Страница:
Глава восьмая
В НЕНЕЦКОМ СТОЙБИЩЕ
Стойбище состояло всего из трех чумов1. В чумах жили три семьи - две Ардеевых и одна Хатанзея. Семьи были многочисленные, по десяти и более человек, от грудных детишек до девяностолетних стариков и старух. Приезду иностранцев все обрадовались. В этом году на острове это были первые гости. А бывали годы, когда на остров совсем никто не приезжал. Ненцы со свойственной им наивностью и добродушием, не заботясь о церемониях, осматривали иностранцев, их одежду, оружие, большую брезентовую палатку. Ребятишки, осторожно прикасаясь к одежде иностранцев, причмокивали и смеялись: - Саво! Хорошо! Во всех чумах ярче запылали костры. Женщины занялись приготовлением угощения для гостей. В котлах варились гуси и кипятился чай. Зная русский язык, Артур Крейц быстро освоился в новой обстановке. Пока доктор Барнет и его помощник Ольсен устанавливали палатку, Крейц осмотрел чумы и снаружи и внутри, примерил совик, попробовал совершенно безуспешно стрелять из лука и выменял у Ильи Ардеева на две коробки спичек ненецкий нож в деревянных ножнах с моржовым зубом-амулетом. Гостей нужно было угостить свежей олениной. Посоветовавшись с Санко и старым Антипом Хатанзеем, двое ненцев вскоре привели животное. Обухом топора между глаз Санко оглушил оленя. Олень упал и забился. Тут же Санко выхватил нож и быстро перерезал у животного шейные позвонки. Потом он обтер нож, вложил его в ножны и отошел, а к оленю подбежали две ненки и так же быстро и ловко начали его свежевать. Крейц с восхищением наблюдал всю эту картину, удивляясь, как сноровисто действуют острейшими ножами женщины, нигде не портя шкуру. Десятка два собак - остроухих лаек - окружили место забоя оленя. Они чуяли запах мяса и крови, но близко не подходили, сидели и чуть слышно скулили. Санко вырубил топором из дышащей паром туши несколько больших кусков, положил их в котел и пригласил Барнета, Крейца, Ольсена и пожилых ненцев к себе в чум. В котле пузырилась горячая оленья кровь. Барнет знал, что северяне ненцы, чукчи, эскимосы - едят сырое мясо. Он видел, как едят сырое мясо и на европейских и американских скотобойнях. Но сейчас сам он от такого угощения вежливо отказался и принялся за вареную гусятину. Крейц считал, что в своей жизни он все должен попробовать. Когда-то он катался на слонах, а сегодня записал в свой новый актив езду на оленях. Горячее оленье мясо с кровью? О, это нужно попробовать! Потом можно рассказывать об этом. Санко, как и другие ненцы, брал небольшой кусок мяса в зубы, левой рукой придерживал его и ловко отрезал ножом снизу вверх у самых губ. Крейц хотя и был фокусником-манипулято-ром, такого способа еды побоялся. Он разрезал мясо в жестяной миске, обмакнул кусочек его в кровь и положил в рот. Ненцы одобрительно закивали головами: "Саво!" Крейц съел еще кусочек, предложил Барнету и принялся за вареного гуся. Потом пили чай. Барнет выпил одну кружку, Санко - две, пожилые и старые ненцы - по пять и по шесть кружек. Прихваченные с яхты спирт и виски Барнет из предосторожности из мешка пока не вытаскивал. Кто знает, как подействует алкоголь на людей, которых он еще не знал. Крейц эту меру одобрил, но по другим соображениям. Ведь сам же Барнет говорил ему, что на Севере за виски отдадут что угодно. Значит, виски нужно расходовать умно и с выгодой. Закончив чаепитие, мужчины уступили место женщинам, а сами вышли из чума и закурили. Длинная трубка Крейца привела в восторг ненцев. Сами они курили трубки короткие, маленькие. Несколько человек сразу же стали предлагать Крейцу обмен. День был солнечный, с легким ветерком - лучшая погода на острове. Ветер разгоняет комаров, а они - страшнейший бичь острова в летнее время. Чтобы развлечь гостей, молодые ненцы затеяли игры и состязания по стрельбе из лука и метанию аркана-тынзея. Пока налаживали луки, смачивали их водой и растирали, чтобы они были гибкими и эластичными, Санко отсчитал от проведенной у чума черты сорок шагов и воткнул в землю высокий шест-мишень. - Степан, начинай! - крикнул он. Степан Ардеев, ровесник Санко, поднялся с земли и подошел к черте, обозначающей как бы огневой рубеж. Он потоптался на месте, приподнялся на носки и нагнулся. Лук ненец держал горизонтально. Он сам весь напружинился, оттянув тетиву к правому глазу. Казалось, что лук вот-вот лопнет. Стрела чуть взвизгнула. Ее стремительный полет был почти незаметен, а удар так силен, что шест задрожал. Стрела впилась в дерево и долго трепетала, словно хотела вырваться. Под одобрительные возгласы взрослых и гиканье ребятишек Степан опустил лук и отошел от черты. Барнет, Крейц и Ольсен хлопали в ладоши, изумленные метким выстрелом. Молодые ненцы подходили один за другим к черте, так же, как Степан, приподнимались на носки, нагибались и до предела натягивали тетиву. Стрелы или впивались в шест или пролетали так близко, что почти касались его. Последним из молодежи стрелял Санко. Все три стрелы, пущенные им, вонзились в мишень. Никто не удивлялся - это стрелял Сакко! Над Крейцем, который взял лук и целился по европейски, ненцы смеялись. Это был смех не злой, хороший, добродушный смех, каким могут смеяться только северяне. А потом бросали тынзей. И опять Санко Хатанзей и братья Ардеевы своей ловкостью удивили ингличан. Ненцы стали своих гостей называть ингличанами. Дважды пытался Крейц забросить тынзей на шест, но все было тщетно. Он обозлился, теряя свой авторитет даже перед этими дикарями, как он их обычно называл. Ненцы разгулялись. Они играли, как дети, удивляя иностранцев.
Глав девятая ВСЕМОГУЩИЙ
Утром на трех оленьих упряжках доктор Барнет и Ольсен в сопровождении Степана Ардеева отправились на восток. Санко, как его Барнет ни упрашивал, ехать отказался. Он ждал Григорьева. Крейц должен был поехать на яхту, чтобы привезти продукты, одежду, патроны. Но как только аргиш1 Степана скрылся за ближайшей сопкой, Крейц позвал Санко к себе в палатку. Он достал из мешка фляжку с виски и налил в стакан. - Выпей, Санко! Санко взял стакан, понюхал и сделал маленький глоток. - Саво? - спросил Крейц. - Пей. - Водка, - сказал Санко. - Дам отцу. Но Крейц не выпустил юношу из палатки. Он похлопал Санко по плечу, усадил на брезент и снова сказал. - Пей, Санко! Санко выпил и взял предложенную Крейцем сигарету. Некоторое время оба молчали и курили. Санко чувствовал, что иностранцу от него что-то нужно. Крейц выжидал, когда виски подействует на молодого ненца. Конечно, он не напрасно угощал Санко. Еще вчера Крейц пытался купить у отца Санко, старого Антипа Хатанзея, его деревянного божка-идола. Но Антип никак не соглашался отдать идола. "Хэбяха, хэбяха, - тихо повторял Антип, - грех". - Мне нужен нум, нужен сядей, - сказал Крейц юноше. Санко понял и покачал головой: нет, он не может взять у отца деревянного божка. Отец рассердится. Отец прячет божка, он носит его под малицей. Тогда Крейц сказал: - Позови сюда отца! Позови Илью и других старых ненцев. Когда ненцы пришли, фокусник усадил их всех на брезент и каждому дал по маленькому глотку виски, но о божке ничего не говорил. - Слушайте, люди! - торжественно-зловеще сказал Крейц. - Меля послал великий Нум2, я его помощник и повелитель всех шаманов... Ненцы с удивлением смотрели на иностранца и улыбались. - Я питаюсь огнем и дышу огнем! Ненцы еще больше развеселились, думая, что иностранец шутит. Но тут Крейц поднялся с ящика, на котором сидел, протяжно крикнул, и вместе с этим криком из его рта вырвалась длинная огненная струя. Перепуганные ненцы вскочили и бросились к выходу из палатки. Но Крейц опередил их и преградил выход. - Не бойтесь, вам не грозит никакая беда, если вы только будете спокойно сидеть и слушать меня. Он вдохнул воздуха, и пламя вновь вырвалось из его широко раскрытого рта. Ненцы в ужасе отстранялись, прижимаясь к стенкам палатки. - Не бойтесь, - продолжал Крейц, - у меня стальная рука, но бархатная ладонь. При этом он поднял с земли камень и подал его Антипу. - Камень, - дрожащим голосом произнес старый ненец. Другие ненцы подержали в руках камень и тоже сказали боязливо: "камень". Крейц взял камень из рук Санко, который тоже убедился" что это обыкновенный булыжник. Крейц сжал камень в кулаке. Послышалось короткое шипение, брызнули искры и из руки иностранца полилась вода. Крейц подставил стакан и наполнил его водой из ладони. Камень исчез. - Попробуй, - сказал Крейц, подавая стакан Антипу Хатанзею. Старик отодвинулся. Он никак не хотел брать стакан с жидкостью, выдавленной из камня. С трудом Крейцу удалось уговорить ненца взять стакан. Антип со страхом прикоснулся к жидкости языком, немного успокоился и сказал: - Вода. Тогда Крейц передал стакан Илье Ардееву. Илья также осторожно попробовал жидкость. Глаза его расширились. Он удивленно я вопросительно посмотрел на Крейца, потом на Антипа, снова прикоснулся губами к стакану и улыбнулся: - Водка. Сярка! Тогда к стакану потянулись руки других ненцев. Все пробовали странную жидкость, добытую из камня. Одни говорили: "вода", другие смеялись м утверждали: "водка". Когда вода-водка была выпита, Крейц поставил стакан на ящик, и на глазах у всех стакан сам собой наполнился водой. Вода словно выросла со дна. И опять ненцы вскочили. Стакан только что был пуст, и вдруг откуда ни возьмись, он стал полным. Этот человек, несомненно, имел силу всемогущих духов. Но по понятиям ненцев, духи бывают злые и добрые. И теперь они, в тревоге оглядываясь по сторонам, думали: "Какие духи помогают этому человеку? Да и человек ли он? Шаман-тадибей не может дышать огнем, тади-бей не умеет делать из воды водку, у тадибея не растет вода. Этот человек сильнее шамана!" Крейц дунул на стакан, и тут же вода окрасилась в нежно-розовый цвет. Ненцы стоя смотрели на волшебный стакан и молчали. Стакан словно загипнотизировал их. Они онемели и только тихонько подталкивали друг друга. Вдруг Крейц дико захохотал. От этого хохота люди вздрогнули. Стакан окутался дымом и словно растаял. Но вот он снова появился в руке Крейца. Крейц разжал пальцы, сунул руку в карман, и стакан повис в воздухе. - Отдайте мне ваших богов, которых вы носите под малицами, - выкрикнул Крейц и вернул стакан на ящик. - Ваши боги против меня бессильны. Они могут сгореть в огне, а я этим огнем дышу! Он поднял голову и словно выплюнул вверх легкий кусок пламени. И снова дико захохотал. Пламя росло и росло в воздухе. Ненцы больше не выдержали, в сумятице выскочили из палатки и разбежались по чумам. Крейц больше их не задерживал. В палатке, кроме него, остался только Санко. Санко с изумлением смотрел на чародейства Крейца. Но он не пугался, хотя никак не мог понять волшебства. Он не вскакивал с места, как его отец и другие ненцы, не пытался бежать, и руки его не дрожали, когда он брал камень, когда пробовал из стакана воду, тут же превращаемую Крейцем в водку. - Что ты еще умеешь делать? - наивно и хитро спросил Санко. - Я все могу, - со смехом ответил Крейц. - Я всемогущий! Я могу поднять тебя наверх, как птицу, я могу превратить тебя в тюленя или песца. - Русский человек Григорьев говорил мне, что люди на Большой земле летают, как птицы. Григорьев говорил, что бога нету, Нума нету. Он говорил, что деревянные боги - это палки и их нужно сжечь, - сказал Санко и убежденно добавил: - Ты не можешь превратить меня в песца. А Григорьев тоже умеет дышать огнем. Санко слукавил. Он не видел, чтобы Григорьев дышал огнем и не знал, умеет ли русский художник это делать. Но ему хотелось показать, что его русский друг - большой человек. Дерзость молодого ненца озадачила Крейца. Почему его иллюзионистские штуки не произвели впечатления на Санко? Может быть, Санко еще молод и наивен, как дети, которые с восторгом и радостью смотрят на пожар? Или он догадывается, что чудеса Крейца это всего только фокусы? - У тебя есть краски? - спросил Санко. - Нет, у меня нет красок. А зачем они тебе? - У тебя есть карандаш? - Да, у меня есть карандаш, - ответил Крейц и вытащил из кармана толстый черный карандаш. - Я тебе дам карандаш, а ты поедешь со мной на судно и поможешь мне. Санко задумался. - У меня там есть краски. Я тебе дам. Поедем! И Санко согласился помочь Крейцу. Но когда они вышли из палатки, то увидели, что ненцы поспешно разбирают чумы и готовятся к отъезду. - Вы никуда не поедете, - сказал Крейц. - Санко поедет со мной, и я привезу вам виски и порох. Но слова Крейца не имели воздействия на ненцев, которые с боязнью посматривали на него. Тогда Крейц принес флягу и сказал: - Дайте мне шкурки, я дам вам виски. Ненцы оставили сборы и принесли по нескольку песцовых шкурок. В то время, как Санко запрягал оленей, между Крейцем и ненцами происходил торг.
Глава десятая
УДАР, ОТВЕТНЫЙ УДАР И ВЫСТРЕЛ
Когда Крейц и Санко подъехали к берегу, шлюпка с "Эдванса" ожидала их. Еще утром начавшийся ветер усилился. Океан потемнел, и кое-где на крутых волнах закипали белесые гребешки. По песчаным отмелям бродили чайки. Это было верной приметой для Санко: будет шторм. Санко решил остаться на берегу и подождать, пока Крейц съездит на яхту и привезет все, что ему нужно, и обещанные краски. Крейц стал уговаривать Санко сопровождать его на судно. - Будет шторм, - возразил Санко. - У меня олени. Шторм будет большой и долго. Мне нельзя ехать. - Ты боишься шторма? - насмешливо спросил Крейц, думая сыграть на самолюбии ненца. - Но ведь ты, говорят, самый смелый здесь. Если ты не поедешь, я не дам тебе краски. Санко не боялся океана в любую погоду. На легкой лодчонке он один выезжал далеко в открытое море и охотился. Но сейчас ехать он упорно отказывался: - Мне нельзя ехать. Санко не боится шторма, у Санко олени. Вначале Крейц был ласков с молодым ненцем, но в голове его уже родился дьявольский план. Он решил заманить Санко на "Эдванс" и увезти в Европу. Ему очень хотелось заполу-чить заполярного жителя - это сулило большие выгоды на выступлениях: человек, питающийся сырым мясом и горячен кровью, человек, носящий шкуры и без промаха стреляющий из лука. Решительный отказ юноши расстраивал планы Крейца. Но он не отчаивался. Что стоит обмануть этого дикаря! Крейц достал фляжку и маленький стакан. Он налил в стакан виски. Но Санко пить не стал. Хитрость Крейца не удалась. В это время подошли матросы, приехавшие с "Эдванса". Они с удивлением рассматривали Санко и его необычную одежду. - Ты поедешь со мной! - крикнул рассерженный Крейц, передал фляжку и стакан одному из матросов, а сам захватил Санко за рукав малицы. Санко почувствовал недоброе. Зачем этому человеку нужно, чтобы Санко обязательно ехал на судно? Ведь Санко обещал ждать его, а он без особой нужды никогда никого еще не обманывал. Крейц пытался потянуть ненца в сторону шлюпки, но Санко вырвался и отскочил. Он весь напрягся и выжидал, зорко следя за Креицем. Разъяренный своей неудачей, Крейц бросился на ненца и кулаком ударил его по голове. - Я тебя заставлю ехать! - в ярости заорал он, пытаясь еще раз схватить Санко, запугать его. Капюшон малицы смягчил удар, но все-таки это был удар, оскорбительный для юноши. - Ребята, - закричал Крейц матросам. - Помогите мне! Ничего не понимающие матросы, ухмыляясь, двинулись к ненцу. Но Санко стремительно отбежал на несколько шагов и схватил с земли увесистый камень. Не раздумывая, он размахнулся и с силой метнул камень в Крейца. Удар камнем пришелся в плечо иностранцу, и тот, взвыв от боли, упал навзничь на песок. Не дожидаясь, пока матросы приблизятся к нему, Санко выхватил нож и угрожающе взмахнул им. Матросы остановились в нерешительности. Они совсем не ожидали от этого странного, неуклюжего в своей нелепой одежде дикаря такой стремительности и ловкости. В несколько прыжков Санко достиг прибрежной сопки, обернулся и еще раз погрозил иностранцам ножом. Он увидел, что Крейц уже вскочил и схватился за ружье. В тот момент, когда Санко повернулся, чтобы прыгнуть вниз, прогремел выстрел и пуля обожгла его шею, пробив капюшон малицы. Но Санко словно не заметил боли, добежал до упряжки, бросился на нарту и гикнул. Крейц и матросы неторопливо поднялись на сопку в надежде найти на ней убитого или раненого ненца. Но велико было их удивление и злоба, когда они увидели быстро удаляющуюся упряжку. Взбешенный новой неудачей, Крейц еще раз вскинул ружье. Однако в озлобленности он торопился и нервничал, а нарта прыгала на кочках и была трудной мишенью. Расстояние же между преследователями и упряжкой все увеличивалось. Результата второго выстрела иностранцы так и не узнали. Олени еще быстрее понесли нарту. - Нужно было стрелять по оленям, - с запозданием оказал один из матросов. - Тогда и этого дикаря взяли бы живым. Конечно, олень более удобная цель. Убитый, он задержал бы упряжку, но Крейц своевременно не подумал об этом. Преследовать ненца было бесцельно. Крейц, обозленный до предела, ничего не сказал матросам и пошел к шлюпке. Плечо ныло и напоминало о провале так заманчиво задуманного плана. - Я его или убью или захвачу с собой и приручу, как собаку, - сжимая кулаки, бормотал он. Нужно было торопиться, потому что шторм надвигался, волны становились все яростнее, а "Эдванс" все-таки находился в четырех милях. Сегодня вернуться на остров нечего было и думать. Да Крейц к тому же устал, был озлоблен и хотел спать. Но завтра он снова поплывет на берег и добьется своей целя. Если Санко убит, он захватит другого туземца. Упряжка мчалась по направлению к стойбищу. Теперь Санко был уже в безопасности. Иностранцы не только не могли бы его догнать, но им вообще трудно было пробираться по заболоченной весенней тундре. Успокоившись, Санко почувствовал саднящую боль и липкость крови, струящейся по шее. Он остановил оленей и сбросил малицу. Пуля лишь ободрала кожу, но все-таки это уже была кровь. Санко вырвал клок ягеля1, очистил его и приложил к царапине. Потом прижал ягель плечом, снава лег на нарту и погнал оленей. "Не такой он всемогущий, если не мог убить меня, - подумал юноша. - Но на острове находятся еще два иностранца, с которыми уехал Степан Ардеев. Значит, судно не уйдет. Значит, будут еще встречи!" Подъехав к стойбищу, Санко и виду не показал, что с ним что-то случилось. Не распрягая на всякий случай оленей, он незаметно сменил на ранке ягель и молча влез в чум. Отец спал на шкуре, широко разбросав руки. Мать сидела у огня и оленьей жилой шила тобоки2. Санко закурил маленькую трубку и тоже прилег. Спать ему не хотелось. Хотелось просто так спокойно полежать и обдумать все, что произошло. Вот если бы здесь был Григорьев! Что бы он оказал, расскажи ему Санко о своем столкновении с Крейцем? Можно бы уговорить отца сняться со стоянки и уйти глубже в тундру. Все другие ненцы последуют их примеру. А снявшись, захватить палатку иностранцев и все, что в ней спрятано. Но Санко понимал, что сейчас этого сделать нельзя. Крейц приедет на берег и вернутся со Степаном Ардеевым два иностранца. Если уехать, Степану тогда несдобровать. Но ведь и иностранец не простит Санко Хатанзею удара камнем. Что произойдет при их новой встрече? Ничего, у Санко тоже есть ружье и он сумеет за себя по стоять. Рыже-серый иностранец не страшнее белого медведя. Да он и не посмеет притронуться к Санко при всех ненцах стойбища. Иначе будет война! Нет, тот иностранец не бог. Он все лжет, хотя и умеет дышать огнем. Даже небесного, невидимого, большого Нума нет. Его придумали шаманы. Так говорил Григорьев. А Санко верит Григорьеву больше всех. Деревянного божка можно даже сжечь. Шаманов можно изгонять из стойбища. Так и делали иногда ненцы с деревянными божками и шаманами, если были ими недовольны. Когда Григорьев несколько раз видел, как ненцы жгли богов и однажды выгнали шамана, он смеялся и говорил: "Хорошо! Правильно!" - Пусть отец хранит божка, отец старый, - говорил Григорьев. - А ты не верь! Это простые палки, которых мы с тобой можем наделать сколько угодно. У наших, у русских, тоже есть свои боги, только они нарисованы на досках. И таких богов я на рисовать могу тоже сколько угодно. Того рыже-серого иностранца, который приехал с Большой земли и называет себя всемогущим, можно убить, если он вздумает делать плохо ненцам. Размышляя так, Санко успокоился и незаметно уснул. Во сне он увидел Григорьева. Художник сидел в их чуме и рассказывал Санко о Большой земле. Проснувшись, Санко подумал, что, наверное, Григорьев действительно теперь уже приехал и ищет их стойбище или ожидает его, Санко, на берегу океана. И Санко снова решил ехать к берегу.
Глава одиннадцатая
"РАЗЫЩИТЕ САНКО ХАТАНЗЕЯ!"
Встреча старшего лейтенанта флота Чехонина и художника Григорьева в Морской слободе была единственной и короткой. На погоны художник Григорьев всегда почему-то смотрел с некоторой неприязнью. Но Чехонина, известного путешественника и исследователя, которого знал весь ученый мир, Григорьев обожал. О Чехонине говорили и писали за границей больше, чем в России. О нем с уважением отзывались Нансен и Свердруп1... Григорьев был скромен и не без робости подошел к Чехонину. Известный путешественник, испытавший многие превратности судьбы, относился к незнакомым людям, как он считал, с необходимой недоверчивостью. Встреча произошла на улице. - Господин Чехонин... - Да, - ответил Георгий Павлович и подумал: "Наверное репортер. Хочет интервью для очередного скандала". Чехонин любил газеты и сам охотно писал по просьбе редакций. Но он негодовал, когда репортеры перевирали его мысли или, еще хуже того, писали то, что было прямо противоположи его думам и замыслам. - Извините, господин Чехонин, - тихо оказал Григорьев. - Вы отправляетесь в полярное плавание. Скажите, пожалуйста вам не придется быть на острове Новом? - Не знаю, - Чехонин испытующе посмотрел художника в глаза. - А почему вас интересует именно остров Новый? - Прошу вас, не откоситесь ко мне с подозрением, - Григорьев просительно улыбнулся. - Все очень просто. Дело в том, что я прожил на острове Новом целый год. Там у меня есть очень хороший друг. Я обещал приехать на Новый, но это мне не удастся. Если вы попадете на Новый, лучшего проводника чем молодой Санко Хатанзей, вы не найдете. Не согласитесь ли вы передать ему вот эту небольшую посылочку и письмо? Здесь краски и карандаши. Санко Хатанзей очень любит рисовать. Если же вы не зайдете на Новый, ничего страшного не будет. Никакой особой ценности краски не составляют. Чехонин, поначалу думавший поскорее отвязаться от незнакомца, теперь внимательно слушал его. В то же время он торопился. - Я с удовольствием выполню ваше поручение, - сказал он и взял из рук Григорьева сверток и конверт. - Может быть мы еще сможем встретиться? Интересно, как вы жили и что видели на острове. - К сожалению, я через два часа уезжаю на этюды. Но если будете на Новом, обязательно разыщите Санко Хатанзея. Он будет вам очень полезен. До свидания, господин Чехонин! - Григорьев откланялся. - Честь имею! - Чехонин приложил руку к козырьку. На этом и закончился их разговор. Теперь, когда "Святая Ольга", преодолев огромный путь по Ледовитому океану, подходила к острову Новому, Георгий Павлович вспомнил о просьбе художника. Да, конечно, этот Санко Хатанзей может оказаться полезным для экспедиции. Нужно его обязательно разыскать! Шторм уже смирялся. "Оправдается ли сообщение из Петербурга? - думал Чехонин. - И какого типа иностранное судно направлялось к острову Новому? Под каким флагом? С какой целью?" Чехонин не знал, что яхта "Эдванс" еще до шторма подошла к берегам острова Нового. Капитан Феликсов решил вначале углубиться открытым морем на восток и приблизиться к острову юго-востока. Этот путь был ему немного знаком. Кроме того подходы с юга и юго-запада изобиловали мелями, очень приблизительно отмеченными на карте. Потому моряки "Ольги" не могли видеть стоявшего на рейде "Эдванса". На Севере морские заливы называют губами. Но Белушья губа, где "Ольга" отдала якоря, совсем не походила на залив. Непрестанно бросая лот, шхуна с немалым риском прошла между песчаными отмелями, едва виднеющимися из-под воды. И все-таки капитан Феликсов называл это местечко губой - Белушьей губой. Так оно было обозначено и на карте. - Для первой разведки мне потребуется дня три, - сказал Чехонин капитану. - За это время вы сможете привести судно в порядок. Погода, кстати, устанавливается. Со мной поедут Иванов и Холмогоров.
В НЕНЕЦКОМ СТОЙБИЩЕ
Стойбище состояло всего из трех чумов1. В чумах жили три семьи - две Ардеевых и одна Хатанзея. Семьи были многочисленные, по десяти и более человек, от грудных детишек до девяностолетних стариков и старух. Приезду иностранцев все обрадовались. В этом году на острове это были первые гости. А бывали годы, когда на остров совсем никто не приезжал. Ненцы со свойственной им наивностью и добродушием, не заботясь о церемониях, осматривали иностранцев, их одежду, оружие, большую брезентовую палатку. Ребятишки, осторожно прикасаясь к одежде иностранцев, причмокивали и смеялись: - Саво! Хорошо! Во всех чумах ярче запылали костры. Женщины занялись приготовлением угощения для гостей. В котлах варились гуси и кипятился чай. Зная русский язык, Артур Крейц быстро освоился в новой обстановке. Пока доктор Барнет и его помощник Ольсен устанавливали палатку, Крейц осмотрел чумы и снаружи и внутри, примерил совик, попробовал совершенно безуспешно стрелять из лука и выменял у Ильи Ардеева на две коробки спичек ненецкий нож в деревянных ножнах с моржовым зубом-амулетом. Гостей нужно было угостить свежей олениной. Посоветовавшись с Санко и старым Антипом Хатанзеем, двое ненцев вскоре привели животное. Обухом топора между глаз Санко оглушил оленя. Олень упал и забился. Тут же Санко выхватил нож и быстро перерезал у животного шейные позвонки. Потом он обтер нож, вложил его в ножны и отошел, а к оленю подбежали две ненки и так же быстро и ловко начали его свежевать. Крейц с восхищением наблюдал всю эту картину, удивляясь, как сноровисто действуют острейшими ножами женщины, нигде не портя шкуру. Десятка два собак - остроухих лаек - окружили место забоя оленя. Они чуяли запах мяса и крови, но близко не подходили, сидели и чуть слышно скулили. Санко вырубил топором из дышащей паром туши несколько больших кусков, положил их в котел и пригласил Барнета, Крейца, Ольсена и пожилых ненцев к себе в чум. В котле пузырилась горячая оленья кровь. Барнет знал, что северяне ненцы, чукчи, эскимосы - едят сырое мясо. Он видел, как едят сырое мясо и на европейских и американских скотобойнях. Но сейчас сам он от такого угощения вежливо отказался и принялся за вареную гусятину. Крейц считал, что в своей жизни он все должен попробовать. Когда-то он катался на слонах, а сегодня записал в свой новый актив езду на оленях. Горячее оленье мясо с кровью? О, это нужно попробовать! Потом можно рассказывать об этом. Санко, как и другие ненцы, брал небольшой кусок мяса в зубы, левой рукой придерживал его и ловко отрезал ножом снизу вверх у самых губ. Крейц хотя и был фокусником-манипулято-ром, такого способа еды побоялся. Он разрезал мясо в жестяной миске, обмакнул кусочек его в кровь и положил в рот. Ненцы одобрительно закивали головами: "Саво!" Крейц съел еще кусочек, предложил Барнету и принялся за вареного гуся. Потом пили чай. Барнет выпил одну кружку, Санко - две, пожилые и старые ненцы - по пять и по шесть кружек. Прихваченные с яхты спирт и виски Барнет из предосторожности из мешка пока не вытаскивал. Кто знает, как подействует алкоголь на людей, которых он еще не знал. Крейц эту меру одобрил, но по другим соображениям. Ведь сам же Барнет говорил ему, что на Севере за виски отдадут что угодно. Значит, виски нужно расходовать умно и с выгодой. Закончив чаепитие, мужчины уступили место женщинам, а сами вышли из чума и закурили. Длинная трубка Крейца привела в восторг ненцев. Сами они курили трубки короткие, маленькие. Несколько человек сразу же стали предлагать Крейцу обмен. День был солнечный, с легким ветерком - лучшая погода на острове. Ветер разгоняет комаров, а они - страшнейший бичь острова в летнее время. Чтобы развлечь гостей, молодые ненцы затеяли игры и состязания по стрельбе из лука и метанию аркана-тынзея. Пока налаживали луки, смачивали их водой и растирали, чтобы они были гибкими и эластичными, Санко отсчитал от проведенной у чума черты сорок шагов и воткнул в землю высокий шест-мишень. - Степан, начинай! - крикнул он. Степан Ардеев, ровесник Санко, поднялся с земли и подошел к черте, обозначающей как бы огневой рубеж. Он потоптался на месте, приподнялся на носки и нагнулся. Лук ненец держал горизонтально. Он сам весь напружинился, оттянув тетиву к правому глазу. Казалось, что лук вот-вот лопнет. Стрела чуть взвизгнула. Ее стремительный полет был почти незаметен, а удар так силен, что шест задрожал. Стрела впилась в дерево и долго трепетала, словно хотела вырваться. Под одобрительные возгласы взрослых и гиканье ребятишек Степан опустил лук и отошел от черты. Барнет, Крейц и Ольсен хлопали в ладоши, изумленные метким выстрелом. Молодые ненцы подходили один за другим к черте, так же, как Степан, приподнимались на носки, нагибались и до предела натягивали тетиву. Стрелы или впивались в шест или пролетали так близко, что почти касались его. Последним из молодежи стрелял Санко. Все три стрелы, пущенные им, вонзились в мишень. Никто не удивлялся - это стрелял Сакко! Над Крейцем, который взял лук и целился по европейски, ненцы смеялись. Это был смех не злой, хороший, добродушный смех, каким могут смеяться только северяне. А потом бросали тынзей. И опять Санко Хатанзей и братья Ардеевы своей ловкостью удивили ингличан. Ненцы стали своих гостей называть ингличанами. Дважды пытался Крейц забросить тынзей на шест, но все было тщетно. Он обозлился, теряя свой авторитет даже перед этими дикарями, как он их обычно называл. Ненцы разгулялись. Они играли, как дети, удивляя иностранцев.
Глав девятая ВСЕМОГУЩИЙ
Утром на трех оленьих упряжках доктор Барнет и Ольсен в сопровождении Степана Ардеева отправились на восток. Санко, как его Барнет ни упрашивал, ехать отказался. Он ждал Григорьева. Крейц должен был поехать на яхту, чтобы привезти продукты, одежду, патроны. Но как только аргиш1 Степана скрылся за ближайшей сопкой, Крейц позвал Санко к себе в палатку. Он достал из мешка фляжку с виски и налил в стакан. - Выпей, Санко! Санко взял стакан, понюхал и сделал маленький глоток. - Саво? - спросил Крейц. - Пей. - Водка, - сказал Санко. - Дам отцу. Но Крейц не выпустил юношу из палатки. Он похлопал Санко по плечу, усадил на брезент и снова сказал. - Пей, Санко! Санко выпил и взял предложенную Крейцем сигарету. Некоторое время оба молчали и курили. Санко чувствовал, что иностранцу от него что-то нужно. Крейц выжидал, когда виски подействует на молодого ненца. Конечно, он не напрасно угощал Санко. Еще вчера Крейц пытался купить у отца Санко, старого Антипа Хатанзея, его деревянного божка-идола. Но Антип никак не соглашался отдать идола. "Хэбяха, хэбяха, - тихо повторял Антип, - грех". - Мне нужен нум, нужен сядей, - сказал Крейц юноше. Санко понял и покачал головой: нет, он не может взять у отца деревянного божка. Отец рассердится. Отец прячет божка, он носит его под малицей. Тогда Крейц сказал: - Позови сюда отца! Позови Илью и других старых ненцев. Когда ненцы пришли, фокусник усадил их всех на брезент и каждому дал по маленькому глотку виски, но о божке ничего не говорил. - Слушайте, люди! - торжественно-зловеще сказал Крейц. - Меля послал великий Нум2, я его помощник и повелитель всех шаманов... Ненцы с удивлением смотрели на иностранца и улыбались. - Я питаюсь огнем и дышу огнем! Ненцы еще больше развеселились, думая, что иностранец шутит. Но тут Крейц поднялся с ящика, на котором сидел, протяжно крикнул, и вместе с этим криком из его рта вырвалась длинная огненная струя. Перепуганные ненцы вскочили и бросились к выходу из палатки. Но Крейц опередил их и преградил выход. - Не бойтесь, вам не грозит никакая беда, если вы только будете спокойно сидеть и слушать меня. Он вдохнул воздуха, и пламя вновь вырвалось из его широко раскрытого рта. Ненцы в ужасе отстранялись, прижимаясь к стенкам палатки. - Не бойтесь, - продолжал Крейц, - у меня стальная рука, но бархатная ладонь. При этом он поднял с земли камень и подал его Антипу. - Камень, - дрожащим голосом произнес старый ненец. Другие ненцы подержали в руках камень и тоже сказали боязливо: "камень". Крейц взял камень из рук Санко, который тоже убедился" что это обыкновенный булыжник. Крейц сжал камень в кулаке. Послышалось короткое шипение, брызнули искры и из руки иностранца полилась вода. Крейц подставил стакан и наполнил его водой из ладони. Камень исчез. - Попробуй, - сказал Крейц, подавая стакан Антипу Хатанзею. Старик отодвинулся. Он никак не хотел брать стакан с жидкостью, выдавленной из камня. С трудом Крейцу удалось уговорить ненца взять стакан. Антип со страхом прикоснулся к жидкости языком, немного успокоился и сказал: - Вода. Тогда Крейц передал стакан Илье Ардееву. Илья также осторожно попробовал жидкость. Глаза его расширились. Он удивленно я вопросительно посмотрел на Крейца, потом на Антипа, снова прикоснулся губами к стакану и улыбнулся: - Водка. Сярка! Тогда к стакану потянулись руки других ненцев. Все пробовали странную жидкость, добытую из камня. Одни говорили: "вода", другие смеялись м утверждали: "водка". Когда вода-водка была выпита, Крейц поставил стакан на ящик, и на глазах у всех стакан сам собой наполнился водой. Вода словно выросла со дна. И опять ненцы вскочили. Стакан только что был пуст, и вдруг откуда ни возьмись, он стал полным. Этот человек, несомненно, имел силу всемогущих духов. Но по понятиям ненцев, духи бывают злые и добрые. И теперь они, в тревоге оглядываясь по сторонам, думали: "Какие духи помогают этому человеку? Да и человек ли он? Шаман-тадибей не может дышать огнем, тади-бей не умеет делать из воды водку, у тадибея не растет вода. Этот человек сильнее шамана!" Крейц дунул на стакан, и тут же вода окрасилась в нежно-розовый цвет. Ненцы стоя смотрели на волшебный стакан и молчали. Стакан словно загипнотизировал их. Они онемели и только тихонько подталкивали друг друга. Вдруг Крейц дико захохотал. От этого хохота люди вздрогнули. Стакан окутался дымом и словно растаял. Но вот он снова появился в руке Крейца. Крейц разжал пальцы, сунул руку в карман, и стакан повис в воздухе. - Отдайте мне ваших богов, которых вы носите под малицами, - выкрикнул Крейц и вернул стакан на ящик. - Ваши боги против меня бессильны. Они могут сгореть в огне, а я этим огнем дышу! Он поднял голову и словно выплюнул вверх легкий кусок пламени. И снова дико захохотал. Пламя росло и росло в воздухе. Ненцы больше не выдержали, в сумятице выскочили из палатки и разбежались по чумам. Крейц больше их не задерживал. В палатке, кроме него, остался только Санко. Санко с изумлением смотрел на чародейства Крейца. Но он не пугался, хотя никак не мог понять волшебства. Он не вскакивал с места, как его отец и другие ненцы, не пытался бежать, и руки его не дрожали, когда он брал камень, когда пробовал из стакана воду, тут же превращаемую Крейцем в водку. - Что ты еще умеешь делать? - наивно и хитро спросил Санко. - Я все могу, - со смехом ответил Крейц. - Я всемогущий! Я могу поднять тебя наверх, как птицу, я могу превратить тебя в тюленя или песца. - Русский человек Григорьев говорил мне, что люди на Большой земле летают, как птицы. Григорьев говорил, что бога нету, Нума нету. Он говорил, что деревянные боги - это палки и их нужно сжечь, - сказал Санко и убежденно добавил: - Ты не можешь превратить меня в песца. А Григорьев тоже умеет дышать огнем. Санко слукавил. Он не видел, чтобы Григорьев дышал огнем и не знал, умеет ли русский художник это делать. Но ему хотелось показать, что его русский друг - большой человек. Дерзость молодого ненца озадачила Крейца. Почему его иллюзионистские штуки не произвели впечатления на Санко? Может быть, Санко еще молод и наивен, как дети, которые с восторгом и радостью смотрят на пожар? Или он догадывается, что чудеса Крейца это всего только фокусы? - У тебя есть краски? - спросил Санко. - Нет, у меня нет красок. А зачем они тебе? - У тебя есть карандаш? - Да, у меня есть карандаш, - ответил Крейц и вытащил из кармана толстый черный карандаш. - Я тебе дам карандаш, а ты поедешь со мной на судно и поможешь мне. Санко задумался. - У меня там есть краски. Я тебе дам. Поедем! И Санко согласился помочь Крейцу. Но когда они вышли из палатки, то увидели, что ненцы поспешно разбирают чумы и готовятся к отъезду. - Вы никуда не поедете, - сказал Крейц. - Санко поедет со мной, и я привезу вам виски и порох. Но слова Крейца не имели воздействия на ненцев, которые с боязнью посматривали на него. Тогда Крейц принес флягу и сказал: - Дайте мне шкурки, я дам вам виски. Ненцы оставили сборы и принесли по нескольку песцовых шкурок. В то время, как Санко запрягал оленей, между Крейцем и ненцами происходил торг.
Глава десятая
УДАР, ОТВЕТНЫЙ УДАР И ВЫСТРЕЛ
Когда Крейц и Санко подъехали к берегу, шлюпка с "Эдванса" ожидала их. Еще утром начавшийся ветер усилился. Океан потемнел, и кое-где на крутых волнах закипали белесые гребешки. По песчаным отмелям бродили чайки. Это было верной приметой для Санко: будет шторм. Санко решил остаться на берегу и подождать, пока Крейц съездит на яхту и привезет все, что ему нужно, и обещанные краски. Крейц стал уговаривать Санко сопровождать его на судно. - Будет шторм, - возразил Санко. - У меня олени. Шторм будет большой и долго. Мне нельзя ехать. - Ты боишься шторма? - насмешливо спросил Крейц, думая сыграть на самолюбии ненца. - Но ведь ты, говорят, самый смелый здесь. Если ты не поедешь, я не дам тебе краски. Санко не боялся океана в любую погоду. На легкой лодчонке он один выезжал далеко в открытое море и охотился. Но сейчас ехать он упорно отказывался: - Мне нельзя ехать. Санко не боится шторма, у Санко олени. Вначале Крейц был ласков с молодым ненцем, но в голове его уже родился дьявольский план. Он решил заманить Санко на "Эдванс" и увезти в Европу. Ему очень хотелось заполу-чить заполярного жителя - это сулило большие выгоды на выступлениях: человек, питающийся сырым мясом и горячен кровью, человек, носящий шкуры и без промаха стреляющий из лука. Решительный отказ юноши расстраивал планы Крейца. Но он не отчаивался. Что стоит обмануть этого дикаря! Крейц достал фляжку и маленький стакан. Он налил в стакан виски. Но Санко пить не стал. Хитрость Крейца не удалась. В это время подошли матросы, приехавшие с "Эдванса". Они с удивлением рассматривали Санко и его необычную одежду. - Ты поедешь со мной! - крикнул рассерженный Крейц, передал фляжку и стакан одному из матросов, а сам захватил Санко за рукав малицы. Санко почувствовал недоброе. Зачем этому человеку нужно, чтобы Санко обязательно ехал на судно? Ведь Санко обещал ждать его, а он без особой нужды никогда никого еще не обманывал. Крейц пытался потянуть ненца в сторону шлюпки, но Санко вырвался и отскочил. Он весь напрягся и выжидал, зорко следя за Креицем. Разъяренный своей неудачей, Крейц бросился на ненца и кулаком ударил его по голове. - Я тебя заставлю ехать! - в ярости заорал он, пытаясь еще раз схватить Санко, запугать его. Капюшон малицы смягчил удар, но все-таки это был удар, оскорбительный для юноши. - Ребята, - закричал Крейц матросам. - Помогите мне! Ничего не понимающие матросы, ухмыляясь, двинулись к ненцу. Но Санко стремительно отбежал на несколько шагов и схватил с земли увесистый камень. Не раздумывая, он размахнулся и с силой метнул камень в Крейца. Удар камнем пришелся в плечо иностранцу, и тот, взвыв от боли, упал навзничь на песок. Не дожидаясь, пока матросы приблизятся к нему, Санко выхватил нож и угрожающе взмахнул им. Матросы остановились в нерешительности. Они совсем не ожидали от этого странного, неуклюжего в своей нелепой одежде дикаря такой стремительности и ловкости. В несколько прыжков Санко достиг прибрежной сопки, обернулся и еще раз погрозил иностранцам ножом. Он увидел, что Крейц уже вскочил и схватился за ружье. В тот момент, когда Санко повернулся, чтобы прыгнуть вниз, прогремел выстрел и пуля обожгла его шею, пробив капюшон малицы. Но Санко словно не заметил боли, добежал до упряжки, бросился на нарту и гикнул. Крейц и матросы неторопливо поднялись на сопку в надежде найти на ней убитого или раненого ненца. Но велико было их удивление и злоба, когда они увидели быстро удаляющуюся упряжку. Взбешенный новой неудачей, Крейц еще раз вскинул ружье. Однако в озлобленности он торопился и нервничал, а нарта прыгала на кочках и была трудной мишенью. Расстояние же между преследователями и упряжкой все увеличивалось. Результата второго выстрела иностранцы так и не узнали. Олени еще быстрее понесли нарту. - Нужно было стрелять по оленям, - с запозданием оказал один из матросов. - Тогда и этого дикаря взяли бы живым. Конечно, олень более удобная цель. Убитый, он задержал бы упряжку, но Крейц своевременно не подумал об этом. Преследовать ненца было бесцельно. Крейц, обозленный до предела, ничего не сказал матросам и пошел к шлюпке. Плечо ныло и напоминало о провале так заманчиво задуманного плана. - Я его или убью или захвачу с собой и приручу, как собаку, - сжимая кулаки, бормотал он. Нужно было торопиться, потому что шторм надвигался, волны становились все яростнее, а "Эдванс" все-таки находился в четырех милях. Сегодня вернуться на остров нечего было и думать. Да Крейц к тому же устал, был озлоблен и хотел спать. Но завтра он снова поплывет на берег и добьется своей целя. Если Санко убит, он захватит другого туземца. Упряжка мчалась по направлению к стойбищу. Теперь Санко был уже в безопасности. Иностранцы не только не могли бы его догнать, но им вообще трудно было пробираться по заболоченной весенней тундре. Успокоившись, Санко почувствовал саднящую боль и липкость крови, струящейся по шее. Он остановил оленей и сбросил малицу. Пуля лишь ободрала кожу, но все-таки это уже была кровь. Санко вырвал клок ягеля1, очистил его и приложил к царапине. Потом прижал ягель плечом, снава лег на нарту и погнал оленей. "Не такой он всемогущий, если не мог убить меня, - подумал юноша. - Но на острове находятся еще два иностранца, с которыми уехал Степан Ардеев. Значит, судно не уйдет. Значит, будут еще встречи!" Подъехав к стойбищу, Санко и виду не показал, что с ним что-то случилось. Не распрягая на всякий случай оленей, он незаметно сменил на ранке ягель и молча влез в чум. Отец спал на шкуре, широко разбросав руки. Мать сидела у огня и оленьей жилой шила тобоки2. Санко закурил маленькую трубку и тоже прилег. Спать ему не хотелось. Хотелось просто так спокойно полежать и обдумать все, что произошло. Вот если бы здесь был Григорьев! Что бы он оказал, расскажи ему Санко о своем столкновении с Крейцем? Можно бы уговорить отца сняться со стоянки и уйти глубже в тундру. Все другие ненцы последуют их примеру. А снявшись, захватить палатку иностранцев и все, что в ней спрятано. Но Санко понимал, что сейчас этого сделать нельзя. Крейц приедет на берег и вернутся со Степаном Ардеевым два иностранца. Если уехать, Степану тогда несдобровать. Но ведь и иностранец не простит Санко Хатанзею удара камнем. Что произойдет при их новой встрече? Ничего, у Санко тоже есть ружье и он сумеет за себя по стоять. Рыже-серый иностранец не страшнее белого медведя. Да он и не посмеет притронуться к Санко при всех ненцах стойбища. Иначе будет война! Нет, тот иностранец не бог. Он все лжет, хотя и умеет дышать огнем. Даже небесного, невидимого, большого Нума нет. Его придумали шаманы. Так говорил Григорьев. А Санко верит Григорьеву больше всех. Деревянного божка можно даже сжечь. Шаманов можно изгонять из стойбища. Так и делали иногда ненцы с деревянными божками и шаманами, если были ими недовольны. Когда Григорьев несколько раз видел, как ненцы жгли богов и однажды выгнали шамана, он смеялся и говорил: "Хорошо! Правильно!" - Пусть отец хранит божка, отец старый, - говорил Григорьев. - А ты не верь! Это простые палки, которых мы с тобой можем наделать сколько угодно. У наших, у русских, тоже есть свои боги, только они нарисованы на досках. И таких богов я на рисовать могу тоже сколько угодно. Того рыже-серого иностранца, который приехал с Большой земли и называет себя всемогущим, можно убить, если он вздумает делать плохо ненцам. Размышляя так, Санко успокоился и незаметно уснул. Во сне он увидел Григорьева. Художник сидел в их чуме и рассказывал Санко о Большой земле. Проснувшись, Санко подумал, что, наверное, Григорьев действительно теперь уже приехал и ищет их стойбище или ожидает его, Санко, на берегу океана. И Санко снова решил ехать к берегу.
Глава одиннадцатая
"РАЗЫЩИТЕ САНКО ХАТАНЗЕЯ!"
Встреча старшего лейтенанта флота Чехонина и художника Григорьева в Морской слободе была единственной и короткой. На погоны художник Григорьев всегда почему-то смотрел с некоторой неприязнью. Но Чехонина, известного путешественника и исследователя, которого знал весь ученый мир, Григорьев обожал. О Чехонине говорили и писали за границей больше, чем в России. О нем с уважением отзывались Нансен и Свердруп1... Григорьев был скромен и не без робости подошел к Чехонину. Известный путешественник, испытавший многие превратности судьбы, относился к незнакомым людям, как он считал, с необходимой недоверчивостью. Встреча произошла на улице. - Господин Чехонин... - Да, - ответил Георгий Павлович и подумал: "Наверное репортер. Хочет интервью для очередного скандала". Чехонин любил газеты и сам охотно писал по просьбе редакций. Но он негодовал, когда репортеры перевирали его мысли или, еще хуже того, писали то, что было прямо противоположи его думам и замыслам. - Извините, господин Чехонин, - тихо оказал Григорьев. - Вы отправляетесь в полярное плавание. Скажите, пожалуйста вам не придется быть на острове Новом? - Не знаю, - Чехонин испытующе посмотрел художника в глаза. - А почему вас интересует именно остров Новый? - Прошу вас, не откоситесь ко мне с подозрением, - Григорьев просительно улыбнулся. - Все очень просто. Дело в том, что я прожил на острове Новом целый год. Там у меня есть очень хороший друг. Я обещал приехать на Новый, но это мне не удастся. Если вы попадете на Новый, лучшего проводника чем молодой Санко Хатанзей, вы не найдете. Не согласитесь ли вы передать ему вот эту небольшую посылочку и письмо? Здесь краски и карандаши. Санко Хатанзей очень любит рисовать. Если же вы не зайдете на Новый, ничего страшного не будет. Никакой особой ценности краски не составляют. Чехонин, поначалу думавший поскорее отвязаться от незнакомца, теперь внимательно слушал его. В то же время он торопился. - Я с удовольствием выполню ваше поручение, - сказал он и взял из рук Григорьева сверток и конверт. - Может быть мы еще сможем встретиться? Интересно, как вы жили и что видели на острове. - К сожалению, я через два часа уезжаю на этюды. Но если будете на Новом, обязательно разыщите Санко Хатанзея. Он будет вам очень полезен. До свидания, господин Чехонин! - Григорьев откланялся. - Честь имею! - Чехонин приложил руку к козырьку. На этом и закончился их разговор. Теперь, когда "Святая Ольга", преодолев огромный путь по Ледовитому океану, подходила к острову Новому, Георгий Павлович вспомнил о просьбе художника. Да, конечно, этот Санко Хатанзей может оказаться полезным для экспедиции. Нужно его обязательно разыскать! Шторм уже смирялся. "Оправдается ли сообщение из Петербурга? - думал Чехонин. - И какого типа иностранное судно направлялось к острову Новому? Под каким флагом? С какой целью?" Чехонин не знал, что яхта "Эдванс" еще до шторма подошла к берегам острова Нового. Капитан Феликсов решил вначале углубиться открытым морем на восток и приблизиться к острову юго-востока. Этот путь был ему немного знаком. Кроме того подходы с юга и юго-запада изобиловали мелями, очень приблизительно отмеченными на карте. Потому моряки "Ольги" не могли видеть стоявшего на рейде "Эдванса". На Севере морские заливы называют губами. Но Белушья губа, где "Ольга" отдала якоря, совсем не походила на залив. Непрестанно бросая лот, шхуна с немалым риском прошла между песчаными отмелями, едва виднеющимися из-под воды. И все-таки капитан Феликсов называл это местечко губой - Белушьей губой. Так оно было обозначено и на карте. - Для первой разведки мне потребуется дня три, - сказал Чехонин капитану. - За это время вы сможете привести судно в порядок. Погода, кстати, устанавливается. Со мной поедут Иванов и Холмогоров.