Дойл Артур Конан. Квадратный ящичек

   Я посмотрел вокруг себя и успел перехватить молниеносный взгляд, которым Фленниген обменялся со своим сообщником. На тонких губах Фленнигена играла зловещая улыбка.
   В салоне продолжалась оживленная беседа. Говорили о политике, о море, о развлечениях, о религии. Я оставался молчаливым, хотя и внимательным слушателем. Вдруг мне пришло в голову, что было бы неплохо затронуть один вопрос – он не выходил у меня из головы. Я мог коснуться его как бы между прочим, но капитана это заставило бы насторожиться. К тому же, наблюдая за лицами заговорщиков, я сумел бы определить, какое впечатление произведут на них мои слова.
   Внезапно в салоне наступила тишина. Темы, представлявшие общий интерес, видимо, были исчерпаны. Момент был подходящий.
   – Позвольте узнать, капитан, – начал я, наклоняясь вперед и стараясь говорить как можно громче, – как вы относитесь к манифестам фениев?
   Румяное лицо капитана побагровело от благородного негодования.
   – Фении – презренные трусы. Они глупы и безнравственны, – ответил он.
   – Банда мерзавцев, которые не осмеливаются играть в открытую и прибегают к пустым угрозам, – добавил надутый старикан, сидевший рядом с капитаном.
   – Ах, капитан! – воскликнула моя дородная соседка. – Вы же не думаете, что они, например, способны взорвать пароход?
   – И взорвали бы, если бы могли. Но я уверен, что мой пароход они не взорвут.
   – Можно узнать, какие меры предосторожности вы приняли против них? – спросил пожилой человек с другого конца стола.
   – Мы тщательно осмотрели весь груз, доставленный на пароход.
   – А что, если кто-нибудь принес взрывчатое вещество с собой? – высказал я предположение.
   – Они слишком трусливы, чтобы рисковать своей жизнью.
   До этого Фленниген не проявлял ни малейшего интереса к разговору. Но теперь он поднял голову и взглянул на капитана.
   – Мне кажется, вы несколько недооцениваете фениев, – заметил он. – В любом тайном обществе находятся отчаянные люди – почему бы им не быть и среди фениев? Многие считают за честь умереть за дело, которое им кажется правым, хотя, по мнению других, они заблуждаются.
   – Массовое убийство никому не может казаться правым делом, – заявил маленький священник.
   – Бомбардировка Парижа была именно таким массовым убийством, – ответил Фленниген, – и тем не менее весь цивилизованный мир спокойно созерцал его, заменив страшное слово «убийство» более благозвучным словом «война». Немцам это массовое убийство казалось правым делом – почему же применение динамита не может быть правым делом в глазах фениев?
   – Во всяком случае, до сих пор они бахвалились впустую, – заметил капитан.
   – Прошу прощения, – возразил Фленниген, – но разве известно, что вызвало гибель «Доттереля»? В Америке мне приходилось говорить с весьма осведомленными лицами, которые утверждали, что на пароходе была спрятана в угле адская машина.
   – Это ложь, – ответил капитан. – На суде было доказано, что пароход погиб от взрыва угольного газа. Но давайте говорить о чем-нибудь другом, а то я боюсь, что дамы не смогут заснуть.
   И разговор перешел на прежние темы.
   Во время этой маленькой дискуссии Фленниген высказал свое мнение учтиво, но с такой убежденностью, какой я от него не ожидал. Я невольно восхищался человеком, который накануне решительного шага с таким самообладанием говорил о предмете, столь близко его касавшемся. Как я уже упоминал, он изрядно выпил, но хотя его бледные щеки окрасились легким румянцем, он сохранял свою обычную сдержанность. Когда беседа перешла на другие темы, он замолчал и погрузился в глубокую задумчивость.
   Во мне боролись самые противоречивые чувства. Как поступить? Встать и разоблачить их перед пассажирами и капитаном? Или попросить капитана уделить мне несколько минут для разговора наедине у него в каюте и рассказать ему все? Я уже почти решился на это, но тут на меня опять напала робость. В конце концов могло же выйти недоразумение. Ведь Дик слыхал все доказательства и все-таки мне не поверил. Будь что будет, решил я. Странная беспечность овладела мною. Почему я должен помогать людям, которые не хотят замечать грозящей им беды? Ведь капитан и его помощники обязаны защищать нас, и вовсе не наше дело предупреждать их об опасности. Я выпил два стакана вина и, пошатываясь, выбрался на палубу, преисполненный решимости сохранить тайну в своем сердце.
   Вечер выдался чудесный. Стоя у борта и облокотившись на поручни, я, несмотря на свое волнение, наслаждался освежающим бризом. Далеко на западе, на огненном фоне заката, черным пятнышком выделялся одинокий парус. При виде этого зрелища меня охватила дрожь – оно было величественно, но ужасно. Над грот-мачтой робко мерцала одинокая звезда, а в воде при каждом ударе пароходного винта вспыхивали тысячи искорок. И только широкая полоса дыма, тянувшаяся за нами, подобно черной ленте на пурпурном занавесе, портила эту прекрасную картину. Трудно было поверить, что величавое спокойствие, царившее в природе, мог нарушить один жалкий, несчастный смертный.
   В конце концов, подумал я, всматриваясь в голубую бездну, если случится самое страшное, то лучше погибнуть здесь, чем агонизировать на больничной койке на берегу. Какой ничтожной кажется человеческая жизнь перед лицом великих сил природы! И все же эта философия не помешала мне вздрогнуть, когда, обернувшись, я увидел и без труда опознал на другой стороне палубы две мрачные фигуры. Я не мог слышать, о чем они оживленно разговаривали, и мне оставалось только внимательно наблюдать за ними, прохаживаясь взад и вперед.
   Вскоре на палубе появился Дик, и я с облегчением вздохнул. На худой конец сойдет и скептически настроенный наперсник.
   – Ну, старина! – воскликнул он, награждая меня шутливым тычком в бок. – Мы пока еще не взлетели на воздух?
   – Пока нет, – ответил я. – Но это ничего не доказывает, ведь мы еще можем взлететь.
   – Вздор, дружище! – заявил Дик. – Откуда ты это взял? Что за шальная мысль! Я беседовал с одним из твоих мнимых террористов. Судя по разговору, это довольно симпатичный и общительный парень.
   – Дик, я ничуть не сомневаюсь, что у этих людей имеется адская машина и что мы на волосок от смерти. Я так и вижу, как они подносят к запальному шнуру зажженную спичку.
   – Ну, если ты уж так уверен, – сказал Дик, почти напуганный моим серьезным тоном, – то тебе следует рассказать капитану о своих подозрениях.
   – Ты прав, – согласился я. – Так и нужно поступить. Моя идиотская робость помешала мне сделать это раньше. Я убежден, что только это может нас спасти.
   – Тогда отправляйся сейчас же и расскажи, – потребовал Дик. – Но, ради бога, не впутывай меня в это дело.
   – Я переговорю с ним, как только он сойдет с мостика, – обещал я, – а пока буду наблюдать за ними, не спуская глаз.
   – Расскажи мне потом о результатах, – попросил мой друг и, кивнув головой, отправился разыскивать свою соседку по обеденному столу.
   Оставшись один, я вспомнил об укромном местечке, обнаруженном мной утром. Я вскарабкался на борт, перебрался в спасательную шлюпку и снова улегся в ней. Здесь я мог обдумать план дальнейших действий, а приподняв голову, в любую минуту видеть своих зловещих спутников.
   Прошел час, а капитан все еще оставался на мостике. Он был всецело поглощен спором с одним из пассажиров – отставным морским офицером – по поводу какого-то сложного вопроса кораблевождения. Со своего наблюдательного пункта я видел красные огоньки на кончиках их сигар. Было так темно, что я с трудом различал фигуры Фленнигена и его сообщника. Они стояли все в тех же позах. На палубе кое-где виднелись пассажиры, но многие уже ушли вниз. Странное спокойствие было разлито кругом. Только голоса вахтенных матросов да поскрипывание штурвала нарушало тишину.
   Прошло еще полчаса, но капитан, казалось, вообще не собирался спускаться с мостика. Мои нервы были так напряжены, что звук шагов на палубе заставил меня вздрогнуть. Я выглянул из-за борта шлюпки и увидел, что подозрительная пара пересекла палубу и остановилась почти подо мной. Свет из нактоуза падал на мертвенно-бледное лицо головореза Фленнигена. Я бросил на них всего лишь один взгляд, но все же успел заметить, что столь знакомое мне пальто небрежно висело на руке Мюллера. Со стоном упал я на дно шлюпки. Теперь я уже не сомневался, что моя роковая медлительность будет причиной гибели двухсот ни в чем не повинных людей.
   Мне приходилось читать о том, с какой изощренной жестокостью расправляются заговорщики со шпионами. Я понимал, что люди, ставящие на карту свою жизнь, ни перед чем не остановятся. Мне оставалось только съежиться на дне лодки и, затаив дыхание, прислушиваться к их шепоту.
   – Вполне подходящее место, – сказал один из них.
   – Ты прав, подветренная сторона, конечно, лучше.
   – Интересно, сработает ли курок?
   – Не сомневаюсь.
   – Мы должны нажать его в десять, не так ли?
   – Ровно в десять. У нас еще восемь минут.
   Наступила пауза. Затем тот же голос произнес:
   – Они ведь услышат щелканье курка?
   – Неважно. Все равно уже никто не успеет нам помешать.
   – Что верно, то верно. Как будут волноваться те, кого мы оставили на берегу!
   – Вполне понятно. Сколько, по-твоему, пройдет времени, прежде чем они о нас услышат?
   – Первое известие они получат не раньше полуночи.
   – И этим они будут обязаны мне.
   – Нет, мне.
   – Ха-ха-ха! Ну, посмотрим.
   Вновь наступила пауза. Ее прервал зловещий шепот Мюллера:
   – Осталось только пять минут.
   Как медленно ползло время! Я мог отсчитывать секунды по ударам своего сердца.
   – Какую сенсацию это вызовет на берегу! – произнес голос.
   – Да, газеты поднимут изрядный шум!
   Я приподнял голову и снова выглянул через борт шлюпки. Теперь уже не оставалось никакой надежды, помощи ждать было неоткуда. Подниму я тревогу или нет – смерть все равно смотрит мне в глаза. Капитан наконец сошел с мостика. Палуба была безлюдной, если не считать двух мрачный фигур, притаившихся в тени шлюпки.
   Фленниген держал в руке часы с открытой крышкой.
   – Осталось три минуты, – проговорил он. – Опусти ящик на палубу.
   – Нет, лучше поставить его на борт.
   Это был все тот же квадратный ящичек.
   По долетевшему до меня звуку я понял, что они поставили его около, шлюпбалки, почти у меня под головой.
   Я снова выглянул наружу. Фленниген высыпал что-то из бумажки себе на ладонь. Это было то самое беловатое зернистое вещество, которое я видел утром. Несомненно, детонатор, так как Фленниген насыпал его в ящичек, и, как и в прошлый раз, мое внимание привлекли какие-то странные звуки.
   – Еще полторы минуты, – сказал Фленниген. – Кто дернет за бечевку – ты или я?
   – Я, – ответил Мюллер.
   Он стоял на коленях и держал в руке конец бечевки. Фленниген, сложив на груди руки, застыл позади с выражением мрачной решимости на лице.
   Мои нервы не выдержали.
   – Остановитесь! – пронзительно крикнул я, вскакивая на ноги. – Остановитесь, безумные люди!
   Они с изумлением отшатнулись. Яркая луна осветила мое бледное лицо, и я не сомневаюсь, что в первое мгновение они приняли меня за призрак.
   Теперь я испытывал прилив храбрости, так как зашел слишком далеко, а отступать было поздно.
   – Каин был проклят, – воскликнул я, – хотя убил только одного человека! Неужели вы хотите иметь на своей совести кровь двухсот людей!
   – Он сошел с ума, – заявил Фленниген. – Время истекло. Нажимай, Мюллер.
   Я спрыгнул на палубу.
   – Вы не сделаете этого! – закричал я.
   – Не суйтесь не в свое дело, вы не имеете права!
   – Имею. Вы нарушаете закон человеческий и божеский.
   – Это не ваше дело. Убирайтесь отсюда!
   – Ни за что! – воскликнул я.
   – Будь он проклят, этот парень. На карту поставлено слишком много, и нам не до церемоний. Я придержу его, Мюллер, а ты нажми курок.
   В следующее мгновение я извивался в геркулесовых объятиях ирландца. Сопротивление было бесполезно: в его руках я чувствовал себя младенцем. Он прижал меня к борту так, что я не мог шевельнуться.
   – Ну! – крикнул он. – Действуй, он нам не помешает!
   Я чувствовал, что стою на пороге вечности. Полузадушенный бандитом, я все же заметил, как его сообщник подошел к роковому ящику, наклонился над ним и снова ухватился за бечевку. Я прошептал молитву, когда он потянул ее на себя. Послышался резкий щелчок, а вслед за ним какой-то странный скребущий звук. Курок опустился, одна из стенок ящика тотчас отскочила и… из него выпорхнули два сизых почтовых голубя!
   Остается досказать немногое, тем более, что мне не очень приятно говорить на эту тему: все это слишком нелепо и позорно. Пожалуй, лучше всего пристойно ретироваться со сцены и уступить место спортивному корреспонденту газеты «Нью-Йорк геральд». Вот выдержка из статьи, опубликованной в газете вскоре после нашего отплытия из Америки.

 

   НОВОЕ В ГОЛУБИНЫХ ГОНКАХ


   На прошлой неделе состоялось оригинальное состязание между двумя голубями, один из которых принадлежал Джону Г.Фленнигену из Бостона, а другой – уважаемому гражданину Лоуелла – Иеремии Мюллеру. Оба они уже давно соперничают между собой в выведении улучшенной породы голубей. Местные круги проявили большой интерес к состязанию, и на голубей были сделаны крупные ставки.


   Старт состоялся на палубе трансатлантического парохода «Спартанец» в день отплытия в десять часов вечера, когда судно находилось примерно в ста милях от берега. Победителем признавался голубь, прилетевший домой первым. Спортсменам пришлось соблюдать большую осторожность, поскольку некоторые капитаны относятся с предубеждением к спортивным соревнованиям и не допускают их на борту парохода.


   Несмотря на небольшое осложнение, возникшее в самый последний момент, птицы были выпущены почти точно в десять часов. Голубь Мюллера прилетел в Лоуелл на следующее утро в очень изможденном состоянии, а голубь Фленнигена пропал без вести. Лицам, поставившим на этого голубя, остается удовлетворяться сознанием, что состязание происходило самым честным образом. Голуби находились в специально сконструированной клетке, которая открывалась только при помощи особой пружины. Специальное приспособление исключало всякую возможность умышленного повреждения крыльев у голубей и позволяло кормить птиц через отверстие в крышке ящика.


   Дальнейшее проведение таких состязаний будет способствовать популяризации голубиного спорта в Америке. Подобные матчи приятно отличаются от тех демонстраций человеческой выносливости, которые так участились за последние годы и носят столь нездоровый характер.