Страница:
Холмс опустился на колени под окнами, исследуя лупой каждый дюйм пола. Брови его походили на две резкие черные линии.
— Нет, Уотсон! Эти окна не открывались в тот день. Если бы они были открыты во время сильной грозы, я бы, конечно, обнаружил следы. Но не было никакой необходимости открывать их…
— Послушайте, Холмс! — сказал я. — Что это за странный звук?
Я посмотрел в сторону кровати с высоким темным балдахином и занавесками. У изголовья стоял мраморный столик, весь заставленный запыленными склянками.
— Холмс, это часы покойного сквайра! Они лежат на столе и все еще тикают.
— Вас это удивляет?
— Конечно, разве они не должны были остановиться по прошествии трех дней?
— Они и остановились. Но я снова их завел. Прежде чем посмотреть тело покойного, я заходил в спальню. Собственно говоря, я предпринял эту поездку сюда, чтобы завести часы сквайра Трелони ровно в десять часов вечера!.. И обратите внимание — что за сокровище перед нами! Поглядите, Лестрейд! Поглядите!
— Но, Холмс, ведь это самая обыкновенная палочка вазелина, которую можно купить в любой аптеке!
— Напротив, это — орудие преступления! И все же, — добавил он задумчиво, — все же остается еще один вопрос, который не перестает мучить меня… Кстати, а как вам удалось воспользоваться помощью сэра Леопольда Харпера? — неожиданно спросил Холмс, поворачиваясь к Лестрейду. — Разве он живет поблизости?
— Нет, он гостил по соседству, у своих друзей. Когда было решено произвести вскрытие трупа, местная полиция сочла за удачу, что под рукой оказался такой известный в Англии эксперт по судебной медицине. Немедленно послали за ним. И, надо сказать, выбрали подходящее время, — добавил Лестрейд с лукавой усмешкой.
— Почему же?
— Да потому что он лежал в это время в постели с грелкой и пил горячий пунш: у него был сильный насморк.
Холмс возбужденно вскинул руки:
— Это дело наконец завершено!
Мы с Лестрейдом поглядели друг на друга с изумлением.
— Мне остается дать только еще одно указание, — сказал Холмс. — Лестрейд, никто не должен покидать этот дом сегодня ночью. Я поручаю вам любыми дипломатическими средствами удержать всех здесь. Мы с Уотсоном тем временем отдохнем в этой комнате до пяти часов утра.
Зная властную натуру Холмса, я счел бесполезным расспрашивать о чем-либо. Холмс устроился в кресле-качалке. В моем распоряжении оставалась только кровать покойного. Холмс уговаривал меня удобнее расположиться на ней, но я отказался, опасаясь задремать в таком неуютном месте. Я отказывался некоторое время и все же…
— Уотсон!
Голос Холмса пробудил меня от дремоты, нарушив сновидения. Я привскочил в постели, весь взъерошенный. Лучи утреннего солнца били в глаза, а часы покойного сквайра продолжали тикать… Шерлок Холмс, уже успевший привести себя в порядок, стоял, поглядывая на меня.
— Уже десять минут шестого, — заметил он, — я вынужден был разбудить вас. Ага, это Лестрейд, — продолжал он, прислушиваясь к стуку в дверь. — Заходите, прошу вас!
В комнату вошла мисс Дейл в сопровождении Гриффина, Эйнсуорта и, к моему удивлению, священника.
— Послушайте, мистер Холмс! — закричала Долорес. — Это невыносимо, что из-за ваших капризов всем нам, даже бедному мистеру Эппли, пришлось остаться здесь на ночь.
— Повейте мне, мисс Дейл, что это не были капризы. Я хочу объяснить вам, каким образом так хладнокровно был убит сквайр Трелони!
— Убит? Вот как! — выпалил доктор Гриффин. — Тогда я хотел бы знать, как же все-таки он был убит?
— Дьявольски просто! Доктор Уотсон был столь проницателен, что обратил мое внимание на способ убийства. Нет, Уотсон, ни слова! А мистер Эппли навел меня на правильный путь Он сказал, что если бы ему пришлось заниматься медициной, то он по рассеянное(tm) стал бы без всякого повода удалять у своих пациентов желчные камни. Но это не все. Он еще добавил, что перед операцией усыпил бы пациента хлороформом. Так вот то слово, которое дало мне разгадку, — «хлороформ».
— Хлороформ!
— как эхо, отозвался Гриффин.
— Да, именно так. Нашумевший в прошлом году судебный процесс Аделаиды Бартлетт, которую обвиняли в том, что она отравила своего мужа, влив ему в рот вовремя сна жидкий хлороформ, очевидно, навел убийцу сквайра на мысль применить это средство для своей гнусной цели.
— Но, черт возьми! Ведь Трелони не глотал хлороформ!
— Конечно, нет. Но предположим, доктор Гриффин, что я взял бы ватную подушечку, пропитанную хлороформом, и прижал ее минут на двадцать ко рту и носу старого крепко спящего человека. Что произошло бы тогда?
— Он, конечно, умер бы. Но это нельзя сделать, не оставив следов!
— Так, превосходно! А каких следов?
— Хлороформ обжигает кожу и вызывает появление пузырьков на ней. Поэтому на лице сквайра должны были остаться следы ожогов, хотя, может быть, и очень незначительные.
Холмс протянул руку к столику.
— Теперь предположите, доктор, — сказал он, поднимая какую-то баночку, — что я предварительно смазал бы лицо жертвы тонким слоем вазелина. Остались бы следы ожогов?
— Нет, разумеется!
— Ваши медицинские познания помогли вам несколько забежать вперед и обогнать ход моих рассуждений. Хлороформ — весьма летучее вещество, он легко испаряется и быстро исчезает из крови. Стоило только отсрочить вскрытие трупа на два дня, как это и было сделано, чтобы никаких следов отравления не осталось.
— Не спешите, мистер Холмс! А запах?
— Да, оставалась незначительная, очень незначительная вероятность того, что запах хлороформа будет обнаружен в комнате, где произошло отравление, или при вскрытии трупа. Но в комнате запах хлороформа был почти неощутим из-за резкого и едкого запаха лекарств и мазей. А при вскрытии сэр Леопольд Харпер не почувствовал запаха, так как в тот день страдал сильным насморком!
Бледное лицо доктора Гриффина, казалось, побледнело еще больше.
— Бог ты мой, ведь это правда…
— Теперь зададим себе вопрос: Cui bono?
Кому могло быть выгодно это преступление?
Я заметил, что Лестрейд сделал шаг в сторону доктора.
— Эй вы, осторожнее, черт бы вас побрал! — закричал Гриффин.
Холмс поставил на стол баночку с вазелином и взял в руки тяжелые часы, которые, казалось, стали тикать еще громче.
— Я хочу обратить ваше внимание на эти часы, известные под названием Золотой охотник
. Вчера в десять часов вечера я завел их до отказа. Сейчас пять часов двадцать минут утра.
— Ну и что же из этого следует? — воскликнула мисс Дейл.
— Если вы помните, как раз в это время утром, когда ваш дядя был найден мертвым, викарий завел часы. Хотя звук, который вы сейчас услышите, может показаться вам неприятным, я просил бы прислушаться к нему.
Холмс стал медленно заводить часы, и в комнате раздался резкий скрип: «Кр-р-ак!» Головка часов продолжала поворачиваться, и звук не прекращался.
— Подождите! — закричал Гриффин. — Здесь что-то не так!
— Превосходно! А что же именно не так!
— Черт возьми, ведь викарий, заводя утром часы, сделал только два оборота головки, и они оказались заведенными до отказа! Вы же сейчас сделали семь или восемь оборотов, а часы все еще полностью не заведены!
— Совершенно верно, — ответил Холмс, — но это не является какой-то особенностью часов сквайра. Ведь любые часы, заведенные в десять часов вечера, нельзя будет на следующее утро завести до отказа только двумя поворотами головки.
— Боже мой! — прошептал доктор, не отрывая взгляда от Холмса.
— Значит, покойный мистер Трелони не лег спать в десять часов вечера. Если принять во внимание его возбужденное состояние и непрекращавшуюся грозу, то можно будет сделать вывод, что он, вероятно, не ложась спать, сидел допоздна и читал Библию. Ведь викарий упоминал, что такое иногда с ним случалось. Сквайр завел часы, как обычно, после окончания чтения и лег в постель только около трех часов утра. Убийца застал его крепко спящим.
— И следовательно?.. — почти вскрикнула Долорес.
— И следовательно, так как только один человек сообщил нам, что он видел сквайра спящим в десять тридцать, в двенадцать и в час ночи, этот человек сказал нам заведомую и явную ложь!
— Холмс! — вскричал я. — Наконец-то я вижу, куда идут улики! Преступник не кто иной, как… Джеффри Эйнсуорт бросился к двери.
— Ах, вот куда вы! — закричал Лестрейд. Он прыгнул к молодому человеку, и спустя мгновение раздалось щелканье наручников. Мисс Долорес Дейл, всхлипывая, кинулась вперед, но не к Эйнсуорту. Она бросилась в распростертые объятия доктора Пола Гриффина…
— Не может быть! — возразил я.
— Мой друг, примите во внимание завещание Трелони!
— Тогда, значит, сквайр не изменил завещания в пользу Гриффина?
— Нет, он изменил его, но не успел осуществить свое намерение до конца. И был только один человек, который знал истинное положение вещей, а именно: что Трелони еще не подписал измененное завещание.
— Вы имеете в виду самого сквайра?
— Нет, я имею в виду Эйнсуорта, стряпчего, который составил завещание. Он признался во всем. Его коварный план и заключался в том, что Гриффин после смерти сквайра неизбежно был бы арестован как единственное лицо, получающее выгоду от смерти Трелони. А Эйнсуорту, женившемуся на Долорес, досталось бы, таким образом, наследство… Холмс откинулся на спинку кресла и сомкнул кончики пальцев. — Хлороформ легко можно было добыть, это всем известно еще из дела Бартлетт. Как другу семьи Эйнсуорту не представило особых трудностей получить доступ к медицинским книгам в библиотеке викария. Он на досуге разработал свой хитроумный план. Я бы не был так твердо убежден в своих выводах, если бы не исследовал с помощью лупы лицо покойного, обнаружив неоспоримые доказательства в виде мельчайших ожогов и следов вазелина в порах кожи.
— Но мисс Дейл и доктор Гриффин!..
— Их поведение удивило вас?
— Да, женщины так странны подчас…
— Мой дорогой Уотсон, у меня возникли подозрения, как только я услышал о молодой девушке, темпераментной и пылкой, попавшей в общество мужчины с подобным же характером. Поведение доктора составляло резкий контраст с поведением хладнокровного стряпчего, так внимательно следившего за Долорес. Вспомните, что она проявила свою ничем не вызванную неприязнь к доктору в обществе.
— Тогда почему же она просто не разорвала свою помолвку с Эйнсуортом?
— Вы забыли, что дядя всегда укорял ее за непостоянство и легкомыслие. Если бы она нарушила свое обещание, то потеряла бы достоинство в своих собственных глазах… Но почему, Уотсон, вы ухмыляетесь теперь?
— Просто потому, что я подумал о названии этой деревушки в Сомерсете.
— Деревня Кемберуэлл? — сказал Холмс, улыбаясь. — Да, в самом деле, деревня носит название нашего лондонского района Кемберуэлл. Поэтому, Уотсон, когда вы будете описывать этот случай, не забудьте дать ему такой заголовок, чтобы читатели не спутали место, где произошло кемберуэллское отравление.
— Нет, Уотсон! Эти окна не открывались в тот день. Если бы они были открыты во время сильной грозы, я бы, конечно, обнаружил следы. Но не было никакой необходимости открывать их…
— Послушайте, Холмс! — сказал я. — Что это за странный звук?
Я посмотрел в сторону кровати с высоким темным балдахином и занавесками. У изголовья стоял мраморный столик, весь заставленный запыленными склянками.
— Холмс, это часы покойного сквайра! Они лежат на столе и все еще тикают.
— Вас это удивляет?
— Конечно, разве они не должны были остановиться по прошествии трех дней?
— Они и остановились. Но я снова их завел. Прежде чем посмотреть тело покойного, я заходил в спальню. Собственно говоря, я предпринял эту поездку сюда, чтобы завести часы сквайра Трелони ровно в десять часов вечера!.. И обратите внимание — что за сокровище перед нами! Поглядите, Лестрейд! Поглядите!
— Но, Холмс, ведь это самая обыкновенная палочка вазелина, которую можно купить в любой аптеке!
— Напротив, это — орудие преступления! И все же, — добавил он задумчиво, — все же остается еще один вопрос, который не перестает мучить меня… Кстати, а как вам удалось воспользоваться помощью сэра Леопольда Харпера? — неожиданно спросил Холмс, поворачиваясь к Лестрейду. — Разве он живет поблизости?
— Нет, он гостил по соседству, у своих друзей. Когда было решено произвести вскрытие трупа, местная полиция сочла за удачу, что под рукой оказался такой известный в Англии эксперт по судебной медицине. Немедленно послали за ним. И, надо сказать, выбрали подходящее время, — добавил Лестрейд с лукавой усмешкой.
— Почему же?
— Да потому что он лежал в это время в постели с грелкой и пил горячий пунш: у него был сильный насморк.
Холмс возбужденно вскинул руки:
— Это дело наконец завершено!
Мы с Лестрейдом поглядели друг на друга с изумлением.
— Мне остается дать только еще одно указание, — сказал Холмс. — Лестрейд, никто не должен покидать этот дом сегодня ночью. Я поручаю вам любыми дипломатическими средствами удержать всех здесь. Мы с Уотсоном тем временем отдохнем в этой комнате до пяти часов утра.
Зная властную натуру Холмса, я счел бесполезным расспрашивать о чем-либо. Холмс устроился в кресле-качалке. В моем распоряжении оставалась только кровать покойного. Холмс уговаривал меня удобнее расположиться на ней, но я отказался, опасаясь задремать в таком неуютном месте. Я отказывался некоторое время и все же…
— Уотсон!
Голос Холмса пробудил меня от дремоты, нарушив сновидения. Я привскочил в постели, весь взъерошенный. Лучи утреннего солнца били в глаза, а часы покойного сквайра продолжали тикать… Шерлок Холмс, уже успевший привести себя в порядок, стоял, поглядывая на меня.
— Уже десять минут шестого, — заметил он, — я вынужден был разбудить вас. Ага, это Лестрейд, — продолжал он, прислушиваясь к стуку в дверь. — Заходите, прошу вас!
В комнату вошла мисс Дейл в сопровождении Гриффина, Эйнсуорта и, к моему удивлению, священника.
— Послушайте, мистер Холмс! — закричала Долорес. — Это невыносимо, что из-за ваших капризов всем нам, даже бедному мистеру Эппли, пришлось остаться здесь на ночь.
— Повейте мне, мисс Дейл, что это не были капризы. Я хочу объяснить вам, каким образом так хладнокровно был убит сквайр Трелони!
— Убит? Вот как! — выпалил доктор Гриффин. — Тогда я хотел бы знать, как же все-таки он был убит?
— Дьявольски просто! Доктор Уотсон был столь проницателен, что обратил мое внимание на способ убийства. Нет, Уотсон, ни слова! А мистер Эппли навел меня на правильный путь Он сказал, что если бы ему пришлось заниматься медициной, то он по рассеянное(tm) стал бы без всякого повода удалять у своих пациентов желчные камни. Но это не все. Он еще добавил, что перед операцией усыпил бы пациента хлороформом. Так вот то слово, которое дало мне разгадку, — «хлороформ».
— Хлороформ!
— как эхо, отозвался Гриффин.
— Да, именно так. Нашумевший в прошлом году судебный процесс Аделаиды Бартлетт, которую обвиняли в том, что она отравила своего мужа, влив ему в рот вовремя сна жидкий хлороформ, очевидно, навел убийцу сквайра на мысль применить это средство для своей гнусной цели.
— Но, черт возьми! Ведь Трелони не глотал хлороформ!
— Конечно, нет. Но предположим, доктор Гриффин, что я взял бы ватную подушечку, пропитанную хлороформом, и прижал ее минут на двадцать ко рту и носу старого крепко спящего человека. Что произошло бы тогда?
— Он, конечно, умер бы. Но это нельзя сделать, не оставив следов!
— Так, превосходно! А каких следов?
— Хлороформ обжигает кожу и вызывает появление пузырьков на ней. Поэтому на лице сквайра должны были остаться следы ожогов, хотя, может быть, и очень незначительные.
Холмс протянул руку к столику.
— Теперь предположите, доктор, — сказал он, поднимая какую-то баночку, — что я предварительно смазал бы лицо жертвы тонким слоем вазелина. Остались бы следы ожогов?
— Нет, разумеется!
— Ваши медицинские познания помогли вам несколько забежать вперед и обогнать ход моих рассуждений. Хлороформ — весьма летучее вещество, он легко испаряется и быстро исчезает из крови. Стоило только отсрочить вскрытие трупа на два дня, как это и было сделано, чтобы никаких следов отравления не осталось.
— Не спешите, мистер Холмс! А запах?
— Да, оставалась незначительная, очень незначительная вероятность того, что запах хлороформа будет обнаружен в комнате, где произошло отравление, или при вскрытии трупа. Но в комнате запах хлороформа был почти неощутим из-за резкого и едкого запаха лекарств и мазей. А при вскрытии сэр Леопольд Харпер не почувствовал запаха, так как в тот день страдал сильным насморком!
Бледное лицо доктора Гриффина, казалось, побледнело еще больше.
— Бог ты мой, ведь это правда…
— Теперь зададим себе вопрос: Cui bono?
Кому могло быть выгодно это преступление?
Я заметил, что Лестрейд сделал шаг в сторону доктора.
— Эй вы, осторожнее, черт бы вас побрал! — закричал Гриффин.
Холмс поставил на стол баночку с вазелином и взял в руки тяжелые часы, которые, казалось, стали тикать еще громче.
— Я хочу обратить ваше внимание на эти часы, известные под названием Золотой охотник
. Вчера в десять часов вечера я завел их до отказа. Сейчас пять часов двадцать минут утра.
— Ну и что же из этого следует? — воскликнула мисс Дейл.
— Если вы помните, как раз в это время утром, когда ваш дядя был найден мертвым, викарий завел часы. Хотя звук, который вы сейчас услышите, может показаться вам неприятным, я просил бы прислушаться к нему.
Холмс стал медленно заводить часы, и в комнате раздался резкий скрип: «Кр-р-ак!» Головка часов продолжала поворачиваться, и звук не прекращался.
— Подождите! — закричал Гриффин. — Здесь что-то не так!
— Превосходно! А что же именно не так!
— Черт возьми, ведь викарий, заводя утром часы, сделал только два оборота головки, и они оказались заведенными до отказа! Вы же сейчас сделали семь или восемь оборотов, а часы все еще полностью не заведены!
— Совершенно верно, — ответил Холмс, — но это не является какой-то особенностью часов сквайра. Ведь любые часы, заведенные в десять часов вечера, нельзя будет на следующее утро завести до отказа только двумя поворотами головки.
— Боже мой! — прошептал доктор, не отрывая взгляда от Холмса.
— Значит, покойный мистер Трелони не лег спать в десять часов вечера. Если принять во внимание его возбужденное состояние и непрекращавшуюся грозу, то можно будет сделать вывод, что он, вероятно, не ложась спать, сидел допоздна и читал Библию. Ведь викарий упоминал, что такое иногда с ним случалось. Сквайр завел часы, как обычно, после окончания чтения и лег в постель только около трех часов утра. Убийца застал его крепко спящим.
— И следовательно?.. — почти вскрикнула Долорес.
— И следовательно, так как только один человек сообщил нам, что он видел сквайра спящим в десять тридцать, в двенадцать и в час ночи, этот человек сказал нам заведомую и явную ложь!
— Холмс! — вскричал я. — Наконец-то я вижу, куда идут улики! Преступник не кто иной, как… Джеффри Эйнсуорт бросился к двери.
— Ах, вот куда вы! — закричал Лестрейд. Он прыгнул к молодому человеку, и спустя мгновение раздалось щелканье наручников. Мисс Долорес Дейл, всхлипывая, кинулась вперед, но не к Эйнсуорту. Она бросилась в распростертые объятия доктора Пола Гриффина…
***
— Вы видите, Уотсон, — заметил в заключение Шерлок Холмс, когда мы вечером снова сидели в квартире на Бейкер-стрит и потягивали виски с содовой, — что вина Эйнсуорта, который так страстно стремился жениться на молодой девушке ради ее денег, в конце концов могла быть установлена и без часов как главного доказательства преступления.— Не может быть! — возразил я.
— Мой друг, примите во внимание завещание Трелони!
— Тогда, значит, сквайр не изменил завещания в пользу Гриффина?
— Нет, он изменил его, но не успел осуществить свое намерение до конца. И был только один человек, который знал истинное положение вещей, а именно: что Трелони еще не подписал измененное завещание.
— Вы имеете в виду самого сквайра?
— Нет, я имею в виду Эйнсуорта, стряпчего, который составил завещание. Он признался во всем. Его коварный план и заключался в том, что Гриффин после смерти сквайра неизбежно был бы арестован как единственное лицо, получающее выгоду от смерти Трелони. А Эйнсуорту, женившемуся на Долорес, досталось бы, таким образом, наследство… Холмс откинулся на спинку кресла и сомкнул кончики пальцев. — Хлороформ легко можно было добыть, это всем известно еще из дела Бартлетт. Как другу семьи Эйнсуорту не представило особых трудностей получить доступ к медицинским книгам в библиотеке викария. Он на досуге разработал свой хитроумный план. Я бы не был так твердо убежден в своих выводах, если бы не исследовал с помощью лупы лицо покойного, обнаружив неоспоримые доказательства в виде мельчайших ожогов и следов вазелина в порах кожи.
— Но мисс Дейл и доктор Гриффин!..
— Их поведение удивило вас?
— Да, женщины так странны подчас…
— Мой дорогой Уотсон, у меня возникли подозрения, как только я услышал о молодой девушке, темпераментной и пылкой, попавшей в общество мужчины с подобным же характером. Поведение доктора составляло резкий контраст с поведением хладнокровного стряпчего, так внимательно следившего за Долорес. Вспомните, что она проявила свою ничем не вызванную неприязнь к доктору в обществе.
— Тогда почему же она просто не разорвала свою помолвку с Эйнсуортом?
— Вы забыли, что дядя всегда укорял ее за непостоянство и легкомыслие. Если бы она нарушила свое обещание, то потеряла бы достоинство в своих собственных глазах… Но почему, Уотсон, вы ухмыляетесь теперь?
— Просто потому, что я подумал о названии этой деревушки в Сомерсете.
— Деревня Кемберуэлл? — сказал Холмс, улыбаясь. — Да, в самом деле, деревня носит название нашего лондонского района Кемберуэлл. Поэтому, Уотсон, когда вы будете описывать этот случай, не забудьте дать ему такой заголовок, чтобы читатели не спутали место, где произошло кемберуэллское отравление.