Страница:
1. Прочитав «Князя», дайте его вашей потенциальной невесте. Или потенциальному жениху. Или вашей будущей невестке — или будущему зятю. Только рецепт этот тайный: потому предварительно вырвите страницу, на которой написаны эти строки.
2. А потом спросите: «Ну, как — нравится или нет?» И смотрите за результатами. Только смотрите внимательно. И, как в магическом кристалле, вы увидите будущее. Да и так ясно, что никакая цыганка вам так не нагадает. И слово мое — слово мое крепко!
Рецепт этот проверенный.
Когда «Князь» печатался в «Русской Жизни», многие читатели сразу почувствовали, что это вещь уникальная. Они стали вырезать «Князя» и делать из него подшивку. С тех пор эти подшивки ходят из рук в руки наподобие запретной литературы. И у меня тоже есть такая подшивка, которую я даю читать моим знакомым.
Должен сказать, что у «Князя» обнаружилось чудесное свойство: он действует на людей, как лакмусовая бумажка для лабораторных анализов. По тому, как реагирует читатель на «Князя», вы сразу видите кто он такой. Одни с большим интересом читают «Князя». А другие кривятся и морщатся, как черт от ладана.
Так что это рецепт проверенный. И если вы немножко поупражняетесь в этом искусстве, то станете лучшим психологом, чем Достоевский, Фрейд и доктор Кинси вместе взятые. Но именно потому «Князь» и стал запретным плодом — потому что этот легион не хочет, чтобы его видели.
В Библии говорится о древе познания добра и зла, плоды которого — запретные плоды. А Климов взялся за это дерево — и трясет его, как грушу. Ну, вот вам и результаты.
Подводя итог, можно сказать, что «Князь» — это своего рода история советского доктора Фауста в поисках ключей добра и зла, где можно встретить и доброе зло, и злое добро.
Здесь хочется провести параллель с романом «Доктор Фаустус» нобелевского лауреата Томаса Манна. Герой романа, чтобы достигнуть гениальности, заключает пакт с дьяволом в том смысле, что умышленно заражает себя сифилисом. Вы наверно слышали легенды, что Ленин был сифилитиком и Гитлер был сифилитиком. Вот по этому пути идет и Томас Манн.
Когда будете читать «Князя», сравните сифилитического дьявола Манна с диалектическим дьяволом Климова. И решите сами — кто из них ближе к истине?
С точки зрения диалектического материализма, библейский дьявол, имя которому легион — это просто сложная, комплексная социальная болезнь. Тут действительно, есть некоторые параллели с сифилисом: болезнь эта передается по наследству, растягивается на несколько поколений и имеет несколько стадий, своего рода членов, кандидатов, попутчиков и сочувствующих этого легиона, но болезнь эта такая, что некоторые специалисты, вроде нобелевского лауреата Томаса Манна, предпочитают сваливать вину на невинный сифилис.
Сколько же этих легионеров? Американская статистика доктора Кинси говорит, что среди американского населения, то есть в хорошем культурном обществе, таких легионеров, кандидатов, попутчиков и сочувствующих будет уже 50%. А среди поэтов, писателей и, вообще литераторов — 75%.
И сразу получается абсурд. Ведь это правящая партия!? Да, потому в Библии и говорится — князь мира сего. Но этот князь всегда будет пытаться доказать, что он не существует. Потому «Князь» Климова и попал в положение антипартийной литературы.
Если перевести американскую статистику на язык диалектического материализма, то получается так: 75% литераторов, то есть 3 из 4, прочитав «Князя» начнут волноваться, протестовать и доказывать, что все это вовсе не так. А четвертый, будучи в меньшинстве, пожмет плечами и сдастся. Потому «Князь» и застрял в издательствах.
Если сделать еще один шаг по пути диалектического материализма, то это получается так. Возьмем, например, один из журналов, где «Князь» попал под запрет. Редактор — очаровательная дама и даже революционерка. Но ее взрослая дочь все время поговаривает о самоубийстве. Обычное явление в семьях революционеров: так было у Карла Маркса, Бакунина, Троцкого, Ленина и Сталина. Но если эта дочь прочтет «Князя», где это все объясняется, то у мамы может быть много неприятностей. Потому заботливая мама и прекратила печатанье «Князя» на первой главе. Причина вполне уважительная.
Что стесняться? Как говорят, докторов и художников не стесняются. Кроме того, здесь все люди свои. Видите, как все просто получается… Если иметь магический кристалл.
Запомните эти цифры, как таблицу умножения: 37% — 50% — 75%. Так как это ключи познания всех социальных загадок и парадоксов.
Потому, когда президент Джонсон провозгласил «великое общество», в прессе все чаще раздаются голоса — «больное общество».
Потому, когда в Советском Союзе стали закручивать гайки, то — пользуясь американской статистикой (75%) — в первую очередь взялись за поэтов и писателей.
В этом загадка Сталина — и сталинских чисток и концлагерей.
В этом загадка Гитлера — и гитлеровских газовых камер.
Зная эти ключи, вы поймете все загадки человеческой души. Начиная с того, почему американская богиня секса Мэрилин Монро покончила самоубийством, и, кончая тем, почему ваша соседка развелась с мужем.
Но сразу вы почувствуете со всех сторон массу возражений. Тогда вспомните таблицу умножения: 37% — 50% — 75%… Члены — кандидаты — попутчики — и сочувствующие… И еще вспомните, что уже с библейских времен эту штуку называют — имя мое легион, который есть лжец и Отец лжи, всегда старающийся доказать, что он не существует. И тогда вы поймете, почему Библия и по сей день считается самой мудрой книгой в мире. Но, как говорят, не так страшен черт, как его малюют. Имея ключи познания, вы увидите не только грешников, но и праведников, и самых настоящих святых.
Если суммировать проблемы «Князя», история показала, что религиозный подход — это наиболее рациональное решение этих тяжелых проблем. Это говорю я, человек далеко не религиозный. Потому что там, где искали другие выходы, — там приходили к чисткам, концлагерям и газовым камерам.
Нужно подчеркнуть, что та область Великой Чистки, которая описывается в «Князе» — 13-й Отдел, относится только и только к тем социальным элементам, которые делали революцию, которая потом, пользуясь старой поговоркой, пожирает своих детей, как свинья поросят. Одновременно, это памятник тем невинным жертвам, которые попали под колеса кровавого молоха революции.
И еще можно отметить, что после того, как «Князь» стал запретным плодом, автор переработал его — и еще больше усилил как раз те моменты, которые делают его столь щекотливым для одних — и столь поучительным для других.
Теперь о художественной стороне «Князя». Говорят, когда этот роман печатался в отрывках, американская Центральная Разведка CIA стала задним числом наводить справки, а нет ли у Климова, действительно, живого брата, которого он описал в лице советского доктора Фауста — трагического и зловещего маршала государственной безопасности СССР и красного кардинала за спиной у советских вождей. Даже с такими знатоками своего дела как CIA, получилось то же самое, что с теми классическими голубями, которые клевали виноград на картине художника.
Своим «Князем» Климов доказал, что недаром он был заслуженным «асом» американской психологической войны. Теперь он написал такую книгу, каких еще не было, и которая стала запретным плодом и на Западе, и на Востоке.
Но в современном западном мире «запретность» книги является для нее самой лучшей рекламой. Кроме того, сейчас, в 1970 году, все запреты упали и — с благословения Верховного Суда США — совершенно свободно печатают любую порнографию, которая, кстати сказать, густо перемешана с призывами к нигилизму, анархии и революции.
Н-да, с этой точки зрения «Князь» побил все рекорды! Потому повторяем рекордный счет: от «Князя» отказались не только почти все русские журналы и издательства, но и практически все американские (50), немецкие (20) и французские (10) издательства. Так что это самый настоящий запретный плод.
А когда этот заговор молчания вокруг запретного плода будет прорван, представляю себе, какой поднимется вой, визг и писк. Такой, словно наступили на хвост самому дьяволу, и тогда запретный плод станет яблоком раздора.
Но именно благодаря этому «Князь мира сего» Климова займет свое место на книжных полках рядом с «Князем» Макиавелли.
Д-р С. П. Новиков Профессор современной советской литературы Стратфордского университета
Когда Максим Руднев был ребенком, а это было еще до революции, перед сном мать заставляла его молиться Богу. Максим безразлично бормотал под нос «Отче наш», а потом обращался к Богу с личной просьбой:
— Боженька, пожалуйста, сделай меня большим и сильным. А то вчера Федька Косой опять поймал меня на соседском дворе и побил. Сделай так, чтобы я мог побить всех. Так, чтоб одной левой рукой, одним мизинчиком.
Эту просьбу он повторял после каждой драки с Федькой Косым, который жил по соседству и считался самым отъявленным хулиганом на всю округу. Подумав, Максим шепотом предлагал в обмен:
— Если хочешь, Боженька, то за это укороти мне немножко жизнь…
У Бориса же, который родился после революции, уже с детства проявлялся более практический подход к жизни. Если он не доедал чего-нибудь, мать серьезно говорила:
— Смотри, Бобка, что остается на тарелке — это твоя сила. Если не съешь, потом тебя все девчонки бить будут.
Мальчишка верил этому и готов был вылизать тарелку и лопнуть, лишь бы девчонки не оказались сильнее его. Эта привычка подчищать тарелку осталась у него на всю жизнь.
Позже обнаружилось, что Максим пишет левой рукой. Младший брат поддразнивал старшего:
— Эй, ты, левша! А ну, брось камень с правой! Мать же сказала строго:
— Не смейся, Бобка. Это его Бог наказал, чтобы он не обращался к Богу с глупыми просьбами.
Хотя и левша, но школу Максим окончил с отличными отметками. Он поступил на исторический факультет Московского университета и мечтал стать профессором. Помимо профессорских амбиций он еще любил командовать людьми. Потому он вскоре вступил в партию и даже выдвинулся в секретари факультетской парторганизации.
Дома же Максим любил подчеркивать свою роль старшего брата. Частенько он посылал младшего брата с записочками к девушкам, за которыми он ухаживал. Но только тогда, когда успех был обеспечен, — как свидетеля своих побед. Если же успех был под вопросом, Максим находил другие пути — без свидетелей.
Хотя Борис был значительно младше Максима, но к старшему брату он всегда относился довольно скептически. Может быть, потому что старший везде искал возможность покомандовать, а младший терпеть не мог, когда им командуют. Или, может быть, потому что левша Максим еще умел шевелить ушами и часто демонстрировал это.
— В точности как осел! — говорил младший. Несмотря на это, и университет Максим окончил с блестящими успехами. Так как он хорошо проявил себя в должности секретаря факультетской парторганизации, то вместо работы по специальности, учителем истории, он получил по партийной линии назначение на службу в ГПУ. Звание уполномоченного ГПУ, что в то время соответствовало чину капитана, вполне импонировало амбициям Максима. А тем более щеголеватая военная форма и малиновые петлицы, которые наводили страх на окружающих.
Максим никому не сказал о своем назначении, а потом вдруг появился дома в полной форме ГПУ. На поясе в новенькой кобуре поблескивал маленький браунинг системы Коровина, что считалось в ГПУ особым шиком. Увидев зловещие петлицы, их отец, пожилой доктор-гинеколог, неодобрительно покачал головой:
— Я стараюсь продлить жизнь людей, а ты будешь заниматься ее сокращением. Нехорошее это занятие.
Единственным, на кого форма и браунинг Максима не произвели ни малейшего впечатления, был младший брат. Первая стычка произошла у них, когда Борису исполнилось четырнадцать лет. Максим сидел за столом и заполнял служебную анкету. Чтобы идти в ногу со временем и своей должностью, в графе о родителях он написал расплывчатое определение: «трудящиеся». Борис заметил это и решил, что этим брат отказывается от их отца.
— Отец не рабочий, а доктор, — сказал он. — Зачем ты врешь?
— Не твоего ума дело, — ответил старший.
— Сразу видно, что левша, — насмешливо бросил младший, — Все слева делает.
— Молокосос! — вскипел уполномоченный ГПУ. — Сейчас я тебе уши надеру.
— Попробуй, — сказал школьник. Чтобы выровнять разницу в силах, он зажал в кулаке вилку и следил за каждым движением брата с таким деловитым спокойствием, что тот решил лучше не пробовать.
Как это ни странно, Максим нисколько не обиделся. Наоборот, потом даже хвастался своим приятелям:
— Вот у меня младший брат — чуть мне вилку в живот не засадил. Такого лучше не тронь.
Однако вскоре он сам же и забыл про свой совет. Следующая, уже более серьезная, стычка произошла у них вскоре после того, как ГПУ переименовали в НКВД.
Жили они на тихой окраине Москвы во флигеле в глубине двора. Зимой, когда дворик заносило глубоким снегом, во флигеле топили кафельные голландские печи, где так приятно греть спину о кафельные изразцы. Уголь и дрова для печей приходилось носить ведрами из погреба, для чего нужно было выходить во двор, что на снегу не особенно приятно. Эти прогулки в погреб считались поочередной обязанностью братьев, хотя с тех пор, как Максим надел малиновые петлицы, делал он это крайне неохотно.
Как-то мать послала Максима за углем. Борис лежал в соседней комнате на большом, покрытом ковром сундуке, который служил ему постелью, и читал увлекательный роман Райдера Хаггарда «Дочь Монтесумы». Старший брат вошел в комнату младшего и небрежно приказал:
— Бобка, пойди-ка принеси угля!
— Мать тебя послала — ты и иди, — возразил младший.
— Ты лучше слушай, что тебе говорят.
— Вот когда мать мне скажет, тогда я и пойду.
— Смотри, если через три минуты ты не пойдешь, то я приду с собачьей плеткой! — пригрозил уполномоченный НКВД и вышел из комнаты. Собачья плеть всегда висела на вешалке в коридоре, как полагается в доме, где есть немецкая овчарка.
Младший отложил книжку в сторону, встал с сундука и потихоньку вытянул нижний ящик стола. Под учебниками физики и химии там лежал медный кастет, уже проверенный в нескольких драках. Он надел кастет на руку и опять улегся на свой сундук, держа правую руку в кармане, а в левой «Дочь Монтесумы».
Он читал, как несчастного пленника привязывают к каменному алтарю, чтобы принести его в жертву богам, как зловещий жрец ацтеков приближается к нему с жертвенным ножом. В этот момент в комнату вошел Максим, держа в руках собачью плеть.
— Считаю до трех, — сказал он. — Ра-аз… Два-а… Три-и! Дальнейшее Максим описывал своим приятелям так:
— Да-а… Такого я еще никогда не видел… Чтобы человек прыгал с положения, лежа на спине. От сундука до двери минимум шесть метров. Так он взвился в воздух и, как тигр, прямо мне на голову. Словно его ножом ткнули. Я с плетью, а он на меня с кастетом.
— Неужели? — удивлялись приятели.
— Да-а… Ох же и свалка получилась. Шкаф вдребезги разломали. У стола две ножки отломали. Про стулья я уж и не говорю — одни щепки остались. Потом я специально сундук проверял — так аж крышка треснула. Это он спиной продавил, когда на меня прыгал. Одна только печка целая осталась.
— Кто же победил?
— Вничью! — с некоторой гордостью за младшего брата говорил Максим. — Его в школе так и прозвали — бугай! Никто с ним справиться не может. Он на турнике уже солнце крутит.
— Кто же пошел за углем?
— Мать пошла. Тогда он у нее ведро забрал, а мне говорит: «Ну, погоди до следующего раза!» Вот же чертяка. Но зато на него можно положиться.
И в этом отношении Максим не ошибся: если младший брат сказал что-нибудь, то на него можно было положиться. До следующего раза ждать пришлось недолго.
В школе, где учился Борис, состоялся вечер самодеятельности. После самодеятельности были танцы в гимнастическом зале, а после танцев, как обычно, драка на улице с учениками соседней школы. В самый разгар схватки одноклассник Бориса, Иван Странник, ни с того ни с сего, поднял стрельбу в воздух из маузера, который он стащил у своего отца, работавшего цензором в горсовете. Не зная, кто стреляет, обе партии пустились врассыпную. Первым, испугавшись собственной храбрости, убежал сам Иван, предварительно сунув пистолет Борису.
На следующее утро Борис сидел у себя в комнате и в ожидании Ивана из любопытства разбирал огромный маузер. Зачем-то в комнату вошел Максим. Увидев в руках младшего брата настоящий пистолет, да еще маузер, он так растерялся, что сначала даже ничего не сказал, а вышел и стал о чем-то шептаться с матерью.
— Борис, пойди принеси дров из погреба! — попросила мать.
Тот собрал свой маузер и, положив его в карман, отправился в погреб. Уполномоченный НКВД воспользовался этим, чтобы обыскать комнату младшего брата. Не найдя пистолета, он схватил с вешалки злосчастную собачью плетку, которая в его представлении являлась символом власти в доме, и выскочил во двор вслед за Борисом.
— Дай сюда пистолет! — скомандовал он.
— Не дам, — твердо ответил младший, запуская руку в карман.
Старший поднял плеть:
— Да или нет?
Вместо ответа младший вытащил руку из кармана, и в лицо брата ударил дым и огонь пистолетного выстрела. Максим застыл с поднятой рукой, а ему в упор, как из огнетушителя, плескали выстрелы из крупнокалиберного пистолета, Он попятился к крыльцу.
— Брось плеть! — скомандовал теперь Борис. — Руки вверх!
Уполномоченный НКВД послушно бросил плеть в снег и поднял руки.
— Заходи в дом! — приказал Борис. — Быстро! Когда старший брат скрылся за дверью, младший, как заяц, махнул через забор. Если придет милиция, то пусть Максим сам оправдывается, почему подняли стрельбу средь бела дня. Тем временем Борис по глубокому снегу, в одной рубашке, поддерживая штаны, спадающие от тяжести болтавшегося в кармане пистолета, добрался до Ивана и отдал ему маузер. Как Иван объяснял своему отцу недостачу патронов, осталось неизвестным.
Вечером, узнав о происшествии, доктор Руднев ворчал:
— У нас предки из казаков, а потому у нас в роду есть где-то польская кровь. И турецкая тоже есть. Видно, Максим в поляка пошел: пенонзев не маем, зато гонор маем. А вот Борис чистый турок, прямо башибузук.
Максим чувствовал себя героем дня и хвалился:
— Борька в меня стрелял, стрелял — и ни разу не попал.
— Так ведь я ж тебе мимо ушей целил, — неохотно сообщил школьник. — Как укротитель в цирке.
В досках старого флигеля было много дырок от выдернутых гвоздей. Позже Максим показывал эти дырки своим приятелям и с гордостью рассказывал:
— Видите, это Борька в меня стрелял. Весь дом изрешетил. Ох же и отчаянный он у меня!
Есть люди, которые не могут жить со своими ближними на равных правах. Они всегда стараются быть господами, но если это не получается, тогда они сами лезут в слуги к тому, кто оказался сильнее. Так вот и Максим. Не в состоянии подчинить себе младшего брата, он не только уравнял его в правах, но даже стал немного заискивать перед ним. Стараясь завоевать его доверие, несмотря на большую разницу в возрасте, он часто приглашал его в компанию своих знакомых и делился с ним всеми своими секретами. Борис же, наученный опытом, держался немного настороже и сохранял безопасную дистанцию.
Разница между братьями проскальзывала во многом. Максим был сухощавый и с тонкой костью, с серыми глазами и светлыми, слегка вьющимися волосами, которыми он очень гордился. Губы у него были узкие, нервные, властные. По этому поводу он утверждал, что такой же рот был у Ницше и Шопенгауэра. Студентом он увлекался легкой атлетикой, хорошо плавал и бегал на лыжах. Борис же, широкоплечий и темнокожий, предпочитал тяжелую атлетику и гимнастику на снарядах. Старший брал на вспышку, а младший на выдержку.
У Максима всегда было много друзей, которые довольно быстро менялись. У Бориса друзей было меньше, но зато они почти не менялись. Максим постоянно брал у своих друзей книжки. И постоянно бывшие приятели Максима приходили к Борису и, немного смущаясь, просили вернуть книжки, которые старший брат взял у них почитать несколько лет тому назад.
Когда Борис перешел в 8-й класс, он увлекся охотой и купил себе «Фроловку» с магазином на четыре патрона. Вместо картечи он зарядил ружье рублеными кусками свинцовой трубы. Как и полагается настоящему охотнику, он повесил заряженное таким образом ружье в изголовье своей кровати.
Однажды, вернувшись из школы, он уже на пороге почувствовал острый запах охотничьего пороха. Ружье валялось на постели, а по дубовой доске стола, где Борис готовил свои уроки, расходился рваный, щербленный след выстрела. Заряд рубленого свинца косо резанул по столу и засел глубоко в стене. У Бориса екнуло сердце: что, если… Он оглянулся по комнате, ища следы крови. Убедившись, что крови нет, он пошел искать Максима. Тот сидел на кухне в своей щегольской форме НКВД и со смущенным видом.
— Ну, как ружье стреляет? — словно между прочим спросил младший. — Хорошо?
— Да, знаешь, я хотел показать знакомым… А оно вдруг выстрелило…
— Удивляюсь, как это никому в живот не попало. Тебе определенно везет.
Уполномоченный НКВД посмотрел на брата и моргнул белесыми ресницами:
— Скажи, а тебе меня не жалко?
— Мне стол жалко, — ответит тот. Максим и здесь не упустил возможности похвастаться своим приятелям:
— Вот у моего Борьки нервы. Ружье выстрелило, так ему не меня жалко, а какой-то паршивый стол.
Не то чтобы Борис не любил брата. Нет, он просто знал, что если с Максимом обращаться по-хорошему, то он сейчас же сядет ему на шею.
Собачья плетка, которую так любил Максим, принадлежала немецкой овчарке Рексу. Когда-то Борис собственноручно выбрал щенка в подмосковном питомнике служебных собак и за пазухой привез его домой вместе с длинной родословной. Чистокровный щенок вырос в огромного, черного как уголь и на редкость умного пса. Летом Борис спал на веранде, а Рекс сидел рядом на цепи и охранял своего хозяина. Пес он был довольно серьезный и не давал спуска окрестным хулиганам, которые не раз грозились притравить его. Больше всех грозился Федька Косой, который командовал всем окрестным хулиганьем.
В один солнечный зимний день, как раз после снегопада, Борис вышел во двор, чтобы расчистить снег. У порога, в судороге вытянув задние лапы, лежал Рекс. Он уткнулся носом в ступеньки, из черных шершавых ноздрей сочилась кровь. От порога к улице по свежевыпавшему снегу тянулся длинный кровавый след. Верный пес дополз до порога, но подняться по ступенькам у него уже не хватило сил.
Борис нагнулся, потрогал рукой еще теплое, но уже безжизненное тело собаки. Потом он кинулся в дом и сорвал со стенки ружье. На ходу щелкая затвором, он яростно крикнул Максиму:
— За мной! Рекса отравили! Где Федька Косой? Я этого гада…
Младший брат как бешеный носился по снегу с ружьем на изготовку, разыскивая убийцу своего любимого Рекса. А следом за ним носился старший брат и тщетно пытался отнять у него ружье. С улицы прибежали мальчишки:
— Дяденька, дяденька… Да вашего Рекса машина переехала… Мы сами видели. А Федьки Косого тут и близко не было…
Только тогда Борис успокоился и поставил ружье на предохранитель. После этого Максим в первый раз пожаловался матери:
— Собаку Борька любит, как человека. А вот я для него — пустое место.
В пункте женщин Максим любил ухаживать за чужими женами, как он выражался, за дамочками, и даже обосновывал почему:
— Двойная победа — и никакой ответственности. По молодости лет Борис еще не понимал, что это значит, но упрямо возражал:
— Это все равно, что воровство.
— Это по законам Моисея так, — усмехался уполномоченный НКВД. — Но теперь не то время.
Соответственно этому Максим и женился — тоже на чужой жене. В глазах Бориса у Ольги, жены Максима, имелось два минуса. Первое — что она кончила не институт, а только мукомольный техникум. И второе — что она бросила своего первого мужа. И вместе с тем Борис оказался косвенной причиной этого брака.
Борис часто бывал на вечеринках в доме своей одноклассницы Ирины. А Ольга жила у них в семье в качестве квартирантки. На вечеринках школьники играли в обтрепанный «флирт цветов», в фанты с робкими поцелуями и танцевали под патефон. Потом стучали в дверь квартирантки:
— Ольга, присоединяйся к нам!
Та выходила из своей комнаты, всегда кутаясь в большой белый платок из ангорской шерсти, словно ее знобило. Фигура у нее была так себе, ничего особенного, но зато лицо… Это было лицо мадонны, красоты редкостной, неземной. Вела она себя, как пришелец из чужого мира, и всегда немного скучала. Она никогда не смеялась, а только слабо улыбалась, да и то как-то про себя. Танцевала она неохотно, как деревянная, а если при игре в фанты доходила ее очередь целоваться, то она поджимала губы и отворачивалась.
— Не обращайте внимания, — шептала Ирина. — Она хорошая девушка, только немножко самовлюбленна.
Жили они по соседству, недалеко от Петровского парка, Однажды в этом парке погожим весенним вечером застрелился студент. Он спокойно сидел на скамейке, мечтая о чем-то, потом вдруг вытащил из кармана наган и выстрелил себе в рот. В другом кармане самоубийцы нашли письмо — на имя ангелоподобной Ольги. Оказывается, он учился с ней в одном техникуме. Об этом поговорили, поговорили — и забыли. Мало ли всяких чудаков?
2. А потом спросите: «Ну, как — нравится или нет?» И смотрите за результатами. Только смотрите внимательно. И, как в магическом кристалле, вы увидите будущее. Да и так ясно, что никакая цыганка вам так не нагадает. И слово мое — слово мое крепко!
Рецепт этот проверенный.
Когда «Князь» печатался в «Русской Жизни», многие читатели сразу почувствовали, что это вещь уникальная. Они стали вырезать «Князя» и делать из него подшивку. С тех пор эти подшивки ходят из рук в руки наподобие запретной литературы. И у меня тоже есть такая подшивка, которую я даю читать моим знакомым.
Должен сказать, что у «Князя» обнаружилось чудесное свойство: он действует на людей, как лакмусовая бумажка для лабораторных анализов. По тому, как реагирует читатель на «Князя», вы сразу видите кто он такой. Одни с большим интересом читают «Князя». А другие кривятся и морщатся, как черт от ладана.
Так что это рецепт проверенный. И если вы немножко поупражняетесь в этом искусстве, то станете лучшим психологом, чем Достоевский, Фрейд и доктор Кинси вместе взятые. Но именно потому «Князь» и стал запретным плодом — потому что этот легион не хочет, чтобы его видели.
В Библии говорится о древе познания добра и зла, плоды которого — запретные плоды. А Климов взялся за это дерево — и трясет его, как грушу. Ну, вот вам и результаты.
Подводя итог, можно сказать, что «Князь» — это своего рода история советского доктора Фауста в поисках ключей добра и зла, где можно встретить и доброе зло, и злое добро.
Здесь хочется провести параллель с романом «Доктор Фаустус» нобелевского лауреата Томаса Манна. Герой романа, чтобы достигнуть гениальности, заключает пакт с дьяволом в том смысле, что умышленно заражает себя сифилисом. Вы наверно слышали легенды, что Ленин был сифилитиком и Гитлер был сифилитиком. Вот по этому пути идет и Томас Манн.
Когда будете читать «Князя», сравните сифилитического дьявола Манна с диалектическим дьяволом Климова. И решите сами — кто из них ближе к истине?
С точки зрения диалектического материализма, библейский дьявол, имя которому легион — это просто сложная, комплексная социальная болезнь. Тут действительно, есть некоторые параллели с сифилисом: болезнь эта передается по наследству, растягивается на несколько поколений и имеет несколько стадий, своего рода членов, кандидатов, попутчиков и сочувствующих этого легиона, но болезнь эта такая, что некоторые специалисты, вроде нобелевского лауреата Томаса Манна, предпочитают сваливать вину на невинный сифилис.
Сколько же этих легионеров? Американская статистика доктора Кинси говорит, что среди американского населения, то есть в хорошем культурном обществе, таких легионеров, кандидатов, попутчиков и сочувствующих будет уже 50%. А среди поэтов, писателей и, вообще литераторов — 75%.
И сразу получается абсурд. Ведь это правящая партия!? Да, потому в Библии и говорится — князь мира сего. Но этот князь всегда будет пытаться доказать, что он не существует. Потому «Князь» Климова и попал в положение антипартийной литературы.
Если перевести американскую статистику на язык диалектического материализма, то получается так: 75% литераторов, то есть 3 из 4, прочитав «Князя» начнут волноваться, протестовать и доказывать, что все это вовсе не так. А четвертый, будучи в меньшинстве, пожмет плечами и сдастся. Потому «Князь» и застрял в издательствах.
Если сделать еще один шаг по пути диалектического материализма, то это получается так. Возьмем, например, один из журналов, где «Князь» попал под запрет. Редактор — очаровательная дама и даже революционерка. Но ее взрослая дочь все время поговаривает о самоубийстве. Обычное явление в семьях революционеров: так было у Карла Маркса, Бакунина, Троцкого, Ленина и Сталина. Но если эта дочь прочтет «Князя», где это все объясняется, то у мамы может быть много неприятностей. Потому заботливая мама и прекратила печатанье «Князя» на первой главе. Причина вполне уважительная.
Что стесняться? Как говорят, докторов и художников не стесняются. Кроме того, здесь все люди свои. Видите, как все просто получается… Если иметь магический кристалл.
Запомните эти цифры, как таблицу умножения: 37% — 50% — 75%. Так как это ключи познания всех социальных загадок и парадоксов.
Потому, когда президент Джонсон провозгласил «великое общество», в прессе все чаще раздаются голоса — «больное общество».
Потому, когда в Советском Союзе стали закручивать гайки, то — пользуясь американской статистикой (75%) — в первую очередь взялись за поэтов и писателей.
В этом загадка Сталина — и сталинских чисток и концлагерей.
В этом загадка Гитлера — и гитлеровских газовых камер.
Зная эти ключи, вы поймете все загадки человеческой души. Начиная с того, почему американская богиня секса Мэрилин Монро покончила самоубийством, и, кончая тем, почему ваша соседка развелась с мужем.
Но сразу вы почувствуете со всех сторон массу возражений. Тогда вспомните таблицу умножения: 37% — 50% — 75%… Члены — кандидаты — попутчики — и сочувствующие… И еще вспомните, что уже с библейских времен эту штуку называют — имя мое легион, который есть лжец и Отец лжи, всегда старающийся доказать, что он не существует. И тогда вы поймете, почему Библия и по сей день считается самой мудрой книгой в мире. Но, как говорят, не так страшен черт, как его малюют. Имея ключи познания, вы увидите не только грешников, но и праведников, и самых настоящих святых.
Если суммировать проблемы «Князя», история показала, что религиозный подход — это наиболее рациональное решение этих тяжелых проблем. Это говорю я, человек далеко не религиозный. Потому что там, где искали другие выходы, — там приходили к чисткам, концлагерям и газовым камерам.
Нужно подчеркнуть, что та область Великой Чистки, которая описывается в «Князе» — 13-й Отдел, относится только и только к тем социальным элементам, которые делали революцию, которая потом, пользуясь старой поговоркой, пожирает своих детей, как свинья поросят. Одновременно, это памятник тем невинным жертвам, которые попали под колеса кровавого молоха революции.
И еще можно отметить, что после того, как «Князь» стал запретным плодом, автор переработал его — и еще больше усилил как раз те моменты, которые делают его столь щекотливым для одних — и столь поучительным для других.
Теперь о художественной стороне «Князя». Говорят, когда этот роман печатался в отрывках, американская Центральная Разведка CIA стала задним числом наводить справки, а нет ли у Климова, действительно, живого брата, которого он описал в лице советского доктора Фауста — трагического и зловещего маршала государственной безопасности СССР и красного кардинала за спиной у советских вождей. Даже с такими знатоками своего дела как CIA, получилось то же самое, что с теми классическими голубями, которые клевали виноград на картине художника.
Своим «Князем» Климов доказал, что недаром он был заслуженным «асом» американской психологической войны. Теперь он написал такую книгу, каких еще не было, и которая стала запретным плодом и на Западе, и на Востоке.
Но в современном западном мире «запретность» книги является для нее самой лучшей рекламой. Кроме того, сейчас, в 1970 году, все запреты упали и — с благословения Верховного Суда США — совершенно свободно печатают любую порнографию, которая, кстати сказать, густо перемешана с призывами к нигилизму, анархии и революции.
Н-да, с этой точки зрения «Князь» побил все рекорды! Потому повторяем рекордный счет: от «Князя» отказались не только почти все русские журналы и издательства, но и практически все американские (50), немецкие (20) и французские (10) издательства. Так что это самый настоящий запретный плод.
А когда этот заговор молчания вокруг запретного плода будет прорван, представляю себе, какой поднимется вой, визг и писк. Такой, словно наступили на хвост самому дьяволу, и тогда запретный плод станет яблоком раздора.
Но именно благодаря этому «Князь мира сего» Климова займет свое место на книжных полках рядом с «Князем» Макиавелли.
Д-р С. П. Новиков Профессор современной советской литературы Стратфордского университета
Глава 1. ТИХИЙ АНГЕЛ
Имея очи, не видите? Имея уши, не слышите?
Марк. 8:18
Когда Максим Руднев был ребенком, а это было еще до революции, перед сном мать заставляла его молиться Богу. Максим безразлично бормотал под нос «Отче наш», а потом обращался к Богу с личной просьбой:
— Боженька, пожалуйста, сделай меня большим и сильным. А то вчера Федька Косой опять поймал меня на соседском дворе и побил. Сделай так, чтобы я мог побить всех. Так, чтоб одной левой рукой, одним мизинчиком.
Эту просьбу он повторял после каждой драки с Федькой Косым, который жил по соседству и считался самым отъявленным хулиганом на всю округу. Подумав, Максим шепотом предлагал в обмен:
— Если хочешь, Боженька, то за это укороти мне немножко жизнь…
У Бориса же, который родился после революции, уже с детства проявлялся более практический подход к жизни. Если он не доедал чего-нибудь, мать серьезно говорила:
— Смотри, Бобка, что остается на тарелке — это твоя сила. Если не съешь, потом тебя все девчонки бить будут.
Мальчишка верил этому и готов был вылизать тарелку и лопнуть, лишь бы девчонки не оказались сильнее его. Эта привычка подчищать тарелку осталась у него на всю жизнь.
Позже обнаружилось, что Максим пишет левой рукой. Младший брат поддразнивал старшего:
— Эй, ты, левша! А ну, брось камень с правой! Мать же сказала строго:
— Не смейся, Бобка. Это его Бог наказал, чтобы он не обращался к Богу с глупыми просьбами.
Хотя и левша, но школу Максим окончил с отличными отметками. Он поступил на исторический факультет Московского университета и мечтал стать профессором. Помимо профессорских амбиций он еще любил командовать людьми. Потому он вскоре вступил в партию и даже выдвинулся в секретари факультетской парторганизации.
Дома же Максим любил подчеркивать свою роль старшего брата. Частенько он посылал младшего брата с записочками к девушкам, за которыми он ухаживал. Но только тогда, когда успех был обеспечен, — как свидетеля своих побед. Если же успех был под вопросом, Максим находил другие пути — без свидетелей.
Хотя Борис был значительно младше Максима, но к старшему брату он всегда относился довольно скептически. Может быть, потому что старший везде искал возможность покомандовать, а младший терпеть не мог, когда им командуют. Или, может быть, потому что левша Максим еще умел шевелить ушами и часто демонстрировал это.
— В точности как осел! — говорил младший. Несмотря на это, и университет Максим окончил с блестящими успехами. Так как он хорошо проявил себя в должности секретаря факультетской парторганизации, то вместо работы по специальности, учителем истории, он получил по партийной линии назначение на службу в ГПУ. Звание уполномоченного ГПУ, что в то время соответствовало чину капитана, вполне импонировало амбициям Максима. А тем более щеголеватая военная форма и малиновые петлицы, которые наводили страх на окружающих.
Максим никому не сказал о своем назначении, а потом вдруг появился дома в полной форме ГПУ. На поясе в новенькой кобуре поблескивал маленький браунинг системы Коровина, что считалось в ГПУ особым шиком. Увидев зловещие петлицы, их отец, пожилой доктор-гинеколог, неодобрительно покачал головой:
— Я стараюсь продлить жизнь людей, а ты будешь заниматься ее сокращением. Нехорошее это занятие.
Единственным, на кого форма и браунинг Максима не произвели ни малейшего впечатления, был младший брат. Первая стычка произошла у них, когда Борису исполнилось четырнадцать лет. Максим сидел за столом и заполнял служебную анкету. Чтобы идти в ногу со временем и своей должностью, в графе о родителях он написал расплывчатое определение: «трудящиеся». Борис заметил это и решил, что этим брат отказывается от их отца.
— Отец не рабочий, а доктор, — сказал он. — Зачем ты врешь?
— Не твоего ума дело, — ответил старший.
— Сразу видно, что левша, — насмешливо бросил младший, — Все слева делает.
— Молокосос! — вскипел уполномоченный ГПУ. — Сейчас я тебе уши надеру.
— Попробуй, — сказал школьник. Чтобы выровнять разницу в силах, он зажал в кулаке вилку и следил за каждым движением брата с таким деловитым спокойствием, что тот решил лучше не пробовать.
Как это ни странно, Максим нисколько не обиделся. Наоборот, потом даже хвастался своим приятелям:
— Вот у меня младший брат — чуть мне вилку в живот не засадил. Такого лучше не тронь.
Однако вскоре он сам же и забыл про свой совет. Следующая, уже более серьезная, стычка произошла у них вскоре после того, как ГПУ переименовали в НКВД.
Жили они на тихой окраине Москвы во флигеле в глубине двора. Зимой, когда дворик заносило глубоким снегом, во флигеле топили кафельные голландские печи, где так приятно греть спину о кафельные изразцы. Уголь и дрова для печей приходилось носить ведрами из погреба, для чего нужно было выходить во двор, что на снегу не особенно приятно. Эти прогулки в погреб считались поочередной обязанностью братьев, хотя с тех пор, как Максим надел малиновые петлицы, делал он это крайне неохотно.
Как-то мать послала Максима за углем. Борис лежал в соседней комнате на большом, покрытом ковром сундуке, который служил ему постелью, и читал увлекательный роман Райдера Хаггарда «Дочь Монтесумы». Старший брат вошел в комнату младшего и небрежно приказал:
— Бобка, пойди-ка принеси угля!
— Мать тебя послала — ты и иди, — возразил младший.
— Ты лучше слушай, что тебе говорят.
— Вот когда мать мне скажет, тогда я и пойду.
— Смотри, если через три минуты ты не пойдешь, то я приду с собачьей плеткой! — пригрозил уполномоченный НКВД и вышел из комнаты. Собачья плеть всегда висела на вешалке в коридоре, как полагается в доме, где есть немецкая овчарка.
Младший отложил книжку в сторону, встал с сундука и потихоньку вытянул нижний ящик стола. Под учебниками физики и химии там лежал медный кастет, уже проверенный в нескольких драках. Он надел кастет на руку и опять улегся на свой сундук, держа правую руку в кармане, а в левой «Дочь Монтесумы».
Он читал, как несчастного пленника привязывают к каменному алтарю, чтобы принести его в жертву богам, как зловещий жрец ацтеков приближается к нему с жертвенным ножом. В этот момент в комнату вошел Максим, держа в руках собачью плеть.
— Считаю до трех, — сказал он. — Ра-аз… Два-а… Три-и! Дальнейшее Максим описывал своим приятелям так:
— Да-а… Такого я еще никогда не видел… Чтобы человек прыгал с положения, лежа на спине. От сундука до двери минимум шесть метров. Так он взвился в воздух и, как тигр, прямо мне на голову. Словно его ножом ткнули. Я с плетью, а он на меня с кастетом.
— Неужели? — удивлялись приятели.
— Да-а… Ох же и свалка получилась. Шкаф вдребезги разломали. У стола две ножки отломали. Про стулья я уж и не говорю — одни щепки остались. Потом я специально сундук проверял — так аж крышка треснула. Это он спиной продавил, когда на меня прыгал. Одна только печка целая осталась.
— Кто же победил?
— Вничью! — с некоторой гордостью за младшего брата говорил Максим. — Его в школе так и прозвали — бугай! Никто с ним справиться не может. Он на турнике уже солнце крутит.
— Кто же пошел за углем?
— Мать пошла. Тогда он у нее ведро забрал, а мне говорит: «Ну, погоди до следующего раза!» Вот же чертяка. Но зато на него можно положиться.
И в этом отношении Максим не ошибся: если младший брат сказал что-нибудь, то на него можно было положиться. До следующего раза ждать пришлось недолго.
В школе, где учился Борис, состоялся вечер самодеятельности. После самодеятельности были танцы в гимнастическом зале, а после танцев, как обычно, драка на улице с учениками соседней школы. В самый разгар схватки одноклассник Бориса, Иван Странник, ни с того ни с сего, поднял стрельбу в воздух из маузера, который он стащил у своего отца, работавшего цензором в горсовете. Не зная, кто стреляет, обе партии пустились врассыпную. Первым, испугавшись собственной храбрости, убежал сам Иван, предварительно сунув пистолет Борису.
На следующее утро Борис сидел у себя в комнате и в ожидании Ивана из любопытства разбирал огромный маузер. Зачем-то в комнату вошел Максим. Увидев в руках младшего брата настоящий пистолет, да еще маузер, он так растерялся, что сначала даже ничего не сказал, а вышел и стал о чем-то шептаться с матерью.
— Борис, пойди принеси дров из погреба! — попросила мать.
Тот собрал свой маузер и, положив его в карман, отправился в погреб. Уполномоченный НКВД воспользовался этим, чтобы обыскать комнату младшего брата. Не найдя пистолета, он схватил с вешалки злосчастную собачью плетку, которая в его представлении являлась символом власти в доме, и выскочил во двор вслед за Борисом.
— Дай сюда пистолет! — скомандовал он.
— Не дам, — твердо ответил младший, запуская руку в карман.
Старший поднял плеть:
— Да или нет?
Вместо ответа младший вытащил руку из кармана, и в лицо брата ударил дым и огонь пистолетного выстрела. Максим застыл с поднятой рукой, а ему в упор, как из огнетушителя, плескали выстрелы из крупнокалиберного пистолета, Он попятился к крыльцу.
— Брось плеть! — скомандовал теперь Борис. — Руки вверх!
Уполномоченный НКВД послушно бросил плеть в снег и поднял руки.
— Заходи в дом! — приказал Борис. — Быстро! Когда старший брат скрылся за дверью, младший, как заяц, махнул через забор. Если придет милиция, то пусть Максим сам оправдывается, почему подняли стрельбу средь бела дня. Тем временем Борис по глубокому снегу, в одной рубашке, поддерживая штаны, спадающие от тяжести болтавшегося в кармане пистолета, добрался до Ивана и отдал ему маузер. Как Иван объяснял своему отцу недостачу патронов, осталось неизвестным.
Вечером, узнав о происшествии, доктор Руднев ворчал:
— У нас предки из казаков, а потому у нас в роду есть где-то польская кровь. И турецкая тоже есть. Видно, Максим в поляка пошел: пенонзев не маем, зато гонор маем. А вот Борис чистый турок, прямо башибузук.
Максим чувствовал себя героем дня и хвалился:
— Борька в меня стрелял, стрелял — и ни разу не попал.
— Так ведь я ж тебе мимо ушей целил, — неохотно сообщил школьник. — Как укротитель в цирке.
В досках старого флигеля было много дырок от выдернутых гвоздей. Позже Максим показывал эти дырки своим приятелям и с гордостью рассказывал:
— Видите, это Борька в меня стрелял. Весь дом изрешетил. Ох же и отчаянный он у меня!
Есть люди, которые не могут жить со своими ближними на равных правах. Они всегда стараются быть господами, но если это не получается, тогда они сами лезут в слуги к тому, кто оказался сильнее. Так вот и Максим. Не в состоянии подчинить себе младшего брата, он не только уравнял его в правах, но даже стал немного заискивать перед ним. Стараясь завоевать его доверие, несмотря на большую разницу в возрасте, он часто приглашал его в компанию своих знакомых и делился с ним всеми своими секретами. Борис же, наученный опытом, держался немного настороже и сохранял безопасную дистанцию.
Разница между братьями проскальзывала во многом. Максим был сухощавый и с тонкой костью, с серыми глазами и светлыми, слегка вьющимися волосами, которыми он очень гордился. Губы у него были узкие, нервные, властные. По этому поводу он утверждал, что такой же рот был у Ницше и Шопенгауэра. Студентом он увлекался легкой атлетикой, хорошо плавал и бегал на лыжах. Борис же, широкоплечий и темнокожий, предпочитал тяжелую атлетику и гимнастику на снарядах. Старший брал на вспышку, а младший на выдержку.
У Максима всегда было много друзей, которые довольно быстро менялись. У Бориса друзей было меньше, но зато они почти не менялись. Максим постоянно брал у своих друзей книжки. И постоянно бывшие приятели Максима приходили к Борису и, немного смущаясь, просили вернуть книжки, которые старший брат взял у них почитать несколько лет тому назад.
Когда Борис перешел в 8-й класс, он увлекся охотой и купил себе «Фроловку» с магазином на четыре патрона. Вместо картечи он зарядил ружье рублеными кусками свинцовой трубы. Как и полагается настоящему охотнику, он повесил заряженное таким образом ружье в изголовье своей кровати.
Однажды, вернувшись из школы, он уже на пороге почувствовал острый запах охотничьего пороха. Ружье валялось на постели, а по дубовой доске стола, где Борис готовил свои уроки, расходился рваный, щербленный след выстрела. Заряд рубленого свинца косо резанул по столу и засел глубоко в стене. У Бориса екнуло сердце: что, если… Он оглянулся по комнате, ища следы крови. Убедившись, что крови нет, он пошел искать Максима. Тот сидел на кухне в своей щегольской форме НКВД и со смущенным видом.
— Ну, как ружье стреляет? — словно между прочим спросил младший. — Хорошо?
— Да, знаешь, я хотел показать знакомым… А оно вдруг выстрелило…
— Удивляюсь, как это никому в живот не попало. Тебе определенно везет.
Уполномоченный НКВД посмотрел на брата и моргнул белесыми ресницами:
— Скажи, а тебе меня не жалко?
— Мне стол жалко, — ответит тот. Максим и здесь не упустил возможности похвастаться своим приятелям:
— Вот у моего Борьки нервы. Ружье выстрелило, так ему не меня жалко, а какой-то паршивый стол.
Не то чтобы Борис не любил брата. Нет, он просто знал, что если с Максимом обращаться по-хорошему, то он сейчас же сядет ему на шею.
Собачья плетка, которую так любил Максим, принадлежала немецкой овчарке Рексу. Когда-то Борис собственноручно выбрал щенка в подмосковном питомнике служебных собак и за пазухой привез его домой вместе с длинной родословной. Чистокровный щенок вырос в огромного, черного как уголь и на редкость умного пса. Летом Борис спал на веранде, а Рекс сидел рядом на цепи и охранял своего хозяина. Пес он был довольно серьезный и не давал спуска окрестным хулиганам, которые не раз грозились притравить его. Больше всех грозился Федька Косой, который командовал всем окрестным хулиганьем.
В один солнечный зимний день, как раз после снегопада, Борис вышел во двор, чтобы расчистить снег. У порога, в судороге вытянув задние лапы, лежал Рекс. Он уткнулся носом в ступеньки, из черных шершавых ноздрей сочилась кровь. От порога к улице по свежевыпавшему снегу тянулся длинный кровавый след. Верный пес дополз до порога, но подняться по ступенькам у него уже не хватило сил.
Борис нагнулся, потрогал рукой еще теплое, но уже безжизненное тело собаки. Потом он кинулся в дом и сорвал со стенки ружье. На ходу щелкая затвором, он яростно крикнул Максиму:
— За мной! Рекса отравили! Где Федька Косой? Я этого гада…
Младший брат как бешеный носился по снегу с ружьем на изготовку, разыскивая убийцу своего любимого Рекса. А следом за ним носился старший брат и тщетно пытался отнять у него ружье. С улицы прибежали мальчишки:
— Дяденька, дяденька… Да вашего Рекса машина переехала… Мы сами видели. А Федьки Косого тут и близко не было…
Только тогда Борис успокоился и поставил ружье на предохранитель. После этого Максим в первый раз пожаловался матери:
— Собаку Борька любит, как человека. А вот я для него — пустое место.
В пункте женщин Максим любил ухаживать за чужими женами, как он выражался, за дамочками, и даже обосновывал почему:
— Двойная победа — и никакой ответственности. По молодости лет Борис еще не понимал, что это значит, но упрямо возражал:
— Это все равно, что воровство.
— Это по законам Моисея так, — усмехался уполномоченный НКВД. — Но теперь не то время.
Соответственно этому Максим и женился — тоже на чужой жене. В глазах Бориса у Ольги, жены Максима, имелось два минуса. Первое — что она кончила не институт, а только мукомольный техникум. И второе — что она бросила своего первого мужа. И вместе с тем Борис оказался косвенной причиной этого брака.
Борис часто бывал на вечеринках в доме своей одноклассницы Ирины. А Ольга жила у них в семье в качестве квартирантки. На вечеринках школьники играли в обтрепанный «флирт цветов», в фанты с робкими поцелуями и танцевали под патефон. Потом стучали в дверь квартирантки:
— Ольга, присоединяйся к нам!
Та выходила из своей комнаты, всегда кутаясь в большой белый платок из ангорской шерсти, словно ее знобило. Фигура у нее была так себе, ничего особенного, но зато лицо… Это было лицо мадонны, красоты редкостной, неземной. Вела она себя, как пришелец из чужого мира, и всегда немного скучала. Она никогда не смеялась, а только слабо улыбалась, да и то как-то про себя. Танцевала она неохотно, как деревянная, а если при игре в фанты доходила ее очередь целоваться, то она поджимала губы и отворачивалась.
— Не обращайте внимания, — шептала Ирина. — Она хорошая девушка, только немножко самовлюбленна.
Жили они по соседству, недалеко от Петровского парка, Однажды в этом парке погожим весенним вечером застрелился студент. Он спокойно сидел на скамейке, мечтая о чем-то, потом вдруг вытащил из кармана наган и выстрелил себе в рот. В другом кармане самоубийцы нашли письмо — на имя ангелоподобной Ольги. Оказывается, он учился с ней в одном техникуме. Об этом поговорили, поговорили — и забыли. Мало ли всяких чудаков?