Колочкова Вера. Слепые по Брейгелю

   – Да, да… Прости. Прости, больше не буду…
   Так и молчали остаток вечера. Молча легли, мучились обе без сна, пока не заверещал будильник в Викином мобильном. Поднялись с кроватей одновременно, Вика спросила трусливо:
   – Машунь… Ты первая в душ?
   – Мне без разницы, – бросила зло, сквозь зубы.
   – Ага, ага… Ладно, тогда я первая…
   На секунду стало жалко ее, но тут же порыв угас, придавленный поселившимся внутри ужасом. Успел-таки внутри поселиться, устроиться с комфортом, пока лежала, мучилась без сна. Теперь свои условия диктовать начнет, это понятно. И не надо лишний раз беспокоить это скользкое холодное чудовище под названием ужас, иначе оно разрастется внутри и не позволит дышать… А надо еще до аэропорта доехать. Надо домой прилететь. Надо с Сашей поговорить, посмотреть ему в глаза…
   Почему-то ей казалось, что этого будет достаточно – посмотреть Саше в глаза. Она так… Так посмотрит… Что он все сразу поймет. Даже без слов. И все автоматически станет неправдой, просто дурным сном, Викиным помешательством от перегрева на испанском солнце. А что, бывает же…
   Пока Вика плескалась под душем, еще раз кликнула Сашин номер, с бухающей сердечной болью вслушалась в длинные гудки. Ну же! Возьми трубку! Саша! Родной мой! И, как оплеуха, мерзкий автоматический голос в ухо: «…В настоящее время абонент не может ответить на ваш звонок…»
   Ужас шевельнулся внутри, и пришлось втягивать в себя воздух медленно, через боль, опоясавшую ребра. Тихо, тихо… Что-то она еще хотела сделать, когда не могла заснуть ночью. Да, вспомнила! Хотела заглянуть в Викин телефон… А вдруг она и в самом деле врет, что Саша звонил?
   Где, где ее телефон… Ага, на тумбочке. Так, посмотрим последние вызовы…
   Да, звонил. В первые дни – особенно часто. И Славка звонила. Последний вызов – позавчера. То-то Вика подхватывалась испуганно с телефоном, отбегала в сторонку. А она – ни сном ни духом… Мало ли кто может Вике звонить…
   Тихо, сердце, тихо. Не дрожи. Да, понимаю, страшно тебе. Ничего, сейчас душ приму, в аэропорт поедем. Тихо…
   Так же молча ехали в автобусе до аэропорта, молча стояли битый час у стойки регистрации. Когда подошла их очередь, закопошилась неловко, пытаясь поднять чемодан на весы, и Вика, конечно же, бросилась помогать, но не снисходительно, как всегда, а с виновато-суетливой поспешностью.
   – Да не надо… Я сама… – бросила ей раздраженно сквозь зубы. И напряглась от натуги, даже в животе что-то оборвалось неприятно. И непривычно было – самой, без помощи…
   Вика послушно отступила, глядела страдальчески, как она корячится с чемоданом. А в самолете сразу, как уселись на свои места, прикинулась спящей. Наверное, ей так легче. И сейчас тоже прикинулась, вдоволь наговорившись с соседкой по креслу. Общительная ты наша… Ни секунды без коммуникативной энергии прожить не можешь, да?
   Хотя, похоже, на сей раз уснула по-настоящему… Действительно, чего ей не спать-то? Никаких проблем в жизни нет. Ни мужа отродясь не было, ни детей. Железобетонная баба. Не подруга, а нянька-охранник. Саша, кстати, говорил, что ей именно такая подруга и нужна… Подруга-поводырь. Поскольку муж-поводырь, то и подруга пусть будет поводырь. Да, так и говорил…
   Хорошо. Если ты так считаешь, дорогой мой, чего ж тогда… Как же я без мужа-поводыря-то? Это ж до первой ямы… Свалюсь в нее, шею сломаю, погибну, на твоей совести будет. А ты очень совестливый, мне ли не знать… Опора ты моя, каменная стена. Поводырь мой бесценный. Куда ж я без тебя?! Нет, все-таки Вика наверняка чего-то не поняла. Что-то здесь не так. Пазл не складывается.
   Фу, как едой тошнотворно запахло… Точно, уже подволокли свою телегу две хорошенькие стюардессы, надо Вику будить. Она большая любительница пожрать при любой погоде, даже такой тяжко психологической, как у них на данный момент сложилась. Дотронулась до ее предплечья, потрясла слегка. Вика коротко всхрапнула, потом вскинулась:
   – А? Что?
   – Просыпайся. Еду дают.
   – А… Спасибо, Машунь. А что дают из мясного? Говядину или курицу?
   – Откуда я знаю? Мне все равно, я не буду есть. Можешь, кстати, мою порцию взять.
   – Как это не будешь? Надо поесть, что ты… Вон, бледненькая какая…
   Нет, вы посмотрите на нее! Бледненькая! А надо, чтобы она в этих обстоятельствах румяненькая была? Смешно… И вдруг, неожиданно для себя, огорошила Вику вопросом:
   – Слушай… А когда он это все задумал, ты знаешь?
   – Не поняла, Машунь… – моргнула Вика, испуганно вжавшись затылком в кресло. – Ты о чем сейчас?
   – Ну… Давно Саша это решение принял? И поездку в Испанию… Специально к своему решению подогнал, да? Чтобы я уехала и ему не мешала?
   – Ой, не знаю, Машунь… Мне кажется, нет. Нет, с Испанией – это случайно вышло. Мы ж путевки-то когда покупали, в марте еще! А потом оно получилось – как раз под руку… Чтобы и ему спокойно уйти, и тебя не нервировать…
   – Господи… Не нервировать… Что ты несешь, Вик? А может, ты не поняла чего, а? Может, перепутала что-то? Он точно с тобой говорил на эту тему?
   – Маш… Но я же не совсем идиотка, правда? В сотый раз тебя объясняю – говорил, да!
   – Ладно, поняла, не ори.
   – А я ору? Бог с тобой, да я и шепотом-то боюсь… Чувствую себя полной идиоткой. Думаешь, я не переживаю, да? Думаешь, мне тебя не жалко? Да если б я могла хоть чем-то помочь! Но ты ведь и разговаривать со мной не хочешь!
   – Да, не хочу.
   – И все равно, Маш… Это надо принять как-то. Он ведь даже в аэропорт не приедет. Славка приедет, а Саша – нет.
   – Это чтобы меня не нервировать, да?
   – Да, если хочешь.
   – Глупо… Жестоко и глупо.
   – Может быть. Но он так решил, Маш… Нас Славка с Максимом встретят, по домам развезут. А хочешь, я к тебе поеду? Обед на три дня приготовлю…
   – Нет. Не хочу.
   – А, ну ладно, как хочешь. Тем более Славка сама собиралась обо всем с тобой поговорить… Наверное, у нее лучше получится. Дочь все-таки.
   Выговорившись, Вика отвернулась к стюардессе, а получив свою коробку с едой, ушла в процесс, оставив ее наконец в покое. Хотя – о каком покое может идти речь?

* * *

   Славку она увидела сразу. Ее трудно было не увидеть. И не потому, что внешность у нее такая, что в глаза бросалась. Внешность – у нее как раз не такая. Уж что есть, то есть, простите за объективность. Хотя каждой матери ее дитя должно видеться самым красивым.
   Нет, не во внешности было дело. Просто Славку природа наделила особым даром – создавать вокруг себя энергию концентрированно надменной неприступности. Если пробежать объективным глазом по толпе встречающих… У каждого хоть какая-то эмоция на лице поблескивает, или телодвижение беспокойное присутствует. А у Славки – нет. Стоит в толпе худенькая такая, невысокая, одета неброско, макияжа чуть-чуть, волосы в балетную фигу на затылке собраны, а кинешь взгляд – и сразу именно она в глаза бросается. Да, особая у нее стать, сплетенная из достоинства и горделивой неторопливости. Вроде того – пошли вы все на фиг со своими мелкими эмоциями. А я знаю себе цену, я не такая. У меня харизма особенная.
   Сегодня, кстати, что-то новое в Славкиной харизме проклюнулось. Непривычное что-то. Ага, понятно… Агрессия во взгляде. На губах – тщательно приклеенная улыбка по случаю, а во взгляде – агрессия. Она, родимая. Ну, ты даешь, дочь… Разве не знаешь, что твоя матушка ее величество агрессию чует заранее, порой с самого дальнего расстояния? Совсем небольшого количества этого яда твоей матушке достаточно, чтобы захлопнуться в своей ракушке… Ладно, ближе подойдем, посмотрим. А пока так, через стекло, радостно помахать ручкой. Когда еще чемоданы выгрузят да из зоны прилета на волю выпустят? Хотя – бесполезно махать ручками. Славка ее все равно не видит…
   Вика, охлопывая себя по карманам, направилась в сторону курилки. А она, усевшись в жесткое аэропортовское кресло, продолжала разглядывать дочь.
   Зря она тогда, наверное, Саше уступила… Но что было делать? Сам твердил все девять месяцев, пока она беременная ходила – мальчика хочу, мальчика хочу! Да разве можно в таком деликатном деле свои хотения программировать? Еще и имя дочери такое мальчуковое придумал – Станислава… Не надо было уступать, а назвать нормальным женским именем! Лена там или Света… Может, помягче была бы. Чуть женственнее. Хотя… Имя ей, конечно, идет. Слава, Славка. И к образу подходит. И к рисунку. И даже к харизме вместе с достоинством и горделивой неторопливостью.
   Ага, и Максим здесь. Пробился через толпу, встал рядом со Славкой. Чуть наклонился вперед, заглянул в лицо, спросил что-то. А она даже бровью не повела, ответила односложно.
   Ей всегда было жалко Максима, когда он вот так Славке в лицо заглядывал, немного подобострастно. Нельзя, нельзя, ты ж мужик… И не самый плохой, кстати. Высокий, здоровенный, подтянутый, на холеном лице кой-какой интеллект временами высвечивается. Хотя… Чего его жалеть. Сам хомут на шею надел, значит, нравится так, с хомутом, ходить… Нет-нет, хороший зять, дай бог каждому. И Славке нравится, как он сбоку подобострастно заглядывает. А если обоим все нравится, значит, полная семейная идиллия. Ура.
   – Что, твои примчались? Видишь их? – присела на соседнее кресло Вика, обдав табачищем.
   – Да. Вижу. Вон, справа, рядом с колонной. Славка и Максим.
   – Ну и замечательно. Пойдем, там уже лента с места сдвинулась, сейчас чемоданы поедут… Или посидишь, я и свой, и твой чемодан принесу?
   – Нет, не надо, я сама.
   – Ну, как хочешь…
   Получили чемоданы, вышли в толпу встречающих. Макс радостно и широко улыбался, потом коротко глянул на Славку, и тут же улыбка пропала. Бедный, бедный мальчик, хороший зять. Не знает, как себя вести. Не получил от Славки достаточных инструкций, наверное. А может, наоборот, в избытке получил. И растерялся.
   – Привет, мам… – коснулась ее щеки холодными губами Славка. – Как долетели?
   – Здравствуй, доченька. Все хорошо, спасибо.
   Ах, какое вежливое общение, с ума сойти! Какая сердечная встреча матери и дочери! И ведь ни слова, ни вопроса лишнего… Например, где наш любимый папочка, почему не примчался в аэропорт, как это всегда бывало, почему любимую мамочку не встретил… Нет, она бы спросила, конечно, если бы Славкиной реакции не опасалась. Она вообще ее побаивалась немного, тем более сейчас, когда чуяла в дочери затаенную агрессию.
   – Славка, Максик, привет, привет! – закудахтала, как наседка, Вика, охлопывая и оглаживая ребят по плечам. – Ну как вы тут, мои дорогие? Славка, а ты похудела… Что, опять на диете сидишь, поганка? И Макса, поди, одной тертой морковкой кормишь? Ругаю тебя, ругаю, а все без толку…
   Ее вдруг кольнуло ревностью – со стороны именно Вика выглядела матерью, а не она. И завистью к Вике кольнуло. К этой ее радостной беззаботности. Проговаривать то, что бог на душу сей момент положил, какое же это счастье, наверное. Счастье не бояться, что упрешься лбом в дочернее раздражение.
   – Ой, как вы хорошо загорели, теть Вик! – живо откликнулась на эту чужую радость Славка. – Вам очень, очень идет!
   – Да ну… Скажешь тоже! – с любовью глядя на Славку, махнула полной рукой Вика. Губы ее растянулись в улыбке. – Спасибо, конечно, на добром слове… Ты же знаешь, оно для меня дорого стоит, особенно от тебя, моя хорошая… Спасибо, спасибо…
   – Мария Сергеевна, чемодан… Чемодан давайте! – суетливо подхватился Максим. – И вы, Виктория Леонидовна…
   – Я? Да не, что ты, Максик… – отодвинула его руку от чемодана Вика. – Я сама… Сейчас выйдем, частника поймаю, сговорюсь подешевле…
   – Не поняла, теть Вик? – сердито глянула на нее Славка. – Вы что, с нами не поедете?
   – Да не! Да не беспокойся, Славушка, невелика птица! Сама доберусь! Вам всем не до меня сейчас, я ж понимаю…
   – Вот еще! Не выдумывайте, теть Вик! – пробурчала Славка сердито и перевела взгляд на ее лицо, будто это она не пускала Вику в машину. И скомандовала так же сердито мужу: – Максим, бери у тети Вики чемодан, и пойдемте уже, наконец! А то нас тут затолкают!
   Ну да. Кто бы посмел тебя ослушаться, милая доченька. Так и пошли гуськом – впереди Максим с чемоданами, за ним Славка с прилипшей к ее локтю счастливой Викой, и она чуть поодаль, на полшага от них, как неприкаянная бедная родственница. Славка оглянулась, спросила взглядом – чего отстаешь, мол? Давай, давай…
   Догнала. Тоже хотела было прилипнуть к Славкиному локтю, но… Вдруг увидела, как обменялись быстрыми взглядами подруга и дочь. Будто Славка спросила Вику – ну что, как все прошло? А Вика чуть шевельнула бровями, изобразив на лице бесконечную грусть – да как, мол, Славочка, сама понимаешь… Тяжело прошло. С твоей матерью вообще тяжело, не мне тебе объяснять!
   Ее будто под дых ударил этот секундный диалог взглядами. Надо же, как они понимают друг друга, и слов произносить не надо. А она, выходит, в этой гармонии лишний предмет? Никчемный, тяжелый. Фу, как противно. И стыдно за саму себя. Исчезнуть хочется, провалиться сквозь землю.
   А Вика, наоборот, после молчаливо секундного диалога будто встряхнулась. Подняла подбородок вверх, поджала губы, махнула едва заметно рукой – все, меня больше не касается! И без того намучилась! Теперь уж сами как-нибудь разбирайтесь со своей психованной матерью!
   От аэропорта до города ехали молча. Было в этом совместном молчании что-то невыносимое, напряженное, как натянутая струна. И спина у Максима была напряженная, со взмокшей полоской, идущей от ворота рубашки вниз по позвоночнику. Бедный, бедный Максим… Вот уж кому не позавидуешь. Быть свидетелем назревающей семейной трагедии… Ведь есть трагедия-то, есть. Похоже, ни одной надежды не осталось, даже самой маленькой. Господи, да хоть бы кто-нибудь что-нибудь вякнул! Можно ведь – про погоду… Какая здесь была, какая в Испании… И Вика тоже молчит. Смотрит в окно и молчит. И лицо у нее отстраненное, почти счастливое.
   Хотя наверняка это молчание никого не беспокоит. Только она одна мучается, горше всех переживает общую неловкую паузу. И всегда первая стремится выйти из нее, найти лазейку. Всем наплевать по большому счету, а ей страшно некомфортно. Да что там, некомфортно! Если бы только – некомфортно… Такая паника изнутри поднимается суетливо болезненная!
   – Как у мамы здоровье, Максим?
   А что делать, не выдержала-таки, разорвала вопросом неловкое молчание. Голос получился жидкий, дребезжащий какой-то. И равнодушный по большому счету.
   – Да ничего, Марь Сергевна, спасибо! – с готовностью откликнулся Максим. Видимо, ему тоже хреновато жилось в такой паузе.
   – А у папы как? Ты говорил, у него на работе сокращение намечалось?
   – Да не, все обошлось, Марь Сергевна. Работает.
   – Ну, слава богу…
   – Ага. А вы-то как отдохнули?
   – Да тоже, в общем… Нормально, Максим…
   Лучше бы не спрашивал. Хорошо, что свернули на Викину улицу, еще пару домов проехать, и въезд во двор.
   Вика открыла дверь машины, резво выскочила на свободу. Пока Максим копошился, сама выхватила из багажника чемодан, послала воздушный поцелуй Славке. А на нее даже не посмотрела. Обиделась, наверное. Гремя колесиками по асфальту, покатила чемодан к подъезду, отмахиваясь от Максима, который без толку порывался проявить себя джентльменом.
   – Ну, ты даешь! – накинулась на бедного парня Славка, когда он снова сел за руль.
   – А я-то что, Слав? Ты же видишь, я предлагал помочь, а она – сама, сама! Я ж не могу с ней драться!
   – Да не надо ни с кем драться! Надо просто не суетиться со своей помощью! Всегда можно подать себя спокойно, без суеты!
   – Ну, вот и подавай сама себя, если умеешь… – огрызнулся Максим.
   – Да, умею, – спокойно сказала Славка.
   – И на здоровье, – хмыкнул Максим.
   – Спасибо, – пожала плечами Славка.
   Вот и хорошо. Пусть лучше слегка собачатся, чем молчат. Иначе и впрямь невыносимо. Скорей бы уж до дома доехать… Хотя нет, наоборот, домой ехать страшно. Дома Славка с ней объясняться будет. Информацию выдавать. Вон, как нервничает сильно. Хотя – почему именно дома? Можно и сейчас! Вики уже нет, а Максим – свой человек!
   – Слав… Максим… Объясните мне, что все-таки произошло? – вклинилась она со своим нервным вопросом в их легкую перепалку.
   И замолчали оба испуганно. Потом Славка вздохнула, покосилась на Максима, ответила нехотя:
   – Погоди, мам… Давай хоть до дома доедем.
   – Там, кстати, холодильник пустой… – тихо проговорил Максим. – Может, пока вы… Ну, говорите-беседуете… Я в супермаркет за продуктами сгоняю?
   – Да… Да, пожалуй… – задумчиво кивнула Славка. – Довезешь нас до подъезда, затащишь чемодан и проваливай в супермаркет…
   Пустая квартира встретила их настороженно, как чужая. Чистая, ни пылинки кругом, ни одной разбросанной вещи. Саша, что ли, постарался? Прежде чем уйти, квартиру до блеска вылизал? Вон, даже в мойке ни чашки, ни тарелки нет. Может, и вещи свои не взял? Рубашки там, костюмы…
   Быстро прошла в спальню, открыла дверь шкафа-купе, заглянула в то отделение, где всегда висели на плечиках эти самые рубашки-костюмы. Пусто. Пусто! И в самом деле – пусто…
   – Мам, мам… Ну чего ты так нервничаешь? Пойдем на кухню, сядем, поговорим… Я чай сделаю.
   – Что ж, пойдем… Просто я в себя прийти не могу, Слав. Как-то это все… Как в дурном сериале. Неправильно и подло. Нереально подло.
   – Ой… Ну чего сразу подло-то? Не ты первая, не ты последняя.
   – Да. Может быть. Но так… Чтобы тайком… Меня отправить в отпуск, а самому…
   – А было бы лучше, если бы он все это проделал при тебе? Я не уверена, что ты сидела бы, к примеру, в кресле и улыбалась снисходительно! Ты бы, мамочка, ему такое закатила… Такое… Да ему через тебя перешагивать у порога пришлось бы! А он бы не смог перешагнуть, ты же знаешь нашего папу! Он всегда в ступор впадает перед твоей истерикой!
   – Да какой истерикой, Слав?.. Когда ты меня видела в истерике?
   – А истерика истерике рознь, мамочка. По-моему, твоя тихая истерика по накалу напряжения меркнет перед самой что ни наесть бурной истерикой. Нет, я, конечно, не знаю, спорить не буду… Но ты умеешь так… Глазами, лицом, даже ровным, казалось бы, голосом такую истерику закатить… Так я не поняла, ты чай будешь? Правда, сахара нет…
   – Нет. Не хочу. Ничего не хочу. Погоди, Слав… А почему он на звонки мои не отвечает?
   – Да все потому же, мам. Он тебя боится. Он… Он потом тебе позвонит, где-нибудь через недельку. Когда ты… Ну, все это примешь, в общем. Успокоишься.
   – Через недельку?!
   – Тихо, мам, тихо… Валерьянки накапать?
   Славка сидела напротив, сложив красивые пальцы в замок, смотрела пристально. Надо отдать ей должное, сочувствия много в лице было. Но… Какое-то оно казенное было, это сочувствие. Обидное. Не дочернее совсем. Даже плакать не плакалось, неловко было плакать, как перед чужим человеком. А холод отчаяния уже вовсю распирал нутро, горячих спасительных слез требовал.
   – Не надо мне валерьянки, Слав… Ты бы лучше со мной поговорила по-человечески.
   – А я что, не по-человечески?
   – Нет.
   – А как нужно?
   – Как дочь с матерью. Ведь я твоя мама, Слава. И у меня горе. Ты же… Ты же априори на моей стороне должна быть, как дочь… А ты…
   – Ой, мам, вот не понимаю я этого – дочь; априори; на одной стороне; на другой стороне! Мы на войне, что ли? Обязательно должны разбежаться по разные стороны баррикад? Тем более я не маленькая, чтобы погрязнуть в таких эмоциях, я взрослый, вполне состоявшийся человек. Я вас обоих одинаково люблю, и тебя, и папу. Я хочу, чтобы папа был счастлив, только и всего.
   – А я?
   – Ну… И ты тоже, естественно.
   – Ты считаешь, что я после убийства должна быть счастлива? Он же убил меня, Слав. Он же знает, что я не умею жить одна. Значит, убил.
   – Ой, опять твои тревожные фантазии, мам… С чего ты взяла, что не умеешь жить одна? Ты что, слепая, глухая, убогая?
   – Да, Слав, да… Слепая, глухая и убогая. Только этого внешне не видно.
   – Мам… Кончай, а? Ну правда, надоело… Нет, хорошую отмазку, конечно, придумала. Не вижу, не слышу, не могу, не умею. Все это ерунда, мам. Все ты умеешь.
   – Слав… Я знаю, что говорю… Мне страшно, Слав. У меня внутри дрожит все от страха, даже плакать не могу. Вот, посмотри… – Отчаянным жестом вскинула руки, вытянула их перед собой. Пальцы и впрямь ходуном ходили. И лицо дрожало, и зубы выбивали звонкую дробь.
   – Ну, вижу… И что? Ты просто замерзла, мам… Говорю же, давай чаю сделаю.
   – Слава, Славочка… – Уже не контролируя себя, закрыла лицо ладонями, завыла-запричитала через хлынувшие слезы. – Мне правда очень плохо, Славочка… Я не понимаю ничего, что происходит? Мне плохо и страшно, я не могу, не могу…
   – Мам, прекрати. Возьми себя в руки. Пожалуйста.
   – Да… Да, сейчас…
   Задержала в себе воздух, стараясь унять рыдание. Бесполезная попытка, все равно рыдания вырвались наружу, еще и тело дернулось в отвратительной конвульсии. Легко сказать – прекрати… Как это прекратить, если оно неуправляемо?
   Славка подскочила, ринулась к шкафчику с аптечкой, бормоча себе под нос что-то сердитое. Наверное, пузырек с валерьянкой найти не могла. Зато вскоре понесся по кухне отвратительный запах корвалола – откуда она его выкопала? У нее на корвалол вообще аллергия!
   – Мам, вот! – бухнула перед ней на стол стакан с мутным вонючим снадобьем. – Выпей залпом, через силу! Что-то я сплоховала с твоей реакцией-то… Не подготовилась заранее…
   – Слав! Ну почему ты со мной так, а?
   – Да как, мам?
   – Насмешливо… Жестоко…
   Славка вздохнула, опустила плечи, глядела на нее долго, молча. Потом тихо заговорила, осторожно пробираясь интонацией по словам, как сапер по минному полю:
   – Нет, мам, ты не думай, что я такая уж прям… бесчувственная. Нет, я все, все понимаю… И мне тебя правда очень жалко. Но… Если я сейчас начну тебя жалеть, ты совсем расклеишься, мам! А тебе нельзя! Не требуй от меня жалости и сама себя не жалей! Быстрее в себя придешь и жить начнешь, как все!
   А ее уже прорвало. Мерзкое чудовище колотилось внутри, зверствовало отчаянием. Пытаясь сдержать дрожь, обхватила себя руками, задышала прерывисто.
   – Ой, ну мам… Ну все, прекрати, не надо… – протянув через стол руки, принялась оглаживать ее по предплечьям Славка. – Ну, ушел, ну подумаешь, и бог с ним… Тысячи женщин через это проходят, и ничего, не умирают…
   – Я… Нет… Я не смогу… Я точно знаю, что не смогу одна…
   – Мам, ну хватит! Что мы об одном и том же! А еще спрашиваешь, почему папа вот так ушел! Да потому и ушел… Разве с тобой можно нормально поговорить? Ты же никого, кроме себя, не слышишь! Для тебя же главное – это твои придуманные страхи, твоя фантазийная немощь! Выставляешь их впереди себя, как оружие! А только это не самое хорошее средство, к твоему сведению, этим около себя мужчину не удержишь… Ему не бабья немощь нужна, а наоборот, сила и ласка. И не страхи, а смелость. Такая вот обратная реакция получается… Да ты хоть знаешь, мам, к кому он ушел? Ты же меня не спросила даже!
   – И… К кому?
   – К Валентине.
   – Кто это – Валентина?
   – Ну, ты даешь… Это ж его работодательница! Ну, которую он на машине возит!
   – Погоди… Это что же… К Вассе Железновой?!
   – Ну да… Я и забыла, что у нее такое прозвище смешное. А вообще, точно, прямо не в бровь а в глаз! Точно, Васса Железнова! Та еще бой-баба! Чего захотела, того и добилась! Бизнес расцвел, денег полно, теперь можно и замуж сходить! А для этой цели и личный шофер сгодится! А что, у нас папочка очень даже презентабельно за рулем крутой тачки смотрится…
   – Слав, не надо. Прекрати. Я все поняла, не надо комментариев.
   – Ну, не надо так не надо… Я просто тебя рассмешить хотела…
   – Ага, спасибо. Рассмешила.
   Слезы хлынули новой волной, и пришлось убежать в ванную, поскольку заверещал в прихожей дверной звонок – Максим вернулся из супермаркета. Закрыла дверь на защелку, пустила воду, принялась нервно плескать себе в лицо, захлебываясь слезами. А испуганное сознание подсовывало из памяти лицо Вассы Железновой – безликое в своей холодной надменности. Да, ни одна симпатичная эмоция не задержалась у этой бизнес-леди на лице – только калькулятор в глазах и надменность. А само лицо… Некрасивое вовсе. Колхозно-бабье.
   Села на край ванны, прижав холодное полотенце к глазам, потрясла головой, изгоняя неприятный образ. Значит, Валентина, Васса Железнова. Нет, как же так… Он что, совсем с ума сошел? Ее же нельзя любить ни при каких раскладах! Она не женщина, она железный сейф с деньгами… Она его купила себе, что ли? Сашу? С его честностью и тихой молчаливой порядочностью? Нет, этого не может быть.
   – Мам… Как ты там, все в порядке?
   – Да, Слав…
   – Тогда выходи, проводи нас.
   – Да, иду.
   Уже стоя в дверях, Славка внимательно вгляделась в ее лицо. Потом произнесла тихо:
   – Мам, я очень часто к тебе приходить буду.
   – Да ладно, не надо.
   – Хм, не надо, главное. Обижаешь! Тебе и сейчас хочется, чтоб тебя пожалели, да?
   – Нет, Слав. Я имею в виду – по обязанности не надо. Если только сама захочешь. У тебя и без меня дел много.
   И всхлипнула прерывисто. И опустила глаза, и впрямь чувствуя себя не матерью, а обиженной девочкой.
   – До свидания, Марь Сергевна… – печально проговорил Максим, стараясь не глядеть в ее сторону. – Посмотрите в холодильнике, я там накупил всего.
   – А сахару забыл! – сердито повернулась к нему Славка. – Мама, между прочим, чай всегда сладкий пьет!
   – Да, кстати, я мед купил! Вы пока с медом чай пейте, Марь Сергевна.