Страница:
Шаркающей походкой автарх подошел к окну. Толстое стекло не пропускало внутрь ни единого звука. Город внизу разливался сотнями тысяч огней. Многоярусные автострады, петляющие меж колоссальной высоты зданий, словно диковинные морские змеи Аларнийского океана, бежали куда-то, теряясь в ночи. Жизнь в столице никогда не замирала, даже во время пятилетней осады 5670 года, когда в ресторанах Галли – квартала, где сосредоточены все знаменитые театры, казино, гастрономии, – как ни в чем не бывало подавали доставленных с побережья осьминогов и устриц. Шестьдесят миллионов человек населяют этот огромный улей. Из них только сорок миллионов – граждане полиса, потом идут три с лишним миллиона приезжих и торговых гостей, а остальные более чем семнадцать миллионов прячутся по трущобам у городских стен, в заброшенных кварталах Сели. Рейды милиции – это почти самоубийство, поэтому все, на что способен Авнир, префект милицейской курии, – это приказать своим людям не соваться туда менее чем тремя малыми фалангами. Пикеты и рейды по прилегающим к Сели кварталам мало что дают, но ежедневно эти забитые и бесправные изгои выходят на задворки улиц богатых кварталов, чтобы стать уборщиками, официантами.
Даже известными актерами популярной студии-мультикарма «Эос» были эмигранты из восточных земель, откуда война гонит тысячи беженцев, растекающихся по городам Конфедерации. Угроза новой, куда более страшной и разрушительной катастрофы нависла над всеми, не делая различий по рангам, заслугам и даже возрасту. Большую часть жителей полиса имперцы, конечно, истребят, в рабство попадет едва ли треть всех этих людей. Аргос не сможет принять всех желающих, да и времени на эвакуацию Флоксис не оставит. Павлантий отвернулся и все той же походкой человека, придавленного непосильным грузом забот и прожитых лет, отошел вглубь зала. В окно больше смотреть не хотелось, особенно когда на глаза постоянно лез купол Форума, закрывающий своей сияющей огнями громадиной обзор с северной стороны. Вид этого вместилища амбиций и алчности, прямо-таки источающего эманации власти, претил автарху, особенно после сегодняшнего провала переговоров.
У длинного и массивного, украшенного резными барельефами стола Председатель отодвинул старинное кресло с высокой спинкой и тяжело опустился, почти упал в его жесткие объятья. За двадцать лет, что он руководил Советом, этот неудобный предмет обстановки, являющийся обязательным приложением к должности, даже стал нравиться Павлантию. Проведя рукой над датчиком терминала, Председатель вызвал командный интерфейс зала Совета. Над столом возник голоэкран с иконками управления. Этот предмет обстановки тоже был частью старинного интерьера, оставшегося еще от Арогмаха – третьего и самого известного из тиранов Элисия. Длинная низкая столешница, покрытая зеленым сукном, чья поверхность так и манила положить на нее руки, перекрывала зал от одной стены до другой, разрезая его на две неравные части. Павлантий тронул старомодную кнопку звонка, что была утоплена в поверхность стола прямо под руками, напротив традиционного места главы Совета олигархов. Как странно: прошло столько веков, а она все еще работает и ни разу не сломалась. Что просто, то труднее всего сломать. Жаль, что не все в нашем мире так тривиально, как эта кнопка…
Раздался мелодичный перезвон колокольчиков за дверьми зала, мягко засияло окошко видеовызова в правом нижнем углу голосферы, в котором появилось осунувшееся, но внимательное и собранное лицо Клавдия. «Бедный мальчик, – отметил про себя Павлантий, – ему приходится очень нелегко в эти дни». Смирив разыгравшуюся боль в правом боку, автарх ровным голосом произнес в пространство перед собой:
– Клавдий, принеси вина. Красного фиванского… – Голос предательски захрипел, на лицо наползла гримаса боли, но автарх быстро прогнал ощущение слабости прочь. – Кувшин возьми тот, который нам подносил аркадийский наместник.
Павлантий вновь стал разглядывать резной барельеф, идущий по краю столешницы, не задрапированному зеленой тканью: сцены какой-то забытой битвы, толпы людей с холодным оружием в руках и множество ныне вымерших животных. Как скоро забудут и нас, что оставит наша раса после себя и нужна ли будет потомкам красивая мебель, вот вопрос…
– Да, господин, – немедленно откликнулся комес. – Прикажете подать сыр и фрукты? Вы с самого утра ничего, кроме воды, не пили.
– Неси, а то действительно скоро свалюсь в обморок, и Асклепиевы служки потащат меня к себе в больницу. Нет, не дождутся, неси сыр, хлеб и той острой похлебки, которую так хвалит Эсфей.
– Сию секунду, господин.
Комес отключился, в его голосе слышалась неподдельная радость. Клавдий был из раздавленной Империей ромуланской колонии, всех жителей, которые остались в живых после штурма этого небольшого поселения, угнали в рабство. Взрослых, не годившихся для вживления аксона управления, продали на фабрики Асклепия как доноров органов. Клавдию и остальным детям повезло чуть больше: аксон прижился, и их перевезли на рынок второго по величине полиса империи Ра – Гевста. В этом рассаднике всевозможных пороков можно купить и продать все что угодно, и людская жизнь – не исключение.
Павлантий, тогда еще сорокалетний сагитар-капитан{26}, бывший в миссии посланника Конфедерации начальником охраны, сопровождал племянницу автарха Климента – Зоэ, приехавшую в Гевст от какого-то благотворительного фонда. Посол лично просил его, Павлантия, ветерана Критской войны, сопровождать капризную девушку на невольничий рынок. Председатель был тогда уверен, что находится на пике своей карьеры и большего уже желать невозможно, но этот поход на рынок все круто изменил. Через три года Павлантий взял в жены племянницу одного из десяти богатейших промышленников Элисия. А еще через три стал преемником вскоре отошедшего от дел Климента, дяди прекрасной и веселой Зоэ. Непросто было решиться связать себя брачными узами повторно, но юность и красота племянницы посла опьяняла, как и ее восторженная влюбленность в него, уже пожившего и не самого красивого мужчину в мире. Кажется, это все было только вчера…
Створки входных дверей разъехались в стороны, вошли трое прислужников и сам Клавдий с подносом, на котором стояли высокий кубок зеленого стекла и стилизованный под антику узкогорлый полуторалитровый кувшин с неброской наклейкой в виде золотой грозди винограда, перевитой причудливо вьющейся надписью на фонете{27}: «Око Диониса». Парнишка вырос, окончил школу ритора Савла, и Председатель, взяв его к себе на службу три года назад, ни разу об этом не пожалел. Клавдий вырос старательным, немного замкнутым юношей, но во всех своих начинаниях он никогда не забывал Павлантия, присылая четкие, по-военному лаконичные письма, в коих спрашивал совета или дозволения автарха на то или иное дело. Юноша считал Павлантия своим покровителем и демонстрировал все эти годы поразительную преданность и смекалку при ведении канцелярии автарха.
В такой демонстрации не было особой нужды – Павлантий только стоял рядом, пока Зоэ передавала аккредитив на покупку десяти ромуланских ребятишек распорядителю-гевстиянцу. В Конфедерации рабство считалось позорным пережитком прошлого, а работорговцев казнили без суда. Но в империи Ра – свои порядки, поэтому среди деловых феминистских организаций было принято в качестве жеста благотворительности собирать средства на выкуп из рабства и привозить несчастных людей в полисы Конфедерации. Некоторых, выправив им документы, отпускали по домам, если таковые находились, а детей-сирот оставляли на попечение храмовых домов призрения. Там их лечили, избавляли от позорного, вживляемого только преступникам урезанного аксона{28} и определяли в школы разных полисов Конфедерации.
Клавдию повезло, поскольку Зоэ, став женой Павлантия, приняла живейшее участие в судьбе смышленого сероглазого ромуланского мальчишки. Его отправили в Александрийский университет, оплатив все десять лет обучения из собственных средств. На недоуменные вопросы отца и мужа девушка отвечала просто: «Богам было угодно соединить наши судьбы посредством этого мальчика, так не буду же я их гневить. А деньги… Верность, с которой этот юноша будет служить Конфедерации, за золото уже не купишь». Жена оказалась права: Клавдия много раз пытались подкупить или переманить на сторону политических врагов Павлантия. Но ни скомпрометировать, ни сбить с толку юного комеса канцелярии Совета так никому и не удалось.
Павлантий жевал сыр, хлебал острую томатную похлебку почти машинально, едва ощущая вкус пищи. Ел он с годами все меньше, всего раз или два в сутки. Отдавая предпочтение простой пище, очень много пил минеральной воды, чей неисчерпаемый источник с давних пор бил в подземельях храма Асклепия на юге столицы. Вода расходилась по всему Элисию{29} и пользовалась популярностью благодаря различным целебным свойствам. Мелодичный сигнал прервал невеселое течение мыслей Павлантия. Он все чаще замечал за собой рассеянность – верный признак наступающей дряхлости. Временами Председатель уплывал мыслями далеко в прошлое, упуская контроль за настоящим. Вот и теперь вызов заставил его руку с бокалом дрогнуть. Поставив бокал на стол, автарх тронул иконку интеркома в глубине мерцавшего оттенками голубого голоэкрана.
– Господин Председатель, – голос Клавдия звучал официально и холодно, – прибыл его преподобие иерарх Стефаний.
– Проси. – Павлантий отодвинул миску с едва тронутой похлебкой и отпил изрядный глоток вина из кубка, устремив тяжелый взгляд на двери зала Совета.
Стефаний в миру звался просто Софроном, носил звание гипасп-капитана и вместе с Павлантием дрался за Крит. Его преподобие тогда был командиром малой фаланги гипаспистов{30} и здорово выручил батарею «скорпионов»{31} самого Председателя – их обошли и взяли в кольцо пельтасты{32} мятежного гиппарха Солона, из-за амбиций которого и начался критский конфликт. Солон возглавил мятежную курию, сбросив погрязшего в разврате критского автарха Аполония, и провозгласил себя тираном, то есть единоличным властителем колонии Крит. Захлебывающийся в соплях и винном угаре Аполоний вышел по открытому каналу в прямой эфир. Пьяный авантюрист раструбил о своем позоре по пятистам каналам глобальной новостной сети Гелиона. Брызгая слюной в дрожащий объектив бытового коммуникатора, низвергнутый автарх попросил помощи у Конфедерации.
Отказать этому развратнику и пьянице, конечно же, было невозможно: не поддержи олигархия одного из подписавших Хартию Согласия{33}, само существование такого хрупкого союза между влиятельными и богатейшими городами юго-запада окажется под угрозой распада. Критская война помогла упрочить союз и влияние трех активных его участников – Медиолантия, Спарты и Коринфа. Александрийцы тоже воевали неплохо, но слишком малочисленны и недостаточно организованны были их силы. Остальные полисы только наблюдали, ограничиваясь незначительной помощью конфедератам, не забыв, впрочем, примазаться к победе спустя три месяца – ровно столько длилась активная фаза кампании.
Стефаний-Софрон упругой походкой, отставив левую, согнутую в локте руку, на которую был намотан край багряной тоги, вошел в зал. Тогу жрец носил поверх легкой пиджачной пары, она была из коринфской шерсти глубокого серого цвета. Софрона призвали в храм Хроноса{34} и сразу произвели в чин таксиарх-прелата{35}, учитывая огромный опыт шестидесятисемилетнего ветерана; это был достойный финал военной карьеры. Бронзовая маска с ликом Хроноса, чьи рубиновые глаза смотрели всюду и словно в никуда, уставилась на Председателя с осуждением. Мало кто знал, что это были современные фотоэлектронные умножители, позволяющие жрецу одновременно считывать поступающую прямо на сетчатку глаз информацию, распознавая по мимике собеседников, что те думают по тому или иному вопросу. Знать, когда тебе лгут, и не испытывать затруднений с ответной ложью, произнесенной из-под невозмутимой бронзовой личины, – вот фирменный знак всех жрецов. Грозный лик божества плохо сочетался с хохолком седых волос, предательски торчавших на макушке Софрона. Дождавшись, когда комес канцелярии скроется за дверью, жрец с облегчением сорвал с лица личину и бросил маску на стол, рядом сложил и бордовую тогу, оставшись в обычном летнем костюме.
– Привет тебе и долгих лет процветания, Председатель Совета олигархии! Да пребудет над тобой благословение Хроноса и всех олимпийских богов…
– Кощунство – это не то, что может привлечь благосклонность олимпийцев, Ваше святейшество, – Павлантий скупо улыбнулся. – Привет и благословение тебе, старый друг. Что привело тебя ко мне в столь поздний час?
– Хе! Вести из Дельф, что же еще. – Софрон взял с подноса краснобокое яблоко, налил себе полный бокал вина, залпом опустошил его, с хрустом разжевал и в два приема заглотил фрукт. – Опять пьешь этот сладкий компот, Павл! Но рожа у тебя кислая, сладенькое винцо уже не спасает, а?
– Годы не те, чтобы дуть виноградную водку, как тридцать лет назад. – Автарх остро глянул в лицо друга поверх края кубка. – Оракул{36} сказал что-то касающееся нашей ситуации, Стеф? Не томи, говори скорей.
Павлантий от нетерпения даже чуть подался вперед, напоминая степного коршуна, высматривающего добычу. Между собой приятели не чинились, годы дружбы и семейное родство вполне позволяли – сын Софрона двенадцать лет тому назад взял в жены младшую дочь Председателя от первого брака.
– Оракул дал окончательный прогноз. Войны в ближайшие пять лет не будет, это совершенно точно. Помощь придет, откуда вы ее менее всего ожидали.
Софрон криво ухмыльнулся и, взяв с блюда еще одно яблоко, шумно начал его разгрызать, отвернувшись к окну и задумчиво глядя на звезды в безоблачном ночном небе столицы.
– Слава богам! – От сердца у Председателя отлегло, ему стало значительно легче дышать. – Завтра же принесу богатые жертвы Марсу и Митре! И твоего патрона тоже не забуду.
– Погоди с восхвалениями, Павл. Это еще не все новости, которые открыл нам провидец. С Геи{37} придут перемены и принесут переворот существующего миропорядка. Гелиону угрожает новый Передел.
– Что это будет?
Слова с трудом давались автарху, каждый звук словно нехотя выходил наружу. Все существо Павлантия сопротивлялось неизбежным известиям о грядущих бедах. Он, видевший смерть и лишения, уже поживший старик, не хотел этого для своих детей и внуков, но с богами не спорят.
– Вестником будет человек с тусклыми глазами.
– Слепец?
– Это неизвестно, – Софрон повел плечами в приступе раздражения.
– Кто же он такой: герой, полубог или древний?
– Просто человек. – Жрец отвернулся от окна, выражение его лица застыло в гримасе раздражения. – Его жизнь и судьба переплетены с нашими, но сам по себе это простой, обычный человек. Его появление – это знак начала перемен, но сам он не имеет веса и значения в грядущем танце Судьбы. – Софрон принялся отряхивать правый лацкан пиджака от следов яблочного сока. – Поверь мне, Павл, это всего лишь смертный с неясной и малозначительной планидой. Вот как ты или я.
– Ладно, то дело грядущего. – Павлантий взял кубок, наполнил его на треть, разбавил водой и, поморщившись, выпил до дна. – А что удержит молодого Селевкида на этот раз? Может быть, боги явят нам какое-нибудь чудо и император, поджав хвост, удерет вместе со своим войском аж в Гизу еще до рассвета?
По залу неожиданно раскатилось эхо громкого гогота, это преподобный Стефаний ржал, как застоявшийся в стойле жеребец, похлопывая себя по бокам. Посмеявшись и опершись о столешницу здоровенной ладонью, покрытой шрамами от ожогов, он вымолвил:
– Не… непременно явят, светлейший!.. Изволь обождать пару минут, и это чудо само явится к тебе на прием… Ой, не могу – насмешил, хоть и грешно смеяться в такой момент.
Ничего не понимающий Председатель мельком взглянул на голоэкран и только теперь заметил мигающий огонек вызова в левом нижнем краю сферы. Нетерпеливо ткнув в него пальцем, он увидел мелкий текст сообщения от Клавдия: «Первый комес посольства Александрии Полоний просит срочной аудиенции у Вашего превосходительства». Павлантий недоуменно поднял глаза на жреца Хроноса, а тот, все так же согнувшись от смеха, только махал рукой и шел к замаскированной в стене нише, за которой были покои Председателя – оттуда можно без помех слушать все, что происходит в зале Совета.
Аудиенции испрашивал архистратиг Полоний, по сути – глава разведки Александрии, одной из лучших тайных служб Конфедерации. Александрийцы компенсировали недостаточную военную мощь изощренностью своих шпионов, торговля информацией стала одним из основных доходов этого полиса. Тамошний автарх сам когда-то был простым соглядатаем при дворе покойного Кандида, став правителем якобы согласно последней воле внезапно умершего вельможи. Следствие не обнаружило каких-либо следов «помощи» со стороны скромного и на тот момент очень тихого, благостно тупившего взор Феоктиста. Короче, все устроилось ко всеобщему удовольствию – скандала, а тем более войны никто не хотел.
Не раз и не два потом кусали локти все без исключения вельможи Семиградья, жалея, что замяли историю с келейным переворотом в Александрии. Новый автарх оказался не так прост, как казалось сначала: уже через пару лет разведка этого полиса стала лучшей на всем континенте, уступая лишь Тавриде, да и то незначительно. А критский конфликт разразился во многом благодаря громкой кампании в прессе и на телевидении, развязанной медиакорпорацией «Папирус», через третьи руки принадлежавшей все тому же Феоктисту. После десятка провальных попыток покушения на жизнь автарха все приняли его новое положение, и Александрия стала не только светочем знаний. Благодаря обширнейшим базам данных, хранившимся в памяти «Минотавра», и двадцати лучшим на Элисии учебным заведениям, это было несложно. Феоктист сумел-таки утвердиться, добыть себе место в ряду сильнейших и влиятельнейших вельмож. Теперь с выскочкой-шпионом приходилось волей-неволей считаться.
Павлантий вызвал секретаря и велел пропустить александрийца в зал. Полоний – высокий, статный муж лет сорока на вид в скромном бежевом костюме-тройке, вошел не спеша. Увидев Председателя, с достоинством отвесил поясной, положенный по этикету поклон, произнес традиционное пожелание:
– Долгой и счастливой жизни, гражданин. Да покровительствуют тебе олимпийцы, светлейший автарх!
– Рад встрече, славный Полоний. Пусть боги Олимпа даруют и тебе безоблачных дней подолее, – откликнулся Павлантий, указывая жестом на кресло напротив своего, где еще совсем недавно сидел жрец бога времени. – Что привело тебя ко мне в столь неурочный час?
Александриец понимающе склонил голову и налил в бокал минеральной воды. Видимо, поручение было слишком деликатным, комес не решался вот так сразу заговорить, оттягивал начало разговора. Наконец, справившись с волнением, архистратиг заговорил ровным, хорошо поставленным баритоном:
– Прежде чем начать, позволь спросить тебя, почтенный Председатель, как продвигаются дела в споре с имперским послом Тамисом, готовы ли имперцы отступиться от трех спорных областей и отвести войска?
– Твоему господину, как и тебе, впрочем, известно, что имперцы не согласились. Переговоры заморожены, Тамис завтра… – взглянув на часы терминала, Павлантий поморщился, – уже сегодня отбывает для консультаций в Гизу. Чего хочет от Совета твой господин, а, соглядатай?
Павлантий, сделав акцент на последнем, оскорбительном для комеса титуле, обозначил свое нетерпение. Полоний не обиделся, с легкой полуулыбкой поднял в защитном шутливом жесте обе ладони и, не меняя тона, ответил:
– Мира, о светлейший. Чего же еще может желать владетель столь малого и беззащитного народа, как наш? Армии и флотилии кораблей – это все есть и у других, а мы несем свет знаний…
– И вербуете воспитанников университетов и школ к себе в шпионы. Пятьдесят юношей уже отстранены от государственных и военных должностей после того, как вскрылось, что александрийский «Янус»{38} под разными предлогами сделал их своими агентами! Молчи, посланник, нет времени на пререкания и политесы, – оборвал Павлантий начавшего было оправдываться александрийца, стукнув кубком о стол, отчего капли рубиновой жидкости упали на зеленое сукно. – Время позднее, говори, что привело тебя ко мне, да побыстрее. Я устал.
– Мой господин автарх Феоктист просит дозволения выступить посредником между тобой и N67, – Полоний, несмотря на выдержку, не удержался и нервно сглотнул, – парламентером и голосом царя Митридата, деспота Эвксина. Он в скором времени прибудет в Медиолантий в качестве посла с миссией от Бессмертного. Мы просто хотим предложить Совету свои услуги, никто не знает уловок синтетов{39} лучше нас. Пойми, о светлейший автарх, правду о полярных рудниках скоро узнают многие. В том числе и Флоксис со своими шакалами-триумвирами.
Павлантий отшатнулся от собеседника, откинулся на спинку кресла, как от удара в челюсть. Заключение противного богам союза с синтетами и их марионеткой Митридатом – это все равно, что говорить о воздержании от мяса голодному льву. Слушать и кивать он будет, но в конечном итоге все равно тобой закусит, когда пустые речи утомят хищника. Но как же быть с империей, если Феоктист через своего шпиона ясно дает понять: или Конфедерация примет помощь Митридата, или Александрия откроет всем истинное положение на альвиевых копях и не исключено, что перейдет под руку Митридата? Имперцы, так или иначе, уничтожат ненавистный им «рассадник ереси» – так они именуют Александрию, и Феоктист это очень хорошо понимает, поэтому и вышел на представителей этого… существа, осквернившего само понятие «бессмертный». Что же хитрый александриец предложил Митридату от имени Конфедерации в обмен на союз? В любом случае выбора нет, нужно вновь созвать представителей олигархата.
Снова взяв себя в руки, Павлантий твердым голосом произнес, глядя александрийцу прямо в глаза:
Даже известными актерами популярной студии-мультикарма «Эос» были эмигранты из восточных земель, откуда война гонит тысячи беженцев, растекающихся по городам Конфедерации. Угроза новой, куда более страшной и разрушительной катастрофы нависла над всеми, не делая различий по рангам, заслугам и даже возрасту. Большую часть жителей полиса имперцы, конечно, истребят, в рабство попадет едва ли треть всех этих людей. Аргос не сможет принять всех желающих, да и времени на эвакуацию Флоксис не оставит. Павлантий отвернулся и все той же походкой человека, придавленного непосильным грузом забот и прожитых лет, отошел вглубь зала. В окно больше смотреть не хотелось, особенно когда на глаза постоянно лез купол Форума, закрывающий своей сияющей огнями громадиной обзор с северной стороны. Вид этого вместилища амбиций и алчности, прямо-таки источающего эманации власти, претил автарху, особенно после сегодняшнего провала переговоров.
У длинного и массивного, украшенного резными барельефами стола Председатель отодвинул старинное кресло с высокой спинкой и тяжело опустился, почти упал в его жесткие объятья. За двадцать лет, что он руководил Советом, этот неудобный предмет обстановки, являющийся обязательным приложением к должности, даже стал нравиться Павлантию. Проведя рукой над датчиком терминала, Председатель вызвал командный интерфейс зала Совета. Над столом возник голоэкран с иконками управления. Этот предмет обстановки тоже был частью старинного интерьера, оставшегося еще от Арогмаха – третьего и самого известного из тиранов Элисия. Длинная низкая столешница, покрытая зеленым сукном, чья поверхность так и манила положить на нее руки, перекрывала зал от одной стены до другой, разрезая его на две неравные части. Павлантий тронул старомодную кнопку звонка, что была утоплена в поверхность стола прямо под руками, напротив традиционного места главы Совета олигархов. Как странно: прошло столько веков, а она все еще работает и ни разу не сломалась. Что просто, то труднее всего сломать. Жаль, что не все в нашем мире так тривиально, как эта кнопка…
Раздался мелодичный перезвон колокольчиков за дверьми зала, мягко засияло окошко видеовызова в правом нижнем углу голосферы, в котором появилось осунувшееся, но внимательное и собранное лицо Клавдия. «Бедный мальчик, – отметил про себя Павлантий, – ему приходится очень нелегко в эти дни». Смирив разыгравшуюся боль в правом боку, автарх ровным голосом произнес в пространство перед собой:
– Клавдий, принеси вина. Красного фиванского… – Голос предательски захрипел, на лицо наползла гримаса боли, но автарх быстро прогнал ощущение слабости прочь. – Кувшин возьми тот, который нам подносил аркадийский наместник.
Павлантий вновь стал разглядывать резной барельеф, идущий по краю столешницы, не задрапированному зеленой тканью: сцены какой-то забытой битвы, толпы людей с холодным оружием в руках и множество ныне вымерших животных. Как скоро забудут и нас, что оставит наша раса после себя и нужна ли будет потомкам красивая мебель, вот вопрос…
– Да, господин, – немедленно откликнулся комес. – Прикажете подать сыр и фрукты? Вы с самого утра ничего, кроме воды, не пили.
– Неси, а то действительно скоро свалюсь в обморок, и Асклепиевы служки потащат меня к себе в больницу. Нет, не дождутся, неси сыр, хлеб и той острой похлебки, которую так хвалит Эсфей.
– Сию секунду, господин.
Комес отключился, в его голосе слышалась неподдельная радость. Клавдий был из раздавленной Империей ромуланской колонии, всех жителей, которые остались в живых после штурма этого небольшого поселения, угнали в рабство. Взрослых, не годившихся для вживления аксона управления, продали на фабрики Асклепия как доноров органов. Клавдию и остальным детям повезло чуть больше: аксон прижился, и их перевезли на рынок второго по величине полиса империи Ра – Гевста. В этом рассаднике всевозможных пороков можно купить и продать все что угодно, и людская жизнь – не исключение.
Павлантий, тогда еще сорокалетний сагитар-капитан{26}, бывший в миссии посланника Конфедерации начальником охраны, сопровождал племянницу автарха Климента – Зоэ, приехавшую в Гевст от какого-то благотворительного фонда. Посол лично просил его, Павлантия, ветерана Критской войны, сопровождать капризную девушку на невольничий рынок. Председатель был тогда уверен, что находится на пике своей карьеры и большего уже желать невозможно, но этот поход на рынок все круто изменил. Через три года Павлантий взял в жены племянницу одного из десяти богатейших промышленников Элисия. А еще через три стал преемником вскоре отошедшего от дел Климента, дяди прекрасной и веселой Зоэ. Непросто было решиться связать себя брачными узами повторно, но юность и красота племянницы посла опьяняла, как и ее восторженная влюбленность в него, уже пожившего и не самого красивого мужчину в мире. Кажется, это все было только вчера…
Створки входных дверей разъехались в стороны, вошли трое прислужников и сам Клавдий с подносом, на котором стояли высокий кубок зеленого стекла и стилизованный под антику узкогорлый полуторалитровый кувшин с неброской наклейкой в виде золотой грозди винограда, перевитой причудливо вьющейся надписью на фонете{27}: «Око Диониса». Парнишка вырос, окончил школу ритора Савла, и Председатель, взяв его к себе на службу три года назад, ни разу об этом не пожалел. Клавдий вырос старательным, немного замкнутым юношей, но во всех своих начинаниях он никогда не забывал Павлантия, присылая четкие, по-военному лаконичные письма, в коих спрашивал совета или дозволения автарха на то или иное дело. Юноша считал Павлантия своим покровителем и демонстрировал все эти годы поразительную преданность и смекалку при ведении канцелярии автарха.
В такой демонстрации не было особой нужды – Павлантий только стоял рядом, пока Зоэ передавала аккредитив на покупку десяти ромуланских ребятишек распорядителю-гевстиянцу. В Конфедерации рабство считалось позорным пережитком прошлого, а работорговцев казнили без суда. Но в империи Ра – свои порядки, поэтому среди деловых феминистских организаций было принято в качестве жеста благотворительности собирать средства на выкуп из рабства и привозить несчастных людей в полисы Конфедерации. Некоторых, выправив им документы, отпускали по домам, если таковые находились, а детей-сирот оставляли на попечение храмовых домов призрения. Там их лечили, избавляли от позорного, вживляемого только преступникам урезанного аксона{28} и определяли в школы разных полисов Конфедерации.
Клавдию повезло, поскольку Зоэ, став женой Павлантия, приняла живейшее участие в судьбе смышленого сероглазого ромуланского мальчишки. Его отправили в Александрийский университет, оплатив все десять лет обучения из собственных средств. На недоуменные вопросы отца и мужа девушка отвечала просто: «Богам было угодно соединить наши судьбы посредством этого мальчика, так не буду же я их гневить. А деньги… Верность, с которой этот юноша будет служить Конфедерации, за золото уже не купишь». Жена оказалась права: Клавдия много раз пытались подкупить или переманить на сторону политических врагов Павлантия. Но ни скомпрометировать, ни сбить с толку юного комеса канцелярии Совета так никому и не удалось.
Павлантий жевал сыр, хлебал острую томатную похлебку почти машинально, едва ощущая вкус пищи. Ел он с годами все меньше, всего раз или два в сутки. Отдавая предпочтение простой пище, очень много пил минеральной воды, чей неисчерпаемый источник с давних пор бил в подземельях храма Асклепия на юге столицы. Вода расходилась по всему Элисию{29} и пользовалась популярностью благодаря различным целебным свойствам. Мелодичный сигнал прервал невеселое течение мыслей Павлантия. Он все чаще замечал за собой рассеянность – верный признак наступающей дряхлости. Временами Председатель уплывал мыслями далеко в прошлое, упуская контроль за настоящим. Вот и теперь вызов заставил его руку с бокалом дрогнуть. Поставив бокал на стол, автарх тронул иконку интеркома в глубине мерцавшего оттенками голубого голоэкрана.
– Господин Председатель, – голос Клавдия звучал официально и холодно, – прибыл его преподобие иерарх Стефаний.
– Проси. – Павлантий отодвинул миску с едва тронутой похлебкой и отпил изрядный глоток вина из кубка, устремив тяжелый взгляд на двери зала Совета.
Стефаний в миру звался просто Софроном, носил звание гипасп-капитана и вместе с Павлантием дрался за Крит. Его преподобие тогда был командиром малой фаланги гипаспистов{30} и здорово выручил батарею «скорпионов»{31} самого Председателя – их обошли и взяли в кольцо пельтасты{32} мятежного гиппарха Солона, из-за амбиций которого и начался критский конфликт. Солон возглавил мятежную курию, сбросив погрязшего в разврате критского автарха Аполония, и провозгласил себя тираном, то есть единоличным властителем колонии Крит. Захлебывающийся в соплях и винном угаре Аполоний вышел по открытому каналу в прямой эфир. Пьяный авантюрист раструбил о своем позоре по пятистам каналам глобальной новостной сети Гелиона. Брызгая слюной в дрожащий объектив бытового коммуникатора, низвергнутый автарх попросил помощи у Конфедерации.
Отказать этому развратнику и пьянице, конечно же, было невозможно: не поддержи олигархия одного из подписавших Хартию Согласия{33}, само существование такого хрупкого союза между влиятельными и богатейшими городами юго-запада окажется под угрозой распада. Критская война помогла упрочить союз и влияние трех активных его участников – Медиолантия, Спарты и Коринфа. Александрийцы тоже воевали неплохо, но слишком малочисленны и недостаточно организованны были их силы. Остальные полисы только наблюдали, ограничиваясь незначительной помощью конфедератам, не забыв, впрочем, примазаться к победе спустя три месяца – ровно столько длилась активная фаза кампании.
Стефаний-Софрон упругой походкой, отставив левую, согнутую в локте руку, на которую был намотан край багряной тоги, вошел в зал. Тогу жрец носил поверх легкой пиджачной пары, она была из коринфской шерсти глубокого серого цвета. Софрона призвали в храм Хроноса{34} и сразу произвели в чин таксиарх-прелата{35}, учитывая огромный опыт шестидесятисемилетнего ветерана; это был достойный финал военной карьеры. Бронзовая маска с ликом Хроноса, чьи рубиновые глаза смотрели всюду и словно в никуда, уставилась на Председателя с осуждением. Мало кто знал, что это были современные фотоэлектронные умножители, позволяющие жрецу одновременно считывать поступающую прямо на сетчатку глаз информацию, распознавая по мимике собеседников, что те думают по тому или иному вопросу. Знать, когда тебе лгут, и не испытывать затруднений с ответной ложью, произнесенной из-под невозмутимой бронзовой личины, – вот фирменный знак всех жрецов. Грозный лик божества плохо сочетался с хохолком седых волос, предательски торчавших на макушке Софрона. Дождавшись, когда комес канцелярии скроется за дверью, жрец с облегчением сорвал с лица личину и бросил маску на стол, рядом сложил и бордовую тогу, оставшись в обычном летнем костюме.
– Привет тебе и долгих лет процветания, Председатель Совета олигархии! Да пребудет над тобой благословение Хроноса и всех олимпийских богов…
– Кощунство – это не то, что может привлечь благосклонность олимпийцев, Ваше святейшество, – Павлантий скупо улыбнулся. – Привет и благословение тебе, старый друг. Что привело тебя ко мне в столь поздний час?
– Хе! Вести из Дельф, что же еще. – Софрон взял с подноса краснобокое яблоко, налил себе полный бокал вина, залпом опустошил его, с хрустом разжевал и в два приема заглотил фрукт. – Опять пьешь этот сладкий компот, Павл! Но рожа у тебя кислая, сладенькое винцо уже не спасает, а?
– Годы не те, чтобы дуть виноградную водку, как тридцать лет назад. – Автарх остро глянул в лицо друга поверх края кубка. – Оракул{36} сказал что-то касающееся нашей ситуации, Стеф? Не томи, говори скорей.
Павлантий от нетерпения даже чуть подался вперед, напоминая степного коршуна, высматривающего добычу. Между собой приятели не чинились, годы дружбы и семейное родство вполне позволяли – сын Софрона двенадцать лет тому назад взял в жены младшую дочь Председателя от первого брака.
– Оракул дал окончательный прогноз. Войны в ближайшие пять лет не будет, это совершенно точно. Помощь придет, откуда вы ее менее всего ожидали.
Софрон криво ухмыльнулся и, взяв с блюда еще одно яблоко, шумно начал его разгрызать, отвернувшись к окну и задумчиво глядя на звезды в безоблачном ночном небе столицы.
– Слава богам! – От сердца у Председателя отлегло, ему стало значительно легче дышать. – Завтра же принесу богатые жертвы Марсу и Митре! И твоего патрона тоже не забуду.
– Погоди с восхвалениями, Павл. Это еще не все новости, которые открыл нам провидец. С Геи{37} придут перемены и принесут переворот существующего миропорядка. Гелиону угрожает новый Передел.
– Что это будет?
Слова с трудом давались автарху, каждый звук словно нехотя выходил наружу. Все существо Павлантия сопротивлялось неизбежным известиям о грядущих бедах. Он, видевший смерть и лишения, уже поживший старик, не хотел этого для своих детей и внуков, но с богами не спорят.
– Вестником будет человек с тусклыми глазами.
– Слепец?
– Это неизвестно, – Софрон повел плечами в приступе раздражения.
– Кто же он такой: герой, полубог или древний?
– Просто человек. – Жрец отвернулся от окна, выражение его лица застыло в гримасе раздражения. – Его жизнь и судьба переплетены с нашими, но сам по себе это простой, обычный человек. Его появление – это знак начала перемен, но сам он не имеет веса и значения в грядущем танце Судьбы. – Софрон принялся отряхивать правый лацкан пиджака от следов яблочного сока. – Поверь мне, Павл, это всего лишь смертный с неясной и малозначительной планидой. Вот как ты или я.
– Ладно, то дело грядущего. – Павлантий взял кубок, наполнил его на треть, разбавил водой и, поморщившись, выпил до дна. – А что удержит молодого Селевкида на этот раз? Может быть, боги явят нам какое-нибудь чудо и император, поджав хвост, удерет вместе со своим войском аж в Гизу еще до рассвета?
По залу неожиданно раскатилось эхо громкого гогота, это преподобный Стефаний ржал, как застоявшийся в стойле жеребец, похлопывая себя по бокам. Посмеявшись и опершись о столешницу здоровенной ладонью, покрытой шрамами от ожогов, он вымолвил:
– Не… непременно явят, светлейший!.. Изволь обождать пару минут, и это чудо само явится к тебе на прием… Ой, не могу – насмешил, хоть и грешно смеяться в такой момент.
Ничего не понимающий Председатель мельком взглянул на голоэкран и только теперь заметил мигающий огонек вызова в левом нижнем краю сферы. Нетерпеливо ткнув в него пальцем, он увидел мелкий текст сообщения от Клавдия: «Первый комес посольства Александрии Полоний просит срочной аудиенции у Вашего превосходительства». Павлантий недоуменно поднял глаза на жреца Хроноса, а тот, все так же согнувшись от смеха, только махал рукой и шел к замаскированной в стене нише, за которой были покои Председателя – оттуда можно без помех слушать все, что происходит в зале Совета.
Аудиенции испрашивал архистратиг Полоний, по сути – глава разведки Александрии, одной из лучших тайных служб Конфедерации. Александрийцы компенсировали недостаточную военную мощь изощренностью своих шпионов, торговля информацией стала одним из основных доходов этого полиса. Тамошний автарх сам когда-то был простым соглядатаем при дворе покойного Кандида, став правителем якобы согласно последней воле внезапно умершего вельможи. Следствие не обнаружило каких-либо следов «помощи» со стороны скромного и на тот момент очень тихого, благостно тупившего взор Феоктиста. Короче, все устроилось ко всеобщему удовольствию – скандала, а тем более войны никто не хотел.
Не раз и не два потом кусали локти все без исключения вельможи Семиградья, жалея, что замяли историю с келейным переворотом в Александрии. Новый автарх оказался не так прост, как казалось сначала: уже через пару лет разведка этого полиса стала лучшей на всем континенте, уступая лишь Тавриде, да и то незначительно. А критский конфликт разразился во многом благодаря громкой кампании в прессе и на телевидении, развязанной медиакорпорацией «Папирус», через третьи руки принадлежавшей все тому же Феоктисту. После десятка провальных попыток покушения на жизнь автарха все приняли его новое положение, и Александрия стала не только светочем знаний. Благодаря обширнейшим базам данных, хранившимся в памяти «Минотавра», и двадцати лучшим на Элисии учебным заведениям, это было несложно. Феоктист сумел-таки утвердиться, добыть себе место в ряду сильнейших и влиятельнейших вельмож. Теперь с выскочкой-шпионом приходилось волей-неволей считаться.
Павлантий вызвал секретаря и велел пропустить александрийца в зал. Полоний – высокий, статный муж лет сорока на вид в скромном бежевом костюме-тройке, вошел не спеша. Увидев Председателя, с достоинством отвесил поясной, положенный по этикету поклон, произнес традиционное пожелание:
– Долгой и счастливой жизни, гражданин. Да покровительствуют тебе олимпийцы, светлейший автарх!
– Рад встрече, славный Полоний. Пусть боги Олимпа даруют и тебе безоблачных дней подолее, – откликнулся Павлантий, указывая жестом на кресло напротив своего, где еще совсем недавно сидел жрец бога времени. – Что привело тебя ко мне в столь неурочный час?
Александриец понимающе склонил голову и налил в бокал минеральной воды. Видимо, поручение было слишком деликатным, комес не решался вот так сразу заговорить, оттягивал начало разговора. Наконец, справившись с волнением, архистратиг заговорил ровным, хорошо поставленным баритоном:
– Прежде чем начать, позволь спросить тебя, почтенный Председатель, как продвигаются дела в споре с имперским послом Тамисом, готовы ли имперцы отступиться от трех спорных областей и отвести войска?
– Твоему господину, как и тебе, впрочем, известно, что имперцы не согласились. Переговоры заморожены, Тамис завтра… – взглянув на часы терминала, Павлантий поморщился, – уже сегодня отбывает для консультаций в Гизу. Чего хочет от Совета твой господин, а, соглядатай?
Павлантий, сделав акцент на последнем, оскорбительном для комеса титуле, обозначил свое нетерпение. Полоний не обиделся, с легкой полуулыбкой поднял в защитном шутливом жесте обе ладони и, не меняя тона, ответил:
– Мира, о светлейший. Чего же еще может желать владетель столь малого и беззащитного народа, как наш? Армии и флотилии кораблей – это все есть и у других, а мы несем свет знаний…
– И вербуете воспитанников университетов и школ к себе в шпионы. Пятьдесят юношей уже отстранены от государственных и военных должностей после того, как вскрылось, что александрийский «Янус»{38} под разными предлогами сделал их своими агентами! Молчи, посланник, нет времени на пререкания и политесы, – оборвал Павлантий начавшего было оправдываться александрийца, стукнув кубком о стол, отчего капли рубиновой жидкости упали на зеленое сукно. – Время позднее, говори, что привело тебя ко мне, да побыстрее. Я устал.
– Мой господин автарх Феоктист просит дозволения выступить посредником между тобой и N67, – Полоний, несмотря на выдержку, не удержался и нервно сглотнул, – парламентером и голосом царя Митридата, деспота Эвксина. Он в скором времени прибудет в Медиолантий в качестве посла с миссией от Бессмертного. Мы просто хотим предложить Совету свои услуги, никто не знает уловок синтетов{39} лучше нас. Пойми, о светлейший автарх, правду о полярных рудниках скоро узнают многие. В том числе и Флоксис со своими шакалами-триумвирами.
Павлантий отшатнулся от собеседника, откинулся на спинку кресла, как от удара в челюсть. Заключение противного богам союза с синтетами и их марионеткой Митридатом – это все равно, что говорить о воздержании от мяса голодному льву. Слушать и кивать он будет, но в конечном итоге все равно тобой закусит, когда пустые речи утомят хищника. Но как же быть с империей, если Феоктист через своего шпиона ясно дает понять: или Конфедерация примет помощь Митридата, или Александрия откроет всем истинное положение на альвиевых копях и не исключено, что перейдет под руку Митридата? Имперцы, так или иначе, уничтожат ненавистный им «рассадник ереси» – так они именуют Александрию, и Феоктист это очень хорошо понимает, поэтому и вышел на представителей этого… существа, осквернившего само понятие «бессмертный». Что же хитрый александриец предложил Митридату от имени Конфедерации в обмен на союз? В любом случае выбора нет, нужно вновь созвать представителей олигархата.
Снова взяв себя в руки, Павлантий твердым голосом произнес, глядя александрийцу прямо в глаза: