Страница:
Климонтович Николай
И семь гномов
Николай Климонтович
... и семь гномов
Из книги "Далее везде"
Красавчик позвал Плешивого; Плешивый привел Крота; Крот свистнул Прусаку; Прусак пригласил Счастливчика; Счастливчик порекомендовал Придурка; Раввин напросился сам; всего семь гномов.
Однажды Красавчик позвал Плешивого в длинную коммунальную квартиру, в комнату с камином, облицованным старыми изразцами. На изразцах по белому полю вились синие цветы. Правда, потом Плешивый иначе излагал всю историю. Он вспоминал, будто Красавчик приехал к нему в Сочи, где Плешивый отдыхал со своей белоснежкой, арендовав какую-то лачугу. Будто бы лил дождь. Спустя годы Плешивый писал: "Со страху сами знаете перед кем мы переговаривались на пустынном пляже тут же сжигаемыми записками". Здесь, просим прощения за это слово, контаминация: испуг был не столь силен, записки пошли в ход позже. Да и был ли пляж, коли лил дождь? Впрочем, общие очертания Плана действительно нарисовались тем сентябрем.
Плешивый привел Крота; они принесли много водки. Топили камин, который не дымил; от него лишь потягивало запахом тлеющей сырой древесины. Прикинув и подсчитав, сговорились, что нас будет семеро.
В этой самой комнате в длинной коммунальной квартире Красавчик временно проживал у Красивой Дамы, которую узнавали на улицах. Дама работала на телевидении, где зачитывала новости, поэтому на улицах ее узнавали. Зачастую продавщицы гастронома продавали ей без очереди дефицитные продукты. А в цветочной лавке отпускали цветы с заднего хода, красивые цветы, которые Красивая Дама очень любила. Она так любила цветы, что в отсутствие живых любовалась каминными изразцами, синими холодными разводами, напоминавшими ледяной узор на морозных стеклах.
В те времена, как и во все последующие, телевизионных новостей было немного, и Красивой Даме что ни день приходилось зачитывать одни и те же. Впрочем, старые новости почти всегда лучше новых новостей. Почти всегда.
Камин Красивая Дама и временный Красавчик топили тонкими досками от разбитых ящиков из-под продуктов; продукты изредка подвозили в соседний магазин и давали Даме без очереди. А ящики грузчики выбрасывали в грязный двор.
В других комнатах длинной квартиры каминов не было. Это была старая квартира в старинном доме, и в ней когда-то жила одна-единственная семья состоятельных людей. Состоятельная семья занимала всю квартиру: у них была гостиная с эркером, в ней нынче жила чета дворников-удмуртов, детские, где тоже жили теперь случайные заволжские люди, и спальная комната, которую занимал холостяк-журналист партийной газеты; по субботам он выпивал много водки и, пока здесь не поселился Красавчик, раз в неделю по воскресеньям предлагал Красивой Даме выйти за него замуж.
Комната с камином, где жила Дама, у которой теперь жил Красавчик, некогда служила кабинетом состоятельному хозяину; тот курил трубку, прислуга разводила в камине огонь; тогда топили не досками от ящиков из-под продуктов, а сосновыми поленьями, ровными блестящими от смолы брусочками, которые прислуга покупала неподалеку, на Сухаревке. И состоятельного хозяина, сидевшего в вольтеровском кресле с шотландским пледом на коленях, звуки потрескивавших в камине сосновых дров заставляли благородно мыслить о том, как бы ловчее разрушить собственный комфорт. В те годы в России было немало людей, недовольных своим положением состоятельных, и, поскольку это были люди в большинстве умные и образованные, им впоследствии удалось достичь своих целей. Квартиры у них отобрали, но они не жаловались; ведь теперь им больше не приходилось мучиться чувством вины перед другими, менее состоятельными и хуже образованными людьми. А в их гостиных с эркерами стала жить прислуга, потомки той самой, что некогда разводила огонь в камине, облицованном красивыми изразцами с синими разводами на белом фоне.
Красавчик, Плешивый и Крот пили водку; Красавчик гордился перед приятелями, что живет в комнате с камином у Красивой Дамы, которую узнают на улицах; и тем, что телевизионная Дама подает к водке закуску как простая милая хозяйка. Дама время от времени покидала комнату и уходила в самый конец длинной коммунальной квартиры. Там на кухне была газовая плита; на плите стояла кастрюля. Дама пробовала вилкой, сварилась ли в кастрюле картошка: корнеплоды, три килограмма, она принесла домой в большом бумажном пакете накануне вечером, прочитав с экрана телевизора очередные старые новости; картошку ей дали с черного хода гастронома, во дворе которого в тот вечер горел большой красивый огонь. В лавке цветов не было. Дама почистила картошку еще утром, потому что ее Красавчик сказал, что после обеда зайдет Плешивый. И подновила лак на ногтях.
Здесь к месту сказать, что Красивая Дама не всегда жила с камином и читала новости на телевидении; когда-то она служила просто красивой продавщицей филателистического магазина. Там в магазине ее увидел инженер-филателист и полюбил за красоту. Он привел ее в длинную квартиру, в комнату с камином, но вскоре умер от сердечного приступа. Не потому, конечно, что некогда вся длинная квартира принадлежала состоятельным предкам инженера-филателиста; просто умер, поскольку у него была сердечная недостаточность. Но ко времени его женитьбы на красивой продавщице заморских и отечественных марок все его предки тоже умерли по разнообразным причинам; быть может, филателист устал продолжать жить с чувством вины перед родственниками за собственное долгое жительство, и его сердце остановилось. Ведь все его родственники в определенном смысле тоже умерли от чувства вины, пусть и по причинам разнообразным, и это чувство было у инженера наследственным. Но, еще не умерев, он успел свою жену пристроить в дамы на телевидение, где у него были связи и куда Дама прошла по конкурсу, потому что была красивой и умела отчетливо произносить разные слова, чему научилась за многие годы, разговаривая с филателистами из-за прилавка своего магазина. И Дама на время досталась Красавчику, потому что стала одинокой вдовой и всегда любила талантливых ничего-себе молодых людей и чтобы они не собирали марки. Красавчик некогда собирал марки, но недолго, лет до девяти, а, значит, это было достаточно давно и успело забыться.
Обычно Красавчик выходил за досками вечером после наступления темноты: он называл это отправиться за валежником. Он прихватывал маленький острый металлический топорик - разбивать ящики, разрубать опутывавшие доски жестяные ленты,- и пробирался во двор гастронома, заваленный порожней деревянной тарой, таясь. Время от времени грузчики из магазина сжигали ящики в этом же дворе, чтобы получился большой костер. Но Красавчику все равно надобно было умыкать тару крадучись: злые грузчики побили бы его, когда б увидели, что у них крадут дрова, из которых можно развести большой и красивый огонь, те самые дрова, что Красавчик называл валежником.
У нас ведь никогда не бывает ничего лишнего; даже если это ровным счетом никому не нужно, что-нибудь кому-нибудь да сгодится. А зачастую и не один раз.
Когда Красивой Дамы не бывало дома, Красавчик включал телевизор в ожидании новостей, которые его Дама в который раз сообщит ему с телеэкрана, пристально и нежно глядя прямо на него своими бледно-голубыми, слегка навыкате, круглыми глазами. Иногда они договаривались, что Дама чуть кашлянет в условленном месте, между вестями с полей и известиями о промышленном росте. Чем даст знать Красавчику, как сильно она о нем помнит.
Ожидая покашливания Дамы, Красавчик устраивался на ее диване с книгой "Встречи с Мейерхольдом", заложенной на статье Сергея Юткевича, автора фильма "Ленин в Польше", о докторе Дапертутто. Красавчик собирался написать комедию о своей предыдущей любимой, которая его бросила и уехала за границу с мужем сами знаете откуда; комедию в стихах в духе Гоцци и в манере дель-арте; но он не совсем знал, ни что такое комедия, ни что такое дель-арте; теперь ему приходилось самообразовываться, хоть название было уже готово. Комедия должна была называться "Страсть к семи мандаринам", ведь речь шла о неверной и обильнолюбивой женщине, приносящей возлюбленному кислую горечь и едкую сладость. Или лимонам, или грейпфрутам, или просто - к семи цитрусовым, но это еще не было решено окончательно; название, ясное дело, до начала работы оставалось рабочим.
Собственно, на почве поэзии Красавчик некогда и подружился с Плешивым и с Кротом; а потом с Прусаком; и со Счастливчиком; и с Придурком; и с Раввином; всего семь гномов... И если б не эта их общая страсть к Мёду Поэзии, то ничего бы и не случилось. Жили бы как жили, и все остались бы целы. И любили бы своих белоснежек: каждый свою, а не одну на всех, как потом вышло.
Едва картошка сварилась, Дама принесла в комнату кастрюлю, закутанную в полотенце; она переложила картошку в миску и поставила посреди стола; от картошки шел пар и запах постного масла; Крот как старший разлил по рюмкам водку, которой было много, и сказал, что подумал и выведет Прусака. То есть приведет, Крот подчас путал слова. Приведет, хоть и не любит стихи, которые сочиняет Прусак. Точнее, не понимает их. Сам Крот писал длинные хитросплетенные поэмы, как новый Ариосто, но Прусак считал их старомодными, так что непонимание песен друг друга было у них взаимным. Впрочем, все это выяснилось позже.
В тот вечер они втроем обильно напились водки и были счастливы. Точнее сказать, они были довольны, что все удалось обсудить и обладить. И обо всем договориться. Ибо дело, которое они затеяли, было весьма опасным по тем временам, и приходилось соблюдать осторожность. Но и счастливы были, конечно, как бывают счастливы три симпатичных друг другу русских гнома, когда им удается сообща славно напиться. Даже если толком договориться ни о чем не удалось. Ведь чаще всего симпатичным друг другу людям договариваться совершенно не о чем.
Когда Плешивый и Крот ушли, Красивая Дама уложила Красавчика на диван, подвинув Юткевича. Она гордилась тем, что знает много штук, приятных талантливым молодым людям ничего-себе; Дама полагала, что тех женщин-женщин, которые хорошо-хорошо умеют делать такие штуки, талантливые ничего-себе мужчины не бросают никогда-никогда. Даже если мужчины еще молоды. Это ее убеждение выдавало тот факт, что, подобно многим красивым дамам, она была далека от Правды жизни; но близка ее Поэзии. Пусть Дама никогда-никогда и не читала первый из трех томов воспоминаний иностранного почетного члена Петербургской академии наук Гёте Иоганна Вольфганга.
Но она знала это имя, потому что любила отгадывать кроссворды, и даже имела отдельную подсобную тетрадочку с наиболее часто встречающимися пересекающимися словами. В тетрадочке значилось и это самое гёте на букву Г...
Пока Красивая Дама проделывала с Красавчиком, глядя чуть голубыми навыкате глазами, всё необходимое для поддержания прочности их союза, Плешивый и Крот добрались до ближайшей станции метро, и Плешивый сказал:
- Ты бы позвонил Прусаку.
На что Крот ответил в том духе, что позвонит, когда доберется до мастерской. При этом он не пояснил, до которой мастерской намеревается добраться: у него была белоснежка - жена Скульпторша и возлюбленная белоснежка Живописец, и каждая имела по собственной мастерской. Но, поскольку у Скульпторши телефона в мастерской не было, Плешивый сообразил, что Крот направляется к Живописцу, поскреб плешь, потеребил бороду и сказал:
- Ну-ну.
Они распрощались, каждый ни о чем не забыв и думая каждый о своем.
Да и Красавчик, пока его Дама проделывала то, к чему уж его приучила, думал неотступно о Плане.
Странно, не правда ли, что подчас суетные, в сущности, в сравнении с жизнью леса и неба планы волнуют совершеннолетних гномов мужского пола много больше, чем рябь на воде, или стрекот кузнечиков в поле, или языки пламени в камине, которые непредсказуемы, как судьба. Или облака.
И Плешивый отправился в одну из своих командировок.
Дело в том, что, будучи инженером по образованию, в свободное от сочинения своих виртуозных песен время он подвизался на весьма странном поприще. А именно - разъезжал по весям верхнего мира и заключал с директорами различных предприятий и фабрик договоры на приобретение картин и скульптур всяческих загорелых скульпторов и художников. В порядке выполнения планов, спущенных предприятиям по наглядной агитации и пропаганде. То есть распространял в трудовом народе изваяния Вождя и изображения вождей, что, конечно, несколько не вязалось с его подпольной жизнью и рудной природой. Но угрызений совести он не испытывал. Все мы жили тогда как бы на двух этажах, а какое-никакое пропитание необходимо и самому непритязательному
гному.
Весьма скоро по возвращении Плешивого из его экспедиции, как и обещал Крот, Красавчик, Плешивый, Крот и Прусак встретились в мастерской Скульпторши, именно потому, что там не было телефона; в те времена всякий ребенок знал, что в квартире, где есть телефон, прежде чем приступить к непринужденной беседе, аппарат следует обезвредить; многие для этой цели просто снимали трубку, но это было наивно; ушлые переговорщики поступали иначе, а именно проворачивали диск аппарата и прищемляли его спичкой. Но самые осторожные вообще отказывались разговаривать в помещении, только на свежем воздухе; если же на свежий воздух было никак не попасть, писали на бумажке, обмениваясь с собеседниками лаконичными записками, которые позже следовало съесть или сжечь,- и именно эту-то традицию вспоминал спустя годы Плешивый в своем автобиографическом сочинении. Якобы и на пляже они с Красавчиком переговаривались подобным способом. Нет, память подводит Плешивого, эту традицию завел Раввин, но Раввин появился позже, его тогда еще не было среди нас.
Красавчик, Плешивый, Крот и Прусак сидели в мастерской Скульпторши. Ну вы бывали в мастерских скульпторов: гипс, обломки арматуры, пыль по углам, полутьма, пустые бутылки по полу, какая-нибудь лежаночка, а сбоку здоровенный стол, на котором какие-то эскизы небрежными стопками вперемежку с немытыми стаканами. В мастерской не было телефона, говорили, как на свежем воздухе, и пили водку. Закусывали остывшими чебуреками, на которых белой пленкой застыли прогорклое масло и бараний жир. Чебуреки продавали рядом, на Сретенке, в двух кварталах от того дома, где Красавчик временно проживал у Красивой Дамы. В те годы, как ни странно, чебуреками, приобретенными в пунктах общественного питания, никак невозможно было отравиться. Особенно если запивать их обильно водкой.
Рядом с чебуречной была и церковь. Не зная ее названия, Плешивый украдкой перекрещивался на купола, коли шел есть чебуреки в мастерскую белоснежки Крота. Украдкой потому, что на улице был еще тот режим, который не крестился. А уж при том, который принялся креститься на фонарные столбы, никакой План уж не имел бы смысла.
Чистая наивность была свойственна гномам тогда. Кто ж не знает, что в мастерских скульпторов - крестись не крестись - обычно очень мало свежего воздуха. И разговаривать там, полагая, что ты находишься на свежем воздухе, было верхом прекраснодушия. Но гномы были поэты, а где виданы осторожные и предусмотрительные поэты? Хоть и вовсе нельзя сказать, что судьба наша была предрешена этим околопоэтическим обстоятельством, вовсе нет.
Впрочем, Прусак не пил водку. Он ходил гоголем, штаны заправлены в сапоги, ношеный свитерок, лысинка, очки то и дело ползут по носу. Водки он совсем не пил, то есть ни грамма. Чувствуя, что это вызывает недопонимание его новых друзей, более того, видя, что это их не на шутку интригует, Прусак объяснил, что иногда любит выпить бутылку пива. А водки ему пить никак нельзя из медицинских противопоказаний, поскольку в детстве он сильно хворал. И он спел такой стих:
Вот водочки совсем не пью,
И Пушкин тоже водки нЕ пил,
И Лермонтов один шато-лафит,
И Блок в бокале золотой аи,
Закусывая черной розой,
А вот поди ж как любит НАС народ.
Прусаку Красавчик показался эдаким суперменом. Красавчик носил тогда немыслимый какой-то костюм со шнуровкой, сшитый, похоже, из тонкой мешковины,костюм ему прислала из далекой страны, куда она отбыла с мужем, изменщица возлюбленная. Вместе с бутылкой шотландского виски - в порядке компенсации, так надо понимать. Еще Красавчик носил залихватскую клетчатую кепку, которую не снимал и в гостях. И все это: и свитерок, и очки Прусака, и кепку Красавчика, и лысину Плешивого, и тонкое породистое лицо Крота, и густую черную бороду Раввина, и иконописный лик Счастливчика, и задвинутую назад нижнюю часть лица Придурка,- можно увидеть сегодня на двадцатилетней давности черно-белой фотографии, сделанной тогда, когда вся команда собралась, но даже Альбом еще не был готов. Пятеро гномов смотрят гоголем, но грусть на лице Крота и грусть на лице Счастливчика. Будто они уже все предчувствовали. Эту фотографию сделал один известный в те годы фотограф, но когда события стали разворачиваться так, как они стали разворачиваться, он насмерть перепугался и уничтожил негативы. Зря, сегодня они дорого бы стоили. Так что фотографию эту можно увидеть нынче лишь в смутном фотографическом исполнении в забугорном издании Альбома, которое состоялось-таки. Но это будет много позже.
Итак, Прусаку Красавчик с первого взгляда показался суперменом и весельчаком, что называется, там на свету,- рубахой-парнем. Такой мужественный-безрефлексии, какие ж стихи он может писать? В свою очередь, Красавчик видел Прусака лишь однажды на чтениях, сидя в публике. Он не понимал прелести стихов Прусака, удивляясь аплодисментам зала. Ему представлялось, что Прусак лишь более или менее артистично кривляется и острит. Все дело было в том, что в детстве бабушка Красавчика читала ему вслух "Руслана и Людмилу", и "Мцыри", и "Соловьиный сад"; а про Белоснежку говорила, что у той ангельский голосок, всегда чистый передник и она ждет не дождется принца, который должен прибыть с минуты на минуту и взять ее в жены. И что этим принцем он, ее внук, и станет. Красавчик так и пошел по жизни, полагая какой-нибудь трехдольный амфибрахий с однодольной анакрузой не просто таким сговором между веселыми и свободными людьми, какими они, по слухам, были некогда под небом солнечной Эллады, пусть, мол, вольные граждане, эпикруза сегодня будет двухдольной, но обязательным условием дыхания чистой Поэзии; а правильное краесогласие непременным признаком хорошего стиха. Красавчик, что поделать, был слаб в модальной логике, нелюбознателен, ему было и того довольно, что он некогда узнал от бабушки. И ведать не ведал, что такое эпистемический парадокс.
Когда чуть выпили водки и посвятили Прусака в План, тот как-то задумчиво обрадовался, если такое возможно. И почесал в бороде. Друзья ждали, еще разлив, чтоб скоротать паузу. И вот что сказал Прусак:
- Ведь все мы в некотором смысле существа хтонические.
И потом:
- И, так сказать, никогда не видели яркого света.
И еще:
- Поэтому Наш План, мне представляется, вполне соответствует вышесказанному...
И даже если бы он не говорил ничего больше, и так было бы ясно, что он согласен. Ведь он произнес слова Наш План.
Едва решили, что Прусак приведет Счастливчика, итого уже пять человек, как в мастерскую явилась хозяйка-Скульпторша, белоснежка Крота, а с нею еще три-четыре неизвестных человека. По их загару сразу было видно, что все они оттуда, с яркого света, и уже одно это никак не могло понравиться гномам. Неизвестные дышали здоровьем и были без бород, при этом очень большие, и один такой большой, что друзья его так и называли - Слон. Плешивый, который был самым осторожным, засобирался вон, подтолкнув под столом Красавчика. С сожалением Красавчик тоже поднялся, хоть и оставалось еще много водки и несколько чебуреков, правда, остывших. Но вовремя сообразил, что как раз напротив красивого дома его Красивой Дамы, у которой он временно проживал, есть красивая стеклянная рюмочная, где стаканчик водки стоит вовсе не дорого, а к нему подают бутерброд с селедкой. Он хотел было откланяться, но его задержала довольно забавная сцена: Скульпторша и Прусак стояли друг перед другом в явном замешательстве.
- Ты как здесь? - произнесла Скульпторша, жена Крота, для которого эта сцена тоже была в диковинку.
- Я так,- находчиво ответил Прусак и пощипал застенчиво себя за бороду.
- А,- нашлась и она. И пояснила мужу: - Мы же в одной группе учились.
Прусак в свое время действительно учился вместе со Скульпторшей. Но та заделалась монументалисткой, а Прусак лепил игрушки, был специалистом по малой скульптуре. Как-то ему перепал заказ на изваяние Крокодила Гены для детского сада. Комиссия не приняла работу: кто-то из райкома заметил, что крокодилы не носят калоши. Прусак не стал возражать и калоши с крокодила снял. Потому что должен был зарабатывать на жизнь себе, своей белоснежке, преподавательнице иностранного языка, а также тогда еще маленькому Прусаку-младшему. Хоть и был он одним из нас, хранителем сокровищ, но в те годы разменивать их время еще не пришло...
И Прусак вежливо попрощался с бывшей сокурсницей, и она в ответ небрежно махнула ручкой.
На том все и кончилось, Плешивый с Красавчиком и Прусак с ними покинули мастерскую Скульпторши. А большие загорелые ребята со свежего воздуха и яркого света - помощники Скульпторши, как оказалось,- сели допивать оставшуюся водку в компании Крота...
Красавчик был давно знаком со Счастливчиком. Красавчик вообще был со многими знаком в подпольном мире, такой уж он был веселый и общительный. Правда, со Счастливчиком его ничего не связывало; кроме того, что Красавчику очень нравились стихи Счастливчика, хоть и написаны они были вольно; так ведь и Блок, автор поэмы "Соловьиный сад", которую некогда читала Красавчику его бабушка, писал: вот девушка, едва развившись... Верлибр, не иначе. Поэтому, когда была назначена встреча уже впятером, Красавчик приехал к Счастливчику в Кунцево загодя, и уже вдвоем они поджидали остальных гномов. Приехал не без задней мысли, обуянный нешуточными опасениями, что Счастливчик от затеи откажется.
Опасаться за сговорчивость Счастливчика были веские основания.
Ибо Счастливчик несколько последних месяцев разрабатывал совсем другой план - Жилищный. И уже все продумал. Его небольшая двухкомнатная квартира имела три окна, и все на одну сторону. В хорошую погоду, нежась на балконе в шезлонге под послеполуденным солнышком, медленно выплывавшим из-за угла, Счастливчик досадовал, что утреннее солнце ему приходится пропускать. Так уж смотрели его окна - на запад. У его же соседки по площадке, живущей за стеной, солнце глядело в окна как раз по утрам. Соседка была простая баба лет под сорок, какая-то диспетчерша, что ли, автобазы, одна воспитывала сына, которому уж стукнуло шестнадцать с половиной и, того гляди, его могли забрить в армию. Собственно, мечтания Счастливчика обращены были не только и не столько к утреннему светилу.
Счастливчик в глубоком и мучительном одиночестве изо дня в день складывал свои виртуозные песни, сидя в кресле и по-женски поджав ноги; он держал на коленях старую школьную чертежную доску, на которой устраивал свой блокнотик. Он писал бисером, буковка к буковке, и выходила томительная вязь, которую разгадать мог только он сам. Его одинокие занятия напоминали вышивание по канве. Кстати, одна из его песенок называлась "По канве Рустама". С этим самым Рустамом, гномом, теперь скандально известным и в забугорье - поговаривали, его ценил сам Феллини,- у Счастливчика были связаны какие-то мучительные воспоминания, и иначе как гад он его не поминал. А вот песенка, сложенная, видно, в их счастливый период, выжила, и сло'ва из нее уж было не выкинуть.
Счастливчик несколько раз уже приглашал юного соседа и его подружку к себе - как добрый дядюшка-сосед. Он внимательно приглядывался к мальцу, иногда, подавая рюмку или закуску, наклонялся поближе, чтоб вдохнуть запах юношеских подмышек. Девица его не интересовала. Разумеется, Счастливчик не мог не вспоминать аналог: некогда его предшественник в схожих поисках утоления запретной страсти женился на матери предмета, вызывавшей в нем лишь жгучее отвращение. Пол предмета, разумеется, не имеет никакого значения - важен сюжет. В ситуациях Счастливчика и Гумберта Гумберта была и еще одна рифма автомобильная. Ведь, повторим, соседка служила на автобазе, и шанс угодить как-нибудь под колеса у нее был еще выше, чем у мамаши Лолиты.
Так вот, если объединить квартиры - его и соседскую,- пробить стену, то солнцу будет некуда деваться, и оно послушно, идя по кругу, будет освещать обновленное жилище со всех сторон с утра до вечера. Короче, Счастливчик, как и положено сладкоголосому певцу, был немного фантазером. Иногда перед сном, уже закрыв глаза, он воображал, что сделал бы, коли был бы у него миллион. И ничего не мог придумать. Разве что подарить другим гномам много ярких подарков, а остальное раздать восхитительным юношам, блондинам, брюнетам и рыжим, от которых пахнет дворовым футболом, новенькими кирзовыми сапогами и пряниками на меду. Когда к нему заявился Красавчик, Счастливчик все еще мечтал о квартире с окнами на все стороны...
Красавчик, упреждая общий разговор, осторожно изложил Счастливчику суть дела. Он начал издалека, напирая на то, что вот, мол, как было бы хорошо спеть вместе на свежем воздухе, чтоб всех нас услышали загорелые простые люди. Нельзя же до смерти сидеть впотьмах, в спертости, духоте и безвестности. Нельзя же до бесконечности читать друг другу стихи в кромешной тьме пещеры, что дурно отражается на вдохновении. Все это Красавчик облек в форму жалобы, говорил как бы только о себе и собственных чувствах. Но он знал, как безмерно тщеславны все мы, гномы, и что каждый самый одинокий, самый смиренный гном втайне мечтает об известности, а может быть, даже и о славе. Тихой осенней славе, которая только и приличествует среднего возраста гному, посвятившему себя уютным кабинетным занятиям.
... и семь гномов
Из книги "Далее везде"
Красавчик позвал Плешивого; Плешивый привел Крота; Крот свистнул Прусаку; Прусак пригласил Счастливчика; Счастливчик порекомендовал Придурка; Раввин напросился сам; всего семь гномов.
Однажды Красавчик позвал Плешивого в длинную коммунальную квартиру, в комнату с камином, облицованным старыми изразцами. На изразцах по белому полю вились синие цветы. Правда, потом Плешивый иначе излагал всю историю. Он вспоминал, будто Красавчик приехал к нему в Сочи, где Плешивый отдыхал со своей белоснежкой, арендовав какую-то лачугу. Будто бы лил дождь. Спустя годы Плешивый писал: "Со страху сами знаете перед кем мы переговаривались на пустынном пляже тут же сжигаемыми записками". Здесь, просим прощения за это слово, контаминация: испуг был не столь силен, записки пошли в ход позже. Да и был ли пляж, коли лил дождь? Впрочем, общие очертания Плана действительно нарисовались тем сентябрем.
Плешивый привел Крота; они принесли много водки. Топили камин, который не дымил; от него лишь потягивало запахом тлеющей сырой древесины. Прикинув и подсчитав, сговорились, что нас будет семеро.
В этой самой комнате в длинной коммунальной квартире Красавчик временно проживал у Красивой Дамы, которую узнавали на улицах. Дама работала на телевидении, где зачитывала новости, поэтому на улицах ее узнавали. Зачастую продавщицы гастронома продавали ей без очереди дефицитные продукты. А в цветочной лавке отпускали цветы с заднего хода, красивые цветы, которые Красивая Дама очень любила. Она так любила цветы, что в отсутствие живых любовалась каминными изразцами, синими холодными разводами, напоминавшими ледяной узор на морозных стеклах.
В те времена, как и во все последующие, телевизионных новостей было немного, и Красивой Даме что ни день приходилось зачитывать одни и те же. Впрочем, старые новости почти всегда лучше новых новостей. Почти всегда.
Камин Красивая Дама и временный Красавчик топили тонкими досками от разбитых ящиков из-под продуктов; продукты изредка подвозили в соседний магазин и давали Даме без очереди. А ящики грузчики выбрасывали в грязный двор.
В других комнатах длинной квартиры каминов не было. Это была старая квартира в старинном доме, и в ней когда-то жила одна-единственная семья состоятельных людей. Состоятельная семья занимала всю квартиру: у них была гостиная с эркером, в ней нынче жила чета дворников-удмуртов, детские, где тоже жили теперь случайные заволжские люди, и спальная комната, которую занимал холостяк-журналист партийной газеты; по субботам он выпивал много водки и, пока здесь не поселился Красавчик, раз в неделю по воскресеньям предлагал Красивой Даме выйти за него замуж.
Комната с камином, где жила Дама, у которой теперь жил Красавчик, некогда служила кабинетом состоятельному хозяину; тот курил трубку, прислуга разводила в камине огонь; тогда топили не досками от ящиков из-под продуктов, а сосновыми поленьями, ровными блестящими от смолы брусочками, которые прислуга покупала неподалеку, на Сухаревке. И состоятельного хозяина, сидевшего в вольтеровском кресле с шотландским пледом на коленях, звуки потрескивавших в камине сосновых дров заставляли благородно мыслить о том, как бы ловчее разрушить собственный комфорт. В те годы в России было немало людей, недовольных своим положением состоятельных, и, поскольку это были люди в большинстве умные и образованные, им впоследствии удалось достичь своих целей. Квартиры у них отобрали, но они не жаловались; ведь теперь им больше не приходилось мучиться чувством вины перед другими, менее состоятельными и хуже образованными людьми. А в их гостиных с эркерами стала жить прислуга, потомки той самой, что некогда разводила огонь в камине, облицованном красивыми изразцами с синими разводами на белом фоне.
Красавчик, Плешивый и Крот пили водку; Красавчик гордился перед приятелями, что живет в комнате с камином у Красивой Дамы, которую узнают на улицах; и тем, что телевизионная Дама подает к водке закуску как простая милая хозяйка. Дама время от времени покидала комнату и уходила в самый конец длинной коммунальной квартиры. Там на кухне была газовая плита; на плите стояла кастрюля. Дама пробовала вилкой, сварилась ли в кастрюле картошка: корнеплоды, три килограмма, она принесла домой в большом бумажном пакете накануне вечером, прочитав с экрана телевизора очередные старые новости; картошку ей дали с черного хода гастронома, во дворе которого в тот вечер горел большой красивый огонь. В лавке цветов не было. Дама почистила картошку еще утром, потому что ее Красавчик сказал, что после обеда зайдет Плешивый. И подновила лак на ногтях.
Здесь к месту сказать, что Красивая Дама не всегда жила с камином и читала новости на телевидении; когда-то она служила просто красивой продавщицей филателистического магазина. Там в магазине ее увидел инженер-филателист и полюбил за красоту. Он привел ее в длинную квартиру, в комнату с камином, но вскоре умер от сердечного приступа. Не потому, конечно, что некогда вся длинная квартира принадлежала состоятельным предкам инженера-филателиста; просто умер, поскольку у него была сердечная недостаточность. Но ко времени его женитьбы на красивой продавщице заморских и отечественных марок все его предки тоже умерли по разнообразным причинам; быть может, филателист устал продолжать жить с чувством вины перед родственниками за собственное долгое жительство, и его сердце остановилось. Ведь все его родственники в определенном смысле тоже умерли от чувства вины, пусть и по причинам разнообразным, и это чувство было у инженера наследственным. Но, еще не умерев, он успел свою жену пристроить в дамы на телевидение, где у него были связи и куда Дама прошла по конкурсу, потому что была красивой и умела отчетливо произносить разные слова, чему научилась за многие годы, разговаривая с филателистами из-за прилавка своего магазина. И Дама на время досталась Красавчику, потому что стала одинокой вдовой и всегда любила талантливых ничего-себе молодых людей и чтобы они не собирали марки. Красавчик некогда собирал марки, но недолго, лет до девяти, а, значит, это было достаточно давно и успело забыться.
Обычно Красавчик выходил за досками вечером после наступления темноты: он называл это отправиться за валежником. Он прихватывал маленький острый металлический топорик - разбивать ящики, разрубать опутывавшие доски жестяные ленты,- и пробирался во двор гастронома, заваленный порожней деревянной тарой, таясь. Время от времени грузчики из магазина сжигали ящики в этом же дворе, чтобы получился большой костер. Но Красавчику все равно надобно было умыкать тару крадучись: злые грузчики побили бы его, когда б увидели, что у них крадут дрова, из которых можно развести большой и красивый огонь, те самые дрова, что Красавчик называл валежником.
У нас ведь никогда не бывает ничего лишнего; даже если это ровным счетом никому не нужно, что-нибудь кому-нибудь да сгодится. А зачастую и не один раз.
Когда Красивой Дамы не бывало дома, Красавчик включал телевизор в ожидании новостей, которые его Дама в который раз сообщит ему с телеэкрана, пристально и нежно глядя прямо на него своими бледно-голубыми, слегка навыкате, круглыми глазами. Иногда они договаривались, что Дама чуть кашлянет в условленном месте, между вестями с полей и известиями о промышленном росте. Чем даст знать Красавчику, как сильно она о нем помнит.
Ожидая покашливания Дамы, Красавчик устраивался на ее диване с книгой "Встречи с Мейерхольдом", заложенной на статье Сергея Юткевича, автора фильма "Ленин в Польше", о докторе Дапертутто. Красавчик собирался написать комедию о своей предыдущей любимой, которая его бросила и уехала за границу с мужем сами знаете откуда; комедию в стихах в духе Гоцци и в манере дель-арте; но он не совсем знал, ни что такое комедия, ни что такое дель-арте; теперь ему приходилось самообразовываться, хоть название было уже готово. Комедия должна была называться "Страсть к семи мандаринам", ведь речь шла о неверной и обильнолюбивой женщине, приносящей возлюбленному кислую горечь и едкую сладость. Или лимонам, или грейпфрутам, или просто - к семи цитрусовым, но это еще не было решено окончательно; название, ясное дело, до начала работы оставалось рабочим.
Собственно, на почве поэзии Красавчик некогда и подружился с Плешивым и с Кротом; а потом с Прусаком; и со Счастливчиком; и с Придурком; и с Раввином; всего семь гномов... И если б не эта их общая страсть к Мёду Поэзии, то ничего бы и не случилось. Жили бы как жили, и все остались бы целы. И любили бы своих белоснежек: каждый свою, а не одну на всех, как потом вышло.
Едва картошка сварилась, Дама принесла в комнату кастрюлю, закутанную в полотенце; она переложила картошку в миску и поставила посреди стола; от картошки шел пар и запах постного масла; Крот как старший разлил по рюмкам водку, которой было много, и сказал, что подумал и выведет Прусака. То есть приведет, Крот подчас путал слова. Приведет, хоть и не любит стихи, которые сочиняет Прусак. Точнее, не понимает их. Сам Крот писал длинные хитросплетенные поэмы, как новый Ариосто, но Прусак считал их старомодными, так что непонимание песен друг друга было у них взаимным. Впрочем, все это выяснилось позже.
В тот вечер они втроем обильно напились водки и были счастливы. Точнее сказать, они были довольны, что все удалось обсудить и обладить. И обо всем договориться. Ибо дело, которое они затеяли, было весьма опасным по тем временам, и приходилось соблюдать осторожность. Но и счастливы были, конечно, как бывают счастливы три симпатичных друг другу русских гнома, когда им удается сообща славно напиться. Даже если толком договориться ни о чем не удалось. Ведь чаще всего симпатичным друг другу людям договариваться совершенно не о чем.
Когда Плешивый и Крот ушли, Красивая Дама уложила Красавчика на диван, подвинув Юткевича. Она гордилась тем, что знает много штук, приятных талантливым молодым людям ничего-себе; Дама полагала, что тех женщин-женщин, которые хорошо-хорошо умеют делать такие штуки, талантливые ничего-себе мужчины не бросают никогда-никогда. Даже если мужчины еще молоды. Это ее убеждение выдавало тот факт, что, подобно многим красивым дамам, она была далека от Правды жизни; но близка ее Поэзии. Пусть Дама никогда-никогда и не читала первый из трех томов воспоминаний иностранного почетного члена Петербургской академии наук Гёте Иоганна Вольфганга.
Но она знала это имя, потому что любила отгадывать кроссворды, и даже имела отдельную подсобную тетрадочку с наиболее часто встречающимися пересекающимися словами. В тетрадочке значилось и это самое гёте на букву Г...
Пока Красивая Дама проделывала с Красавчиком, глядя чуть голубыми навыкате глазами, всё необходимое для поддержания прочности их союза, Плешивый и Крот добрались до ближайшей станции метро, и Плешивый сказал:
- Ты бы позвонил Прусаку.
На что Крот ответил в том духе, что позвонит, когда доберется до мастерской. При этом он не пояснил, до которой мастерской намеревается добраться: у него была белоснежка - жена Скульпторша и возлюбленная белоснежка Живописец, и каждая имела по собственной мастерской. Но, поскольку у Скульпторши телефона в мастерской не было, Плешивый сообразил, что Крот направляется к Живописцу, поскреб плешь, потеребил бороду и сказал:
- Ну-ну.
Они распрощались, каждый ни о чем не забыв и думая каждый о своем.
Да и Красавчик, пока его Дама проделывала то, к чему уж его приучила, думал неотступно о Плане.
Странно, не правда ли, что подчас суетные, в сущности, в сравнении с жизнью леса и неба планы волнуют совершеннолетних гномов мужского пола много больше, чем рябь на воде, или стрекот кузнечиков в поле, или языки пламени в камине, которые непредсказуемы, как судьба. Или облака.
И Плешивый отправился в одну из своих командировок.
Дело в том, что, будучи инженером по образованию, в свободное от сочинения своих виртуозных песен время он подвизался на весьма странном поприще. А именно - разъезжал по весям верхнего мира и заключал с директорами различных предприятий и фабрик договоры на приобретение картин и скульптур всяческих загорелых скульпторов и художников. В порядке выполнения планов, спущенных предприятиям по наглядной агитации и пропаганде. То есть распространял в трудовом народе изваяния Вождя и изображения вождей, что, конечно, несколько не вязалось с его подпольной жизнью и рудной природой. Но угрызений совести он не испытывал. Все мы жили тогда как бы на двух этажах, а какое-никакое пропитание необходимо и самому непритязательному
гному.
Весьма скоро по возвращении Плешивого из его экспедиции, как и обещал Крот, Красавчик, Плешивый, Крот и Прусак встретились в мастерской Скульпторши, именно потому, что там не было телефона; в те времена всякий ребенок знал, что в квартире, где есть телефон, прежде чем приступить к непринужденной беседе, аппарат следует обезвредить; многие для этой цели просто снимали трубку, но это было наивно; ушлые переговорщики поступали иначе, а именно проворачивали диск аппарата и прищемляли его спичкой. Но самые осторожные вообще отказывались разговаривать в помещении, только на свежем воздухе; если же на свежий воздух было никак не попасть, писали на бумажке, обмениваясь с собеседниками лаконичными записками, которые позже следовало съесть или сжечь,- и именно эту-то традицию вспоминал спустя годы Плешивый в своем автобиографическом сочинении. Якобы и на пляже они с Красавчиком переговаривались подобным способом. Нет, память подводит Плешивого, эту традицию завел Раввин, но Раввин появился позже, его тогда еще не было среди нас.
Красавчик, Плешивый, Крот и Прусак сидели в мастерской Скульпторши. Ну вы бывали в мастерских скульпторов: гипс, обломки арматуры, пыль по углам, полутьма, пустые бутылки по полу, какая-нибудь лежаночка, а сбоку здоровенный стол, на котором какие-то эскизы небрежными стопками вперемежку с немытыми стаканами. В мастерской не было телефона, говорили, как на свежем воздухе, и пили водку. Закусывали остывшими чебуреками, на которых белой пленкой застыли прогорклое масло и бараний жир. Чебуреки продавали рядом, на Сретенке, в двух кварталах от того дома, где Красавчик временно проживал у Красивой Дамы. В те годы, как ни странно, чебуреками, приобретенными в пунктах общественного питания, никак невозможно было отравиться. Особенно если запивать их обильно водкой.
Рядом с чебуречной была и церковь. Не зная ее названия, Плешивый украдкой перекрещивался на купола, коли шел есть чебуреки в мастерскую белоснежки Крота. Украдкой потому, что на улице был еще тот режим, который не крестился. А уж при том, который принялся креститься на фонарные столбы, никакой План уж не имел бы смысла.
Чистая наивность была свойственна гномам тогда. Кто ж не знает, что в мастерских скульпторов - крестись не крестись - обычно очень мало свежего воздуха. И разговаривать там, полагая, что ты находишься на свежем воздухе, было верхом прекраснодушия. Но гномы были поэты, а где виданы осторожные и предусмотрительные поэты? Хоть и вовсе нельзя сказать, что судьба наша была предрешена этим околопоэтическим обстоятельством, вовсе нет.
Впрочем, Прусак не пил водку. Он ходил гоголем, штаны заправлены в сапоги, ношеный свитерок, лысинка, очки то и дело ползут по носу. Водки он совсем не пил, то есть ни грамма. Чувствуя, что это вызывает недопонимание его новых друзей, более того, видя, что это их не на шутку интригует, Прусак объяснил, что иногда любит выпить бутылку пива. А водки ему пить никак нельзя из медицинских противопоказаний, поскольку в детстве он сильно хворал. И он спел такой стих:
Вот водочки совсем не пью,
И Пушкин тоже водки нЕ пил,
И Лермонтов один шато-лафит,
И Блок в бокале золотой аи,
Закусывая черной розой,
А вот поди ж как любит НАС народ.
Прусаку Красавчик показался эдаким суперменом. Красавчик носил тогда немыслимый какой-то костюм со шнуровкой, сшитый, похоже, из тонкой мешковины,костюм ему прислала из далекой страны, куда она отбыла с мужем, изменщица возлюбленная. Вместе с бутылкой шотландского виски - в порядке компенсации, так надо понимать. Еще Красавчик носил залихватскую клетчатую кепку, которую не снимал и в гостях. И все это: и свитерок, и очки Прусака, и кепку Красавчика, и лысину Плешивого, и тонкое породистое лицо Крота, и густую черную бороду Раввина, и иконописный лик Счастливчика, и задвинутую назад нижнюю часть лица Придурка,- можно увидеть сегодня на двадцатилетней давности черно-белой фотографии, сделанной тогда, когда вся команда собралась, но даже Альбом еще не был готов. Пятеро гномов смотрят гоголем, но грусть на лице Крота и грусть на лице Счастливчика. Будто они уже все предчувствовали. Эту фотографию сделал один известный в те годы фотограф, но когда события стали разворачиваться так, как они стали разворачиваться, он насмерть перепугался и уничтожил негативы. Зря, сегодня они дорого бы стоили. Так что фотографию эту можно увидеть нынче лишь в смутном фотографическом исполнении в забугорном издании Альбома, которое состоялось-таки. Но это будет много позже.
Итак, Прусаку Красавчик с первого взгляда показался суперменом и весельчаком, что называется, там на свету,- рубахой-парнем. Такой мужественный-безрефлексии, какие ж стихи он может писать? В свою очередь, Красавчик видел Прусака лишь однажды на чтениях, сидя в публике. Он не понимал прелести стихов Прусака, удивляясь аплодисментам зала. Ему представлялось, что Прусак лишь более или менее артистично кривляется и острит. Все дело было в том, что в детстве бабушка Красавчика читала ему вслух "Руслана и Людмилу", и "Мцыри", и "Соловьиный сад"; а про Белоснежку говорила, что у той ангельский голосок, всегда чистый передник и она ждет не дождется принца, который должен прибыть с минуты на минуту и взять ее в жены. И что этим принцем он, ее внук, и станет. Красавчик так и пошел по жизни, полагая какой-нибудь трехдольный амфибрахий с однодольной анакрузой не просто таким сговором между веселыми и свободными людьми, какими они, по слухам, были некогда под небом солнечной Эллады, пусть, мол, вольные граждане, эпикруза сегодня будет двухдольной, но обязательным условием дыхания чистой Поэзии; а правильное краесогласие непременным признаком хорошего стиха. Красавчик, что поделать, был слаб в модальной логике, нелюбознателен, ему было и того довольно, что он некогда узнал от бабушки. И ведать не ведал, что такое эпистемический парадокс.
Когда чуть выпили водки и посвятили Прусака в План, тот как-то задумчиво обрадовался, если такое возможно. И почесал в бороде. Друзья ждали, еще разлив, чтоб скоротать паузу. И вот что сказал Прусак:
- Ведь все мы в некотором смысле существа хтонические.
И потом:
- И, так сказать, никогда не видели яркого света.
И еще:
- Поэтому Наш План, мне представляется, вполне соответствует вышесказанному...
И даже если бы он не говорил ничего больше, и так было бы ясно, что он согласен. Ведь он произнес слова Наш План.
Едва решили, что Прусак приведет Счастливчика, итого уже пять человек, как в мастерскую явилась хозяйка-Скульпторша, белоснежка Крота, а с нею еще три-четыре неизвестных человека. По их загару сразу было видно, что все они оттуда, с яркого света, и уже одно это никак не могло понравиться гномам. Неизвестные дышали здоровьем и были без бород, при этом очень большие, и один такой большой, что друзья его так и называли - Слон. Плешивый, который был самым осторожным, засобирался вон, подтолкнув под столом Красавчика. С сожалением Красавчик тоже поднялся, хоть и оставалось еще много водки и несколько чебуреков, правда, остывших. Но вовремя сообразил, что как раз напротив красивого дома его Красивой Дамы, у которой он временно проживал, есть красивая стеклянная рюмочная, где стаканчик водки стоит вовсе не дорого, а к нему подают бутерброд с селедкой. Он хотел было откланяться, но его задержала довольно забавная сцена: Скульпторша и Прусак стояли друг перед другом в явном замешательстве.
- Ты как здесь? - произнесла Скульпторша, жена Крота, для которого эта сцена тоже была в диковинку.
- Я так,- находчиво ответил Прусак и пощипал застенчиво себя за бороду.
- А,- нашлась и она. И пояснила мужу: - Мы же в одной группе учились.
Прусак в свое время действительно учился вместе со Скульпторшей. Но та заделалась монументалисткой, а Прусак лепил игрушки, был специалистом по малой скульптуре. Как-то ему перепал заказ на изваяние Крокодила Гены для детского сада. Комиссия не приняла работу: кто-то из райкома заметил, что крокодилы не носят калоши. Прусак не стал возражать и калоши с крокодила снял. Потому что должен был зарабатывать на жизнь себе, своей белоснежке, преподавательнице иностранного языка, а также тогда еще маленькому Прусаку-младшему. Хоть и был он одним из нас, хранителем сокровищ, но в те годы разменивать их время еще не пришло...
И Прусак вежливо попрощался с бывшей сокурсницей, и она в ответ небрежно махнула ручкой.
На том все и кончилось, Плешивый с Красавчиком и Прусак с ними покинули мастерскую Скульпторши. А большие загорелые ребята со свежего воздуха и яркого света - помощники Скульпторши, как оказалось,- сели допивать оставшуюся водку в компании Крота...
Красавчик был давно знаком со Счастливчиком. Красавчик вообще был со многими знаком в подпольном мире, такой уж он был веселый и общительный. Правда, со Счастливчиком его ничего не связывало; кроме того, что Красавчику очень нравились стихи Счастливчика, хоть и написаны они были вольно; так ведь и Блок, автор поэмы "Соловьиный сад", которую некогда читала Красавчику его бабушка, писал: вот девушка, едва развившись... Верлибр, не иначе. Поэтому, когда была назначена встреча уже впятером, Красавчик приехал к Счастливчику в Кунцево загодя, и уже вдвоем они поджидали остальных гномов. Приехал не без задней мысли, обуянный нешуточными опасениями, что Счастливчик от затеи откажется.
Опасаться за сговорчивость Счастливчика были веские основания.
Ибо Счастливчик несколько последних месяцев разрабатывал совсем другой план - Жилищный. И уже все продумал. Его небольшая двухкомнатная квартира имела три окна, и все на одну сторону. В хорошую погоду, нежась на балконе в шезлонге под послеполуденным солнышком, медленно выплывавшим из-за угла, Счастливчик досадовал, что утреннее солнце ему приходится пропускать. Так уж смотрели его окна - на запад. У его же соседки по площадке, живущей за стеной, солнце глядело в окна как раз по утрам. Соседка была простая баба лет под сорок, какая-то диспетчерша, что ли, автобазы, одна воспитывала сына, которому уж стукнуло шестнадцать с половиной и, того гляди, его могли забрить в армию. Собственно, мечтания Счастливчика обращены были не только и не столько к утреннему светилу.
Счастливчик в глубоком и мучительном одиночестве изо дня в день складывал свои виртуозные песни, сидя в кресле и по-женски поджав ноги; он держал на коленях старую школьную чертежную доску, на которой устраивал свой блокнотик. Он писал бисером, буковка к буковке, и выходила томительная вязь, которую разгадать мог только он сам. Его одинокие занятия напоминали вышивание по канве. Кстати, одна из его песенок называлась "По канве Рустама". С этим самым Рустамом, гномом, теперь скандально известным и в забугорье - поговаривали, его ценил сам Феллини,- у Счастливчика были связаны какие-то мучительные воспоминания, и иначе как гад он его не поминал. А вот песенка, сложенная, видно, в их счастливый период, выжила, и сло'ва из нее уж было не выкинуть.
Счастливчик несколько раз уже приглашал юного соседа и его подружку к себе - как добрый дядюшка-сосед. Он внимательно приглядывался к мальцу, иногда, подавая рюмку или закуску, наклонялся поближе, чтоб вдохнуть запах юношеских подмышек. Девица его не интересовала. Разумеется, Счастливчик не мог не вспоминать аналог: некогда его предшественник в схожих поисках утоления запретной страсти женился на матери предмета, вызывавшей в нем лишь жгучее отвращение. Пол предмета, разумеется, не имеет никакого значения - важен сюжет. В ситуациях Счастливчика и Гумберта Гумберта была и еще одна рифма автомобильная. Ведь, повторим, соседка служила на автобазе, и шанс угодить как-нибудь под колеса у нее был еще выше, чем у мамаши Лолиты.
Так вот, если объединить квартиры - его и соседскую,- пробить стену, то солнцу будет некуда деваться, и оно послушно, идя по кругу, будет освещать обновленное жилище со всех сторон с утра до вечера. Короче, Счастливчик, как и положено сладкоголосому певцу, был немного фантазером. Иногда перед сном, уже закрыв глаза, он воображал, что сделал бы, коли был бы у него миллион. И ничего не мог придумать. Разве что подарить другим гномам много ярких подарков, а остальное раздать восхитительным юношам, блондинам, брюнетам и рыжим, от которых пахнет дворовым футболом, новенькими кирзовыми сапогами и пряниками на меду. Когда к нему заявился Красавчик, Счастливчик все еще мечтал о квартире с окнами на все стороны...
Красавчик, упреждая общий разговор, осторожно изложил Счастливчику суть дела. Он начал издалека, напирая на то, что вот, мол, как было бы хорошо спеть вместе на свежем воздухе, чтоб всех нас услышали загорелые простые люди. Нельзя же до смерти сидеть впотьмах, в спертости, духоте и безвестности. Нельзя же до бесконечности читать друг другу стихи в кромешной тьме пещеры, что дурно отражается на вдохновении. Все это Красавчик облек в форму жалобы, говорил как бы только о себе и собственных чувствах. Но он знал, как безмерно тщеславны все мы, гномы, и что каждый самый одинокий, самый смиренный гном втайне мечтает об известности, а может быть, даже и о славе. Тихой осенней славе, которая только и приличествует среднего возраста гному, посвятившему себя уютным кабинетным занятиям.