Страница:
Покойник лежал на столе без одежды, и Круча смог рассмотреть синяк на животе в районе солнечного сплетения. Но внимание привлекали не только побои. На теле у потерпевшего хорошо просматривались татуировки не очень качественного, явно кустарного исполнения. На правой половине груди был выколот стол с длинными передними и короткими задними ножками, на нем, как на постаменте, стоял танк «Т-34» с приподнятой пушкой, на левой – целая картина. Могильный холм, с одной его стороны возвышался ангел с опущенными крыльями, с другой – крест, на поперечине которого стоял олимпийский Мишка с пятью кольцами на поясе; лапа у него была горизонтально вытянута, а на ней сидел сокол с расправленными крыльями.
– Что это за каламбур такой?
За всю свою службу полковнику Круче не приходилось видеть таких татуировок на зэковских телах. Ангелы с крыльями, кресты, могильные холмы – это сколько угодно. А танк «Т-34» и олимпийский Мишка с охотничьим соколом – как-то странно…
– Я тоже думал, что каламбур, – кивнул Романов. – А потом до меня стало доходить. Там, рядом с могилой, где подкоп был, ангел на постаменте стоял. Это уже своего рода ориентир. И Мишка с соколом – тоже ориентир. Мишка – это имя, а сокол – фамилия. Сокол Михаил Антонович. В могиле Сокола Михаила Антоновича и находился клад, и татуировка могла дать Сошникову подсказку, если бы он вдруг забыл, куда его спрятал. Он же к четырнадцати годам был приговорен, за это время много чего могло из памяти стереться…
– А танк «Т-34»? Какую он подсказку дает? Что к этому кладу на танке подъезжать надо?
– Не знаю, может быть…
– А почему танк на столе?
– Может, это настольная модель?.. – пожал плечами Романов. – Да нет, ерунда какая-то.
– Может, напоминание, что на таком танке далеко не уедешь? – предположил Шульгин.
Он стоял за спиной Кручи и дышал ему в плечо, разглядывая картинку на мониторе.
– Надо установить, когда наколки сделаны, до тюрьмы или уже там.
– Старые наколки, – сказал Романов. – Лет десять, как минимум. Может, их еще на свободе сделали, четырнадцать лет назад…
– А чем Сошников занимался четырнадцать лет назад?
– Будем выяснять.
– Выясняйте, ребята. В Серпухов поезжайте, дело его поднимайте, со следователем поговорите, родственников опросите. В общем, надо узнать про него все, – поставил задачу Круча. – С кем он был связан, к каким ценностям имел доступ. А может, в конфликте с кем-то состоял, может, компромат на кого-то прятал.
– А если он в колонии о кладе узнал? – спросил Шульгин. – Ну, или о компромате…
– Надо будет, съездишь в колонию.
– Это в Пермской области.
– Значит, слетаешь туда. Если будет нужно… Да, и еще один интересный вопрос. Когда убили Сошникова, в котором часу ночи?
– В районе двух часов.
– Значит, до рассвета еще было время. И лопата у преступников имелась. Они могли труп спрятать, но не сделали этого. Почему?
– Так это землю копать надо. Сошников уже не помощник, а самому копать неохота. Да и лопату Сошников спрятал…
– Ничего, нашли, если бы захотели… Копать неохота, – хмыкнул Круча. – А сидеть охота?.. Может, преступников кто-то вспугнул?.. Со сторожем разговаривали?
– Разговаривали. Не видел он ничего. Перегарищем от него перло, я когда на свежий воздух вышел, ощущение было такое, как будто я сам граммов сто выпил, – усмехнулся Шульгин. – Спрашиваю, чего пьешь, а он улыбается. Как, говорит, не пить, когда покойники по ночам ходят.
– До чертиков напиваться не надо, – хмыкнул Круча. – Тогда и мертвецы мерещиться не будут…
– Так там позавчера ночью не только мертвецы были, там и Сошников на кладбище был, и те, кто его убил…
– И кто-то, возможно, их вспугнул. И я не думаю, что это ходячие мертвецы.
– А вдруг?
– Ну, исключать ничего нельзя. – Круча очень серьезно посмотрел на любящего пошутить Шульгина: – Поэтому сегодня ночью пойдешь на городское кладбище и устроишь там засаду, а завтра утром доложишь мне обстановку. Вдруг действительно там покойники по ночам ходят? Вдруг они вспугнули убийц?
– Э-э… А может, я лучше живыми займусь? – спросил Дима, за широкой улыбкой пытаясь скрыть растерянность. – Погода сейчас хорошая, тепло, сухо, возможно, там сатанисты какие-нибудь на кладбище развлекались. И они преступников вспугнули.
– А что, ночью в засаду не хочешь? – уколол Шульгина Степан Степанович.
– Да что-то неохота, но если действительно надо… – Шульгин нарочно потянул паузу в ожидании «отбоя».
– А это тебе решать, надо или не надо. Делай, что хочешь, но результат мне дай. Вопросы?
Вопросов у Шульгина было много, и он, забрав с собой Романова, отправился искать на них ответы.
Глава 3
Глава 4
– Что это за каламбур такой?
За всю свою службу полковнику Круче не приходилось видеть таких татуировок на зэковских телах. Ангелы с крыльями, кресты, могильные холмы – это сколько угодно. А танк «Т-34» и олимпийский Мишка с охотничьим соколом – как-то странно…
– Я тоже думал, что каламбур, – кивнул Романов. – А потом до меня стало доходить. Там, рядом с могилой, где подкоп был, ангел на постаменте стоял. Это уже своего рода ориентир. И Мишка с соколом – тоже ориентир. Мишка – это имя, а сокол – фамилия. Сокол Михаил Антонович. В могиле Сокола Михаила Антоновича и находился клад, и татуировка могла дать Сошникову подсказку, если бы он вдруг забыл, куда его спрятал. Он же к четырнадцати годам был приговорен, за это время много чего могло из памяти стереться…
– А танк «Т-34»? Какую он подсказку дает? Что к этому кладу на танке подъезжать надо?
– Не знаю, может быть…
– А почему танк на столе?
– Может, это настольная модель?.. – пожал плечами Романов. – Да нет, ерунда какая-то.
– Может, напоминание, что на таком танке далеко не уедешь? – предположил Шульгин.
Он стоял за спиной Кручи и дышал ему в плечо, разглядывая картинку на мониторе.
– Надо установить, когда наколки сделаны, до тюрьмы или уже там.
– Старые наколки, – сказал Романов. – Лет десять, как минимум. Может, их еще на свободе сделали, четырнадцать лет назад…
– А чем Сошников занимался четырнадцать лет назад?
– Будем выяснять.
– Выясняйте, ребята. В Серпухов поезжайте, дело его поднимайте, со следователем поговорите, родственников опросите. В общем, надо узнать про него все, – поставил задачу Круча. – С кем он был связан, к каким ценностям имел доступ. А может, в конфликте с кем-то состоял, может, компромат на кого-то прятал.
– А если он в колонии о кладе узнал? – спросил Шульгин. – Ну, или о компромате…
– Надо будет, съездишь в колонию.
– Это в Пермской области.
– Значит, слетаешь туда. Если будет нужно… Да, и еще один интересный вопрос. Когда убили Сошникова, в котором часу ночи?
– В районе двух часов.
– Значит, до рассвета еще было время. И лопата у преступников имелась. Они могли труп спрятать, но не сделали этого. Почему?
– Так это землю копать надо. Сошников уже не помощник, а самому копать неохота. Да и лопату Сошников спрятал…
– Ничего, нашли, если бы захотели… Копать неохота, – хмыкнул Круча. – А сидеть охота?.. Может, преступников кто-то вспугнул?.. Со сторожем разговаривали?
– Разговаривали. Не видел он ничего. Перегарищем от него перло, я когда на свежий воздух вышел, ощущение было такое, как будто я сам граммов сто выпил, – усмехнулся Шульгин. – Спрашиваю, чего пьешь, а он улыбается. Как, говорит, не пить, когда покойники по ночам ходят.
– До чертиков напиваться не надо, – хмыкнул Круча. – Тогда и мертвецы мерещиться не будут…
– Так там позавчера ночью не только мертвецы были, там и Сошников на кладбище был, и те, кто его убил…
– И кто-то, возможно, их вспугнул. И я не думаю, что это ходячие мертвецы.
– А вдруг?
– Ну, исключать ничего нельзя. – Круча очень серьезно посмотрел на любящего пошутить Шульгина: – Поэтому сегодня ночью пойдешь на городское кладбище и устроишь там засаду, а завтра утром доложишь мне обстановку. Вдруг действительно там покойники по ночам ходят? Вдруг они вспугнули убийц?
– Э-э… А может, я лучше живыми займусь? – спросил Дима, за широкой улыбкой пытаясь скрыть растерянность. – Погода сейчас хорошая, тепло, сухо, возможно, там сатанисты какие-нибудь на кладбище развлекались. И они преступников вспугнули.
– А что, ночью в засаду не хочешь? – уколол Шульгина Степан Степанович.
– Да что-то неохота, но если действительно надо… – Шульгин нарочно потянул паузу в ожидании «отбоя».
– А это тебе решать, надо или не надо. Делай, что хочешь, но результат мне дай. Вопросы?
Вопросов у Шульгина было много, и он, забрав с собой Романова, отправился искать на них ответы.
Глава 3
Если завис компьютер, можно перезагрузить его, а что делать в подобной ситуации с человеком, неизвестно. Илья помахал перед лицом мужчины рукой, но тот в чувство не пришел – стоял остолбенело, смотрел на гостей стеклянными глазами.
– Олег Алексеевич, может, водки? – спросил Шульгин.
Мужчина не сразу отреагировал на вопрос, прошло несколько секунд, прежде чем он глянул на Диму осмысленным взглядом:
– Водки?.. Пожалуй.
Он открыл холодильник, достал оттуда бутылку «Пшеничной», открутил пробку и прямо из горла, с гримасой отвращения, зажмурив глаза, сделал несколько глотков. С тем же выражением на лице постоял немного, удовлетворенно крякнул, сел на стул. И посмотрел на Романова.
– Отпустило?
– Немного… Я знал, что рано или поздно это случится.
– Вы знали, что вашего брата убьют?
– Не то чтобы знал… Он же четырнадцать лет сидел, на строгом режиме, а там все что угодно могло с ним произойти. Я мысленно даже смирился…
Олег Алексеевич внешне был похож на своего младшего брата, но более крупный, с пивным брюшком. Плешь в седых с рыжиной волосах, мешки под глазами, обвисшие щеки, двойной подбородок. Но несмотря на неприглядный внешний вид, он был опрятен – и выбрит гладко, и хорошим одеколоном от него пахнет. Квартира небольшая, в старом доме, но ремонт здесь недавний, мебель вполне приличная, чисто, уютно, занавески на окнах нарядные, цветы в горшках пышные, на кухне наваристым борщом вкусно пахнет. Он был в квартире один, но здесь явно чувствовалась женская рука. Да и кольцо обручальное имелось на безымянном пальце правой руки.
– Смирились с тем, что могли потерять брата? – Илья внимательно смотрел на хозяина дома.
Сошников действительно что-то предчувствовал, поэтому не стал держать оперативников на пороге; как только разговор зашел о его брате, он тут же впустил их в квартиру, провел на кухню, правда, борща не предложил.
– Если бы Егор был уголовником, которому в тюрьме все нипочем, я бы за него не переживал. А он для такой жизни не был приспособлен, – покачал головой Олег Алексеевич. – Характер у него не самый крепкий, драться не умел. Не скажу, что его любой мог обидеть, но в тюрьмах там такие звери, он перед ними такой беззащитный… Но выжил. Выжил он в тюрьме. Домой вернулся. Я его сюда, в родительскую квартиру, прописал, с работой хотел помочь, у нас на заводе рабочие руки нужны, Татьяна ему с паспортом помогла, а он как паспорт получил, так сразу и уехал. Сказал, что не хочет нас стеснять. Как будто я его гнал… Хотя, конечно, тесновато у нас, я, жена, сыну пятнадцать лет, дочь подрастает, а квартира двухкомнатная. Но я вам точно скажу, не гнали мы его отсюда. И даже остаться уговаривали… Ну, может, и не очень настойчиво уговаривали, – сказал Сошников, обращаясь к самому себе. – Но было, да, было…
– А куда Егор уехал?
– Сказал, что в Москву.
– К кому?
– Не сказал… Он вообще после тюрьмы очень изменился, молчаливым стал, замкнутым. Раньше без умолку болтал, а тюрьма надломила его. Все думал о чем-то себе на уме, мечтал…
– Мечтал?
– Сказал, что дом нам скоро купит. Большой дом, красивый, с вишневым садом… Мы, конечно, посмеялись…
– А почему посмеялись?
– Откуда у него деньги на дом?
– Откуда?
– Это вы у меня спрашиваете? – изумленно посмотрел на Илью Сошников. – Я откуда знаю, откуда у него деньги?
– А он не говорил?
– Нет.
– Может, он клад собирался найти?
– Клад?.. Да нет, не говорил он про клад… А что, был клад? – удивился мужчина.
– Не знаю, может, и был. Может, из-за этого клада его и убили.
– Не знаю, он ничего про клад не говорил…
– И куда в Москву он поехал, тоже не сказал?
– Нет.
– Давно он уехал?
– В апреле. В начале апреля. Пару недель у нас пожил и уехал. А куда, не сказал.
– Телефон у него был? – спросил Шульгин.
– Мобильный? Да, был. Я ему свой старый мобильник отдал.
– Номер не подскажете?
Сошников с угодливым видом кивнул, вышел из кухни, вернулся с мобильным телефоном, нашел в памяти номер своего брата, продиктовал. Шульгин забил номер в свой телефон, позвонил.
Не было при покойном Егоре Сошникове сотового телефона, возможно, его забрал преступник вместе с документами. Если так, то вряд ли убийца будет держать телефон при себе. Ну а вдруг он все-таки ответит на звонок.
Но нет, телефон абонента был отключен. Скорее всего, выбросили его… Но вдруг мобильник лежит сейчас где-нибудь поблизости от преступника? Шульгин не стал исключать такой вариант, позвонил майору Кулику, у которого была возможность определить место нахождения телефона. Заодно и отчитался, что вместе с капитаном Романовым успешно прибыл в Серпухов и уже начал работу. Тем временем Сошников достал из кухонного шкафа рюмки, из холодильника – початую бутылку водки.
– Я, вообще-то, пью редко, но сегодня такой случай, – хлюпнул он носом. И рукой провел по заслезившимся глазам. – Помянуть брата надо…
– Илья за рулем, а мне можно, – кивнул Шульгин.
– Как же так, четырнадцать лет отсидел, и ничего, а тут на тебе… – всхлипнул Сошников.
Он молча махнул стопку, занюхал кулаком, а потом полез в посудный шкаф, достал три тарелки, поварешку, открыл крышку кастрюли, откуда пахнуло мясным и капустным ароматом.
– Как будто знала Татьяна, что помянуть надо, борща наварила, – тяжко, с надрывом вздохнул он и кулаком стал растирать правый глаз.
– Насколько нам известно, ваш брат был осужден за убийство, – выждав момент, уже за тарелкой борща сказал Романов.
– Да, за убийство… Только он никого не убивал…
Шульгин многозначительно посмотрел на Илью. Дескать, иного он и не ожидал. Действительно, людей послушать, так в тюрьмах сплошь невинные овцы сидят…
– Но его же осудили.
– Осудили. За убийство. В компании он был, с водкой не рассчитал, утром очнулся, а руки в крови. И труп в доме. Компания большая была, а в квартире только он остался. И труп Игната Борисова. Егор вымыл руки, вышел из квартиры, а навстречу соседка, смотрит, а у него кровь на рубашке… Он тогда уехал, милиция его искала, меня пытали, где, что. А через месяц Егор вернулся. Он в Крым ехать собирался, с матерью хотел попрощаться. Она тогда, Царствие ей Небесное, – Сошников осенил себя неловким, широким знамением, – жива еще была. Ну, и со мной попрощаться хотел. И попрощался. А из города выехать не успел, его прямо на вокзале и взяли… Он пытался объяснить, что не убивал никого, но ему никто не верил… Там ведь и топор нашли, а на нем отпечатки его пальцев…
– Топор?
– Да, маленький такой топор, для разделки мяса. Им хозяина квартиры убили. Вернее, не хозяина, а его сына, ну да это не важно. Главное, что убили… Но это не Егор его убил, кто-то другой, там еще двое было, кроме него. Кто-то из них двоих с хозяином квартиры поссорился, убил его, а Егора подставили. Потому что Егор пить не умеет. Как напьется, сначала дурной становится, а потом вырубает его…
– Так, может, и убил по дурости. А потом его и вырубило.
– Да нет, не мог он убить… Не мог он человека убить…
– По трезвой лавочке не мог, а по пьяному делу всякое бывает, – не унимался Шульгин.
– Да нет, дело даже не в том, что мог он убить или нет. Просто Егор всегда крайним оставался. Где-то кто-то в школе нахимичил, а он крайним остался, его и шпыняют. Он в армии медбратом в санчасти работал, а начальник медслужбы проворовался, а счет ему предъявили, он бы столько за всю свою жизнь не заработал, столько ему назначили. Мы с матерью к нему в Смоленск ездили, к военному прокурору ходили, он обещал разобраться. Вроде бы разобрались, выплату отменили, так Егора из санчасти потом выперли, в роту отправили, а там его до конца службы гнобили. Он дембелем уже был, так его молодые как последнего шпыняли. Сам командир объявил на него травлю. Он потом после службы два года в себя приходил…
– В каком году он вернулся из армии?
– В девяносто пятом.
– А в девяносто седьмом его посадили?
– Да, в девяносто седьмом… Работал себе спокойно, зубным техником в городской стоматологии, жениться собирался, а тут все кувырком, – уложив голову на ладонь согнутой в запястье руки, тяжело вздохнул мужчина.
– С нехорошей компанией связался?
– Да нет, одноклассников встретил, они его к другу позвали, он пошел. Он же с ними раньше особо не дружил, в стороне от них держался… Не стали бы они его так просто приглашать. А пригласили. Зачем, спрашивается?
– Зачем?
– А затем, чтобы подставить. Они убивать шли, а Егора в качестве козла отпущения с собой взяли…
– Серьезное заявление.
– Вы не верите мне? – Сошников уныло глянул на Шульгина.
– А какое это уже имеет значение?
– Да, жизнь назад не отмотаешь, в этом вы правы. Но за брата обидно… Я-то знаю, что не убивал он Борисова. Даже уверен в этом. И знаете почему? Где сейчас те ребята, которые Егора подставили? Один в тюрьме, другой спился, бомжует где-то по помойкам. А в тюрьму за что сел? Да человека по пьяной лавочке зашиб. Нет, не насмерть, но инвалидом сделал. На пять лет его отправили…
– Еще не вышел?
– Нет, сидит. Чтобы он там, паскуда, и остался… Вот я говорил, что Егор невезучий, а ведь еще один пример есть. Он же все четырнадцать лет отсидел, а ведь мог условно-досрочно выйти. Так нет, там в колонии кто-то кого-то зарезал, а Егора крайним сделали. Нет, срок ему не прибавили, но условно-досрочное освобождение накрылось медным тазом.
– Бывает, – с важным видом кивнул Шульгин. – Значит, вашего брата обвинили в убийстве, он сбежал от милиции, а потом вернулся.
– Ну, можно сказать, что вернулся. Мать проведать хотел. Она тогда болела. Ну, и попрощаться. Как будто чувствовал, что скоро ее не станет.
– В Крым собирался?
– Да, в Крым. Он-то думал, что это заграница, что там его искать не будут. У нас тогда холодно было, дождь, осень, а в Крыму тепло…
– А деньги у него для путешествия были?
Сошников думал недолго:
– Да, были. Доллары. У него много долларов изъяли, что-то около двадцати тысяч. Правда, в милиции потом нам объяснили, что деньги были фальшивые, поэтому возвращать не стали…
– Точно фальшивые? – спросил Шульгин, глянув на Илью с насмешливым сомнением.
– Ну, нам так сказали… А откуда у Егора могли быть настоящие доллары?
– А раньше таких денег у него не было?
– Ну что вы! Откуда?
– А где он мог их взять? Может, квартиру Борисова ограбил?
– Да нет, не было у Борисовых никакой пропажи, не заявлял никто… Нам деньги должны были отдать, но не отдали…
– Понятно. А куда Егор уезжал?
– В Москве он был.
– Где в Москве? Столица большая.
– Не знаю.
– Может, Егор про Битово что-то говорил?
– Да нет, не говорил…
– Возможно, когда из тюрьмы вернулся, говорил?
– Да нет, не говорил… Ничего не говорил… Сказал только, что дом нам купит…
– Вам купит? А себе?
– Про себя ничего не упоминал…
– Он сам в Москву после тюрьмы уехал? Может, девушку с собой брал?
– Не было у него девушки.
– А из Москвы он вам звонил?
– Звонил… Да, звонил! – встрепенулся Сошников. – Две недели назад. Он как устроился, сразу позвонил, сообщил, что у него все в порядке. А недели две назад позвонил, обычно он угрюмый такой, а тут голос веселый. И женский смех слышался. Девчонка какая-то рядом с ним хохотала. Такое ощущение, что она домогалась его, ну, в шутку, специально мешала ему со мной говорить. Он ее также в шутку отгонял…
– По имени не называл?
– Да, кажется, называл… Аня… Нет, Яна…
Кто-то в суетливом раздумье чешет затылок, кто-то прикладывает палец к наморщенному лбу, а Сошников приложил к носу кулак, с шумом вдувая в него из ноздрей воздух. А на пальце у него капустная ленточка из борща, смешно так от дуновения развивается.
– Нет, и не Аня, и не Яна… Ася. Точно, Ася!.. Он ее гонит, а она хохочет… Веселый такой смех…
– Еще что вы слышали? Может, он все-таки говорил, где находится?
– Да нет, не говорил. Сказал, что квартиру снял, а где, не сказал…
– И как с Асей познакомился, тоже не упоминал?
– Нет, не упоминал…
– Вы говорили, что с паспортом ему помогли.
– Да, у Татьяны знакомая в паспортном столе…
– Я так понимаю, Егор для паспорта фотографировался.
– Да, конечно. У нас осталось несколько штук… Нужно?
Шульгин кивнул, на этом разговор и закончился. С небрежной вежливостью он попросил у Сошникова разрешение на то, чтобы в случае надобности позвонить ему в неурочное время: мало ли какие вопросы возникнут. Илья поблагодарил хозяина дома за угощение и вышел из квартиры вслед за своим напарником.
– Ну и что скажешь? – спросил Илья, усаживаясь в машину.
Солнце уже клонилось к закату и едва выглядывало из-за высотного дома, заливая крышу своим свечением, похожим на нимб над головой святого. Воздух легкий, как будто разреженный, потому чей-то веселый детский смех звучал особенно звонко. Хорошая погода, и обстановка во дворе приятная, безмятежная, но нужно садиться в машину, ехать в Москву по забитой автомобилями дороге. Впрочем, Илья не унывал: и машина у него хорошая, и с Шульгиным не соскучишься.
– Ну что скажешь, капитан? – спросил Дима, захлопывая за собой дверцу.
– Да то и скажу, что не густо наловили…
– Не густо, но и не пусто.
– Двадцать тысяч фальшивых долларов, – усмехнулся Илья. – Может, к местным съездим, спросим, что там за доллары такие фальшивые?
– Забудь. Сколько лет прошло, никто ничего не вспомнит.
– Фальшивые доллары… Можно подумать, фальшивые баксы на дороге валяются… Развели Сошниковых как лохов.
– Может быть, карма у них в семье такая? Вон Егору вечно не везло…
– Да, но из тюрьмы живым вышел.
– Значит, хотел выйти, чтобы до своих долларов добраться… Двадцать тысяч он с собой в Крым взял, остальные на битовском кладбище спрятал.
– Я так понял, двадцать тысяч у него еще до тюрьмы появились. Вопрос: до убийства или нет? – раздумывая, спросил Илья.
– А если после? Если он все-таки выставил квартиру. Сначала хозяйского сына убил, а потом квартиру ограбил.
– Так не заявлял же хозяин.
– Может, у него грязные деньги были, и он побоялся заявить?
– Значит, к хозяину этой квартиры ехать надо, у него узнавать.
Глядя на то, с каким видом Шульгин доставал из кармана телефон, Илья понял, что в Москву они поедут нескоро.
– Олег Алексеевич, может, водки? – спросил Шульгин.
Мужчина не сразу отреагировал на вопрос, прошло несколько секунд, прежде чем он глянул на Диму осмысленным взглядом:
– Водки?.. Пожалуй.
Он открыл холодильник, достал оттуда бутылку «Пшеничной», открутил пробку и прямо из горла, с гримасой отвращения, зажмурив глаза, сделал несколько глотков. С тем же выражением на лице постоял немного, удовлетворенно крякнул, сел на стул. И посмотрел на Романова.
– Отпустило?
– Немного… Я знал, что рано или поздно это случится.
– Вы знали, что вашего брата убьют?
– Не то чтобы знал… Он же четырнадцать лет сидел, на строгом режиме, а там все что угодно могло с ним произойти. Я мысленно даже смирился…
Олег Алексеевич внешне был похож на своего младшего брата, но более крупный, с пивным брюшком. Плешь в седых с рыжиной волосах, мешки под глазами, обвисшие щеки, двойной подбородок. Но несмотря на неприглядный внешний вид, он был опрятен – и выбрит гладко, и хорошим одеколоном от него пахнет. Квартира небольшая, в старом доме, но ремонт здесь недавний, мебель вполне приличная, чисто, уютно, занавески на окнах нарядные, цветы в горшках пышные, на кухне наваристым борщом вкусно пахнет. Он был в квартире один, но здесь явно чувствовалась женская рука. Да и кольцо обручальное имелось на безымянном пальце правой руки.
– Смирились с тем, что могли потерять брата? – Илья внимательно смотрел на хозяина дома.
Сошников действительно что-то предчувствовал, поэтому не стал держать оперативников на пороге; как только разговор зашел о его брате, он тут же впустил их в квартиру, провел на кухню, правда, борща не предложил.
– Если бы Егор был уголовником, которому в тюрьме все нипочем, я бы за него не переживал. А он для такой жизни не был приспособлен, – покачал головой Олег Алексеевич. – Характер у него не самый крепкий, драться не умел. Не скажу, что его любой мог обидеть, но в тюрьмах там такие звери, он перед ними такой беззащитный… Но выжил. Выжил он в тюрьме. Домой вернулся. Я его сюда, в родительскую квартиру, прописал, с работой хотел помочь, у нас на заводе рабочие руки нужны, Татьяна ему с паспортом помогла, а он как паспорт получил, так сразу и уехал. Сказал, что не хочет нас стеснять. Как будто я его гнал… Хотя, конечно, тесновато у нас, я, жена, сыну пятнадцать лет, дочь подрастает, а квартира двухкомнатная. Но я вам точно скажу, не гнали мы его отсюда. И даже остаться уговаривали… Ну, может, и не очень настойчиво уговаривали, – сказал Сошников, обращаясь к самому себе. – Но было, да, было…
– А куда Егор уехал?
– Сказал, что в Москву.
– К кому?
– Не сказал… Он вообще после тюрьмы очень изменился, молчаливым стал, замкнутым. Раньше без умолку болтал, а тюрьма надломила его. Все думал о чем-то себе на уме, мечтал…
– Мечтал?
– Сказал, что дом нам скоро купит. Большой дом, красивый, с вишневым садом… Мы, конечно, посмеялись…
– А почему посмеялись?
– Откуда у него деньги на дом?
– Откуда?
– Это вы у меня спрашиваете? – изумленно посмотрел на Илью Сошников. – Я откуда знаю, откуда у него деньги?
– А он не говорил?
– Нет.
– Может, он клад собирался найти?
– Клад?.. Да нет, не говорил он про клад… А что, был клад? – удивился мужчина.
– Не знаю, может, и был. Может, из-за этого клада его и убили.
– Не знаю, он ничего про клад не говорил…
– И куда в Москву он поехал, тоже не сказал?
– Нет.
– Давно он уехал?
– В апреле. В начале апреля. Пару недель у нас пожил и уехал. А куда, не сказал.
– Телефон у него был? – спросил Шульгин.
– Мобильный? Да, был. Я ему свой старый мобильник отдал.
– Номер не подскажете?
Сошников с угодливым видом кивнул, вышел из кухни, вернулся с мобильным телефоном, нашел в памяти номер своего брата, продиктовал. Шульгин забил номер в свой телефон, позвонил.
Не было при покойном Егоре Сошникове сотового телефона, возможно, его забрал преступник вместе с документами. Если так, то вряд ли убийца будет держать телефон при себе. Ну а вдруг он все-таки ответит на звонок.
Но нет, телефон абонента был отключен. Скорее всего, выбросили его… Но вдруг мобильник лежит сейчас где-нибудь поблизости от преступника? Шульгин не стал исключать такой вариант, позвонил майору Кулику, у которого была возможность определить место нахождения телефона. Заодно и отчитался, что вместе с капитаном Романовым успешно прибыл в Серпухов и уже начал работу. Тем временем Сошников достал из кухонного шкафа рюмки, из холодильника – початую бутылку водки.
– Я, вообще-то, пью редко, но сегодня такой случай, – хлюпнул он носом. И рукой провел по заслезившимся глазам. – Помянуть брата надо…
– Илья за рулем, а мне можно, – кивнул Шульгин.
– Как же так, четырнадцать лет отсидел, и ничего, а тут на тебе… – всхлипнул Сошников.
Он молча махнул стопку, занюхал кулаком, а потом полез в посудный шкаф, достал три тарелки, поварешку, открыл крышку кастрюли, откуда пахнуло мясным и капустным ароматом.
– Как будто знала Татьяна, что помянуть надо, борща наварила, – тяжко, с надрывом вздохнул он и кулаком стал растирать правый глаз.
– Насколько нам известно, ваш брат был осужден за убийство, – выждав момент, уже за тарелкой борща сказал Романов.
– Да, за убийство… Только он никого не убивал…
Шульгин многозначительно посмотрел на Илью. Дескать, иного он и не ожидал. Действительно, людей послушать, так в тюрьмах сплошь невинные овцы сидят…
– Но его же осудили.
– Осудили. За убийство. В компании он был, с водкой не рассчитал, утром очнулся, а руки в крови. И труп в доме. Компания большая была, а в квартире только он остался. И труп Игната Борисова. Егор вымыл руки, вышел из квартиры, а навстречу соседка, смотрит, а у него кровь на рубашке… Он тогда уехал, милиция его искала, меня пытали, где, что. А через месяц Егор вернулся. Он в Крым ехать собирался, с матерью хотел попрощаться. Она тогда, Царствие ей Небесное, – Сошников осенил себя неловким, широким знамением, – жива еще была. Ну, и со мной попрощаться хотел. И попрощался. А из города выехать не успел, его прямо на вокзале и взяли… Он пытался объяснить, что не убивал никого, но ему никто не верил… Там ведь и топор нашли, а на нем отпечатки его пальцев…
– Топор?
– Да, маленький такой топор, для разделки мяса. Им хозяина квартиры убили. Вернее, не хозяина, а его сына, ну да это не важно. Главное, что убили… Но это не Егор его убил, кто-то другой, там еще двое было, кроме него. Кто-то из них двоих с хозяином квартиры поссорился, убил его, а Егора подставили. Потому что Егор пить не умеет. Как напьется, сначала дурной становится, а потом вырубает его…
– Так, может, и убил по дурости. А потом его и вырубило.
– Да нет, не мог он убить… Не мог он человека убить…
– По трезвой лавочке не мог, а по пьяному делу всякое бывает, – не унимался Шульгин.
– Да нет, дело даже не в том, что мог он убить или нет. Просто Егор всегда крайним оставался. Где-то кто-то в школе нахимичил, а он крайним остался, его и шпыняют. Он в армии медбратом в санчасти работал, а начальник медслужбы проворовался, а счет ему предъявили, он бы столько за всю свою жизнь не заработал, столько ему назначили. Мы с матерью к нему в Смоленск ездили, к военному прокурору ходили, он обещал разобраться. Вроде бы разобрались, выплату отменили, так Егора из санчасти потом выперли, в роту отправили, а там его до конца службы гнобили. Он дембелем уже был, так его молодые как последнего шпыняли. Сам командир объявил на него травлю. Он потом после службы два года в себя приходил…
– В каком году он вернулся из армии?
– В девяносто пятом.
– А в девяносто седьмом его посадили?
– Да, в девяносто седьмом… Работал себе спокойно, зубным техником в городской стоматологии, жениться собирался, а тут все кувырком, – уложив голову на ладонь согнутой в запястье руки, тяжело вздохнул мужчина.
– С нехорошей компанией связался?
– Да нет, одноклассников встретил, они его к другу позвали, он пошел. Он же с ними раньше особо не дружил, в стороне от них держался… Не стали бы они его так просто приглашать. А пригласили. Зачем, спрашивается?
– Зачем?
– А затем, чтобы подставить. Они убивать шли, а Егора в качестве козла отпущения с собой взяли…
– Серьезное заявление.
– Вы не верите мне? – Сошников уныло глянул на Шульгина.
– А какое это уже имеет значение?
– Да, жизнь назад не отмотаешь, в этом вы правы. Но за брата обидно… Я-то знаю, что не убивал он Борисова. Даже уверен в этом. И знаете почему? Где сейчас те ребята, которые Егора подставили? Один в тюрьме, другой спился, бомжует где-то по помойкам. А в тюрьму за что сел? Да человека по пьяной лавочке зашиб. Нет, не насмерть, но инвалидом сделал. На пять лет его отправили…
– Еще не вышел?
– Нет, сидит. Чтобы он там, паскуда, и остался… Вот я говорил, что Егор невезучий, а ведь еще один пример есть. Он же все четырнадцать лет отсидел, а ведь мог условно-досрочно выйти. Так нет, там в колонии кто-то кого-то зарезал, а Егора крайним сделали. Нет, срок ему не прибавили, но условно-досрочное освобождение накрылось медным тазом.
– Бывает, – с важным видом кивнул Шульгин. – Значит, вашего брата обвинили в убийстве, он сбежал от милиции, а потом вернулся.
– Ну, можно сказать, что вернулся. Мать проведать хотел. Она тогда болела. Ну, и попрощаться. Как будто чувствовал, что скоро ее не станет.
– В Крым собирался?
– Да, в Крым. Он-то думал, что это заграница, что там его искать не будут. У нас тогда холодно было, дождь, осень, а в Крыму тепло…
– А деньги у него для путешествия были?
Сошников думал недолго:
– Да, были. Доллары. У него много долларов изъяли, что-то около двадцати тысяч. Правда, в милиции потом нам объяснили, что деньги были фальшивые, поэтому возвращать не стали…
– Точно фальшивые? – спросил Шульгин, глянув на Илью с насмешливым сомнением.
– Ну, нам так сказали… А откуда у Егора могли быть настоящие доллары?
– А раньше таких денег у него не было?
– Ну что вы! Откуда?
– А где он мог их взять? Может, квартиру Борисова ограбил?
– Да нет, не было у Борисовых никакой пропажи, не заявлял никто… Нам деньги должны были отдать, но не отдали…
– Понятно. А куда Егор уезжал?
– В Москве он был.
– Где в Москве? Столица большая.
– Не знаю.
– Может, Егор про Битово что-то говорил?
– Да нет, не говорил…
– Возможно, когда из тюрьмы вернулся, говорил?
– Да нет, не говорил… Ничего не говорил… Сказал только, что дом нам купит…
– Вам купит? А себе?
– Про себя ничего не упоминал…
– Он сам в Москву после тюрьмы уехал? Может, девушку с собой брал?
– Не было у него девушки.
– А из Москвы он вам звонил?
– Звонил… Да, звонил! – встрепенулся Сошников. – Две недели назад. Он как устроился, сразу позвонил, сообщил, что у него все в порядке. А недели две назад позвонил, обычно он угрюмый такой, а тут голос веселый. И женский смех слышался. Девчонка какая-то рядом с ним хохотала. Такое ощущение, что она домогалась его, ну, в шутку, специально мешала ему со мной говорить. Он ее также в шутку отгонял…
– По имени не называл?
– Да, кажется, называл… Аня… Нет, Яна…
Кто-то в суетливом раздумье чешет затылок, кто-то прикладывает палец к наморщенному лбу, а Сошников приложил к носу кулак, с шумом вдувая в него из ноздрей воздух. А на пальце у него капустная ленточка из борща, смешно так от дуновения развивается.
– Нет, и не Аня, и не Яна… Ася. Точно, Ася!.. Он ее гонит, а она хохочет… Веселый такой смех…
– Еще что вы слышали? Может, он все-таки говорил, где находится?
– Да нет, не говорил. Сказал, что квартиру снял, а где, не сказал…
– И как с Асей познакомился, тоже не упоминал?
– Нет, не упоминал…
– Вы говорили, что с паспортом ему помогли.
– Да, у Татьяны знакомая в паспортном столе…
– Я так понимаю, Егор для паспорта фотографировался.
– Да, конечно. У нас осталось несколько штук… Нужно?
Шульгин кивнул, на этом разговор и закончился. С небрежной вежливостью он попросил у Сошникова разрешение на то, чтобы в случае надобности позвонить ему в неурочное время: мало ли какие вопросы возникнут. Илья поблагодарил хозяина дома за угощение и вышел из квартиры вслед за своим напарником.
– Ну и что скажешь? – спросил Илья, усаживаясь в машину.
Солнце уже клонилось к закату и едва выглядывало из-за высотного дома, заливая крышу своим свечением, похожим на нимб над головой святого. Воздух легкий, как будто разреженный, потому чей-то веселый детский смех звучал особенно звонко. Хорошая погода, и обстановка во дворе приятная, безмятежная, но нужно садиться в машину, ехать в Москву по забитой автомобилями дороге. Впрочем, Илья не унывал: и машина у него хорошая, и с Шульгиным не соскучишься.
– Ну что скажешь, капитан? – спросил Дима, захлопывая за собой дверцу.
– Да то и скажу, что не густо наловили…
– Не густо, но и не пусто.
– Двадцать тысяч фальшивых долларов, – усмехнулся Илья. – Может, к местным съездим, спросим, что там за доллары такие фальшивые?
– Забудь. Сколько лет прошло, никто ничего не вспомнит.
– Фальшивые доллары… Можно подумать, фальшивые баксы на дороге валяются… Развели Сошниковых как лохов.
– Может быть, карма у них в семье такая? Вон Егору вечно не везло…
– Да, но из тюрьмы живым вышел.
– Значит, хотел выйти, чтобы до своих долларов добраться… Двадцать тысяч он с собой в Крым взял, остальные на битовском кладбище спрятал.
– Я так понял, двадцать тысяч у него еще до тюрьмы появились. Вопрос: до убийства или нет? – раздумывая, спросил Илья.
– А если после? Если он все-таки выставил квартиру. Сначала хозяйского сына убил, а потом квартиру ограбил.
– Так не заявлял же хозяин.
– Может, у него грязные деньги были, и он побоялся заявить?
– Значит, к хозяину этой квартиры ехать надо, у него узнавать.
Глядя на то, с каким видом Шульгин доставал из кармана телефон, Илья понял, что в Москву они поедут нескоро.
Глава 4
Серьезное у Егора Сошникова лицо, а глаза улыбаются, как у человека, который увидел свет в конце тоннеля. Четырнадцать лет он за решеткой провел, тридцать шесть лет ему – все страшное позади, а впереди новая жизнь. Возможно, он потому пресмыкался в неволе перед сильными того мира, чтобы выжить, чтобы вернуться домой к своим деньгам, которых могло хватить на большой красивый дом для семьи брата. Да и о себе он вряд ли забыл… Сошников только собирался ехать за деньгами, фотографируясь на паспорт, потому будто светился от счастья изнутри. Не знал он тогда, что его тоннель закончится тупиком, причем очень скоро.
Зато темноволосая девушка с красивым, но прыщавым лицом не знала, что произошло с Егором, поэтому ее взгляд не омрачала печаль.
– Да, видела этого мужчину, видела, – кивнула она, глядя на предъявленную фотографию. И, не поднимая головы, со стеснительной улыбкой бросила взгляд на Илью.
– Когда вы его видели?
– Ну, на днях…
Вчера они с Шульгиным вернулись в Москву поздно. Пока дождались мать Игната Борисова, пока допросили ее. Только в одиннадцатом часу вечера и отправились в обратный путь, длиной в сто с гаком километров. Спать Илья лег в час ночи, в шесть был уже на ногах, но ничего, спички в глаза вставлять не пришлось, работа пошла дальше и без того.
А разговор с Анной Петровной Борисовой ничего не дал. Что раньше они жили бедно, что сейчас – больших денег в доме отродясь не водилось. Муж работал учителем, она – библиотекарем, сын вообще ничем не занимался, разве что водку пил и по бабам шлялся… Нет, не мог Егор Сошников разжиться деньгами у этой семьи.
– И часто этот мужчина бывал у вас в магазине?
– Да, иногда появлялся, – кивнула девушка.
В этот универсам на окраине Битово Илью привел чек, найденный в кармане у потерпевшего. В наборе продуктов значились две бутылки коньяка, сигареты «Парламент» и «Золотая Ява». Пельмени, сосиски, сервелат, масло и прочая снедь Илью заинтересовали только с точки зрения покупательной способности потерпевшего. Были у Сошникова деньги на дорогие продукты. Да и коньяк он покупал не из дешевых. А коньяк он брал, чтобы выпивать, возможно, с той самой Асей, которая своим веселым смехом мешала разговаривать ему с братом. И еще Илья обратил внимание на сигареты «Парламент»: их ведь курила женщина, которая была вместе с Сошниковым на кладбище. Что, если то и была неизвестная Ася…
– Он один был или с кем-то?
– Один… Кажется, один… – слегка наморщила лоб девушка. – Да, наверное, один…
– Может, все-таки с кем-то? С женщиной, например.
– С женщиной?.. Ну, может быть, – вытянув трубочкой губы, она скривила их на сторону. – Я же на кассе сижу, я не вижу, кто с кем…
– Но его же запомнили?
– Запомнила… Нет, он без женщины был, – смущенно и вместе с тем торжествующе улыбнулась девушка, глядя Илье на подбородок. – Он бы на меня так не смотрел…
– А как он на вас смотрел?
– Ну, я ему понравилась. Во все глаза смотрел, вот как…
– Не удивительно, вы… э-э…
– Марина.
– Вы, Марина, девушка красивая, мужчины просто обязаны на вас заглядываться. А если не заглядываются, то они вовсе и не мужчины, – белозубо улыбнулся Романов. – Значит, заглядывался на вас Егор…
– А его Егором зовут? – Марина приложила к щекам ладошки, как будто для того, чтобы скрыть проступивший розовый румянец.
– Звали. Нет его больше… Вы же должны понимать, что я интересуюсь этим человеком не просто так. Убили его.
– Понимаю… Какая жалость!
– Да, Марина, жаль, что теперь он не будет на вас заглядываться.
– Дело не в том. Мне все равно, будут на меня заглядываться или нет, просто человека жалко…
– Значит, глазки он вам, Марина, строил. А может, он еще и заговаривал с вами?
– Нет, не было ничего такого… Ну, он сказал, что руки у меня красивые…
– Он вам не льстил, Марина, – сказал Илья и провел пальцем над своей верхней губой, будто закручивал гусарский ус. – Так оно и есть.
Руки у девушки действительно красивые, изящная кисть с длинными пальцами, будто выточенная из слоновой кости талантливым мастером, кожа нежная, прозрачная, хотя кровеносные сосуды под ней угадываются едва-едва…
– Ну, ничего особенного, – потупилась Марина.
Она сделала движение, будто намыливала руки, убрала из виду ладони, а затем уложила одну на панель кассового стола, за которым сидела. В универсаме шла торговля, но Илья уже отгородился от покупателей тележкой, чтобы никто не мешал их разговору.
– Может, он еще что-то говорил? – продолжал он гнуть свою линию.
– Да нет, ничего…
Марина выразительно посмотрела на него, сожалея о том, что ничем не может ему помочь.
– Может, вы вспомните, в какую сторону он уходил из магазина?
– Куда уходил?.. Через дорогу пошел…
Витринные окна в универсаме прозрачные, и в проход между двумя домами Марина показала, не поднимаясь со своего места. Один высотный крупнопанельный дом, а другой – пятиэтажка хрущевской эпохи. Егор Сошников переходил через улицу и дальше шел по дороге, разделяющей эти два дома.
– Возможно, он в какой-то из этих домов заходил?
– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Может быть, и заходил, но я не видела.
Из окон универсама просматривались только два подъезда высотного дома, а пятиэтажка развернута была к улице тыльной стороной. Да и за этими домами наверняка есть и другие подобного рода строения.
– Спасибо и на этом! – Романов попрощался с кассиршей и направился к высотному дому, возле которого вскапывал землю таджик.
Худощавый паренек в старенькой джинсовой курточке не зря ел свой хлеб – движения у него быстрые, энергичные, но вместе с тем экономные, чтобы зря не растрачивать энергию.
К нему Илья и обратился, показав фотографию Сошникова:
– Видел такого, земляк?
Таджику хватило быстрого взляда, чтобы узнать Егора:
– Видел.
– В каком доме он живет?
– Не знаю, он мимо проходил, туда, дальше шел…
Оказалось, что Сошников сворачивал за многоэтажку, где находился такой же высотный дом.
– Если хотите, я у Сайдуллы спрошу. Может, он знает?
Таджик говорил по-русски с акцентом, но бойко и вполне понятно, зато его друг Сайдулла по этой части ни бэ, ни мэ. Этот подметал пятачок перед подъездом, причем делал это с ленцой. Взгляд у него туманный, бесмысленный, и где-то в глубине теплилась восточная хитрость. На фотографию Сошникова он смотрел, как баран на новые ворота, долго и тупо, наконец, кивнул и сказал что-то на своем родном языке.
Зато темноволосая девушка с красивым, но прыщавым лицом не знала, что произошло с Егором, поэтому ее взгляд не омрачала печаль.
– Да, видела этого мужчину, видела, – кивнула она, глядя на предъявленную фотографию. И, не поднимая головы, со стеснительной улыбкой бросила взгляд на Илью.
– Когда вы его видели?
– Ну, на днях…
Вчера они с Шульгиным вернулись в Москву поздно. Пока дождались мать Игната Борисова, пока допросили ее. Только в одиннадцатом часу вечера и отправились в обратный путь, длиной в сто с гаком километров. Спать Илья лег в час ночи, в шесть был уже на ногах, но ничего, спички в глаза вставлять не пришлось, работа пошла дальше и без того.
А разговор с Анной Петровной Борисовой ничего не дал. Что раньше они жили бедно, что сейчас – больших денег в доме отродясь не водилось. Муж работал учителем, она – библиотекарем, сын вообще ничем не занимался, разве что водку пил и по бабам шлялся… Нет, не мог Егор Сошников разжиться деньгами у этой семьи.
– И часто этот мужчина бывал у вас в магазине?
– Да, иногда появлялся, – кивнула девушка.
В этот универсам на окраине Битово Илью привел чек, найденный в кармане у потерпевшего. В наборе продуктов значились две бутылки коньяка, сигареты «Парламент» и «Золотая Ява». Пельмени, сосиски, сервелат, масло и прочая снедь Илью заинтересовали только с точки зрения покупательной способности потерпевшего. Были у Сошникова деньги на дорогие продукты. Да и коньяк он покупал не из дешевых. А коньяк он брал, чтобы выпивать, возможно, с той самой Асей, которая своим веселым смехом мешала разговаривать ему с братом. И еще Илья обратил внимание на сигареты «Парламент»: их ведь курила женщина, которая была вместе с Сошниковым на кладбище. Что, если то и была неизвестная Ася…
– Он один был или с кем-то?
– Один… Кажется, один… – слегка наморщила лоб девушка. – Да, наверное, один…
– Может, все-таки с кем-то? С женщиной, например.
– С женщиной?.. Ну, может быть, – вытянув трубочкой губы, она скривила их на сторону. – Я же на кассе сижу, я не вижу, кто с кем…
– Но его же запомнили?
– Запомнила… Нет, он без женщины был, – смущенно и вместе с тем торжествующе улыбнулась девушка, глядя Илье на подбородок. – Он бы на меня так не смотрел…
– А как он на вас смотрел?
– Ну, я ему понравилась. Во все глаза смотрел, вот как…
– Не удивительно, вы… э-э…
– Марина.
– Вы, Марина, девушка красивая, мужчины просто обязаны на вас заглядываться. А если не заглядываются, то они вовсе и не мужчины, – белозубо улыбнулся Романов. – Значит, заглядывался на вас Егор…
– А его Егором зовут? – Марина приложила к щекам ладошки, как будто для того, чтобы скрыть проступивший розовый румянец.
– Звали. Нет его больше… Вы же должны понимать, что я интересуюсь этим человеком не просто так. Убили его.
– Понимаю… Какая жалость!
– Да, Марина, жаль, что теперь он не будет на вас заглядываться.
– Дело не в том. Мне все равно, будут на меня заглядываться или нет, просто человека жалко…
– Значит, глазки он вам, Марина, строил. А может, он еще и заговаривал с вами?
– Нет, не было ничего такого… Ну, он сказал, что руки у меня красивые…
– Он вам не льстил, Марина, – сказал Илья и провел пальцем над своей верхней губой, будто закручивал гусарский ус. – Так оно и есть.
Руки у девушки действительно красивые, изящная кисть с длинными пальцами, будто выточенная из слоновой кости талантливым мастером, кожа нежная, прозрачная, хотя кровеносные сосуды под ней угадываются едва-едва…
– Ну, ничего особенного, – потупилась Марина.
Она сделала движение, будто намыливала руки, убрала из виду ладони, а затем уложила одну на панель кассового стола, за которым сидела. В универсаме шла торговля, но Илья уже отгородился от покупателей тележкой, чтобы никто не мешал их разговору.
– Может, он еще что-то говорил? – продолжал он гнуть свою линию.
– Да нет, ничего…
Марина выразительно посмотрела на него, сожалея о том, что ничем не может ему помочь.
– Может, вы вспомните, в какую сторону он уходил из магазина?
– Куда уходил?.. Через дорогу пошел…
Витринные окна в универсаме прозрачные, и в проход между двумя домами Марина показала, не поднимаясь со своего места. Один высотный крупнопанельный дом, а другой – пятиэтажка хрущевской эпохи. Егор Сошников переходил через улицу и дальше шел по дороге, разделяющей эти два дома.
– Возможно, он в какой-то из этих домов заходил?
– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Может быть, и заходил, но я не видела.
Из окон универсама просматривались только два подъезда высотного дома, а пятиэтажка развернута была к улице тыльной стороной. Да и за этими домами наверняка есть и другие подобного рода строения.
– Спасибо и на этом! – Романов попрощался с кассиршей и направился к высотному дому, возле которого вскапывал землю таджик.
Худощавый паренек в старенькой джинсовой курточке не зря ел свой хлеб – движения у него быстрые, энергичные, но вместе с тем экономные, чтобы зря не растрачивать энергию.
К нему Илья и обратился, показав фотографию Сошникова:
– Видел такого, земляк?
Таджику хватило быстрого взляда, чтобы узнать Егора:
– Видел.
– В каком доме он живет?
– Не знаю, он мимо проходил, туда, дальше шел…
Оказалось, что Сошников сворачивал за многоэтажку, где находился такой же высотный дом.
– Если хотите, я у Сайдуллы спрошу. Может, он знает?
Таджик говорил по-русски с акцентом, но бойко и вполне понятно, зато его друг Сайдулла по этой части ни бэ, ни мэ. Этот подметал пятачок перед подъездом, причем делал это с ленцой. Взгляд у него туманный, бесмысленный, и где-то в глубине теплилась восточная хитрость. На фотографию Сошникова он смотрел, как баран на новые ворота, долго и тупо, наконец, кивнул и сказал что-то на своем родном языке.