Кнорре Федор Федорович. Черная трава

   - Что такое?
   - Отдайте малышам, пусть играют, есть серьезное дело!
   Мы бросили игру, отошли в сторонку, малыши верещат, шлепаются, им без нас на площадке раздолье, а Дранка стоит среди нас мрачный и загадочный и никак не может начать своего экстренного сообщения.
   - В чем же дело? - спрашиваем. - Что случилось?
   - Опять Ленька! - выдавил из себя Малявка и смотрит на Дранку, как на главного.
   - Да, - замогильным голосом подтверждает Дранка. - Опять Ленька. Мы его проследили.
   - Больше вам делать нечего? Чего вы к нему привязались!
   - Вы слушайте. Комментарии будут после... Мы общими силами поймали его на вранье? Пристыдили? Загнали в угол и заставили сознаться? Точно я говорю?
   - Ну точно, только надоело уж про это. Охота свои подвиги вспоминать.
   - Вот вы все и дураки, что так воображаете. И мы дураки. И я дурак. Разоблачили? Как бы не так! Он нас обманул!
   - Так ведь он же сам и сознался, что врал!
   - Ага! Вот когда он сознавался, он больше всего и врал, Собакин сын! А мы, дураки, воображали! Молчите! Ничего я не путаю... Можете вы понять: когда он нам сознавался, что все выдумал и соврал, это и была самая его отчаянная ложь, потому что он говорил правду! Поняли?
   - Тьфу! Никак не дойдет до них, - вмешался Малявка. - Ну, мы его поймали на вранье, на самом главном. А это, оказывается, была правда. Мы на него навалились и заставили признаться, он и признался, что соврал, а это был факт.
   - Что факт? Майор?
   - А-а, майор, чушь этот майор!.. Слепой солдат, вот что! Он нам про ослепшего солдата во время салюта рассказывал, так все это правда, мы его выследили с Малявкой! Мы-то как следует проследили! Эти две дуры рассказывали про зоопарк, как он водил старика и ему рассказывал, как обезьяна с котенком играет, - ведь это надо безмозглым тюленем быть, чтоб не понять: он же только слепому мог все так рассказывать!.. Он все лето с ним гулять ходит, а вчера мы выследили.
   Видим, топают два приятеля - этот высокий дядька, он, может, и не старик вовсе, только худой, и лицо спокойное уж очень. Идут к болотцу. Мы, как разведчики, дали кругу и подобрались к ним с другой стороны, и видим такую картину. Ленька шлепает по болоту, по воде босиком, а тот сидит на камушке, его дожидается.
   Наконец Ленька поймал лягуху, поймал и несет, и дает тому в руки, и тут нам в голову ударило: да ведь старик - не старик-то этот вовсе слепой!
   Это уж сразу понятно стало, как он стал лягуху осторожненько так ощупывать, кончиками пальцев, а сам смотрит куда-то вверх. Он ее, будто птенчика какого, чуть касается и приговаривает: "Ну и мордасия, ай зверская рожа... лягушка называется... да, правильно, лягушка, мордила такая, а лапочки, вон они, какие лапочки... Дыхание это у нее от волнения, боится, что мы ее не отпустим... Ну, на, пусти ее... Поскакала?"...
   Потом они траву разную исследовали. Ленька принесет, и они вдвоем обсуждают, где какие зубчики или бахрома и какого цвета. Другую разотрут пальцами и нюхают, и старик все спрашивает, какого что цвета: "Зеленого?" "Зеленей зеленого, вот как зеленью пахнет, слышите?" - это Ленька его убеждает. А старик нюхает и кивает...
   Ленька обулся, и они потом сидели так, рассуждали, и Ленька про лошадь ему рассказывал... После войны, когда его отец их с матерью бросил, Ленька маленький был, а что-то понимал. И как отец пришел в полушубке, говорит, подпоясанный в дорогу и все осматривается, не забыл ли чего своего взять, и Леньке говорит: "Ну, прощай, малый! Мне пора!" А Ленька ему: "Ты посиди еще с нами, не уходи", а тот говорит: "Нельзя, за мной лошадь пришла". И Ленька перепугался и больше не просил, ему все казалось, что какая-то лошадь встала на дыбы и бух-бух по ступенькам копытами и в дверь, и зубищи у нее оскалены - за отцом пришла и нельзя ослушаться никак!
   Ленька рассказывал только подробно, я так не могу, а старик спрашивает:
   "Снилась? Лошадь-то тебе после?"
   "Сколько лет снилась!"
   Еще они посидели, птичку послушали, а Ленька объяснил, какая она с виду - синичка. Потом старик схватился за какие-то гравинки, вырвал пучок, растер между пальцами, нюхает:
   "Зеленая?"
   А Ленька так ему даже грубо:
   "Будет, дядя Филя, надо мной смеяться, будто сами не слышите по запаху. Какой запах?"
   А тот вроде его послушался, кивнул:
   "Зеленый запах. Верно..."
   ...Ребятишки бесновались на волейбольной площадке, к нам уже несколько девочек подошли, слушали конец рассказа Дранки, ничего не поняли, а мы объяснять не стали, нам самим этого рассказа хватило утонуть с головой. Мы переглянулись и пошли отыскивать Леньку, просто так, без всякого плана, ни о чем не сговариваясь. Пожалуй, это Дранка нас потащил.
   Ленькина мама открыла нам дверь и сказала, что он болен, лежит в постели.
   - У меня заразная форма вирусного гриппа! - крикнул Ленькин голос через дверь. - Никого ко мне не пускай!
   Мама, кажется, немного удивилась, попросила нас подождать и ушла в другую комнату. Мы слышали, как она его уговаривала: "Тебя товарищи пришли навестить...", а он на нее шипел.
   Потом она вышла и сказала:
   - Заходите, пожалуйста, только очень близко к постели лучше не подходить. Он действительно простудился и чихает, как поросенок, без передышки. Искупался вчера в бассейне.
   - Бассейн это даже полезно, - сказали мы, вваливаясь кучен в дверь, и Малявка добавил:
   - В особенности, если с лягушками.
   - Может быть, и полезно, если не пересаливать, то все полезно, сказала Ленина мама и ушла, прикрыв за собой дверь.
   Ленька лежал в постели раздетый, настороженно выглядывая из-за переплета большой книги, которую он держал перед собой в руках.
   Мы не знали, как начать разговор, и кто-то спросил:
   - Ты, оказывается, бассейном стал увлекаться? А мы тебя там что-то не встречали.
   Ленька выглянул из-за книги с вызовом:
   - А я там переодеваюсь и приклеиваю усы. И я сейчас больной, мне разговаривать вредно. Раз вас мое здоровье так беспокоит, вы лучше в другой раз зайдите.
   - Мы по-хорошему, - хмуро сказал Дранка. - Зачем ты нас обманул?
   Ленька выскочил до самого подбородка из-за переплета:
   - Я с вами даже не разговариваю десять месяцев, а вы опять ко мне лезете! Опять я вас обманул! У меня вирус, вы не слышали?
   - Да нет, всего месяца три... - примирительно промямлил Малявка.
   - Давайте договоримся еще на тридцать три. А после подумаем о продлении.
   - Пустой разговор, - грубо брякнул Дранка. - Ты нам сознался, что наврал про слепого. Про салют. А мы теперь знаем, что это была правда. Ты же нас гадами сделал, это хуже всякого вранья.
   Ленька опустил книжку на одеяло.
   - Почему это гадами? И как это я вас сделал?
   - Этот солдат, с которым ты ходишь... тот самый и есть, про которого ты рассказывал?
   Ленька насторожился и соображал, у него даже рот приоткрылся от удивления, видно, такой оборот дела ему в голову не приходил.
   - Мне же не двадцать пять лет, вы сами знаете... - сказал он, усмехаясь.
   - Ты сообразительный парень, - сказал тогда я, - ты и с нами не разговаривай, будто мы тебя глупее. Разве в этом дело, в каком году кто что узнал и так далее.
   - Мы не гады, - тупо долбил Дранка. - А ты нас такими сделал...
   - Так вы за этим и пришли?
   - Видишь ли, - сдержанно сказала Галя. - Ты поставь себя на место других, кто ржали и насмехались над тобой, а ты знал правду и молчал. Как они себя должны чувствовать?
   Тогда Ленька сел по-турецки и, замахав руками, возбужденно заговорил, торопясь и радуясь:
   - Нет, нет, ничего подобного! Вы зря себя пилите! Честное слово, я врал. Когда я вам рассказывал, ничего еще не было на самом деле. Когда сгружали у нового корпуса вещи, я видел пожилого человека, слепого, я подумал, а что, если он бывший солдат? Оказалось, правильно, а тогда я даже не знал наверняка, только высокие сапоги заметил, и мне показалось. А потом уж я познакомился с дядей Филей. А когда мы собрались на горке ждать салюта, вдруг я подумал, что он-то ведь его и не увидит! Вот и все... И я представил, ну, соврал, как хотите, - мост, и солдата, и первый салют. Это я прямо там же все это придумал, при вас, даже не сразу, а пока рассказывал, я все придумывал...
   - Теперь-то тебе верить можно? - пытливо спросила Галя и, нагнувшись, заглянула ему в глаза. Ленька стеснительно улыбнулся. - Можно! - сказала Галя. - Когда он говорит правду, он всегда стесняется, - и засмеялась.
   Леня криво усмехнулся, сделал испуганное лицо и чихнул два раза подряд, едва успев спрятаться за книгой.
   - Выздоравливай, - сказала Галя. - Давай твою сопливую руку! Смешной ты парень.
   Больше никому ничего говорить сейчас не хотелось, и мы, попрощавшись, выбрались на улицу, как стояли в комнате - тесной кучкой.
   Когда мы явились на квартиру к дяде Филе, нас встретила бабка из тех, что всех чужих встречают в дверях со щеткой или ведром, с грязной тряпкой в руках и разговор ведут не сдвинувшись с места, точно у нее за спиной не однокомнатная квартира с кухней, а засекреченный синхрофазотрон.
   Мы вежливей вежливого объяснили, что хотели бы побеседовать с ее сыном, инвалидом Отечественной войны, хотя бы на улице, и не хотим прорываться к ее синхрофазотрону.
   - А какого сына вам требуется? У меня их пятеро и ни одного тут нету. А если вам Филю нужно, так и говорить надо. Филя мне внук. Я с ним живу, потому что он горел на фронте и лишился зрения. И легких у него нету, так что я его гоняю гулять на свежий воздух - доктора советуют. Ну чего вам еще надо?.. Карьер знаете? Ну, котлован этот?.. Вот он там и сидит, дышит, идите, он на пригорочке сидит. Один, издалека увидите...
   - Как же он один ходит? Там обрывы, вода... Глубоко.
   - Протопал дорожку. Прежде я водила. Потом этот мальчишка повадился, Ленька. Он и сегодня являлся, да я его полотенцем вымахала отсюда; пускай сперва отчихается, тогда приходит...
   Мы пошли через Горелую рощу, так назывался молодой лес. Горел он когда-то, лет тридцать назад, а название осталось. За рощей начинался громаднейший котлован, заброшенный карьер, из которого возили песок, когда никому еще в голову не приходило, что Москва может близко к нему придвинуться.
   Он был залит водой, берега были неровные, изрытые, где осыпанные, где поднимавшиеся довольно высокими обрывами, поросшими кое-где тощими кустами с длинными узкими листиками. А далеко, на той стороне, валялись брошенные помятые вагонетки и дымилась фабричная труба.
   Действительно, уже издали на пригорке мы увидели одинокую фигуру худого высокого человека. Он сидел около маленькой, в рост человека, березки и как будто смотрел на расстилавшийся перед ним роскошный пейзаж нашего обваленного, затопленного котлована.
   Нас было восемь человек, и мы решили, что всем неудобно разом наваливаться на незнакомого человека. Мы все обошли пригорок немножко сторонкой, а вперед пустили Галю - мы думали, что она лучше всех сумеет поговорить, да так оно и было, но Дранка, про которого никто этого не думал, привязался и пошел напрямик, следом за Галей.
   Они подошли и сели рядом со слепым солдатом, и Галя прощебетала нежным голоском - у нее это иногда получалось, к сожалению:
   - Уфф, устала... Давай посидим!.. А-а, добрый день!.. - Она хотела сказать дедушка, но, вовремя глянув ему в лицо, заметила, что он вовсе не старик, и, молодец, сказала: - Добрый день, дяденька!
   - День добрый и тебе, девочка, - медленно сказал солдат. Теперь, когда мы его разглядели, смешно было назвать даже про себя его стариком. Это был просто пожилой, широкий и плоский в плечах человек, с загорелыми, туго обтянутыми скулами. Серый пиджак лежал рядом с ним на траве, а ноги в высоких, невоенных сапогах без каблуков, как в ступеньку, упирались в выемку на краю обрыва.
   - Вам привет от одного вашего знакомого! - храбро сказала Галя. - От Леньки! Знаете?
   - А-а! - сказал солдат и, повернувшись к Гале, усмехнулся. - Чихает?.. Бабка, окаянная, его прогнала сегодня. Как он теперь?
   - Ничего, лежит, книжку читает. Чихает, действительно!.. Мы к бабке вашей заходили, вас спрашивали!
   - Боевая бабка! - ляпнул Дранка, встревая в разговор.
   - Эта бабка, - пояснил солдат, - меня переживет, похоронит и после того еще лет десять ругать будет, что ее не слушался... А вы здешние, ребята? Товарищи с Ленькой?
   - Здешние, - сказала Галя.
   Солдат долго молчал. Вообще он говорил немножко с натугой, точно припоминая некоторые слова и то и дело замолкая, прежде чем ответить. Но оставаться одному ему, видно, не хотелось. Он спросил, как зовут Галю, дружелюбно дотронулся до ее руки, сказал: "Худенькая какая... еще молоденькая совсем... значит, соседи?.." - и потом опять долго молчал, прежде чем заговорить.
   - Приехали мы к вам по соседству, квартиру нам дали, бабке-то это утешение, а у меня потеря зрения и с памятью... частично тоже. Бабка тут враз разобралась: где молоко, где картошка, где аптека, какой автобуса номер. Ее ты закинь в Африку или в Австрию, она у австриек через два дни узнает, в какой лавке молоко лучше!.. А я? Как в темный океан попал, все начинай сначала. На старом жительстве мне все углы, все переходы, двери все знакомо, а тут не знаю ни одной канавки, ни стенки.
   И вот бабка стала меня выводить вот сюда, на пригорок, потому комиссия у меня не признает полного дыхания, мне полезно дышать просторным воздухом, а не взаперти сидеть...
   А главное - сна нету. А снится черт его знает что: черная трава снится! Как есть черная... Да, правду говорю. Лежишь ночь. То не спишь. То черная трава! Будь ты проклята! Как благую весть дожидаешься, пока утром лифт загудит, - значит, ночь кончилась... Вот так, деточка, бывает... Это я так, к слову... Слушаешь?
   Ну вот. А однажды раз сижу я тут, у этой березки, и слышу, ктой-то бурчит, книжку, что ли, вслух читает. Ну, я окликнул. Вот он ко мне подсел тогда, Ленька. Я говорю: "Что это ты бурчишь, почему про себя не читаешь?.." Ну, он тут признался в своем горе, поделился... Вы-то знаете небось?
   - Ну да, - с отчаянной уверенностью сказала Галя. - А вы про какое?
   - Да про дедушку его. Старичок был, лесник, что ли? Издалека, из Мордвы, из глухих лесов... Просидел всю жизнь в самой чаще, и до того грамоте разучился...
   Вижу, мальчишка ничего, привязчивый, рассказывает чуть не вплачь, это, оказывается, он деду своему привык вслух читать, и теперь даже ему неинтересно про себя, а интересно слышать произношение вслух, и вот он, чудак, уходит в такие места подальше, чтоб другим не мешать, и бурчит... Жалкий мальчонка он мне тогда показался, потом-то вроде ничего... Ну, я ему говорю: валяй, читай как привык, я не против... Сперва непривычно, а потом пошло, много прочитали с ним... Мифы древней Эллады даже.
   Гулять ходим, он мне все описывает, где какая природа или музей-усадьба с колоннами. Или смешной человек пройдет, он мне нашепчет, ну нам смешно обоим, смеемся... Птиц слушали весной тоже, скворцы одни до чего по-разному могут: один клювом стучит, другой на дудочке посвистывает, другой ржет как жеребенок, а Ленька рассказывает, как у него бороденка трясется, нам опять не скучно...
   Да ведь и то сказать: посади меня на берегу самого райского озера и скажи: там угольная яма, я ведь и чувствовать буду - сижу на краю угольной ямы! Верно?.. А-а... Мне сказали: "Котлован". Я и сижу, и в голове у меня котлован: грязь, ржавая железина какая-нибудь, рытвины. Вам-то видно, как тут чайки летают, волночки ходят, вон в той стороне островок с кривой сосной, а на том берегу вишневые садочки. А мне-то, пока Ленька все не рассказал, ничего этого видно не было, верно?
   Галя что-то начала говорить, но он, ее не слушая, радостно сказал:
   - А на этом островку, где сосна, видишь? Там двое журавлей с перелета отдыхали, мы до вечера ждали, пока улетят... Да... Ну вот поболтали и время скоротали, верно?
   - А мы, дядя Филя, будем приходить сюда тоже. Тут хорошо! Вам ничего, если мы станем приходить?
   - Озеро не мое и сосна не моя, - радушно сказал солдат. - Приходите сколько захочется!.. - Помолчал и скрипучим от стеснительности голосом с трудом добавил: - Очень приятно.
   Он сжал протянутую Галей ему на прощание руку, и его равнодушное, какое-то точно пустынное и отрешенное лицо прояснилось так, что мы почти испугались, нам стало казаться, что он вовсе и не слепой и смотрит в лицо Гали и видит ее, может быть, лучше, чем те, у кого есть глаза. Он наклонился к ней, точно видел, как она кусает губы, чтобы не зареветь:
   - Ласточки вот... Долго я не мог вспомнить, какие это ласточки?.. А он все говорит: над водой... Над водой кружатся! Я и вспомнил: ну, обыкновенная птичка. Ласточка... И вот трава, я ее глажу и знаю теперь, что зеленая. Черная трава! Ведь приснится же такое! Вон я ее глажу... Ну?.. Зеленая!.. Зеленая трава.