто из вас тоже совершал подобные поступки! Если вы помните, когда мы впервые приплыли сюда, я предупреждал вас на этот счет.
— Так точно, предупреждали. Но остаются ли в силе ваши приказания… — Помощник снова замялся, однако мысль его была еще более очевидной, чем ранее. Барленнану нужно было принять быстрое и точное решение.
— Забудем об этих приказаниях, — медленно произнес он. — Причины, по которым я их отдал, достаточно основательны, но если кто-нибудь из вас, когда мы вернемся домой, забудется и попадет в беду, пусть пеняет на себя. Впредь сами смотрите, что в этом отношении для вас лучше. Кто-нибудь желает поехать со мной?
Слова и жесты слились в хор отрицания. И только один Дондрагмер слегка помедлил, прежде чем присоединиться к остальным. Барленнан ухмыльнулся бы, если б ему было чем.
— Приготовиться к выходу на охоту! Я буду следить за вами по радио! — скомандовал он и распустил свою аудиторию.
Все послушно устремились обратно на борт «Бри», а капитан повернулся к Лэкленду и выдал ему соответствующим образом откорректированную информацию о том, что произошло. Он был слегка рассеян, ибо в ходе переговоров с командой у него возникли кое-какие новые идеи. Но для разработки этих идей понадобится время. А сейчас ему не терпелось снова оказаться на крыше танка.
Но он не свихнулся. По крайней мере в общепринятом смысле этого слова. Голова у него была такая же ясная, как прежде, и мало кто из его друзей на какое-то время мог бы обнаружить в нем какую-либо перемену. Может, на какое-то время человек, лучше знающий месклинитов, чем Лэкленд, мог бы заподозрить, что командир слегка пьян; потом прошло даже это.
И вместе с тем прошел страх. Он вдруг понял, что почти спокоен — и это в нескольких футах над грунтом! Конечно, он держался изо всех сил; но потом он даже припомнил, что ему тогда пришло в голову: как это хорошо все-таки, что ветер продолжает стихать, хотя держаться ногами-присосками за гладкий металл необычайно удобно. И поразительно, что в таком положении ему было даже приятно оглядывать окрестности с высоты. Смотреть на вещи сверху вниз было удобно; отсюда открывались взгляду такие обширные просторы. Это было похоже на карту; Барленнану никогда раньше не приходило в голову, что карта — это вид сверху.
Его наполнило пьянящее чувство триумфа. Когда вездеход остановился перед ракетой, месклинит чуть ли не игриво помахал клешнями Маклеллану, который выбрался из танка, освещенный сиянием фар, и ощутил необыкновенную радость, когда тот помахал в ответ рукой. Танк тут же свернул влево и двинулся по направлению к берегу, где находился «Бри». Помня, что Барленнан ничем не защищен, Мак заботливо выждал, пока машина не удалилась на целую милю, и только тогда поднял ракету в воздух. При виде гигантского снаряда, медленно всплывающего в небо без всякой видимой опоры, у Барленнана на мгновение воскресли прежние страхи, но он решительно подавил в себе это чувство и нарочно не спускал с ракеты глаз, пока она не исчезла из виду в лучах заходящего солнца.
Лэкленд тоже следил за взлетом ракеты; но когда светящаяся точка исчезла, он, не теряя времени, кратчайшим путем погнал танк к «Бри». В сотне ярдов от корабля он предупредительно затормозил, но все же подъехал достаточно близко, чтобы ошарашенные месклиниты, столпившиеся на палубе, разглядели на крыше машины своего командира. Если бы Лэкленд появился перед ними с головой Барленнана на шесте, это вызвало бы, наверное, меньшее смятение.
Даже Дондрагмер, самый умный и уравновешенный из команды «Бри» (не исключая и самого командира), был на какое-то время совершенно парализован этим зрелищем; придя в себя, он первым делом взглянул в сторону баков с огненным порошком и «мехов» на внешних плотах. К счастью для Барленнана, вездеход находился не с подветренной стороны, ибо температура была, как обычно, ниже точки плавления хлора в баках, и если бы позволило направление ветра, помощник послал бы на танк огненное облако, даже не подумав о том, что капитан жив.
Когда дверца вездехода распахнулась и появилась закованная в броню фигура Лэкленда, в толпе моряков возник глухой ропот. Образ жизни этих полуторговцев-полупиратов привел к тому, что в их рядах остались только те, кто в любой момент с охотой и без всяких колебаний кидается в бой при малейшем намеке на опасность, угрожающую любому из них: трусы от их ушли давно, а эгоисты погибли. Единственное, что спасло Лэкленда, когда он вылез из машины, был рефлекс — они не привыкли прыгать сразу на сто ярдов, хотя даже от слабейших из них потребовалось бы здесь лишь незначительное напряжение мускулатуры. Ползком, как они это делали всю жизнь, красно-черной волной они хлынули с плотов и потекли через пляж к машине чужака. Лэкленд видел, что они приближаются, но он настолько заблуждался относительно их намерений, что даже не торопился, когда протянул руку к крышке вездехода, подхватил Барленнана и поставил его на грунт. Затем он снова сунулся в машину, достал обещанные радиоаппараты и положил их на песок рядом с командиром; только к этому времени до команды дошло, что их капитан жив и, по всей видимости, здоров. Лавина в замешательстве остановилась на полпути между кораблем и транспортером; Лэкленд услышал в наушниках настоящую какофонию голосов — от необыкновенно низкого баса до самых высоких нот, какие только мог воспроизвести громкоговоритель. Хотя Лэкленд в свое время изо всех сил пытался изучить язык аборигенов, ему не удалось понять ни слова из того, что вопила толпа. Впрочем, для его душевного спокойствия это было не так уж плохо; он давно знал, что даже броня, способная противостоять атмосферному давлению на Месклине, в восемь раз превосходящему земное, не устоит перед клешнями месклинитов.
Барленнан перекрыл галдеж ревом, который, вероятно, донесся бы до Лэкленда, если бы не оглушил его, вырвавшись из наушников. Командир прекрасно понимал состояние умов своей команды и не имел ни малейшего желания увидеть Лэкленда разорванным на дюжину кусков.
— Молчать! — В действительности Барленнан испытывал к команде буквально человеческую признательность за ее реакцию на опасность, которой он якобы подвергался, но сейчас было не время для изъявления благодарности. — Вы уже достаточно валяли дурака в этих местах, где нет веса, и должны были понимать, что я вне опасности!
— Но вы же запретили…
— Мы думали…
— Вы были наверху…
Капитан оборвал хор возражений:
— Да, я запретил подобные действия, и я вам уже объяснил, почему. Когда мы вернемся к нормальному весу и к приличному образу жизни, у нас не должно остаться привычек, которые могли бы по легкомыслию привести нас к таким поступкам, как этот… — Взмахом клешни он указал на крышу танка. — Вам всем известно, что сопутствует нормальному весу; но Летчику это не известно. Он поместил меня туда и, как вы сами видели, снял оттуда, не подумав об этом. Он явился к нам из мест, где практически совсем нет веса; где, как я понимаю, он может падать сколько угодно с высоты своего роста, не причиняя себе никакого вреда. Вы видите это своими глазами: если бы он испытывал должные ощущения в отношении высоты, как бы он мог летать?
Большинство слушателей Барленнана во время его речи зарылось в песок своими короткими ножками, как бы стараясь получше закрепиться в нем. Сомнительно, чтобы они полностью переварили слова командира, не говоря уже о том, чтобы поверить ему. Но так или иначе, а они отвлеклись от намерений, которые питали в отношении Лэкленда. Толпа снова смутно загудела, но теперь в ее гуле звучало скорее изумление, нежели ярость. Только Дондрагмер в отличие от прочих хранил молчание; и капитан понял, что должен будет дать своему помощнику более тщательный и подробный отчет о своих похождениях. Воображение у Дондрагмера дополняется могучим интеллектом, и, вероятно, он уже раздумывает, какое воздействие могли оказать такие переживания на нервную систему Барленнана. Что ж, в свое время на это можно будет потратить время, а сейчас нужно было заняться командой.
— Охотничьи отряды готовы? — Слова Барленнана вновь перекрыли гомон.
— Мы еще не поели, — смущенно отозвался Меркус. — Но все остальное — сети и оружие — в порядке.
— Что с едой?
— Будет через день, командир, — пробормотал кок Карондрасс и, не ожидая дальнейших приказаний, пополз обратно к кораблю.
— Дон, Меркус. Вот радиоаппараты. Каждый из вас возьмет по одному. Вы видели, как я пользовался таким аппаратом на корабле, — нужно только быть поближе к нему, когда ведешь разговор. Имея эти аппараты, вы со своими отрядами можете отойти друг от друга как угодно далеко: начальникам отрядов больше нет надобности сохранять между собой зрительную связь. Дон, я решил изменить первоначальный план и буду руководить вами не с корабля. Я узнал, что с верхушки самоходной машины Летчика открывается чрезвычайно широкий обзор, и я буду наблюдать за вашими действиями оттуда.
— Но, командир, — Дондрагмер был ошеломлен. — Да ведь эта… эта штука распугает нам всю дичь! Ведь ее слышно за сто ярдов, а видна она на открытом месте я уж не знаю за сколько. И кроме того… — он замялся, не решаясь сформулировать основное возражение. Барленнан подсказала ему:
— И кроме того, никто не сможет заниматься охотой, пока я буду высоко над грунтом, не так ли?
Движением клешни помощник показал, что именно это он и имел в виду, и почти вся команда поспешила его поддержать.
Командира так и подмывало вступить с ними в спор и убедить их, но он вовремя осознал бессмысленность такой попытки. Он уже не мог больше встать на их точку зрения, которую так недавно разделял, но все же понимал, что на их месте и сам не поддался бы никаким убеждениям.
— Хорошо, Дон. Оставим это — ты, по-видимому, прав. Я буду держать с вами связь по радио, но видеть меня вы не будете.
— Но вы все-таки поедете на этой штуке? Командир, что с вами случилось? Я знаю, я сам готов утверждать, что здесь, у Края Света, падение с высоты нескольких футов ничего не значит, но я ни за что на свете не стал бы сознательно подвергать себя такому риску, и не понимаю, как можно на это решиться. Я даже представить не могу себя на верхушке этой штуки.
— Если я не ошибаюсь, — сухо возразил Барленнан, — ты сам не так давно вскарабкался на мачту почти на всю длину своего тела. Или это не ты возился там с верхними креплениями?
— Это другое дело… все-таки задними ногами я держался за палубу, — ответил Дондрагмер несколько смущенно.
— Ничего, зато голова была довольно далеко от палубы. И я своими глазами видел, как кое-кто из вас тоже совершал подобные поступки! Если вы помните, когда мы впервые приплыли сюда, я предупреждал вас на этот счет.
— Так точно, предупреждали. Но остаются ли в силе ваши приказания… — Помощник снова замялся, однако мысль его была еще более очевидной, чем ранее. Барленнану нужно было принять быстрое и точное решение.
— Забудем об этих приказаниях, — медленно произнес он. — Причины, по которым я их отдал, достаточно основательны, но если кто-нибудь из вас, когда мы вернемся домой, забудется и попадет в беду, пусть пеняет на себя. Впредь сами смотрите, что в этом отношении для вас лучше. Кто-нибудь желает поехать со мной?
Слова и жесты слились в хор отрицания. И только один Дондрагмер слегка помедлил, прежде чем присоединиться к остальным. Барленнан ухмыльнулся бы, если б ему было чем.
— Приготовиться к выходу на охоту! Я буду следить за вами по радио! — скомандовал он и распустил свою аудиторию.
Все послушно устремились обратно на борт «Бри», а капитан повернулся к Лэкленду и выдал ему соответствующим образом откорректированную информацию о том, что произошло. Он был слегка рассеян, ибо в ходе переговоров с командой у него возникли кое-какие новые идеи. Но для разработки этих идей понадобится время. А сейчас ему не терпелось снова оказаться на крыше танка.
4. Авария
Бухта, на южный берег которой был вытащен «Бри», представляла собой небольшой эстуарий длиной около двадцати миль; ширина устья была две мили. Он открывался в южную часть большого залива примерно такой же формы и около двухсот пятидесяти миль длиной; залив этот в свою очередь был рукавом обширного моря, которое простиралось на неопределенное расстояние к северу и где-то там переходило в вечно замерзшую северную полярную шапку. Все три бассейна были вытянуты в направлении с запада на восток, причем меньшие с северной стороны отделялись от больших сравнительно узкими полуостровами. Стоянка «Бри» была выбрана еще более удачно, чем считал сам Барленнан, ибо эти два полуострова защищали корабль от северных бурь. Однако в восемнадцати милях к западу ближайший и самый низкий из этих мысов кончался, и Барленнан с Лэклендом могли убедиться своими глазами, какую спасительную роль сыграл для них даже такой узкий язык суши. Капитана вновь удобно устроили на крыше танка, причем на этот раз Лэкленд закрепил рядом с ним радиоаппарат.
Справа от них, за мысом, замыкавшим бухту, было море, которое простиралось до самого горизонта. Позади был такой же берег, как и в окрестностях корабля — отлогая полоса песка, испещренная столь характерными для Месклина черными растениями с тросоподобными ветвями. Но впереди растительность исчезала начисто. Берег там был еще более отлогим, а полоса песка, насколько хватало глаз, становилась чем дальше, тем шире. И хотя здесь не удерживались даже растения с глубокими корнями, она не была совершенно пустынной: там и сям на изрытой волнами поверхности виднелись темные неподвижные груды — образцы морской флоры и фауны, выброшенные бурей на сушу.
Здесь были и громадные массы спутанных водорослей, — если только можно называть их водорослями, не слишком напрягая воображение, — и тела морских тварей, причем некоторые из них были еще громаднее. Лэкленд был поражен не величиной этих чудищ, так как они обитали в жидкости, а расстояниями, на которые зашвырнули их волны. Одна чудовищная туша была распростерта в полумиле от береговой линии; и только тут землянин начал осознавать, что могут натворить на Месклине ветры даже при здешнем тяготении, если им дать разбег в шестьдесят миль открытого моря. Интересно было бы взглянуть, как сейчас выглядит мыс, не защищенный внешним полуостровом, но для этого пришлось бы проехать добрую сотню миль.
— Что было бы с твоим кораблем, если бы на него обрушились такие же волны, как здесь, Барленнан?
— Это зависит от вида волны и от того, где находишься. В открытом море мы бы плыли, как ни в чем не бывало; ну а на берегу от «Бри», наверное, ничего бы не осталось. Я понятия не имел, какой высоты могут достигать волны здесь, у Края Света… Впрочем, если подумать, даже самые огромные, может быть, не причинили бы особого вреда из-за малой силы тяжести.
— Боюсь, главное здесь не сила тяжести; и, вероятно, твое первое предположение самое правильное.
— Я примерно так и рассчитывал, когда искал укрытия на зиму за этим мысом. Правда, я не имел представления об истинной величине здешних волн. Неудивительно, что в этих широтах пропало без следа столько исследователей…
— И ведь это далеко не самое худшее место. Насколько я припоминаю фотографии, оно еще защищено вторым мысом, довольно гористым.
— Второй мыс? Ничего о нем не знаю. Ты хочешь сказать, что море за этой косой — просто еще один залив?
— Совершенно верно. Просто я забыл, что вы обычно плаваете, не упуская берега из виду. Вы вышли к своей нынешней стоянке с запада, не так ли?
— Да. Здешние моря почти не исследованы. Эта береговая линия тянется на запад примерно на три тысячи миль, как тебе, конечно, известно, — теперь-то я начинаю понимать, что значит видеть вещи сверху! — а затем постепенно сворачивает к югу. Она довольно изрезана; в одном месте пару тысяч миль приходится плыть обратно на восток, но расстояние по прямой до моего родного порта составляет шестнадцать тысяч миль… а если плыть вдоль берега, получится, конечно, гораздо дальше. А оттуда до моего дома тысяча двести миль открытым морем прямо на запад. Тамошние моря нам прекрасно знакомы, и любой моряк может ходить по ним вдоль и поперек без особого риска.
Пока они так беседовали, танк повернулся кормой к морю и приблизился к чудовищной туше, выброшенной на берег недавней бурей. Лэкленду хотелось рассмотреть ее как следует, поскольку до сих пор он, в сущности, ни разу не сталкивался с представителями фауны Месклина. Хотелось этого и Барленнану. Он повидал на своем веку много всяких морских чудовищ, но такого не видывал.
Форма чудовища не произвела особого впечатления ни на человека, ни на месклинита. Оно напоминало не то исхудавшего кита, не то сильно раскормленного морского змея. Землянин вспомнил о зоиглодонах, обитавших в морях его родной планеты тридцать миллионов лет назад. Но ни одно из когда-либо живших на Земле существ, которые превратились в окаменелости на потребу палеонтологам, по своим размерам не шло ни в какое сравнение с этой тварью. На добрых шестьсот футов растянулась она на песчаном грунте; при жизни это тело было, вероятно, цилиндрической формы и имело более восьмидесяти футов в диаметре. Теперь же, вне жидкой среды, в которой оно обитало, оно напоминало восковую модель, слишком долго пролежавшую под горячими лучами солнца. Даже если предположить, что плотность тела у этого чудовища примерно вдвое меньше, чем у земных животных, вес его, должно быть, был огромен, и Лэкленд содрогнулся, прикинув этот вес; а если еще учесть и тройную, по сравнению с земной, силу тяжести?
— Что же вы делаете, если встречаете такого гиганта в открытом море? — спросил Лэкленд.
— Понятия не имею, — сухо отозвался Барленнан. — Мне приходилось видеть подобных животных, но очень редко. Обыкновенно они держатся на больших глубинах в постоянных морях; на поверхности я видел такое животное только один раз, да еще раза три-четыре — на берегу, как вот это. Не знаю, чем они питаются, но, скорее всего, они находят пишу у себя на большой глубине. И я никогда не слыхивал, чтобы они нападали на корабли.
— Наверное, и не услышишь, — заметил Лэкленд. — Не могу себе представить, чтобы после такого происшествия оставались свидетели. Если эта тварь питается на манер некоторых наших китов, она может проглотить твой корабль и не заметить этого. Давай поглядим на ее пасть…
Он вновь включил двигатель и повел танк к тому концу гигантской туши, где, по его предположению, должна была находиться голова.
Да, у животного была пасть и нечто вроде черепа, но череп был совершенно раздавлен под собственной тяжестью. Впрочем, уцелело достаточно, чтобы опровергнуть догадку Лэкленда насчет способа питания животного; с такими зубами оно могло быть только плотоядным. Вначале землянин даже не понял, что это зубы; он докопался до истины, только рассудив, что ребрам в пасти не место.
— Тебе ничего не угрожало, Барл, — произнес он наконец. — Это животное и не подумало бы напасть на тебя. При его аппетитах ради ваших кораблей и трудиться не стоит… Оно обращает внимание только на объекты, в сто раз крупнее твоего «Бри».
— В глубинах морей, должно быть, плавает очень много мяса, — задумчиво отозвался месклинит. — Только вот толку от этого нет никакого.
— И то правда. Кстати, что ты имел в виду, когда упомянул о постоянных морях? Какие же у вас есть еще?
— Я говорил об областях, которые остаются под океаном перед самым началом зимних бурь, — последовал ответ. — Уровень океана выше всего ранней весной, в конце периода бурь, которые заполняют океанские впадины в течение зимы. Все остальное время океан отступает. Здесь, у Края Света, где берега такие крутые, это не имеет большого значения; но там, где нормальная сила тяжести, береговая линия между весной и осенью сдвигается на расстояния от двухсот до двух тысяч миль…
Лэкленд тихонько присвистнул.
— Вот, значит, как это получается, — проговорил он себе под нос. — Выходит, в течение четырех земных лет ваши океаны испаряются и хлопья метана оседают на северной полярной шапке, а затем в период между весной и летом в северном полушарии, то есть всего за пять месяцев или около того, весь этот метан возвращается с севера обратно на юг. Понятно. Теперь ваши бури меня больше не удивляют. — Он вернулся к более насущным делам: — Барл, я сейчас выйду из этого сундука. Мы уже давно стремимся раздобыть образцы животной ткани местных организмов — с тех пор как узнали, что на Месклине существует своя фауна; не брать же было срез с твоего тела… Скажи, мясо этой твари сильно изменилось, с тех пор как она издохла? Уж кто-кто, а ты должен знать такие вещи.
— Для нас оно должно быть все еще съедобно, а тебе, насколько я понял, не переварить его и в свежем виде. Обычно мясо становится ядовитым через несколько сотен дней, если не провялить его или не предохранить от порчи каким-нибудь другим способом. В течение этого времени вкус его постепенно меняется. Если хочешь, я вырежу ломтик и попробую…
Барленнан не стал дожидаться ответа. Он даже не огляделся украдкой и не убедился, что поблизости нет никого из его команды. Он просто ринулся с крыши танка на громадную тушу. Он не рассчитал усилий и перелетел через нее, и на миг ощутил приступ отчаянного страха, но к тому моменту, когда коснулся грунта, полностью овладел собой. Он прыгнул назад, на этот раз более точно, и подождал, пока Лэкленд откроет дверцу и выберется из машины. Танк не был оборудован тамбуром; землянин оставался в скафандре; он просто замкнул на себе шлем и впустил в кабину месклинский «воздух». За ним наружу выпорхнул разреженный рой белых кристалликов — лед и углекислота, вымороженные из воздуха, мгновенно охладившегося до температуры Месклина. Барленнан был лишен обоняния, но при слабом токе кислорода ощутил резкое жжение в дыхательных порах и отпрянул назад. Лэкленд сразу понял, в чем дело, и рассыпался в извинениях за то, что не предупредил месклинита.
— Ничего, — отозвался капитан, — мне самому следовало быть осторожным… Ведь мне уже однажды досталось, когда ты выходил из своего Холма. И кроме того, ты частенько рассказывал, чем твой кислород отличается от нашего водорода… Помнишь, когда я учился твоему языку?
— Все это правда, и все же от того, кто еще не освоился с мыслью о различных мирах с различными атмосферами, нельзя ожидать, чтобы он держал в памяти эти обстоятельства. Я сам во всем виноват. Впрочем, мне кажется, кислород не причинил тебе особого вреда. Я пока так мало знаю о химических процессах, происходящих в живых организмах на Месклине, что и гадать не берусь, какие это может иметь для тебя последствия. Вот почему мне нужны образцы животной ткани.
В сетчатой сумке поверх скафандра у Лэкленда имелся целый набор инструментов, а пока он рылся в этой сумке своими пневматическими бронированными перчатками, Барленнан принялся снимать пробу. Ловко действуя четырьмя парами клешней, он вырезал кусок шкуры с подкожной тканью и отправил себе в рот; некоторое время он задумчиво жевал.
— Совсем неплохо, — произнес он наконец. — Если тебе для твоих опытов не нужна вся туша целиком, я, пожалуй, вызову свои охотничьи отряды. Ручаюсь, что им удастся добраться сюда до того, как снова разразится буря, а мяса здесь больше, чем они смогут промыслить каким-либо иным путем.
— Хорошо придумано, — пробормотал Лэкленд. Он слушал своего спутника вполуха: все его внимание было сосредоточено на скальпеле, который он пытался вогнать в тело чудовища. Его не отвлекло даже предположение, что для лабораторного анализа может понадобиться вся эта гигантская туша целиком (месклинит не был лишен чувства юмора).
Он, конечно, знал, что животная ткань на этой планете должна быть чрезвычайно прочной. Даже такие малыши, как Барленнан и его сородичи, были бы неминуемо раздавлены в лепешку гравитацией в полярных районах Месклина, если бы их плоть имела земную консистенцию. Он ожидал, что проткнуть шкуру чудовища будет не так просто, но инстинктивно полагал, что после этого все пойдет как по маслу. Сейчас он понял, что ошибался: мясо под шкурой оказалось твердым, как доска. Скальпель был изготовлен из сверхпрочного сплава; затупить его с помощью мускульной силы было бы почти невозможно; но ему так и не удалось вогнать инструмент в эту массу, и он вынужден был ограничиться соскабливанием. В результате он добыл несколько лоскуточков, которые и запечатал в пробирку.
— А местечек помягче здесь не найдется? — обратился он затем к месклиниту, с интересом наблюдавшему за ним. — Ведь чтобы получить из этой туши кусок, который ублажил бы наших ребят на Турее, мне придется пустить в ход машинное оборудование…
— Некоторые участки внутри пасти могут оказаться более податливыми, — ответил Барленнан. — Но не проще ли поручить это дело мне? Я вырежу сколько угодно кусков, только укажи, какие тебе нужны размеры и части. Или ваши научные процедуры предусматривают, чтобы образцы вырезались непременно металлическими инструментами?
— Насколько мне известно, нет… Большое спасибо; а если биологам это не понравится, пускай сами спускаются сюда и режут в свое удовольствие, — сказал Лэкленд. — Действуй, Барл. Для начала примем твое предложение и возьмем что-нибудь из пасти; я не уверен, что здесь мне удалось пробиться сквозь шкуру. — Он с трудом обогнул голову гиганта и остановился перед тем местом, где изуродованные силой тяжести губы обнажали зубы, десны и что-то похожее на язык. — Добудь мне кусочки, чтобы они поместились в этих вот сосудах, не сворачиваясь…
Землянин снова попробовал пустить в ход скальпель — язык оказался несколько более податливым, нежели то место, над которым он трудился в первый раз; а Барленнан послушно принялся выстригать ломтики требуемого размера. Время от времени то один, то другой кусочек он отправлял в рот — он не ощущал голода, но перед ним было свежее мясо, — однако, несмотря на некоторую убыль, пробирки были вскоре заполнены.
Упаковав последнюю пробирку, Лэкленд выпрямился и бросил алчный взгляд на колонноподобные зубы.
— Хорошо бы заполучить один, но здесь уж без динамита не обойтись, — проговорил он с некоторой грустью.
— А что это такое? — спросил Барленнан.
— Взрывчатка… вещество, которое почти мгновенно превращается в газ, производя при этом грохот и сотрясение. Мы пускаем в ход такие материалы, когда нам нужно что-нибудь рыть, разрушить ненужное здание или мешающую нам гору…
Справа от них, за мысом, замыкавшим бухту, было море, которое простиралось до самого горизонта. Позади был такой же берег, как и в окрестностях корабля — отлогая полоса песка, испещренная столь характерными для Месклина черными растениями с тросоподобными ветвями. Но впереди растительность исчезала начисто. Берег там был еще более отлогим, а полоса песка, насколько хватало глаз, становилась чем дальше, тем шире. И хотя здесь не удерживались даже растения с глубокими корнями, она не была совершенно пустынной: там и сям на изрытой волнами поверхности виднелись темные неподвижные груды — образцы морской флоры и фауны, выброшенные бурей на сушу.
Здесь были и громадные массы спутанных водорослей, — если только можно называть их водорослями, не слишком напрягая воображение, — и тела морских тварей, причем некоторые из них были еще громаднее. Лэкленд был поражен не величиной этих чудищ, так как они обитали в жидкости, а расстояниями, на которые зашвырнули их волны. Одна чудовищная туша была распростерта в полумиле от береговой линии; и только тут землянин начал осознавать, что могут натворить на Месклине ветры даже при здешнем тяготении, если им дать разбег в шестьдесят миль открытого моря. Интересно было бы взглянуть, как сейчас выглядит мыс, не защищенный внешним полуостровом, но для этого пришлось бы проехать добрую сотню миль.
— Что было бы с твоим кораблем, если бы на него обрушились такие же волны, как здесь, Барленнан?
— Это зависит от вида волны и от того, где находишься. В открытом море мы бы плыли, как ни в чем не бывало; ну а на берегу от «Бри», наверное, ничего бы не осталось. Я понятия не имел, какой высоты могут достигать волны здесь, у Края Света… Впрочем, если подумать, даже самые огромные, может быть, не причинили бы особого вреда из-за малой силы тяжести.
— Боюсь, главное здесь не сила тяжести; и, вероятно, твое первое предположение самое правильное.
— Я примерно так и рассчитывал, когда искал укрытия на зиму за этим мысом. Правда, я не имел представления об истинной величине здешних волн. Неудивительно, что в этих широтах пропало без следа столько исследователей…
— И ведь это далеко не самое худшее место. Насколько я припоминаю фотографии, оно еще защищено вторым мысом, довольно гористым.
— Второй мыс? Ничего о нем не знаю. Ты хочешь сказать, что море за этой косой — просто еще один залив?
— Совершенно верно. Просто я забыл, что вы обычно плаваете, не упуская берега из виду. Вы вышли к своей нынешней стоянке с запада, не так ли?
— Да. Здешние моря почти не исследованы. Эта береговая линия тянется на запад примерно на три тысячи миль, как тебе, конечно, известно, — теперь-то я начинаю понимать, что значит видеть вещи сверху! — а затем постепенно сворачивает к югу. Она довольно изрезана; в одном месте пару тысяч миль приходится плыть обратно на восток, но расстояние по прямой до моего родного порта составляет шестнадцать тысяч миль… а если плыть вдоль берега, получится, конечно, гораздо дальше. А оттуда до моего дома тысяча двести миль открытым морем прямо на запад. Тамошние моря нам прекрасно знакомы, и любой моряк может ходить по ним вдоль и поперек без особого риска.
Пока они так беседовали, танк повернулся кормой к морю и приблизился к чудовищной туше, выброшенной на берег недавней бурей. Лэкленду хотелось рассмотреть ее как следует, поскольку до сих пор он, в сущности, ни разу не сталкивался с представителями фауны Месклина. Хотелось этого и Барленнану. Он повидал на своем веку много всяких морских чудовищ, но такого не видывал.
Форма чудовища не произвела особого впечатления ни на человека, ни на месклинита. Оно напоминало не то исхудавшего кита, не то сильно раскормленного морского змея. Землянин вспомнил о зоиглодонах, обитавших в морях его родной планеты тридцать миллионов лет назад. Но ни одно из когда-либо живших на Земле существ, которые превратились в окаменелости на потребу палеонтологам, по своим размерам не шло ни в какое сравнение с этой тварью. На добрых шестьсот футов растянулась она на песчаном грунте; при жизни это тело было, вероятно, цилиндрической формы и имело более восьмидесяти футов в диаметре. Теперь же, вне жидкой среды, в которой оно обитало, оно напоминало восковую модель, слишком долго пролежавшую под горячими лучами солнца. Даже если предположить, что плотность тела у этого чудовища примерно вдвое меньше, чем у земных животных, вес его, должно быть, был огромен, и Лэкленд содрогнулся, прикинув этот вес; а если еще учесть и тройную, по сравнению с земной, силу тяжести?
— Что же вы делаете, если встречаете такого гиганта в открытом море? — спросил Лэкленд.
— Понятия не имею, — сухо отозвался Барленнан. — Мне приходилось видеть подобных животных, но очень редко. Обыкновенно они держатся на больших глубинах в постоянных морях; на поверхности я видел такое животное только один раз, да еще раза три-четыре — на берегу, как вот это. Не знаю, чем они питаются, но, скорее всего, они находят пишу у себя на большой глубине. И я никогда не слыхивал, чтобы они нападали на корабли.
— Наверное, и не услышишь, — заметил Лэкленд. — Не могу себе представить, чтобы после такого происшествия оставались свидетели. Если эта тварь питается на манер некоторых наших китов, она может проглотить твой корабль и не заметить этого. Давай поглядим на ее пасть…
Он вновь включил двигатель и повел танк к тому концу гигантской туши, где, по его предположению, должна была находиться голова.
Да, у животного была пасть и нечто вроде черепа, но череп был совершенно раздавлен под собственной тяжестью. Впрочем, уцелело достаточно, чтобы опровергнуть догадку Лэкленда насчет способа питания животного; с такими зубами оно могло быть только плотоядным. Вначале землянин даже не понял, что это зубы; он докопался до истины, только рассудив, что ребрам в пасти не место.
— Тебе ничего не угрожало, Барл, — произнес он наконец. — Это животное и не подумало бы напасть на тебя. При его аппетитах ради ваших кораблей и трудиться не стоит… Оно обращает внимание только на объекты, в сто раз крупнее твоего «Бри».
— В глубинах морей, должно быть, плавает очень много мяса, — задумчиво отозвался месклинит. — Только вот толку от этого нет никакого.
— И то правда. Кстати, что ты имел в виду, когда упомянул о постоянных морях? Какие же у вас есть еще?
— Я говорил об областях, которые остаются под океаном перед самым началом зимних бурь, — последовал ответ. — Уровень океана выше всего ранней весной, в конце периода бурь, которые заполняют океанские впадины в течение зимы. Все остальное время океан отступает. Здесь, у Края Света, где берега такие крутые, это не имеет большого значения; но там, где нормальная сила тяжести, береговая линия между весной и осенью сдвигается на расстояния от двухсот до двух тысяч миль…
Лэкленд тихонько присвистнул.
— Вот, значит, как это получается, — проговорил он себе под нос. — Выходит, в течение четырех земных лет ваши океаны испаряются и хлопья метана оседают на северной полярной шапке, а затем в период между весной и летом в северном полушарии, то есть всего за пять месяцев или около того, весь этот метан возвращается с севера обратно на юг. Понятно. Теперь ваши бури меня больше не удивляют. — Он вернулся к более насущным делам: — Барл, я сейчас выйду из этого сундука. Мы уже давно стремимся раздобыть образцы животной ткани местных организмов — с тех пор как узнали, что на Месклине существует своя фауна; не брать же было срез с твоего тела… Скажи, мясо этой твари сильно изменилось, с тех пор как она издохла? Уж кто-кто, а ты должен знать такие вещи.
— Для нас оно должно быть все еще съедобно, а тебе, насколько я понял, не переварить его и в свежем виде. Обычно мясо становится ядовитым через несколько сотен дней, если не провялить его или не предохранить от порчи каким-нибудь другим способом. В течение этого времени вкус его постепенно меняется. Если хочешь, я вырежу ломтик и попробую…
Барленнан не стал дожидаться ответа. Он даже не огляделся украдкой и не убедился, что поблизости нет никого из его команды. Он просто ринулся с крыши танка на громадную тушу. Он не рассчитал усилий и перелетел через нее, и на миг ощутил приступ отчаянного страха, но к тому моменту, когда коснулся грунта, полностью овладел собой. Он прыгнул назад, на этот раз более точно, и подождал, пока Лэкленд откроет дверцу и выберется из машины. Танк не был оборудован тамбуром; землянин оставался в скафандре; он просто замкнул на себе шлем и впустил в кабину месклинский «воздух». За ним наружу выпорхнул разреженный рой белых кристалликов — лед и углекислота, вымороженные из воздуха, мгновенно охладившегося до температуры Месклина. Барленнан был лишен обоняния, но при слабом токе кислорода ощутил резкое жжение в дыхательных порах и отпрянул назад. Лэкленд сразу понял, в чем дело, и рассыпался в извинениях за то, что не предупредил месклинита.
— Ничего, — отозвался капитан, — мне самому следовало быть осторожным… Ведь мне уже однажды досталось, когда ты выходил из своего Холма. И кроме того, ты частенько рассказывал, чем твой кислород отличается от нашего водорода… Помнишь, когда я учился твоему языку?
— Все это правда, и все же от того, кто еще не освоился с мыслью о различных мирах с различными атмосферами, нельзя ожидать, чтобы он держал в памяти эти обстоятельства. Я сам во всем виноват. Впрочем, мне кажется, кислород не причинил тебе особого вреда. Я пока так мало знаю о химических процессах, происходящих в живых организмах на Месклине, что и гадать не берусь, какие это может иметь для тебя последствия. Вот почему мне нужны образцы животной ткани.
В сетчатой сумке поверх скафандра у Лэкленда имелся целый набор инструментов, а пока он рылся в этой сумке своими пневматическими бронированными перчатками, Барленнан принялся снимать пробу. Ловко действуя четырьмя парами клешней, он вырезал кусок шкуры с подкожной тканью и отправил себе в рот; некоторое время он задумчиво жевал.
— Совсем неплохо, — произнес он наконец. — Если тебе для твоих опытов не нужна вся туша целиком, я, пожалуй, вызову свои охотничьи отряды. Ручаюсь, что им удастся добраться сюда до того, как снова разразится буря, а мяса здесь больше, чем они смогут промыслить каким-либо иным путем.
— Хорошо придумано, — пробормотал Лэкленд. Он слушал своего спутника вполуха: все его внимание было сосредоточено на скальпеле, который он пытался вогнать в тело чудовища. Его не отвлекло даже предположение, что для лабораторного анализа может понадобиться вся эта гигантская туша целиком (месклинит не был лишен чувства юмора).
Он, конечно, знал, что животная ткань на этой планете должна быть чрезвычайно прочной. Даже такие малыши, как Барленнан и его сородичи, были бы неминуемо раздавлены в лепешку гравитацией в полярных районах Месклина, если бы их плоть имела земную консистенцию. Он ожидал, что проткнуть шкуру чудовища будет не так просто, но инстинктивно полагал, что после этого все пойдет как по маслу. Сейчас он понял, что ошибался: мясо под шкурой оказалось твердым, как доска. Скальпель был изготовлен из сверхпрочного сплава; затупить его с помощью мускульной силы было бы почти невозможно; но ему так и не удалось вогнать инструмент в эту массу, и он вынужден был ограничиться соскабливанием. В результате он добыл несколько лоскуточков, которые и запечатал в пробирку.
— А местечек помягче здесь не найдется? — обратился он затем к месклиниту, с интересом наблюдавшему за ним. — Ведь чтобы получить из этой туши кусок, который ублажил бы наших ребят на Турее, мне придется пустить в ход машинное оборудование…
— Некоторые участки внутри пасти могут оказаться более податливыми, — ответил Барленнан. — Но не проще ли поручить это дело мне? Я вырежу сколько угодно кусков, только укажи, какие тебе нужны размеры и части. Или ваши научные процедуры предусматривают, чтобы образцы вырезались непременно металлическими инструментами?
— Насколько мне известно, нет… Большое спасибо; а если биологам это не понравится, пускай сами спускаются сюда и режут в свое удовольствие, — сказал Лэкленд. — Действуй, Барл. Для начала примем твое предложение и возьмем что-нибудь из пасти; я не уверен, что здесь мне удалось пробиться сквозь шкуру. — Он с трудом обогнул голову гиганта и остановился перед тем местом, где изуродованные силой тяжести губы обнажали зубы, десны и что-то похожее на язык. — Добудь мне кусочки, чтобы они поместились в этих вот сосудах, не сворачиваясь…
Землянин снова попробовал пустить в ход скальпель — язык оказался несколько более податливым, нежели то место, над которым он трудился в первый раз; а Барленнан послушно принялся выстригать ломтики требуемого размера. Время от времени то один, то другой кусочек он отправлял в рот — он не ощущал голода, но перед ним было свежее мясо, — однако, несмотря на некоторую убыль, пробирки были вскоре заполнены.
Упаковав последнюю пробирку, Лэкленд выпрямился и бросил алчный взгляд на колонноподобные зубы.
— Хорошо бы заполучить один, но здесь уж без динамита не обойтись, — проговорил он с некоторой грустью.
— А что это такое? — спросил Барленнан.
— Взрывчатка… вещество, которое почти мгновенно превращается в газ, производя при этом грохот и сотрясение. Мы пускаем в ход такие материалы, когда нам нужно что-нибудь рыть, разрушить ненужное здание или мешающую нам гору…