Колочкова Вера. Добрая, злая

   Никогда наперед не знаешь, где тебя подстережет запоздалое чувство вины. Хоть и нет для него жестких обоснований, а все равно засело внутри, и никуда от него не денешься. Можно всю минералку из холодильника выпить, можно еще одну сигарету закурить и после двух затяжек с остервенением выбросить в форточку, толку не будет.
   А может, это и не чувство вины ее гложет. И в самом деле, нет же никаких для него обоснований! Может, это давний детский страх голову поднял – не сделать доброго дела и тем самым грех на душу взять. А ей нельзя, чтоб грех… Так бабушка Анна говорила… А впрочем, какая разница? От этого ночного самокопания все равно нужная на Тимошину операцию сумма на голову не свалится. Надо идти спать. Утро вечера мудренее. Утром обязательно что-нибудь придумается.
   …Поставленный на режим будильника телевизор провозгласил наступившее утро бодрой песенкой симпатичного певца, про которого когда-то говорили – босоногий мальчик:

 
Того, кого не стоило бы ждать,
О том, о ком не стоило бы плакать…
 

   – Сань, да выключи ты его… – сонно пробормотал Кирилл, перекатываясь на ее место, – терпеть его не могу…
   – А мне нравится! Хороший певец! – встрепенулось в ней от недосыпания чувство протеста. Но звук таки по пути в ванную немного убавила, заодно глянув одним глазком на босоного мальчика. Приятный мужчина. И поет хорошо. Чем он Кириллу не угодил, интересно?
   Голова болела невыносимо, даже контрастный душ не помог. И лицо в зеркале – то еще было лицо. Злое, невыспавшееся, в глазах тревога. За таким лицом и следить бесполезно, никакими ужимками его добрее не сделаешь. А впрочем, какая разница… Лицо – это потом. Сначала надо навалившуюся проблему решить…
   Выскочив из подъезда, она на ходу принялась изучать список имен, внесенных в память мобильного телефона. Увлекшись этим занятием, сильно споткнулась, и вместе со страхом упасть пришло в голову правильное, как ей показалось, решение: а чего уж его так изучать-то? Надо звонить всем подряд, взять да и начать с первого попавшегося! Так, первый у нас кто… Первая у нас Алина… То есть тетя Алина, мамина подруга. Вот с нее и начнем!
   – Теть Аль, здравствуйте, это Саня Семенова, вы меня узнали?
   – Да, Сань, конечно… Привет… – захрипел в трубку сонный осторожный голос. – Чего ты в такую рань?
   – Ой, простите, ради бога! Просто у меня к вам дело срочное. Вернее, просьба.
   – А что такое? – взвился голос моментально проснувшейся заинтересованностью.
   – Теть Аль… Вы мне денег взаймы можете дать?
   – Денег? А сколько?
   – Ну, я не знаю… Сколько можете…
   Пауза. Тишина в трубке. Сонное сопение.
   – Так это, Сань… Я в отпуск на Мальдивы собираюсь, сама понимаешь… Завтра утром уже улетаю…
   – Значит, не можете?
   – Не, Сань… А у матери твоей что, денег нет? Неужели бизнес медным тазом накрылся?
   Опа, а вот это уже конфуз! Как говорилось в кино про Штирлица: никогда он не был так близок к провалу! Вон сколько тети-Алининых эмоций ее неожиданная просьба за собой повлекла, целый букет из любопытства, злорадства да потаенной надежды на покрытие бизнеса медным тазом. Правильно мама про нее говорила – эта Алина, мол, из той породы людей, которым своего собственного счастья всегда мало, им обязательно надо, чтобы у соседа корова сдохла. Она ж маме тут же перезвонит, чтобы в своих надеждах удостовериться!
   – Да нет, что вы… Просто я… Я сама у вас хотела… Извините, теть Аль. Только вы маме не звоните и про мой звонок не рассказывайте, ладно?
   – Да с чего это я вдруг ей звонить кинусь? Больно надо…
   – Спасибо, теть Аль. Простите, что разбудила.
   – Да ничего…
   Услышав спасительные короткие гудки, в изнеможении опустила вниз руку с телефоном. Идиотка, какая же она идиотка! Конечно, Алина тут же маме перезвонит! Хотя… Может, и не станет. Они вроде давно уже в дружеской конфронтации находятся. Помнится, мама рассказывала, не поделили чего-то. А чего именно, сейчас и не вспомнить. Но точно приключились меж ними какие-то издержки женской дружбы-вражды.
   Нет, как она сразу о том не подумала, что маминых знакомых надо из списка потенциальных кредиторов исключить? А с другой стороны, где таких знакомых найдешь, кто бы ее маму не знал? Если только среди своих, институтских поискать…
   Никогда она еще так не спешила на занятия, как в это утро. Тем более был последний учебный день – потом сессия начнется, и никому до ее проблемы дела не будет. Хотя и не факт, что сегодня такие желающие найдутся. Хоть бы Поль сегодня пораньше на занятия притащилась, а то у нее вечная привычка опаздывать!
   К счастью, Поль оказалась в аудитории – посиживала себе на привычном месте, то есть в самом последнем ряду, таращилась в зеркальце, разглядывая по очереди то один намалеванный глаз, то другой.
   – Слышь, по-моему, я на правый глаз больше туши извела… – задумчиво проговорила Поль, не поворачивая головы, – буду сегодня на всех зырить, как циклоп…
   – Привет, Поль!
   – Привет, привет… А ты чего такая запыхавшаяся?
   – Да я торопилась… У меня к тебе дело, Поль…
   – Посмотри на меня, Сань! Сильно заметно, что правый глаз больше левого накрашен?
   – Ой, да какая разница! – плюхаясь рядом с ней на скамью, проговорила она сгоряча. И не подумав.
   Именно, не подумав! Да разве можно в такой ответственный момент ляпать подруге что-нибудь подобное? Вон как уставилась на нее – сейчас изойдет обидой.
   – А по-твоему, нет никакой разница, да? И накрашенная – страшная, и ненакрашенная – страшная, да? Ты это хотела сказать?
   Ну все, понесло… Сейчас ей, как бабушка Анна говорила, хоть кол на голове теши, а пока скороспелую обиду не переживет, к нормальному диалогу не вернется. Комплекс у нее такой – везде ей насмешка над ее внешностью мерещится. Далась ей эта внешность, ей-богу! Ну не дал бог красоты, и ладно… Зато, как раньше говорили, душа хорошая…
   – Поль, да вовсе я ничего такого… Чего ты с пол-оборота заводишься? Я еще понимаю, если б кто другой тебя обидеть покусился… А я…
   – Так потому вдвойне и обидно! Ты ж на моей стороне баррикады должна быть, а от тебя сроду комплимента не дождешься!
   О как! Ей еще и комплименты вдруг затребовались! До маразма далековато, но комплекс уже крепчает! Ладно, относительно комплиментов запомним на будущее. Придумаем комплименты, постараемся. Жалко, что ли. Вранье во благо – уже не вранье. А можно и прямо сейчас жахнуть… Чего бы такое придумать позаковыристее, чтобы злой комплекс подальше задвинуть, а добрую душу навстречу ее проблеме цветком раскрыть?
   – Да не кати на меня бочку, Поль! Помнишь, как я тебе третьего дня говорила, что ты на Джулию Робертс похожа?
   – Иди ты? Правда, что ли? Не помню…
   – Ну так сейчас говорю, если не помнишь! Похожа, очень похожа!
   – Ага… Только у меня глаза поменьше, нос пошире и рот подлиннее… А так – ну копия просто… Ладно, Санька, не напрягайся, сама знаю, что лягушатина… – вздохнув, с грустным сарказмом произнесла Поль, – мало того, что некрасивая, так еще и на подругу ни за что ни про что набросилась… Не обижайся, ага?
   – Да ладно, проехали… Я, что ли, здесь в королевах сижу?
   Да, в своей институтской группе они были на пару некрасивы. Только некрасивость их была разных типов. Если у нее некрасивость была яркой, со знаком плюс и притягивала к себе настороженно-сочувствующие взгляды, то у Поль она была со знаком минус, то есть вообще никаких взглядов не притягивала, даже настороженно-сочувствующих. Поль была из породы бледнолицых мышек, про которых говорят: надо шесть раз познакомиться, чтобы на седьмой при встрече узнать. Потому и красилась отчаянно ярко – ей представлялось, что так она более идентифицируется, – и вечный избыток косметики на лице придавал ей действительно какой-то лягушачий вид.
   Наверное, они по признаку обоюдной некрасивости и подружились. В тот сентябрьский день, когда их девчачью группу впервые собрали в аудитории, Поль сама к ней подошла, села рядом за стол, наклонилась к уху интимно:
   – Слышь… А тебе не кажется, что мы на фоне этих нимфеток врагами народа смотримся?
   – Как это – врагами народа? – опешила она, отстраняясь.
   – Так сама посмотри… Не группа, а очередь в салон красоты. Я, как зашла, сразу внимание обратила. Провести в таком окружении пять долгих лет – испытание не для слабонервных. И чего этих красоток в финансовый институт понесло?
   – Так вроде наоборот, вполне женская профессия…
   – Ой, не скажи! Везде, куда взгляд ни кинь, финансами одни мужики распоряжаются. Учатся на финансистов бабы, а финансами распоряжаются мужики – где справедливость?
   – Ну, допустим, не везде…
   – Ладно. Потом с тобой к этому вопросу вернемся. Кстати, давай знакомиться. Меня Полиной зовут.
   – А меня – Саней.
   – Саня – это Александра?
   – Нет. Мое полное имя – Сантана.
   – Как?!
   – Сантана… А что?
   – Да ничего, ничего… Сантана, значит. Что ж, тогда я буду… Поль! Зови меня Поль, ага?
   – Хорошо, как скажешь. Поль так Поль.
   – Ну вот и отлично! Сантана и Поль – неплохо звучит, согласись! Как название крутой фирмы! Пусть знают нимфетки, что мы с тобой тоже не абы как, не Ксюши с Олесями! Не красотой, так именами возьмем!
   С тех пор они и ходили неразлучной парой – Сантана и Поль. Как Поль говорила, некрасивые, но жутко гордые. Общения с нимфетками не чурались, но и к себе особо близко не подпускали. У вас своя свадьба, у нас своя.
   – А ты чего сегодня такая опрокинутая? Кирюша ночным волшебством замучил, что ль? – запихивая пудреницу в переполненную косметичку, коротко взглянула на нее Поль.
   Просквозила-таки доля непрошеной зависти в голосе верной подруги. Хоть и маленькая совсем доля, а все равно чуть-чуть оцарапала. Не доля, а долька. Видимо, любая женская дружба без этой дольки уже и не дружба, а пресное недоразумение. Чуть-чуть перчика все равно требует. Но сейчас надо бы так Поль ответить, чтобы не переперчить, не дай бог. Поберечь ее самолюбие, потрафить слегка…
   – Да прям, какое там волшебство! У нас вообще оно в последнее время все реже случается!
   – Это почему? – блеснул огонек любопытства в глубоко посаженных глазах Поль.
   – Да как тебе сказать… Ну, в общем… Давай с тобой потом этот интимный вопрос обсудим! А сейчас у меня и поважнее тема для обсуждения есть, только я из-за твоих утренних рефлексий никак добраться до нее не могу!
   – Что за тема? Давай выкладывай быстрее, через минуту звонок будет! Вон и лектор уже приперся, сидит за столом, репу чешет. Что у тебя случилось?
   – Ой, даже не знаю, с чего начать… Мне деньги нужны, Поль! Срочно!
   – Ой, тоже мне нашла важную тему! А кому они нынче не нужны?
   – Да мне много надо, Поль!
   – Это сколько – много?
   – Пять тысяч евро.
   – Ух ты… Это ж сколько, если в рублях, даже и не соображу с перепугу…
   – Примерно двести тысяч.
   – Ух ты, мать моя женщина… Хрен редьки не слаще – двести тысяч! А зачем тебе столько понадобилось, да еще и срочно?
   – Да это не мне, это Тимоше! Ему срочная операция нужна, ее только в Швейцарии делают!
   – А кто у нас Тимоша?
   – Да я ж тебе рассказывала! Это сын Кати, новой жены отца. Мне надо обязательно и срочно эти деньги добыть, Поль! Как думаешь, к кому из наших с этим вопросом можно подкатиться? Ты же все про всех знаешь…
   Переливчатая трель звонка погасила шмелиный гул собравшихся в аудитории студентов, и вот уже поплыл над головами занудный голос преподавателя:
   – Итак, господа, в прошлый раз мы остановились на понятиях и принципах бюджетного процесса. Формирование бюджетов, господа, включает в себя три последующие стадии…
   – Чего он заладил через каждое слово – господа да господа! – гневным шепотом пробурчала ей на ухо Поль. – Где он тут господ увидел, хотелось бы мне знать? Даже взаймы попросить не у кого…
   – Может, у Катьки Мирошниковой? Она вроде на крутой иномарке всегда к институту подъезжает…
   – Ага, размечталась! Откуда у нее? Катька на содержании у богатого папика живет, это он ее к институту подвозит. Я его видела однажды – противный такой, пузатый. Думаешь, ей так уж радостно эта красивая жизнь достается и папик за просто так деньги дает? Нет, матушка, в те деньги высочайшая степень терпения и несвободы вложена, чтобы за здорово живешь с ними расстаться…
   – А у Ксюхи Петренко? Может, она даст?
   – Петренко?! Да ты что, мать, с луны свалилась? Покажите мне человека, которому удалось что-нибудь и когда-нибудь выпросить у Петренко! Зимой – снега, весной – дождя, летом – немного солнца! Покажите мне того человека, я ему в пояс поклонюсь!
   – Поль… Кончай придуриваться, а? Тогда сама кого-нибудь посоветуй! Кто у нас тут самый щедрый и богатый, как думаешь?
   Отодвинувшись, Поль сунулась носом в свою тетрадь, пофыркала туда непонятно, будто с трудом сдерживая смех, потом развернула к ней лицо, посмотрела хитренько снизу вверх:
   – Сань… Ну ты меня сегодня просто поражаешь своим исключительно прекрасным отношением к окружающим тебя людям! Экая ж ты романтическая натура! Если хочешь историй про богатых и щедрых, то тебе про них в женских романах пошуровать надо, а в реальной жизни эти понятия вообще взаимоисключающиеся.
   – Ну зачем ты так, Поль… Я думаю, если объяснить ситуацию как есть… Я ведь не для себя прошу…
   – Ну пойди объясни. Потеряй время. Получишь массу сочувствия, а денег все равно не дадут.
   – Ты думаешь, не дадут?
   – Не-а. Здесь все на родительских шеях сидят, ни у кого своих денег нет. А если и есть у кого свои, все равно не дадут. Со своими расставаться вдвойне тяжелее.
   – И… что же мне делать?
   – «Что, что»… Слушай, а ты у матери своей попроси! Она ж тебе никогда и ни в чем не отказывает!
   – С ума сошла? Не, этот вариант уж точно нереальный. Если я ей скажу, для кого я прошу… Она ж… Она ж отцовой беде только обрадуется, как ни кощунственно это звучит, прости меня, господи… В ней после отцовского ухода здравый смысл как таковой вообще не живет, ушел и ручкой помахал, а на его месте обида пополам с желанием отомстить поселились. Не, Поль… Даже не стоит и подходить с этой просьбой, давать ей повод для всплеска безотчетного злорадства. Сочувствие и женская обида рядом не живут, это понятия взаимоисключающиеся, как ты говоришь.
   – Да ладно, не надо мне так подробно все нюансы втолковывать. Знаем, проходили. Я помню, как мою мать колбасило, когда отец уходил. Все время только и твердила: отольются слезки, отольются слезки… А потом отец и впрямь в жуткую аварию попал, едва выжил…
   – Значит, сама понимаешь, у мамы просить – это не вариант… – грустно прошептала она, рассеянно глядя на преподавателя, быстро и ловко рисующего мелом какую-то замысловатую таблицу на доске.
   – Слушай, а ты соври ей чего-нибудь! Матери-то! – по-обезьяньи подпрыгнув на скамье, вдруг достаточно громко произнесла Поль. Так громко, что удивленно обернулись на них впереди сидящие.
   – Простите, господа, не сдержала эмоций, прошу глубокого пардону… – покаянно произнесла Поль, пригибая голову и прячась за их спины, – больше не буду, чес-слово…
   К счастью, преподаватель даже не заметил нечаянного всплеска ее эмоций, так увлечен был своей схемой. Наклонившись к ее уху, Поль повторила уже шепотом:
   – Слышь, соври… Придумай чего-нибудь героическое, но в то же время достаточно реальное, зачем бы тебе такие деньги понадобились!
   – Чего, например? – удивленно пожала она плечами. – Попросить у нее денег в фонд поддержки голодных детей Никарагуа?
   – Да иди ты со своим Никарагуа… Я ж серьезно! Ну, соври, что тебя, к примеру, в составе студенческой группы в Англию приглашают… Якобы на летние каникулы… Между прочим, я слышала, ее и правда собирают, группу-то.
   – А если она в деканат попрется? Чтобы все разузнать подробнее?
   – Да ну… Я думаю, не догадается. Наоборот, головокружение от дочерних успехов ей напрочь башку снесет. Вот моя бы маман точно в деканат поперлась и мне бы всю плешь проела, что да как, да где почем… Денег бы точно не дала, но плешь бы обязательно проела. А для полного счастья еще бы и к отцу отправила, чтобы он лишний раз поистязался своей материальной никчемностью А папа бы, как водится, депутатов ругать начал, что они талантливой, но бедной молодежи путей не дают… А жена бы папина сидела и зыркала на меня, как змеища… И пошло бы, и поехало!
   Вяло махнув рукой, Поль состроила несчастную огорченную мину, внутренне переживая свой только что придуманный и уже несостоявшийся отъезд в Англию. Помолчав, проговорила тихо, с искренней горечью в голосе, будто плеснула давним, наболевшим:
   – Вот убей, Сань, не понимаю я своего папашу… Зачем надо было шило на мыло менять? Его ж вторая жена, по сути, ничем от мамы не отличается… Ни внешностью, ни характером, а гоняет его еще и похлеще, бывает… Злится, что у него зарплата маленькая. И мама точно так же злилась, подумаешь. Нет, не понимаю, зачем было первую семью разрушать, чтобы потом ее снова клонировать? В чем смысл семейной жизни как таковой, господа, может мне кто-нибудь это объяснить?
   Ответом ей был звонок на перерыв, деликатно влившийся в аудиторию. Преподаватель запнулся на полуслове, пожал плечами, глянул с недоумением на часы, потом произнес благосклонно:
   – Что ж, давайте прервемся на десять минут…
   – А то бы мы без твоего разрешения не прервались! – тихо прокомментировала Поль, усмехаясь. – Пошли, что ль, на улицу выйдем, я покурю, а ты рядом постоишь! – Она живо поднялась со скамейки, хватая свою сумку и нацеливаясь в проход между рядами.
   Что ж, можно и на улицу. Заодно телефон надо включить, посмотреть, кто звонил. Ага, вот они, непринятые звонки… Целых пять, и все с интервалом в три минуты! И все – от мамы!
   Не успела она испугаться, как телефон забился у нее в руках испуганной птицей, и она автоматически нажала на кнопку ответа. Поднесла к уху, и тут же плеснуло в ухо мамино возмущенное:
   – Санька, что у тебя случилось, говори быстрее, иначе у меня сердце лопнет! Ну?!
   – Да ничего, мам…
   – Не ври! Зачем ты Алине звонила и денег у нее просила?
   Значит, все-таки сдала ее тетя Алина… С потрохами сдала. Причем очень быстренько это грязное дело обстряпала. Видать, велико было искушение оправдать надежды на медный таз, накрывший мамин бизнес.
   – Чего тебя вдруг понесло этой завистливой дуре звонить? Ты же знаешь, что я послала ее куда подальше! И зачем тебе так срочно пять тысяч понадобилось? – бушевала в трубке мать, не давай ей шанса вклиниться в разговор. – Куда ты вляпалась, Санька, отвечай немедленно!
   – Мам, да никуда я не вляпалась! Просто… Просто я не хотела тебя лишний раз напрягать…
   Поль вовсю подавала ей какие-то знаки, отчаянно крутя перед лицом ладонью с зажатой меж пальцами сигаретой. Даже на месте подскакивала от нетерпения. Наконец до ее уха донеслось ее тихое шипение: про Англию, про Англию давай…
   – Что значит – не хотела напрягать? Чем напрягать?
   – Мам, да просто у нас в институте группу в Англию собирают… Вот я и решила у тети Алины…
   – А у родной матери что, слабо? Чего ты меня так позоришь, дочь? Решила она! У тети Алины! Что я, денег бы тебе не дала на эту Англию? Я тебе отказывала хоть когда-нибудь хоть в чем-нибудь?
   – Нет, мам… Прости… Не обижайся, пожалуйста.
   – Да ну тебя!
   – Ну, мам…
   – Да ладно, ладно… – уже более спокойным тоном произнесла мать. Секунду помолчав, спросила деловито: – А когда надо деньги нести?
   – Лучше сегодня, конечно.
   – А завтра можно?
   – Ну… Можно и завтра…
   – Ладно, коли так. Жди меня вечером, я сама к вам заеду, деньги привезу. И ужин приготовь, я голодная буду. Все, пока, у меня тут поставщики приехали…
   Нажав на кнопку отбоя, она длинно вдохнула, потом так же длинно выдохнула, отерла выступивший на лбу холодный пот.
   – Ну вот, а ты боялась… – насмешливо произнесла Поль, прицеливаясь недокуренной сигаретой в урну. – Не успела опомниться, а уж и дело сделано.
   – А как я потом из этой Англии буду выплюхиваться? – испуганно подняла она на Поль глаза.
   – Да как-нибудь! Чего заранее паниковать? И как бы ты вообще из долгов выплюхивалась? Главное, что хотела, то получила, а потом видно будет. Пошли уже, сейчас звонок прозвенит…
 
   Домой она припозднилась – решила в супермаркет заскочить, чтобы купить чего-нибудь необыкновенное на ужин. Всю дорогу из института только об этом ужине и думала, вкладывая в эти думы запоздалое чувство вины за свое вранье. И ничем эту вину перед мамой не искупишь, разве что ужином… Чем бы таким ублажить маму? Кроликом в красном вине? Уткой с яблоками? А может, пирог с палтусом завернуть, как делала когда-то бабушка Анна? Очень у нее вкусно получалось. У нее вообще любая еда вкусно получалась, хоть и самая простая. Выйдешь, помнится, на крыльцо, в одной руке большая глиняная кружка с молоком, в другой – горячая ватрушка с хрусткой румяной корочкой… Бабушка эти ватрушки очень смешно называла – шаньги. Вкусные были эти шаньги. Никогда и нигде ничего вкуснее не ела. Теперь уж и не поест, наверное.
   Ну вот. Этого еще не хватало – опять душа разнылась от детских воспоминаний. Стоит себе слабинку дать, и все нутро будто сжимается, готовое завестись окаянной песней: моя ты сирота…
   Ладно, пусть будет сегодня на ужин пирог с палтусом. Тем более рыбу разделывать не надо, вон она лежит готовыми ломтями в лотке, нежно в целлофан укутанная. И на этикетке написано:
   «Для пирога». То, что надо. Прийти домой, тесто быстренько раскатать, рыбу выложить, луком-лаврушкой засыпать, и в духовку. Пятнадцати минут процедура не займет. Аккурат к маминому приезду и будет готово угощение.
   Непонятно, зачем ее понесло дверь открывать своим ключом. Вошла в прихожую, опустила пакеты на полку, а из кухни голоса… Мамин и Кирюшин…
   – …Да разве бабе от мужика по большому счету многое надобно? Если она умная, то всегда свою главную выгоду оценит, а если глупая, то претензии предъявлять начнет. И то ей не так, и то не этак! Секса не хочу – голова болит, готовить неохота – маникюр попорчу, надеть нечего – страдаю, денег заработай – много и сразу! Вот и все разговоры у глупой бабы! А если умная… Ты мне скажи, Кирюш, как на духу, моя-то хоть Санька по-умному себя ведет? Головной болью как медалью не хвастается?
   – Н-н-н… Нет…
   – А пожрать готовит?
   – Да, конечно, Татьяна Семеновна… Конечно, готовит…
   Стоя в прихожей, она мстительно усмехнулась – слишком явно слышались в Кирюшином блеянии нотки неудобственного страдания. Вот и хорошо, и пусть пострадает немного. С мамой беседу вести – это тебе, Кирюш, не в телевизионную «Стройку любви» бездумно пялиться. С мамой – это уже другая стройка, называется «я здесь прораб, а ты терпи». Вот и терпи, Кирюша.
   – Ну а про всякое там «надеть нечего» и спрашивать не буду… Тут уж я в своей Саньке уверена! Шкаф от нарядов ломится! В этом плане она к тебе претензии предъявить не посмеет. Да и насчет денег тоже…
   – Да вы не думайте, Татьяна Семеновна, я обязательно скоро на работу устроюсь… Я звонка от работодателя жду…
   – Да бог с тобой, Кирюша! Разве я хоть словом про работу обмолвилась? Успеешь еще… Вон ты какой – спокойный, холеный, любо-дорого посмотреть. А работа – она любого мужика до костей съедает! Нет, нет, Кирюш… Мне для Санькиного счастья ничего не жалко! Так что живите и радуйтесь, пока я жива и в силе!
   Так, надо поскорее как-то объявить о своем присутствии, иначе маму сейчас на философию об «украшательствах» женской домашней жизни понесет. Вряд ли Кирюша обрадуется оглашению отведенной ему роли.
   Шагнув к двери, она тихо ее открыла и тут же с грохотом захлопнула, засуетилась в тесном коридорчике со своими пакетами. В дверях кухни тут же нарисовалась мама, двинулась ей навстречу с улыбкой:
   – Ой, кажется, доча моя пришла… Чего у тебя там в пакетах? Тесто, рыба? Значит, на ужин пирог задумала? Молодец, доча, сейчас мы этот пирог в секунду спроворим, вдвоем-то!
   Из-за ее спины высунулся из кухни и Кирилл, проскользнул в комнату, деликатно проехав спиной по стеночке, произнес с явным облегчением:
   – Ну, вы уж тут без меня…
   – Ага, иди, Кирюша, иди! Мы тебя позовем, когда готово будет! – ласково проговорила ему в спину мама. – А может, пока пивка холодненького? Сань, принеси ему пивка!
   – Он пиво не пьет, мам.
   – Почему? – огорченно двинула вверх бровками мама.
   – Потому что он больше другие напитки уважает. Виски, к примеру, или шампанское на худой конец. Кирюша любит признаки настоящей жизни, мам.
   – А-а… – снова двинула вверх бровками мама, на сей раз с уважением. Даже не заметила бьющей через край насмешливости в ее голосе. Обернувшись и пристально оглядев ее с головы до ног, проговорила тихо, но довольно напористо: – Сань, ну в чем ты на занятия ходишь! Джинсы, кроссовки, сверху обдергайка какая-то! Не забывай, ты же в престижном институте учишься! И вообще… Думаешь, Кириллу приятно на тебя смотреть на такую?
   – Да нормально, мам.
   – Ох, вот учу тебя, учу… Запомни, доча, ни одной некрасивой бабе манна небесная на голову не свалится. А если уж свалилась, надо уметь ее сохранить.
   – Это что – Кирилл, что ли, манна небесная?
   – Да! Да! – громко то ли зашептала, то ли зашипела мама. – А какого ты себе еще мужика хочешь?
   – Да он глуп как пробка, мам… Глуп и самонадеян…
   – Вот и хорошо, что глуп! Зато барской статью берет! И с лица красив, как девка, одно удовольствие на него глядеть!
   – А бабушка Анна всегда говорила, с лица воду не пить…
   – Ну, вспомнила бабушку Анну! Моя матушка, царствие ей небесное, всю жизнь в деревне прожила, чего ты на нее равняешься? Нынче умные люди другие правила для жизни придумали… Подумаешь, глупый! Зато в люди с ним выйти не стыдно! И вообще… Дома эстетическое удовольствие получить… Я вот прожила с умной отцовской рожей двадцать лет, а толку? Все псу под хвост! Кормила, одевала, ублажала… Думала, оценит, а он…
   – Не начинай, мам, прошу тебя… Только себя растравишь…
   – Да что «не начинай»! Думаешь, легко мне все это дается? Знаешь, мне иногда кажется, что я бы даже убила его, ей-богу… И мне бы сразу легче стало. Нормально бы жить начала. А так… Ну не могу я успокоиться, как ни стараюсь! Прямо кипит все внутри, обида в крови плещется!
   – Мам, давай лучше пирогом займемся…
   – Ты знаешь, я даже к врачу обращалась, к психологу. Он говорит, это у вас на фоне застарелой неврастении… Таблетки какие-то прописал…
   – Ну вот и хорошо. Вот и пей таблетки. Все пройдет, мам… Тебе фартук дать?
   Вдвоем они и впрямь быстро спроворили пирог, накрыли на стол к ужину, даже бутылка красного вина нашлась в холодильнике. Чокнулись, выпили за удачу и счастье. Разомлевшая мама, окутывая их с Кириллом довольным улыбчивым взглядом, потянулась к сумке:
   – Про деньги-то чуть не забыли, доча… Вот тут в пакетике ровно двести тысяч. Возьми, положи себе в сумочку, а то с утра забудешь.
   Кирилл на секунду застыл, не донеся кусок пирога до рта. Глянул на нее с удивлением, но смолчал.
   – А когда надо ехать, доча? Чего там в институте говорят?
   – Я… Я не знаю… Еще точную дату отъезда не объявляли… Там еще визу надо оформлять, билеты…
   – Ну хоть примерно? – никак не унималась в своем законном любопытстве мама.
   – Я не знаю… Где-то через месяц, наверное. Сразу после сессии…
   – Сань… А куда? – робко взглянув на маму, подал наконец голос Кирилл. – Куда ты уезжаешь через месяц, Сань?
   – А ты что, не знаешь? – удивленно подалась ему навстречу мама. И уже сердито в ее сторону: – Ты почему Кириллу ничего не сказала, забыла, что ли?
   – Ага! Я забыла! Я забыла, Кирилл, прости! – радостно уцепилась она за мамино предположение.
   – Она в Англию уезжает, Кирюш! – торопливо принялась прояснять неловкую ситуацию мама. – В составе студенческой группы! Согласись, глупо же отказываться! Ты ведь не против, правда?
   – Да нет, с чего бы… – с малой, но все-таки подобающей случаю толикой обиды в голосе произнес Кирилл, откидываясь на спинку стула. – Кто ж откажется, если Англия и все такое… Спасибо, Татьяна Семеновна, классный пирог получился. Я в комнату пойду, ладно? Там сейчас «Стройка любви» будет…
   – Далась ему эта «Стройка любви»… – дождавшись, когда Кирилл скроется за дверью, тихо проговорила она. – Представляешь, мам, целыми днями туда пялится, ни одного выпуска не пропускает, свихнется скоро! Лучше бы уж работу искал…
   – Да ладно тебе! Пусть лучше в телевизор пялится, чем на других баб! – сердито зашептала мама, оглядываясь на дверь. – Все тебе не ладно, смотри-ка! – и, наклонившись поближе, уже более озабоченно поинтересовалась: – А чего ты ему вдруг про Англию пока решила не рассказывать? Выходит, я тебя с потрохами сдала? Так предупредила бы…
   – Да нет, мам… Я и впрямь забыла… Наверное, это от усталости. Сессия на носу, курсовая…
   Понимающе кивнув, мама глянула на нее пристально, потом снова потянулась к сумке. Достав кошелек, выдернула оттуда, не считая, пачечку тысячерублевых бумажек, решительным жестом хлопнула ею об стол:
   – Возьми, дочка! Что-то ты и впрямь плохо выглядишь! На вот тебе, запишись в салон, приведи себя в порядок! Аккурат перед поездкой успеешь. А то что же – Англия все-таки… Надо же себя культурненько обиходить… А если этих денег не хватит, я еще дам!