Страница:
Нати нетерпеливо вглядывалась ему в лицо:
– И что было дальше? Где она теперь? Ее поймали? Она погибла?
Брат Иона закряхтел:
– Нет, не погибла. Но того хуже – или лучше, тут уж как посмотреть. Один из ее офицеров как-то убил индейца, а тот оказался колдуном или… – пират воровато оглянулся, – …ихним священником, вроде нашего приора. Когда помирал, призвал своего бога смерти (много у них богов, что с них, язычников, возьмешь!) и проклял корабль вместе со всем экипажем. И теперь плавает моя рыжая кошка на своем бриге «Королева» навроде Летучего Голландца – и вход в любой порт им заказан, и на землю они уже столько лет не ступали…
Старый пират говорил задумчиво и печально, и Нати не могла понять – не очередная ли это сказка.
– А отец Модестус говорит, нет никакого колдовства, нет никаких других богов! Только ересь и дьявольские козни.
– Отец Модестус мудрый человек, да только я-то повидал гораздо больше его и говорю тебе: не повторяй такого в присутствии индейцев. Язычники они, конечно, но в их земле таится то, что нашему приору и не снилось. А еще упаси тебя Бог, дочка, обидеть чем жреца вуду, этого демона черномазых! – Старый пират перекрестился истово, поцеловал палец, еще и плюнул для верности. – Вот где пляшут все черти преисподней, аж волосы на голове шевелятся! Захотят – и мертвого сумеют воскресить да пошлют его, беднягу, делать какое-нибудь черное дело. Зомби такой живой мертвец называется. А как против него бороться, против мертвого-то, не знаешь? – Нати зачарованно мотнула головой, и старый пират вздохнул. – Вот и я не знаю. Еще раз его не убьешь…
– А если порубить на куски саблей? – предложила Нати. Глаза ее азартно горели.
Брат Иона словно очнулся. Огляделся.
– Ох и задаст мне отец Модестус жару, если услышит наши разговоры! Поди домой, дочка, хватит уже мои старые грехи ворошить!
Его грехи Нати интересовали мало. А вот все, что он рассказывал… есть, от чего голове закружиться. Схватки, корабли, сокровища, шторма. А эта Дэниэль! Ведь она командует экипажем, состоящим из одних мужчин! Да еще и сражается наравне с ними! Правда, она в пиратах с самого детства, ко всему уже привычная…
Но и она, Нати, ничем не хуже. До самого девичества ходила с рыбаками в море – пока нянька не напомнила Жан Жаку, что у него все-таки внучка, а не внук. Конечно, ничего зазорного в том, что женщина выходит в море на ловлю рыбы, вон как Мари, глава семьи Бланже. Но Нати совсем для другой жизни предназначена. К неудовольствию девчонки они постановили, что матросские штаны Нати под платье больше не надевает, а из морских путешествий ей позволяются лишь недалекие плаванья по торговым делам. Мартель согласился на последнее скрепя сердце: если это испанское отродье долго не выпускать из дому, то энергия в ней кипит-кипит, да и выплескивается либо на его голову, либо в какую-нибудь дикую, совсем не девическую выходку…
…Нати пробежала по темным коридорам монастыря, разыскивая брата Иону: монахи лежали у себя в кельях, спасаясь от полуденного жара. Старый пират сидел на обычном месте в тени деревьев, и размахиваясь, кидал что-то. Нати подкралась. Тяжелый металлический нож втыкался раз за разом в дерево, росшее туазах в пяти от них. Брат Иона дергал за веревку, пропущенную в кольцо в ручке ножа, подтаскивал его обратно и вновь кидал.
– Ух, как у тебя хорошо получается!
Монах резко развернулся – Нати даже отпрыгнула. Брат Иона опустил нож, сказал хмуро:
– Не подходи так, окликни сначала!
Нати с любопытством разглядывала нож – монах протянул его на ладони, не дожидаясь неизбежной просьбы. Был нож немного странным, плоским, обоюдозаточенным, почти без гарды. Чем-то напоминал он профиль акулы.
– Метательный, – пояснил брат Иона.
– Дай я попробую?
В детстве они с мальчишками на спор кидали ножики – правда, не такие большие и не такие тяжелые. Сосредоточенно хмурясь, Нати примерилась и кинула – нож завертелся в полете и шлепнулся в паре туазов от них. Расстроенная Нати подтянула его за веревку.
– Этот слишком тяжел для тебя, – сказал монах. – Пока рука не окрепнет и не научишься попадать в цель, лучше тренироваться с легким.
– А ты можешь меня научить?
Видимо, бесконечные расспросы девочки породили в брате Ионе тоску по прежним неспокойным временам. Монах неожиданно засмеялся, показав еще крепкие желтые зубы.
– Если только не скажешь отцу Модестусу на исповеди! Да и вообще никому не рассказывай: меня накажут, а тебя засмеют. Есть у меня нож полегче, сейчас принесу…
Вскоре он уже показывал, как лучше стоять, когда учишься: левым боком к мишени, ноги на ширине плеч, нож в правой руке. Левая рука вытягивается в сторону мишени, замах правой рукой, нож на уровне головы или чуть выше. Потом толчок правой ногой, разворот тела и мах правой рукой до полного ее выпрямления. В момент броска нож находится на уровне цели. Если раз за разом попадает выше или ниже мишени, нужно сделать шаг вперед или назад.
Нати послушно отступала, подходила, замахивалась, метала…
Нати промахивалась, роняла, а иногда нож вместо того, чтобы воткнуться, рикошетил и летел обратно, к своей хозяйке, что не вызывало у той прилива бурной радости. Старый пират посмеивался и поправлял. Так и не дождавшись, когда девчонка попросит пощады, сказал наконец:
– Хватит на сегодня, дочка.
Нати отдала ему нож, потрясла гудевшими запястьями.
– А долго этому учатся?
– Кто как, может, и целую жизнь. Смотря какая у тебя сила и меткость.
– Уф! – Но Нати была бы не Нати, если б не кинулась расспрашивать дальше: – А в бою это может пригодиться?
– Ну, если у тебя десяток таких ножей, а у врага только шпаги да сабли, несколько минут ты продержишься. А лучше иметь в пару боевой нож: один метнул, вторым ударил. И беги-и-и… Если есть куда бежать, понятно, по кораблю-то много не набегаешь!
– А сабли или шпаги у тебя нет?
Брат Иона усмехнулся:
– Вон что у тебя в голове-то! Нет, поклялся я приору больше к ним не прикасаться – ну разве что для спасения жизни. А вот про ножи и забыл как-то… Ты давай беги до лавки, дедушка твой и так уже ворчит на отца Модестуса – мол, отлыниваешь, занимаешься ученой ерундой, девице совсем ненужной. Если еще и про ножи узнает…
– Не узнает! – пообещала Нати, неохотно сползая со стены. Уж что-что, а тайны она хранить умела. – Когда будешь учить меня дальше?
– Завтра разве что пальцами сможешь пошевелить… Денька через три.
К вечеру пальцы действительно распухли, Нати с трудом подсчитала дневную выручку. Составляла список, что нужно прикупить в лавку, а утомленные глаза видели одно и то же: стойка, замах, метнуть, подобрать нож, стойка, замах, метнуть, подобрать… Пару раз ей удалось воткнуть нож, да и то неглубоко и мимо нарисованной мишени. Надо попробовать в своей комнате. Только бы не разбудить дедушку и Дору.
Как много у нее от них секретов!
Тайны Нати действительно хранить умела. Никто не знал о ее давнем знакомстве, потому что никто бы его не понял и не одобрил.
…Если толчешься у пристани без дела, нарвешься на неприятности. Парням хорошо – кто-то да наймет их загрузить-выгрузить-перенести или сбегать по мелкому поручению. От девушек же моряки и приезжие торговцы требуют лишь одну службу, о которой доброй католичке и подумать-то грех. Поэтому если Нати и ускользала от присмотра Доры на берег, тащила с собой корзину – то с фруктами, то с лепешками, то с пресной водой в запотевшем кувшине. Местные разносчики косились и здоровались, но не прогоняли – мало ли с каким поручением послал уважаемый месье Мартель свою внучку на пристань? Тем более что часто она уходила, так ничего и не продав, а потому была им не конкуренткой.
Только эта девушка рассудила иначе.
Сидя в тенечке, Нати предавалась своему любимому занятию – безделью, как поговаривал ее дедушка – а попросту глазела на суда, прибывшие на Омори. Подбирала себе будущий корабль. Барк вместителен, но тихоходен. Шхуна хороша, на ней можно плавать по мелководью. Бриг? Фрегат – но это уже военный корабль и просто сказка… Ах, да и то, о чем она думает, – тоже детская сказка. Разве что торговля будет увеличиваться и удастся прикупить старую шхуну в пару дедушкиной. Компаньоны все примеривались к покупке второго корабля, кряхтели, да не решались рискнуть… Старики, что с них возьмешь!
Проходивший мимо хорошо одетый моряк (шкипер, офицер?) подмигнул кудрявой девчонке, и Нати машинально улыбнулась в ответ.
Сильная рука легла на ее плечо, сжала больно. Нати задрала голову: на нее смотрела незнакомая девушка. Очень красивая и очень сердитая девушка.
– Ты что здесь делаешь, а, цыганочка?
Нати дернула плечом, но пальцы впились еще сильнее. Больнее.
– Я не цыганка! – Нати вывернулась из цепкой руки и вскочила. Девушка была рослой, но сейчас наклонилась, так что ее лицо оказалось напротив лица Нати: темные мрачные глазищи мерцали в тени ресниц. Казалось, она готова вцепиться ей в волосы. С девчонками Нати не приходилось драться с самого детства: те давно поняли, что с «бешеной испанкой» лучше не связываться, иначе быть битой и битой безо всякой пощады. Потому как Натали не признавала девчачьего варианта драк – вцепиться в волосы, расцарапать лицо, – а била коротко, сильно, метко, быстро выводя из строя противницу, а то и противниц (случалось, накидывались втроем-вчетвером)…
Но эта девица была куда опытней в драках. Да еще выше, старше и сильнее Нати.
– Пусти меня! – потребовала Нати. – Чего прицепилась?
– Что это ты здесь отираешься?
– А тебе что за дело?
– Который день сидишь, глазки морячкам строишь да зубы скалишь! Хочешь переманить моих клиентов?
Нати решительно ничего не понимала.
– Ничего я не строю и не скалю, каких еще клиентов?! Пусти, говорю, пока я тебе нос не разбила!
– Ого, гляди, кошечки нас делят!
Рядом остановилась пара матросов, потом подтянулись еще – поглазеть и поучаствовать в чужой сваре-драке всегда охотников и бездельников хватает. Девица кинула на моряков мрачный взгляд, зашипела в точности как кошка. Или, скорее, как змея. Потащила Нати в щель между стеной таверны и ветхим забором.
– Слушай и запоминай меня, цыганка!
– Я не…
– Шкипера, капитаны и все офицеры – мои, поняла? Увижу, что ты с ними заигрываешь, все волосы повыдергаю и глаза выцарапаю! Да не хлопай ты ими, будто ничего не понимаешь! Тебе и матросиков хватит, из сил выбьешься, обслуживая!
Тут Нати и впрямь перестала хлопать глазами, а попросту вытаращила их. Спросила с любопытством:
– Ты что, шлюха?
Дора называла таких непотребными девками, а дедушка – так вот прямо и грубо.
– Ну да, шлюха, – сказала девица. – Самая лучшая на вашем вшивеньком острове. Так что, пока я здесь, все богатенькие морячки – мои. А вы, оморские шлюшки, довольствуйтесь остальными. Мои-то после меня на вас и не посмотрят! А будете путаться под ногами, вот вам что будет!
Нати и моргнуть не успела, как обнаружила приставленный к щеке кинжал.
– Ну что? – спросила девица почти нежно. – Давай распишем твое личико? Или, может, тебе глаз выколоть, чтобы пуще другим дорожила и дорогу мне не перебегала?
Острие укололо кожу. Нати поморщилась.
– Да не нужны мне твои шкипера и офицеры! – сказала с досадой. – И матросы тоже, забирай их всех себе. Я не для того на пристань хожу.
– Ну-ну! – с угрозой сказала девица. Но кинжал убрала, да так шустро, что не углядеть куда – то ли за пояс, то ли под нижние юбки.
Нати вытерла кровь на месте укола и с любопытством уставилась на напавшую девицу. Высокая, красивая креолка. Громадные глазищи, чуть горбатый тонкий нос, смуглая кожа. Возле накрашенного рта – родинка. На длинной шее – коралловые бусы, в глубоком вырезе платья среди высоких грудей терялся католический крестик. В ушах – крупные золотые серьги. Вот уж кто похож на цыганку…
– Ну что? – недовольно спросила креолка. По ее расчетам, девчонка давно должна была подобрать корзину и юбки и улепетывать быстрее собственного визга.
– Скажи, а шлюхой тяжело работать?
– Да ты, никак, надо мной смеешься?! – поразилась девица.
Нати заторопилась, пока та вновь не схватилась за нож.
– Наверно, не очень приятно, да? Мужчины бывают разными, не все тебе нравятся, а…
– Да при чем тут «нравятся»? Это же работа, за нее деньги платят. Я бесплатно обслуживаю только коменданта да начальника милиции. Но уж поверь, настоящего удовольствия они от меня не получат! Э, да что я тут с тобой болтаю? Запомнила? Чтоб я тебя здесь больше не видела!
Девушка шла, так вызывающе покачивая бедрами, что у моряков головы сами собой заворачивались ей вслед. Пронесся восхищенный свист. Креолка оглянулась и очень удивилась, обнаружив за спиной Нати:
– Ты еще здесь?!
– Да хватит уже тебе браниться! Я просто хочу поговорить…
– Это о чем же?
– Ну… вот откуда ты к нам приехала?
Девушка резко остановилась. Прищурилась недобро:
– А тебе-то какое дело?
– Никакого, – смиренно согласилась Нати. С каким трудом давалось ей это смирение! Но не проявишь терпения – ничего не узнаешь. Это она усвоила в детстве, ожидая, пока нянька покончит со своими дневными хлопотами и расскажет ей свои странные негритянские сказки. – Просто у нас все одно и то же. И люди одни и те же. А ты, наверное, много что видела и много где побывала. Расскажи мне, а? Хоть что-нибудь?
Креолка смотрела на Нати со странным выражением. Почти с любопытством. И сомнением – точно не понимала, что с ней делать – прогнать или применить к какой-нибудь своей пользе.
– Я и к пристани-то хожу со скуки – хоть какие-то новые люди…
– Бог мой, – сказала креолка с изумлением. – Такой чистенький маленький цыпленочек – и туда же, рвется из своего гнездышка! Не ходи ты на пристань, не разговаривай со шлюхами, а не то плохо кончишь! Или крылышки тебе подрежут, или попросту заклюют!
Нати не послушалась.
И потому у нее появилась подруга. Тайная подруга, потому что осторожная Карла (не уверена была Нати, что это настоящее имя) запрещала приходить в таверну и даже здороваться с ней на улице: «Водишь дружбу с портовой шлюхой, что о тебе люди подумают!» Карла и сама немало веселилась над тем, как она бережет доброе имя «цыпленочка».
Когда в гавань не приходили корабли, у Карлы появлялось много времени, свободного от ее занятий. Позорных, как считали (или говорили) все почтенные люди вокруг. Но Карла такого могла порассказать об этих «почтенных»! Да и рассказывала, лишь иногда смягчая подробности и словечки, которые совсем уж не подходят девчоночьим ушам. Поначалу Нати ежилась и прятала красное лицо в колени. Потом пообвыклась, прислушалась и, глядя теперь на солидного коменданта, не могла иной раз удержаться от смеха, представляя, как, взвизгивая не то от боли, не то от удовольствия, он бегает по комнате, а Карла угощает его ударами плетки по голой жирной вздрагивающей заднице:
Они уходили из городка куда-нибудь повыше в горы, устраивались в тени деревьев и болтали обо всем, перекусывая принесенными с собой фруктами и едой.
Карла себя грешницей не считала. Даже гордилась, рассказывая о множестве мужчин, имен которых она не то чтобы не помнила, а даже и знать не знала.
– Мужчины так устроены, цыпленочек, что, пока они не всунут в тебя свою штуку, не успокоятся. У кого она действует еще, конечно! А дело умной женщины – дать им и взять с них за это вовремя и сполна. Хоть деньгами, хоть услугой, хоть женитьбой… Что ты там бормочешь? Ой, а для чего, ты думаешь, женится мужчина? Ради тарелки похлебки и кучи сопливых детишек? И ради этого, конечно, но больше из-за того самого, зачем они ко мне шастают! Ты не отворачивайся, не отворачивайся, слушай меня, цыпленок, и подороже продай свою девственность! Не отдавай ее задаром и кому попало – так говорит тебе тетушка Карла!
Эти разговоры и смущали, и волновали. Совсем уж невинной – в смысле ума, а не тела, – Нати не была и представляла, хотя б в общих чертах, что происходит в спальне между дедушкой и няней Дорой. А Карла то и дело пускалась в подробности, которые не то чтобы вызывали замешательство – пугали, а иногда были просто отвратительны.
Где только она не побывала: и на островах, принадлежащих Англии, и на французских, и даже на испанских – не только островах, но и на самом побережье.
– И как там? – с замиранием сердца спрашивала Нати.
Карла только поводила круглым плечом. Отвечала равнодушно:
– Мужчины везде одинаковы, цыпленочек. Кто-то щедрый, кто-то скупой, а кто-то и вовсе норовит взять тебя бесплатно. Лучше всего встречать моряков после удачного плаванья. А уж кто не скупится – так это пираты, каких бы они ни были мастей, народов и вероисповеданий! Как сойдут на берег, так не успокоятся, пока не потратят все на выпивку, роскошную одежду и женщин. Еще и приговаривают: неизвестно, как завтра повернется к нам фортуна – лицом или задом, может, нас вздернут на рее или пойдем мы в рундук Дэви Джонса рыб кормить. Так чего скупиться и откладывать деньги, живем и веселимся сегодня, да так, чтоб чертям в аду было жарко!
Офицеры тоже погулять любят, но среди них много кто думает заграбастать побольше, взять приз побогаче, да осесть где-нибудь на берегу – может, здесь, а может, в самой Европе! И знаешь что, цыпленочек?
Креолка, склонив голову, глядела на Нати горячими темными глазами.
– Я хочу того же. С матросней я завязала – денег с них особых не поимеешь. Офицеры платят больше, а потом еще и возвращаются и опять платят больше – потому что я лучшая. Кое-кто после рейда еще и драгоценности дарит, о, они у меня надежно запрятаны! Знаешь, цыпленочек, я как тот старый пират… не смейся!.. скоплю деньги, да и стану важной госпожой. Еще и замуж выйду удачно за какого-нибудь немолодого плантатора… а там, – Карла загадочно улыбнулась, – мало ли, что с ним может случиться… И буду я красивой молодой богатой хозяйкой – самой себе и своим деньгам. Все будут со мной считаться и меня бояться.
Нати помалкивала. Она иногда сама побаивалась своей старшей подруги – особенно когда та вела такие вот речи про внезапные смерти старых плантаторов. Уж не оттого ли Карла кочует по островам и имена меняет, что подобное уже случалось? А может, и драгоценности вовсе не подарены, а украдены?
Даже Дора однажды ее испугалась.
Жан Жак с большой неохотой, стонами и жалобами решился-таки ехать выручать своего компаньона: то ли за доставленный груз заплатили меньше, чем ожидалось, то ли вообще товар арестовали. Месье Мартель весь извелся и извел слуг и домашних нытьем и указаниями, которыми следует руководствоваться в его отсутствие. Еще и с палубы корабля пытался прокричать распоряжения, но Нати с нянькой даже вслушиваться не стали, только кивали понятливо и с облегчением махали руками на прощание.
Едва шхуна двинулась из бухты, они переглянулись и не смогли удержаться от радостных улыбок. Каждая предвкушала отдых в отсутствие Жан Жака. Нати не будет торчать в лавке целыми днями, даже во время сиесты, когда самый работящий стремится отдохнуть в тени. А Дора могла вести хозяйство, не суетясь день-деньской под бдительным и придирчивым взглядом Мартеля.
Негритянка подмигнула круглым веселым глазом:
– А пойдем-ка мимо таверны! Я знаю, Пьеру подвезли хорошее винцо, не то пойло, которым он потчует матросов. И устроим-ка мы вечерком праздник! Выпьем, чтобы море перед хозяином стелилось ровною дорогою, чтобы не сильно он маялся, бедняжечка, и каждый ветер был попутным. А ты подожди здесь, нечего тебе делать в кабаке среди пьяных мужиков!
Нати стояла поодаль, когда увидела, что к таверне своей танцующей походкой идет Карла. В дверях девушка столкнулась с Дорой. Видимо, сильно, потому что Карла зашипела и сказала что-то резкое на языке, которого Нати не знала. Негритянка шарахнулась, едва не уронив завернутую в передник бутылку. Заметив ее испуг, Карла насмешливо усмехнулась, добавила что-то да еще сделала рукой странный быстрый жест – словно нарисовала что-то в воздухе.
Едва девица вошла в таверну, Дора кинулась следом, несколько раз плюнула на порог, очертила босой ногой круг в пыли и бросилась к Нати.
– Идем отсюда скорее!
Ее темное лицо просто посерело от испуга. Дора подталкивала Нати, а сама то и дело оглядывалась, точно боялась, что вот-вот выскочит страшная Карла и бросится за ними в погоню. Нати лишь у самого дома сумела вырваться из ее железной хватки.
– Что случилось-то, Дора? Зачем мы так бежали?
Запыхавшаяся негритянка вытерла мокрое лицо.
– Не ходи ты больше той дорогой, деточка! Обходи таверну и эту… девку далеко стороною. А если она заговорит с тобой, не вздумай отвечать, даже не смотри на нее, уходи быстрее.
Нати едва не засмеялась. Знала бы нянька!
– Что, крепко она тебя обругала, Дора?
– Ох, да ведь она не только ругаться умеет. Она… – непонятное слово, произнесенное скороговоркой, точно Дора боялась, что их подслушают. – Она умеет такие вещи… темные вещи, деточка моя драгоценная, и твой белый бог не сумеет от них защитить. Захочет – проклянет, захочет – будешь слизывать пыль с ее ног, захочет – ты умрешь в муках, и никто никогда не узнает, от чего да почему… Заклинаю: избегай ее, коли тебе твоя жизнь дорога!
Заинтригованная Нати ничего больше добиться от няньки не сумела: та только причитала, вздыхала да раз за разом умоляла Нати никогда не сталкиваться с девкой из таверны.
Не больше она добилась и от самой Карлы. Та с интересом выслушала рассказ о предупреждении Доры.
– Так это твоя нянька? Глупая черномазая! Нужна она мне была, тратить на нее силу!
– Ты что… ты и впрямь какая-то… колдунья?
– Тс-с! – Карла огляделась с притворным испугом. Вокруг, конечно, никого не было: птицы да цикады. – Никогда не говори таких слов! Ты же не хочешь, чтобы у меня были неприятности?
Она внезапно стала очень серьезной, уставилась темными мерцающими глазами. Нати уже знала, что самая большая радость (после денег) в жизни Карлы – пугать людей. И потому научилась выдерживать ее тяжелый взгляд, не моргая.
– Скажем, цыпленочек, я кое-что умею. А что именно – лучше тебе и не знать, будешь крепче спать. Что до колдовства… Ты же не против амулетов? Все их носят – что черномазые, что мы. А уж моряки ими просто увешаны! Давай я сделаю тебе амулет, цыпленок? Лишняя защита еще никому не помешала.
– А это… – начала было Нати, но не осмелилась продолжить.
– …колдовство? – продолжила Карла. – Конечно. Но даже твой ангел-хранитель не будет против, если мы ему немножко поможем. Согласна? Дай мне тогда… – Она достала нож и отмахнула прядь Натиных волос – Нати и моргнуть не успела. – Можно взять любую вещь, но волосы к нам ближе, согласна, цыпленочек? Через пару-тройку дней твой гри-гри будет готов.
Гри-гри оказался красным замшевым мешочком. Карла растянула шнурок, стягивающий горлышко, перечислила:
– Твои волосы, красный перец, соль, базилик, коралл и топаз. И еще земля могильная.
Нати, с любопытством заглядывающая внутрь, отпрянула.
– Ф-фу-у!
– Что «фу»? Да, из-за могильной пыли лучше не носить его с собой постоянно, можно себе навредить. Пусть полежит на алтаре…
– А где алтарь?
– У меня в комнате за ширмой. Служанку я давно отвадила совать ко мне свой любопытный нос, так что твой гри-гри будет там в безопасности.
– И что, вот так напихаешь в мешок что попало, и это будет талисманом?
– Что попало! – передразнила Карла. – Запихаешь что попало – и выйдет что попало! Для каждой цели нужны свои компоненты – один, три, пять, семь, девять или тринадцать. Для любви – одни, для здоровья – другие, для смерти – третьи. Даже если ты все это сама в какой-нибудь мешок засунешь, толку не будет. Нужен алтарь и освящение четырьмя элементами: землей, воздухом, водой и огнем. А как это делается, я тебе не расскажу и не покажу. У нас, у (снова непонятное слово) свои секреты, и такому цыпленку рядом с ними и делать-то нечего.
Нати и сама не испытывала никакого желания вникать в тонкости колдовского обряда. Загляни подольше и поглубже в этот темный глубокий колодец – и не будет уже надежды ни на человеческое, ни на небесное спасение.
Она лишь зачарованно повторила:
– Для смерти?!
– Мешочек для такого гри-гри шьют из савана человека, который умер десять дней назад. Туда кладут сухую одноглазую жабу, мизинец руки черного человека, покончившего с собой, высушенную ящерицу, крылья летучей мыши, кошачий глаз, печень совы и сердце петуха. Если такой гри-гри спрятать в подушку жертвы, несчастный обязательно умрет, – заученно пропела Карла.
Нати отодвинулась подальше. Пробормотала:
– Уж и не знаю, нужен ли мне твой амулет…
Карла от души рассмеялась:
– Не бойся, цыпленочек! У меня нет причин желать тебе зла, ведь ты меня не обижала.
У старого пирата оказался целый арсенал ножей – по привычке он хранил их бережно почищенными и заточенными. Правда, пользовался ими теперь в сугубо хозяйственных целях. Брат Иона показал, как носится оружие: мелкие – в специальных ножнах-кассетах крепятся к голени и прикрываются юбкой или штанами (Нати вспомнила кинжал, которым при первой встрече ей грозила Карла), или к предплечью под рукава рубахи. А еще можно сделать перевязь для нескольких ножей и носить ее на груди или за спиной.
Нати уже справилась с хлестом кистью, когда нож беспорядочно вращается в полете. Уже усвоила – чтобы кидать дальше, нужно браться за более тяжелую часть ножа: хотя у метательного балансировка близка к середине, у любого другого она может быть смещена к краю лезвия или ручки. Поняла, что чем медленнее вращается нож в полете, тем на большее расстояние он улетит. Если нож удерживать за рукоятку, то метнуть можно как без оборота, так и с одним полным оборотом, при метании же хватом за клинок нож делает пол-оборота… Теперь она не промахивалась.
– И что было дальше? Где она теперь? Ее поймали? Она погибла?
Брат Иона закряхтел:
– Нет, не погибла. Но того хуже – или лучше, тут уж как посмотреть. Один из ее офицеров как-то убил индейца, а тот оказался колдуном или… – пират воровато оглянулся, – …ихним священником, вроде нашего приора. Когда помирал, призвал своего бога смерти (много у них богов, что с них, язычников, возьмешь!) и проклял корабль вместе со всем экипажем. И теперь плавает моя рыжая кошка на своем бриге «Королева» навроде Летучего Голландца – и вход в любой порт им заказан, и на землю они уже столько лет не ступали…
Старый пират говорил задумчиво и печально, и Нати не могла понять – не очередная ли это сказка.
– А отец Модестус говорит, нет никакого колдовства, нет никаких других богов! Только ересь и дьявольские козни.
– Отец Модестус мудрый человек, да только я-то повидал гораздо больше его и говорю тебе: не повторяй такого в присутствии индейцев. Язычники они, конечно, но в их земле таится то, что нашему приору и не снилось. А еще упаси тебя Бог, дочка, обидеть чем жреца вуду, этого демона черномазых! – Старый пират перекрестился истово, поцеловал палец, еще и плюнул для верности. – Вот где пляшут все черти преисподней, аж волосы на голове шевелятся! Захотят – и мертвого сумеют воскресить да пошлют его, беднягу, делать какое-нибудь черное дело. Зомби такой живой мертвец называется. А как против него бороться, против мертвого-то, не знаешь? – Нати зачарованно мотнула головой, и старый пират вздохнул. – Вот и я не знаю. Еще раз его не убьешь…
– А если порубить на куски саблей? – предложила Нати. Глаза ее азартно горели.
Брат Иона словно очнулся. Огляделся.
– Ох и задаст мне отец Модестус жару, если услышит наши разговоры! Поди домой, дочка, хватит уже мои старые грехи ворошить!
Его грехи Нати интересовали мало. А вот все, что он рассказывал… есть, от чего голове закружиться. Схватки, корабли, сокровища, шторма. А эта Дэниэль! Ведь она командует экипажем, состоящим из одних мужчин! Да еще и сражается наравне с ними! Правда, она в пиратах с самого детства, ко всему уже привычная…
Но и она, Нати, ничем не хуже. До самого девичества ходила с рыбаками в море – пока нянька не напомнила Жан Жаку, что у него все-таки внучка, а не внук. Конечно, ничего зазорного в том, что женщина выходит в море на ловлю рыбы, вон как Мари, глава семьи Бланже. Но Нати совсем для другой жизни предназначена. К неудовольствию девчонки они постановили, что матросские штаны Нати под платье больше не надевает, а из морских путешествий ей позволяются лишь недалекие плаванья по торговым делам. Мартель согласился на последнее скрепя сердце: если это испанское отродье долго не выпускать из дому, то энергия в ней кипит-кипит, да и выплескивается либо на его голову, либо в какую-нибудь дикую, совсем не девическую выходку…
…Нати пробежала по темным коридорам монастыря, разыскивая брата Иону: монахи лежали у себя в кельях, спасаясь от полуденного жара. Старый пират сидел на обычном месте в тени деревьев, и размахиваясь, кидал что-то. Нати подкралась. Тяжелый металлический нож втыкался раз за разом в дерево, росшее туазах в пяти от них. Брат Иона дергал за веревку, пропущенную в кольцо в ручке ножа, подтаскивал его обратно и вновь кидал.
– Ух, как у тебя хорошо получается!
Монах резко развернулся – Нати даже отпрыгнула. Брат Иона опустил нож, сказал хмуро:
– Не подходи так, окликни сначала!
Нати с любопытством разглядывала нож – монах протянул его на ладони, не дожидаясь неизбежной просьбы. Был нож немного странным, плоским, обоюдозаточенным, почти без гарды. Чем-то напоминал он профиль акулы.
– Метательный, – пояснил брат Иона.
– Дай я попробую?
В детстве они с мальчишками на спор кидали ножики – правда, не такие большие и не такие тяжелые. Сосредоточенно хмурясь, Нати примерилась и кинула – нож завертелся в полете и шлепнулся в паре туазов от них. Расстроенная Нати подтянула его за веревку.
– Этот слишком тяжел для тебя, – сказал монах. – Пока рука не окрепнет и не научишься попадать в цель, лучше тренироваться с легким.
– А ты можешь меня научить?
Видимо, бесконечные расспросы девочки породили в брате Ионе тоску по прежним неспокойным временам. Монах неожиданно засмеялся, показав еще крепкие желтые зубы.
– Если только не скажешь отцу Модестусу на исповеди! Да и вообще никому не рассказывай: меня накажут, а тебя засмеют. Есть у меня нож полегче, сейчас принесу…
Вскоре он уже показывал, как лучше стоять, когда учишься: левым боком к мишени, ноги на ширине плеч, нож в правой руке. Левая рука вытягивается в сторону мишени, замах правой рукой, нож на уровне головы или чуть выше. Потом толчок правой ногой, разворот тела и мах правой рукой до полного ее выпрямления. В момент броска нож находится на уровне цели. Если раз за разом попадает выше или ниже мишени, нужно сделать шаг вперед или назад.
Нати послушно отступала, подходила, замахивалась, метала…
Нати промахивалась, роняла, а иногда нож вместо того, чтобы воткнуться, рикошетил и летел обратно, к своей хозяйке, что не вызывало у той прилива бурной радости. Старый пират посмеивался и поправлял. Так и не дождавшись, когда девчонка попросит пощады, сказал наконец:
– Хватит на сегодня, дочка.
Нати отдала ему нож, потрясла гудевшими запястьями.
– А долго этому учатся?
– Кто как, может, и целую жизнь. Смотря какая у тебя сила и меткость.
– Уф! – Но Нати была бы не Нати, если б не кинулась расспрашивать дальше: – А в бою это может пригодиться?
– Ну, если у тебя десяток таких ножей, а у врага только шпаги да сабли, несколько минут ты продержишься. А лучше иметь в пару боевой нож: один метнул, вторым ударил. И беги-и-и… Если есть куда бежать, понятно, по кораблю-то много не набегаешь!
– А сабли или шпаги у тебя нет?
Брат Иона усмехнулся:
– Вон что у тебя в голове-то! Нет, поклялся я приору больше к ним не прикасаться – ну разве что для спасения жизни. А вот про ножи и забыл как-то… Ты давай беги до лавки, дедушка твой и так уже ворчит на отца Модестуса – мол, отлыниваешь, занимаешься ученой ерундой, девице совсем ненужной. Если еще и про ножи узнает…
– Не узнает! – пообещала Нати, неохотно сползая со стены. Уж что-что, а тайны она хранить умела. – Когда будешь учить меня дальше?
– Завтра разве что пальцами сможешь пошевелить… Денька через три.
К вечеру пальцы действительно распухли, Нати с трудом подсчитала дневную выручку. Составляла список, что нужно прикупить в лавку, а утомленные глаза видели одно и то же: стойка, замах, метнуть, подобрать нож, стойка, замах, метнуть, подобрать… Пару раз ей удалось воткнуть нож, да и то неглубоко и мимо нарисованной мишени. Надо попробовать в своей комнате. Только бы не разбудить дедушку и Дору.
Как много у нее от них секретов!
Тайны Нати действительно хранить умела. Никто не знал о ее давнем знакомстве, потому что никто бы его не понял и не одобрил.
…Если толчешься у пристани без дела, нарвешься на неприятности. Парням хорошо – кто-то да наймет их загрузить-выгрузить-перенести или сбегать по мелкому поручению. От девушек же моряки и приезжие торговцы требуют лишь одну службу, о которой доброй католичке и подумать-то грех. Поэтому если Нати и ускользала от присмотра Доры на берег, тащила с собой корзину – то с фруктами, то с лепешками, то с пресной водой в запотевшем кувшине. Местные разносчики косились и здоровались, но не прогоняли – мало ли с каким поручением послал уважаемый месье Мартель свою внучку на пристань? Тем более что часто она уходила, так ничего и не продав, а потому была им не конкуренткой.
Только эта девушка рассудила иначе.
Сидя в тенечке, Нати предавалась своему любимому занятию – безделью, как поговаривал ее дедушка – а попросту глазела на суда, прибывшие на Омори. Подбирала себе будущий корабль. Барк вместителен, но тихоходен. Шхуна хороша, на ней можно плавать по мелководью. Бриг? Фрегат – но это уже военный корабль и просто сказка… Ах, да и то, о чем она думает, – тоже детская сказка. Разве что торговля будет увеличиваться и удастся прикупить старую шхуну в пару дедушкиной. Компаньоны все примеривались к покупке второго корабля, кряхтели, да не решались рискнуть… Старики, что с них возьмешь!
Проходивший мимо хорошо одетый моряк (шкипер, офицер?) подмигнул кудрявой девчонке, и Нати машинально улыбнулась в ответ.
Сильная рука легла на ее плечо, сжала больно. Нати задрала голову: на нее смотрела незнакомая девушка. Очень красивая и очень сердитая девушка.
– Ты что здесь делаешь, а, цыганочка?
Нати дернула плечом, но пальцы впились еще сильнее. Больнее.
– Я не цыганка! – Нати вывернулась из цепкой руки и вскочила. Девушка была рослой, но сейчас наклонилась, так что ее лицо оказалось напротив лица Нати: темные мрачные глазищи мерцали в тени ресниц. Казалось, она готова вцепиться ей в волосы. С девчонками Нати не приходилось драться с самого детства: те давно поняли, что с «бешеной испанкой» лучше не связываться, иначе быть битой и битой безо всякой пощады. Потому как Натали не признавала девчачьего варианта драк – вцепиться в волосы, расцарапать лицо, – а била коротко, сильно, метко, быстро выводя из строя противницу, а то и противниц (случалось, накидывались втроем-вчетвером)…
Но эта девица была куда опытней в драках. Да еще выше, старше и сильнее Нати.
– Пусти меня! – потребовала Нати. – Чего прицепилась?
– Что это ты здесь отираешься?
– А тебе что за дело?
– Который день сидишь, глазки морячкам строишь да зубы скалишь! Хочешь переманить моих клиентов?
Нати решительно ничего не понимала.
– Ничего я не строю и не скалю, каких еще клиентов?! Пусти, говорю, пока я тебе нос не разбила!
– Ого, гляди, кошечки нас делят!
Рядом остановилась пара матросов, потом подтянулись еще – поглазеть и поучаствовать в чужой сваре-драке всегда охотников и бездельников хватает. Девица кинула на моряков мрачный взгляд, зашипела в точности как кошка. Или, скорее, как змея. Потащила Нати в щель между стеной таверны и ветхим забором.
– Слушай и запоминай меня, цыганка!
– Я не…
– Шкипера, капитаны и все офицеры – мои, поняла? Увижу, что ты с ними заигрываешь, все волосы повыдергаю и глаза выцарапаю! Да не хлопай ты ими, будто ничего не понимаешь! Тебе и матросиков хватит, из сил выбьешься, обслуживая!
Тут Нати и впрямь перестала хлопать глазами, а попросту вытаращила их. Спросила с любопытством:
– Ты что, шлюха?
Дора называла таких непотребными девками, а дедушка – так вот прямо и грубо.
– Ну да, шлюха, – сказала девица. – Самая лучшая на вашем вшивеньком острове. Так что, пока я здесь, все богатенькие морячки – мои. А вы, оморские шлюшки, довольствуйтесь остальными. Мои-то после меня на вас и не посмотрят! А будете путаться под ногами, вот вам что будет!
Нати и моргнуть не успела, как обнаружила приставленный к щеке кинжал.
– Ну что? – спросила девица почти нежно. – Давай распишем твое личико? Или, может, тебе глаз выколоть, чтобы пуще другим дорожила и дорогу мне не перебегала?
Острие укололо кожу. Нати поморщилась.
– Да не нужны мне твои шкипера и офицеры! – сказала с досадой. – И матросы тоже, забирай их всех себе. Я не для того на пристань хожу.
– Ну-ну! – с угрозой сказала девица. Но кинжал убрала, да так шустро, что не углядеть куда – то ли за пояс, то ли под нижние юбки.
Нати вытерла кровь на месте укола и с любопытством уставилась на напавшую девицу. Высокая, красивая креолка. Громадные глазищи, чуть горбатый тонкий нос, смуглая кожа. Возле накрашенного рта – родинка. На длинной шее – коралловые бусы, в глубоком вырезе платья среди высоких грудей терялся католический крестик. В ушах – крупные золотые серьги. Вот уж кто похож на цыганку…
– Ну что? – недовольно спросила креолка. По ее расчетам, девчонка давно должна была подобрать корзину и юбки и улепетывать быстрее собственного визга.
– Скажи, а шлюхой тяжело работать?
– Да ты, никак, надо мной смеешься?! – поразилась девица.
Нати заторопилась, пока та вновь не схватилась за нож.
– Наверно, не очень приятно, да? Мужчины бывают разными, не все тебе нравятся, а…
– Да при чем тут «нравятся»? Это же работа, за нее деньги платят. Я бесплатно обслуживаю только коменданта да начальника милиции. Но уж поверь, настоящего удовольствия они от меня не получат! Э, да что я тут с тобой болтаю? Запомнила? Чтоб я тебя здесь больше не видела!
Девушка шла, так вызывающе покачивая бедрами, что у моряков головы сами собой заворачивались ей вслед. Пронесся восхищенный свист. Креолка оглянулась и очень удивилась, обнаружив за спиной Нати:
– Ты еще здесь?!
– Да хватит уже тебе браниться! Я просто хочу поговорить…
– Это о чем же?
– Ну… вот откуда ты к нам приехала?
Девушка резко остановилась. Прищурилась недобро:
– А тебе-то какое дело?
– Никакого, – смиренно согласилась Нати. С каким трудом давалось ей это смирение! Но не проявишь терпения – ничего не узнаешь. Это она усвоила в детстве, ожидая, пока нянька покончит со своими дневными хлопотами и расскажет ей свои странные негритянские сказки. – Просто у нас все одно и то же. И люди одни и те же. А ты, наверное, много что видела и много где побывала. Расскажи мне, а? Хоть что-нибудь?
Креолка смотрела на Нати со странным выражением. Почти с любопытством. И сомнением – точно не понимала, что с ней делать – прогнать или применить к какой-нибудь своей пользе.
– Я и к пристани-то хожу со скуки – хоть какие-то новые люди…
– Бог мой, – сказала креолка с изумлением. – Такой чистенький маленький цыпленочек – и туда же, рвется из своего гнездышка! Не ходи ты на пристань, не разговаривай со шлюхами, а не то плохо кончишь! Или крылышки тебе подрежут, или попросту заклюют!
Нати не послушалась.
И потому у нее появилась подруга. Тайная подруга, потому что осторожная Карла (не уверена была Нати, что это настоящее имя) запрещала приходить в таверну и даже здороваться с ней на улице: «Водишь дружбу с портовой шлюхой, что о тебе люди подумают!» Карла и сама немало веселилась над тем, как она бережет доброе имя «цыпленочка».
Когда в гавань не приходили корабли, у Карлы появлялось много времени, свободного от ее занятий. Позорных, как считали (или говорили) все почтенные люди вокруг. Но Карла такого могла порассказать об этих «почтенных»! Да и рассказывала, лишь иногда смягчая подробности и словечки, которые совсем уж не подходят девчоночьим ушам. Поначалу Нати ежилась и прятала красное лицо в колени. Потом пообвыклась, прислушалась и, глядя теперь на солидного коменданта, не могла иной раз удержаться от смеха, представляя, как, взвизгивая не то от боли, не то от удовольствия, он бегает по комнате, а Карла угощает его ударами плетки по голой жирной вздрагивающей заднице:
Они уходили из городка куда-нибудь повыше в горы, устраивались в тени деревьев и болтали обо всем, перекусывая принесенными с собой фруктами и едой.
Карла себя грешницей не считала. Даже гордилась, рассказывая о множестве мужчин, имен которых она не то чтобы не помнила, а даже и знать не знала.
– Мужчины так устроены, цыпленочек, что, пока они не всунут в тебя свою штуку, не успокоятся. У кого она действует еще, конечно! А дело умной женщины – дать им и взять с них за это вовремя и сполна. Хоть деньгами, хоть услугой, хоть женитьбой… Что ты там бормочешь? Ой, а для чего, ты думаешь, женится мужчина? Ради тарелки похлебки и кучи сопливых детишек? И ради этого, конечно, но больше из-за того самого, зачем они ко мне шастают! Ты не отворачивайся, не отворачивайся, слушай меня, цыпленок, и подороже продай свою девственность! Не отдавай ее задаром и кому попало – так говорит тебе тетушка Карла!
Эти разговоры и смущали, и волновали. Совсем уж невинной – в смысле ума, а не тела, – Нати не была и представляла, хотя б в общих чертах, что происходит в спальне между дедушкой и няней Дорой. А Карла то и дело пускалась в подробности, которые не то чтобы вызывали замешательство – пугали, а иногда были просто отвратительны.
Где только она не побывала: и на островах, принадлежащих Англии, и на французских, и даже на испанских – не только островах, но и на самом побережье.
– И как там? – с замиранием сердца спрашивала Нати.
Карла только поводила круглым плечом. Отвечала равнодушно:
– Мужчины везде одинаковы, цыпленочек. Кто-то щедрый, кто-то скупой, а кто-то и вовсе норовит взять тебя бесплатно. Лучше всего встречать моряков после удачного плаванья. А уж кто не скупится – так это пираты, каких бы они ни были мастей, народов и вероисповеданий! Как сойдут на берег, так не успокоятся, пока не потратят все на выпивку, роскошную одежду и женщин. Еще и приговаривают: неизвестно, как завтра повернется к нам фортуна – лицом или задом, может, нас вздернут на рее или пойдем мы в рундук Дэви Джонса рыб кормить. Так чего скупиться и откладывать деньги, живем и веселимся сегодня, да так, чтоб чертям в аду было жарко!
Офицеры тоже погулять любят, но среди них много кто думает заграбастать побольше, взять приз побогаче, да осесть где-нибудь на берегу – может, здесь, а может, в самой Европе! И знаешь что, цыпленочек?
Креолка, склонив голову, глядела на Нати горячими темными глазами.
– Я хочу того же. С матросней я завязала – денег с них особых не поимеешь. Офицеры платят больше, а потом еще и возвращаются и опять платят больше – потому что я лучшая. Кое-кто после рейда еще и драгоценности дарит, о, они у меня надежно запрятаны! Знаешь, цыпленочек, я как тот старый пират… не смейся!.. скоплю деньги, да и стану важной госпожой. Еще и замуж выйду удачно за какого-нибудь немолодого плантатора… а там, – Карла загадочно улыбнулась, – мало ли, что с ним может случиться… И буду я красивой молодой богатой хозяйкой – самой себе и своим деньгам. Все будут со мной считаться и меня бояться.
Нати помалкивала. Она иногда сама побаивалась своей старшей подруги – особенно когда та вела такие вот речи про внезапные смерти старых плантаторов. Уж не оттого ли Карла кочует по островам и имена меняет, что подобное уже случалось? А может, и драгоценности вовсе не подарены, а украдены?
Даже Дора однажды ее испугалась.
Жан Жак с большой неохотой, стонами и жалобами решился-таки ехать выручать своего компаньона: то ли за доставленный груз заплатили меньше, чем ожидалось, то ли вообще товар арестовали. Месье Мартель весь извелся и извел слуг и домашних нытьем и указаниями, которыми следует руководствоваться в его отсутствие. Еще и с палубы корабля пытался прокричать распоряжения, но Нати с нянькой даже вслушиваться не стали, только кивали понятливо и с облегчением махали руками на прощание.
Едва шхуна двинулась из бухты, они переглянулись и не смогли удержаться от радостных улыбок. Каждая предвкушала отдых в отсутствие Жан Жака. Нати не будет торчать в лавке целыми днями, даже во время сиесты, когда самый работящий стремится отдохнуть в тени. А Дора могла вести хозяйство, не суетясь день-деньской под бдительным и придирчивым взглядом Мартеля.
Негритянка подмигнула круглым веселым глазом:
– А пойдем-ка мимо таверны! Я знаю, Пьеру подвезли хорошее винцо, не то пойло, которым он потчует матросов. И устроим-ка мы вечерком праздник! Выпьем, чтобы море перед хозяином стелилось ровною дорогою, чтобы не сильно он маялся, бедняжечка, и каждый ветер был попутным. А ты подожди здесь, нечего тебе делать в кабаке среди пьяных мужиков!
Нати стояла поодаль, когда увидела, что к таверне своей танцующей походкой идет Карла. В дверях девушка столкнулась с Дорой. Видимо, сильно, потому что Карла зашипела и сказала что-то резкое на языке, которого Нати не знала. Негритянка шарахнулась, едва не уронив завернутую в передник бутылку. Заметив ее испуг, Карла насмешливо усмехнулась, добавила что-то да еще сделала рукой странный быстрый жест – словно нарисовала что-то в воздухе.
Едва девица вошла в таверну, Дора кинулась следом, несколько раз плюнула на порог, очертила босой ногой круг в пыли и бросилась к Нати.
– Идем отсюда скорее!
Ее темное лицо просто посерело от испуга. Дора подталкивала Нати, а сама то и дело оглядывалась, точно боялась, что вот-вот выскочит страшная Карла и бросится за ними в погоню. Нати лишь у самого дома сумела вырваться из ее железной хватки.
– Что случилось-то, Дора? Зачем мы так бежали?
Запыхавшаяся негритянка вытерла мокрое лицо.
– Не ходи ты больше той дорогой, деточка! Обходи таверну и эту… девку далеко стороною. А если она заговорит с тобой, не вздумай отвечать, даже не смотри на нее, уходи быстрее.
Нати едва не засмеялась. Знала бы нянька!
– Что, крепко она тебя обругала, Дора?
– Ох, да ведь она не только ругаться умеет. Она… – непонятное слово, произнесенное скороговоркой, точно Дора боялась, что их подслушают. – Она умеет такие вещи… темные вещи, деточка моя драгоценная, и твой белый бог не сумеет от них защитить. Захочет – проклянет, захочет – будешь слизывать пыль с ее ног, захочет – ты умрешь в муках, и никто никогда не узнает, от чего да почему… Заклинаю: избегай ее, коли тебе твоя жизнь дорога!
Заинтригованная Нати ничего больше добиться от няньки не сумела: та только причитала, вздыхала да раз за разом умоляла Нати никогда не сталкиваться с девкой из таверны.
Не больше она добилась и от самой Карлы. Та с интересом выслушала рассказ о предупреждении Доры.
– Так это твоя нянька? Глупая черномазая! Нужна она мне была, тратить на нее силу!
– Ты что… ты и впрямь какая-то… колдунья?
– Тс-с! – Карла огляделась с притворным испугом. Вокруг, конечно, никого не было: птицы да цикады. – Никогда не говори таких слов! Ты же не хочешь, чтобы у меня были неприятности?
Она внезапно стала очень серьезной, уставилась темными мерцающими глазами. Нати уже знала, что самая большая радость (после денег) в жизни Карлы – пугать людей. И потому научилась выдерживать ее тяжелый взгляд, не моргая.
– Скажем, цыпленочек, я кое-что умею. А что именно – лучше тебе и не знать, будешь крепче спать. Что до колдовства… Ты же не против амулетов? Все их носят – что черномазые, что мы. А уж моряки ими просто увешаны! Давай я сделаю тебе амулет, цыпленок? Лишняя защита еще никому не помешала.
– А это… – начала было Нати, но не осмелилась продолжить.
– …колдовство? – продолжила Карла. – Конечно. Но даже твой ангел-хранитель не будет против, если мы ему немножко поможем. Согласна? Дай мне тогда… – Она достала нож и отмахнула прядь Натиных волос – Нати и моргнуть не успела. – Можно взять любую вещь, но волосы к нам ближе, согласна, цыпленочек? Через пару-тройку дней твой гри-гри будет готов.
Гри-гри оказался красным замшевым мешочком. Карла растянула шнурок, стягивающий горлышко, перечислила:
– Твои волосы, красный перец, соль, базилик, коралл и топаз. И еще земля могильная.
Нати, с любопытством заглядывающая внутрь, отпрянула.
– Ф-фу-у!
– Что «фу»? Да, из-за могильной пыли лучше не носить его с собой постоянно, можно себе навредить. Пусть полежит на алтаре…
– А где алтарь?
– У меня в комнате за ширмой. Служанку я давно отвадила совать ко мне свой любопытный нос, так что твой гри-гри будет там в безопасности.
– И что, вот так напихаешь в мешок что попало, и это будет талисманом?
– Что попало! – передразнила Карла. – Запихаешь что попало – и выйдет что попало! Для каждой цели нужны свои компоненты – один, три, пять, семь, девять или тринадцать. Для любви – одни, для здоровья – другие, для смерти – третьи. Даже если ты все это сама в какой-нибудь мешок засунешь, толку не будет. Нужен алтарь и освящение четырьмя элементами: землей, воздухом, водой и огнем. А как это делается, я тебе не расскажу и не покажу. У нас, у (снова непонятное слово) свои секреты, и такому цыпленку рядом с ними и делать-то нечего.
Нати и сама не испытывала никакого желания вникать в тонкости колдовского обряда. Загляни подольше и поглубже в этот темный глубокий колодец – и не будет уже надежды ни на человеческое, ни на небесное спасение.
Она лишь зачарованно повторила:
– Для смерти?!
– Мешочек для такого гри-гри шьют из савана человека, который умер десять дней назад. Туда кладут сухую одноглазую жабу, мизинец руки черного человека, покончившего с собой, высушенную ящерицу, крылья летучей мыши, кошачий глаз, печень совы и сердце петуха. Если такой гри-гри спрятать в подушку жертвы, несчастный обязательно умрет, – заученно пропела Карла.
Нати отодвинулась подальше. Пробормотала:
– Уж и не знаю, нужен ли мне твой амулет…
Карла от души рассмеялась:
– Не бойся, цыпленочек! У меня нет причин желать тебе зла, ведь ты меня не обижала.
У старого пирата оказался целый арсенал ножей – по привычке он хранил их бережно почищенными и заточенными. Правда, пользовался ими теперь в сугубо хозяйственных целях. Брат Иона показал, как носится оружие: мелкие – в специальных ножнах-кассетах крепятся к голени и прикрываются юбкой или штанами (Нати вспомнила кинжал, которым при первой встрече ей грозила Карла), или к предплечью под рукава рубахи. А еще можно сделать перевязь для нескольких ножей и носить ее на груди или за спиной.
Нати уже справилась с хлестом кистью, когда нож беспорядочно вращается в полете. Уже усвоила – чтобы кидать дальше, нужно браться за более тяжелую часть ножа: хотя у метательного балансировка близка к середине, у любого другого она может быть смещена к краю лезвия или ручки. Поняла, что чем медленнее вращается нож в полете, тем на большее расстояние он улетит. Если нож удерживать за рукоятку, то метнуть можно как без оборота, так и с одним полным оборотом, при метании же хватом за клинок нож делает пол-оборота… Теперь она не промахивалась.