Колычев Владимир. И жизнь моя – вечная игра

   – Не знал, что ты у меня такая кровожадная, – усмехнулся Тимофей.
   – Если секретарши, то что, сразу секретутки!
   – Неправда это, – покачала головой Лада.
   Тимофей с досадой почувствовал, как ее ладошка выскальзывает из его руки.
   – Говорю же, в морду ему надо было дать, чтобы языком не болтал.
   – Это камень в мой огород? – нахмурился он.
   – Да нет... Просто говорю...
   – А не мог я его ударить. Не мог.
   – Почему?
   – Потому что он слабак. И его дружок такой же.
   – Сильный не может обидеть слабого?
   – Не может.
   – А ты сильный? – с интересом посмотрела на него Лада.
   Тимофей молча пожал плечами. Это ей самой решать, сильный он или слабак.
   В садик они проникли через пролом в заборе, умостились на низкой скамейке в детской беседке. Он хотел, чтобы Лада села рядом с ним, но она заняла место возле Нади, по другую руку от нее.
   – И давно ты секретаршей у этого... Петра Вадимовича работаешь? – чтобы хоть о чем-то поговорить, спросил он.
   – У Петра Васильевича, – поправила его Надя. – Только у него Лада работает, а я у Юрия Александровича в приемной...
   – Да какая разница?
   – Ну, для тебя нет, а для меня есть... С прошлого года работаю, сразу после техникума к нему попала.
   – Ты у меня девочка красивая... Он хотел польстить сестре, но добился обратного эффекта.
   – Ну и зачем ты это сказал? – раздраженно поморщилась она. – Как будто только красивых в секретарши берут? Как будто голова не самое главное!
   – В нашем деле голова важнее, – поддержала ее Лада.
   В ее словах звучал укор, обращенный не только к нему, но и ко всем, кто был не самого лучшего мнения о секретаршах.
   – Да я не спорю.
   – Ты-то не споришь, а другие думают, если секретарша, значит, с начальником спишь, – мрачно усмехнулась Надя.
   – А это совсем не так, – покачала головой Лада.
   Она не оправдывалась, она всего лишь констатировала факт.
   Первой со своего места поднялась Надя. Вышла из беседки, каблуком полусапожка сделала небольшую ямку в песке, бросила туда наполовину выкуренную сигарету. И Лада туда же кинула свой бычок.
   – Погоди!
   Тимофей остановил сестру, собравшуюся было закопать окурки. Присоединил к ним свой окурок. И уже сам сравнял ямку с землей.
   – Ритуал прямо какой-то, – усмехнулась Надя. – Торжественные похороны в братской могиле.
   – А это чтобы мы долго жили, – сказал Тимофей.
   – Ага, все вместе. И одной семьей.
   – Ну, можно и так.
   – Слышишь, Лада, он жениться на тебе собрался.
   – Слышу, – без всякого воодушевления кивнула девушка.
   – А может, и женюсь.
   Тимофей остановился, повернулся к Ладе и пристально, по-мужски твердо посмотрел на нее.
   Она смутилась, молча отвела в сторону взгляд. Ей не понравилось, как он на нее смотрел. И вообще, она была не прочь избавиться от его присутствия. Все больше убеждался он, что с Ладой ему ничего не светит. Но чем запретней плод, тем он желанней. Самолюбие требовало от него победы над нею.
   Они подходили к общаге, когда на пути снова возникла преграда. На этот раз парней было трое. И своим видом они внушали не в пример большее к себе уважение, нежели недавние работяги-забулдыги. Все трое как на подбор крепкие и в хорошей физической форме. Бритые головы, кожаные куртки, просторные джинсы, боты с широкими коваными носками. Они не наглели, не хамили, но их чрезвычайная уверенность в своих силах не вызывала никаких сомнений. И не обратить их в бегство так легко, как это было с недавним противником.
   Было уже темно, и в тусклом искажающем свете уличного фонаря эти молодцы казались чуть ли не великанами. Но Тимофей ничуть их не боялся. Даже намека не было на предательский мандраж в руках и ногах. Он давно научился справляться со своим страхом, а война и вовсе сделала его бесстрашным. Говорят, что смерти не боятся только сумасшедшие, но Тимофей мог позволить себе не соглашаться с этим утверждением. Если он и боялся чего-то в бою, то лишь поражения.
   Один из троицы – по всей видимости, главный – подошел к Ладе, мягко, но властно взял ее под руку. Метнув на Тимофея неприязненный взгляд, спросил:
   – Куда ты ходила?
   – Покурить.
   Голос ее звучал робко, но взгляд сиял – хоть и не самым ярким светом, но все же. Похоже, к этому парню она питала более чем просто теплые чувства. Тимофею стало не по себе. Ревность холодной рукой схватила за горло.
   – А это кто? – глянув на него, спросил парень.
   Высокорослый, плотный в плечах, ухарское выражение некрасивого лица, подавляющая энергетика внутренней силы. С таким противником не стыдно было бы схлестнуться в жестоком бою.
   – Тимофей. Надин брат, – сказала Лада.
   – А-а... Надюха, привет!
   Казалось, парень только сейчас заметил Надю. Нехотя улыбнулся ей, вяло махнул ей рукой. А к Тимофею потерял всякий интерес.
   – Здравствуй, Захар, – робко отозвалась Надя.
   Но парень уже не смотрел на нее. И ухом не повел в ее сторону.
   – Ну что, прокатимся?
   Тимофей передернулся от возмущения, когда Захар провел рукой по задним выпуклостям Лады, легонько сжал их, подталкивая ее к машине, стоявшей неподалеку. Это был «БМВ», как минимум, пятой серии. В Боснии ему доводилось ездить на такой машине. Мечта любого мужчины. И приманка для девушек...
   – Поехали, – легко согласилась Лада.
   Тимофей закусил губу. Девушка не была связана с ним никакими обязательствами, но все равно голос его разума возмущенно кричал, что его предают.

   – Эй, постой!
   Лада не принадлежала ему, он не имел права останавливать ее. Но это было свыше его сил – стоять и смотреть, как ее увозит какой-то счастливчик.
   – Чего тебе? – остановившись, резко развернулся к нему Захар.
   – Ничего, – заискивающе-виновато улыбнулась Надя.
   И крепко вцепилась Тимофею в руку. Но не смогла его остановить.
   – Езжай сам, а Ладу оставь в покое!
   – Это ты мне? – удивленно и вместе с тем угрожающе вскинул брови Захар.
   – Да, тебе. Она не хочет с тобой.
   – Ты кто такой?
   Он сделал шаг по направлению к Тимофею, но Лада взяла его за руку, не позволяя идти дальше.
   – Это Тимофей. Он из армии вернулся. Пьяный он, не видишь?
   – Да вижу, – усмехнулся Захар. И пытливо глянул на нее. – Ты хочешь со мной ехать?
   – Да. Поехали.
   Теперь она сама тянула его к машине. Но Тимофей уже не мог остановиться.
   – Я сказал, стоять! – грозно рыкнул он.
   И снова Захар развернулся к нему лицом. И так посмотрел на него, что стало ясно – слов больше не будет. И его дружки двинулись на Тимофея.
   Они ударили разом – один под правым углом, другой под левым. Тимофей сумел блокировать первый удар. Под кулак он подставил свой лоб – но все равно его тряхнуло так, что казалось, глаза поменялись местами.
   – У-е! – отпрянул назад парень с отбитым кулаком.
   Но тут же ударил ногой – прямой в живот. И это была добавка к удару, который нанес Тимофею его дружок.
   Трудно было удержаться на ногах после таких примочек, но не зря Тимофей тренировал себя на гражданке, совершенствовал себя в армии, проходил проверку на прочность в жарком горниле двух войн. Он сумел устоять, перегруппироваться и ответить мощным выпадом в сторону врага. Один крепыш пошатнулся, схватившись двумя руками за горло, смятое сильным и точным ударом. Но его тут же сменил сам Захар. И ударил Тимофея в нос с такой силой, что на какие-то мгновения он потерял сознание. Очнувшись, увидел еще один летящий в него кулак. Увернуться он не успевал, поэтому все-таки оказался на земле. Поднимаясь, каким-то чудом сумел блокировать чью-то ногу, метившую ему в голову.
   Поднялся, слабеющей рукой ударил Захара в челюсть. Но этим только еще сильней разозлил его. И снова град ударов обрушился на него. Тимофей отбивался, бил в ответ, понимая, что против троих неплохо тренированных бойцов ему не устоять.
   Однажды ему приходилось воевать на танке. Он находился в башне. Машина вошла в город и попала в западню, по ней били из гранатометов, но активная броня отлично справлялась со своей задачей. Кумулятивные гранаты взрывали коробки динамической защиты, не причиняя основной броне особого вреда. Но каждый раз ощущение было таким, будто на голову опускалась кувалда. Танкист-наводчик не смог выдержать такого испытания – выжил, но тронулся умом. Да и сам Тимофей еще долго приходил в себя после такой карусели.
   И сейчас ему казалось, что находится он в том самом танке, а башню сотрясают снаряды. Его били в голову, в живот, он падал, но всякий раз поднимался назло и на удивление врагу...
   – А ну прекратите! Я уже милицию вызвала! – откуда-то из параллельного мира донесся до него женский голос.
   – Хватит с него, поехали! – крикнул Захар.
   И, огладив рукой опухшую скулу, направился к машине. Сгреб по пути в охапку оторопевшую Ладу. Его дружки последовали за ним.
   – Что с тобой, парень?
   Сквозь красную пелену перед глазами проступили очертания женского лица. Знакомые черты.
   Это была Марина Евгеньевна, вахтерша с первого этажа. Появилась и Надя, она вела за собой целую ватагу мужиков, пожелавших вступиться за Тимофея. Догадалась-таки сбегать на второй этаж, поднять соседей. Но было уже поздно: враг убрался восвояси. И Тимофей не пытался тешить себя иллюзией, что это было позорное бегство. Это было всего лишь тактическое отступление после одержанной победы. Над ним победы...
   Тимофею обидно было осознавать, что он потерпел поражение на глазах у Лады. И если бы он мог плакать, он бы пустил сейчас горькую слезу.
   – Спасибо тебе...
   Дрожащей рукой он погладил Марину Евгеньевну по плечу.
   – Спасибо всем...
   Обвел своих заступников благодарным взглядом поверх набухающих мешков под глазами. И, поддерживаемый сестрой, побрел к себе. Больно было идти, голова кружилась, когда он поднимался по лестнице.
   – Может, «скорую» вызовем? – спросила Надя.
   – Только попробуй.
   В коридоре он встретил вдрызг пьяного отца. Одной рукой тот держался за стену, а другой махал ему. Мать стояла за ним, тоже в изрядном подпитии. Со спины отца обнимает – то ли его поддерживает, то ли сама боится упасть.
   – Сынок, все в порядке?
   – Как обычно...
   Он кивнул Наде в сторону родителей, пусть ими занимается, а то ведь не дойдут до своей комнаты, упадут, где стоят. Но сестра сначала привела его в свою комнату, уложила на постель, и только затем оставила его. Но скоро вернулась. Приложила к синякам лепешки мороженого мяса.
   – Это дело, – вымученно улыбнулся он.
   Сильно болел распухший нос, но Тимофей был далек от того, чтобы обращаться за помощью к эскулапам. Сколько раз его с не меньшей силой били по носу, и ни разу не было перелома. И зубы все целы на удивление. Ребра болят, но и там вроде бы без перелома... Вот израненную душу бы он полечил. Но нет с ним Лады, некому его утешить. Да и не стала бы она этого делать. Он же для нее никто.
   – Нашел с кем связаться, – попеняла ему Надя.
   – С кем?
   – Ты хоть знаешь, кто такой Захар?
   – Уже знаю.
   – Не знаешь... Бандит он, ему все в нашем районе платят. Да что в районе. Ему сам директор завода платит...
   – Рэкет?
   – Ну, вроде да... Даже не знаю, что с тобой теперь будет.
   – А что, еще ничего не было?
   – Было. Но это цветочки. Если он всерьез за тебя возьмется, тогда на похороны придется собирать... Уезжать тебе отсюда надо.
   – Куда?
   – А куда хочешь, лишь бы от греха подальше. А если он о тебе забудет, то вернешься...
   – Если забудет, я ему напомню, – усмехнулся Тимофей. – Он сильный. Но и я не слабак. Сломается его коса о мой камень...
   – Ну что ты такое говоришь? Я же видела, как они тебя...
   – Их трое было, а я один...
   – Трое? Да у него бригада человек двадцать. И оружие у него есть. Только и слышно, что стреляют. И тебя застрелить могут, это у нас проще простого...
   – И его тоже застрелить могут.
   – Кто?
   – Да есть человек... Ты мне расскажи, что у Лады с ним?
   – Что-что... Не знаю... То есть знаю, но не уверена... Она же секретаршей у директора завода. А Захар к нему ходил, глаз на нее положил. В ресторан ее приглашал, но так туда с ней и не сходил. Пропал куда-то. Теперь вот объявился... И в ресторан с ней теперь сходит в постель... Повезло Ладе, – задумавшись, сказала Надя.
   – Повезло?
   – Захар даром что молодой, денег у него столько, что нам и не снилось. Говорят, он одной своей любовнице квартиру купил. И Ладу осчастливить может...
   – Она что, из-за квартиры с ним хочет?
   – Хочет?.. Ну, может, и хочет... Но не из-за квартиры... Нравится он ей...
   – Откуда ты знаешь, что нравится?
   – Оттуда и знаю, что сама мне говорила.
   – А про меня что говорила?
   – Ничего... А что она могла про тебя сказать, если она только сегодня тебя увидела.
   – Сегодня увидела, завтра забыла... Не нравлюсь я ей.
   – Ну, не нравишься, и что? Других девчонок, что ли, мало? Не такая уж красивая она, чтобы по ней сохнуть... У меня знакомая одна есть, вот настоящая красавица. Хочешь, познакомлю?
   – Не хочу... Ничего не хочу...
   – Забудь о ней, легче станет.
   – Забуду... Сам забуду...
   Что ни говори, а Надя была права. Если Лада и запала к нему в сердце, то еще не успела засесть глубоко. Клин клином вышибают, а занозу занозой. Может, познакомившись с Надиной знакомой, он в нее влюбится, а о Ладе забудет... Но не тот у него сейчас вид, чтобы с кем-то знакомиться. Лицо разбито, чтобы все в норму пришло, время нужно. А вот к Марине Евгеньевне можно прямо сейчас пойти. Глядишь, и утешит.
   Тимофей взял бутылку водки, откупорил ее, ополовинил в один присест.
   Марина Евгеньевна сидела в своей каморке. Увидела его, завороженно улыбнулась.
   – Какой красавец!
   Если она и смеялась над его внешностью, то совершенно беззлобно. И сама вся такая теплая, пушистая и уютная.
   – Какой-никакой, а весь твой.
   Он решительно закрыл за собой дверь, повернул ключ в замочной скважине.
   – А тебе не кажется, что это слишком? – игриво укорила его женщина.
   – Показать тебе, что такое слишком? – спросил он мягко, но дерзко.
   Обласкал ее таким же мягким, но не допускающим никаких возражений взглядом и напористо уложил на кушетку.
   – Ну, ты нахал, – расслабленно закрывая глаза, пробормотала она.
   Нужно было быть полным кретином, чтобы расценить эти слова как оскорбление. Это был комплимент, который подействовал на Тимофея как щелчок кнута. Распалившись и распоясавшись, он погнал коней во весь опор... И ему не было никакого дела до какой-то там Лады...

Глава 2

   Марья мягко обвила руками его шею, нежно прильнула щекой к могучему плечу.
   – Ты куда собрался, свет мой ясный?
   Хорошая она баба, но не люба она Тимофею. Да и блудливая. Добрая, сладкая, но в сраме как свинья в грязи. Уходить от нее надо, за уши себя из этого болота вытаскивать, а то ведь и пропасть можно.
   Он уж и не помнил, сколько времени провел в хмельном дурмане и в разгуле непотребных страстей. Помнил только, что дня три поддавал в кружале у кривого Агафона, там же сошелся с распутной вдовой, с ней ушел в ее лачугу, там и озоровал, чередуя любовные утехи с горячительными возлияниями. И о доме своем забыл, и о своей зазнобе, которую увел у него злой боярин...
   Сколько лет воевал он под знаменами киевского князя. И сколько бы еще ходил на рать по зову Всеволода Ольговича. Но умер великий князь, и отошел его стол к брату Игорю. А через тринадцать дней киевляне призвали на великое княжение внука Мономахова Изяслава Мстиславовича. В битве под стенами Киева войско Игоря было разбито, сам он бежал, но был найден, заточен в темницу. Тимофей тоже бился в этом братоубийственном сраженье. И вместе со своим князем и воеводой потерпел поражение. Дрался до последнего, не побежал, хотя и была возможность. Был посечен мечами, исколот копьями и стрелами, но спину врагу не показал. Его взяли в полон, но казнить не стали – отпустили с миром в родные края.
   А родные края его были здесь, в Рязанской земле. Еще в раннем отрочестве судьба занесла его в далекий Киев, и вот, по прошествии множества лет, он снова вернулся в свою родную Заболонь. Отца на охоте задрал медведь, младший брат утонул в реке – перевернулся в ладье и, запутавшись в неводе, пошел на дно. Мать и сестры жили в землянке, бедствовали. Они уже и не чаяли увидеть Тимофея живым. А он вернулся, осчастливил родных. Оставалось у него от княжьей милости несколько гривен золота, взял он лес, поставил избу на самом берегу Оки, купил скотину. Собрал приданое для старшей сестры, вознамерился подготовить к замужеству и младшенькую. Не могла нарадоваться на него мать. А он продолжал трудиться в поте лица, пока не повстречал красну девицу Ладу. Но не сложилось у них. Забрал красу змей-боярин, увез ее в свои хоромы – на коня своего белого поднял, так в обнимку с ней и ускакал. Закручинился Тимофей, хлебнул браги, пошел на двор к боярину Захару, но по пути столкнулся с его воями, схлестнулся с ними в неравном кулачном бою. Он бил, его били, и непонятно, кто кого победил. А раз непонятно, значит, нужно найти истину, а она, как говорят пропойцы, киснет в браге.
   И зашел Тимофей в кружало, и закружило его... Только сегодня и появился просвет перед глазами, задумался он, не пора ли остановиться. На славу повеселился с вдовой, но пора и честь знать. Да и резанов кот наплакал. Гривны же остались только в памяти. Нет у него больше денег, не на что больше гулять. Домой надо идти, к матери, к сестрам. Корова молоко дает, зерно в закромах есть – как-нибудь бы и прокормились. Но «как-нибудь» не для Тимофея. Хватит с него, отдохнул на вольных хлебах, пора и за большое дело браться.
   В дружину к Захару думал податься, но после того, как тот Ладу к себе забрал, расхотел служить ему. К другому боярину пойдет, к Елизару, что в соседнем Терлеце сидит. У него и город побогаче, и владений поболее, и дружина покрепче. Сам рязанский князь Глеб Ростиславович почитал за честь испить с ним чарку-другую. И все потому, что побаивался его. А кого боятся, тех уважают...
   Тимофей тоже хотел, чтобы его уважали. Еще больше желал, чтобы Лада его любила. Но пока не за что его уважать. Есть в нем сила, но ничем он еще себя не проявил, не показал свою удаль молодецкую... А покажет, обязательно покажет. Боярин Елизар, говорят, в набег на мордовские земли собрался, вот где можно отличиться, опять же добычей воинской поживиться. А там князь рязанский воевод своих к себе призовет, на Муром всю рать свою поведет. И там Тимофей покажет себя, возвысится, глядишь, надел земли большой во владение получит... Лучше, чем в Киеве в своем родном краю жить будет...
   – Никуда не пущу!
   Марья попыталась удержать его, но тщетно. Тимофей повел могучими своими плечами, высвободил руку.
   – Ты, баба, место свое знай, – беззлобно, но жестко сказал он. – И меня к себе привязывать не смей.
   Домой Тимофей шел мимо боярского двора. Посматривал на высокий тройной частокол ограды, на крыши красавцев-теремов, на обитые железом ворота. Посматривал и спрашивал себя: чем он хуже Захара? Почему он не может жить в таких палатах? Почему самые красивые девушки Заболони должны доставаться кому-то, но не ему?..
   Хорошо жил боярин Захар. Богатые владения – густые и щедрые на пушнину леса, жирные земли на полях, полная рыбы река. Большое множество людей – холопы, закабаленные закупы, свободные смерды, купцы и ремесленники. Потому и жил он справно и пышно. Двор – неприступная крепость, хоромы как у великого князя. А как люди его живут, это боярина интересовало мало. Драл с них по три шкуры без стыда и совести, а недовольных ставил к ногтю посредством своей дружины.
   Тимофея удивляло безрассудство этого глупца. Посад стоял на холме, боярский детинец на самой вершине, вниз к реке тянулись кривые улочки, плотно застроенные хижинами и лачугами с плохими соломенными крышами. А острог вокруг города хлипкий, курам на смех: частокол невысокий, тонкий, в один ряд – для лазутчика плохая преграда, а для вражеского войска и вовсе удержу не будет. Наскочат те же мордовские конники, пустят ввысь стрелы огненные и пожгут город к чертям своим языческим. Даже если дружина боярская отобьет нападение, городу не быть. Детинец, может, и устоит, но сколько простых людей поляжет... Не заботится Захар о своем народе, живет в свое удовольствие – сладко ест, крепко пьет, девок горячо любит. И дружинники его зажирели на сытных хлебах. Бунт, может, усмирить смогут, но вряд ли смогут выстоять против настоящего врага. Придет беда, и отворятся ворота... Нет, нельзя так. Боярская слепота страшнее мора...
   На дряхлых воротах стоял всего лишь один воин. Без доспехов, потому что жарко. Копье притулено к сторожевой плетенке, щит на земле – торба на нем раскрытая с походной снедью и крынка молока. Богатая рубаха с узорным шитьем, широкий пояс с бронзовыми вставками, на ногах кожаные посолы на шнурах. Шлема но голове нет. Удивительно, что меч в ножнах на поясе висит. Стоит, опершись спиной об угол сторожки, щелкает семечки подсолнечника. На мир свысока посматривает, красных девиц привечает. Бесшабашная голова, не привычная к тревогам и беспощадным побоищам. Некому испортить его сладкую жизнь.
   Везло боярину Захару, беды обходили стороной его вотчину. Не терзала его набегами мордва, не лезли к нему за наживой соседние князья и бояре, не призывал его к себе вместе с дружиною рязанский князь – не участвовал он в боевых походах, не выдерживал осад и не брал крепостей вражеских. Потому и расслабилось без дела его воинство. На свою беду, а может, и на погибель...
   Стражник увидел Тимофея – глумливо ухмыльнулся.
   – Как здравие твое, морда битая?
   Он уже поставил себя на ноги, широко развел их для большего равновесия, расправил широкие плечи. Рука на рукояти меча, в глазах животное веселье и звериная угроза. Тимофей вспомнил, как бился на кулаках с боярскими дружинниками, но этого детину припомнить не смог. Может, он тоже бил его наравне с остальными, а может, рядом стоял. Так или иначе, он знал о том случае, поэтому относился к Тимофею как к своему врагу.
   Орлику стало не по себе. Изверга этого он не боялся, надо будет – прихлопнет как муху. И не посмотрит, что у него меч отточенный. А испугался он не за себя, а за родных своих. Изба его новая у реки, на самом отшибе пригородного селища. Нагрянь охальники по напуску боярина – беды не миновать. Или дом сожгут, или... Сестры у него молодые, на выданье. Кто их потом замуж возьмет?..
   Тимофей угрожающе насупился, сверкнул взглядом.
   – Здоровье мое погожее, а ты вот без языка остаться можешь. Говоришь много, да не по делу.
   – А ты не грози мне, упырь киевский.
   Тимофей удивленно и устрашенно повел бровью. Похоже, боярские приспешники справлялись о нем у людей, узнали, в какой дружине он служил в своем недалеком прошлом... Хорошо, если обошлось без последствий для его семьи.
   – Если хоть один волос с головы моих сестер... – начал было он, но ратник оборвал его.
   – За сестер не бойся, – ехидно ухмыльнулся он. – За себя бойся.
   – За себя то я постою... И вас всех положу, если что не так...
   – О! За такой разговор тебя к боярину на суд вести надо!
   – Веди. Только смотри, не надорвись.
   – Зря ты гоношишься, – угрожающе покачал головой ратник. – Добрые мы, но если разозлимся... Разбудишь лихо, горько о том пожалеешь. Если будет, чем жалеть...
   – Горазд же ты языком нарезать, – криво усмехнулся Тимофей. – Давай в честном бою сойдемся, посмотрим, чья возьмет!..
   – Нельзя мне. На страже я... А вечерком сегодня подходи, пободаемся. Сам приходи и другов своих приводи.
   – Нет у меня здесь другов, – покачал головой Тимофей. – Не успел заиметь... А ты, стало быть, с другами будешь?
   – Если страшно стало, так и скажи... – презрительно хмыкнул детина и, насупив брови, грозно рыкнул: – Проходи, морда пришлая, не мешай службу нести!
   – Мы еще встретимся, – уходя, сказал Тимофей.
   Выбора у него не было. Не должен он был давать спуску этому зарвавшемуся вою, обязан был дать ему укорот, чтобы не смел больше оскорблять его.
   Дома его ждали мать и сестры. Обрадовались ему, накормили кашей, напоили молоком. Сообщили радостную новость – к старшенькой Ульяне жених заслал сватов. Правда, день свадьбы назначен не был, потому как Тимофей не сказал своего слова.
   – А когда хотите пожениться? – спросил он.
   – Как обычно, на Ивана Купалу.
   – Языческий праздник, – нахмурился Тимофей.
   Он долго жил в Киеве, в городе, который считался оплотом христианской веры на Руси. Там и каменные храмы о золотых куполах в большом множестве, и митрополит из Константинополя. В рязанской земле тоже были церкви, приходы. В Заболони тоже был храм, деревянный – Покрова Пресвятой Богородицы. Еще дед боярина Захара ставил. И местные священники к службе усердно призывают, из Ростова Великого святители наезжают – учить народ уму-разуму. Но все равно, языческие корни на рязанской земле не в пример сильней, чем в том же Киеве. И гулянья здесь на Ивана Купалу – святое дело. И свадьбы на этот праздник играют чаще всего. Священники морщатся, кряхтят, но молодых венчают. Не так-то просто языческую дурь из людей вытравить...
   – Ну и что? – обиженно надула губки Ульяна. – Из века в век празднуют... И Авдей хочет...
   – Вот и скажи, что Авдей хочет, – усмехнулся Тимофей и легонько щелкнул пальцем по ее носу.
   И в это время в дом вбежала, запыхавшись, младшая Власта. Глядя на брата глазами, широко раскрытыми от избытка чувств, сообщила: