Дойл Артур Конан. Джон Баррингтон Каулз

   С этими словами Мессинжер подошел к самому краю сцены и оглядел первые ряды партера. Крайняя возбудимость и впечатлительность, отличавшие Каулза, несомненно, отражались на его смуглом нервном лице, в его пылающем взоре, и, мгновенно выделив его, гипнотизер глянул Каулзу прямо в глаза. Мой друг удивленно вздрогнул и уселся плотнее, точно решив ни за что не поддаваться гипнотизеру. На сцене же стоял Мессинжер - на вид самый обычный, ничем не выдающийся человек, но напряженный взгляд его был тверд и неумолим. И вот под этим взглядом Каулз несколько раз дернулся, точно пытаясь удержаться напоследок за подлокотники кресла, затем приподнялся... И - плюхнулся обратно, совершенно без сил. Я следил за ним неотрывно, но вдруг обратил внимание на мисс Норткот. Она не сводила с гипнотизера стального, пронзительного взгляда. Такого неистового порыва воли я не видел никогда и ни у кого. Зубы, сжатые до скрежета, плотно сомкнутые губы, лицо, словно окаменевшее, беломраморное, прекрасное... А серые холодно мерцающие из-под сдвинутых бровей глаза все сверлили и сверлили Мессинжера.
   Я перевел взгляд на Каулза: вот сейчас он встанет, сейчас подчинится воле гипнотизера. Вдруг со сцены донесся вскрик, отчаянный вскрик сдавшегося, обессилевшего в долгой борьбе человека. Мессинжер, весь в поту, рухнул на стул и, прикрыв рукой глаза, произнес:
   - Я не могу продолжать. Здесь, в зале, есть воля сильнее моей. Она мешает. Простите... Сеанс окончен...
   Гипнотизер был в ужасном состоянии. Занавес упал, и публика стала расходиться, бурно обсуждая неожиданное бессилие Мессинжера.
   Я дожидался Каулза и его спутниц на улице. Мой друг радовался неудаче гипнотизера.
   - Боб, со мной у него не вышло! - торжествующе воскликнул он, пожимая мне руку. - Не по зубам оказался орешек!
   - Еще бы! - подхватила мисс Норткот. - Джеку есть, чем гордиться. У него очень сильная воля, правда, мистер Армитейж?
   - Но и мне туго пришлось, - продолжал Каулз. - Несколько раз показалось - все, силы кончились. Особенно перед тем, как он сдался.
   Вместе с Каулзом я отправился провожать дам. Он шей впереди, поддерживая миссис Мертон; мы с девушкой оказались сзади. Сначала шли молча, а потом я вдруг резко, вероятно, даже испугав ее, произнес:
   - Мисс Норткот, а ведь это сделали вы!
   - Что именно?
   - Загипнотизировали гипнотизера. Иначе, наверное, и не скажешь.
   - Что за нелепость? - засмеялась она. - Вы, значит, полагаете, будто у меня сильнее воля?
   - Да. И очень опасная.
   - Чем же она опасна? - удивилась мисс Норткот.
   - Я полагаю, что любая чрезмерная сила опасна, если использовать ее во зло.
   - Вы, мистер Армитейж, из меня какое-то чудовище делаете, - сказала она. А потом, взглянув на меня в упор, продолжила:
   - Вы меня не любите. И всегда меня в чем-то подозревали, не доверяли мне, хотя я никакого повода не давала.
   Обвинение было настолько неожиданным и точным, что я не нашелся, что возразить. Она же, помолчав, сказала, жестко и холодно:
   - Не вздумайте вмешиваться в мою жизнь, мистер Армитейж. И не вздумайте из предубеждения настраивать против меня вашего друга. Не стоит ссорить нас с мистером Каулзом, ни к чему хорошему это не приведет.
   В ее словах, в звучании ее голоса слышалась явная угроза.
   - Вмешаться не в моей власти, но я боюсь за друга, - ответил я. - То, что я видел и слышал, дает веские основания для страха.
   - Ох уж эти страхи... - сказала она презрительно. - Что, интересно, вы видели и слышали? Что-нибудь от мистера Ривза? Он ведь тоже, кажется, ваш друг?
   - Ривз никогда не упоминал при мне вашего имени, - сказал я, ничем не погрешив против истины. - Кстати, я должен сообщить вам печальную новость он при смерти.
   И я взглянул на девушку: проверить, какое впечатление произвели мои слова. Мы как раз проходили мимо окон, свет падал на лицо мисс Норткот. Она смеялась! Да-да, тихонько смеялась, лицо ее сияло неприкрытой радостью. Тут я испугался уже не на шутку. С этой минуты я не доверял ни единому слову мисс Норткот.
   До дома дошли молча. Прощаясь, она взглянула на меня предостерегающе. "Не вздумайте мешать мне, это опасно", - читалось в этом взгляде. Однако меня не остановили бы никакие угрозы, если б имелся очевидный способ защитить Баррингтона Каулза. Но какой? Рассказать ему? О чем? Что женихов этой девушки преследует злой рок? Что его невеста жестока? Что в ней таится сверхчеловеческая воля?.. Для страстно влюбленного Каулза все это сущие мелочи. Человек такого склада просто не поверит, что его любимая виновата или нехороша. И я молчал.
   В рассказе моем наступает перелом. Все, описанное доселе, основано на предположениях, логических рассуждениях и выводах. А теперь я, уже как непосредственный свидетель, обязан бесстрастно и точно описать смерть моего друга и то, что ей предшествовало.
   В конце зимы Каулз заявил, что хочет жениться на мисс Норткот не откладывая, вероятно - весной. Он, как я уже говорил, был вполне состоятельным человеком, у невесты его тоже имелись сбережения. Причин для отсрочки не было.
   - Мы снимем домик на Косторфайне и надеемся, что ты нет-нет да и заглянешь на огонек, - сказал он мне.
   Я поблагодарил, отогнал дурные предчувствия и убеждая себя, что все обойдется.
   Недели за три до свадьбы Каулз предупредил меня, что вернется заполночь.
   - Кейт прислала записку. Просит зайти вечером, часов в одиннадцать. Поздновато, конечно, но она, должно быть, хочет обсудить что-нибудь по секрету от старушки.
   Каулз ушел. Лишь тогда я вспомнил о таком же ночном разговоре мисс Норткот с беднягой Прескоттом - как раз перед его самоубийством. Вспомнился мне и горячечный бред Ривза, о смерти которого, по трагическому совпадению, я узнал именно в тот день. Что же все это значит? Быть может, у прекрасной ведьмы есть какой-то секрет, который она непременно - откроет накануне свадьбы? А может, ей запрещено выходить замуж? Или на ней нельзя жениться? Меня снедало беспокойство. Я наверняка догнал бы Каулза и попытался отговорить его от встречи с невестой - пускай даже с риском потерять его дружбу, - но, взглянув на часы, понял, что опоздал.
   И решил не ложиться, а дождаться его возвращения. Подбросил угля в камин, снял с полки какой-то роман... Вскоре, однако, я отложил книгу: собственные мысли, треножные и гнетущие, занимали меня куда больше. Двенадцать, половина первого, Каулза все нет. Наконец уже около часа ночи с улицы донеслись шаги, потом раздался стук в дверь. Я удивился: мой друг никогда не выходил без ключей. Поспешив вниз, я распахнул дверь и понял, что сбылись мои худшие опасения. Баррингтон Каулз стоял, прислонясь к перилам лестницы, низко опустив голову - в полнейшем, бездонном отчаянии. Переступая порог, он пошатнулся и упал бы, не обхвати я его за плечи. Так, одной рукой поддерживая друга, сжимая фонарь в другой, я довел Каулза до нашей гостиной. Он молча повалился на кушетку. Здесь было светлее, чем на лестнице, и, взглянув на друга, я ужаснулся разительной перемене, происшедшей с ним за эти часы. Лицо, даже губы мертвенно бледные, щеки и лоб в липком поту, взгляд блуждает - короче, другой человек! Он словно пережил какое-то страшное потрясение, глубоко поколебавшее самые глубины его разума и чувств.
   - Милый друг, что случилось? - отважился я нарушить молчание. Надеюсь, ничего ужасного? Ты здоров?
   - Бренди! - выдохнул он наконец. - Налей мне бренди!
   Не успел я достать графин, он выхватил его трясущейся рукой и плеснул себе в стакан чуть не половину. Обыкновенно он был весьма воздержан, но сейчас выпил бренди залпом, не разбавляя. Похоже, спиртное придало ему сил, щеки слегка порозовели. Каулз приподнялся на локте.
   - Свадьбы не будет, - сказал он с нарочитым спокойствием. Впрочем, голос его заметно дрожал. - Все кончено.
   - Ну и не грусти! - попытался я ободрить его. - У тебя вся жизнь впереди. А что, собственно, случилось?
   - Что случилось? - простонал он, закрывая лицо руками. - Боб, ты не поверишь. Это слишком страшно, слишком ужасно... немыслимо... непостижимо... - Он горестно замотал головой. - Ох, Кейт, моя Кейт! Я считал тебя ангелом во плоти, а ты...
   - А ты? - повторил я. Мне очень хотелось, чтобы Каулз договорил.
   Он посмотрел на меня отрешенно и вдруг воскликнул:
   - Чудовище! - Он воздел руки к небу. - Исчадье ада! Вампир, прикинувшийся агнцем! Боже, Боже, прости меня...
   - Он отвернулся к стене. - Я и так сказал слишком много, - произнес он едва слышно. - Но я люблю ее, я не в силах ее проклясть. Я люблю ее по-прежнему.
   Умолкнув, Каулз лежал теперь неподвижно, и я было обрадовался, что алкоголь его усыпил. Вдруг он повернулся ко мне.
   - Слышал когда-нибудь про оборотней? - спросил он.
   - Слышал.
   - Знаешь, у Марриета {Марриет Фредерик, 1792-1848 гг., английский писатель.} в одной книге есть прекрасная женщина - она ночью превратилась в волка и сожрала собственных детей. Интересно, откуда он взял этот сюжет?
   Мой друг, глубоко задумавшись, снова умолк. Потом попросил еще бренди. Под рукой у меня оказался опий и, наливая бренди, я щедро подмешал туда порошка. Каулз выпил и снова уткнулся головой в подушку.
   - Что угодно, только не это... - простонал он. - Смерть и то лучше... Какой-то замкнутый круг: жестокость, преступление, снова жестокость... Все, что угодно, только не это, - повторял он монотонно. Наконец, слова стали неразличимы, веки его сомкнулись, и Каулз погрузился в тяжелый сон. Я бережно перенес его в спальню и, соорудив себе лежанку из стульев, провел возле него всю ночь.
   Проснулся Баррингтон Каулз в сильнейшем жару. Многие недели был он меле жизнью и смертью. Его лечили все медицинские светила Эдинбурга, и сильный, крепкий организм Каулза одолел болезнь. Все это время я не отходил от его постели, но далее в самом бессвязном бреду с его губ не слетело ни слова, приоткрывшего бы мне тайну мисс Норткот. Иногда он произносил ее имя - нежно и благоговейно. Иногда же опять восклицал: "Чудовище!" и отталкивал ее, невидимую, точно спасаясь от цепких рук. Несколько раз говорил, что не продаст душу за красоту. Чаще же всего он жалобно повторял: "Но я люблю ее, люблю... Я не смогу разлюбить"...
   Мой друг выздоровел, но это был уже не прежний Каулз, а совершенно иной человек. Лишь глаза на изможденном долгой болезнью лице блестели по-прежнему, пылали из-под темных густых бровей. Каулз стал эксцентричен, непредсказуем: то раздражался беспричинно, то невпопад хохотал. Прежней естественности не было и в помине. Порой он. испуганно озирался, но, похоже, и сам не сказал бы определенно, чего он все-таки боится. Имя мисс Норткот больше не упоминалось - ни разу до того рокового вечера.
   Я же все пытался отвлечь друга от печальных мыслей, пытался разнообразить его впечатления: мы облазили все живописные уголки в горах Шотландии и все восточное побережье. Однажды нас занесло на остров Мей, что отделяет Ферт-оф-Форт от моря. Туристский сезон еще не начался, на острове, голом и пустынном, оставались лишь смотритель маяка да несколько бедных рыбацких семей; рыбаки пробавлялись жалким уловом, который приносили сети, и ловили на мясо бакланов и прочих морских птиц.
   Это унылое место буквально заворожило Каулза, и мы недели на две сняли комнатенку в рыбацкой хижине. Я сразу заскучал, зато на моего друга одиночество явно оказывало благотворное действие. Отступила постоянная ныне настороженность, он ожил, стал слегка походить на себя прежнего. Целыми днями бродил по острову, взбирался на вершины громадных прибрежных утесов и смотрел на зеленые валы: как накатываются с ревом, как разбиваются на тысячи брызг у его ног.
   Однажды вечером, на третий или четвертый день нашего пребывания на острове, мы с Барринггоном Каулзом вышли перед сном подышать - комната наша была мала, к тому же чадила лампа, и духота стояла одуряющая. Тот вечер мне запомнился до мельчайших подробностей. Надвигался шторм, с северо-запада гнало черные тучи, они то скрывали луну, то расступались, и она снова струила бледный свет на изрытую непогодой землю и беспокойное море.
   Мы беседовали в трех шагах от дома; казалось, к Каулзу возвращается прежняя жизнерадостность. Но не успел я подумать, что друг мой наконец оправился от болезни, как вдруг он вскрикнул испуганно и резко, и на лице его, освещенном луной, отразился неизъяснимый ужас. Глаза неотрывно глядели на что-то невидимое, оно явно приближалось, и Каулз указал длинным дрожащим пальцем:
   - Смотри! Это она! Она! Видишь, там, на склоне?!
   Он ухватил меня за запястье.
   - Видишь? Вон же она, идет прямо к нам!
   - Кто?! - Я отчаянно вглядывался в темноту.
   - Она... Кейт? Кейт Норткот? - выкрикнул он. - Она пришла, пришла за мной! Не отпускай меня, друг! Держи меня крепче!
   - Да будет тебе, старина, - сказал я бодро, хлопнув Каулза по плечу. Очнись! Бояться нечего, тебе померещилось.
   - Ушла... - Он с облегчением вздохнул. - Ах нет, вон же она, все ближе, ближе!.. Грозилась ведь, что придет за мной. Она сдержала слово.
   - Пойдем-ка в дом, - сказал я, взяв его за холодную как лед руку.
   - Я так и знал! - закричал он. - Вот она, совсем близко, машет, зовет меня... Это знак. Я должен идти. Я иду, Кейт! Иду...
   Я вцепился в него обеими руками, но Каулз стряхнул меня, точно букашку, и ринулся в темноту. Я поспешил следом, умоляя Каулза остановиться, но он бежал все быстрее. Меж туч проглянула луна, и я увидел его темный силуэт: мой друг бежал прямо, никуда не сворачивая, точно стремясь к невидимой цели. А вдали - если это только не игра воображения - я различил в неверном свете призрачное нечто, оно ускользало от Каулза и манило его за собой все вперед и вперед. Вот силуэт Каулза явственно отпечатался на фоне неба: он застыл на миг на вершине холма и - сгинул. Больше Баррингтона Каулза не видели на этом свете.
   Мы с рыбаками прочесывали остров ночь напролет, облазили все гроты и бухточки, но мой бедный друг как сквозь землю провалился. Убежал он в сторону острых прибрежных утесов, круто обрывающихся к морю. Земля тут на самом краю осыпалась, сбитая, похоже, ногой человека. Мы подползли к обрыву и, свесив фонари, заглянули вниз, в двухсотфутовую пропасть с бурлящей на дне пеной. И оттуда вдруг, сквозь рев шторма и вой ветра, до нас донесся дикий, безумный звук. Рыбаки, народ суеверный, божились, что это женский смех. Сам я думаю, что кричала какая-нибудь морская птица, вспугнутая с гнезда светом фонарей. Так или иначе, звук был ужасен - не приведи Бог услышать такое снова.
   Моя печальная повесть подошла к концу. Говорить о смерти Барингтона Каулза мне безмерно тяжело, но я, тем не менее, постарался описать эту смерть и все, что ей предшествовало, с максимальной достоверностью и точностью.
   Уверен, что многие не найдут в моей истории ничего примечательного; Вот, скажем, вполне прозаическая заметка, опубликованная в газете "Шотландец" через день после трагедии:
   "Печальное происшествие на острове Мей. Остров Мей стал свидетелем весьма печального происшествия. В этом отдаленном уголке поправлял здоровье мистер Джон Баррингтон Каулз. Он был широко известен в университетских кругах как один из наиболее талантливых студентов, обладатель приза Нила Арнота за успехи на поприще физики. Позапрошлой ночью мистер Каулз неожиданно оставил своего друга, мистера Роберта Армитейжа, и скрылся. С тех пор о нем ничего не известно. Предполагают, что он сорвался в море с прибрежных скал. Сомнений в этом, увы, почти нет. В последнее время мистер Каулз не отличался крепким здоровьем, здесь сыграли свою роль и переутомление, и семейные волнения. Ранняя смерть унесла одного из самых многообещающих студентов нашего университета".
   Мне же добавить больше нечего. Камень с души сброшен: теперь вы знаете все, что прежде знал только я. И вряд ли кто - по зрелому размышлению отважится обвинить мисс Норткот в смерти Баррингтона Каулза. Если человек от природы впечатлителен, если он, жестко разочаровавшись, в конце концов кончает жизнь самоубийством, нет никаких оснований обвинять в его смерти любимую им девушку. Так скажут многие, и переубеждать их я не стану. Но я эту женщину обвиняю. Именно она убила Уильяма Прескотта, Арчибальда Ривза и Джона Баррингтона Каулза. Я в этом уверен абсолютно - как если бы видел, что она всаживает каждому острый кинжал прямо в сердце.
   Вы, разумеется, попросите объяснений. У меня их нет. Лишь смутно, на ощупь, могу я искать разгадку. Очевидно, мисс Норткот обладала необычайной способностью порабощать людей, подчиняя себе их волю и тело. Очевидно также, что - сообразно своей натуре - она использовала свою власть над ближними ради низких и жестоких целей. Полагаю, что за всем этим кроется некая чудовищная, ужасная тайна, та самая тайна, которую она обязана была, согласно непреложному правилу, открыть перед свадьбой. Тайна была воистину ужасна: всех троих женихов вызвала мисс Норткот на роковой разговор, и все трое, влюбленные без памяти, отвратились от невесты, узнав ее страшный секрет. К трагедиям же, на мой взгляд, привела месть. Девушка предательства не прощала и сразу предупреждала, что будет мстить - это явствует из слов Ривза и Каулза. Вот и все. Факты изложены строго по порядку. Мисс Норткот я с тех пор не встречал, да мне, откровенно говоря, и не хочется ее видеть. Бели же печальная повесть о смерти моего бедного друга послужит кому-то уроком, если хоть одну человеческую жизнь удастся уберечь от блеска глаз этой женщины, от ее магической красоты, я откладываю перо со спокойной душой - я потрудился не зря.