Страница:
– Нет, расследование еще не закончено. Хотя кое-что удалось выяснить. Дудник наплел мне с три короба про разврат и наркотики, но думаю, что в его бреду были просветы. Разумеется, наркотики вы, Илья Макарович, не производите, пациенток не совращаете. Возможно, вам даже не нравится Эльвира Тимофеевна…
– Ну почему же не нравится? – искренне удивился Косынцев. – Нравится… Но вы продолжайте, продолжайте.
Он внимательно смотрел на Павла, подперев кулаком подбородок.
– Вам нравится Эльвира Тимофеевна?
– Нравится. Она отличный врач, хороший друг, приятный собеседник.
– А нравится вам, что ее видели в бане с криминальным авторитетом Горухановым?
– Кто видел? В какой бане? Кто такой Горуханов? – совершенно беспристрастно, исключительно с профессиональным интересом спросил Косынцев.
– Э-э… Извините… Кажется, меня не туда понесло, – опомнился Торопов. – Заработался. Зарапортовался.
Он понимал, что стал жертвой сумасшедшего бреда Романа, но так не хотелось, чтобы разрушилась версия о знакомстве Эльвиры Тимофеевны с Горухановым. Но представить пьяного психиатра в объятиях авторитетного гангстера… И чтобы Косынцев убивал его в клоунском наряде… Похоже, вчерашний укол до сих пор действовал на психику, рождая в сознании глупые версии.
5
– Ну почему же не нравится? – искренне удивился Косынцев. – Нравится… Но вы продолжайте, продолжайте.
Он внимательно смотрел на Павла, подперев кулаком подбородок.
– Вам нравится Эльвира Тимофеевна?
– Нравится. Она отличный врач, хороший друг, приятный собеседник.
– А нравится вам, что ее видели в бане с криминальным авторитетом Горухановым?
– Кто видел? В какой бане? Кто такой Горуханов? – совершенно беспристрастно, исключительно с профессиональным интересом спросил Косынцев.
– Э-э… Извините… Кажется, меня не туда понесло, – опомнился Торопов. – Заработался. Зарапортовался.
Он понимал, что стал жертвой сумасшедшего бреда Романа, но так не хотелось, чтобы разрушилась версия о знакомстве Эльвиры Тимофеевны с Горухановым. Но представить пьяного психиатра в объятиях авторитетного гангстера… И чтобы Косынцев убивал его в клоунском наряде… Похоже, вчерашний укол до сих пор действовал на психику, рождая в сознании глупые версии.
5
Худосочный мужчина с узким, сильно вытянутым лицом и тоскливыми, как у подыхающей лошади, глазами легонько, двумя пальцами держал Павла за рукав пиджака.
– Вы поймите меня правильно, я не терплю ложь, я просто ее ненавижу. Но я ничего не знаю о клоунах. Клоуны в цирке, а здесь их нет…
– Я вас понял, спасибо за информацию.
Торопов отдернул руку в надежде избавиться от больного, но тот уже изо всей силы схватил его за рукав.
– Вы меня не понимаете! Нет здесь никаких клоунов! Если бы они здесь были, я бы обязательно вам об этом сказал! Клоуны в цирке. Понимаете, в цирке! – Глаза его наполнялись кровью, лицо принимало ожесточенное выражение. – Нет здесь клоунов! Нет!!! Ну как вы не можете этого понять! Это психиатрическая больница! Больница!!! А клоуны в цирке! В цирке! В цирке!!!
– Я все понял, понял!
Торопову пришлось нащупать болевую точку на его запястье, чтобы разжать руку. Пациент вскрикнул от боли, шарахнулся назад, но тут же снова шагнул в его сторону. И сделал это так быстро, что Павел не успел отступить.
Еще бы чуть-чуть, и больной снова бы вцепился ему в руку, но Торопов инстинктивно толкнул его в грудь. Мужчина не удержался на ногах и упал. Ударив по полу кулаком, он забился в истерике.
– Ну почему меня никто не понимает? Почему?!
Сначала к нему подбежал санитар, а затем появилась Эльвира Тимофеевна. Она вышла из глубины коридора, из полусумрака, в хорошо освещенный холл.
– И что здесь происходит? – с упреком глянув на Торопова, холодно спросила женщина.
– Он меня не понимает! Не понимает!! Не понимает!!! – Душевнобольной продолжал биться в истерике, но уже в тисках объятий, в которые заключил его санитар.
– Вы его ударили, Павел Евгеньевич? – глядя, как уводят пациента, спросила врач.
– Нет. Просто толкнул. Вернее, оттолкнул. Вот, рукав мне помял. А мог бы и порвать…
– Костюм у вас хороший, – кивнула Эльвира Тимофеевна. – И что интересно, совсем не дорогой. Всего три с половиной тысячи…
– Вы откуда знаете? – удивленно спросил Павел.
Костюм действительно столько стоил. Российского производства костюм, качественный: после химчистки не сел, отгладился хорошо. И всего три с половиной тысячи рублей, сто евро.
– Знаю… Пройдемте ко мне в кабинет, Павел Евгеньевич, разговор есть.
У Торопова засосало под ложечкой от предчувствия, что разговор будет не из приятных. Так и оказалось.
Первым делом Эльвира Тимофеевна взяла в руки молоточек, покрутила его перед глазами, затем заставила сесть, стукнула им по коленке, посмотрела реакцию.
– М-да, – глубокомысленно изрекла она и заняла место за своим рабочим столом.
Павел так и остался сидеть на кушетке.
– Значит, в баню меня таскали? Любовь у меня с криминальным авторитетом? А Косынцев, выходит, из-за этого в клоуна превратился?.. Если я что-то не понимаю, вы уж объясните мне, пожалуйста! – безжалостно посмотрела на Торопова врач.
– Эльвира Тимофеевна, ну вы же сами прекрасно знаете, что это шизофренический бред вашего пациента, – умоляюще посмотрел на собеседницу Павел.
– Да вы не оправдывайтесь, ничего плохого не случилось. Один пациент сочинил, другой растиражировал, – устало-снисходительно улыбнулась женщина.
– Какой это другой? – встрепенулся Торопов.
– Да такой… Поймите, Павел Евгеньевич, одно дело – в детектива играть, и совсем другое – рукоприкладство. Никто не давал вам права бить пациента…
– Кто в детектива играет? Дудник?
– И он тоже. Два сапога пара…
– Что значит – два сапога пара?
– А то и значит. Никакой вы не майор милиции, Павел Евгеньевич. Себя вы в этом убедили, и у вас есть на то причины, но я то знаю, кто вы есть на самом деле…
– Кто я на самом деле? – похолодел под цинично-участливым взглядом врача Павел.
– А вы напрягите память, постарайтесь вспомнить. Возможно, это будет ваш первый шаг на пути к выздоровлению.
– Я не болен!
– Да, конечно, – Эльвира Тимофеевна утомленно провела рукой по лбу и разочарованно, вытянув губы в трубочку, выдохнула.
– Да, я не майор милиции, но это ничего не значит…
– А кто же вы тогда?
– Никто. Частное лицо.
– Может, частный детектив? – с усталой иронией вяло усмехнулась врач.
– Нет, не детектив, просто частное лицо… Я служил в армии, в военной прокуратуре, квартира у меня в Твери была, служебная. В командировке был, вернулся домой, а там такое… В общем, убил жену, отсидел семь лет, освободился, устроился на работу к Горуханову…
– Кем вы устроились к нему на работу?
– Охранником. Просто охранником. В клубе, которым он владеет. Он туда ехал, а я отлучился, в магазин мне надо было, телевизор хотел купить. У меня комната в общаге, а телевизора не было, а тут зарплату получил, решил и телевизор купить, и зарплату заодно обмыть. Ну, возвращаюсь, иду по улице, смотрю, клоун с шариками в Горуханова стреляет, я за ним… Здоровье у меня ничего, со спортом дружу, в общем, слабины не давал. И клоун хорошо бегал, но я его не отпустил. Он через забор, я через забор…
– Дальше я все знаю, – движением руки осадила Павла Эльвира Тимофеевна.
– Что вы знаете? – в запале спросил Торопов.
– Как вы здесь искали клоуна, знаю, какими методами… Вопрос в другом, за что вы сидели?
– За убийство. За убийство своей жены. И ее любовника. Двойное убийство – это серьезно, и я прекрасно осознаю всю тяжесть своей вины…
– Вы хорошо это помните?
– Что я помню?
– Как вы убили свою жену?
– Как убивал Машу? Конечно, помню! Я стрелял в нее и убил. Вам я говорил, что она живая. На самом деле она мертвая…
– Когда вы мне говорили, что она живая?
– Ну как же, вчера вечером! Вы сделали мне укол, я уснул, а когда проснулся, увидел Машу. Она рассказала мне, как изменяла, как любила своего этого… Я послал ее к черту, она ушла, я выбежал за ней в коридор, а тут вы. И вы еще сказали, что у меня иллюзорно… э-э, иллюзорно-бредовая дереализация из-за лекарств…
– Я вчера вам это говорила? – еще больше удивилась Эльвира Тимофеевна.
– Ну да, вы еще в постель меня уложили. Сказали, чтобы я успокоился, и еще пригрозили курсом принудительного лечения. Сказали, что я должен контролировать себя…
– Я это сказала?.. А может, вы сами это себе сказали? Ведь я учила вас контролировать себя. Сколько раз мы с вами об этом беседовали! Я говорила вам, вы себе внушали, вот на подсознательном уровне это и проявилось. Я действительно ввела вам сильнодействующее лекарство, поэтому у вас, Павел Евгеньевич, и возникли галлюцинации. Сначала покойная жена привиделась, потом я… Не могли вы со мной вчера разговаривать, не было этого. И не могла я вам сказать про иллюзорно-бредовую дереализацию. Но вы сами знали про то, что время от времени вас посещает покойная жена, в подкорке у вас записана моя установка, вот она и проявилась. Это не я говорила с вами, это вы говорили с самим собой. Вы понимали, что должны контролировать себя. Это хорошо, что вы это понимали. Это очень хорошо…
– Но я видел вас, – подавленно пробормотал Павел. – Вы приходили ко мне…
– Когда я приходила к вам? Назовите примерное время.
– Я же говорю, вчера вечером. Еще светло было…
– Не знаю. Сразу после того, как я сделала вам укол и уложила спать, мне пришлось выехать в город по делам.
– В город по делам… Ну да, у вас дела могут быть в городе… В городе, в городе…
– Поверьте, никаких дел с вашим Горухановым я не имела, – опечаленно усмехнулась Эльвира Тимофеевна. – И в бане с ним не мылась. Да и бани нет никакой. Только для медперсонала, и то не баня, а душевая. Да, сегодня утром вы там были…
– Дудник сбил меня с толку, – опустил голову Павел.
– У Дудника свои проблемы, у вас – свои. Но есть одно общее: и вы играете в детектива, и он…
– Я не играю в детектива! – отчаянно мотнул головой Торопов.
– Ну как же! А удостоверение сотрудника милиции? Оно же фальшивое.
– Фальшивое. Но я в этом не виноват. Это все мой начальник. Меня охранником в клуб взяли, но я же следователь по профессии, и не важно, что военный. Работу все равно знаю; ну, меня иногда просили по этой части поработать. Например, человека найти, поработать с ним, допросить, узнать… Корочки красные для этого дали, я не возражал.
– Какого человека найти?
– Разных. Там же в клубе зал игровых автоматов, пока еще работает, хотя и закрыть собираются… Так вот, иногда нужно про человека узнать, который подозрительно много выигрывает. Где живет, чем дышит, с кем из крупье контактирует… Так, по мелочи работал, никакого, считай, криминала. Мне даже зарплату не поднимали, на одной ставке охранника работал. Да и какой там работал… ну, пару таких подозрительных нашел… Я же совсем чуть-чуть у Горуханова работал…
– А к нему как на работу попали?
– Да как? Я же в обычной зоне сидел, так вышло. А Горуханов у нас за пахана. Блатные узнали, что я следователем был, наехали – типа мент. Если бы Горуханов не заступился, меня бы блатные на части порвали. А он сказал, что я военный следователь, что нечего на меня гнать. Еще и в свиту к себе взял, юридические вопросы решать – жалобу подать, прошение и тому подобное…
Павел не стал говорить, что еще у него был черный пояс по карате. Конфликт в зоне начался с драки, в которой он одному зэку разбил кадык, а второму сломал челюсть в двух местах. Потому и заступился за него Горуханов, что уважал таких людей, которые могут за себя постоять.
В детдом Павел попал в двенадцать лет. Он был домашним ребенком, не знал законов улиц, поэтому первое время подзатыльники сыпались на него со всех сторон. Но потом появился новый физрук, который организовал занятия по рукопашному бою, и Торопов увлекся так, что вскоре сам стал поддавать своим обидчикам. В военном институте он записался в секцию карате, выступал на соревнованиях. А в зоне кикбоксингом занялся, был там один специалист… Но Эльвире Тимофеевне зачем это знать? Еще подумает, что он хвастается.
– В общем, в пристяжи я у Горуханова был. А потом он освободился и, когда уходил, сказал мне, что я могу к нему приехать после отсидки. Он из Ульянова, что под Москвой… Горуханов меня к себе в телохранители мог взять, но сначала испытательный срок, три месяца просто в охране… А я в магазин пошел, возвращаюсь, смотрю, клоун…
– Про клоуна я уже слышала. И про то, что ты в зоне сидел, знаю. И про условно-досрочное освобождение тоже знаю…
– Какое условно-досрочное освобождение? – удивленно спросил Торопов. – Не было такого. От звонка, как говорится, до звонка…
– Ну, не было так не было… Значит, служили военным следователем, убили жену, получили срок… А почему про психиатрический стационар не рассказываете?
– Психиатрический стационар? Ну, было, чего скрывать! Проходил обследование, меня признали дееспособным, но с ограничениями, в том смысле, что в момент убийства я был не в себе. Состояние сильного душевного волнения, а если короче, аффект.
– Я знаю, что такое аффект… И сильное душевное волнение у вас было. И душевное потрясение. С тех пор к вам является покойная жена, упрекает вас в том, что вы ее убили…
– Да нет же, приходила она только один раз, вчера.
– Вы в этом так уверены? – удивленно и жестко посмотрела на Торопова Эльвира Тимофеевна. И, смягчившись, гораздо более душевным тоном предложила: – Подумайте хорошенько, Павел Евгеньевич, вспомните; может, ваша покойная жена приходила к вам не только вчера? Все-таки восемь лет прошло…
Торопов думал недолго.
– Глупо отрицать, что она ко мне не приходила. Снилась часто. Особенно первое время. Но ведь снилась. А вчера все по-другому было…
– Это вам только так кажется, что по-другому, потому что еще не утрачена свежесть восприятия. К тому же сейчас вы находитесь в той фазе, когда прежняя ваша жизнь находится за гранью реального восприятия. Кое-что вы помните из вашей прошлой жизни, а что-то – плод вашего больного воображения.
– Моего больного воображения?! – схватился за голову Павел. – Что вы такое говорите?
– Хорошо, давайте начнем с самого начала, – сказала врач и сделала глубокий вдох, как будто запасалась терпением. – Вы служите в милиции?
– Нет.
– У вас настоящее удостоверение?
– Я же говорил, что нет.
– Вы звонили своему начальству после того, как вас ударили по голове… а вас действительно ударили… звонили вы начальству?
– Нет.
– Но делали вид?
– Да. Я набрал первый попавшийся номер, но пальцем нажал на рычаг. И после этого начал разговор.
– Разговор с пустотой? – пристально глядя на собеседника, спросила Эльвира Тимофеевна.
– Выходит, что да…
– Как вы сами считаете, может ли человек в здравом уме разговаривать с пустотой?
– Зачем вы так ставите вопрос? – смутился под взглядом женщины Торопов. – Это не разговор с пустотой. Просто я сделал вид, что разговариваю с кем-то. Так многие делают…
– Мне все равно, что делают многие. Меня интересует исключительно то, что делаете вы. Вы сейчас находитесь под моим наблюдением, и я отвечаю за вас. И вы мне сами сказали, что разговаривали с пустотой…
– Нет, не так было! Вы спросили, а я всего лишь подтвердил!
Павел сопротивлялся как мог, но дело в том, что силы его иссякали с каждым произнесенным словом. Он точно помнил, что Эльвира Тимофеевна сама сказала про пустоту, но сейчас ему почему-то казалось, что именно он и сказал ей о том, что разговаривал с пустотой. Под ее пристальным взглядом Торопову стало казаться, что он действительно не в себе. И эта несуществующая служба в милиции, фальшивое удостоверение, разговор с пустотой – все это вода на ее мельницу.
– Ну вот видите, вы подтвердили. Значит, вы согласны со мной… А вспомните клоуна. Он бежал, хохотал, но его видели только вы. А Котов его не видел!..
Эльвира Тимофеевна открыла сейф, достала оттуда пухлую картонную папку, вынула из нее лист бумаги, бросила его на стол перед собой.
– Это объяснительная от Котова. Если есть желание, можете прочесть.
– Можно…
Торопов бегло пробежался взглядом по кривым строчком рукописи. Котов подробно излагал, как сопровождал пациента за пределы запретной территории, как искал с ним следы несуществующего клоуна и так далее и тому подобное. Была здесь и запись о том, что у пациента возникли зрительная и слуховая галлюцинации. Пациент, несуществующий клоун, галлюцинация – все это резало слух.
– Почему он пишет, что я – пациент? – возмутился Торопов.
– Потому что не было никакого клоуна… Как не было никакого Горуханова, – ошарашила Павла врач.
– Как это не было!
– Горуханов был. Он действительно сидел с вами в одной колонии. И действительно он был в авторитете среди уголовников. Но дело в том, что здесь, в Ульянове, его не было. И вы не работали у него. И в клубе охранником тоже не работали… Вы отсидели в колонии пять лет, после чего условно-досрочно вышли на свободу. Вернее, условно-досрочное освобождение послужило лишь поводом для того, чтобы выпустить вас на свободу. На самом деле начальник колонии очень сомневался в вашем душевном здоровье. Да вы и сами в этом сомневались, поэтому попросили лагерное начальство организовать вам встречу с Маловаткиным Леонидом Константиновичем. Надеюсь, вы не станете отрицать, что этот врач ставил вам диагноз?
– Не стану, – кивнул ошеломленный Торопов. – Был Маловаткин. Но я не просил организовать с ним встречу…
На этот неуверенный и жалкий всплеск эмоций Эльвира Тимофеевна отреагировала небрежным взмахом руки. Дескать, зачем ей комментировать известный факт.
– Так вот, ваше лагерное начальство навело справки и выяснило, что Маловаткин Леонид Константинович в настоящее время работает у нас. Но вышла нестыковка. Он действительно работал у нас, но к тому моменту, как поступил запрос, он вышел на пенсию и уехал в родную деревню. Мы уговаривали его остаться, но увы. Врач он хороший, однако ему надоело лечить людей с психическими расстройствами. Вернее, не то чтобы надоело, он просто стал переживать за самого себя, боялся, что сам рано или поздно свихнется на этой почве…
– Да, да, он мне говорил об этом! – вспомнил Торопов. – Был у нас разговор. Он говорил, что чаще всего с ума сходят сами психиатры.
– Вот видите! – покровительственно улыбнулась врач. – Не все еще забыто… А ведь вас действительно сзади ударили по голове, когда вы прогуливались по парку. И мы даже знаем, кто это сделал. В результате удара вы частично утратили память. Я бы даже сказала, что у вас раздвоилось сознание. Не буду загружать вас медицинскими терминами, скажу проще, у вас произошел серьезный сдвиг в реальном восприятии действительности. Когда-то вы работали следователем, поэтому сейчас, после удара, у вас и возникла потребность вести расследование. Вы сами придумали для этого повод. То есть не вы придумали, этот повод родился в вашем больном воображении… Вы действительно состояли в свите Горуханова, возможно, он в самом деле предлагал вам работу на свободе. Вот вы и возомнили, что работали у него.
– Но ведь это было на самом деле. И я могу это доказать!
– Как?
– Давайте съездим в клуб «Седьмая эра», я там работал, меня там знают.
– Нет у нас в городе такого клуба.
– Ну как же, на Фабричной улице!
– Фабричная улица есть, а клуба нет…
– А если все-таки есть?
– Хорошо, мы как-нибудь съездим на улицу Фабричную, и вы сами во всем убедитесь.
– А общежитие, где я жил? Меня там знают.
– И в общежитие съездим, если вы этого так хотите.
– Так давайте прямо сейчас и съездим! – взбудораженно подскочил на своем месте Торопов.
Он точно знал, что жил в общежитии, работал в клубе… Или неточно?..
Павел опустил голову и расслабил плечи, пытаясь осмыслить происходящее. А Эльвира Тимофеевна тем временем подошла к нему, села рядом, легонько коснувшись Торопова локтем.
– Вам сейчас успокоиться надо, Павел Евгеньевич, – сочувственно и озадаченно сказала она.
– Я даже знаю, что за всем этим последует, – усмехнулся он. – Укол сделаете?
– Нет, нет, никаких уколов, – покачала головой женщина. – Прежде всего самоконтроль. Вспомните, как я вас этому учила.
– Ничему вы меня не учили.
– Зачем вы меня обманываете? – с тревогой за пациента и с упреком спросила женщина. – Я понимаю, вы можете не помнить, что было до удара. Но ведь мы только что вели разговор с вами на этот счет. Вы говорили, что видели вчера жену, потом появилась я. Но меня не было, просто вы контролировали себя. Вспомнили?
– Вспомнил, – кивнул Торопов. – Но вы меня не учили. То есть, может, и учили, но не сегодня…
– Ну вот, соглашаетесь, что это могло быть, и то хорошо, – улыбнулась Эльвира Тимофеевна, довольная хоть и малой, но все-таки победой.
– А могло и не быть.
– Мы обязательно побываем и на Фабричной улице, и в вашем общежитии. А еще вы можете прямо сейчас позвонить в милицию и узнать, что не было никакого убийства на Фабричной улице.
– Ну как же не было, если было!
– Прошу!
Врач великодушно указала на телефон, а Торопов набрал «02» и спросил номер оперативного дежурного Ульяновского РОВД, связался с ним и сообщил, что знает, кто убил гражданина Горуханова.
– Какого Горуханова?! – удивленно отозвался мужской голос в трубке.
– Горуханов Станислав Сергеевич. Криминальный авторитет.
– Знаю, кто он такой. Но давно ничего о нем не слышал. Наверное, сидит до сих пор… Простите, с кем я разговариваю? Представьтесь, пожалуйста!
– Торопов Павел Евгеньевич.
– Откуда звоните?
– Кабинет главного врача психиатрического диспансера.
– А-а…
– Что «а»? Горуханов давно уже освободился, и пять дней назад, в понедельник, двадцать четвертого августа, его застрелили на Фабричной улице. Вы должны об этом знать.
– А вот не знаем.
– Быть этого не может!
– И кто его застрелил?
– Клоун…
В трубке послышались короткие гудки.
– Зачем вы про клоуна сказали? – с насмешкой, но вместе с тем и с упреком спросила Эльвира Тимофеевна. – Какой нормальный человек в это поверит?
– Так он же ненормальный… Так, сейчас…
На этот раз Торопов позвонил в справочную и узнал номер начальника Ульяновского РОВД и даже смог дозвониться до него. Но тот заявил, что ничего не знает об убийстве Горуханова, а через некоторое время Эльвире Тимофеевне позвонили из милиции и грозно потребовали отвадить пациентов от ее рабочего телефона.
– Ну, теперь убедились? – с сожалением спросила Павла врач.
– В чем я убедился? В том, что милиция не хочет работать? Или в том, что братва решила не предавать смерть Горуханова огласке?
– Какая братва? – опечаленно вздохнула женщина.
– Ну, скажем так, его окружение. Может, его труп просто посадили в машину и увезли…
– А может, и не было никакого трупа?
– Может, и не было трупа, – кивнул Торопов. – Может, киллер всего лишь ранил его… Хотя он стрелял в голову. Но я знаю, случается и такое, что после пулевого ранения в голову человек выживает.
– Да, но не всегда при этом остается душевно здоровым.
– Вы на что намекаете?
– Не думайте, к вам это не относится. Расстройство психики у вас началось еще до того, как вас ударили по голове. К вам являлась жена, разговаривала с вами, говорила, что любит и вас, и своего любовника. Осуждала, что вы убили… На фоне ярко выраженной вины за содеянное, тревоги, страха у вас развился иллюзорный галлюциноз, наплыв множественных визуальных и вербальных иллюзий обвиняющего или угрожающего содержания.
Эльвира Тимофеевна снова раскрыла папку, где под надписью «История болезни» четко просматривались его фамилия, имя и отчество, заглянула в содержимое папки, которое состояло из плотной стопки сшитых листов бумаги. Долго просматривала документы, наконец нашла нужную запись.
– Вы убили Гришечкина Юрия Степановича одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения… Так вот, ваша жена упрекала вас в том, что вы его убили. И что стреляли в нее. Но при этом она утверждала, что сама она выжила…
– Откуда вы все это знаете?
– Ну как же! Вот записи, которые вел ваш лечащий врач, Дмитрий Викторович Семжин…
– Не знаю такого!
– Знаете, но не помните. Дмитрий Викторович сейчас в отпуске, но скоро выйдет, тогда снова займется вами. А пока я за него… Да и в любом случае вы находитесь под моей персональной опекой. Я главный врач этой больницы, и я в ответе за всех своих пациентов. Мы много беседовали с вами, вы должны помнить меня.
– Я вас помню, но я не ваш пациент!
– Хотите ознакомиться с историей болезни?
Торопов лихорадочно схватил папку, одну за другой перелистнул несколько страниц, и сделал это порывисто, едва не порвав рубаху.
– Павел Евгеньевич, не надо нервничать! Помните, вы должны держать себя в руках.
Это было не личное дело, как он подумал, а история его болезни, вшитая в стандартную папку. Здесь не было анкет, автобиографий, но имелось нечто вроде характеристик, которые давали на него лечащие врачи: Дмитрий Викторович Семжин и Эльвира Тимофеевна Архипова. Но эти характеристики являлись составной частью истории болезни. Врачи наблюдали за ним, делали свои выводы, только многое из того, что было написано, Торопов не понимал – слишком сложный был у психиатров почерк. Да и термины не совсем понятные… Но это была история его болезни! И его жизни в описании врачей, с фактами его биографии, с датами, за которыми скрывались поворотные и страшные моменты его судьбы. История эта была написана за три последних года. В две тысячи шестом поступил, а в две тысячи девятом так и оставался в больнице… В дурдоме…
– Не могу в это поверить!
– Очень хорошо, что вы в это не верите, – чуть ли не ликующе улыбнулась женщина. – Очень хорошо!.. Вы думаете, почему я предоставила вам свободу действий? Потому что после удара я обнаружила в вашем сознании признаки просветления. Слышали, наверное, что клин клином вышибают, так и у вас – одно потрясение затмило другое. Ваша жена до сих пор продолжает являться вам, но вы уже не верите, что она жива… Или верите?
– Нет, не верю.
– Вы поймите меня правильно, я не терплю ложь, я просто ее ненавижу. Но я ничего не знаю о клоунах. Клоуны в цирке, а здесь их нет…
– Я вас понял, спасибо за информацию.
Торопов отдернул руку в надежде избавиться от больного, но тот уже изо всей силы схватил его за рукав.
– Вы меня не понимаете! Нет здесь никаких клоунов! Если бы они здесь были, я бы обязательно вам об этом сказал! Клоуны в цирке. Понимаете, в цирке! – Глаза его наполнялись кровью, лицо принимало ожесточенное выражение. – Нет здесь клоунов! Нет!!! Ну как вы не можете этого понять! Это психиатрическая больница! Больница!!! А клоуны в цирке! В цирке! В цирке!!!
– Я все понял, понял!
Торопову пришлось нащупать болевую точку на его запястье, чтобы разжать руку. Пациент вскрикнул от боли, шарахнулся назад, но тут же снова шагнул в его сторону. И сделал это так быстро, что Павел не успел отступить.
Еще бы чуть-чуть, и больной снова бы вцепился ему в руку, но Торопов инстинктивно толкнул его в грудь. Мужчина не удержался на ногах и упал. Ударив по полу кулаком, он забился в истерике.
– Ну почему меня никто не понимает? Почему?!
Сначала к нему подбежал санитар, а затем появилась Эльвира Тимофеевна. Она вышла из глубины коридора, из полусумрака, в хорошо освещенный холл.
– И что здесь происходит? – с упреком глянув на Торопова, холодно спросила женщина.
– Он меня не понимает! Не понимает!! Не понимает!!! – Душевнобольной продолжал биться в истерике, но уже в тисках объятий, в которые заключил его санитар.
– Вы его ударили, Павел Евгеньевич? – глядя, как уводят пациента, спросила врач.
– Нет. Просто толкнул. Вернее, оттолкнул. Вот, рукав мне помял. А мог бы и порвать…
– Костюм у вас хороший, – кивнула Эльвира Тимофеевна. – И что интересно, совсем не дорогой. Всего три с половиной тысячи…
– Вы откуда знаете? – удивленно спросил Павел.
Костюм действительно столько стоил. Российского производства костюм, качественный: после химчистки не сел, отгладился хорошо. И всего три с половиной тысячи рублей, сто евро.
– Знаю… Пройдемте ко мне в кабинет, Павел Евгеньевич, разговор есть.
У Торопова засосало под ложечкой от предчувствия, что разговор будет не из приятных. Так и оказалось.
Первым делом Эльвира Тимофеевна взяла в руки молоточек, покрутила его перед глазами, затем заставила сесть, стукнула им по коленке, посмотрела реакцию.
– М-да, – глубокомысленно изрекла она и заняла место за своим рабочим столом.
Павел так и остался сидеть на кушетке.
– Значит, в баню меня таскали? Любовь у меня с криминальным авторитетом? А Косынцев, выходит, из-за этого в клоуна превратился?.. Если я что-то не понимаю, вы уж объясните мне, пожалуйста! – безжалостно посмотрела на Торопова врач.
– Эльвира Тимофеевна, ну вы же сами прекрасно знаете, что это шизофренический бред вашего пациента, – умоляюще посмотрел на собеседницу Павел.
– Да вы не оправдывайтесь, ничего плохого не случилось. Один пациент сочинил, другой растиражировал, – устало-снисходительно улыбнулась женщина.
– Какой это другой? – встрепенулся Торопов.
– Да такой… Поймите, Павел Евгеньевич, одно дело – в детектива играть, и совсем другое – рукоприкладство. Никто не давал вам права бить пациента…
– Кто в детектива играет? Дудник?
– И он тоже. Два сапога пара…
– Что значит – два сапога пара?
– А то и значит. Никакой вы не майор милиции, Павел Евгеньевич. Себя вы в этом убедили, и у вас есть на то причины, но я то знаю, кто вы есть на самом деле…
– Кто я на самом деле? – похолодел под цинично-участливым взглядом врача Павел.
– А вы напрягите память, постарайтесь вспомнить. Возможно, это будет ваш первый шаг на пути к выздоровлению.
– Я не болен!
– Да, конечно, – Эльвира Тимофеевна утомленно провела рукой по лбу и разочарованно, вытянув губы в трубочку, выдохнула.
– Да, я не майор милиции, но это ничего не значит…
– А кто же вы тогда?
– Никто. Частное лицо.
– Может, частный детектив? – с усталой иронией вяло усмехнулась врач.
– Нет, не детектив, просто частное лицо… Я служил в армии, в военной прокуратуре, квартира у меня в Твери была, служебная. В командировке был, вернулся домой, а там такое… В общем, убил жену, отсидел семь лет, освободился, устроился на работу к Горуханову…
– Кем вы устроились к нему на работу?
– Охранником. Просто охранником. В клубе, которым он владеет. Он туда ехал, а я отлучился, в магазин мне надо было, телевизор хотел купить. У меня комната в общаге, а телевизора не было, а тут зарплату получил, решил и телевизор купить, и зарплату заодно обмыть. Ну, возвращаюсь, иду по улице, смотрю, клоун с шариками в Горуханова стреляет, я за ним… Здоровье у меня ничего, со спортом дружу, в общем, слабины не давал. И клоун хорошо бегал, но я его не отпустил. Он через забор, я через забор…
– Дальше я все знаю, – движением руки осадила Павла Эльвира Тимофеевна.
– Что вы знаете? – в запале спросил Торопов.
– Как вы здесь искали клоуна, знаю, какими методами… Вопрос в другом, за что вы сидели?
– За убийство. За убийство своей жены. И ее любовника. Двойное убийство – это серьезно, и я прекрасно осознаю всю тяжесть своей вины…
– Вы хорошо это помните?
– Что я помню?
– Как вы убили свою жену?
– Как убивал Машу? Конечно, помню! Я стрелял в нее и убил. Вам я говорил, что она живая. На самом деле она мертвая…
– Когда вы мне говорили, что она живая?
– Ну как же, вчера вечером! Вы сделали мне укол, я уснул, а когда проснулся, увидел Машу. Она рассказала мне, как изменяла, как любила своего этого… Я послал ее к черту, она ушла, я выбежал за ней в коридор, а тут вы. И вы еще сказали, что у меня иллюзорно… э-э, иллюзорно-бредовая дереализация из-за лекарств…
– Я вчера вам это говорила? – еще больше удивилась Эльвира Тимофеевна.
– Ну да, вы еще в постель меня уложили. Сказали, чтобы я успокоился, и еще пригрозили курсом принудительного лечения. Сказали, что я должен контролировать себя…
– Я это сказала?.. А может, вы сами это себе сказали? Ведь я учила вас контролировать себя. Сколько раз мы с вами об этом беседовали! Я говорила вам, вы себе внушали, вот на подсознательном уровне это и проявилось. Я действительно ввела вам сильнодействующее лекарство, поэтому у вас, Павел Евгеньевич, и возникли галлюцинации. Сначала покойная жена привиделась, потом я… Не могли вы со мной вчера разговаривать, не было этого. И не могла я вам сказать про иллюзорно-бредовую дереализацию. Но вы сами знали про то, что время от времени вас посещает покойная жена, в подкорке у вас записана моя установка, вот она и проявилась. Это не я говорила с вами, это вы говорили с самим собой. Вы понимали, что должны контролировать себя. Это хорошо, что вы это понимали. Это очень хорошо…
– Но я видел вас, – подавленно пробормотал Павел. – Вы приходили ко мне…
– Когда я приходила к вам? Назовите примерное время.
– Я же говорю, вчера вечером. Еще светло было…
– Не знаю. Сразу после того, как я сделала вам укол и уложила спать, мне пришлось выехать в город по делам.
– В город по делам… Ну да, у вас дела могут быть в городе… В городе, в городе…
– Поверьте, никаких дел с вашим Горухановым я не имела, – опечаленно усмехнулась Эльвира Тимофеевна. – И в бане с ним не мылась. Да и бани нет никакой. Только для медперсонала, и то не баня, а душевая. Да, сегодня утром вы там были…
– Дудник сбил меня с толку, – опустил голову Павел.
– У Дудника свои проблемы, у вас – свои. Но есть одно общее: и вы играете в детектива, и он…
– Я не играю в детектива! – отчаянно мотнул головой Торопов.
– Ну как же! А удостоверение сотрудника милиции? Оно же фальшивое.
– Фальшивое. Но я в этом не виноват. Это все мой начальник. Меня охранником в клуб взяли, но я же следователь по профессии, и не важно, что военный. Работу все равно знаю; ну, меня иногда просили по этой части поработать. Например, человека найти, поработать с ним, допросить, узнать… Корочки красные для этого дали, я не возражал.
– Какого человека найти?
– Разных. Там же в клубе зал игровых автоматов, пока еще работает, хотя и закрыть собираются… Так вот, иногда нужно про человека узнать, который подозрительно много выигрывает. Где живет, чем дышит, с кем из крупье контактирует… Так, по мелочи работал, никакого, считай, криминала. Мне даже зарплату не поднимали, на одной ставке охранника работал. Да и какой там работал… ну, пару таких подозрительных нашел… Я же совсем чуть-чуть у Горуханова работал…
– А к нему как на работу попали?
– Да как? Я же в обычной зоне сидел, так вышло. А Горуханов у нас за пахана. Блатные узнали, что я следователем был, наехали – типа мент. Если бы Горуханов не заступился, меня бы блатные на части порвали. А он сказал, что я военный следователь, что нечего на меня гнать. Еще и в свиту к себе взял, юридические вопросы решать – жалобу подать, прошение и тому подобное…
Павел не стал говорить, что еще у него был черный пояс по карате. Конфликт в зоне начался с драки, в которой он одному зэку разбил кадык, а второму сломал челюсть в двух местах. Потому и заступился за него Горуханов, что уважал таких людей, которые могут за себя постоять.
В детдом Павел попал в двенадцать лет. Он был домашним ребенком, не знал законов улиц, поэтому первое время подзатыльники сыпались на него со всех сторон. Но потом появился новый физрук, который организовал занятия по рукопашному бою, и Торопов увлекся так, что вскоре сам стал поддавать своим обидчикам. В военном институте он записался в секцию карате, выступал на соревнованиях. А в зоне кикбоксингом занялся, был там один специалист… Но Эльвире Тимофеевне зачем это знать? Еще подумает, что он хвастается.
– В общем, в пристяжи я у Горуханова был. А потом он освободился и, когда уходил, сказал мне, что я могу к нему приехать после отсидки. Он из Ульянова, что под Москвой… Горуханов меня к себе в телохранители мог взять, но сначала испытательный срок, три месяца просто в охране… А я в магазин пошел, возвращаюсь, смотрю, клоун…
– Про клоуна я уже слышала. И про то, что ты в зоне сидел, знаю. И про условно-досрочное освобождение тоже знаю…
– Какое условно-досрочное освобождение? – удивленно спросил Торопов. – Не было такого. От звонка, как говорится, до звонка…
– Ну, не было так не было… Значит, служили военным следователем, убили жену, получили срок… А почему про психиатрический стационар не рассказываете?
– Психиатрический стационар? Ну, было, чего скрывать! Проходил обследование, меня признали дееспособным, но с ограничениями, в том смысле, что в момент убийства я был не в себе. Состояние сильного душевного волнения, а если короче, аффект.
– Я знаю, что такое аффект… И сильное душевное волнение у вас было. И душевное потрясение. С тех пор к вам является покойная жена, упрекает вас в том, что вы ее убили…
– Да нет же, приходила она только один раз, вчера.
– Вы в этом так уверены? – удивленно и жестко посмотрела на Торопова Эльвира Тимофеевна. И, смягчившись, гораздо более душевным тоном предложила: – Подумайте хорошенько, Павел Евгеньевич, вспомните; может, ваша покойная жена приходила к вам не только вчера? Все-таки восемь лет прошло…
Торопов думал недолго.
– Глупо отрицать, что она ко мне не приходила. Снилась часто. Особенно первое время. Но ведь снилась. А вчера все по-другому было…
– Это вам только так кажется, что по-другому, потому что еще не утрачена свежесть восприятия. К тому же сейчас вы находитесь в той фазе, когда прежняя ваша жизнь находится за гранью реального восприятия. Кое-что вы помните из вашей прошлой жизни, а что-то – плод вашего больного воображения.
– Моего больного воображения?! – схватился за голову Павел. – Что вы такое говорите?
– Хорошо, давайте начнем с самого начала, – сказала врач и сделала глубокий вдох, как будто запасалась терпением. – Вы служите в милиции?
– Нет.
– У вас настоящее удостоверение?
– Я же говорил, что нет.
– Вы звонили своему начальству после того, как вас ударили по голове… а вас действительно ударили… звонили вы начальству?
– Нет.
– Но делали вид?
– Да. Я набрал первый попавшийся номер, но пальцем нажал на рычаг. И после этого начал разговор.
– Разговор с пустотой? – пристально глядя на собеседника, спросила Эльвира Тимофеевна.
– Выходит, что да…
– Как вы сами считаете, может ли человек в здравом уме разговаривать с пустотой?
– Зачем вы так ставите вопрос? – смутился под взглядом женщины Торопов. – Это не разговор с пустотой. Просто я сделал вид, что разговариваю с кем-то. Так многие делают…
– Мне все равно, что делают многие. Меня интересует исключительно то, что делаете вы. Вы сейчас находитесь под моим наблюдением, и я отвечаю за вас. И вы мне сами сказали, что разговаривали с пустотой…
– Нет, не так было! Вы спросили, а я всего лишь подтвердил!
Павел сопротивлялся как мог, но дело в том, что силы его иссякали с каждым произнесенным словом. Он точно помнил, что Эльвира Тимофеевна сама сказала про пустоту, но сейчас ему почему-то казалось, что именно он и сказал ей о том, что разговаривал с пустотой. Под ее пристальным взглядом Торопову стало казаться, что он действительно не в себе. И эта несуществующая служба в милиции, фальшивое удостоверение, разговор с пустотой – все это вода на ее мельницу.
– Ну вот видите, вы подтвердили. Значит, вы согласны со мной… А вспомните клоуна. Он бежал, хохотал, но его видели только вы. А Котов его не видел!..
Эльвира Тимофеевна открыла сейф, достала оттуда пухлую картонную папку, вынула из нее лист бумаги, бросила его на стол перед собой.
– Это объяснительная от Котова. Если есть желание, можете прочесть.
– Можно…
Торопов бегло пробежался взглядом по кривым строчком рукописи. Котов подробно излагал, как сопровождал пациента за пределы запретной территории, как искал с ним следы несуществующего клоуна и так далее и тому подобное. Была здесь и запись о том, что у пациента возникли зрительная и слуховая галлюцинации. Пациент, несуществующий клоун, галлюцинация – все это резало слух.
– Почему он пишет, что я – пациент? – возмутился Торопов.
– Потому что не было никакого клоуна… Как не было никакого Горуханова, – ошарашила Павла врач.
– Как это не было!
– Горуханов был. Он действительно сидел с вами в одной колонии. И действительно он был в авторитете среди уголовников. Но дело в том, что здесь, в Ульянове, его не было. И вы не работали у него. И в клубе охранником тоже не работали… Вы отсидели в колонии пять лет, после чего условно-досрочно вышли на свободу. Вернее, условно-досрочное освобождение послужило лишь поводом для того, чтобы выпустить вас на свободу. На самом деле начальник колонии очень сомневался в вашем душевном здоровье. Да вы и сами в этом сомневались, поэтому попросили лагерное начальство организовать вам встречу с Маловаткиным Леонидом Константиновичем. Надеюсь, вы не станете отрицать, что этот врач ставил вам диагноз?
– Не стану, – кивнул ошеломленный Торопов. – Был Маловаткин. Но я не просил организовать с ним встречу…
На этот неуверенный и жалкий всплеск эмоций Эльвира Тимофеевна отреагировала небрежным взмахом руки. Дескать, зачем ей комментировать известный факт.
– Так вот, ваше лагерное начальство навело справки и выяснило, что Маловаткин Леонид Константинович в настоящее время работает у нас. Но вышла нестыковка. Он действительно работал у нас, но к тому моменту, как поступил запрос, он вышел на пенсию и уехал в родную деревню. Мы уговаривали его остаться, но увы. Врач он хороший, однако ему надоело лечить людей с психическими расстройствами. Вернее, не то чтобы надоело, он просто стал переживать за самого себя, боялся, что сам рано или поздно свихнется на этой почве…
– Да, да, он мне говорил об этом! – вспомнил Торопов. – Был у нас разговор. Он говорил, что чаще всего с ума сходят сами психиатры.
– Вот видите! – покровительственно улыбнулась врач. – Не все еще забыто… А ведь вас действительно сзади ударили по голове, когда вы прогуливались по парку. И мы даже знаем, кто это сделал. В результате удара вы частично утратили память. Я бы даже сказала, что у вас раздвоилось сознание. Не буду загружать вас медицинскими терминами, скажу проще, у вас произошел серьезный сдвиг в реальном восприятии действительности. Когда-то вы работали следователем, поэтому сейчас, после удара, у вас и возникла потребность вести расследование. Вы сами придумали для этого повод. То есть не вы придумали, этот повод родился в вашем больном воображении… Вы действительно состояли в свите Горуханова, возможно, он в самом деле предлагал вам работу на свободе. Вот вы и возомнили, что работали у него.
– Но ведь это было на самом деле. И я могу это доказать!
– Как?
– Давайте съездим в клуб «Седьмая эра», я там работал, меня там знают.
– Нет у нас в городе такого клуба.
– Ну как же, на Фабричной улице!
– Фабричная улица есть, а клуба нет…
– А если все-таки есть?
– Хорошо, мы как-нибудь съездим на улицу Фабричную, и вы сами во всем убедитесь.
– А общежитие, где я жил? Меня там знают.
– И в общежитие съездим, если вы этого так хотите.
– Так давайте прямо сейчас и съездим! – взбудораженно подскочил на своем месте Торопов.
Он точно знал, что жил в общежитии, работал в клубе… Или неточно?..
Павел опустил голову и расслабил плечи, пытаясь осмыслить происходящее. А Эльвира Тимофеевна тем временем подошла к нему, села рядом, легонько коснувшись Торопова локтем.
– Вам сейчас успокоиться надо, Павел Евгеньевич, – сочувственно и озадаченно сказала она.
– Я даже знаю, что за всем этим последует, – усмехнулся он. – Укол сделаете?
– Нет, нет, никаких уколов, – покачала головой женщина. – Прежде всего самоконтроль. Вспомните, как я вас этому учила.
– Ничему вы меня не учили.
– Зачем вы меня обманываете? – с тревогой за пациента и с упреком спросила женщина. – Я понимаю, вы можете не помнить, что было до удара. Но ведь мы только что вели разговор с вами на этот счет. Вы говорили, что видели вчера жену, потом появилась я. Но меня не было, просто вы контролировали себя. Вспомнили?
– Вспомнил, – кивнул Торопов. – Но вы меня не учили. То есть, может, и учили, но не сегодня…
– Ну вот, соглашаетесь, что это могло быть, и то хорошо, – улыбнулась Эльвира Тимофеевна, довольная хоть и малой, но все-таки победой.
– А могло и не быть.
– Мы обязательно побываем и на Фабричной улице, и в вашем общежитии. А еще вы можете прямо сейчас позвонить в милицию и узнать, что не было никакого убийства на Фабричной улице.
– Ну как же не было, если было!
– Прошу!
Врач великодушно указала на телефон, а Торопов набрал «02» и спросил номер оперативного дежурного Ульяновского РОВД, связался с ним и сообщил, что знает, кто убил гражданина Горуханова.
– Какого Горуханова?! – удивленно отозвался мужской голос в трубке.
– Горуханов Станислав Сергеевич. Криминальный авторитет.
– Знаю, кто он такой. Но давно ничего о нем не слышал. Наверное, сидит до сих пор… Простите, с кем я разговариваю? Представьтесь, пожалуйста!
– Торопов Павел Евгеньевич.
– Откуда звоните?
– Кабинет главного врача психиатрического диспансера.
– А-а…
– Что «а»? Горуханов давно уже освободился, и пять дней назад, в понедельник, двадцать четвертого августа, его застрелили на Фабричной улице. Вы должны об этом знать.
– А вот не знаем.
– Быть этого не может!
– И кто его застрелил?
– Клоун…
В трубке послышались короткие гудки.
– Зачем вы про клоуна сказали? – с насмешкой, но вместе с тем и с упреком спросила Эльвира Тимофеевна. – Какой нормальный человек в это поверит?
– Так он же ненормальный… Так, сейчас…
На этот раз Торопов позвонил в справочную и узнал номер начальника Ульяновского РОВД и даже смог дозвониться до него. Но тот заявил, что ничего не знает об убийстве Горуханова, а через некоторое время Эльвире Тимофеевне позвонили из милиции и грозно потребовали отвадить пациентов от ее рабочего телефона.
– Ну, теперь убедились? – с сожалением спросила Павла врач.
– В чем я убедился? В том, что милиция не хочет работать? Или в том, что братва решила не предавать смерть Горуханова огласке?
– Какая братва? – опечаленно вздохнула женщина.
– Ну, скажем так, его окружение. Может, его труп просто посадили в машину и увезли…
– А может, и не было никакого трупа?
– Может, и не было трупа, – кивнул Торопов. – Может, киллер всего лишь ранил его… Хотя он стрелял в голову. Но я знаю, случается и такое, что после пулевого ранения в голову человек выживает.
– Да, но не всегда при этом остается душевно здоровым.
– Вы на что намекаете?
– Не думайте, к вам это не относится. Расстройство психики у вас началось еще до того, как вас ударили по голове. К вам являлась жена, разговаривала с вами, говорила, что любит и вас, и своего любовника. Осуждала, что вы убили… На фоне ярко выраженной вины за содеянное, тревоги, страха у вас развился иллюзорный галлюциноз, наплыв множественных визуальных и вербальных иллюзий обвиняющего или угрожающего содержания.
Эльвира Тимофеевна снова раскрыла папку, где под надписью «История болезни» четко просматривались его фамилия, имя и отчество, заглянула в содержимое папки, которое состояло из плотной стопки сшитых листов бумаги. Долго просматривала документы, наконец нашла нужную запись.
– Вы убили Гришечкина Юрия Степановича одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения… Так вот, ваша жена упрекала вас в том, что вы его убили. И что стреляли в нее. Но при этом она утверждала, что сама она выжила…
– Откуда вы все это знаете?
– Ну как же! Вот записи, которые вел ваш лечащий врач, Дмитрий Викторович Семжин…
– Не знаю такого!
– Знаете, но не помните. Дмитрий Викторович сейчас в отпуске, но скоро выйдет, тогда снова займется вами. А пока я за него… Да и в любом случае вы находитесь под моей персональной опекой. Я главный врач этой больницы, и я в ответе за всех своих пациентов. Мы много беседовали с вами, вы должны помнить меня.
– Я вас помню, но я не ваш пациент!
– Хотите ознакомиться с историей болезни?
Торопов лихорадочно схватил папку, одну за другой перелистнул несколько страниц, и сделал это порывисто, едва не порвав рубаху.
– Павел Евгеньевич, не надо нервничать! Помните, вы должны держать себя в руках.
Это было не личное дело, как он подумал, а история его болезни, вшитая в стандартную папку. Здесь не было анкет, автобиографий, но имелось нечто вроде характеристик, которые давали на него лечащие врачи: Дмитрий Викторович Семжин и Эльвира Тимофеевна Архипова. Но эти характеристики являлись составной частью истории болезни. Врачи наблюдали за ним, делали свои выводы, только многое из того, что было написано, Торопов не понимал – слишком сложный был у психиатров почерк. Да и термины не совсем понятные… Но это была история его болезни! И его жизни в описании врачей, с фактами его биографии, с датами, за которыми скрывались поворотные и страшные моменты его судьбы. История эта была написана за три последних года. В две тысячи шестом поступил, а в две тысячи девятом так и оставался в больнице… В дурдоме…
– Не могу в это поверить!
– Очень хорошо, что вы в это не верите, – чуть ли не ликующе улыбнулась женщина. – Очень хорошо!.. Вы думаете, почему я предоставила вам свободу действий? Потому что после удара я обнаружила в вашем сознании признаки просветления. Слышали, наверное, что клин клином вышибают, так и у вас – одно потрясение затмило другое. Ваша жена до сих пор продолжает являться вам, но вы уже не верите, что она жива… Или верите?
– Нет, не верю.