Страница:
АМАЛИЯ. Будьте вы прокляты! Они решили меня с ума свести! Потом она опять набирает мой номер: «Гоша был хороший, не грех его помянуть хорошим словом раз и потом еще раз, и еще раз, и еще много-много раз, лучше сорок раз старуху, чем ни разу сорок раз, лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз, эх, раз, да еще раз!!!!!» Блин, я этого Гошу видела один раз в жизни, почему я его должна поминать раз, и раз, и еще раз, и еще много-много раз?! Она мне с Гошей испортила весь остаток жизни!
Молчит, плачет, смотрит в потолок, потом на фикус, потом на ворону. Ворона молчит, грызет клетку.
Ну, что скажешь?
ВОРОНА. Не плачь. Гоша умерррр. Не плачь.
АМАЛИЯ. Что я должна из-за него плакать? Я его видела полраза в жизни. Он кто мне? Гоша? Как его зовут вообще? Григорий? Георгий? Гия? Грегори? Гоголь? Ги де Мопассан? Он уже мне снится начал, этот Гоша! Придёт, встанет и стоит у кровати. И говорит мне: «Гоша-то ведь умер, ты не знала?»
ВОРОНА. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Держите, вот платье – красное в горошек. Пригодится. Красивое. Моё. Со вкусом. Вот шлем космонавта. Блестящий. От внука остался. Будете играть что-нибудь из жизни космонавтов, вселенной, про космос, про современность, про современную жизнь – вот и пригодится, покупать не надо будет. А то иначе снабженец оббегает весь город, пока найдёт. Вот, торшер – наклонился, выцвел, провод перевязан изолентой синей, но работает. Только смотрите, когда включаете, чтобы не ударил током. Иногда бывает. Вот целебная трава девясил! Ей сто лет, высохла, мусор уже, не трава – берите, заваривать будете девясил, который уже без сил, заваривать и пить. Вот такой же чистотел. Правда, тело чистым не сделает, только загрязнит. Грязнотел. Вот, зонтик. Без ручки – пригодится. Вот кофемолка – тоже нет ручки. Вот кружка – без ручки. Вот ручка. Не пишет. Протез ножной – сломанный. Вот ножницы – тупые, порежете ими наждачную бумагу и будут как новые, острые. Вот нож тупой – наточите. Вот дорожный знак «Уступи дорогу!», вот дорожный знак «Стоянка запрещена!» Вот еще авторучка, сделана в тюрьме: так повернули – женщина голая в ручке, так перевернули – женщина оделась. Внутри песок. Наполовину высыпался, женщина одевается не до конца, но так даже больше всем нравится.
ВОРОНА. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Так – оделась, так – разделась. С последнего ряда будет в облдрамтеатре не видно, можно поносить по залу и показать всем. Вы обещали мне привести мальчика-фокусника, помните? Нет? Поспрашайте всех, дайте объявление. Мне обязательно нужен начинающий мальчик-фокусник. Вот так. Это – шахматы. Вам. Берите. Трех фигур нет – короля, дамы, вальта. Вот – тоже вам. Думаете, просто чистая досточка? Нет! Икона! Бог с неё стёрся, не осталось, пусто, да? Ну и что! Бог-то видит, что Бог есть на иконе! Берите! Редчайшая вещь! Необъяснимый фокус! Он есть и его нет! В театрах обычно творится разврат, у вас в облдрамтеатре нет? Вы не атеист? Ведь Бог есть, вы это знаете? Ну, так знайте. Он здесь и нигде, он есть и его нет.
ВОРОНА. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Вот, сетка с картошкой. Картошка проросла, ну да вам-то что? Вот, заряд для атомной бомбы. Как попал ко мне – не могу вспомнить. Кажется, муж своровал на службе в армии. Он был генерал, я вам говорила? Ну вот, сказала тогда. Я боюсь что-то говорить, потому что стану похожа на Гету с ее Гошей.
ВОРОНА. Гоша умеррррррр! Гоша умеррррррррр! Гоша умеррррррр! Гоша умеррррррррр! Гоша умеррррррр! Гоша умеррррррррр!
АМАЛИЯ. Ты уже говорила, Гета. Ладно. Итак, для атомной бомбы. Бомбу где-нибудь приобретёте, поди. Кстати, чтоб ваш облдрамтеатр чеченцы и шахидки взорвали. Это я так, собственным мыслям что-то говорю, какое-то дружеское пожелание у меня к вашему облдрамтеатру появилось вдруг. Чеченцы ходят к вам на ваши представления, нет? Надо им написать пригласительные билеты. Пусть ходят чаще. Образовываются. Заряд для атомной бомбы лежит у меня, тоже, кстати, с пятидесятых годов. Хотела его раньше продать в Америку, но не нашла приличного покупателя. Мне давали за него четыре тысячи. А я, дура, попросила пять и мне отказали. А потом перестали глушить «Голос Чили», «Свободу Австро-Венгрии», «Телеканал Аль-Джазира» и никому мой заряд стал не нужен. Итак, идем дальше. Вот, берите ещё автомат Калашникова. Заржавел, почистить и будет порядок. Пригодится в вашем облдрамтеатре. Есть там кого пострелять? Есть. Всегда везде есть кто-то, кого надо пострелять. Автомат нерабочий. Не пользовалась. Хранила столько лет. А почему? А зачем? Надо было попользоваться. Надо было выйти на балкон, приложить автомат к плечу и зафигачить, хлестать по улице, по деревьям так, чтобы запомнили! Да не по разу в день выходить, а раза четыре-восемь! Утром-вечером-в-обед! Утром-вечером-в-обед! Утром-вечером-в-обед! Утром-вечером-в-обед! Утром-вечером-в-обед!
ВОРОНА. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Скоро пойду. Пойдем вместе. Имей в виду.
ВОРОНА. Сссслужи, сссссолдат, учи уставы! И зззззанимайся стрррроевой! Ведь где-то женщиною стала! Девчонка, что была сссссс тобой!
АМАЛИЯ. Я тебе точно отверну башку! Положу на стол, зажму и отверну и напьюсь твоей крови потом! Ты забыла, что я Носферату Амалия Львовна?! Вот, держите замок. Без ключа. Вот баночка. Без крышки. Вот корона королевы Испании. С бриллиантами. Настоящими. Вот зажигалка. Сделана из пули. Не работает. Что это жужжит? У меня в голове? Муха залетела, бьётся в стекло, жужжит, бомбовозина такая. Ну вот. Вот салфетки, вязанные. Надо? Их надо заштопать. Надо или нет? Да вы что молчите, вы хоть скажите, что вам надо для вашей премьеры новой постановки спектакля в облдрамтеатре, а?! Тут за моим домой отличная помойка, в доме живут военные и выкидывают совершенно новые вещи. Там живут люди очень богатые, тоже водят проституток, но я не слыхала, чтобы у них пропадали духи. Так вот, они иногда полностью меняют мебель, и потому выкидывают на помойку целые новенькие гарнитуры, я бы взяла себе, но некуда поставить. Вы заходите туда иногда и интересуйтесь. Пригодится что-то из выкинутого, а что? Там выбор гораздо больше, чем у меня. Но и у меня еще кое-что есть. Вот – держите. Пионерский галстук! С дыркой от сигареты! Прожгла! Вот – пуговицы с орлом! Старые! Не чищенные! Вот снова платье! Вечернее! Из люрекса! Вот – звезда. Настоящая. У меня на балконе загорелось, вызвала пожарку. Затушили. Говорят: «Кто-то сверху кинул сигарету!» Сверху – только богатые, у которых украли духи и к которым ходят проститутки, они кинуть сигарету не могли – жадные! Они вечером чинарят, а утром чинарики докуривают. От того и богатые. Я стала рыться в сгоревшем мусоре и нашла этот камешек! Он был еще теплый, я кинула его в банку с водой. Он зашипел и лежит теперь в банке! Видите? Светится? Это звезда мне упала на балкон!
ВОРОНА. «Мне звезда упала на ладошку! Я ее спррррросил: „Откуда ты?!“ „Дайте мне перррррредохнуть немножко! Я с такой летела высотыыыыыы!“
АМАЛИЯ. Не на ладошку, дура! А на мой балкон! Всё равно, пусть выглядит камешком, но я-то, мы-то с вами знаем, что это звезда! Понимаете? Бог-то знает, вот что главное! Пусть все говорят, что камешек, но Бог-то, Бог-то знает! Знает, что камешек был звездой когда-то! Берите, пригодится для премьеры новой постановки спектакля в облдрамтеатре!
Идёт к шкафу, снова с остервенением кидает вещи в центр комнаты.
Вот хлопушка для мух! Сломанная! Вот часы-будильник три штуки – все не ходят, берите! Вам зачем в театр настоящие? Совсем не надо! Вам надо бутафорские! Для вас времени нет! Вот туфли на шпильке! Шпилька – метр! Компьютер! Не рабочий! Телевизор черно-белый – не работает! Семена редиски! Уже не прорастут, покупала в семидесятых! Или в сороковых-пороховых! Или в тридцатых-полосатых! Герань! У меня сто горшков. Люблю запах герани – совсем не мещанский, неправда! Она вся засохла – берите! Тут везде смерть, на каждом шагу. Ведь я Носферату, от меня, от моих прикосновений гибнет всё! Фикус в кадушке – берите! Действующий! Пока! Вот телефон – не работает! Вот молоток, топор, гвозди, клещи, гвоздодёр! Вот парик для вашей премьерши, для самой тупой, и самой глупой, и самой толстой, и самой бездарной!!!! Нате!
Сдёрнула парик – она совсем лысая и уши у нее торчат, а глаза горят фосфором.
ВОРОНА. Не надо, мамочка …
АМАЛИЯ. Тихо ты, нестроевая, маринованная?! Всё сгнило, проржавело – берите! Вот и это – портрет моего сына, берите его, он в рамке, он был черно-белый, но фотограф раскрасил его, анилином раскрасил и он стал цветной – берите! Сын будто живой. Берите! Сына давно нет, погиб. Миленький мой сыночек, миленький мой … Не дай вам Бог даже и в театре в премьере новой постановки спектакля облдрамтеатра хоронить своего сына. Не дай Бог вам хоронить своих детей, не дай вам Бог … (Пауза). Идём дальше! Вот! Кружка – треснула! Чайник – лопнул! Веник, ложка, кастрюля, щипцы, вилка, стакан, подставка под горячее, подстаканник, зеркало, нитки, иголка, швабра, вантуз, еще одна икона, еще одна, лампочка – перегорела, картина Репина «Бурлаки на Волге», его же «Мишка в сосновом бору», бюст Репина, бюст Гоголя, бюст Сталина, бюст Ленина, бюст Пушкина, бюст Лермонтова, бюст Сергеева-Ценского, бюст Тургенева, просто чей-то бюст, газеты за пятьдесят второй год – 50 штук, журнал «Октябрь» – подшивка за семидесятый, рамка, альбом, вымпел «Передовикам перестройки», политическая карта мира, карты игральные, бра, половик-кружок, кружок-половик, пепельница, бутылочка из-под валерьянки! Вот коробочка, в ней что-то такое ценное, на коробочке надпись – зараза, где очки, не разберу – ага, вот! Надпись на коробочке: «Верёвочка, которая уже ни на что не годится». Внутри – верёвочка. Она ни на что не годится, но вам – нужна в облдрамтеатре, отдаю верёвочку вместе с коробочкой и с надписью!
ВОРОНА. Ну не надо, мамочка, а то я заплачу, мамочка …
АМАЛИЯ. Тихо, сказала?! Холодильник «ЗИЛ» – вот с такой ручкой, как Брежнев говорил, винт от самолёта Чкалова, сам самолёт, военный корабль, подводная лодка, персидский ковёр, видеокассета, аудиокассета, круг для туалета, гайка, шайба, провод, бабочки засушенные, гербарий – о, у меня тут не на одну постановку новой премьеры спектакля облдрамтеатра наберётся! – линейка, пружинка, болтик, учебник русского, учебник немецкого, учебник японского, перо от вороны, перо от павлина, кирпич, серп, молот, наковальня, утюг, герб, дуршлаг, коробок спичек, заслонка, кочерга, ухват, чугунок, абажур, расчёска, псалтырь, пластырь, гобелен с козами, апельсиновые корочки, варенье ананасное, и, конечно, берите её, ворону – вместе с клеткой отдаю!
Молчит, вытирает слезы, отбросила клюку.
ВОРОНА. Не надо, мамочка …
АМАЛИЯ. Надо, Федя, надо. Если отдавать в театр что-то, то всё. Искусство требует жертв. Заберите всё, пожалуйста. Будете играть какую-нибудь сказку, вот ворона и пригодится – детей пугать. Тобой, нестроевая, маринованная, только детей пугать, поняла?!
ВОРОНА. Кляра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Гоша умер.
АМАЛИЯ. Гета, ты мне это рассказывала уже. Да, детка, отдаю тебя в театр, больше некуда. Заберите ее. Вместе с богатством со всем моим. Всё треснуло, всё сгнило, всё раскрошилось, всё полезло по швам, всё испортилось, всё заплесневело, всё истлело, всё не работает. Забирайте всё.
ВОРОНА. Собирайся. Взял он шубу, не найдет где рукава, а жена ему: «За грубость за свои идешь слова …» Кляра Цеткин. Идите домой. Гоша умер. Кляра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Забирайте всё. Если мальчика моего забрали, то и это всё забирайте. И найдите мне мальчика-фокусника, слышите?! Обязательно! Мне надо отдать ему рубашку-апаш с рыбьей чешуей и столик для фокусов! Забирайте это всё: корзину, картину, коробку и маленькую собачонку!
Молчит. Смотрит на кучу вываленных вещей.
Что же вы все молчите? Отдала вам всё. Всю свою жизнь вам, а вы молчите? А-а, вы потрясены моей щедростью, да? Вы думаете: «Как же так просто она расстаётся со своей жизнью?!» Нет, непросто. Но искусство требует жертв. Берите всё. Всю мою жизнь, всю мою жизнь, всю мою жизнь! (Пауза, тихо). Вот ботинки, в которых я выходил на премьере в театре «Современник» в 1989 году. Вот они. Для вас – это просто ботинки, старые и рваные чуни, башмаки с помойки, да? Они совсем не модные, ведь прошло столько лет, и вам смешно, вы не знаете, что в них я шёл по Чистопрудному бульвару ночью после той премьеры, шёл и думал о своём одиночестве и о том, что мне не надо было этого, мне не надо ничего, ничего, ничего, я шёл и плакал, а вам сейчас смешно, когда я рассказываю это, вам кажется – я придумал, чтобы было красиво?! Урррроды! Уррррроды долбаннннннные! Нет, не придумал, и не красиво, и совсем не красиво! Смешно? Тебе смешно, урод?! А мне – нет. Забирай всё моё, бери, проклятый, кидай в своё хайло всё моё, жуй, жри, соси, плямкай, облизывай, намазывай на белую французскую булку … Забери.
Молчание. Она смеётся.
Ты так ничего и не понял. Забери всё. Берите мои ночные кошмары, моё детство, моих неродившихся детей, моих умерших родителей, моих сестер, мою любовь к театру – не к вашему облдрамтеатру пошлому, а к Театру, к Театру, к Театру! Бери мои слезы, мое больное сердце, мои бессонные ночи, бери весь мой огромный, красивый мир, отдаю вам, прыгайте на нём, скачите, топчитесь, играйте в свой долбанный театр, забирайте, вы, крысы, любящие бутафорию, заберите всё, всю мою жизнь, забирайте, отдаю всё, всё, всё! Вы так обо мне ничего и не поняли, суслики мелкие. А вам кажется – всё ясно. А елду в нос не надо? Ну то-то.
Молчит, плачет, смотрит на вещи.
Нравится? Нет? Не надо? Вы же так хотели всё взять это у меня? Вам же нужно это было? И что теперь? Не надо?
Молчит. И вдруг кричит:
Не отдам! Не отдам ничего! Смеяться, насмехаться над моей жизнью вам надо?! Не отдам! Ничего не отдам вам! Будьте прокляты, вы ничего не получите от меня!
Проковыляла к клетке, выпустила ворону и та, покаркав и покружив по комнате, запуталась в занавеске, но потом всё же вылетела в окно балкона. Амалия кричит:
Улетай, туча, у-ле-та-й!
Молчит, трясётся. Собирает вещи. Плачет, бормочет:
Я не умру никогда. Я бессмертна. Потому что бессмертны вампиры. Всё моё на месте. Вот фиг вам своё отдавать. Я хоть и совсем сбрендила, но своего вам не отдам. Отдам немножко, что не надо. А своего – фиг вам. Гоша умер. Но моё всё на месте: чайник, кастрюля, генеральская фуражка моего мужа, дорожный знак «Уступи дорогу», портрет сына, портрет сына, портрет сына, портрет сына, сына портрет, портрет сына, сына, сына моего, моего сына, и моя икона, икона, икона, вот она – икона, без Христа икона, вот мой крест, вот телефон, фикус, герань, а вот и духи, которые они потеряли … Гоша умер, но всё на месте. Всё сгнило, поломано, и Гоша умер, но я – нет, бессмертны вампиры, всё моё бессмертно вместе со мной …
Молчит, плачет, смеётся. Раздернула занавеску на окне балкона.
Ослепительный дневной свет упал в комнату.
Стучат трамваи. Рабочие под окном ремонтируют дорогу.
Пахнет свежим асфальтом.
Темнота
Занавес
Конец
июль 2003 года, с. Логиново
Молчит, плачет, смотрит в потолок, потом на фикус, потом на ворону. Ворона молчит, грызет клетку.
Ну, что скажешь?
ВОРОНА. Не плачь. Гоша умерррр. Не плачь.
АМАЛИЯ. Что я должна из-за него плакать? Я его видела полраза в жизни. Он кто мне? Гоша? Как его зовут вообще? Григорий? Георгий? Гия? Грегори? Гоголь? Ги де Мопассан? Он уже мне снится начал, этот Гоша! Придёт, встанет и стоит у кровати. И говорит мне: «Гоша-то ведь умер, ты не знала?»
ВОРОНА. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Держите, вот платье – красное в горошек. Пригодится. Красивое. Моё. Со вкусом. Вот шлем космонавта. Блестящий. От внука остался. Будете играть что-нибудь из жизни космонавтов, вселенной, про космос, про современность, про современную жизнь – вот и пригодится, покупать не надо будет. А то иначе снабженец оббегает весь город, пока найдёт. Вот, торшер – наклонился, выцвел, провод перевязан изолентой синей, но работает. Только смотрите, когда включаете, чтобы не ударил током. Иногда бывает. Вот целебная трава девясил! Ей сто лет, высохла, мусор уже, не трава – берите, заваривать будете девясил, который уже без сил, заваривать и пить. Вот такой же чистотел. Правда, тело чистым не сделает, только загрязнит. Грязнотел. Вот, зонтик. Без ручки – пригодится. Вот кофемолка – тоже нет ручки. Вот кружка – без ручки. Вот ручка. Не пишет. Протез ножной – сломанный. Вот ножницы – тупые, порежете ими наждачную бумагу и будут как новые, острые. Вот нож тупой – наточите. Вот дорожный знак «Уступи дорогу!», вот дорожный знак «Стоянка запрещена!» Вот еще авторучка, сделана в тюрьме: так повернули – женщина голая в ручке, так перевернули – женщина оделась. Внутри песок. Наполовину высыпался, женщина одевается не до конца, но так даже больше всем нравится.
ВОРОНА. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Так – оделась, так – разделась. С последнего ряда будет в облдрамтеатре не видно, можно поносить по залу и показать всем. Вы обещали мне привести мальчика-фокусника, помните? Нет? Поспрашайте всех, дайте объявление. Мне обязательно нужен начинающий мальчик-фокусник. Вот так. Это – шахматы. Вам. Берите. Трех фигур нет – короля, дамы, вальта. Вот – тоже вам. Думаете, просто чистая досточка? Нет! Икона! Бог с неё стёрся, не осталось, пусто, да? Ну и что! Бог-то видит, что Бог есть на иконе! Берите! Редчайшая вещь! Необъяснимый фокус! Он есть и его нет! В театрах обычно творится разврат, у вас в облдрамтеатре нет? Вы не атеист? Ведь Бог есть, вы это знаете? Ну, так знайте. Он здесь и нигде, он есть и его нет.
ВОРОНА. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Вот, сетка с картошкой. Картошка проросла, ну да вам-то что? Вот, заряд для атомной бомбы. Как попал ко мне – не могу вспомнить. Кажется, муж своровал на службе в армии. Он был генерал, я вам говорила? Ну вот, сказала тогда. Я боюсь что-то говорить, потому что стану похожа на Гету с ее Гошей.
ВОРОНА. Гоша умеррррррр! Гоша умеррррррррр! Гоша умеррррррр! Гоша умеррррррррр! Гоша умеррррррр! Гоша умеррррррррр!
АМАЛИЯ. Ты уже говорила, Гета. Ладно. Итак, для атомной бомбы. Бомбу где-нибудь приобретёте, поди. Кстати, чтоб ваш облдрамтеатр чеченцы и шахидки взорвали. Это я так, собственным мыслям что-то говорю, какое-то дружеское пожелание у меня к вашему облдрамтеатру появилось вдруг. Чеченцы ходят к вам на ваши представления, нет? Надо им написать пригласительные билеты. Пусть ходят чаще. Образовываются. Заряд для атомной бомбы лежит у меня, тоже, кстати, с пятидесятых годов. Хотела его раньше продать в Америку, но не нашла приличного покупателя. Мне давали за него четыре тысячи. А я, дура, попросила пять и мне отказали. А потом перестали глушить «Голос Чили», «Свободу Австро-Венгрии», «Телеканал Аль-Джазира» и никому мой заряд стал не нужен. Итак, идем дальше. Вот, берите ещё автомат Калашникова. Заржавел, почистить и будет порядок. Пригодится в вашем облдрамтеатре. Есть там кого пострелять? Есть. Всегда везде есть кто-то, кого надо пострелять. Автомат нерабочий. Не пользовалась. Хранила столько лет. А почему? А зачем? Надо было попользоваться. Надо было выйти на балкон, приложить автомат к плечу и зафигачить, хлестать по улице, по деревьям так, чтобы запомнили! Да не по разу в день выходить, а раза четыре-восемь! Утром-вечером-в-обед! Утром-вечером-в-обед! Утром-вечером-в-обед! Утром-вечером-в-обед! Утром-вечером-в-обед!
ВОРОНА. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Кля-ррррра Цеткин. Кля-ррра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Скоро пойду. Пойдем вместе. Имей в виду.
ВОРОНА. Сссслужи, сссссолдат, учи уставы! И зззззанимайся стрррроевой! Ведь где-то женщиною стала! Девчонка, что была сссссс тобой!
АМАЛИЯ. Я тебе точно отверну башку! Положу на стол, зажму и отверну и напьюсь твоей крови потом! Ты забыла, что я Носферату Амалия Львовна?! Вот, держите замок. Без ключа. Вот баночка. Без крышки. Вот корона королевы Испании. С бриллиантами. Настоящими. Вот зажигалка. Сделана из пули. Не работает. Что это жужжит? У меня в голове? Муха залетела, бьётся в стекло, жужжит, бомбовозина такая. Ну вот. Вот салфетки, вязанные. Надо? Их надо заштопать. Надо или нет? Да вы что молчите, вы хоть скажите, что вам надо для вашей премьеры новой постановки спектакля в облдрамтеатре, а?! Тут за моим домой отличная помойка, в доме живут военные и выкидывают совершенно новые вещи. Там живут люди очень богатые, тоже водят проституток, но я не слыхала, чтобы у них пропадали духи. Так вот, они иногда полностью меняют мебель, и потому выкидывают на помойку целые новенькие гарнитуры, я бы взяла себе, но некуда поставить. Вы заходите туда иногда и интересуйтесь. Пригодится что-то из выкинутого, а что? Там выбор гораздо больше, чем у меня. Но и у меня еще кое-что есть. Вот – держите. Пионерский галстук! С дыркой от сигареты! Прожгла! Вот – пуговицы с орлом! Старые! Не чищенные! Вот снова платье! Вечернее! Из люрекса! Вот – звезда. Настоящая. У меня на балконе загорелось, вызвала пожарку. Затушили. Говорят: «Кто-то сверху кинул сигарету!» Сверху – только богатые, у которых украли духи и к которым ходят проститутки, они кинуть сигарету не могли – жадные! Они вечером чинарят, а утром чинарики докуривают. От того и богатые. Я стала рыться в сгоревшем мусоре и нашла этот камешек! Он был еще теплый, я кинула его в банку с водой. Он зашипел и лежит теперь в банке! Видите? Светится? Это звезда мне упала на балкон!
ВОРОНА. «Мне звезда упала на ладошку! Я ее спррррросил: „Откуда ты?!“ „Дайте мне перррррредохнуть немножко! Я с такой летела высотыыыыыы!“
АМАЛИЯ. Не на ладошку, дура! А на мой балкон! Всё равно, пусть выглядит камешком, но я-то, мы-то с вами знаем, что это звезда! Понимаете? Бог-то знает, вот что главное! Пусть все говорят, что камешек, но Бог-то, Бог-то знает! Знает, что камешек был звездой когда-то! Берите, пригодится для премьеры новой постановки спектакля в облдрамтеатре!
Идёт к шкафу, снова с остервенением кидает вещи в центр комнаты.
Вот хлопушка для мух! Сломанная! Вот часы-будильник три штуки – все не ходят, берите! Вам зачем в театр настоящие? Совсем не надо! Вам надо бутафорские! Для вас времени нет! Вот туфли на шпильке! Шпилька – метр! Компьютер! Не рабочий! Телевизор черно-белый – не работает! Семена редиски! Уже не прорастут, покупала в семидесятых! Или в сороковых-пороховых! Или в тридцатых-полосатых! Герань! У меня сто горшков. Люблю запах герани – совсем не мещанский, неправда! Она вся засохла – берите! Тут везде смерть, на каждом шагу. Ведь я Носферату, от меня, от моих прикосновений гибнет всё! Фикус в кадушке – берите! Действующий! Пока! Вот телефон – не работает! Вот молоток, топор, гвозди, клещи, гвоздодёр! Вот парик для вашей премьерши, для самой тупой, и самой глупой, и самой толстой, и самой бездарной!!!! Нате!
Сдёрнула парик – она совсем лысая и уши у нее торчат, а глаза горят фосфором.
ВОРОНА. Не надо, мамочка …
АМАЛИЯ. Тихо ты, нестроевая, маринованная?! Всё сгнило, проржавело – берите! Вот и это – портрет моего сына, берите его, он в рамке, он был черно-белый, но фотограф раскрасил его, анилином раскрасил и он стал цветной – берите! Сын будто живой. Берите! Сына давно нет, погиб. Миленький мой сыночек, миленький мой … Не дай вам Бог даже и в театре в премьере новой постановки спектакля облдрамтеатра хоронить своего сына. Не дай Бог вам хоронить своих детей, не дай вам Бог … (Пауза). Идём дальше! Вот! Кружка – треснула! Чайник – лопнул! Веник, ложка, кастрюля, щипцы, вилка, стакан, подставка под горячее, подстаканник, зеркало, нитки, иголка, швабра, вантуз, еще одна икона, еще одна, лампочка – перегорела, картина Репина «Бурлаки на Волге», его же «Мишка в сосновом бору», бюст Репина, бюст Гоголя, бюст Сталина, бюст Ленина, бюст Пушкина, бюст Лермонтова, бюст Сергеева-Ценского, бюст Тургенева, просто чей-то бюст, газеты за пятьдесят второй год – 50 штук, журнал «Октябрь» – подшивка за семидесятый, рамка, альбом, вымпел «Передовикам перестройки», политическая карта мира, карты игральные, бра, половик-кружок, кружок-половик, пепельница, бутылочка из-под валерьянки! Вот коробочка, в ней что-то такое ценное, на коробочке надпись – зараза, где очки, не разберу – ага, вот! Надпись на коробочке: «Верёвочка, которая уже ни на что не годится». Внутри – верёвочка. Она ни на что не годится, но вам – нужна в облдрамтеатре, отдаю верёвочку вместе с коробочкой и с надписью!
ВОРОНА. Ну не надо, мамочка, а то я заплачу, мамочка …
АМАЛИЯ. Тихо, сказала?! Холодильник «ЗИЛ» – вот с такой ручкой, как Брежнев говорил, винт от самолёта Чкалова, сам самолёт, военный корабль, подводная лодка, персидский ковёр, видеокассета, аудиокассета, круг для туалета, гайка, шайба, провод, бабочки засушенные, гербарий – о, у меня тут не на одну постановку новой премьеры спектакля облдрамтеатра наберётся! – линейка, пружинка, болтик, учебник русского, учебник немецкого, учебник японского, перо от вороны, перо от павлина, кирпич, серп, молот, наковальня, утюг, герб, дуршлаг, коробок спичек, заслонка, кочерга, ухват, чугунок, абажур, расчёска, псалтырь, пластырь, гобелен с козами, апельсиновые корочки, варенье ананасное, и, конечно, берите её, ворону – вместе с клеткой отдаю!
Молчит, вытирает слезы, отбросила клюку.
ВОРОНА. Не надо, мамочка …
АМАЛИЯ. Надо, Федя, надо. Если отдавать в театр что-то, то всё. Искусство требует жертв. Заберите всё, пожалуйста. Будете играть какую-нибудь сказку, вот ворона и пригодится – детей пугать. Тобой, нестроевая, маринованная, только детей пугать, поняла?!
ВОРОНА. Кляра Цеткин. Идите домой. Идите домой. Гоша умер.
АМАЛИЯ. Гета, ты мне это рассказывала уже. Да, детка, отдаю тебя в театр, больше некуда. Заберите ее. Вместе с богатством со всем моим. Всё треснуло, всё сгнило, всё раскрошилось, всё полезло по швам, всё испортилось, всё заплесневело, всё истлело, всё не работает. Забирайте всё.
ВОРОНА. Собирайся. Взял он шубу, не найдет где рукава, а жена ему: «За грубость за свои идешь слова …» Кляра Цеткин. Идите домой. Гоша умер. Кляра Цеткин. Идите домой. Идите домой.
АМАЛИЯ. Забирайте всё. Если мальчика моего забрали, то и это всё забирайте. И найдите мне мальчика-фокусника, слышите?! Обязательно! Мне надо отдать ему рубашку-апаш с рыбьей чешуей и столик для фокусов! Забирайте это всё: корзину, картину, коробку и маленькую собачонку!
Молчит. Смотрит на кучу вываленных вещей.
Что же вы все молчите? Отдала вам всё. Всю свою жизнь вам, а вы молчите? А-а, вы потрясены моей щедростью, да? Вы думаете: «Как же так просто она расстаётся со своей жизнью?!» Нет, непросто. Но искусство требует жертв. Берите всё. Всю мою жизнь, всю мою жизнь, всю мою жизнь! (Пауза, тихо). Вот ботинки, в которых я выходил на премьере в театре «Современник» в 1989 году. Вот они. Для вас – это просто ботинки, старые и рваные чуни, башмаки с помойки, да? Они совсем не модные, ведь прошло столько лет, и вам смешно, вы не знаете, что в них я шёл по Чистопрудному бульвару ночью после той премьеры, шёл и думал о своём одиночестве и о том, что мне не надо было этого, мне не надо ничего, ничего, ничего, я шёл и плакал, а вам сейчас смешно, когда я рассказываю это, вам кажется – я придумал, чтобы было красиво?! Урррроды! Уррррроды долбаннннннные! Нет, не придумал, и не красиво, и совсем не красиво! Смешно? Тебе смешно, урод?! А мне – нет. Забирай всё моё, бери, проклятый, кидай в своё хайло всё моё, жуй, жри, соси, плямкай, облизывай, намазывай на белую французскую булку … Забери.
Молчание. Она смеётся.
Ты так ничего и не понял. Забери всё. Берите мои ночные кошмары, моё детство, моих неродившихся детей, моих умерших родителей, моих сестер, мою любовь к театру – не к вашему облдрамтеатру пошлому, а к Театру, к Театру, к Театру! Бери мои слезы, мое больное сердце, мои бессонные ночи, бери весь мой огромный, красивый мир, отдаю вам, прыгайте на нём, скачите, топчитесь, играйте в свой долбанный театр, забирайте, вы, крысы, любящие бутафорию, заберите всё, всю мою жизнь, забирайте, отдаю всё, всё, всё! Вы так обо мне ничего и не поняли, суслики мелкие. А вам кажется – всё ясно. А елду в нос не надо? Ну то-то.
Молчит, плачет, смотрит на вещи.
Нравится? Нет? Не надо? Вы же так хотели всё взять это у меня? Вам же нужно это было? И что теперь? Не надо?
Молчит. И вдруг кричит:
Не отдам! Не отдам ничего! Смеяться, насмехаться над моей жизнью вам надо?! Не отдам! Ничего не отдам вам! Будьте прокляты, вы ничего не получите от меня!
Проковыляла к клетке, выпустила ворону и та, покаркав и покружив по комнате, запуталась в занавеске, но потом всё же вылетела в окно балкона. Амалия кричит:
Улетай, туча, у-ле-та-й!
Молчит, трясётся. Собирает вещи. Плачет, бормочет:
Я не умру никогда. Я бессмертна. Потому что бессмертны вампиры. Всё моё на месте. Вот фиг вам своё отдавать. Я хоть и совсем сбрендила, но своего вам не отдам. Отдам немножко, что не надо. А своего – фиг вам. Гоша умер. Но моё всё на месте: чайник, кастрюля, генеральская фуражка моего мужа, дорожный знак «Уступи дорогу», портрет сына, портрет сына, портрет сына, портрет сына, сына портрет, портрет сына, сына, сына моего, моего сына, и моя икона, икона, икона, вот она – икона, без Христа икона, вот мой крест, вот телефон, фикус, герань, а вот и духи, которые они потеряли … Гоша умер, но всё на месте. Всё сгнило, поломано, и Гоша умер, но я – нет, бессмертны вампиры, всё моё бессмертно вместе со мной …
Молчит, плачет, смеётся. Раздернула занавеску на окне балкона.
Ослепительный дневной свет упал в комнату.
Стучат трамваи. Рабочие под окном ремонтируют дорогу.
Пахнет свежим асфальтом.
Темнота
Занавес
Конец
июль 2003 года, с. Логиново