Колычев Владимир. Мне душу рвет чужая боль

Владимир Колычев
Мне душу рвет чужая боль

Пролог

   Дождь – рука осени. Дождь стучал по стеклу, барабанил по жестянке подоконника. Холодно на улице, слякотно и промозгло.
   – Избушка, избушка, встань ко мне передом, а к лесу задом…
   Голос у Кристины низкий, но совсем не грубый. Контральто – мягкое, выразительное и полетное. Голос ее звучал тихо, но заполнял пространство, как объемный стереозвук. Ее невозможно было не услышать.
   Кристину приятно было слушать, но куда больше хотелось любоваться ею. Валентин оторвал взгляд от окна и с замиранием сердца повернулся к ней.
   Надежды юношей питают. И надежды эти у Валентина были самые смелые, но Кристина своей дерзостью превзошла их. Волосы распущены, шелковый халат на голое тело, поясок развязан, полы разведены…
   Кристина подавляла своей красотой. Ни у кого не было таких картинных глаз, как у нее. Волосы, черты лица, фигура – эталон безупречности. Но… Валентина потрясла ее смелость. А когда она движением плеч скинула к ногам халат, ошеломленно раскрыл рот. Полуобнаженная натура в ореоле совершенства. Шокирующее откровение. Роскошные волосы до плеч, прелестное лицо, великолепная фигура, идеальной чистоты матовая кожа, тонкая черная полоска внизу живота… Все замечательно. Но Кристина слепила своей красотой, не опьяняя. Не хватало ей хмельного тепла. Валентин смотрел на нее во все глаза, не в силах сказать и слова от восхищения, но при этом он не чувствовал в себе желания ворваться в эту некогда неприступную крепость, столь внезапно сдавшуюся ему на милость.
   Кристина раскрыла перед ним все свои тайны, но при этом умудрялась смотреть на него с загадочной улыбкой беспорочной женщины. Она поняла, что Валентин лишился дара речи, и это ее почему-то забавляло и умиляло.
   – Не ожидал?
   Она вплотную подошла к нему, руками оплела его шею.
   – Я тоже от себя этого не ожидала…
   Он должен был сходить с ума от нахлынувших чувств и эмоций. Но при всей своей ослепительности Кристина не смогла вызвать в нем тех желаний, которые он испытывал в объятиях другой, брошенной им девушки.
   Лида и близко не была такой красивой, как Кристина, и ее фигура также была далека от идеала – маленькая мягкая грудь, тяжелая попа, короткие ноги, гусиная кожа на бедрах… Но при всем при том Лида заводила его с пол-оборота, да так, что кровь закипала в каждой клеточке его тела. А с Кристиной он был похож на горящую воду: сверху тонкая пылающая пленка, а под ней – холодная масса.
   – Ну, и чего ты стоишь, как истукан? – удивленно спросила Кристина. – Обними меня.
   Валентин сконфуженно кивнул, двумя руками обвил ее тонкий стан. А животом к нему она прижалась сама.
   – Теперь поцелуй.
   Он выполнил и это ее требование, о чем нисколько не пожалел: губы у Кристины упругие, сочные, сладкие, с мятной свежестью… Но только почему-то этот поцелуй не воспламенял…
   – Ты точно как истукан, – оторвавшись от него, прошептала она. – Мне что, самой снимать тебя с ручника?
   Кристина отстранилась от него, взяла за руку, подвела к дивану, на который упала вместе с ним.
   – Я слышала, у парней это бывает, – не без досады сказала она, осознав его несостоятельность. – Если шок или впервые…
   – Не впервые, – ляпнул Валентин.
   С Лидой у него было, и много раз. И осечек никогда не было.
   – Зато у меня впервые, – прижимаясь к нему, страстно прошептала Кристина.
   В это верилось с трудом. Если не сказать, что вообще не верилось. Валентин знал, что до него Кристина дружила с Костей Мироновым, известным в городе плейбоем, перед которым не могла устоять ни одна девушка. К тому же Кристине уже девятнадцать, и она давно вышла из «девственного» возраста. Да и живет она отдельно от родителей – уж не потому ли она приобрела манеру разоружать мужчин шокирующей наготой…
   – И так глупо, – немного подумав, добавила она.
   В ее голосе слышалось если не раскаяние, то сожаление уж точно.
   – Все хорошо, – сказал Валентин, скользнув рукой по тугим куполам ее бюста.
   Увы, этим он поддал жару только ей, у самого же в низинах души даже не шелохнулось. Ему приятно было смотреть на Кристину, чувствовать под рукой ее нежную, безупречно гладкую кожу, ощущать тепло и упругости ее роскошного тела… Сейчас его можно было сравнить с отсыревшей спичкой, которая дымила, но не зажигалась.
   – Ты лучший, – прошептала она, расстегнув пуговицу на его рубашке.
   Наконец-то Валентин осознал, что мешает ему расслабиться. Одежда – это как защитный экран вокруг чувствительной антенны; стоит ему раздеться, и его тело не только поймает, но и многократно усилит жаркий сигнал… Кристина помогла ему раздеться, но, вопреки его ожиданиям, ничего не произошло.
   – Ты, наверное, переволновался, – со знанием дела сказала Кристина.
   Валентин в знак согласия кивнул… Он хорошо помнил, как это впервые произошло между ним и Лидой. Она не подавала себя в готовом к употреблению виде; более того, ему пришлось преодолевать ее сопротивление… Вспомнив тот свой победный триумф, он ощутил, как поднялась и затвердела кровь. И Кристина это почувствовала. Игриво улыбнувшись, она подалась к нему. Но в самый последний момент в ее глазах мелькнул страх, и Валентин даже подумал, что на этом все и закончится. Но нет, пересилив себя, она еще глубже прижалась к нему…

* * *

   Валентин возвращался домой из института. Ему совсем не обязательно было идти через сквер, где он когда-то познакомился с Лидой. Да он, в общем-то, и не собирался делать крюк, чтобы побывать здесь. И даже удивился, когда обнаружил себя на перекрестке двух аллей у скамейки, где он когда-то ее впервые поцеловал.
   Скамейка была усыпана сухой листвой, Валентин машинально смахнул ее, сел… Вот это совершенно напрасно, подумал он. Ему всего двадцать два года, он еще молод, у него все впереди. Глупо в его возрасте вспоминать о вчерашнем дне. Он должен идти вперед, только вперед… Он думал, что ему пора домой. Два-три часа на отработку лекций, а затем встреча с Кристиной. Сначала они пойдут на дискотеку, а затем отправятся к ней домой… Танцует она здорово, попкой так вертит, что мертвого зажечь может. Джинсы у нее сидят низко-низко, топик поднят чуть ли не под самую грудь, животик такой сексуальный, что… Валентин представил, как танцует Кристина, как эротично при этом выглядит, но не ощутил в себе ни малейшего шевеления.
   Зато душа затрепыхалась в груди, как встревоженная птица в клетке, но мысли о Кристине здесь были ни при чем. Виной этому была Лида. Сначала он услышал шорох листвы под ее ногами, а затем увидел ее саму. Серый шерстяной берет, невзрачная куртка, юбка по колено, дешевые сапоги… Наивная и совершенно немодная девушка. Но когда она улыбалась, перед ней, казалось, меркли все фотомодели мира. Милая, нежная, добрая. И в прошлом…
   Лида улыбалась и сейчас, но тускло и натянуто. В глазах печаль и уныние. Ни осуждения, ни злобы, но тоски полная чаша. И еще робкая надежда – вдруг Валентин одумался, вдруг вернулся к ней.
   – А я знала, что ты придешь, – нежным голоском сказала она.
   И присела рядом, не коснувшись его даже краешком одежды. Ноги плотно сведены вместе, ладони на коленях, пальцы рук беспомощно переплетены. Плечи опущены, но голова приподнята. На губах растерянная полуулыбка.
   – Пришел, – кивнул он, соглашаясь.
   А ведь и в самом деле пришел. Не тянуло, не хотел, а пришел… Или тянуло? Да, тянуло. Иначе бы он не оказался здесь.
   – Зачем?
   – Просто.
   – А я каждый день сюда хожу… Как твои дела?
   – Ничего.
   – Ты счастлив с ней? – дрогнувшим голосом спросила Лида.
   – С Кристиной?.. Э-э, она красивая, с ней хорошо.
   – А со мной? Со мной было плохо?
   Не надо было смотреть на нее, чтобы увидеть слезы на ее глазах. Валентин знал это и так: догадался.
   – С тобой было хорошо.
   – Было, – сказала она и заплакала.
   Руки ее как были, так и остались на коленях. Ни вздохов, ни всхлипов. Только видно, как слезы текут по щекам.
   – Мне плохо без тебя.
   Валентин промолчал. Он знал, что был для Лиды всем – и первым ее мужчиной, и первой ее настоящей любовью. Но сказать, что он понимает, как ей тяжело, значило признать свое перед ней прегрешение… И слов не было, чтобы оправдаться перед ней. На душе такой камень, что, если бы он захотел уйти, сила тяжести не позволила ему встать на ноги. И еще сама Лида обрела силу притяжения…
   – Ладно, извини. Не буду лезть к тебе в душу. Не буду мешать твоему счастью.
   Похоже, ей тоже тяжело было подняться. Пересиливая себя, Лида медленно встала на ноги, но Валентин удержал ее. Столько нежности, столько тоски по прошлому нахлынуло вдруг, что Кристина просто утонула в этом водовороте.
   – Постой!
   Лида села, и он привлек ее к себе.
   – Извини… Прости…
   Он целовал ее в щеки, в губы – порывисто и нервно, как одержимый. Он даже причинял ей боль резкими шквалистыми движениями, но девушка была так счастлива, что ничего не замечала…

* * *

   Валентин не хотел никого обманывать – ни себя, ни Кристину. Поэтому с признанием он не тянул.
   – Извини, но я должен остаться с Лидой, – сказал он, не смея поднять глаз на отвергнутую девушку.
   Кристина долго переваривала услышанное. В глазах нарастало возмущение, на лице – изумление.
   – А как же я? – наконец спросила она.
   – Ей плохо, она не может без меня, – промямлил он.
   – А мне что, хорошо без тебя?
   – Нет… Но ты очень красивая, ты найдешь другого. А она никого не найдет…
   – Я найду?!. Я буду искать?! Да мне только пальцем пошевелить… А ей что, шевелить нечем? Такая страшная?
   – Ну, зачем ты так? Она совсем не страшная… Она милая, – угрюмо изрек Валентин.
   – А я говорю, страшная!.. И она тебе совсем не нравится! – отчаянно мотнула головой Кристина.
   – Нравится… Я ее люблю…
   Он действительно любил Лиду. Так любил, как никого не смог бы никогда полюбить.
   – Не любишь!.. Ты не можешь ее любить! Ты лучший, а она… Она тебя приворожила, неужели ты этого не понимаешь? Это просто, кровь смешать, пот и слезы…
   – И слезы, – кивнул Валентин.
   Действительно, Лида его приворожила, но кровь и пот здесь ни при чем. Любовь, жалость и слезы, которые она лила по нему, – вот та приворотная смесь, которой она его к себе привязала. Он очень ее любил и не хотел, чтобы она страдала и плакала…
   – Она тебя приворожила! – вспыльчиво повторила Кристина.
   – Ты ошибаешься, – не согласился он.
   – Да нет, это ты ошибаешься, если думаешь, что я тебя обратно приму! Уйдешь – больше не приходи!
   Ее угрозы не подействовали. Валентин собрался уходить.
   – Извини, что так вышло, – сокрушенно вздохнул он и повернулся к ней спиной.
   – Вышло?! – возмущенно вскричала она. – А когда входило, ничего, нормально было?.. Я ему невинность свою отдала, а он!.. Вот скажи мне, у тебя совесть есть?
   Совесть у него была, поэтому он виновато вжал голову в плечи… Как это ни удивительно, но у Кристины он был первым мужчиной: кровь на простыне – яркое тому подтверждение… Он, конечно, не новичок в любовных делах, наслышан был о дамских ухищрениях, благодаря которым можно было выдать порочность за целомудрие. Но, судя по всему, Кристина не прибегала к уловкам. Да и насчет Кости Миронова он узнавал – был у него один знакомый из его окружения, – так вот, он утверждал, что Кристина с ним крутила динамо. И не только с ним…
   И это правда, что ей не надо никого искать. Стоит ей только пальцем пошевелить, и поклонники в очередь выстроятся… Но ей не нужны другие, ей нужен Валентин. Она была счастлива с ним, а он ее бросает. Кому рассказать, не поверят…
   – Но я должен быть с ней, – он умоляюще посмотрел на нее.
   – Ну и черт с тобой! – всхлипнув, махнула на него рукой Кристина.
   В глазах у нее стояли слезы, но Валентина они остановить не смогли.

* * *

   Баню с друзьями новогодние планы не предусматривали, а в остальном ситуация чем-то напоминала ту, что должна была произойти в знаменитой «Иронии судьбы», если бы не пьяный вылет в Ленинград. Мама накрыла стол и ушла к соседке, а Валентин дождался свою Лиду и вместе с ней вспенил шампанское под бой курантов.
   За окнами началась канонада, и он тоже собрался на улицу.
   – Может, не надо? – поежилась Лида.
   – Как же не надо? – удивился Валентин. – Мне что, в потолок ракеты пускать?
   – Не надо в потолок.
   – Тем более что ракеты на счастье.
   – Ну, если на счастье, – неловко улыбнулась она.
   Ей не хотелось никуда идти, но праздничная суматоха новогодней ночи так воодушевила ее, что вектор желания развернулся в обратную сторону. И показал на их с Валентином любимый сквер.
   – Счастье будет, если с нашей лавочки ракету пустим, – весело сказала она.
   Из четырех пиротехнических шутих три уже взорвали свой кусочек ночного неба. Осталась последняя, и Валентин унес ее в сквер, к любимой скамье, символу не будущего, а уже вполне осязаемого счастья. Он точно знал, что Лиду любил очень-очень, и о Кристине думал как о каком-то недоразумении. Хорошая она девушка, красивая, но Лида во сто крат лучше. Душевное тепло, домашний уют, телесный комфорт; и это при том, что в постель к ней тянуло со страшной силой…
   Валентин думал, что в сквере будет много людей, но их любимое место почему-то пустовало. Где-то поблизости ходили и шумели люди, взрывались фейерверки и лопались салюты, а возле скамейки на перекрестке двух аллей никого – как будто на заказ.
   Он воткнул рейку с ракетой прямо в снег, зажег фитиль.
   – С Новым годом, с новым счастьем!
   Но «счастье» почему-то не задалось. Ракета взлетела, зашипела, задымила, но не взорвалась.
   – Плохой знак, – расстроилась Лида.
   – Ерунда, – поспешил успокоить ее Валентин. – Просто наше счастье будет тихим… Ну, будешь шипеть на меня понемногу. А взрываться – нет, не будешь… Да и не надо взрываться. Надо, чтобы тихо было и спокойно…
   Он посадил ее на скамейку, опустился рядом, крепко обнял за плечи, прижал к себе.
   – Будем жить долго и умрем в один день, – сказала она.
   Банальщина, но прозвучала свежо и сочно.
   – Начинаем жить прямо сейчас, – он еще крепче обнял Лиду. – И здесь…
   – Да хоть здесь, лишь бы всегда с тобой, – счастливо улыбнулась она.
   И в это время за спиной со свистом поднялась в небо и взорвалась ракета. Вздрогнув, Валентин обернулся и в нескольких метрах от себя увидел двух парней. У одного в руке пучок ракет, другой устанавливал в снег батарею салютов. Они были повернуты к нему спиной и на влюбленных не обращали внимания.
   – Кто там? – забеспокоилась Лида.
   – Циолковский и Королев, через тернии к звездам, – пошутил он.
   – Что у них, ракеты?
   – Ага, «Протон» и «Союз». Лишь бы в нас не зарядили.
   – Может, пойдем отсюда?
   – А везде стреляют.
   – И то верно… И не хочу я уходить. Так хорошо с тобой…
   С пронзительным визгом в небо пальнула новогодняя «катюша». С шумом разлетелась одна ракета, другая. Лида невольно дернулась.
   – Расслабься, – весело посоветовал ей Валентин.
   И она послушалась: ее тело размякло в его объятиях.
   – И никогда ничего не бойся, – сказал он, обняв ее обеими руками. – За мной как за каменной стеной… Ты меня слышишь?
   Ему показалось, что Лида совершенно потеряла над собой контроль: слишком уж сильно потяжелело ее тело.
   – Эй, что с тобой? – он взял ее за плечи, заглянул ей в глаза.
   Они были распахнуты широко, но безжизненно. Остановившийся взгляд застекленел.
   – Лида!
   Он почувствовал что-то липкое на руке; глянул и увидел размазанное красное пятно. Этой рукой он обнимал ее, поддерживая за спину… В спине, в кроличьей шубе он обнаружил маленькое отверстие, из которого и сочилась кровь…
   Только сейчас он понял, почему Лида дернулась в его объятиях, почему так тяжело обмякло ее тело… «Катюша» выпустила в небо последний заряд, но возле нее никого уже не было. Но все же Валентин успел засечь пиротехников; они бежали прочь от него по заснеженному пространству между дорогой и аллеей. Деревья в сквере стояли без листвы, и беглецы не смогли в них затеряться. Но промедли Валентин хоть чуть-чуть, они бы скрылись из вида.
   Невозможно было осознать и переварить абсурд происходящего. Времена в стране, может, и смутные, но кому могла помешать безвинная Лида настолько, чтобы ее убивать? А в нее стреляли. И если бы Валентин не заподозрил неладное сейчас, он бы навсегда утратил шанс наказать виновников ее гибели… А он должен их наказать. Сначала рассчитаться с ними, а затем все остальное…
   Уложив коченеющее тело на скамью, он бросился в погоню за беглецами.
   Спортом он занимался с юности – и бегать умел, и драться. А подонки, за которыми он гнался, быстрыми ногами похвастать не могли. Один бежал хуже другого, он-то и отстал от своего дружка метров на двадцать, когда его нагнал Валентин.
   Он ударил убегающего противника – с прыжка, коленкой в спину. Тот упал, но сразу же поднялся, развернувшись к нему спиной. Валентин снова ударил его; метил ногой в живот, но убийца извернулся и подставил под удар бок, защищенный рукой. От следующего захода он спастись не смог – верхним ребром ладони Валентин ударил его в шею. Парень пошатнулся, но не упал. На полусогнутых подался назад. Лихорадочно сунув руку в карман, вытащил оттуда нож. В свете уличного фонаря тускло блеснуло стальное жало.
   – Ну, все, падла, молись! – хищно прошипел подонок. – Попишу, суку!
   Блатной жаргон, хищный оскал, неистовый блеск в глазах… Валентин занимался каратэ, но знал множество приемов из самбо. Сколько раз на тренировках он разоружал таких вот врагов, как этот. Но то тепличная практика, а на улице все по-другому. Тем более что противник, судя по всему, тертый калач. Достаточно было глянуть на его физиономию, чтобы признать в нем прожженного уголовника. А этот ужасный говор на блатном растяге… Валентин ощутил предательскую тяжесть в руках и холодок в коленях. А враг приближался, размахивая ножом. К тому же в любой момент мог вернуться его дружок, а у него в арсенале не только нож, а, возможно, и пистолет.
   – Ур-р-рою гниду! – рычал он.
   Он был настолько грозен, что у Валентина родилась изменническая мысль бежать от него сломя голову. Возможно, он бы так и поступил, если бы не другая мысль. Эта сволочь убила Лиду, и его подлое злодеяние не должно остаться безнаказанным… Он знал, как выбить нож из руки противника, но первый блин, увы, обернулся комом, а точней, распоротым рукавом на куртке. Возможно, лезвие задело и кожу предплечья, но Валентин был не в том состоянии, чтобы замечать боль. Он снова подставил блок под удар, и на этот раз смог надежно зафиксировать руку с ножом. Блок, захват, бросок через бедро, удар на добивание. Удар, еще удар…
   – Сука!.. Тварь!.. – взбешенно ревел Валентин, не в силах остановиться.
   Этот ублюдок убил его любимую девушку, он украл у него счастье…
   – Как ты мог, падла! На тебе! На!!!
   Лида самая любимая, сама лучшая… Была. Нет ее больше. Нет! И никогда будет!!!
   – Какая же ты мразь!.. Убью!!!
   Ненависть мутила сознание, лишала способности чувствовать усталость. И неизвестно, как долго бы продолжалось избиение, если бы чьи-то сильные руки не схватили Валентина сзади и не оттащили от жертвы.
   В суматошном состоянии рассудка он решил, что это подоспел второй убийца, и ударил противника локтем в голову.
   – Вот сука! – взревел тот.
   – Получи! – крикнул кто-то другой.
   Что-то тяжелое и твердое с силой опустилось на затылок, и в голове у Валентина шумно закрутилась карусель. Сознание он не потерял, но и на ногах удержаться не смог. В сумеречном состоянии он почувствовал, как его руки оказались за спиной и как на них защелкнулись браслеты наручников.

* * *

   Оперативник из уголовного розыска смотрел на него, как Гитлер на красный флаг. Большой, внушительный, грозный, он сидел на столе, буквально нависая над Валентином.
   – Ну и что ты за человек такой? – дыхнув на него коньячным букетом, басом спросил он. – Люди отдыхают, праздник на дворе… На дворе… А из-за тебя на дворе дрова. Травы нет, а на снегу трупы… Чем тебе эта пара мешала?
   – Какая пара? – недоуменно посмотрел на него Валентин.
   – Только не надо: какая пара, – скривился капитан. – Девушку застрелил, парня до смерти забил…
   – До смерти? – не поверил он. – До смерти забил? Кто? Я?!
   – Головка ты… Ты ему кость височную проломил. А это летальный исход… Два трупа на тебе, парень… Пистолет куда дел?
   – Какой пистолет?
   – Из которого ты девушку убил… Куда ты его выбросил?
   – Я не выбрасывал… А девушку я не убивал. Это моя девушка, Лида ее зовут. Мы с ней на скамейке сидели, а они петарды взрывали. Мы думали, что петарды, а у них пистолет был. Кто-то из них в Лиду выстрелил, а убегали оба… Я за ними, одного догнал, а второй убежал…
   – Может, научишь? – ехидно спросил опер.
   – Чему? – не понял Валентин.
   – А врать так складно!.. Кого ты лечишь?.. Ты двух человек убил. Двух!.. Где пистолет, спрашиваю?
   – Не знаю!.. Лида – моя девушка, я ее не убивал. Я за нее мстил… Да вы у мамы моей спросите, с кем я Новый год встречал, она вам скажет, что с Лидой… А потом мы в сквер пошли, сидели себе на скамейке, а тут эти… Не знаю, кто из них в нее стрелял. Они за спиной были, а выстрела я не слышал. То есть слышал, но думал, что это фейерверки… Смотрю, она мертвая, обернулся, вижу, а они бегут…
   – Кто они?
   – Ну, я же говорю, которые фейерверки пускали, у нас за спиной… Кто-то из них стрелял…
   – Ты это видел?
   – Нет. Но больше некому!
   – Ладно, допустим, свою девушку ты не убивал. Но тогда кто это сделал? – спросил капитан, пристально всматриваясь в Валентина.
   – Так я же говорю: кто-то из них двоих.
   – А кто конкретно?
   – Я не видел… Но я видел, как они бежали!
   Валентин искренне полагал, что его логика безупречна. Но, похоже, оперативник не разделял его мнение.
   – А если они просто побежали? Мало ли, замерзли, решили согреться.
   – Тогда кто стрелял?
   – А вот этого я не знаю.
   – Они стреляли!
   – Но ты же этого не видел!
   – Нет, – сконфуженно пожал плечами Валентин.
   – И никто не видел… Так что, выходит, мстил ты, парень, невиновному… А месть – это противозаконное деяние, а если оно еще и отягощено летальным исходом… Короче, попал ты, парень. Крепко попал.
   – Но как же невиновный! Он же уголовник! У него нож был!
   – Если нож, это еще не значит, что уголовник…
   – Он убить меня хотел! Вот, руку мне порезал!
   – Он защищался…
   – Но ведь нож – холодное оружие!
   – Если лезвие не гнется, то холодное, – кивнул опер. – А у него обычный нож был, кухонный, лезвие тонкое… А если оружие, что с того? Его к ответу не привлечешь, мертвые сроков не имут…
   – Он же уголовник, я знаю, – на последних остатках самообладания простонал Валентин. – Он говорил, как уголовник. Я знаю, что такое блатной жаргон…
   – Откуда ты знаешь? Срок, что ли, мотал?
   – Нет, в кино слышал…
   – Кино твое только начинается. Лет пятнадцать за убийство получишь… Можно, конечно, уменьшить срок. Но это еще заслужить надо. Чистосердечное признание и принародное покаяние – вот твой путь к спасению. Признаешься, что убил свою девушку и сорвал зло на случайном прохожем, и суд тебя… э-э, не оправдает, на это можешь не рассчитывать, но снисхождение – да, будет… Получишь дет десять, отсидишь, выйдешь живым и здоровым… Сколько тебе сейчас лет?
   – Я не убивал Лиду, – упрямо мотнул головой Валентин.
   – Да, но ты убил случайного прохожего.
   – Он не случайный прохожий. Он – убийца.
   – А доказательства есть? Где пистолет, из которого он стрелял?
   – Может, не он стрелял? Может, его дружок? А он убежал.
   – Ага, ветер в поле потерялся, – криво усмехнулся оперативник. – Вилами по воде твои аргументы писаны. Нет оружия, нет свидетелей… Да что там, если ты сам ничего не видел… Или видел?
   – Врать не буду, не видел.
   – Ну, вот и не ври больше. Скажи, кто девушку твою убил?.. Или она не твоя?
   – Моя.
   – Вижу, что не врешь… Дальше давай по-честному. Кто ее убил?
   – Не знаю.
   – Ну вот, ты уже не знаешь. Уже теплей… Скажи, что сам ее убил, и будет горячо.
   – Да не убивал я ее!
   – Тогда кто это сделал?
   – Ну, те, двое! Кто-то из них!
   – Зачем они ее убили?
   – Не знаю…
   – Вот видишь, ты не знаешь. И они не знали, за что им убивать твою девушку. И они ее не убивали… А у тебя, возможно, были причины от нее избавиться.
   – Какие причины?
   – А тебе видней…
   – Не было у меня причин! Я очень люблю Лиду! Я не мог ее убить… И где тогда пистолет, если это сделал я?
   – Вот я и хочу узнать, где он?
   – Тот, второй, его унес. Он быстрей бегал, поэтому и убежал. А его дружка я догнал…
   – И убил… Плохи твои дела, парень. Тут даже не превышение пределов самообороны. Здесь чистой воды умышленное убийство. А это многих лет стоит… Взял бы на себя убийство девушки, скидку бы получил. Ты же должен знать, если оптом, то скидка…
   – Что вы такое говорите? – как на чудовище посмотрел на оперативника Валентин. – Это люди. Понимаете, люди! Какой здесь может быть опт?
   – Это уже не совсем люди. Это трупы. И сделал их ты, оптом… Давай, бери ручку, пиши признание. Так, мол, и так, из ревности убил свою девушку, а затем и парня, с которым она тебе изменяла… Если ты не знаешь, то я тебе скажу, что за убийство из ревности много не дают. Сильное душевное волнение, все такое… А пистолет… – капитан на секунду задумался. – А пистолет ты выбросил. Куда, не помнишь…