Страница:
Первые полгода прошли как во сне. Будто она на свадьбе счастья вдохнула, а потом выдохнуть испугалась. Смотрела на мужа, как на веселого бога – всегда улыбчивого, всегда хмельного... И гордилась им страшно, и свято блюла принцип относительно ста рублей и ста друзей – дверь к ним в комнату для тех друзей всегда открыта была. Даже когда токсикозом внутренности выворачивало, старалась не капризничать, а жить по тому же принципу. И ночные посиделки не раздражали, хоть и глаза слипались, и беременный организм требовал положенного для сна времени.
Так и дожили до Гениного диплома, припевая под ночную гитару: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались...» А потом кончилась беззаботная студенческая жизнь. Однажды заявился к ним комендант, тот, что преподнес на свадьбе ключи от комнаты на тарелочке, и поставил вопрос ребром – или, мол, выметайтесь, или платите мне за нелегальное проживание. Немалые, между прочим, деньги...
Вот тут уже Генино презрение к «ста рублям» в их семейную жизнь, само собой, не вписалось. Вроде, когда Максимка родился, пришла пора веселому отцу и за ум взяться, да не тут-то было. Не отпустила веселая хмельная душа парня во взрослую жизнь. Скучно ему было с молодой женой, с пеленками, с горшками... Да если б только скучно – это бы еще полбеды. Раздражать она его начала своими уговорами: пора бы, мол, дорогой муж, и на работу устроиться. Не понимал он таких разговоров, злился. Уходил, хлопнув дверью. К друзьям уходил. В студенческом общежитии легче легкого новых друзей найти, потому как старые друзья по окончании института в трезвую и серьезную жизнь подались, чего, в общем, и следовало ожидать. А Гена все как-то не мог из образа выйти, все песни пел да разгула душе искал. И находил – в пьяной компании. Там куда как веселее! Там разговоры «за жизнь», там хриплые философские песни, там есть где непонятой душе разгуляться! И девушки там тоже свои, которые с утра пожалеют больную головушку, сами поднесут чарку, чтобы ушло досадное похмелье...
Поначалу она сильно плакала. И ждала – неизвестно чего. Вот нагуляется, возьмется за ум, на хорошую работу устроится, будет с Максимкой в зоопарк ходить... Гнала от себя безысходные мысли. Хорошо, мама под боком была, как могла, поддерживала. А потом неизвестно каким ветром к ним Генину тетку в гости из Могилева занесло. Вот она, эта тетка, и открыла им с мамой правду – не ждите, мол, от Генки ничего хорошего, у него отец потомственный алкоголик был, а Генка – весь в отца! Мама, конечно, тут же за голову схватилась, а ей все не верилось как-то... Все ей казалось, что она его сильно любит. А если любит, то и остальное должно как-то образоваться само собой. Не верилось, и все тут.
До тех пор не верилось, пока Гена однажды их с Максимкой ночью на мороз не выставил. Пришел – глаза от водки дикие, бормочет что-то гневное, несусветное. Максимка проснулся, заплакал. А Гена еще больше взъярился, что он заплакал! Вот тут ее и пришибло и разом придавило все отчаянные надежды – так стало Максимку жалко... Собралась в три минуты, подхватила сына на руки, – и к маме. Та не удивилась, увидев ночью ее на пороге. Лишь вздохнула с облегчением – ну, и слава богу, с глаз долой – из сердца вон...
Поначалу она, помнится, еще сомневалась, правильно ли поступила. Тем более Гена не раз приходил к ним с извинениями. Все визиты проходили примерно одинаково – сначала покаяние, потом переход к клятвам в вечной трезвости, и заканчивалось все страстными обвинениями в ее адрес – как ни крути, а бросила человека в беде, отдала на растерзание наследственным генам. А с другой стороны, она же не мать Тереза, она обыкновенная девчонка, ей о своем сыне больше переживать надо. Институт заканчивать нужно, на ноги становиться. В общем, проявила суровую непреклонность, не стала больше судьбу испытывать.
Потом узнавала со стороны – как он там живет, как со своей бедой в одиночку справляется. Оказалось – вовсе не в одиночку! Тут же завелась у Гены подружка, такая же генная бедоносица, и топают они вниз на дно вполне дружно и пьяно-весело. Ну, значит, так тому и быть... Только любовь жалко. Была-таки к Гене любовь-то. К тому еще Гене, веселому пятикурснику. Так и осталась зарубкой-памятью в сердце. Сумасшедшая была любовь, такая, наверное, только в юном возрасте и может случиться. Один раз в жизни. Но – что поделаешь... Зато будет что вспоминать долгими вечерами в старости...
И правда – где ты сейчас, Гена? Куда тебя занесло злой судьбой, каким песочком рассыпало по дну жизни? Хорошо хоть, не напоминаешь о себе, и на том спасибо...
С Владом, конечно, никакого подобного сумасшествия не было. На Влада она уже смотрела внимательно, все тщательно оценивающим взглядом. Поумнела к тому времени – уже восемь лет в разводе жила. Да еще и с ребенком...
Они с Владом были сотрудниками, коллегами по работе. Она в бухгалтерии трудилась, он старшим менеджером числился. Обычные у них были отношения – ровные, дружеские. А потом между сотрудниками слушок прошел – вроде как Влада жена бросила, дочку забрала и укатила в Киев на постоянное место жительства к новому мужу. Вот тут у нее в голове и щелкнуло – не прозевай... Мужик-то стоящий, а главное, серьезный, непьющий! Конечно, пока он своим горем опрокинутый ходит, лучше его не трогать, но и момент упустить нельзя – и глазом моргнуть не успеешь, как вокруг образуется куча желающих пристроиться! Тут надо осторожно действовать, обидного сочувствия ни в коем случае не демонстрировать, наоборот, веселый женский интерес в ход пустить! А потом уж и сочувствие, и горячий домашний обед, и прочие крючки-наживки...
Она и сама не ожидала, что все так скоро у них склеится. Видимо, так уж судьбе угодно было. И десятилетний Максимка принял отчима благосклонно, а потом они и вовсе хорошо подружились – неразлейвода. Уже через полгода папой его стал называть...
В общем, образовалась худо-бедно у них семья, новая ячейка общества. Правда, не обошлось поначалу без неловкостей – слишком уж они оба старались эту ячейку для себя спасением обозначить. Заискивали, суетились в реверансах, пропуская друг друга вперед, как Манилов с Чичиковым. Или как два раненных жизнью бойца, стремящихся быть друг другу поводырями. Он еще от душевного унижения не отошел, она – от бабской одинокой неустроенности... Но ничего, с годами окрепли! Да и что здесь такого – нет ничего невозможного для нормальных трезвых людей с интеллектом, было бы обоюдное стремление. А любовь... А что – любовь? И любовь у них случилась! Не сумасшедшая, конечно, а спокойная, адекватная, вполне житейская. Даже вон Сонечку умудрились родить... И Ленино появление с достоинством выдержали, приняли в семью девчонку третьим ребенком. Получилось даже сверх запланированного – многодетная семья...
– Лизок... Ты не слышишь меня, что ли?
– А? Что, мам? Прости, задумалась...
– Подарки, говорю, мне вам сегодня дарить или завтра? Я Владу рубашку купила, а Максимке...
– Давай завтра, мам. Соберемся по-семейному, свекровушку мою пригласим...
– Ну, знаешь! Уж это без меня! Смотреть не могу, как ты перед ней приплясываешь!
– Ой, да ладно тебе... – беззлобно рассмеявшись, глянула она в сердитое материнское лицо. – С каких это пор в тебе ревность проснулась, мам? Ни перед кем я не приплясываю!
– Да... А помнишь, как она тебя в невестки не хотела? Как Влада уговаривала, чтобы не торопился? Будто ты второй сорт, да еще и с ребенком...
– Да когда это было, мам! Тоже, вспомнила!
– Но ведь было же!
– Ну и что? Я ж тебе уже объясняла когда-то – его мама просто напугана бывшей невесткой... И потому ко мне теперь сквозь лупу присматривается, осторожничает.
– Ага. Десять лет все осторожничает и осторожничает!
– Ну, тут не только в ее осторожности дело... Она женщина непростая, очень властная по природе, и Влад старается свою семью по мере сил от этой властности оградить. Одним словом – обжегшись на молоке, на воду теперь дует. А я с ним особо не спорю – ему виднее, как правильно. Он лучше свою маму знает.
– Ох, и в кого ты у меня такая мудрая, спасу нет... Вроде я не такая... Я вот непременно обиделась бы...
– А я не обижаюсь, мам. Я ему верю. Ну, и приплясываю перед ней помаленьку, в этом ты права, пожалуй. Влад, как дирижер, палочкой махнет, я и приплясываю. Сейчас-то уже отношения у нас вроде наладились... Сейчас она меня уже почти любит и Влада сомнениями не донимает!
– Снискала, значит, свекровкино уважение? – обиженно-насмешливо поджала губы Анна Сергеевна.
– Ага. Снискала. Отчего бы и не снискать? Корона с головы не свалилась. Зато теперь все счастливы и довольны... Разве этого мало, мам?
– Осторожно, тут ступенька скользкая... – заботливо подхватил ее под руку Влад, распахивая тяжелую дверь. – Ну вот, вроде не опоздали, а ты боялась...
В маленьком холле уже толклись все свои – нарядные, возбужденные, праздничные. С диванов, где сидел молодняк, грянуло приветственное «о-о-о!» – это их с Владом увидели, стало быть. Пришлось спешно изобразить радостную улыбку на лице, направленную туда, в сердцевину приветствия. Лица-то плохо различались, от очков ей пришлось отказаться ради «мадамского» прикида – как-то не вязались очки ни с декольте, ни с голыми руками, ни с корсетом. Скинула с плеч шубу, бросила Владу на руки, повернулась нарочито изгибисто – вот она я какая сегодня, не ожидали? И снова понеслось от диванов дружное «о-о-о» – не без доли вложенной в него юной насмешливости, конечно же. Нет, совсем не обидной, чего с них возьмешь, с молодых да продвинутых! Им же всякая тетка после сорока уже древней старухой представляется!
– Елизавета Васильевна, первый танец за мной! – лихо прокукарекал Веник, двадцатилетний обалдуй из службы доставки. – И на мазурку я тоже претендую, Елизавета Васильевна!
– Ишь ты, на мазурку... – чуть повернулась она от зеркала, где неспешно поправляла выбившийся из прически локон. – Хорошие слова знаешь, молодец... Книжки читать любишь, да?
– Нет, Елизавета Васильевна, Веник у нас книг не читает... – вкрадчиво объяснил Слава, юный гений-компьютерщик. – Он полагает, что мазурку танцуют только некие подвыпившие мазурики вроде него...
Легкий смешок-шелест за спиной – шутка прошла вяло, неубедительно. Нет, вообще они хорошие мальчики, умные, в меру воспитанные. У них в фирме отродясь хамство не приветствовалось. Компьютер – машина тонкая, капризная, она вокруг себя энергии хамства терпеть не может. В спокойной обстановке работали, каждый свое дело хорошо знал. И репутация у фирмы хорошая со временем образовалась, клиент валом валил. Чем только не занимались, чтоб эту репутацию себе заработать! И не столько на продаже новых компьютеров ее заработали, сколько, как это ни странно звучит, на ремонте старых...
Вот казалось бы – сломался у тебя компьютер или устарел, допустим, так и выброси его на свалку, пойди да новый купи! Ан нет... Оказывается, не все клиенты нынче такие разухабистые. Иной бы и выбросил устаревшего друга, да на новый компьютер денег не хватает. Вот он и несет его к ним в фирму – отдает за четверть цены. Вот тут и выступают на сцену юные гении-рукодельники вроде Славика, принимают бывшего в употреблении друга в заботливые руки, новую жизнь ему дают... Не такую, как прежде, конечно, но вполне удобоваримую. И снова его, подлеца с чистой шеей, на продажу! Как говорится, берем старье, выдаем новье! Подходи, налетай, в два раза дешевле, чем в магазине, за качество отвечаем! Качество – пальчики оближешь, фирма веников не вяжет! Фирма очень уважительно относится к нуждам самых бедных слоев населения... Тем более что эти бедные слои в десятки раз толще, чем средние и хорошо обеспеченные! А принцип «в два раза дешевле» хорошую прибыль фирме приносит, и никому к тому же не обидно!
Вот ей, например, нисколько не обидно – у нее дома аж два таких компьютера было, из «подлецов с чистой шеей». Стоят собранные из кусочков агрегаты, трудятся во благо семьи, уже пять лет сбоев не дают. Правда, Ленка поначалу сморщила рожицу на доставшуюся ей «беспонтовую» модель, а потом ничего, даже похвалила. Нет, конечно же, можно было ей и новый купить... Но проклятая квартирная перестройка, ремонт столько денег из семейного бюджета унесли, что и без нового быть бы живу! Ничего, пусть привыкает девчонка к трудностям и простоте жизни. Пригодится. И без того денег на их платную вкупе с Максимкиной учебу уйма уходит...
Нет, заработки у них с Владом в родной фирме вполне приличные, нечего бога гневить. И народ подобрался замечательный, хоть и разновозрастный-разномастный, но тоже вроде как все свои, чужие здесь не приживаются. Основной костяк – мужской, конечно. Их всего четыре бабы в коллективе. Она – главный бухгалтер Елизавета Васильевна Вершинина, ее помощница Света, секретарша Олеся да офис-менеджер Ангелина Ивановна, сухопарая молодящаяся пенсионерка. И держатся все за свои места, потому как зарплатой не обижены. Хватает, хватает в фирме денег, ей ли, как главному бухгалтеру, этого не знать... Вон, и на кафе новогоднее шеф опять расщедрился, а ведь в копеечку встало – шутка ли, сорок человек всю ночь поить-кормить, да плюс аренда... И ладно бы еще своих поить-кормить – надо ж было в смету и присутствие подружек гениального молодняка заложить! Вот и получилось не тридцать человек, как по штату числится, а уже сорок... А куда ж без подружек-то? Шеф человек умный и принцип «каждой твари по паре» очень уважает. Уж гулять, так со всеми принципами, а как иначе!
Правда, с подружками какая-то ерунда получается. Третий раз они в этом кафе Новый год встречают, и подружки собираются каждый год разные. Все племя младое, незнакомое...
– Ну, все собрались? Можно начинать?
Ага, вот и шеф появился, Павел Степаныч. Выражение лица добродушное, игривое. Интересно, сколько у него этих выражений лица припасено в загашнике? Сегодня, конечно, случай особенный, сегодня он, стало быть, душа-человек, демократ и рубаха-парень. А вчера, например, было – не подступись. Такой холодной сосредоточенностью, помнится, с утра облил, что поневоле чувствовала себя перед ним козявкой без имени-отчества. Но руководитель он все равно хороший, тут уж ни прибавишь, ни убавишь.
– За стол, за стол, други мои, пора старый год проводить, избавиться от него, к чертовой матери! – провозгласил душа-человек, демократ и рубаха-парень, вскинув руку в лихом ленинском жесте. – Рассаживаемся быстренько, кто куда упадет, не стесняемся, не жеманимся!
– Лизонька, можно, я с тобой?
Быстрый шепоток в ухо, терпкий аромат французских духов «Пуазон» – здассьте, Ангелина Ивановна. Только вас и ваших духов мне в соседстве и не хватало. Но не отпихнешь же от себя это приставучее лихо! Сухая пронырливая ручка уже скользнула под локоть, потащила на тот край стола, где молодняк рассаживается... Как же, конечно! Именно туда ей и охота – разглядеть поближе новых подружек молодняка, обсудить, посплетничать!
– Влад! Владик! Иди сюда, мы здесь! – призывно помахала Ангелина и Владу, взглядом оберегая свободный с ее стороны стул. – Иди сюда, рядом с Лизой сядешь!
Спасибо, хоть это разрешила, заботливая моя. А впрочем, чего она на нее злится... Сама ее присутствие в фирме породила, самой и терпеть надо. Сколько нервов, помнится, на уговоры Пал Степаныча положила, чтоб он Ангелину не увольнял! Ну, растеряха-забываха, ну, пронырливая где не надо, ну, сплетница, это понятно... А с другой стороны – она ж одинокая совсем! Запрется в свои шестьдесят одна дома, с тоски помрет... Это с ее-то любознательным характером – дома сидеть!
– Лизонька, ты просто прелесть как хорошо сегодня выглядишь! А платьице небось брендовое, да? Дорого заплатила?
– Дорого, Ангелина Ивановна.
– А сколько, если не секрет?
– Секрет. Вопрос некорректен, с повестки дня снимается.
– Да? Ладно... Молчу, молчу, Лизонька... Но долларов триста, не меньше?
– Тихо, Ангелина Ивановна, тихо... Сейчас Павел Степанович речь будет толкать...
– Ой, да ладно! Все равно ничего новенького не скажет!
– А чего вы хотите новенького?
– Ну... Про повышение окладов, например... В качестве подарка к Новому году...
– Так всем и так в октябре зарплату повысили!
– А денег мало не бывает, Лизонька! Вдруг ему эта процедура понравилась?
– Хм...
– Тсс... Тихо... Начал уже...
Права оказалась шустрая ее собеседница – ничего нового шеф не сказал, обошелся дежурными фразами: хорошо, мол, потрудились в уходящем году, всех благодарю, всем признателен... Вздохнул и радостно опрокинул в себя рюмку с коньяком, потом поднял ее вверх, пустую, потряс слегка – следуйте, мол, моему примеру! Впрочем, с призывом к примеру он опоздал – кто и когда на новогоднем корпоративе паузу между призывом и действием соблюдает? Особенно мужская составляющая корпоратива?
– Может, побережешь уставший с утра организм, пропустишь первые тосты? – с милой улыбкой потянулась она к уху Влада. – До двенадцати еще далеко, и вся ночь впереди...
– Лиза, Лиза, не дави на мужика, я все слышу! – наклонился через стол сидящий напротив Тигран, красавец-парень, ближайший приятель Влада и друг семьи. – Не будь занудой, солнышко, Лизавета!
– Это я зануда? Это ты про меня? – вздернула брови в нарочитой кокетливости. – Ну, погоди, нарвешься, Тиграша...
Поднятая чьей-то рукой салатница закрыла от нее лицо Тиграна, и тут же вонзился в бок острый локоток Ангелины Ивановны:
– Ой, гляди, Лиз, а жена-то у Пал Степановича нынче как плохо выглядит... Гораздо хуже, чем в прошлый Новый год... Совсем захиревшая какая-то. Худеет, что ли?
– Да? А по-моему, наоборот...
– А Тиграшка-то, Тиграшка какую лахудру привел! Мог бы и получше себе присмотреть! Такой красавец, жалко даже! Нет, ты посмотри на нее, посмотри!
Да... Похоже, сегодня всем от Ангелины достанется. Какое ей дело, в конце концов, кто и кого на новогодний праздник привел? А особенно Тигран? Он вообще по статусу застарелый холостяк и бабник, ему все можно! Сколько уж они с Владом его всяких-разных подружек перевидали... Влад в этом смысле у него вообще доверенным лицом был, то есть благодарным слушателем его холостяцких рассказов. Она даже подсмеивалась над Владом слегка – мол, ты на этих рассказах по-своему «сублимируешь»... А он всегда ей отвечал лихо так, весело: да, сублимирую, а ты не ревнуй! И покатывались оба со смеху...
Вот и сейчас она, вспомнив, усмехнулась. И мельком взглянула в лицо этой самой «лахудре» – новой подружке Тиграна. Хотя все равно толком без очков лица не разглядеть... Да и чего зря напрягаться – наверняка очередная знойная блондинка...
Она потом долго вспоминала этот момент – засел в подсознании точкой отсчета. Разделил ее благополучную, хоть и собранную из осколков семейную жизнь на «до» и «после»...
– Кстати, познакомься, Лизавета! Это Эльза, моя подруга! – скользнул в ухо мягкий, с легким кавказским акцентом голос Тиграна. – Ее на самом деле Эльзой зовут, без дураков! Красивое имя, правда? Ты бы хотела, Лизавета, чтобы тебя называли Эльзой? А что, имя-то, по сути, одно и то же – Эльза – Елизавета!
– Что? – сощурилась близоруко, пытаясь-таки разглядеть лицо Эльзы. И улыбнулась запоздало: – Нет, что ты, Тигран... Совсем не одно и то же... Добрый вечер, Эльза, мне очень приятно...
Сидящая рядом с Тиграном девушка улыбнулась чуть, одними губами. Не моргнула даже. Лиза почему-то очень отчетливо это увидела, что не моргнула. Будто зрение на секунду прорезалось. И еще много чего в эту секунду увидела. Или, может, почувствовала, словно колкий холодок страха по спине пробежал...
Она была странной, эта Эльза. С виду, конечно, ничего особенного – худое востроносенькое лицо, волосы чуть рыжеватые, торчащие модным смешным беспорядком – тут хохолок, там прядочка. Нет, ничего особенного – вот только глаза... Большие, грустные, взгляд внимательно-настороженный и в то же время немного наивный. Глаза испуганного, но знающего себе цену эльфа. И платье на ней не нарядное, а будто сиротское, с чужого плеча. Не платье, а серый трикотажный мешок с огромной прорезью для головы. Такой огромной, что тонкая ткань с плеча свалилась, обнажив хрупкое белое плечико. Наверное, вся фишка в этом и заключается, чтобы оно с плеча сваливалось? Посмотрите, мол, какая я вся – хрупкая нимфетка, тонкая белая лилия. Обратите внимание. Зайдитесь трогательным сердцебиением. А ведь и впрямь – взгляд оторвать невозможно, так и хочется это белое плечико рукой прикрыть. Опасное плечико...
Тигран, будто почуяв что-то недоброе для себя во взгляде Лизы, поерзал на стуле, потом осторожно возложил руку на это опасное плечико, улыбнулся ободряюще, поведя подбородком в ее сторону:
– А это наша Лиза, познакомься, Эльза! Она хорошая, она меня борщами и пирогами кормит! И тебя накормит, малыш! Правда, Лиза?
Она послушно кивнула, изо всех сил стараясь сотворить на лице выражение мудрой доброй тетушки, которая только и делает, что всех подряд стремится накормить борщами да пирогами. Наверное, неестественно получилось, пафосно слишком. А впрочем, обращение «малыш» по отношению к Эльзе тоже звучит несколько неестественно. Она не малыш, она именно – Эльза. Ей это очень подходит. Ускользающее имя, ускользающая наружность. Опасно ускользающая...
Еще раз мило улыбнулась, отвела взгляд. А колокольчик тревоги в душе остался, позванивал нотками плохого предчувствия – «Эльза, Эльза, Эльза...». Нет, с чего бы ему названивать? Никакого же повода нет... Подумаешь, очередная Тигранова пассия. Правда, странновата немного для привычного эталона, не блондинка с голубыми глазами, но, с другой стороны, может, надоели ему блондинки? И вообще – при чем тут ее личные предчувствия и очередная подруга Тиграна по имени Эльза? Пришла, и пусть сидит...
– Ну? Что я тебе говорила? – присунулись к уху жаркие губы Ангелины Ивановны. – Правда, лахудра?
Господи, да что эта старая сплетница привязалась со своими оценками! Чужой молодости завидует, что ли? Рыжим вихоркам-прядочкам, белому хрупкому плечику в дыре платья? Так вдруг захотелось рассердиться, осадить ее грубым словом...
Не успела. Тост отвлек – за наших милых дам, здесь присутствующих. И за тех, которых давно знаем, и за тех, с кем сегодня приятно знакомимся. Вполне дежурный тост. Потянула к губам бокал с шампанским, но вдруг увидела, как старательно, через весь стол тянется бокал Влада к бокалу Эльзы. Мелькнуло, резануло по глазам худое жесткое запястье в безупречно белой полоске манжеты рубашки, выглядывающей из рукава. И дрогнула рука, и пролилось шампанское в тарелку. И душа тоже дрогнула в безотчетном порыве – захотелось протянуть свою руку наперерез, перехватить... Боже мой, что это? Все кругом радостно тянутся друг к другу с бокалами, ничего сверхъестественного не происходит! Что еще за порывы-движения собственного испуганного организма? Нет, надо себя в руки взять... И выпить по-хорошему шампанского! Полный бокал, до дна! И еще... Ну, и еще... Утопить в хмельном шуме крови звон глупого колокольца...
И впрямь – легче стало. И весело! Новый год, в конце концов, волшебный праздник! И лисья рожица Ангелины вкупе с ее комментариями уже не раздражает. Вполне приемлемая рожица, вполне беззлобные комментарии – вон еще чью-то девицу «лахудрой» обозвала... Может, у нее вообще это слово в обиходе самое для молодых девиц ласковое?
В сторону Эльзы она старалась не смотреть вовсе – больше смотреть, что ли, не на кого? Вон, кругом все свои, родные лица... И время неумолимо к двенадцати приближается... О, у них же по программе еще и фейерверк предусмотрен! Под окнами кафе капсулы заложены, охранник должен ровно в двенадцать зажечь... Не пугайтесь, господа, сюрпри-и-из!
Ура, ура, ура... Звон бокалов, хмельные возбужденные лица, отсветы фейерверка в глазах. И – музыка! Разухабистая, танцевальная, под шум отодвигаемых стульев, на фоне светящейся огнями большой искусственной елки. Танцуют все, господа! Хоровод! В лесу родилась елочка! Дружно позовем Деда Мороза со Снегурочкой! Погодите, тамада, потом конкурсы, сначала – хоровод...
Ладонь попала в чью-то горячую руку, замельтешило, поволокло куда-то в общем веселье. А музыка нарастает, бьется неугомонным пульсом, заставляя тело поневоле следовать ее ритму, и выскакивают из короткого света бенгальских огней знакомые лица, такие неестественные – то зеленые, то фиолетовые, то подернутые рябью мелких крупинок иллюминации. Вот наконец и медленная мелодия... Где же Влад? Хоть бы на танец жену позвал...
Кто-то подхватил под локоток ласково, потянул в темноту, к танцующим парам. Повернула голову – Пал Степаныч...
– Пойдем, Лизонька, спляшем, что ли! Когда еще случай представится родную бухгалтерию в руках подержать? Ну, ничего вроде получилось, да? Хорошо, что мы с тобой не забыли фейерверк в смету включить...
Так и дожили до Гениного диплома, припевая под ночную гитару: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались...» А потом кончилась беззаботная студенческая жизнь. Однажды заявился к ним комендант, тот, что преподнес на свадьбе ключи от комнаты на тарелочке, и поставил вопрос ребром – или, мол, выметайтесь, или платите мне за нелегальное проживание. Немалые, между прочим, деньги...
Вот тут уже Генино презрение к «ста рублям» в их семейную жизнь, само собой, не вписалось. Вроде, когда Максимка родился, пришла пора веселому отцу и за ум взяться, да не тут-то было. Не отпустила веселая хмельная душа парня во взрослую жизнь. Скучно ему было с молодой женой, с пеленками, с горшками... Да если б только скучно – это бы еще полбеды. Раздражать она его начала своими уговорами: пора бы, мол, дорогой муж, и на работу устроиться. Не понимал он таких разговоров, злился. Уходил, хлопнув дверью. К друзьям уходил. В студенческом общежитии легче легкого новых друзей найти, потому как старые друзья по окончании института в трезвую и серьезную жизнь подались, чего, в общем, и следовало ожидать. А Гена все как-то не мог из образа выйти, все песни пел да разгула душе искал. И находил – в пьяной компании. Там куда как веселее! Там разговоры «за жизнь», там хриплые философские песни, там есть где непонятой душе разгуляться! И девушки там тоже свои, которые с утра пожалеют больную головушку, сами поднесут чарку, чтобы ушло досадное похмелье...
Поначалу она сильно плакала. И ждала – неизвестно чего. Вот нагуляется, возьмется за ум, на хорошую работу устроится, будет с Максимкой в зоопарк ходить... Гнала от себя безысходные мысли. Хорошо, мама под боком была, как могла, поддерживала. А потом неизвестно каким ветром к ним Генину тетку в гости из Могилева занесло. Вот она, эта тетка, и открыла им с мамой правду – не ждите, мол, от Генки ничего хорошего, у него отец потомственный алкоголик был, а Генка – весь в отца! Мама, конечно, тут же за голову схватилась, а ей все не верилось как-то... Все ей казалось, что она его сильно любит. А если любит, то и остальное должно как-то образоваться само собой. Не верилось, и все тут.
До тех пор не верилось, пока Гена однажды их с Максимкой ночью на мороз не выставил. Пришел – глаза от водки дикие, бормочет что-то гневное, несусветное. Максимка проснулся, заплакал. А Гена еще больше взъярился, что он заплакал! Вот тут ее и пришибло и разом придавило все отчаянные надежды – так стало Максимку жалко... Собралась в три минуты, подхватила сына на руки, – и к маме. Та не удивилась, увидев ночью ее на пороге. Лишь вздохнула с облегчением – ну, и слава богу, с глаз долой – из сердца вон...
Поначалу она, помнится, еще сомневалась, правильно ли поступила. Тем более Гена не раз приходил к ним с извинениями. Все визиты проходили примерно одинаково – сначала покаяние, потом переход к клятвам в вечной трезвости, и заканчивалось все страстными обвинениями в ее адрес – как ни крути, а бросила человека в беде, отдала на растерзание наследственным генам. А с другой стороны, она же не мать Тереза, она обыкновенная девчонка, ей о своем сыне больше переживать надо. Институт заканчивать нужно, на ноги становиться. В общем, проявила суровую непреклонность, не стала больше судьбу испытывать.
Потом узнавала со стороны – как он там живет, как со своей бедой в одиночку справляется. Оказалось – вовсе не в одиночку! Тут же завелась у Гены подружка, такая же генная бедоносица, и топают они вниз на дно вполне дружно и пьяно-весело. Ну, значит, так тому и быть... Только любовь жалко. Была-таки к Гене любовь-то. К тому еще Гене, веселому пятикурснику. Так и осталась зарубкой-памятью в сердце. Сумасшедшая была любовь, такая, наверное, только в юном возрасте и может случиться. Один раз в жизни. Но – что поделаешь... Зато будет что вспоминать долгими вечерами в старости...
И правда – где ты сейчас, Гена? Куда тебя занесло злой судьбой, каким песочком рассыпало по дну жизни? Хорошо хоть, не напоминаешь о себе, и на том спасибо...
С Владом, конечно, никакого подобного сумасшествия не было. На Влада она уже смотрела внимательно, все тщательно оценивающим взглядом. Поумнела к тому времени – уже восемь лет в разводе жила. Да еще и с ребенком...
Они с Владом были сотрудниками, коллегами по работе. Она в бухгалтерии трудилась, он старшим менеджером числился. Обычные у них были отношения – ровные, дружеские. А потом между сотрудниками слушок прошел – вроде как Влада жена бросила, дочку забрала и укатила в Киев на постоянное место жительства к новому мужу. Вот тут у нее в голове и щелкнуло – не прозевай... Мужик-то стоящий, а главное, серьезный, непьющий! Конечно, пока он своим горем опрокинутый ходит, лучше его не трогать, но и момент упустить нельзя – и глазом моргнуть не успеешь, как вокруг образуется куча желающих пристроиться! Тут надо осторожно действовать, обидного сочувствия ни в коем случае не демонстрировать, наоборот, веселый женский интерес в ход пустить! А потом уж и сочувствие, и горячий домашний обед, и прочие крючки-наживки...
Она и сама не ожидала, что все так скоро у них склеится. Видимо, так уж судьбе угодно было. И десятилетний Максимка принял отчима благосклонно, а потом они и вовсе хорошо подружились – неразлейвода. Уже через полгода папой его стал называть...
В общем, образовалась худо-бедно у них семья, новая ячейка общества. Правда, не обошлось поначалу без неловкостей – слишком уж они оба старались эту ячейку для себя спасением обозначить. Заискивали, суетились в реверансах, пропуская друг друга вперед, как Манилов с Чичиковым. Или как два раненных жизнью бойца, стремящихся быть друг другу поводырями. Он еще от душевного унижения не отошел, она – от бабской одинокой неустроенности... Но ничего, с годами окрепли! Да и что здесь такого – нет ничего невозможного для нормальных трезвых людей с интеллектом, было бы обоюдное стремление. А любовь... А что – любовь? И любовь у них случилась! Не сумасшедшая, конечно, а спокойная, адекватная, вполне житейская. Даже вон Сонечку умудрились родить... И Ленино появление с достоинством выдержали, приняли в семью девчонку третьим ребенком. Получилось даже сверх запланированного – многодетная семья...
– Лизок... Ты не слышишь меня, что ли?
– А? Что, мам? Прости, задумалась...
– Подарки, говорю, мне вам сегодня дарить или завтра? Я Владу рубашку купила, а Максимке...
– Давай завтра, мам. Соберемся по-семейному, свекровушку мою пригласим...
– Ну, знаешь! Уж это без меня! Смотреть не могу, как ты перед ней приплясываешь!
– Ой, да ладно тебе... – беззлобно рассмеявшись, глянула она в сердитое материнское лицо. – С каких это пор в тебе ревность проснулась, мам? Ни перед кем я не приплясываю!
– Да... А помнишь, как она тебя в невестки не хотела? Как Влада уговаривала, чтобы не торопился? Будто ты второй сорт, да еще и с ребенком...
– Да когда это было, мам! Тоже, вспомнила!
– Но ведь было же!
– Ну и что? Я ж тебе уже объясняла когда-то – его мама просто напугана бывшей невесткой... И потому ко мне теперь сквозь лупу присматривается, осторожничает.
– Ага. Десять лет все осторожничает и осторожничает!
– Ну, тут не только в ее осторожности дело... Она женщина непростая, очень властная по природе, и Влад старается свою семью по мере сил от этой властности оградить. Одним словом – обжегшись на молоке, на воду теперь дует. А я с ним особо не спорю – ему виднее, как правильно. Он лучше свою маму знает.
– Ох, и в кого ты у меня такая мудрая, спасу нет... Вроде я не такая... Я вот непременно обиделась бы...
– А я не обижаюсь, мам. Я ему верю. Ну, и приплясываю перед ней помаленьку, в этом ты права, пожалуй. Влад, как дирижер, палочкой махнет, я и приплясываю. Сейчас-то уже отношения у нас вроде наладились... Сейчас она меня уже почти любит и Влада сомнениями не донимает!
– Снискала, значит, свекровкино уважение? – обиженно-насмешливо поджала губы Анна Сергеевна.
– Ага. Снискала. Отчего бы и не снискать? Корона с головы не свалилась. Зато теперь все счастливы и довольны... Разве этого мало, мам?
* * *
Из такси выбралась неуклюже, боясь наступить на подол платья. Ох уж это платье – зачем только потратилась на эту неудобную красоту! Заявилась бы на вечеринку в нарядной блузочке, и все дела... Но на покупке платья Влад настоял, а отказать ему духу не хватило. Теперь ничего не остается, как смириться с этим «мадамским» выходом в свет – с откровенным вырезом на груди, оголенными руками, с корсетной маетой на оплывшем стане. Черт его подери – этот стан. Вроде худеть старалась, целый месяц после шести не ела... Все-таки конституцией она не в маму, а в бабушку пошла. Та тоже к сорока годам располнела.– Осторожно, тут ступенька скользкая... – заботливо подхватил ее под руку Влад, распахивая тяжелую дверь. – Ну вот, вроде не опоздали, а ты боялась...
В маленьком холле уже толклись все свои – нарядные, возбужденные, праздничные. С диванов, где сидел молодняк, грянуло приветственное «о-о-о!» – это их с Владом увидели, стало быть. Пришлось спешно изобразить радостную улыбку на лице, направленную туда, в сердцевину приветствия. Лица-то плохо различались, от очков ей пришлось отказаться ради «мадамского» прикида – как-то не вязались очки ни с декольте, ни с голыми руками, ни с корсетом. Скинула с плеч шубу, бросила Владу на руки, повернулась нарочито изгибисто – вот она я какая сегодня, не ожидали? И снова понеслось от диванов дружное «о-о-о» – не без доли вложенной в него юной насмешливости, конечно же. Нет, совсем не обидной, чего с них возьмешь, с молодых да продвинутых! Им же всякая тетка после сорока уже древней старухой представляется!
– Елизавета Васильевна, первый танец за мной! – лихо прокукарекал Веник, двадцатилетний обалдуй из службы доставки. – И на мазурку я тоже претендую, Елизавета Васильевна!
– Ишь ты, на мазурку... – чуть повернулась она от зеркала, где неспешно поправляла выбившийся из прически локон. – Хорошие слова знаешь, молодец... Книжки читать любишь, да?
– Нет, Елизавета Васильевна, Веник у нас книг не читает... – вкрадчиво объяснил Слава, юный гений-компьютерщик. – Он полагает, что мазурку танцуют только некие подвыпившие мазурики вроде него...
Легкий смешок-шелест за спиной – шутка прошла вяло, неубедительно. Нет, вообще они хорошие мальчики, умные, в меру воспитанные. У них в фирме отродясь хамство не приветствовалось. Компьютер – машина тонкая, капризная, она вокруг себя энергии хамства терпеть не может. В спокойной обстановке работали, каждый свое дело хорошо знал. И репутация у фирмы хорошая со временем образовалась, клиент валом валил. Чем только не занимались, чтоб эту репутацию себе заработать! И не столько на продаже новых компьютеров ее заработали, сколько, как это ни странно звучит, на ремонте старых...
Вот казалось бы – сломался у тебя компьютер или устарел, допустим, так и выброси его на свалку, пойди да новый купи! Ан нет... Оказывается, не все клиенты нынче такие разухабистые. Иной бы и выбросил устаревшего друга, да на новый компьютер денег не хватает. Вот он и несет его к ним в фирму – отдает за четверть цены. Вот тут и выступают на сцену юные гении-рукодельники вроде Славика, принимают бывшего в употреблении друга в заботливые руки, новую жизнь ему дают... Не такую, как прежде, конечно, но вполне удобоваримую. И снова его, подлеца с чистой шеей, на продажу! Как говорится, берем старье, выдаем новье! Подходи, налетай, в два раза дешевле, чем в магазине, за качество отвечаем! Качество – пальчики оближешь, фирма веников не вяжет! Фирма очень уважительно относится к нуждам самых бедных слоев населения... Тем более что эти бедные слои в десятки раз толще, чем средние и хорошо обеспеченные! А принцип «в два раза дешевле» хорошую прибыль фирме приносит, и никому к тому же не обидно!
Вот ей, например, нисколько не обидно – у нее дома аж два таких компьютера было, из «подлецов с чистой шеей». Стоят собранные из кусочков агрегаты, трудятся во благо семьи, уже пять лет сбоев не дают. Правда, Ленка поначалу сморщила рожицу на доставшуюся ей «беспонтовую» модель, а потом ничего, даже похвалила. Нет, конечно же, можно было ей и новый купить... Но проклятая квартирная перестройка, ремонт столько денег из семейного бюджета унесли, что и без нового быть бы живу! Ничего, пусть привыкает девчонка к трудностям и простоте жизни. Пригодится. И без того денег на их платную вкупе с Максимкиной учебу уйма уходит...
Нет, заработки у них с Владом в родной фирме вполне приличные, нечего бога гневить. И народ подобрался замечательный, хоть и разновозрастный-разномастный, но тоже вроде как все свои, чужие здесь не приживаются. Основной костяк – мужской, конечно. Их всего четыре бабы в коллективе. Она – главный бухгалтер Елизавета Васильевна Вершинина, ее помощница Света, секретарша Олеся да офис-менеджер Ангелина Ивановна, сухопарая молодящаяся пенсионерка. И держатся все за свои места, потому как зарплатой не обижены. Хватает, хватает в фирме денег, ей ли, как главному бухгалтеру, этого не знать... Вон, и на кафе новогоднее шеф опять расщедрился, а ведь в копеечку встало – шутка ли, сорок человек всю ночь поить-кормить, да плюс аренда... И ладно бы еще своих поить-кормить – надо ж было в смету и присутствие подружек гениального молодняка заложить! Вот и получилось не тридцать человек, как по штату числится, а уже сорок... А куда ж без подружек-то? Шеф человек умный и принцип «каждой твари по паре» очень уважает. Уж гулять, так со всеми принципами, а как иначе!
Правда, с подружками какая-то ерунда получается. Третий раз они в этом кафе Новый год встречают, и подружки собираются каждый год разные. Все племя младое, незнакомое...
– Ну, все собрались? Можно начинать?
Ага, вот и шеф появился, Павел Степаныч. Выражение лица добродушное, игривое. Интересно, сколько у него этих выражений лица припасено в загашнике? Сегодня, конечно, случай особенный, сегодня он, стало быть, душа-человек, демократ и рубаха-парень. А вчера, например, было – не подступись. Такой холодной сосредоточенностью, помнится, с утра облил, что поневоле чувствовала себя перед ним козявкой без имени-отчества. Но руководитель он все равно хороший, тут уж ни прибавишь, ни убавишь.
– За стол, за стол, други мои, пора старый год проводить, избавиться от него, к чертовой матери! – провозгласил душа-человек, демократ и рубаха-парень, вскинув руку в лихом ленинском жесте. – Рассаживаемся быстренько, кто куда упадет, не стесняемся, не жеманимся!
– Лизонька, можно, я с тобой?
Быстрый шепоток в ухо, терпкий аромат французских духов «Пуазон» – здассьте, Ангелина Ивановна. Только вас и ваших духов мне в соседстве и не хватало. Но не отпихнешь же от себя это приставучее лихо! Сухая пронырливая ручка уже скользнула под локоть, потащила на тот край стола, где молодняк рассаживается... Как же, конечно! Именно туда ей и охота – разглядеть поближе новых подружек молодняка, обсудить, посплетничать!
– Влад! Владик! Иди сюда, мы здесь! – призывно помахала Ангелина и Владу, взглядом оберегая свободный с ее стороны стул. – Иди сюда, рядом с Лизой сядешь!
Спасибо, хоть это разрешила, заботливая моя. А впрочем, чего она на нее злится... Сама ее присутствие в фирме породила, самой и терпеть надо. Сколько нервов, помнится, на уговоры Пал Степаныча положила, чтоб он Ангелину не увольнял! Ну, растеряха-забываха, ну, пронырливая где не надо, ну, сплетница, это понятно... А с другой стороны – она ж одинокая совсем! Запрется в свои шестьдесят одна дома, с тоски помрет... Это с ее-то любознательным характером – дома сидеть!
– Лизонька, ты просто прелесть как хорошо сегодня выглядишь! А платьице небось брендовое, да? Дорого заплатила?
– Дорого, Ангелина Ивановна.
– А сколько, если не секрет?
– Секрет. Вопрос некорректен, с повестки дня снимается.
– Да? Ладно... Молчу, молчу, Лизонька... Но долларов триста, не меньше?
– Тихо, Ангелина Ивановна, тихо... Сейчас Павел Степанович речь будет толкать...
– Ой, да ладно! Все равно ничего новенького не скажет!
– А чего вы хотите новенького?
– Ну... Про повышение окладов, например... В качестве подарка к Новому году...
– Так всем и так в октябре зарплату повысили!
– А денег мало не бывает, Лизонька! Вдруг ему эта процедура понравилась?
– Хм...
– Тсс... Тихо... Начал уже...
Права оказалась шустрая ее собеседница – ничего нового шеф не сказал, обошелся дежурными фразами: хорошо, мол, потрудились в уходящем году, всех благодарю, всем признателен... Вздохнул и радостно опрокинул в себя рюмку с коньяком, потом поднял ее вверх, пустую, потряс слегка – следуйте, мол, моему примеру! Впрочем, с призывом к примеру он опоздал – кто и когда на новогоднем корпоративе паузу между призывом и действием соблюдает? Особенно мужская составляющая корпоратива?
– Может, побережешь уставший с утра организм, пропустишь первые тосты? – с милой улыбкой потянулась она к уху Влада. – До двенадцати еще далеко, и вся ночь впереди...
– Лиза, Лиза, не дави на мужика, я все слышу! – наклонился через стол сидящий напротив Тигран, красавец-парень, ближайший приятель Влада и друг семьи. – Не будь занудой, солнышко, Лизавета!
– Это я зануда? Это ты про меня? – вздернула брови в нарочитой кокетливости. – Ну, погоди, нарвешься, Тиграша...
Поднятая чьей-то рукой салатница закрыла от нее лицо Тиграна, и тут же вонзился в бок острый локоток Ангелины Ивановны:
– Ой, гляди, Лиз, а жена-то у Пал Степановича нынче как плохо выглядит... Гораздо хуже, чем в прошлый Новый год... Совсем захиревшая какая-то. Худеет, что ли?
– Да? А по-моему, наоборот...
– А Тиграшка-то, Тиграшка какую лахудру привел! Мог бы и получше себе присмотреть! Такой красавец, жалко даже! Нет, ты посмотри на нее, посмотри!
Да... Похоже, сегодня всем от Ангелины достанется. Какое ей дело, в конце концов, кто и кого на новогодний праздник привел? А особенно Тигран? Он вообще по статусу застарелый холостяк и бабник, ему все можно! Сколько уж они с Владом его всяких-разных подружек перевидали... Влад в этом смысле у него вообще доверенным лицом был, то есть благодарным слушателем его холостяцких рассказов. Она даже подсмеивалась над Владом слегка – мол, ты на этих рассказах по-своему «сублимируешь»... А он всегда ей отвечал лихо так, весело: да, сублимирую, а ты не ревнуй! И покатывались оба со смеху...
Вот и сейчас она, вспомнив, усмехнулась. И мельком взглянула в лицо этой самой «лахудре» – новой подружке Тиграна. Хотя все равно толком без очков лица не разглядеть... Да и чего зря напрягаться – наверняка очередная знойная блондинка...
Она потом долго вспоминала этот момент – засел в подсознании точкой отсчета. Разделил ее благополучную, хоть и собранную из осколков семейную жизнь на «до» и «после»...
– Кстати, познакомься, Лизавета! Это Эльза, моя подруга! – скользнул в ухо мягкий, с легким кавказским акцентом голос Тиграна. – Ее на самом деле Эльзой зовут, без дураков! Красивое имя, правда? Ты бы хотела, Лизавета, чтобы тебя называли Эльзой? А что, имя-то, по сути, одно и то же – Эльза – Елизавета!
– Что? – сощурилась близоруко, пытаясь-таки разглядеть лицо Эльзы. И улыбнулась запоздало: – Нет, что ты, Тигран... Совсем не одно и то же... Добрый вечер, Эльза, мне очень приятно...
Сидящая рядом с Тиграном девушка улыбнулась чуть, одними губами. Не моргнула даже. Лиза почему-то очень отчетливо это увидела, что не моргнула. Будто зрение на секунду прорезалось. И еще много чего в эту секунду увидела. Или, может, почувствовала, словно колкий холодок страха по спине пробежал...
Она была странной, эта Эльза. С виду, конечно, ничего особенного – худое востроносенькое лицо, волосы чуть рыжеватые, торчащие модным смешным беспорядком – тут хохолок, там прядочка. Нет, ничего особенного – вот только глаза... Большие, грустные, взгляд внимательно-настороженный и в то же время немного наивный. Глаза испуганного, но знающего себе цену эльфа. И платье на ней не нарядное, а будто сиротское, с чужого плеча. Не платье, а серый трикотажный мешок с огромной прорезью для головы. Такой огромной, что тонкая ткань с плеча свалилась, обнажив хрупкое белое плечико. Наверное, вся фишка в этом и заключается, чтобы оно с плеча сваливалось? Посмотрите, мол, какая я вся – хрупкая нимфетка, тонкая белая лилия. Обратите внимание. Зайдитесь трогательным сердцебиением. А ведь и впрямь – взгляд оторвать невозможно, так и хочется это белое плечико рукой прикрыть. Опасное плечико...
Тигран, будто почуяв что-то недоброе для себя во взгляде Лизы, поерзал на стуле, потом осторожно возложил руку на это опасное плечико, улыбнулся ободряюще, поведя подбородком в ее сторону:
– А это наша Лиза, познакомься, Эльза! Она хорошая, она меня борщами и пирогами кормит! И тебя накормит, малыш! Правда, Лиза?
Она послушно кивнула, изо всех сил стараясь сотворить на лице выражение мудрой доброй тетушки, которая только и делает, что всех подряд стремится накормить борщами да пирогами. Наверное, неестественно получилось, пафосно слишком. А впрочем, обращение «малыш» по отношению к Эльзе тоже звучит несколько неестественно. Она не малыш, она именно – Эльза. Ей это очень подходит. Ускользающее имя, ускользающая наружность. Опасно ускользающая...
Еще раз мило улыбнулась, отвела взгляд. А колокольчик тревоги в душе остался, позванивал нотками плохого предчувствия – «Эльза, Эльза, Эльза...». Нет, с чего бы ему названивать? Никакого же повода нет... Подумаешь, очередная Тигранова пассия. Правда, странновата немного для привычного эталона, не блондинка с голубыми глазами, но, с другой стороны, может, надоели ему блондинки? И вообще – при чем тут ее личные предчувствия и очередная подруга Тиграна по имени Эльза? Пришла, и пусть сидит...
– Ну? Что я тебе говорила? – присунулись к уху жаркие губы Ангелины Ивановны. – Правда, лахудра?
Господи, да что эта старая сплетница привязалась со своими оценками! Чужой молодости завидует, что ли? Рыжим вихоркам-прядочкам, белому хрупкому плечику в дыре платья? Так вдруг захотелось рассердиться, осадить ее грубым словом...
Не успела. Тост отвлек – за наших милых дам, здесь присутствующих. И за тех, которых давно знаем, и за тех, с кем сегодня приятно знакомимся. Вполне дежурный тост. Потянула к губам бокал с шампанским, но вдруг увидела, как старательно, через весь стол тянется бокал Влада к бокалу Эльзы. Мелькнуло, резануло по глазам худое жесткое запястье в безупречно белой полоске манжеты рубашки, выглядывающей из рукава. И дрогнула рука, и пролилось шампанское в тарелку. И душа тоже дрогнула в безотчетном порыве – захотелось протянуть свою руку наперерез, перехватить... Боже мой, что это? Все кругом радостно тянутся друг к другу с бокалами, ничего сверхъестественного не происходит! Что еще за порывы-движения собственного испуганного организма? Нет, надо себя в руки взять... И выпить по-хорошему шампанского! Полный бокал, до дна! И еще... Ну, и еще... Утопить в хмельном шуме крови звон глупого колокольца...
И впрямь – легче стало. И весело! Новый год, в конце концов, волшебный праздник! И лисья рожица Ангелины вкупе с ее комментариями уже не раздражает. Вполне приемлемая рожица, вполне беззлобные комментарии – вон еще чью-то девицу «лахудрой» обозвала... Может, у нее вообще это слово в обиходе самое для молодых девиц ласковое?
В сторону Эльзы она старалась не смотреть вовсе – больше смотреть, что ли, не на кого? Вон, кругом все свои, родные лица... И время неумолимо к двенадцати приближается... О, у них же по программе еще и фейерверк предусмотрен! Под окнами кафе капсулы заложены, охранник должен ровно в двенадцать зажечь... Не пугайтесь, господа, сюрпри-и-из!
Ура, ура, ура... Звон бокалов, хмельные возбужденные лица, отсветы фейерверка в глазах. И – музыка! Разухабистая, танцевальная, под шум отодвигаемых стульев, на фоне светящейся огнями большой искусственной елки. Танцуют все, господа! Хоровод! В лесу родилась елочка! Дружно позовем Деда Мороза со Снегурочкой! Погодите, тамада, потом конкурсы, сначала – хоровод...
Ладонь попала в чью-то горячую руку, замельтешило, поволокло куда-то в общем веселье. А музыка нарастает, бьется неугомонным пульсом, заставляя тело поневоле следовать ее ритму, и выскакивают из короткого света бенгальских огней знакомые лица, такие неестественные – то зеленые, то фиолетовые, то подернутые рябью мелких крупинок иллюминации. Вот наконец и медленная мелодия... Где же Влад? Хоть бы на танец жену позвал...
Кто-то подхватил под локоток ласково, потянул в темноту, к танцующим парам. Повернула голову – Пал Степаныч...
– Пойдем, Лизонька, спляшем, что ли! Когда еще случай представится родную бухгалтерию в руках подержать? Ну, ничего вроде получилось, да? Хорошо, что мы с тобой не забыли фейерверк в смету включить...