Страница:
Я встала и принялась расхаживать по комнате, покусывая ноготь большого пальца.
— Оно совершенно бессвязное, — проговорил Джим. — Какие-то размышления. В основном про его жену.
— Не сомневаюсь, что оно лишено смысла. Как и все предыдущие. Но однажды он проговорится, и тогда у нас появится зацепка. Раскроет мне, где тело. Не в подробностях, разумеется, просто подскажет, где именно искать.
— И как ты это сделаешь? Как будешь искать? Ты даже носа из квартиры не высовываешь. И не собираешься давать показания для комиссии по УДО.
— И что за ненормальная могла выйти за такого, как он? — Я проигнорировала вопросы Джима, расхаживая все быстрее. — Кто эти женщины, отправляющие письма преступникам в тюрьму? Может, им втайне хочется, чтобы их заковали в цепи, пытали и потом убили? Действительно хочется залезть в огонь и сгореть?
— Как нам известно, они познакомились через церковь. Все преподнесли как акт милосердия. На пару со своим адвокатом он заявляет, что это подействовало. Он якобы искупил свои грехи и изменился.
— Ты хоть на секунду можешь в это поверить? — (Джим покачал головой.) — Я уверена, что его женушка первой пожалеет, когда он выйдет на свободу.
Я обошла диван и присела, опустила голову на руки и вздохнула.
— Не испытываю к ней никакого сочувствия. Нужно быть полной дурой.
Уверена, в обычной ситуации Джим похлопал бы меня по плечу или приобнял. Но он прекрасно знал, что ко мне лучше не прикасаться.
— Вот видишь, Сара, ты не веришь в его духовное преображение, как и я. Но что, если комиссия поверит? И этот мерзавец отсидит в общей сумме десять лет за то, что держал вас всех взаперти, а одну убил? Десять лет. Тебе кажется, этого достаточно? Довольно за то, что он сделал с вами?
Я отвернулась, чтобы Джим не увидел моих слез.
— Дом по-прежнему принадлежит ему, — проговорил Джим. — Если он выйдет, то отправится именно туда. В тот дом. Через четыре месяца. Со своей тюремной женой, южной баптисткой.
Джим поерзал на стуле, а потом подался вперед, меняя стратегию.
— Сара, она была твоей лучшей подругой. Лучшей. Сделай это ради Дженнифер.
Я больше не могла сдерживать слезы, но позволить Джиму их увидеть тоже не могла. Поэтому я встала и быстро вышла на кухню выпить воды. Целую минуту смотрела на льющуюся из-под крана воду и пыталась взять себя в руки. С такой силой стиснула раковину, что побелели костяшки, став одного цвета с холодным фаянсом. Когда я вернулась, Джим поднялся, собираясь уходить. Он медленно складывал свои вещи в портфель одну за другой.
— Сара, прости, что давлю на тебя. Доктору Симмонс это совсем не понравится. Нам нужно, чтобы ты сделала заявление как потерпевшая. Без тебя я совсем не уверен в исходе. Знаю, мы сильно подвели тебя. Я лично подвел. Согласен, что обвинения в похищении недостаточно за все, что он совершил. У нас не было доказательств убийства. Без тела… Да и результаты ДНК оказались испорчены. Но мы должны сделать так, чтобы он, по крайней мере, отсидел весь срок. Здесь нельзя рисковать.
— Твоей вины не было. Все лаборатория… — заговорила я.
— Мое дело, значит и вина моя. Поверь, с тех пор я расплачиваюсь за свою оплошность. Давай разделаемся с этим раз и навсегда и оставим все в прошлом.
Легко ему говорить. Уверена, именно этого он и хотел: поскорее позабыть о нашем деле, о своей огромной служебной ошибке. Для меня же все было намного сложнее.
Джим протянул визитку, но я отмахнулась. Его номер мне известен.
— Я подготовлю тебя здесь, в твоей квартире, или где сама захочешь. Мы нуждаемся в тебе.
— И Трейси тоже там будет?
— Да, будет, но…
Он смущенно отвернулся к окну.
— Но она же поставила условие, что не желает видеть меня, общаться или оставаться со мной наедине.
Джим замешкался. Он не хотел этого говорить, но все было написано у него на лице.
— Я знаю, что она меня терпеть не может. Просто скажи.
— Да, она поставила такое условие.
— Хорошо. Это значит, я подумаю.
— Спасибо. — Джим достал из блокнота распечатанный конверт и положил на стол. — Письмо. Ты права, оно твое. Держи. Но, прошу, поговори с доктором Симмонс перед тем, как прочесть его.
Джим направился к выходу. Он знал, что не стоит подавать мне руку на прощание. Всего лишь махнул с порога и тихонько закрыл за собой дверь, затем подождал, пока я запрусь на все замки. Ушел он только после того, как услышал последний щелчок. Он слишком хорошо меня знал.
Глава 3
Глава 4
Глава 5
— Оно совершенно бессвязное, — проговорил Джим. — Какие-то размышления. В основном про его жену.
— Не сомневаюсь, что оно лишено смысла. Как и все предыдущие. Но однажды он проговорится, и тогда у нас появится зацепка. Раскроет мне, где тело. Не в подробностях, разумеется, просто подскажет, где именно искать.
— И как ты это сделаешь? Как будешь искать? Ты даже носа из квартиры не высовываешь. И не собираешься давать показания для комиссии по УДО.
— И что за ненормальная могла выйти за такого, как он? — Я проигнорировала вопросы Джима, расхаживая все быстрее. — Кто эти женщины, отправляющие письма преступникам в тюрьму? Может, им втайне хочется, чтобы их заковали в цепи, пытали и потом убили? Действительно хочется залезть в огонь и сгореть?
— Как нам известно, они познакомились через церковь. Все преподнесли как акт милосердия. На пару со своим адвокатом он заявляет, что это подействовало. Он якобы искупил свои грехи и изменился.
— Ты хоть на секунду можешь в это поверить? — (Джим покачал головой.) — Я уверена, что его женушка первой пожалеет, когда он выйдет на свободу.
Я обошла диван и присела, опустила голову на руки и вздохнула.
— Не испытываю к ней никакого сочувствия. Нужно быть полной дурой.
Уверена, в обычной ситуации Джим похлопал бы меня по плечу или приобнял. Но он прекрасно знал, что ко мне лучше не прикасаться.
— Вот видишь, Сара, ты не веришь в его духовное преображение, как и я. Но что, если комиссия поверит? И этот мерзавец отсидит в общей сумме десять лет за то, что держал вас всех взаперти, а одну убил? Десять лет. Тебе кажется, этого достаточно? Довольно за то, что он сделал с вами?
Я отвернулась, чтобы Джим не увидел моих слез.
— Дом по-прежнему принадлежит ему, — проговорил Джим. — Если он выйдет, то отправится именно туда. В тот дом. Через четыре месяца. Со своей тюремной женой, южной баптисткой.
Джим поерзал на стуле, а потом подался вперед, меняя стратегию.
— Сара, она была твоей лучшей подругой. Лучшей. Сделай это ради Дженнифер.
Я больше не могла сдерживать слезы, но позволить Джиму их увидеть тоже не могла. Поэтому я встала и быстро вышла на кухню выпить воды. Целую минуту смотрела на льющуюся из-под крана воду и пыталась взять себя в руки. С такой силой стиснула раковину, что побелели костяшки, став одного цвета с холодным фаянсом. Когда я вернулась, Джим поднялся, собираясь уходить. Он медленно складывал свои вещи в портфель одну за другой.
— Сара, прости, что давлю на тебя. Доктору Симмонс это совсем не понравится. Нам нужно, чтобы ты сделала заявление как потерпевшая. Без тебя я совсем не уверен в исходе. Знаю, мы сильно подвели тебя. Я лично подвел. Согласен, что обвинения в похищении недостаточно за все, что он совершил. У нас не было доказательств убийства. Без тела… Да и результаты ДНК оказались испорчены. Но мы должны сделать так, чтобы он, по крайней мере, отсидел весь срок. Здесь нельзя рисковать.
— Твоей вины не было. Все лаборатория… — заговорила я.
— Мое дело, значит и вина моя. Поверь, с тех пор я расплачиваюсь за свою оплошность. Давай разделаемся с этим раз и навсегда и оставим все в прошлом.
Легко ему говорить. Уверена, именно этого он и хотел: поскорее позабыть о нашем деле, о своей огромной служебной ошибке. Для меня же все было намного сложнее.
Джим протянул визитку, но я отмахнулась. Его номер мне известен.
— Я подготовлю тебя здесь, в твоей квартире, или где сама захочешь. Мы нуждаемся в тебе.
— И Трейси тоже там будет?
— Да, будет, но…
Он смущенно отвернулся к окну.
— Но она же поставила условие, что не желает видеть меня, общаться или оставаться со мной наедине.
Джим замешкался. Он не хотел этого говорить, но все было написано у него на лице.
— Я знаю, что она меня терпеть не может. Просто скажи.
— Да, она поставила такое условие.
— Хорошо. Это значит, я подумаю.
— Спасибо. — Джим достал из блокнота распечатанный конверт и положил на стол. — Письмо. Ты права, оно твое. Держи. Но, прошу, поговори с доктором Симмонс перед тем, как прочесть его.
Джим направился к выходу. Он знал, что не стоит подавать мне руку на прощание. Всего лишь махнул с порога и тихонько закрыл за собой дверь, затем подождал, пока я запрусь на все замки. Ушел он только после того, как услышал последний щелчок. Он слишком хорошо меня знал.
Глава 3
Три дня я провела в квартире наедине с письмом. Положила его посреди кухонного стола и часами ходила вокруг, предаваясь размышлениям. Само собой, рано или поздно я его прочитаю. Это единственный способ приблизиться к истине, ведь мне необходимо найти тело Дженнифер. Это самое малое, что я могла сделать для нас обеих. В немом ужасе пялясь на письмо, я представляла себе Дженнифер — как она смотрит на меня пустыми глазами и безмолвно умоляет: «Найди меня».
Десять лет назад ФБР бросило на это дело лучших сотрудников. Они часами допрашивали нашего мучителя, но он ничего не рассказал. Я знала, что так и будет. Он был хладнокровен, методичен и совершенно не боялся наказания. Никто не мог его расколоть.
Этот мужчина более двадцати лет водил за нос администрацию Орегонского университета. В моей памяти накрепко засел его образ: за кафедрой, в окружении пылких студенток, которые ловили каждое его слово. Должно быть, он обожал это. Могу представить, как жались к нему ассистентки, чуть не залезая одна на другую, в его душном крошечном кабинете, где я позже побывала с прокурором.
Когда пропала Кристин, никто и не вспомнил, что она была одной из его любимиц в университете. Порядочный мужчина, профессор Джек Дербер, отличный парень, блестящий ум. Он неплохо устроился в жизни, к тому же от приемных родителей ему достался домик в горах, настоящее убежище. Кто бы мог подумать, что там такой просторный погреб. Родители Джека использовали его для хранения солений и прочих консервов. Но он нашел ему другое применение.
Наконец я очнулась. Теперь я здесь, в своей безопасной квартире, не отрываясь гляжу на письмо и уже выучила каждый изгиб бумаги с аккуратно разрезанным краем там, где техник-лаборант вскрывал письмо каким-то острым инструментом. Безупречный шов. Дерберу бы понравилось. Он всегда восхищался идеальным разрезом.
Я знала, что содержимое послания тщательно изучили, но некоторые вещи могла понять только я. Именно так он действовал: устанавливал глубокий личный контакт. Подобно ядовитой змее, скользнувшей в расщелину, забирался в твое сознание и устраивался там поудобнее, чувствуя себя как дома. Ему было сложно противостоять, ведь моя физическая слабость превращала похитителя в спасителя. Оттолкнуть его становилось не так уж легко: сперва отобрав все, возможно на веки вечные, он затем обеспечивал тебя самым необходимым — едой, водой, средствами гигиены, незначительным знаком внимания. Случайно брошенное слово сочувствия. Поцелуй в темноте.
Заточение творит с людьми страшные вещи. Оно обнажает животную натуру. Ты сделаешь что угодно, лишь бы остаться в живых и испытать на следующий день чуть меньшие страдания.
Я боялась даже смотреть на письмо, вспоминая, какую власть он имел над нами. Возможно, так будет всегда, если возникнет случай проверить. Я боялась, что покоящиеся внутри этого конверта слова могут запросто вернуть меня назад в прошлое.
Но я знала, что не должна снова предать Дженнифер. Не могу умереть, позволив телу подруги все глубже уходить в землю там, где он закопал ее.
Я обязана быть сильной. Тем более, напомнила я себе, что больше не голодаю и не подвергаюсь пыткам, обнаженная, лишенная света, свежего воздуха и нормального человеческого общения. Последнего у меня, возможно, нет и сейчас, но я ведь сама избрала свою участь.
Теперь внизу сидит вахтер Боб, а улицы этого огромного города полны потенциальных спасителей. Призрачные силуэты под моими окнами на Бродвее ходят за покупками, смеются, болтают, не зная, что наверху, за моим кухонным столом, оживает драма десятилетней давности. Я против себя самой, mano a mano [3].
Я взяла конверт и вынула тоненький лист бумаги. На ручку так сильно надавливали, что я могла на ощупь распознать буквы, как брайлевскую печать. Острый почерк, никаких круглых изгибов, никакой мягкости.
Он взялся за меня через несколько дней после исчезновения Дженнифер. Поначалу во мне еще теплилась надежда. Может, подруга все-таки сбежала и вызвала подмогу. Часы напролет я представляла себе, что она вырвалась на свободу и теперь находится где-то снаружи, вместе с вооруженными полицейскими, которые окружили дом. Я знала, насколько это маловероятно. Когда он в последний раз вытащил ее из ящика, заковал руки в цепи и надел на голову мешок, она едва смогла подняться по ступенькам. Но все же я надеялась.
На некоторое время он оставил меня наедине с моим воображением, и постепенно я поняла, что за стратегию он выбрал. Принося нам еду или воду, он украдкой улыбался мне, будто у нас с ним был какой-то общий секрет. Каждый день он давал мне чуть больше, чем остальным, словно премию. Кристин и Трейси стали смотреть на меня с подозрением. Их голоса звучали теперь натянуто.
Сначала я не испытывала ничего, кроме отвращения, но позже эта новая форма пытки посеяла в моем сознании интересную мысль, которая в итоге меня спасла.
Через два месяца, будто бы проявляя свое извращенное милосердие, он сказал, что Дженнифер мертва. Внутри меня тотчас же разверзлась пустота, словно на нашу подвальную диораму набросили черное покрывало. За три года Дженнифер не произнесла ни слова, а за последний я даже не видела ее лица, постоянно скрытого черным колпаком, но все же присутствие подруги поддерживало меня. Она все-таки находилась рядом, молчаливая, как божество.
Когда Трейси была наверху, а Кристин спала, я тихонько, чтобы никто не услышал, шептала Дженнифер слова утешения. Молитвы, размышления, воспоминания из нашей прежней жизни — все это устремлялось сквозь темноту к моей безмолвной богине, заточенной в ящик. Ее страдания намного превосходили мои собственные. Возможно, именно это дало мне силы бороться и в конце концов выжить.
Джек с нескрываемым удовольствием следил, как при новости о смерти Дженнифер мое лицо искажается от боли. Я пыталась скрыть это. Три года он использовал мою любовь к ней в качестве средства давления. В те редкие случаи, когда я сопротивлялась, не позволяя боли взять верх, он мог лишь пригрозить, что причинит подруге еще большие страдания. Полагаю, то же самое он проделывал и с ней, но я об этом так и не узнала, ведь после первой ночи мы больше не разговаривали. Дженнифер держали в ящике, связанной и с кляпом во рту. Единственное, чем она могла мне ответить, было постукивание по внутренней стороне ящика. Через пару месяцев прекратилось и оно.
Конечно же, мои мучения из-за Дженнифер не закончились с ее смертью. Джек об этом позаботился. Он любил рассказывать, как временами выкапывал ее — просто полюбоваться. Она была так прекрасна мертвой, что он желал лишь посмотреть, а ведь ему приходилось тратить не один час, извлекая тело из земли. Джек с явным удовольствием подчеркивал, что намеренно не тронул красивое личико Дженнифер, когда убивал ее. Именно оно красноречивее всего выражало ужас и одиночество заточения. Хрупкость, особая уязвимость сделали мою подругу его любимицей. Именно поэтому, как он сказал, в ящик попала она.
И вот я здесь, с письмом в руках. Прикасаюсь к чему-то, что трогал он, читаю то, что он написал. Расправив листок на столе, я приготовилась к встрече.
Дорогая моя Сара!
Мне бы очень хотелось, чтобы ты, как и я, прониклась тайной. Если бы ты только прочитала в Книжной комнате тот замечательный отрывок, начертанный в темноте внутренним взором.
На берегах озера, в долине возле океана, опасность молчаливая таилась, выжидала и нанесла удар. Если только наберешься ты храбрости, и сбросишь одежды, и войдешь со мной в воды священного моря, где нет ни слабости, ни печали, ни сожалений.
Сильвия поможет тебе. Она укажет путь. Она видела самые сокровенные глубины моей души. Я показал ей потайные уголки и закоулки своего прошлого. И она простила меня. Она открыла мне глаза и защитила от зла. Она ангел милосердия, освещающий темноту, наполняющий мое сердце не стыдом, а жаждой искупления.
Скоро, я чувствую это, мы воссоединимся. Я приду за тобой, и вместе мы пройдем сквозь долину смерти целыми и невредимыми.
Как апостолы, мы должны учиться. Мы должны сидеть у ног Мастера и учиться. Прислушайся к учениям, Сара. Прочти учения. Изучи.
Amor fati [4],
Джек.
Я медленно перечитала письмо, целых пять раз, стараясь найти скрытый смысл. Поняла я одно: если его выпустят, он придет за мной.
Но в этом письме было еще кое-что, некая настойчивость, которой я не замечала в предыдущих посланиях. Подонок пытался сказать что-то новое. Возможно, он отправлял меня на охоту за призраками. Это было бы очень на него похоже. Но я не стану этого делать. Что-то сокрыто в этом послании. Нужно только понять что. Лишь разум может спасти меня.
Десять лет назад ФБР бросило на это дело лучших сотрудников. Они часами допрашивали нашего мучителя, но он ничего не рассказал. Я знала, что так и будет. Он был хладнокровен, методичен и совершенно не боялся наказания. Никто не мог его расколоть.
Этот мужчина более двадцати лет водил за нос администрацию Орегонского университета. В моей памяти накрепко засел его образ: за кафедрой, в окружении пылких студенток, которые ловили каждое его слово. Должно быть, он обожал это. Могу представить, как жались к нему ассистентки, чуть не залезая одна на другую, в его душном крошечном кабинете, где я позже побывала с прокурором.
Когда пропала Кристин, никто и не вспомнил, что она была одной из его любимиц в университете. Порядочный мужчина, профессор Джек Дербер, отличный парень, блестящий ум. Он неплохо устроился в жизни, к тому же от приемных родителей ему достался домик в горах, настоящее убежище. Кто бы мог подумать, что там такой просторный погреб. Родители Джека использовали его для хранения солений и прочих консервов. Но он нашел ему другое применение.
Наконец я очнулась. Теперь я здесь, в своей безопасной квартире, не отрываясь гляжу на письмо и уже выучила каждый изгиб бумаги с аккуратно разрезанным краем там, где техник-лаборант вскрывал письмо каким-то острым инструментом. Безупречный шов. Дерберу бы понравилось. Он всегда восхищался идеальным разрезом.
Я знала, что содержимое послания тщательно изучили, но некоторые вещи могла понять только я. Именно так он действовал: устанавливал глубокий личный контакт. Подобно ядовитой змее, скользнувшей в расщелину, забирался в твое сознание и устраивался там поудобнее, чувствуя себя как дома. Ему было сложно противостоять, ведь моя физическая слабость превращала похитителя в спасителя. Оттолкнуть его становилось не так уж легко: сперва отобрав все, возможно на веки вечные, он затем обеспечивал тебя самым необходимым — едой, водой, средствами гигиены, незначительным знаком внимания. Случайно брошенное слово сочувствия. Поцелуй в темноте.
Заточение творит с людьми страшные вещи. Оно обнажает животную натуру. Ты сделаешь что угодно, лишь бы остаться в живых и испытать на следующий день чуть меньшие страдания.
Я боялась даже смотреть на письмо, вспоминая, какую власть он имел над нами. Возможно, так будет всегда, если возникнет случай проверить. Я боялась, что покоящиеся внутри этого конверта слова могут запросто вернуть меня назад в прошлое.
Но я знала, что не должна снова предать Дженнифер. Не могу умереть, позволив телу подруги все глубже уходить в землю там, где он закопал ее.
Я обязана быть сильной. Тем более, напомнила я себе, что больше не голодаю и не подвергаюсь пыткам, обнаженная, лишенная света, свежего воздуха и нормального человеческого общения. Последнего у меня, возможно, нет и сейчас, но я ведь сама избрала свою участь.
Теперь внизу сидит вахтер Боб, а улицы этого огромного города полны потенциальных спасителей. Призрачные силуэты под моими окнами на Бродвее ходят за покупками, смеются, болтают, не зная, что наверху, за моим кухонным столом, оживает драма десятилетней давности. Я против себя самой, mano a mano [3].
Я взяла конверт и вынула тоненький лист бумаги. На ручку так сильно надавливали, что я могла на ощупь распознать буквы, как брайлевскую печать. Острый почерк, никаких круглых изгибов, никакой мягкости.
Он взялся за меня через несколько дней после исчезновения Дженнифер. Поначалу во мне еще теплилась надежда. Может, подруга все-таки сбежала и вызвала подмогу. Часы напролет я представляла себе, что она вырвалась на свободу и теперь находится где-то снаружи, вместе с вооруженными полицейскими, которые окружили дом. Я знала, насколько это маловероятно. Когда он в последний раз вытащил ее из ящика, заковал руки в цепи и надел на голову мешок, она едва смогла подняться по ступенькам. Но все же я надеялась.
На некоторое время он оставил меня наедине с моим воображением, и постепенно я поняла, что за стратегию он выбрал. Принося нам еду или воду, он украдкой улыбался мне, будто у нас с ним был какой-то общий секрет. Каждый день он давал мне чуть больше, чем остальным, словно премию. Кристин и Трейси стали смотреть на меня с подозрением. Их голоса звучали теперь натянуто.
Сначала я не испытывала ничего, кроме отвращения, но позже эта новая форма пытки посеяла в моем сознании интересную мысль, которая в итоге меня спасла.
Через два месяца, будто бы проявляя свое извращенное милосердие, он сказал, что Дженнифер мертва. Внутри меня тотчас же разверзлась пустота, словно на нашу подвальную диораму набросили черное покрывало. За три года Дженнифер не произнесла ни слова, а за последний я даже не видела ее лица, постоянно скрытого черным колпаком, но все же присутствие подруги поддерживало меня. Она все-таки находилась рядом, молчаливая, как божество.
Когда Трейси была наверху, а Кристин спала, я тихонько, чтобы никто не услышал, шептала Дженнифер слова утешения. Молитвы, размышления, воспоминания из нашей прежней жизни — все это устремлялось сквозь темноту к моей безмолвной богине, заточенной в ящик. Ее страдания намного превосходили мои собственные. Возможно, именно это дало мне силы бороться и в конце концов выжить.
Джек с нескрываемым удовольствием следил, как при новости о смерти Дженнифер мое лицо искажается от боли. Я пыталась скрыть это. Три года он использовал мою любовь к ней в качестве средства давления. В те редкие случаи, когда я сопротивлялась, не позволяя боли взять верх, он мог лишь пригрозить, что причинит подруге еще большие страдания. Полагаю, то же самое он проделывал и с ней, но я об этом так и не узнала, ведь после первой ночи мы больше не разговаривали. Дженнифер держали в ящике, связанной и с кляпом во рту. Единственное, чем она могла мне ответить, было постукивание по внутренней стороне ящика. Через пару месяцев прекратилось и оно.
Конечно же, мои мучения из-за Дженнифер не закончились с ее смертью. Джек об этом позаботился. Он любил рассказывать, как временами выкапывал ее — просто полюбоваться. Она была так прекрасна мертвой, что он желал лишь посмотреть, а ведь ему приходилось тратить не один час, извлекая тело из земли. Джек с явным удовольствием подчеркивал, что намеренно не тронул красивое личико Дженнифер, когда убивал ее. Именно оно красноречивее всего выражало ужас и одиночество заточения. Хрупкость, особая уязвимость сделали мою подругу его любимицей. Именно поэтому, как он сказал, в ящик попала она.
И вот я здесь, с письмом в руках. Прикасаюсь к чему-то, что трогал он, читаю то, что он написал. Расправив листок на столе, я приготовилась к встрече.
Дорогая моя Сара!
Мне бы очень хотелось, чтобы ты, как и я, прониклась тайной. Если бы ты только прочитала в Книжной комнате тот замечательный отрывок, начертанный в темноте внутренним взором.
На берегах озера, в долине возле океана, опасность молчаливая таилась, выжидала и нанесла удар. Если только наберешься ты храбрости, и сбросишь одежды, и войдешь со мной в воды священного моря, где нет ни слабости, ни печали, ни сожалений.
Сильвия поможет тебе. Она укажет путь. Она видела самые сокровенные глубины моей души. Я показал ей потайные уголки и закоулки своего прошлого. И она простила меня. Она открыла мне глаза и защитила от зла. Она ангел милосердия, освещающий темноту, наполняющий мое сердце не стыдом, а жаждой искупления.
Скоро, я чувствую это, мы воссоединимся. Я приду за тобой, и вместе мы пройдем сквозь долину смерти целыми и невредимыми.
Как апостолы, мы должны учиться. Мы должны сидеть у ног Мастера и учиться. Прислушайся к учениям, Сара. Прочти учения. Изучи.
Amor fati [4],
Джек.
Я медленно перечитала письмо, целых пять раз, стараясь найти скрытый смысл. Поняла я одно: если его выпустят, он придет за мной.
Но в этом письме было еще кое-что, некая настойчивость, которой я не замечала в предыдущих посланиях. Подонок пытался сказать что-то новое. Возможно, он отправлял меня на охоту за призраками. Это было бы очень на него похоже. Но я не стану этого делать. Что-то сокрыто в этом послании. Нужно только понять что. Лишь разум может спасти меня.
Глава 4
Первый день в подвале оказался самым сложным, хотя наш похититель вниз не спускался. Все дело было в моем желании сориентироваться в мире, похожем на бред.
Подвал выглядел именно так, как и должно для подземной темницы, полной похищенных девушек: мрачный, пугающий, зловещий. Меня бросили на небольшой матрас с белой, довольно чистой простыней. Даже чище, чем белье в общежитии. Помещение было огромным, а по правую сторону уходила вверх крутая деревянная лестница, заканчивающаяся прочной металлической дверью. Через некоторое время я хорошо выучила скрип этих ступенек.
Стены нашей тюрьмы были грязно-серого цвета, пол из темного камня, а с потолка на проводе свисала лампочка. Ящик стоял слева от лестницы в небольшом отгороженном пространстве.
Рядом со мной спала Трейси, чье имя я узнала в тот день, чуть позже. Она тоже была прикована к стене, лицом к ступенькам. Когда я впервые увидела Трейси, свернувшуюся в клубок на полу возле стены, она показалась обманчиво слабой. Во сне она сильно хмурилась, бледное лицо невероятно искажалось, отросшая черная челка, когда-то крашеная, падала на глаза.
Между Трейси и стеной справа тянулся небольшой коридор. Со своего места я не могла увидеть, что там, но вскоре мне предстояло узнать, что Джек специально оборудовал в подвале примитивную уборную, где находился лишь унитаз и раковина. Нам предстояло соблюдать безупречную гигиену, используя лишь эти мизерные удобства.
Закованная в цепи Кристин лежала с правой стороны, примерно в пяти футах от ступенек. Она спала или, может быть, дремала на боку, ее конечности были странным образом скручены, будто вывихнуты. Спутанные светлые волосы падали на плечи. Неестественная поза и утонченные правильные черты лица делали ее похожей на фарфоровую куклу, с которой слишком жестоко поиграли, а потом выбросили.
Всех нас связывала единая увесистая цепь, длина которой менялась в зависимости от того, приковывали ли нас за запястье или щиколотку. Звенья размером дюйм на два были настолько ржавыми, что оставляли на коже ссадины, пока мы таскали цепь за собой. Стена слева пустовала, но я заметила на ней небольшое металлическое кольцо — место для еще одной жертвы, если наш похититель пожелает. О наступлении утра я узнала по тоненькой полоске света, пробивающегося между дощечками на единственном заколоченном окне.
Я бы закричала, если бы так сильно не боялась. Когда наконец проснулись Кристин и Трейси, я не смогла вымолвить ни слова. Очевидно, находилась в шоковом состоянии, но была рада, что я не в одиночестве.
Трейси потерла лицо и с грустью посмотрела на меня. Затем молча подползла к Кристин и разбудила ее. Та повернулась к стене и, что-то бормоча, уткнулась лицом в ладони.
— Давай же, Кристин, познакомься с новенькой. Она не спит. — Трейси повернулась ко мне и слегка улыбнулась. — Мне жаль, что ты присоединилась к нам. Кажется, ты нормальная девчонка. Очень жаль. Вторая девушка — ты ее знаешь? — спасла одну из нас от того, чего мы так боялись. Должна признаться, мы ей за это очень благодарны.
— Где она? — задыхаясь от ужаса, выдавила я.
Кристин приняла сидячее положение, ее водянистые голубые глаза устремились к ящику. Я взглянула в том же направлении и зарыдала.
— Расскажите мне. Расскажите. Где Дженнифер? Она там, внутри?
Я по-прежнему говорила шепотом, в страхе перед затаившимся наверху злом.
Кристин вновь отвернулась к стене. На этот раз ее плечи слегка вздрагивали, она плакала, и на мои глаза вновь навернулись слезы. Я очень сомневалась, что смогу подавить новую волну истерики. Когда Кристин повернулась, она улыбалась, хотя щеки были мокрыми. Тогда я поняла, что плакала она не из-за моего или своего ужасного положения. Больше всего это напоминало слезы облегчения.
Трейси переместила свою цепь так, чтобы придвинуться к Кристин: аккуратно разложила на полу, образуя приличную петлю. Затем села возле девушки на колени, обняла ее и стала тихонько успокаивать.
— Отдыхай, Кристин, — шептала она своей сестре по несчастью, утешая будто ребенка, ободравшего колено.
Трейси легонько поцеловала Кристин в лоб, затем направилась ко мне, медленно и методично перекладывая цепь, словно в некоем причудливом танце. Металлические звенья мелодично бренчали. Вперед, наверх, вниз. Вперед, наверх, вниз.
Трейси подошла близко, очень близко, и я инстинктивно отпрянула.
— Боюсь, что твоей подруге не повезло. А вот тебе повезло. Насколько это возможно, конечно.
Я опять разрыдалась, не в силах понять этот извращенный «подземный» мир. Крепко зажмурилась, подавляя слезы.
— Где Дженнифер? Где моя подруга? — Наконец я нашла в себе силы заговорить и даже перешла на крик. — Дженнифер? Ты здесь? Ты в порядке?
Трейси пропустила мои вопросы мимо ушей:
— Впереди тебя ждет кое-что. Мы с Кристин очень опытные обитатели подвала. Мы, так сказать, введем тебя в курс дела.
Трейси засмеялась, будто удачно пошутила. Кристин тоже издала некий звук, похожий на проявление веселья. Мне же это вовсе не показалось забавным. В тот момент я не знала, кого стоит бояться больше — своего похитителя или этих исхудавших, подавленных девушек, застрявших вместе со мной неизвестно где.
Не сводя с меня глаз, Трейси прошла к лестнице, волоча за собой цепь. Вперед, вверх, вниз. У подножия последней ступеньки находилась картонная коробка. Оттуда Трейси достала две поношенные, но чистые больничные рубашки зеленого цвета. Одну она бросила Кристин, вторую накинула себе на плечи. Снова нагнулась и выудила из коробки третью.
— Вот видишь, он уже и на твою долю оставляет.
Трейси бросила мне рубашку. От многократных стирок ткань стала мягкой, от нее исходил запах порошка.
— Твое королевское одеяние, — мелодраматично проговорила пленница. — И наши недельные запасы. Хорошо, что ты появилась в воскресенье ночью. Самые лучшие дни для нас — понедельники.
Я схватила рубашку и, следуя примеру Трейси, надела. Спереди был разрез, но я плотно закуталась в мягкую материю. Трейси достала из коробки прочее содержимое — консервы, буханку хлеба, галлон воды в баклажке — и аккуратно расставила вдоль стены.
Я присела на корточки и вцепилась в матрас, как ребенок в свою куклу, не отрывая взгляда от ящика и гадая, почему не отвечает Дженнифер. Трейси занималась своим делом, игнорируя мое состояние.
— В течение рабочей недели нас обычно оставляют здесь одних. Летом и на каникулах дело обстоит иначе. В «подземной» стране это тяжкое время. В любом случае недели проходят быстро. Четыре дня свободы — разумеется, я использую это слово в переносном смысле, — затем три дня «на передовой». Видишь ли, — приготовься услышать самое интересное: наш похититель — профессор психологии в Орегонском университете. С ударением на «психо-». Он в самом деле проводит занятия, посещает конференции, общается с подопечными. Вероятно, у них бывают выпускные, встречи с родителями и прочие мероприятия. На это время мы предоставлены сами себе, избавлены от его присутствия и живем здесь в мире и гармонии. Если, разумеется, он оставил нам достаточное количество еды и воды.
— Откуда ты знаешь, кто он такой?
— От Кристин. — Трейси взглянула на вторую девушку, которая, казалось, вновь заснула, хотя было сложно сказать наверняка. Она не шевелилась, колени поджала к груди, аккуратно сложенные цепи лежали подле нее. — Кристин была его лучшей студенткой. Около двух лет назад. Сейчас у него, скорее всего, новая любимица, верно, Кристин?
Девушка приоткрыла один глаз. Посмотрела сначала на Трейси, потом на меня и тихонько всхлипнула.
В моих ушах звенели слова пленницы: два года.
— Его зовут Джек Дербер. — Трейси отчетливо проговорила имя и тут же с опаской осмотрелась, будто сами стены могли наказать ее за такую дерзость. — А поскольку мы знаем столь пикантную информацию, нельзя сомневаться, что он никогда, ни за что нас не отпустит. Можно ожидать лишь смерти, когда он закончит с нами свои игры. Мы с Кристин предполагаем, что это случится, когда мы станем слишком стары для его прихотей. Или раньше, если будем доставлять ему неудобства, поэтому мы ведем себя очень, очень хорошо. Мы такие прилежные девочки, правда, Кристин? Он ведь с легкостью найдет нам замену. — Трейси многозначительно глянула на меня. — И, как видишь, внизу места хватает. Если мы будем противиться, он может подумать, что держать нас здесь живыми слишком накладно.
Я едва могла уследить за ее речью, но дружелюбной Трейси мне уж точно не показалась. Вдруг в ящике что-то заворочалось, мы втроем повернулись к нему. Вновь тишина. Затем Трейси заговорила:
— Здесь внизу я выработала стратегию, которую и тебе рекомендую взять на заметку. Боюсь, Кристин не слишком в этом преуспела. Сама вскоре увидишь, что она этим вредит сама себе. Ты должна оставаться сильной, физически и морально, и учиться всему, чему можно. Мы, дорогая, ждем чуда.
Чудо. Я даже вздрогнула при этом слове, ведь оно противоречило всему, во что я верила. Трейси заметила мою реакцию.
— Да, понимаю, это не слишком радует, если чудо — твой единственный шанс, но я долго размышляла и пришла к выводу, что другой надежды у нас попросту нет. Мы должны понимать это. Мой девиз очень прост: «Ешь, чем тебя кормят, спи, когда можешь, и не позволяй ему забраться к тебе в голову».
Она вновь посмеялась над своей печальной шуткой.
— Теперь самая важная часть твоего тела — это мозг. Вскоре ты поймешь: излюбленная форма пытки нашего врага — не единственная, но излюбленная — это психологическая, поэтому ты должна заставить свой разум работать, обязана вытеснить этого гада из своей головы. Никогда не рассказывай ему про свою жизнь. Никогда.
— Список «Никогда…», — прошептала я больше для себя, чем для нее. — А Дженнифер? Что будет с ней?
Наконец-то я смогла задать этот вопрос, не устраивая истерики.
Обе девушки отвернулись. Кристин уткнулась взглядом в пол и прошептала так тихо, что я едва смогла разобрать:
— Забудь ее поскорее.
Подвал выглядел именно так, как и должно для подземной темницы, полной похищенных девушек: мрачный, пугающий, зловещий. Меня бросили на небольшой матрас с белой, довольно чистой простыней. Даже чище, чем белье в общежитии. Помещение было огромным, а по правую сторону уходила вверх крутая деревянная лестница, заканчивающаяся прочной металлической дверью. Через некоторое время я хорошо выучила скрип этих ступенек.
Стены нашей тюрьмы были грязно-серого цвета, пол из темного камня, а с потолка на проводе свисала лампочка. Ящик стоял слева от лестницы в небольшом отгороженном пространстве.
Рядом со мной спала Трейси, чье имя я узнала в тот день, чуть позже. Она тоже была прикована к стене, лицом к ступенькам. Когда я впервые увидела Трейси, свернувшуюся в клубок на полу возле стены, она показалась обманчиво слабой. Во сне она сильно хмурилась, бледное лицо невероятно искажалось, отросшая черная челка, когда-то крашеная, падала на глаза.
Между Трейси и стеной справа тянулся небольшой коридор. Со своего места я не могла увидеть, что там, но вскоре мне предстояло узнать, что Джек специально оборудовал в подвале примитивную уборную, где находился лишь унитаз и раковина. Нам предстояло соблюдать безупречную гигиену, используя лишь эти мизерные удобства.
Закованная в цепи Кристин лежала с правой стороны, примерно в пяти футах от ступенек. Она спала или, может быть, дремала на боку, ее конечности были странным образом скручены, будто вывихнуты. Спутанные светлые волосы падали на плечи. Неестественная поза и утонченные правильные черты лица делали ее похожей на фарфоровую куклу, с которой слишком жестоко поиграли, а потом выбросили.
Всех нас связывала единая увесистая цепь, длина которой менялась в зависимости от того, приковывали ли нас за запястье или щиколотку. Звенья размером дюйм на два были настолько ржавыми, что оставляли на коже ссадины, пока мы таскали цепь за собой. Стена слева пустовала, но я заметила на ней небольшое металлическое кольцо — место для еще одной жертвы, если наш похититель пожелает. О наступлении утра я узнала по тоненькой полоске света, пробивающегося между дощечками на единственном заколоченном окне.
Я бы закричала, если бы так сильно не боялась. Когда наконец проснулись Кристин и Трейси, я не смогла вымолвить ни слова. Очевидно, находилась в шоковом состоянии, но была рада, что я не в одиночестве.
Трейси потерла лицо и с грустью посмотрела на меня. Затем молча подползла к Кристин и разбудила ее. Та повернулась к стене и, что-то бормоча, уткнулась лицом в ладони.
— Давай же, Кристин, познакомься с новенькой. Она не спит. — Трейси повернулась ко мне и слегка улыбнулась. — Мне жаль, что ты присоединилась к нам. Кажется, ты нормальная девчонка. Очень жаль. Вторая девушка — ты ее знаешь? — спасла одну из нас от того, чего мы так боялись. Должна признаться, мы ей за это очень благодарны.
— Где она? — задыхаясь от ужаса, выдавила я.
Кристин приняла сидячее положение, ее водянистые голубые глаза устремились к ящику. Я взглянула в том же направлении и зарыдала.
— Расскажите мне. Расскажите. Где Дженнифер? Она там, внутри?
Я по-прежнему говорила шепотом, в страхе перед затаившимся наверху злом.
Кристин вновь отвернулась к стене. На этот раз ее плечи слегка вздрагивали, она плакала, и на мои глаза вновь навернулись слезы. Я очень сомневалась, что смогу подавить новую волну истерики. Когда Кристин повернулась, она улыбалась, хотя щеки были мокрыми. Тогда я поняла, что плакала она не из-за моего или своего ужасного положения. Больше всего это напоминало слезы облегчения.
Трейси переместила свою цепь так, чтобы придвинуться к Кристин: аккуратно разложила на полу, образуя приличную петлю. Затем села возле девушки на колени, обняла ее и стала тихонько успокаивать.
— Отдыхай, Кристин, — шептала она своей сестре по несчастью, утешая будто ребенка, ободравшего колено.
Трейси легонько поцеловала Кристин в лоб, затем направилась ко мне, медленно и методично перекладывая цепь, словно в некоем причудливом танце. Металлические звенья мелодично бренчали. Вперед, наверх, вниз. Вперед, наверх, вниз.
Трейси подошла близко, очень близко, и я инстинктивно отпрянула.
— Боюсь, что твоей подруге не повезло. А вот тебе повезло. Насколько это возможно, конечно.
Я опять разрыдалась, не в силах понять этот извращенный «подземный» мир. Крепко зажмурилась, подавляя слезы.
— Где Дженнифер? Где моя подруга? — Наконец я нашла в себе силы заговорить и даже перешла на крик. — Дженнифер? Ты здесь? Ты в порядке?
Трейси пропустила мои вопросы мимо ушей:
— Впереди тебя ждет кое-что. Мы с Кристин очень опытные обитатели подвала. Мы, так сказать, введем тебя в курс дела.
Трейси засмеялась, будто удачно пошутила. Кристин тоже издала некий звук, похожий на проявление веселья. Мне же это вовсе не показалось забавным. В тот момент я не знала, кого стоит бояться больше — своего похитителя или этих исхудавших, подавленных девушек, застрявших вместе со мной неизвестно где.
Не сводя с меня глаз, Трейси прошла к лестнице, волоча за собой цепь. Вперед, вверх, вниз. У подножия последней ступеньки находилась картонная коробка. Оттуда Трейси достала две поношенные, но чистые больничные рубашки зеленого цвета. Одну она бросила Кристин, вторую накинула себе на плечи. Снова нагнулась и выудила из коробки третью.
— Вот видишь, он уже и на твою долю оставляет.
Трейси бросила мне рубашку. От многократных стирок ткань стала мягкой, от нее исходил запах порошка.
— Твое королевское одеяние, — мелодраматично проговорила пленница. — И наши недельные запасы. Хорошо, что ты появилась в воскресенье ночью. Самые лучшие дни для нас — понедельники.
Я схватила рубашку и, следуя примеру Трейси, надела. Спереди был разрез, но я плотно закуталась в мягкую материю. Трейси достала из коробки прочее содержимое — консервы, буханку хлеба, галлон воды в баклажке — и аккуратно расставила вдоль стены.
Я присела на корточки и вцепилась в матрас, как ребенок в свою куклу, не отрывая взгляда от ящика и гадая, почему не отвечает Дженнифер. Трейси занималась своим делом, игнорируя мое состояние.
— В течение рабочей недели нас обычно оставляют здесь одних. Летом и на каникулах дело обстоит иначе. В «подземной» стране это тяжкое время. В любом случае недели проходят быстро. Четыре дня свободы — разумеется, я использую это слово в переносном смысле, — затем три дня «на передовой». Видишь ли, — приготовься услышать самое интересное: наш похититель — профессор психологии в Орегонском университете. С ударением на «психо-». Он в самом деле проводит занятия, посещает конференции, общается с подопечными. Вероятно, у них бывают выпускные, встречи с родителями и прочие мероприятия. На это время мы предоставлены сами себе, избавлены от его присутствия и живем здесь в мире и гармонии. Если, разумеется, он оставил нам достаточное количество еды и воды.
— Откуда ты знаешь, кто он такой?
— От Кристин. — Трейси взглянула на вторую девушку, которая, казалось, вновь заснула, хотя было сложно сказать наверняка. Она не шевелилась, колени поджала к груди, аккуратно сложенные цепи лежали подле нее. — Кристин была его лучшей студенткой. Около двух лет назад. Сейчас у него, скорее всего, новая любимица, верно, Кристин?
Девушка приоткрыла один глаз. Посмотрела сначала на Трейси, потом на меня и тихонько всхлипнула.
В моих ушах звенели слова пленницы: два года.
— Его зовут Джек Дербер. — Трейси отчетливо проговорила имя и тут же с опаской осмотрелась, будто сами стены могли наказать ее за такую дерзость. — А поскольку мы знаем столь пикантную информацию, нельзя сомневаться, что он никогда, ни за что нас не отпустит. Можно ожидать лишь смерти, когда он закончит с нами свои игры. Мы с Кристин предполагаем, что это случится, когда мы станем слишком стары для его прихотей. Или раньше, если будем доставлять ему неудобства, поэтому мы ведем себя очень, очень хорошо. Мы такие прилежные девочки, правда, Кристин? Он ведь с легкостью найдет нам замену. — Трейси многозначительно глянула на меня. — И, как видишь, внизу места хватает. Если мы будем противиться, он может подумать, что держать нас здесь живыми слишком накладно.
Я едва могла уследить за ее речью, но дружелюбной Трейси мне уж точно не показалась. Вдруг в ящике что-то заворочалось, мы втроем повернулись к нему. Вновь тишина. Затем Трейси заговорила:
— Здесь внизу я выработала стратегию, которую и тебе рекомендую взять на заметку. Боюсь, Кристин не слишком в этом преуспела. Сама вскоре увидишь, что она этим вредит сама себе. Ты должна оставаться сильной, физически и морально, и учиться всему, чему можно. Мы, дорогая, ждем чуда.
Чудо. Я даже вздрогнула при этом слове, ведь оно противоречило всему, во что я верила. Трейси заметила мою реакцию.
— Да, понимаю, это не слишком радует, если чудо — твой единственный шанс, но я долго размышляла и пришла к выводу, что другой надежды у нас попросту нет. Мы должны понимать это. Мой девиз очень прост: «Ешь, чем тебя кормят, спи, когда можешь, и не позволяй ему забраться к тебе в голову».
Она вновь посмеялась над своей печальной шуткой.
— Теперь самая важная часть твоего тела — это мозг. Вскоре ты поймешь: излюбленная форма пытки нашего врага — не единственная, но излюбленная — это психологическая, поэтому ты должна заставить свой разум работать, обязана вытеснить этого гада из своей головы. Никогда не рассказывай ему про свою жизнь. Никогда.
— Список «Никогда…», — прошептала я больше для себя, чем для нее. — А Дженнифер? Что будет с ней?
Наконец-то я смогла задать этот вопрос, не устраивая истерики.
Обе девушки отвернулись. Кристин уткнулась взглядом в пол и прошептала так тихо, что я едва смогла разобрать:
— Забудь ее поскорее.
Глава 5
Прочитав письмо, я еще три дня провела в одиночестве своей квартиры. Отменила встречи с психотерапевтом и не отвечала на телефонные звонки. Доктор Симмонс оставила три сообщения, агент Маккорди — четыре. Я знала, что они обеспокоены, но не могла объяснить им, что готовила себя к значительному прорыву в своей посттравматической жизни, на который отважилась слишком рано.
У меня не хватало смелости сказать доктору Симмонс, что после десяти лет нашей совместной психологической борьбы мы зашли в тупик — после всех слез, взглядов в пустоту и ее терпеливого ожидания, пересказанных по кругу фактов моей жизни, воспоминаний, затронутых нами, кроме тех, к которым я не хотела возвращаться и в которых она больше всего жаждала покопаться. Больше она ничего не могла для меня сделать. Требовались более действенные меры.
После первого года лечения я научилась пересказывать события моего заточения наизусть, будто это случилось в параллельной вселенной, с кем-то другим. Я шепотом оглашала длинный перечень всех ужасов, что происходили со мной, лишь бы держать доктора Симмонс на расстоянии. Добавляла новые подробности, когда беседа начинала буксовать и доктор требовала от меня больше фактов.
Я раскрывала свою историю отдельными образами. Вот я — с завязанными глазами, ноги в цепях, свисающих с металлической скобы в потолке; я — распростертая на столе, будто насекомое для препарирования, к мочевому пузырю тянется катетер, миллиметр за миллиметром наполняя меня жидкостью; я — в углу, пристегнутая ремнями к стулу, запястья в наручниках за спиной, хирургическая игла пронзает мой язык.
Факты. Детали. Подробности. То, что происходило с кем-то, кого больше не было.
Я притворялась, что понемногу открываю доктору Симмонс душу, делюсь самыми страшными тайнами. Мне кажется, она догадывалась, что на самом деле я отдалялась, рассказывала истории, но больше не испытывала эмоций. Я повторяла эти воспоминания, как выученные наизусть стихи, но сама не видела в них смысла.
У меня не хватало смелости сказать доктору Симмонс, что после десяти лет нашей совместной психологической борьбы мы зашли в тупик — после всех слез, взглядов в пустоту и ее терпеливого ожидания, пересказанных по кругу фактов моей жизни, воспоминаний, затронутых нами, кроме тех, к которым я не хотела возвращаться и в которых она больше всего жаждала покопаться. Больше она ничего не могла для меня сделать. Требовались более действенные меры.
После первого года лечения я научилась пересказывать события моего заточения наизусть, будто это случилось в параллельной вселенной, с кем-то другим. Я шепотом оглашала длинный перечень всех ужасов, что происходили со мной, лишь бы держать доктора Симмонс на расстоянии. Добавляла новые подробности, когда беседа начинала буксовать и доктор требовала от меня больше фактов.
Я раскрывала свою историю отдельными образами. Вот я — с завязанными глазами, ноги в цепях, свисающих с металлической скобы в потолке; я — распростертая на столе, будто насекомое для препарирования, к мочевому пузырю тянется катетер, миллиметр за миллиметром наполняя меня жидкостью; я — в углу, пристегнутая ремнями к стулу, запястья в наручниках за спиной, хирургическая игла пронзает мой язык.
Факты. Детали. Подробности. То, что происходило с кем-то, кого больше не было.
Я притворялась, что понемногу открываю доктору Симмонс душу, делюсь самыми страшными тайнами. Мне кажется, она догадывалась, что на самом деле я отдалялась, рассказывала истории, но больше не испытывала эмоций. Я повторяла эти воспоминания, как выученные наизусть стихи, но сама не видела в них смысла.