– Вы удивляете меня, Ломье, не знал, что вы придерживаетесь таких свободных взглядов.
– Дорогой мой, никогда не стоит откапывать топор войны. Кстати, позвольте еще раз выразить вам признательность за ту услугу, что вы мне оказали в прошлом году[80]. Что до Мими, она навсегда предана вам.
– Польщен.
– Жизнь можно охарактеризовать одним словом – неопределенность, – нежно пропела молодая англичанка, обращаясь к Жану Мореа, который подписывал ей свою брошюру.
Виктор и Ломье дружно рассмеялись. Они протискивались сквозь группы людей, болтающих между собой, пока, наконец, не добрались до стола с белой скатертью и столовым серебром. Горы пирожных, фруктов и канапе с сыром и огурцом стремительно уменьшались под набегами гостей. Добыв несколько тарталеток и два бокала шампанского, Виктор и Ломье устроились за одним из круглых столиков.
– А знаете, кажется, пришел мой черед попросить вас об одолжении, – проронил Виктор.
– Слушаю вас, но должен предупредить: я без гроша. Как говорил Александр Дюма-сын: «Когда начинаются займы, кончается дружба».
– Речь идет вовсе не о деньгах, мне нужен адрес. Я ищу Амори де Шамплье-Марейя.
– Сахарного короля? Он куда-то исчез. Скорее всего, с очередной любовницей. Полагаю, одна небезызвестная вам дама могла бы кое-что сообщить по этому поводу, ведь она и сама когда-то встречалась с этим господином. Я говорю о Фифи Ба-Рен, княгине Максимовой, которая снова покоряет наши подмостки, на этот раз под именем Фьяметта. И похоже, имеет бешеный успех!
– Это так, – подтвердил сидевший с ними за одним столиком румяный мужчина.
– Виктор Легри – Юг Ребель[81], – представил их друг другу Ломье. – Здравствуйте, Юг.
– Эта Фьяметта дорогая штучка! Надеюсь, мои слова не шокируют вас, дорогая, – с улыбкой повернулся к своей спутнице Ребель, – но я не мог не воспользоваться дарами, которые Господь Бог, если он, конечно, существует, послал мне.
– Вы знаете, где она квартирует? – спросил Виктор.
– В отеле «Континенталь». Жюль Ренар вам только что кивнул, – обращаясь к Ломье, сказал Ребель. – Он говорил, что хочет вас видеть. Вы слышали, театр «Одеон» включил в репертуар его одноактовую комедию «Просьба», Жюль Леметр[82] написал хвалебную статью в его честь, и Сара Бернар пригласила его к себе.
В этот момент одна девица, подражая Мэй Белфорт[83], запела:
– Познакомься, это Мэри Кассат, два года назад она выставила девяносто восемь картин у Дюран-Рюэля[84], – пояснила ему Таша. – Мне кажется, тебе не очень здесь понравилось, я не ошиблась?
– Нет, слишком много сплетен и кривлянья, я собираюсь вернуться в магазин, ты со мной?
– Мне бы очень хотелось, но завтра с рассветом надо приступать к работе, мне еще много что предстоит сделать.
– Что ж, тогда увидимся завтра.
Он погладил ее по руке и скрылся в толпе. Какая-то полная дама шепнула ему на ухо:
– Представляете, англичанкам уже мало их знаменитых чаепитий, они теперь еще и курят, это называется «чай с сигаретами», только подумайте!
Выйдя наружу, Виктор тоже закурил. Лязг железа, доносящийся со стороны конюшен, вызвал его любопытство. Он подошел и увидел сэра Реджинальда, на сей раз в клетчатом пиджаке, склонившимся над трехколесной машиной с двумя кожаными сиденьями. Англичанин поднял голову.
– Это трехколесный паровой экипаж Серполле[85], невежды видят в нем нечто сатанинское. Но должен сказать, месье Легри, на этой машине, на управление которой я получил разрешение, подписанное комиссаром полиции, я легко обгоняю конные экипажи. Придет время, когда даже велосипед уйдет в прошлое. В Париже уже есть Автомобильный Клуб, благодаря маркизу де Диону[86]. Вы нас покидаете?
– Увы, мне нужно работать. Благодарю за прекрасный вечер.
Автомобиль произвел на Виктора сильное впечатление. Он бы не отказался приобрести такой.
Бледный свет фонаря падал на кровать сквозь решетчатые ставни. Эрик задумчиво смотрел на спящую Кору. Ранним утром он явился к ней с двумя чемоданами, объяснив свой переезд тем, что поссорился с матерью.
– Я в долгу не останусь, – пообещал он девушке.
Кора встретила его с распростертыми объятиями, воспринимая его нежность к ней как плату за гостеприимство.
«Она всего лишь маленькая шлюха, но заслуживает лучшей доли. Конечно, как у большинства ей подобных, на уме у нее только деньги… Но я и сам, в конечном итоге, немногим лучше, – думал Эрик. – Интересно, в кого я такой… Может, в дядюшку Донатьена?.. Что ж, если мне удастся провернуть это дельце, я позабочусь о малышке».
Он ненавидел квартиру на улице Верней – темную, с удушающей атмосферой, и узкие грязные домишки по соседству, в которых обитали по большей части мясники, колбасники и торговцы углем. Ему надоела скрипучая кровать, дешевые побрякушки Коры, ее расчески, щипцы для завивки волос…
Его разбудили истошные крики торговки, расхваливающей салат-латук: «Первосортный товар из Карантана! Налетай, кто желает!» Когда-нибудь он свернет ей шею.
Эрик засунул руку под простыню и погладил грудь Коры. Ничто так не возбуждало его, как пассивность объекта вожделения.
Кора покорно отдалась ему, а когда он откинулся на спину, удовлетворенный, отвернулась и снова уснула. Эрик встал, собираясь уйти по-английски, но его взгляд упал на гору грязной посуды, которую можно было вымыть в раковине в конце коридора, и вдруг, неожиданно для него самого, сердце сжалось от жалости к Коре. Она всячески старалась ему угодить. Вернувшись вчера из «Пивнушки для холостяков», несмотря на усталость, приготовила телячье рагу и, пока он ел, стояла рядом и смотрела на него, готовая удовлетворить любой каприз любовника. Эрик представил себе, что было бы, если бы его мать узнала об этой связи. Бернадетта Перошон была строгих правил, и ее, наверное, хватил бы удар, если бы она увидела сына в квартире проститутки. Он словно наяву услышал ее визгливый голос: «Неблагодарный! А о моей репутации ты подумал? От тебя никогда не будет толку. Один Бог ведает, чем это может закончиться!»
Эрик зажег свечу, натянул брюки, вынул из кармана пиджака, висящего на спинке стула, карандаш и записную книжку и начертал:
Глава четырнадцатая
– Папаша Граффар.
Виктору пришлось подождать еще некоторое время, пока паренек со станции сбегал предупредить папашу Граффара о том, что его дожидается клиент.
Наконец, потрепанный шарабан[87], запряженный не менее древней, чем он сам, клячей, остановился у края платформы. Папаша Граффар, совершенно седой, но довольно бодрый старик, выслушал адрес и лениво взмахнул кнутом. Лошадь двинулась, и вскоре Виктор увидел безлюдную, утопавшую в грязи деревеньку. Он порадовался, что захватил с собой зонт, в противном случае, сидя рядом с кучером в открытой повозке, вымок бы до последней нитки.
Чуть меньше чем через полчаса шарабан остановился у незапертых ворот.
– С вас двадцать су, – произнес папаша Граффар, молчавший всю дорогу.
– Я хотел бы нанять вас на целый день, если возможно. Назначьте цену.
После долгого раздумья кучер потребовал сто су. Виктор согласился.
– Подождите меня, я не знаю, сколько времени мне придется там провести, а потом поедем в Сен-Ле-Таверни[88], где я сяду на обратный поезд.
Он прошел через парк по аллее с фруктовыми деревьями по обеим сторонам. Справа, у невысокой стены, теснились решетчатые вольеры с собаками. Они разноголосым лаем встретили появление чужака. Виктора поразило их количество.
Перспектива путешествия в замок Гюго Мальпера и сама по себе не слишком воодушевляла Виктора, в довершение ко всему у него с самого утра разболелась голова. И неудивительно, ведь ему всю ночь снились кошмары. Тем не менее, в восемь утра он позвонил в лавку и сообщил Жозефу, что отправляется в Домон, попросив придумать что-нибудь, чтобы объяснить его отсутствие Кэндзи. «Телефон – замечательное изобретение, и главное его достоинство в том, что можно оборвать разговор, не слушая возражений собеседника», – подумал Виктор, вешая трубку.
Он подивился на замок, построенный словно по проекту Безумного Шляпника из сказки Льюиса Кэролла, и позвонил в дверь. Ему открыла широкоплечая женщина лет пятидесяти с некрасивым лицом. Но Виктор угадал в ней одну из тех, у кого под неприглядной внешностью скрывается добрая душа. Он назвался далеким родственником месье Мальпера, с которым желал бы обсудить семейные дела.
– Добрый день, месье, меня зовут мадам Бонефон. Хозяин уехал на рассвете. Анри запряг двух лошадей в его ландо[89], и они помчались к знакомому ветеринару, который живет в Медоне. Если бедная Пишетта умрет, это разобьет хозяину сердце!
– Речь идет об одной из собак?
– Любимой! Пишетта принадлежала раньше маленькой дочке бакалейщика, бедную собаку зацепило шальной пулей на охоте. Бакалейщик отдал ее месье Мальперу, которого прозвали у нас Покровителем псов. Теперь Пишетта, конечно, чересчур растолстела, и с годами это только усугубляется, потому что хозяин балует ее сладостями. А вчера вечером ее укусил хорек! Рана глубокая, остается надеяться, что она не воспалится! Месье Мальпер – славный человек, но когда дело касается собак, теряет голову!
– Давно вы у него служите?
– Четыре года. Работы тут полно, а я управляюсь практически одна. У меня всего две руки, так что отдыхать мне некогда. Кормит собак Анри, сын конюха, а я целыми днями готовлю: у нас ведь их три десятка, да и люди тоже есть хотят!
– Гюго упоминал в письмах про нескольких собак, но я не подозревал, что у него целая свора.
– Свора бездельников, скажу я вам! Бездомные бродяги, жертвы судьбы. Да что это я – чешу языком, а вы совсем продрогли. Входите же, погрейтесь у меня на кухне.
Виктор принял приглашение с удовольствием. На плите в котелке булькало какое-то варево из овощей и мяса, и ему не хотелось думать о том, кому именно – двуногим или четвероногим обитателям поместья оно предназначалось. Помешав в котелке поварешкой, мадам Бонефон продолжила, явно радуясь тому, что есть кому ее выслушать:
– Если бы какой-нибудь литератор захотел написать про хозяина, ему было бы чем заполнить страницы. Первую собаку, которую месье Мальпер приютил, он назвал Эмилем, и я часто слышу от него это имя. Потом он подобрал тощую легавую и борзую со следами побоев на спине. Как люди жестоки! Тогда хозяин и отвел часть парка под псарню. Чтобы не мучиться, придумывая клички своим питомцам, он давал им имена из книжек.
Мадам Бонефон склонилась над котелком, и Виктор изумился, как ее не стошнило от доносящегося оттуда запаха.
– Но у меня все имена записаны. Каждому году соответствует буква алфавита. В семьдесят третьем у нас появились Аякс и Ариадна, на следующий год Бомарше и Босси, потом Декарт и Даная… Последним к нам попал кокер-спаниель, он слонялся весной по дороге де Фон. Держу пари, вы ни за что не угадаете его кличку!
– Как вы думаете, когда месье Мальпер вернется домой? – отважился спросить Виктор, подавив приступ тошноты.
– Да я и сама хотела бы это знать! Может, сегодня вечером, а может, завтра или через неделю! И все это время, пока нет Анри, кормить собак придется мне… А у вас к нему срочное дело?
– Да, я хотел поговорить с ним про его знакомых.
– Нежеланных гостей?
Мадам Бонефон рывком сняла котелок с плиты и, водрузив на стол, накрыла тряпкой. Виктор, наконец, смог вдохнуть полной грудью.
– Не делайте большие глаза, я уверена, вы поняли, о ком я! Так называет их сам хозяин. Они каждый год приезжают сюда пировать за его счет. А ведь захлопни он дверь перед носом у этих дармоедов, от скольких хлопот это меня бы избавило! Одна надежда, что случившееся нынешним летом, в августе, послужит им хорошим уроком!
– А что тогда произошло? – спросил Виктор, отступая на шаг назад, чтобы пропустить мадам Бонефон, которая намеревалась раскладывать варево в миски.
– Это было той ночью, когда с неба свалился этот камень. Метеор, так, кажется, было написано в газетах. Что до меня, так я считаю, что это мец накликал беду. С тех пор как он поселился в лесу, чего только тут не случалось… Коли встретишь его, он будто пронзает взглядом насквозь! Его давным-давно следовало упрятать за решетку!
Мадам Бонефон откинула тряпку с котелка, и Виктор, опрометью кинувшись к окну, распахнул его.
– Так вот, в августе наш дом был полон народу, – продолжала славная женщина. – Хорошо еще, хозяин догадался нанять дополнительную прислугу. Когда раздался невероятный грохот и с неба упала эта каменюка, гости повскакивали и хотели немедленно идти в лес. Ну да, нашли бы они этот метеор, как же! В темноте-то, в лесу, среди болот! В конечном итоге они успокоились, а я приготовила им корзины для пикника и уложила все, что осталось от ужина.
Виктор испуганно покосился на котелок.
– Они торчали здесь три дня! Пока не случилось несчастье. Правду говорят: не буди лихо! Один из них, я забыла, как его звать, свернул себе шею. Упал с дерева и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Месье Мальпер уложил его в коляску и отвез в Париж, с ними еще трое поехали. А остальных тут же как корова языком слизнула! Ну, и скатертью им дорожка! А больше мне ничего не известно.
– Месье Мальпер не говорил вам, что тот несчастный, его звали Донадьен Вандель, скончался? Это случилось месяц назад.
– Да ну! – всплеснула руками мадам Бонефон. – Нет, я этого не знала.
– Еще двоих, Деода Брикбека и Максанса Вине, тоже недавно не стало: они угорели в фиакрах.
– Боже всемогущий! – вскричала мадам Бонефон, прижав руки к лицу. – Если месье Мальпер чего и знает, он держит это при себе! Да и зачем ему со мной об этом говорить, я всего лишь крестьянка, в Париже-то была один раз в жизни, в восемьдесят девятом, поехала на выставку. Ох, я думала, лишусь рассудка в этой суматохе! Угореть в фиакрах, это же надо… Говорю вам, это все мец! Тут наверняка не обошлось без колдовства!
«Что за фантазия пришла в голову Донатьену Ванделю взобраться на дерево? И кто этот мец, о котором мадам Бонефон столь нелестно отзывалась?» – размышлял Виктор, возвращаясь к шарабану папаши Граффара.
– Вы не знаете, есть тут поблизости какое-нибудь заведение, где можно недорого поесть и выпить местного вина? – спросил он у старика, рассудив, что трактир – идеальное место, чтобы разузнать о пресловутом меце.
Папаша Граффар прикрыл глаза и надолго задумался.
– «Три колоса»! – наконец осенило его, и шарабан покатился по дороге.
Хозяйка заведения, пухленькая южанка с томным взглядом, проворно принесла Виктору недожаренный омлет, ломоть хлеба и бутылку медока[90].
– Сразу видно, что вы нездешний, месье, у вас хорошие манеры. Не то что у наших пьянчуг, – пропела она.
– Эй, Ирма, не трать время зря! Месье тебе все равно не пара, а если бы мы не таскались в твой кабак, тебе пришлось бы прикрыть лавочку! – прохрипел мужчина с пышными усами и желтой прокуренной бородой.
Эти слова вызвали шумное одобрение завсегдатаев, которые с удовольствием поглядывали на широкие бедра и налитую грудь хозяйки.
– Тише там! – прикрикнула Ирма. – У нас республика! С кем хочу, с тем и разговариваю!
Виктор решил воспользоваться тем, что она выказала ему симпатию.
– Вы отлично готовите омлет. Такого не попробуешь даже в английском кафе.
– Да что они могут приготовить! – раздался громоподобный голос Желтой Бороды.
– Заткнись, Жюстиньен, или убирайся прочь! – прикрикнула на него Ирма.
Тот притих, и Виктор воспользовался этим, чтобы начать разговор на интересующую его тему:
– По пути сюда я наткнулся на какого-то типа бандитского вида. Кажется, его называют тут мецем.
Тишина воцарилась такая, что слышно было жужжание последней осенней мухи. Наконец Ирма осмелилась сказать:
– Он и правда обладает силой, как злой, так и доброй. Те, кто приходят к нему за помощью с чистой совестью, не бывают разочарованы. А других, кто задумал недоброе, Жеробом Дараньяк видит насквозь и напускает на них порчу.
– Ущипните меня, я, должно быть, сплю! Ирма влюбилась в колдуна! – завопил Желтая Борода.
Не обращая на него внимания, Виктор продолжил расспросы:
– А где он живет?
– В лесу, в хижине недалеко от Охотничьего замка. Но раньше чем через два дня вы его не увидите: сейчас полнолуние, и он готовит свои снадобья где-то в одному ему известном месте. Никому еще не удавалось его там найти.
– А он никак не связан с хозяином замка Буа-Жоли Гюго Мальпером?
– Ну, я бы не удивилась, если между этими сумасбродами есть какая-то связь. Хотя из них двоих собачник – более чокнутый и более одинокий. Я как-то раз столкнулась с ним и его сворой: они шествовали как на параде, он впереди – в мундире, застегнутом на все пуговицы, собаки за ним. Странный он человек, этот Гюго Мальпер, он даже женщинами не интересуется.
– А тебе обидно, да, Ирма? – вставил Желтая Борода.
– Его соседи поначалу были недовольны, но собаки ведь никого не кусают, и в конце концов их оставили в покое. Мне-то кажется, Гюго Мальпер – славный человек, он готов приютить любую псину.
– А лай-то какой у него там стоит! Они заливаются как бешеные, это пугает ребятишек, а щенков я бы вообще всех утопил…
– Все, Жюстиньен, мое терпение лопнуло. Вон отсюда!
Желтая Борода, видимо, привыкший слушаться Ирму, которая в данный момент указывала ему пальцем на дверь, повиновался. К разочарованию хозяйки Виктор тоже ушел, правда, в противоположном направлении. Он захватил с собой почти полную бутылку медока и вручил ее папаше Граффару, восседавшему на козлах. Тот сделал несколько глотков и довольно причмокнул губами. В Сен-Ле они добрались довольно быстро. Дождь прекратился, головная боль у Виктора на свежем воздухе прошла, а главное, он был доволен добытой информацией, хотя понимал, что ему придется нанести еще один визит в Домон, чтобы встретиться с Гюго Мальпером и Жеробомом Дараньяком.
Жозеф наводил порядок в хранилище. Он почти не слушал Виктора, возмущенный тем, что шурин отсутствовал почти три дня. Однако, узнав о том, что следующая операция в замке Буа-Жоли поручена ему, Жозеф успокоился. И окончательно повеселел, услышав, что ему предстоит выполнить еще одно задание: посетить магазин Дюкудре.
– Но что мы скажем Кэндзи?
– Что у букиниста Ораса Тансона оказалось много разрозненных томов из собраний сочинений, от которых он охотно избавился бы. А вечером вы разворчитесь, что съездили к клиенту понапрасну, – тут же нашелся Виктор.
Жозеф спешил покинуть площадь Бастилии: Июльская колонна напоминала ему о весьма неприятных событиях, произошедших три года назад[91]. Он резко дернул за колокольчик на двери магазина «Лошадка-качалка».
Немолодая полноватая женщина с приятным курносым лицом и ямочками на щеках демонстрировала покупателям говорящую куклу фирмы Жюмо[92]:
– Под этой пластинкой с дырками у нее на груди находится маленький цилиндрический фонограф. Достаточно потянуть куклу за ручку, чтобы привести в движение часовой механизм. Послушайте.
Звонкий девчоночий голосок выпалил скороговоркой: «Как я рада, мама позволила мне пойти в театр, я иду на спектакль. Ах! Тир-лир-ло, как прекрасен мой шато, тир-лир-ло, в нем я буду королевой, тир-лир-ло!»
Послышались восхищенные восклицания, и Жозеф тоже не смог сдержать улыбки. В этом царстве игрушек он невольно вспомнил свое детство: как в далеком 1879 году шел, держась за руку матери, по Большим бульварам, где каждый год в декабре рядами выстраивались ярмарочные ларьки. Уличные торговцы расхваливали свой товар перед прохожими, желающими приобрести недорогие подарки к Рождеству, размахивая полишинелями[93], дудочками и барабанами. Перед прилавком с заводными игрушками Жожо встал как вкопанный. Ему страстно хотелось иметь маленького человечка, толкающего перед собой тележку.
– Сколько? – спросила Эфросинья после короткого раздумья.
– Шесть су, – ответил торговец.
Мать выудила из кошелька все монеты, но двух су не хватало.
– Я уступлю вам, мадам, – смилостивился продавец.
Не веря своему счастью, Жожо прижал игрушку к груди. Потом, придя домой, он поставил ее на сундук и до вечера не сводил с нее глаз. После этого им с матерью пришлось питаться яблоками и хлебом, пока в кошельке снова не завелись деньги. Позже Жожо купили лото и маску из папье-маше, но человечек с тележкой навсегда остался его самой любимой игрушкой. Он, наверное, до сих пор валяется где-нибудь в углу сарая на улице Висконти.
Теперь заводные игрушки стали более сложными. Куклы в красивых платьях не только двигали руками и ногами, но и разговаривать умели.
Пройдя мимо петрушек и швейных машинок, стоивших почти как настоящие, Жозеф заинтересовался лошадкой на колесиках, с хвостом из настоящего конского волоса и красным кожаным седлом. Глядя на нее, Жозефу захотелось стать маленьким мальчиком. Увы, в прошлое нельзя вернуться. Он смотрел на игрушки и размышлял, как поступить: купить Дафнэ куклу и игрушечную посуду – или праксиноскоп[94]?
– Вам помочь, месье?
– Какие у вас есть развивающие игрушки?
– Скачущие лошадки, книжки с картинками, головоломки, калейдоскопы, волчки, – произнес продавец, очень бледный мужчина лет пятидесяти.
– Вы месье Дюкудре? Лазар Дюкудре?
Продавец пристально посмотрел на Жозефа.
– Дайте подумать. Может, я человек с полыми костями?
– Что за тарабарщина? – оторопел Жозеф.
Посмеявшись над своей шуткой, продавец, казалось, проснулся.
– Я имею в виду Овидия[95]. Это загадка, молодой человек, а загадки – моя страсть. А ну-ка, ответьте, что это: четыре девушки гонятся друг за другом, но никогда не смогут друг друга поймать?.. Неужели не догадались? Четыре колеса повозки! Ладно, шутки в сторону. Лазар, выйди к нам[96]!
– Дорогой мой, никогда не стоит откапывать топор войны. Кстати, позвольте еще раз выразить вам признательность за ту услугу, что вы мне оказали в прошлом году[80]. Что до Мими, она навсегда предана вам.
– Польщен.
– Жизнь можно охарактеризовать одним словом – неопределенность, – нежно пропела молодая англичанка, обращаясь к Жану Мореа, который подписывал ей свою брошюру.
Виктор и Ломье дружно рассмеялись. Они протискивались сквозь группы людей, болтающих между собой, пока, наконец, не добрались до стола с белой скатертью и столовым серебром. Горы пирожных, фруктов и канапе с сыром и огурцом стремительно уменьшались под набегами гостей. Добыв несколько тарталеток и два бокала шампанского, Виктор и Ломье устроились за одним из круглых столиков.
– А знаете, кажется, пришел мой черед попросить вас об одолжении, – проронил Виктор.
– Слушаю вас, но должен предупредить: я без гроша. Как говорил Александр Дюма-сын: «Когда начинаются займы, кончается дружба».
– Речь идет вовсе не о деньгах, мне нужен адрес. Я ищу Амори де Шамплье-Марейя.
– Сахарного короля? Он куда-то исчез. Скорее всего, с очередной любовницей. Полагаю, одна небезызвестная вам дама могла бы кое-что сообщить по этому поводу, ведь она и сама когда-то встречалась с этим господином. Я говорю о Фифи Ба-Рен, княгине Максимовой, которая снова покоряет наши подмостки, на этот раз под именем Фьяметта. И похоже, имеет бешеный успех!
– Это так, – подтвердил сидевший с ними за одним столиком румяный мужчина.
– Виктор Легри – Юг Ребель[81], – представил их друг другу Ломье. – Здравствуйте, Юг.
– Эта Фьяметта дорогая штучка! Надеюсь, мои слова не шокируют вас, дорогая, – с улыбкой повернулся к своей спутнице Ребель, – но я не мог не воспользоваться дарами, которые Господь Бог, если он, конечно, существует, послал мне.
– Вы знаете, где она квартирует? – спросил Виктор.
– В отеле «Континенталь». Жюль Ренар вам только что кивнул, – обращаясь к Ломье, сказал Ребель. – Он говорил, что хочет вас видеть. Вы слышали, театр «Одеон» включил в репертуар его одноактовую комедию «Просьба», Жюль Леметр[82] написал хвалебную статью в его честь, и Сара Бернар пригласила его к себе.
В этот момент одна девица, подражая Мэй Белфорт[83], запела:
Виктору захотелось побыть одному и подышать воздухом. Он попрощался с Ломье и с трудом отыскал Таша, которая оживленно беседовала с какой-то американкой.
Мои брюки как у англикашек,
Такие неудобные,
Пускай они некрасивые, мне плевать,
Ведь на сцене они – то, что надо!
– Познакомься, это Мэри Кассат, два года назад она выставила девяносто восемь картин у Дюран-Рюэля[84], – пояснила ему Таша. – Мне кажется, тебе не очень здесь понравилось, я не ошиблась?
– Нет, слишком много сплетен и кривлянья, я собираюсь вернуться в магазин, ты со мной?
– Мне бы очень хотелось, но завтра с рассветом надо приступать к работе, мне еще много что предстоит сделать.
– Что ж, тогда увидимся завтра.
Он погладил ее по руке и скрылся в толпе. Какая-то полная дама шепнула ему на ухо:
– Представляете, англичанкам уже мало их знаменитых чаепитий, они теперь еще и курят, это называется «чай с сигаретами», только подумайте!
Выйдя наружу, Виктор тоже закурил. Лязг железа, доносящийся со стороны конюшен, вызвал его любопытство. Он подошел и увидел сэра Реджинальда, на сей раз в клетчатом пиджаке, склонившимся над трехколесной машиной с двумя кожаными сиденьями. Англичанин поднял голову.
– Это трехколесный паровой экипаж Серполле[85], невежды видят в нем нечто сатанинское. Но должен сказать, месье Легри, на этой машине, на управление которой я получил разрешение, подписанное комиссаром полиции, я легко обгоняю конные экипажи. Придет время, когда даже велосипед уйдет в прошлое. В Париже уже есть Автомобильный Клуб, благодаря маркизу де Диону[86]. Вы нас покидаете?
– Увы, мне нужно работать. Благодарю за прекрасный вечер.
Автомобиль произвел на Виктора сильное впечатление. Он бы не отказался приобрести такой.
Бледный свет фонаря падал на кровать сквозь решетчатые ставни. Эрик задумчиво смотрел на спящую Кору. Ранним утром он явился к ней с двумя чемоданами, объяснив свой переезд тем, что поссорился с матерью.
– Я в долгу не останусь, – пообещал он девушке.
Кора встретила его с распростертыми объятиями, воспринимая его нежность к ней как плату за гостеприимство.
«Она всего лишь маленькая шлюха, но заслуживает лучшей доли. Конечно, как у большинства ей подобных, на уме у нее только деньги… Но я и сам, в конечном итоге, немногим лучше, – думал Эрик. – Интересно, в кого я такой… Может, в дядюшку Донатьена?.. Что ж, если мне удастся провернуть это дельце, я позабочусь о малышке».
Он ненавидел квартиру на улице Верней – темную, с удушающей атмосферой, и узкие грязные домишки по соседству, в которых обитали по большей части мясники, колбасники и торговцы углем. Ему надоела скрипучая кровать, дешевые побрякушки Коры, ее расчески, щипцы для завивки волос…
Его разбудили истошные крики торговки, расхваливающей салат-латук: «Первосортный товар из Карантана! Налетай, кто желает!» Когда-нибудь он свернет ей шею.
Эрик засунул руку под простыню и погладил грудь Коры. Ничто так не возбуждало его, как пассивность объекта вожделения.
Кора покорно отдалась ему, а когда он откинулся на спину, удовлетворенный, отвернулась и снова уснула. Эрик встал, собираясь уйти по-английски, но его взгляд упал на гору грязной посуды, которую можно было вымыть в раковине в конце коридора, и вдруг, неожиданно для него самого, сердце сжалось от жалости к Коре. Она всячески старалась ему угодить. Вернувшись вчера из «Пивнушки для холостяков», несмотря на усталость, приготовила телячье рагу и, пока он ел, стояла рядом и смотрела на него, готовая удовлетворить любой каприз любовника. Эрик представил себе, что было бы, если бы его мать узнала об этой связи. Бернадетта Перошон была строгих правил, и ее, наверное, хватил бы удар, если бы она увидела сына в квартире проститутки. Он словно наяву услышал ее визгливый голос: «Неблагодарный! А о моей репутации ты подумал? От тебя никогда не будет толку. Один Бог ведает, чем это может закончиться!»
Эрик зажег свечу, натянул брюки, вынул из кармана пиджака, висящего на спинке стула, карандаш и записную книжку и начертал:
Бонваль Ида. В провинции, перед рождественскими праздниками должна вернуться в Париж.– Эрнест Сорбье с 1888 года вне игры. Значит, их осталось всего семеро, – прошептал он. – Ида Бонваль, Сюзанна Боске, Гюго Мальпер, Рен и Лазар Дюкудре, Виржиль Сернен и Эварист Вуазен. Интересно, как они себя поведут, когда получат от меня очередную записку? Не исключено, что перегрызутся между собой. Плохо только одно: я не единственный, кто идет по следу, и медлить мне нельзя.
Найти во что бы то ни стало новый адрес Сюзанны Боске.
Глава четырнадцатая
Суббота, 23 ноября
Издав протяжный гудок, поезд тронулся, оставив Виктора и еще нескольких пассажиров на платформе под проливным дождем. Все бегом бросились к зданию вокзала. Виктор поинтересовался у служащего, как ему попасть в замок Буа-Жоли. Тот снял фуражку и долго чесал в затылке, прежде чем изрек:– Папаша Граффар.
Виктору пришлось подождать еще некоторое время, пока паренек со станции сбегал предупредить папашу Граффара о том, что его дожидается клиент.
Наконец, потрепанный шарабан[87], запряженный не менее древней, чем он сам, клячей, остановился у края платформы. Папаша Граффар, совершенно седой, но довольно бодрый старик, выслушал адрес и лениво взмахнул кнутом. Лошадь двинулась, и вскоре Виктор увидел безлюдную, утопавшую в грязи деревеньку. Он порадовался, что захватил с собой зонт, в противном случае, сидя рядом с кучером в открытой повозке, вымок бы до последней нитки.
Чуть меньше чем через полчаса шарабан остановился у незапертых ворот.
– С вас двадцать су, – произнес папаша Граффар, молчавший всю дорогу.
– Я хотел бы нанять вас на целый день, если возможно. Назначьте цену.
После долгого раздумья кучер потребовал сто су. Виктор согласился.
– Подождите меня, я не знаю, сколько времени мне придется там провести, а потом поедем в Сен-Ле-Таверни[88], где я сяду на обратный поезд.
Он прошел через парк по аллее с фруктовыми деревьями по обеим сторонам. Справа, у невысокой стены, теснились решетчатые вольеры с собаками. Они разноголосым лаем встретили появление чужака. Виктора поразило их количество.
Перспектива путешествия в замок Гюго Мальпера и сама по себе не слишком воодушевляла Виктора, в довершение ко всему у него с самого утра разболелась голова. И неудивительно, ведь ему всю ночь снились кошмары. Тем не менее, в восемь утра он позвонил в лавку и сообщил Жозефу, что отправляется в Домон, попросив придумать что-нибудь, чтобы объяснить его отсутствие Кэндзи. «Телефон – замечательное изобретение, и главное его достоинство в том, что можно оборвать разговор, не слушая возражений собеседника», – подумал Виктор, вешая трубку.
Он подивился на замок, построенный словно по проекту Безумного Шляпника из сказки Льюиса Кэролла, и позвонил в дверь. Ему открыла широкоплечая женщина лет пятидесяти с некрасивым лицом. Но Виктор угадал в ней одну из тех, у кого под неприглядной внешностью скрывается добрая душа. Он назвался далеким родственником месье Мальпера, с которым желал бы обсудить семейные дела.
– Добрый день, месье, меня зовут мадам Бонефон. Хозяин уехал на рассвете. Анри запряг двух лошадей в его ландо[89], и они помчались к знакомому ветеринару, который живет в Медоне. Если бедная Пишетта умрет, это разобьет хозяину сердце!
– Речь идет об одной из собак?
– Любимой! Пишетта принадлежала раньше маленькой дочке бакалейщика, бедную собаку зацепило шальной пулей на охоте. Бакалейщик отдал ее месье Мальперу, которого прозвали у нас Покровителем псов. Теперь Пишетта, конечно, чересчур растолстела, и с годами это только усугубляется, потому что хозяин балует ее сладостями. А вчера вечером ее укусил хорек! Рана глубокая, остается надеяться, что она не воспалится! Месье Мальпер – славный человек, но когда дело касается собак, теряет голову!
– Давно вы у него служите?
– Четыре года. Работы тут полно, а я управляюсь практически одна. У меня всего две руки, так что отдыхать мне некогда. Кормит собак Анри, сын конюха, а я целыми днями готовлю: у нас ведь их три десятка, да и люди тоже есть хотят!
– Гюго упоминал в письмах про нескольких собак, но я не подозревал, что у него целая свора.
– Свора бездельников, скажу я вам! Бездомные бродяги, жертвы судьбы. Да что это я – чешу языком, а вы совсем продрогли. Входите же, погрейтесь у меня на кухне.
Виктор принял приглашение с удовольствием. На плите в котелке булькало какое-то варево из овощей и мяса, и ему не хотелось думать о том, кому именно – двуногим или четвероногим обитателям поместья оно предназначалось. Помешав в котелке поварешкой, мадам Бонефон продолжила, явно радуясь тому, что есть кому ее выслушать:
– Если бы какой-нибудь литератор захотел написать про хозяина, ему было бы чем заполнить страницы. Первую собаку, которую месье Мальпер приютил, он назвал Эмилем, и я часто слышу от него это имя. Потом он подобрал тощую легавую и борзую со следами побоев на спине. Как люди жестоки! Тогда хозяин и отвел часть парка под псарню. Чтобы не мучиться, придумывая клички своим питомцам, он давал им имена из книжек.
Мадам Бонефон склонилась над котелком, и Виктор изумился, как ее не стошнило от доносящегося оттуда запаха.
– Но у меня все имена записаны. Каждому году соответствует буква алфавита. В семьдесят третьем у нас появились Аякс и Ариадна, на следующий год Бомарше и Босси, потом Декарт и Даная… Последним к нам попал кокер-спаниель, он слонялся весной по дороге де Фон. Держу пари, вы ни за что не угадаете его кличку!
– Как вы думаете, когда месье Мальпер вернется домой? – отважился спросить Виктор, подавив приступ тошноты.
– Да я и сама хотела бы это знать! Может, сегодня вечером, а может, завтра или через неделю! И все это время, пока нет Анри, кормить собак придется мне… А у вас к нему срочное дело?
– Да, я хотел поговорить с ним про его знакомых.
– Нежеланных гостей?
Мадам Бонефон рывком сняла котелок с плиты и, водрузив на стол, накрыла тряпкой. Виктор, наконец, смог вдохнуть полной грудью.
– Не делайте большие глаза, я уверена, вы поняли, о ком я! Так называет их сам хозяин. Они каждый год приезжают сюда пировать за его счет. А ведь захлопни он дверь перед носом у этих дармоедов, от скольких хлопот это меня бы избавило! Одна надежда, что случившееся нынешним летом, в августе, послужит им хорошим уроком!
– А что тогда произошло? – спросил Виктор, отступая на шаг назад, чтобы пропустить мадам Бонефон, которая намеревалась раскладывать варево в миски.
– Это было той ночью, когда с неба свалился этот камень. Метеор, так, кажется, было написано в газетах. Что до меня, так я считаю, что это мец накликал беду. С тех пор как он поселился в лесу, чего только тут не случалось… Коли встретишь его, он будто пронзает взглядом насквозь! Его давным-давно следовало упрятать за решетку!
Мадам Бонефон откинула тряпку с котелка, и Виктор, опрометью кинувшись к окну, распахнул его.
– Так вот, в августе наш дом был полон народу, – продолжала славная женщина. – Хорошо еще, хозяин догадался нанять дополнительную прислугу. Когда раздался невероятный грохот и с неба упала эта каменюка, гости повскакивали и хотели немедленно идти в лес. Ну да, нашли бы они этот метеор, как же! В темноте-то, в лесу, среди болот! В конечном итоге они успокоились, а я приготовила им корзины для пикника и уложила все, что осталось от ужина.
Виктор испуганно покосился на котелок.
– Они торчали здесь три дня! Пока не случилось несчастье. Правду говорят: не буди лихо! Один из них, я забыла, как его звать, свернул себе шею. Упал с дерева и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Месье Мальпер уложил его в коляску и отвез в Париж, с ними еще трое поехали. А остальных тут же как корова языком слизнула! Ну, и скатертью им дорожка! А больше мне ничего не известно.
– Месье Мальпер не говорил вам, что тот несчастный, его звали Донадьен Вандель, скончался? Это случилось месяц назад.
– Да ну! – всплеснула руками мадам Бонефон. – Нет, я этого не знала.
– Еще двоих, Деода Брикбека и Максанса Вине, тоже недавно не стало: они угорели в фиакрах.
– Боже всемогущий! – вскричала мадам Бонефон, прижав руки к лицу. – Если месье Мальпер чего и знает, он держит это при себе! Да и зачем ему со мной об этом говорить, я всего лишь крестьянка, в Париже-то была один раз в жизни, в восемьдесят девятом, поехала на выставку. Ох, я думала, лишусь рассудка в этой суматохе! Угореть в фиакрах, это же надо… Говорю вам, это все мец! Тут наверняка не обошлось без колдовства!
«Что за фантазия пришла в голову Донатьену Ванделю взобраться на дерево? И кто этот мец, о котором мадам Бонефон столь нелестно отзывалась?» – размышлял Виктор, возвращаясь к шарабану папаши Граффара.
– Вы не знаете, есть тут поблизости какое-нибудь заведение, где можно недорого поесть и выпить местного вина? – спросил он у старика, рассудив, что трактир – идеальное место, чтобы разузнать о пресловутом меце.
Папаша Граффар прикрыл глаза и надолго задумался.
– «Три колоса»! – наконец осенило его, и шарабан покатился по дороге.
Хозяйка заведения, пухленькая южанка с томным взглядом, проворно принесла Виктору недожаренный омлет, ломоть хлеба и бутылку медока[90].
– Сразу видно, что вы нездешний, месье, у вас хорошие манеры. Не то что у наших пьянчуг, – пропела она.
– Эй, Ирма, не трать время зря! Месье тебе все равно не пара, а если бы мы не таскались в твой кабак, тебе пришлось бы прикрыть лавочку! – прохрипел мужчина с пышными усами и желтой прокуренной бородой.
Эти слова вызвали шумное одобрение завсегдатаев, которые с удовольствием поглядывали на широкие бедра и налитую грудь хозяйки.
– Тише там! – прикрикнула Ирма. – У нас республика! С кем хочу, с тем и разговариваю!
Виктор решил воспользоваться тем, что она выказала ему симпатию.
– Вы отлично готовите омлет. Такого не попробуешь даже в английском кафе.
– Да что они могут приготовить! – раздался громоподобный голос Желтой Бороды.
– Заткнись, Жюстиньен, или убирайся прочь! – прикрикнула на него Ирма.
Тот притих, и Виктор воспользовался этим, чтобы начать разговор на интересующую его тему:
– По пути сюда я наткнулся на какого-то типа бандитского вида. Кажется, его называют тут мецем.
Тишина воцарилась такая, что слышно было жужжание последней осенней мухи. Наконец Ирма осмелилась сказать:
– Он и правда обладает силой, как злой, так и доброй. Те, кто приходят к нему за помощью с чистой совестью, не бывают разочарованы. А других, кто задумал недоброе, Жеробом Дараньяк видит насквозь и напускает на них порчу.
– Ущипните меня, я, должно быть, сплю! Ирма влюбилась в колдуна! – завопил Желтая Борода.
Не обращая на него внимания, Виктор продолжил расспросы:
– А где он живет?
– В лесу, в хижине недалеко от Охотничьего замка. Но раньше чем через два дня вы его не увидите: сейчас полнолуние, и он готовит свои снадобья где-то в одному ему известном месте. Никому еще не удавалось его там найти.
– А он никак не связан с хозяином замка Буа-Жоли Гюго Мальпером?
– Ну, я бы не удивилась, если между этими сумасбродами есть какая-то связь. Хотя из них двоих собачник – более чокнутый и более одинокий. Я как-то раз столкнулась с ним и его сворой: они шествовали как на параде, он впереди – в мундире, застегнутом на все пуговицы, собаки за ним. Странный он человек, этот Гюго Мальпер, он даже женщинами не интересуется.
– А тебе обидно, да, Ирма? – вставил Желтая Борода.
– Его соседи поначалу были недовольны, но собаки ведь никого не кусают, и в конце концов их оставили в покое. Мне-то кажется, Гюго Мальпер – славный человек, он готов приютить любую псину.
– А лай-то какой у него там стоит! Они заливаются как бешеные, это пугает ребятишек, а щенков я бы вообще всех утопил…
– Все, Жюстиньен, мое терпение лопнуло. Вон отсюда!
Желтая Борода, видимо, привыкший слушаться Ирму, которая в данный момент указывала ему пальцем на дверь, повиновался. К разочарованию хозяйки Виктор тоже ушел, правда, в противоположном направлении. Он захватил с собой почти полную бутылку медока и вручил ее папаше Граффару, восседавшему на козлах. Тот сделал несколько глотков и довольно причмокнул губами. В Сен-Ле они добрались довольно быстро. Дождь прекратился, головная боль у Виктора на свежем воздухе прошла, а главное, он был доволен добытой информацией, хотя понимал, что ему придется нанести еще один визит в Домон, чтобы встретиться с Гюго Мальпером и Жеробомом Дараньяком.
Жозеф наводил порядок в хранилище. Он почти не слушал Виктора, возмущенный тем, что шурин отсутствовал почти три дня. Однако, узнав о том, что следующая операция в замке Буа-Жоли поручена ему, Жозеф успокоился. И окончательно повеселел, услышав, что ему предстоит выполнить еще одно задание: посетить магазин Дюкудре.
– Но что мы скажем Кэндзи?
– Что у букиниста Ораса Тансона оказалось много разрозненных томов из собраний сочинений, от которых он охотно избавился бы. А вечером вы разворчитесь, что съездили к клиенту понапрасну, – тут же нашелся Виктор.
Жозеф спешил покинуть площадь Бастилии: Июльская колонна напоминала ему о весьма неприятных событиях, произошедших три года назад[91]. Он резко дернул за колокольчик на двери магазина «Лошадка-качалка».
Немолодая полноватая женщина с приятным курносым лицом и ямочками на щеках демонстрировала покупателям говорящую куклу фирмы Жюмо[92]:
– Под этой пластинкой с дырками у нее на груди находится маленький цилиндрический фонограф. Достаточно потянуть куклу за ручку, чтобы привести в движение часовой механизм. Послушайте.
Звонкий девчоночий голосок выпалил скороговоркой: «Как я рада, мама позволила мне пойти в театр, я иду на спектакль. Ах! Тир-лир-ло, как прекрасен мой шато, тир-лир-ло, в нем я буду королевой, тир-лир-ло!»
Послышались восхищенные восклицания, и Жозеф тоже не смог сдержать улыбки. В этом царстве игрушек он невольно вспомнил свое детство: как в далеком 1879 году шел, держась за руку матери, по Большим бульварам, где каждый год в декабре рядами выстраивались ярмарочные ларьки. Уличные торговцы расхваливали свой товар перед прохожими, желающими приобрести недорогие подарки к Рождеству, размахивая полишинелями[93], дудочками и барабанами. Перед прилавком с заводными игрушками Жожо встал как вкопанный. Ему страстно хотелось иметь маленького человечка, толкающего перед собой тележку.
– Сколько? – спросила Эфросинья после короткого раздумья.
– Шесть су, – ответил торговец.
Мать выудила из кошелька все монеты, но двух су не хватало.
– Я уступлю вам, мадам, – смилостивился продавец.
Не веря своему счастью, Жожо прижал игрушку к груди. Потом, придя домой, он поставил ее на сундук и до вечера не сводил с нее глаз. После этого им с матерью пришлось питаться яблоками и хлебом, пока в кошельке снова не завелись деньги. Позже Жожо купили лото и маску из папье-маше, но человечек с тележкой навсегда остался его самой любимой игрушкой. Он, наверное, до сих пор валяется где-нибудь в углу сарая на улице Висконти.
Теперь заводные игрушки стали более сложными. Куклы в красивых платьях не только двигали руками и ногами, но и разговаривать умели.
Пройдя мимо петрушек и швейных машинок, стоивших почти как настоящие, Жозеф заинтересовался лошадкой на колесиках, с хвостом из настоящего конского волоса и красным кожаным седлом. Глядя на нее, Жозефу захотелось стать маленьким мальчиком. Увы, в прошлое нельзя вернуться. Он смотрел на игрушки и размышлял, как поступить: купить Дафнэ куклу и игрушечную посуду – или праксиноскоп[94]?
– Вам помочь, месье?
– Какие у вас есть развивающие игрушки?
– Скачущие лошадки, книжки с картинками, головоломки, калейдоскопы, волчки, – произнес продавец, очень бледный мужчина лет пятидесяти.
– Вы месье Дюкудре? Лазар Дюкудре?
Продавец пристально посмотрел на Жозефа.
– Дайте подумать. Может, я человек с полыми костями?
– Что за тарабарщина? – оторопел Жозеф.
Посмеявшись над своей шуткой, продавец, казалось, проснулся.
– Я имею в виду Овидия[95]. Это загадка, молодой человек, а загадки – моя страсть. А ну-ка, ответьте, что это: четыре девушки гонятся друг за другом, но никогда не смогут друг друга поймать?.. Неужели не догадались? Четыре колеса повозки! Ладно, шутки в сторону. Лазар, выйди к нам[96]!