Коблер Эсфирь. Истоки европеизма

О, да! Он единственный из греков, кто задер-жится в Троаде, чтобы
принести жертвы и умилостивить свою судьбу, которой теперь правит Афина, но
разве боги прощают тех, кто правил ими, вступив в сговор с Судьбой? Никогда!
Агамемнон это знает. Знает и Кассандра. Поэтому на корабле, плывущем в
Грецию, в Микены, их видели всегда вместе. Впрочем, они мало времени
проводили на палубе. Они уходили в глубь корабля, чтобы быть вдвоем. Их тела
были сухи, как и их глаза. Им не о чем было говорить, потому что они знали
все. Эти последние предсмертные поцелуи сжигали оставшуюся им жизнь.
Прибытие Агамемнона в Микены было пышным. Воины украшены вен-ками; за
ними шли бесчисленные рабы и везли огромные богатства во дворец, где царя
ждала Клитемнестра. Сам Агамемнон ехал на колесни-це, покрытой цветами,
благоухающими цветами родной Греции. Этот запах был последним земным
ощущением, глаза его уже глядели в царство Аида. Рядом с ним сидела
измученная Кассандра, они держались за руки как дети, готовые войти в
горящий дом. Увидев их, Клитемнестра переполнилась злобой.
Может быть угрызения совести или опасение мести удерживали бы ее. Но,
увидев Агамемнона с рабыней Кассандрой, сидящих рядом в колеснице: рука в
руке, такие похожие, такие отреченные от мира, такие всеведущие, - она
поняла, что должна их убить вместе. Два чело-века, переполненные Судьбой.
Перед ними отступает все: война, дети, семейный очаг, власть. Эти двое,
знающие веление Судьбы, есть тайна. Ни боги, ни люди не могут жить рядом с
ними. Они должны по-гибнуть. Агамемнон опережает время. Взгляд вперед, на
пять тысяч лет - это равно бессмертию. Такой временной разрыв не прощают
боги. Они подчиняются Судьбе, но мстят Агамемнону, ее делателю, посылая
бесславную смерть.
По пурпурной ткани поднялся к себе во дворец Агамемнон, неотступно за
ним шла Кассандра. Вдруг из дворца раздался ужасный крик Агамемнона и
женский стон. С окровавленными руками вышла к народу Клитемнестра, с
окровавленной секирой в руках. Тремя ударами секи-ры разбила она голову
великого героя и потом зарубила Кассандру.
Клитемнестра,ставорудиембогов,свершилато, что не моглисделать 10 лет войны с
Троей.
Так погиб Агамемнон, повелитель и исполнитель Судьбы, и нашла свою
смерть Кассандра, предсказаниям которой никто не верил.

2. РАЗГОВОРЫ С БОГОМ

Он (Бог) непостигается умом,
а познается жизнью.
Лев Толстой

Жизнь человеческая принадлежит Богу, но свою судьбу человек создает
сам. Смерть человека принадлежит Богу, и никто не имеет права выбирать ее
вопреки воле Божьей.
На заре цивилизации мысль и чувство, страдание и неизвестность
заставили человека мучительно вглядеться и в собственную жизнь, и в
собственную смерть. Величественные ритуалы, пирамиды, поклонение - все во
имя смерти, ибо там, в небытии - незнание, тайна высшего закона бытия.
Изначально лишь одно знание: плоть и душа едины только здесь, на земле, но
никто на земле не узнает, в чем радость или страдание души там, за доступным
нам рубежом. Изгнанные из Рая, мы узнали как страдают душа и плоть, пребывая
на земле. Вкусив от Древа познания, мы познали и смерть, и страдание. За
тысячи лет су-ществования поколений и поколений нет человека на земле,
который не воскликнул бы вместе с библейским Иовом: "На что дан страдальцу
свет, и жизнь, огорченным душою...". Осознание смертности уравнива-ет всех.
Знание, являющееся тривиальным, создает всю мировую куль-туру, становится
ключом к расшифровке всех культурологических задач. "Книга Иова" актуальна
именно сейчас в решении вопросов бытия и небытия, проблем взаимоотношения
Бога и человека. НедаромГете, первый человек нового времени, обра-тился
именно к "Книге Иова".
В "Книге Иова" человек говорит с Богом без посредников. Это крик души
человека вообще, потому что в раннем иудаизме еще не разработана до конца
проблема бессмертия души, проблема, которой потом будет уделяться основное
внимание в позднемиудаизме и христианстве. Слова Иова особенно трагичны
оттого, что у него нет ощущения вечности,и в то же время так человечны:ведь
он перед Богом свидетельствует о страданиях людей.
Каждый из нас - страдалец Иов. Рожденные на страдание, мы умираем,
страдая. Путь, указанный Иовом, путь познания Бога, - единственная дорога к
радости. "Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремиться
вверх". За что? Почему? Вопрос, заданный Иовом, есть вопрос всего
человечества: почему на земле мы так стра-даем, почему равно страдает
праведный и неправедный, почему непра-ведный имеет право на дела злые, а
праведный несет бремя забот и невзгод, и даже мысль греховная не должна
касаться его? На протяжении веков ответа нет, но есть смерть. Бог подводит
нас к этой черте, не раскрывая - что за ней. Иов же дал нам главный ответ: в
вопрошании Бога - есть познавание Бога. Познает Бога Истинного не тот, кто
его восхваляет. а тот, кто страдает, ибо страдание формирует душу, а душа
есть вместилище Бога. Душа больше знает о Боге, чем ум, пытающийся Его
узнать. Понять Бога, или что есть Бог, невозможно, но можно почувствовать
присутствие Его в душе своей. Чувствование Бога есть величайшая радость и
величайшее страдание.
Путь Иова - путь человека от "иметь" к "быть". "Гордый чело-век", Иов,
имеющий все, что только может пожелать человек, - не только в "быте", но и в
духе, - таким предстает перед нами Иов в начале книги. Богатство его
приумножается, детьми Бог благословил дом Иова; стада его плодятся, земля
плодоносит. Все дается Иову в знак праведности его, ибо чист он душой, и
чтит Бога всем сердцем, и исполняет заповеди нелицемерно.
Только праведные правы; они обращаются к Богу с постоянным вопрошанием:
что есть человек - частица Духа или вместилище зла? Ничто не нужно
Богу,только душа человеческая, отрешившаяся от всего земного, Ему интересна.
Праведный, во дни благоденствия славящий Бога, будет ли славить Его во дни
страдания, останется ли на пути любви или пойдет по пути зла? - вот что
интересует Бога. Отбирая все земное, радующее бытие человека, даже плоть
его, ставя на грань небытия, Бог вопрошает - что есть человек? И ответ,
данный Иовом, есть спасение человечества. Иов, погружаясь в бездну несчастий
и страданий, не мечтает о прош-лом, не вспоминает о будущем, а начинает
разговоры с Богом. Ему есть что сказать Богу, ибо он говорит о человеке. Его
слова - крик растерзанного сердца, но они полнылюбви и печали. Речи же
друзей его, славящих Бога, лишь гимны, не прошедшие через душу. Даже
искренняя вера - не вера, если она не выстрадана. В конце книги Иова есть
такие строки:
И было после того, как Господь сказал
Элифазу: горит гнев Мой на тебя
И на двух друзей твоих за то, что
Вы говорили о Мне не так верно
Как раб Мой Иов.
Как же так? Друзья Иова славили Бога и дела Его, а Иов вопрошал Бога в
сомнении и печали? Суть, наверное, в том, что Бог есть Любовь и
Справедливость, и читает сердце наше, а не слушает лице-мерные слова наши.
Посмотрим, как человек открывает Бога и как открывает Богу свое сердце.
С чем пришли друзья к Иову? С сочувствием. А душа их состра-дает? Если
бы они открыли душу свою бедам его, то Бог не уп-рекал бы их;они говорят о
Боге, о праведности, но страдания Иова ви-дят, а не чувствуют, и именно за
это гневается на них Бог. В такую минуту они не забывают о своей праведности
перед Богом, не забывают себя и, хотя их слова умственно верны, они не
спасают душу от лицемерия, пусть и неосознанного. Вот слова Элифаза:

Если попытаться сказать тебе,
не тяжело ли тебе будет?
Но кто может удержаться от слов?
Вот ты наставлял многих,
И слабым рукам придавал силы.
Оступившегося поднимали твои слова,
И подгибающиеся колени ты укреплял.
А теперь пришло на тебя - и ты изнемог,
Коснулось тебя и ты пришел в ужас.

В этих словах - попытка придать мужество отчаявшемуся и отвра-тить от
возможности богохульства; славя Бога и дела Его, они пыта-ются укрепить
Иова. Но не слова нужны человеку в наивысший момент страданий, а плач души
вместе с его душою, не осмысление, а любовь. Тема дружественности и дружбы
встает как проблема драмы человечес-кой. Удивителен психологизм книги: не
слова, а интонация выдает истинные чувства друзей. Они говорят от ума, но ум
наш лукавит. В разуме и в словах наших мы часто не знаем - что правдаа что
ложь; мы выбираем логическую версию для себя, успокаивая свое надсознание и
подсознание. Сердце не может лгать, оно всегда чувст-вует правду. Праведен
только тот, кто всегда и во всем слушает совесть. Но праведность на земле -
тяжелая ноша.
С первых строк "Книги Иова" мы узнаем главное - он праведен перед
людьми и перед Богом, и именно праведность является источни-ком его бед с
точки зрения провиденциальной. Приходит час испыта-ния: все отнято у него,
даже плоть гниет и отмирает. В одиночестве и нищете сидит он на пепелище
дома, разодрав одежду и посыпав го-лову пеплом. Плач его и стенание
сменяется вечным вопросом к Богу: "За что?". С точки зрения Божественного
начала такого вопроса не существует, с точки зрения человека именно с этого
вопроса начина-ются разговоры с Богом. Человек сокрушенный вопрошает Бога,
ища Бога и себя в Нем. "Человек, рожденный женой, краток днями и пресыщен
скорбью". Человек смертен и этим трагичен; почему же Бог допускает, чтобы
беды преследовали человека в короткий миг его тварного бытия? В этом вопросе
"человек современный", усомнившийся в Боге, пересмотревший понятие о Боге
или вовсе лишившийся Бога, по трагичности приближается к Иову, но не имеет
мужества как Иов вопрошать о смысле бытия. Особая трагичность человека в
наше время - без Христа - в том, что нет надежды на вечную жизнь души, нет
надежды на восстание из праха до конца времен. Крик души человека разрывает
сердце:
И человек даже не встанет.
До скончания небес не пробудятся,
И не воспрянут от сна своего.
И сну нет срока.
Кажется, что смысл бытийности и внебытийности теряется.За500 лет до
рождества Христова жизнь человека - так же как в наш век безверия -
бесконечно тра-гична по сути своей. Но там, в Иудее, тогда, две с половиной
тысячи лет назад, шел интенсивный поиск Бога, определенного евреями как
Единый вездесущий, всепроникающий и так далее еще пять тысяч лет назад.
Вера иудеев в Бога Единого была несокрушима, несмотря ни на какие беды
и страдания души, и оттого Бог вступает в разговор с человеком. Иов,
потрясенный близостью к Богу, отвечает Яхве:
Теперь я узнал, что Ты все можешь,
И невыполнимого замысла для Тебя нет.
Ты сказал:
"Кто этот, без знания омрачающий замысел?"
Потому и говорил я, что не понимал,
О вещах непостижимых, что я не знал.
Слушай же, и я буду говорить,
Буду спрашивать Тебя, а Ты объясняй мне.
Иов получает ответ, потому что верует даже будучи стертым в прах, живя
на грани возможностей человеческих.
Теперь здесь, в Европе,мы утеряли Бога и не слышим Его ответа. На
вечное вопрошание, обращенное к Богу - зачем, за что? - только Бог, вошедший
в душу, может дать ответ. Но как услышать ответ на вопрошание? Готова ли
душа к этому? Способны ли мы еще услышать ответ?
Боль, поразившая душу, приближает ее к Богу. Таков парадокс:не зная
истины - познаем Его через боль и горе. Человек сокрушенный говорит: "Рука
Его вынуждает из меня стоны о, если бы я знал, как найти Его...". Вот крик
человека, жаждущего истины и справедливости, поддержки и понимания; только в
Духе Всевышнем и в душе своей находит он опору.
"Книга Иова" - потрясающий документ, оправдыва-ющий человека перед
Богом. Слова страдальца Иова - тончайший психологический рас-сказ о
человеке, который до сих пор важен нам и, по-видимому, ну-жен Божественному
началу как одно из доказательств необходимости тварного духа, каким является
человек.
Быть праведником легко, когда Бог радуется вместе с тобой - так Сатана
искушает самого Бога; но если Бог отворачивается от тебя и ты один на один с
бедой? Выдержит ли человек это искушение? У нас одна жизнь, одно сердце,
одна душа, и она болит, когда ей при-чиняют боль. За что платит человек
жизнью, плотью, горем, болью?"Ужасы Бога ополчились против меня".
Если все зло мира обрушивается на человека, мы ждем поддержки ближних,
любимых и любящих и . . .не находим. "Человек хорош в радости, а в горе кому
он нужен?" - говорит Иов. Казалось, Иов полу-чил поддержку ближних, но
сколько лицемерия в их словах. Жена, самый близкий человек - все беды Иова
обрушились и на нее - советует Иову: "Прокляни Бога!" Значение такого
проклятия заключа-ется в том, что Бог навсегда отвернется от человека, и не
будет ему спасения, и погибнет он и телом и душой. Проклясть Бога - означает
позвать смерть и перейти к сатане. Вот совет ближнего! Никогда Иов не
последует ему, не потому, что боится смерти, а потому, что боится отпадения
от Бога. Бог - высшая радость его, несмотря на ужас бытия. А в то же время
он так страдает, что зовет смерть и говорит о ней, как об успокоении:

"Там беззаконные перестают наводить
Страх, и там отдыхают истощившиеся в силах.
Там узники вместе наслаждаются
покоем, и не слышат криков наставника.
Малый и великий там равны, и
раб свободен от господина своего".
Ибо здесь на земле:
"Нет мне мира, нет покоя, нет отрады:
постигло несчастие".
Смерть есть избавление от бед, смерть - успокоение отчаявше-гося,
освобождение от страдания, но разрешить ее себе человек не может. Сердце
Иова разрывается, но он должен жить, жить среди лю-дей.
От "Книги Иова" до наших дней человек строит множество иллюзий по
поводу своей соразмерности с кем-то, сопереживания и сопонимания людей: от
человека к человеку. История культуры человечест-ва - это попытка найти
Человека и Человека. Потому что нет тяжелее испытания для людей, чем
одиночество. Может ли че-ловек, существо думающее, чувствующее,
одухотворенное, соединиться душою со-переживания, со-ития, со-знания с
другим человеком? Может ли донести самого себя другим: ближним, дальним,
сейчас и через века, детям и потомкам? Через эту жажду соития приходит
чело-век к искусству; оставляет себя вечности, попирает смерть. Прекрасное -
есть мир, который творит человек, - хотя не все Прекрасное есть творение
человеческое, - на этом стоит Античность, Возрождение, гуманизм. Миры,
сотворенные человеком, есть время, преодоленное человеком. Если искусство (в
широком смысле) есть новый, человеком сотворенный мир и преодоление времени
и смерти, то оно как ничто другое связывает нас с Творцом.
В искусстве живо только то, что одухотворено, то, в чем есть Дух.
Творчество как духовный акт абсолютно человечно, но одухотворен-ность - то,
что дано человеку Богом. Божественная одухотворенность, переходя от Бога
через человека в произведение искусства, делает его бессмертным, но если
этого нет, то нет и бессмертного произве-дения. Сколь ни совершенны формы -
без Духа они мертвы. "Книга Иова" как произведение искусства уникальна тем,
что она впервые показывает, что попытка обратиться от человека к человеку -
не-состоятельна. Через две с половиной тысячи лет, в XX веке н.э., мы вновь
поняли, что "человек и человек" - это формула одиночества, неприкаянности,
непонимания, потому что нет чего-то связующего. Недаром Иов отвечает с
горечью на речи друзей своих:
Доколе вы будете мучить душу мою
И сокрушать меня речами?
Все искусство модернизма, особенно литература и философия
экзистенциализма, начиная с Кьеркегора, раскрывает как беспредельно одинок
человек, лишившийся Бога. Объективно человек всегда одинок в высочайшие
моменты бытия - рождения и смерти. Здесь никто дру-гой не может участвовать,
но если в течение жизни человек утерял Бога, и Бога в душе нет, то зачем
жизнь перед лицом такой бездны одиночества? Субъективно это выражено в сне
Раскольникова на каторге: ему снилось, что все люди поражены неки-ми
трихинами. Болезнь заключается в том, что люди перестают пони-мать друг
друга. Каждый кричит, что именно он знает истину, и не слышат друг друга.
Это болезнь нашего времени, болезнь нетерпи-мости и абсолютного одиночества,
незнания Высшей Истины, о которой Лев Толстой говорил, что "только там, где
есть Бог, там есть Добро, Красота и Правда", ибо Бог во всех своих
проявлениях есть Любовь, есть объединение единичных истин. Поэтому
состоятельна только связующая триада: "Человек - Бог - человек", - причем в
этой триаде не может отсутствовать ни одно звено, иначе рухнет самая
устойчивая модель Мироздания - треугольник, и человек погибнет в пучине
собственного одинокого "Я". Выстраивая линию "человек - человек", мы в конце
кон-цов лишаемся духа и приходим к одиночеству, войнам и гибели.
Современное искусство, начиная с Достоевского и Ницше, показало нам
страшную опасность - попытку вместо Бога поставить сверхчеловека.
Сверхчеловек не нуждается в Боге. Он устанавливает свои законы,
отсутствующие в мироздании: "Убивайте, убивайте, убивайте! Я беру на себя
ваши грехи" (Герман Геринг). "Сверхчеловек" лишен понятия о человеке, ибо он
лишен Духа, как будто не было тысячелетий ра-боты Духа над плотью, как будто
плоть устала от напряженней духовной работы. Кроме того, обычному человеку,
то есть тому, кто обла-дает Духом Божьим, сверхчеловек предназначил роль
раба. Добиться этого он может только силой. В таком деле ему, кроме орудий
циви-лизации в виде автоматов и танков, помогают и заменяющие Дух поня-тия:
нация, каста, партия, класс.
Несостоятельно и другое убеждение: нет ничего, кроме Бога. В этом
случае мы приходим к инквизиции и крайнему экстремизму ис-ламского
фундаментализма, ибо тогда жизнь человека - не высочай-шее таинство, не
высочайшее воплощение Духа, а ничто, нечто, не имеющее цены и ценности.
Будем благодарны Достоевскому, Кьеркегору, Камю, Сартру, Фрейду, Фромму,
Ясперсу, показавшим ужас того, к чему мы пришли. Выявив истинную цену,
которую мы заплатили, отка-зываясь от Духа и самих себя, дойдя до краха
самоуничтожения, надо попытаться вернуться к великой триаде:
Человек - Бог - человек.
Полная ее расшифровка, наверное, невозможна. Конец Света еще не
наступил, и понять замысел Божий до конца нам не дано. Дано априори две
вещи: вечное движение к Истине и полная свобода в выборе между Добром и
Злом. Мы не можем дать определение: что есть Бог. Повторим слова Владимира
Соловьева - Бога нельзя познать, Бога можно почувствовать в своей душе. Это
тоже тройст-венная формула, выраженная другими словами. Можно попытаться
найти какие-то определения божественного начала, которые в ходу со времен
Авраама до современных научных изысканий. Бог есть бесконечное,
всеобъемлющее, во все времена сущее, из себя творящее, все собой
одухотворяющее, всезнающее, во времени и пространстве бесконечное, любящее и
созидающее начало. ОтБогалюбовь, созидание и гармония. От другого начала -
зло, раз-рушение, хаос. И совершенный Бог созидает человека. Зачем? Какая
сила любви, нам недоступная, требует сотворить сущее, огра-ниченное, как и
все во вселенной, во времени и в форме, но имеющее то, чего нет во всей
вселенной - Частицу Духа. Разве без человека вселенная не была бы полна?
Может быть, через человека Бог тоже познает что-то, хотя бы самоощущение
сотворенного существа. Тогда каждый из нас есть драгоценность в сущном мире.
Теология говорит, что в каждом человеке отражен лик Божий. Причиняя друг
другу боль, сея смерть, мы создаем зло, и чем больше мы творим зло, тем
больше оно обрушивается на нас, отодвигая от Бога. Свобода в выборе между
Добром и злом есть главный дар Бога в человеческой жизни, и самое тяжелое
бремя. Иов тем и потрясает, что перед лицом абсолютного зла абсолютно
свободно выбирает Добро.
За две с половиной тысячи лет плоть, кажется, устала от поиска Добра.
Достоевский устами Ивана Карамазова говорит о том, что человек слаб. В
"Легенде о великом инквизиторе" высказана фи-лософская идея, которая в
голову не пришла бы древнему иудею или античному греку. Идея XХ именно
столетия: "Нет заботы беспре-рывнее и мучительнее для человека, как,
оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться". Мы
только сейчас начинаем понимать, что человек не оставлен Богом, а автономен,
свободен. Самое страшное в том, что человек боится свободы, он и зло-то
творит по большей части длдя того, чтобы заглушить чувство свободы; он
постоянно совершает бегство от свободы и отдает ее - самый святой дар Бога -
любому конкретному физическому лицу, лишь бы не чувствовать гнета свободы,
ибо свобода не есть индивидуальный произвол личности, не считающейся ни с
чем, а жизнь по совести. Перефразируя Канта,можно сказать, что свобода - это
совесть внутри нас, сверенная с Богом. Отказавшись от Бога, мы отказываемся
и от свободы. Парадокс заключается в том, что без Бога нет свободы. На наших
глазах происходит сокрушительное падение духовности, предсказанное в
Апокалипсисе.
А счет за все происходящее предъявляется Богу. И Достоевский показал
почему: земля переполнилась страданиями. Приходится констатировать диагноз:
нравственная старость человечества. Отсюда и казуистика взаимоотношений с
Богом. Современный человек (Иван Карамазов) может и веровать в Бога; но так
сострадать человеческим мукам, что мира Божьего не принимать.
". . . И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий,
которая необходима была для покупки истины; то я ут-верждаю заранее, что вся
истина не стоит такой цены. Не хочу я наконец, чтобы мать обнималась с
мучителем, растерзавшим ее сына псами! Не смеет она прощать ему! Если хочет,
пусть простит за себя, пусть простит мучителю материнское безмерное
страдание свое; но страдания своего ребенка она не имеет права простить, не
смеет простить их ему!А если так, если они не смеют простить, где же
гармония? Есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право
простить? Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу. Я хочу
оставаться лучше со страданиями неотомщенными. Лучше уж я останусь при
неотомщенном страдании моем и неутоленном него-довании моем, хотя бы я был и
неправ. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе
столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить
обратно. И если только я честный человек,то обязан возвратить его как можно
заранее. Это и делаю. Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему
почтительнейше возвращаю".¹ Драма в том, что
вместе с Иваном мы все готовы "билетик" Богу вернуть.
За две с половиной тысячи лет чаша страданий человеческих переполнилась
настолько, что объяснить и оправдать прошлые и настоящие страдания человека
будущей вечной гармонией - невозможно, через край пере-лилось. Человек устал
верить, и потому всей душой чувствуем - Апокалипсис близко .
Парадоксальность заложена во всех взаимоот-ношениях человека и Бога.
Трагедия бытия в том, что человеку дана возможность услы-шать ответ Бога
только в момент предсмертной боли. Тому, кого Бог отметил, Он дает вторую
жизнь. Иов рассказал нам о своих страда-ниях, потому что выжил. Неважно, что
он говорит о Боге, неважно, что Бог говорит ему; важно, что говорит Иов о
человеке, что Бог даровал Иову вторую жизнь в благоденствии - в этом
заключается от-вет Бога. Иов праведен и, пройдя страдания, был услышан. А
миллиарды страдальцев сошли с лица земли, не рассказав нам, что испы-тали
они и что ответил им Бог.
Бог услышал Иова - и в этом был залог пришествия Христа. Высшая
нравственность воплотилась в том, что говорил Иов о человеке,и Высшее Начало
преисполнилось состраданием к человеку, поэтому повторим тривиальную истину:
главное сокровище человека - мудрость его. Иов, прокаженный, в язвах и
ранах, сидящий в рубище на пепе-лище дома своего, оплакивающий смерть детей
ипотерю богатства, говорит:
А мудрость - где она обретается,
И где оно, разума место?
Не знает человек дороги к ней,
И не находится она на земле живых.
. . .
Бог один знает дорогу к ней,
И Он лишь ведает место ее.
. . .
"Вот страх Господень - это и есть мудрость,
И удаление от зла - разум".
Если бы человечество поверило этим словам, почувствовало ра-дость от
осознания Истины, то не появилась бы формула зла: "уби-вайте, убивайте,
убивайте - я беру на себя ваши грехи". Сверхчело-век - вне Бога, вне
человека.
Удаление от зла - разум. Но человек не услышал Бога, потому и не знает
- зачем страдание.
Если мудрость приходит через страдания, то все страдания человеческие
можно понять и объяснить. Вопрос Ивана Карамазова страшнее: страдания детей
зачем нужны Богу, страдания матерей их, несущих двойную боль - и за себя и
за ребенка, - чем оправданы? Иван Карамазов говорит от имени самых невинных:
там, в бесконеч-ности и вечности, они свидетельствуют перед Богом, а здесь
на земле, кто в ответе за их страдания? Неужели смысл их страдания в том,
чтобы Бог именно их услышал? Иван Карамазов бросает Богу самый страшный
ответ человека - не хочу, чтобы в конце времен, когда все воскреснут,
восстанут и поймут друг друга, не хочу, чтобы мать прощала убийцу своего
сына. Бог простит, убиенный, если может, простит, а мать не должна простить.
С человеческой точки зрения гораздо справедливее погрузиться в вечную тьму,
превратить-ся в прах, смешаться с пылью вселенской, чем простить то, что