Кондратьев Вячеслав. Дорога в Бородухино

   ...Поздним вечером телефонный звонок сорвал ее с дивана, где лежала она, укрывшись одеялами, спасаясь от холода.
   - Я так и знал,- сказал Батушин, выслушав ее бессвязный рассказ о мытарствах на Киевском вокзале.- Но не расстраивайтесь. На той неделе мой сослуживец поедет в Юхнов. Он обещал мне взять вас, но все-таки, Вера Глебовна, хорошо бы добиться пропуска. Я зайду к вам завтра...
   Какой-то просвет все же забрезжил впереди, и она легла спать если не успокоенная, то все же без того тяжелого камня на душе, давившего ее постоянно все эти дни.
   Утром постучала соседка и вошла, по своему обыкновению, не дождавшись ответа на стук.
   - Лежите, лежите, Вера Глебовна... На минутку я, спросить только пропуск-то дали вам?
   - Пока нет,- приподнялась с дивана Вера Глебовна.
   - Значит, не выйдет вам выехать к Андрюше?
   - Не знаю... ничего не знаю...
   Пока Вера Глебовна завертывала папироску, соседка прошла в комнату и села.
   - Хорошо все же, что не уехали мы из Москвы,- начала она.- А помните, вякали нам те, которые драпали,- немцев дожидаться остались.
   - Надо же было им оправдать свою трусость.
   - А страшно все-таки было... Все вещи упаковывают, собираются, и мы вроде как одни остаемся.
   - Я не верила, что немцы войдут в Москву.
   - Вы-то вообще смелая, а я ой как трусила. Не за себя, конечно, за дочку...- Соседка помолчала немного.- Обидели вы все-таки меня, не взяли подарочек для Андрея...
   Вера Глебовна взглянула на нее, вспомнила почему-то вокзал, где появилось у нее незнакомое прежде и радостное чувство слитности свой судьбы с судьбами других, и подумав, сказала:
   - Наверное, я была не права.
   - Так возьмете? - обрадовалась соседка.- Я мигом! - и выбежала из комнаты.
   Вера Глебовна невольно улыбнулась.
   - Вот,- почти торжественно положила на стол банку консервов соседка.Сейчас-то делить нам нечего.
   Вера Глебовна поблагодарила и заметила, что и раньше делить им было нечего.
   - Не скажите. Раньше завидовала я вам, что сын у вас, а теперь вышло, что я счастливее - дочка у меня. А был бы сын, как paз этим летом на войну бы пришлось идти... Да, война - всем плохо, но нам, матерям, хужее всего. Верно, Вера Глебовна?
   - Да,- прижгла Вера Глебовна потухшую цигарку.
   - Ну, пойду я... Очень желаю вам с Андреем свидеться. Вижу, совсем лицом спали за эти дни. Понимаю я вас, Вера Глебовна.
   Вера Глебовна кивком поблагодарила соседку за сочувствие и подумала, что странный народ русский - в счастье завидует, в несчастье сочувствует. Да, слава богу, теперь ей никто уже не может завидовать. Печально улыбнувшись, она стала готовить себе завтрак - чай, кусочек хлеба и две картофелины.
   Поев, она стала собираться опять туда же - к коменданту города, уже заранее испытывая неприятное чувство предстоящего унижения, но тут прозвучали два звонка. Сердце сразу забилось - кто может звонить, какое известие принести?
   Открыв дверь, она увидела мать Ирины и облегченно вздохнула. Та сразу бросилась к ней с благодарностями и слезами - дочь она застала, пробыла с ней до самого вечера,- а потом с извинениями, что вчера в суете и спешке и не поблагодарила как следует. Вера Глебовна пригласила ее присесть, спросила имя-отчество и представилась сама. Иринина мать вытерла платком мокрые глаза.
   - Вот мы и одни,- сказала она.- Я знаю, Ирина пошла добровольно, хоть и скрывает это от меня... Что ж делать,- вздохнула она удрученно,- они совсем не думают о нас... А может, так и нужно теперь?
   - Что нужно? - резковато спросила Вера Глебовна.- Не думать о близких?
   - Идти на фронт,- почти прошептала Иринина мать.
   - Она - девочка! Зачем же ей? Андрей служил в армии, для него война была неизбежна...
   - Ирина говорила, что Андрей обязательно выпросится на фронт с Дальнего Востока.
   - Выпросится? - повторила Вера Глебовна, об этом она как-то раньше не думала.- Не знаю... Он ничего об этом не писал... Господи... Нет... нет... вряд ли...
   Это предположение ударило больно - неужели это так? И война для сына не судьба, не неизбежность, а он сам, сам... по глупому мальчишеству... И этого могло не быть. Вот это - "могло не быть" безнадежно придавило грудь. Она потянулась к папиросам.
   - Да, они не подумали о нас,- повторила, вздохнув, мать Ирины.- Теперь наша жизнь до конца войны - непрестанное ожидание самого страшного,- она всхлипнула.
   - Успокойтесь,- странно холодным голосом сказала Вера Глебовна, закуривая.
   После удара боли поступок Андрея - если он действительно выпросился на фронт - поднял в ней раздражение, даже гнев против сына. Он не подумал о ней, о матери. Он же знает, что, кроме него, у нее никого нет на целом свете.
   - Я держалась там, на вокзале,- продолжила мать Ирины,- а сегодня ничего не могу делать. Бросила работу и пришла к вам... Вы знаете, что моя Иринка была влюблена в вашего Андрея?
   - Нет, откуда я могла знать?
   - И глупая девочка решила, что это ее первая и последняя любовь. И вот... военкомат... армия, а теперь фронт.
   Вере Глебовне стало очень неловко, и она не знала, что сказать.
   - А ваш Андрей... у него была Женя...- закончила Иринина мать.
   - С Женей у Андрея давно все кончено. Они даже не переписываются.
   - Ира говорила... Женя поступила гадко.
   - Если б только она одна,- с горечью заметила Вера Глебовна.
   Они помолчали немного...
   - Вы очень одиноки? - спросила Иринина мать.
   - Да.
   - Можно заходить к вам?
   - Конечно. Буду рада. Вот только надо мне сперва попасть в Малоярославец...
   Они распрощались. Иринина мать хотела поцеловать Веру Глебовну, но та деликатно уклонилась - она терпеть не могла никаких нежностей.
   Вечером перед приходом Батушина она думала о матери Ирины. В той чувствовалась какая-то примиренность со случившимся, которая Вере Глебовне была непонятна. Она вспомнила ее слова, что теперь, наверно, нужно всем идти на фронт, сказанные хоть и с заплаканными глазами, но с какой-то тихой убежденностью... Надо идти на фронт. Но почему этой девочке? Почему Андрею?
   Батушин пришел ровно в восемь, как и обещал, и опять со своим портфелем. Он опять наклонил свою седоватую голову, целуя руку Веры Глебовны, и опять она ощутила легкое покалывание его коротко стриженных усов и запах одеколона.
   - Мне сегодня снова отказали,- сказала Вера Глебовна, ставя чайник на керосинку.- Скажите, ваш сослуживец возьмет меня без пропуска?
   - Может, и возьмет, но пропускные пункты... Вас просто-напросто могут высадить из машины. Хорошо, если это случится в городе, а если по дороге... Как будете добираться обратно?
   - Тогда вы должны сходить со мной вместе к коменданту. Я не стала говорить ему, как я могу доехать до Малоярославца, боялась вас подвести, но если вы сами...
   - Хорошо, Вера Глебовна,- сразу согласился Батушин.
   - Вы знаете, мне почти все хотели помочь на вокзале, но...
   - Я же говорил вам...
   Вера Глебовна заварила чай и пошла к буфету за чашками. Батушин раскрыл свой портфель и стал выкладывать из него свертки.
   - Опять, Иван Алексеевич? - покачала она головой.
   - Да, опять. Тут есть кое-что и для Андрея, и вам на дорогу,- твердо сказал он.
   Они сели за стол. Вера Глебовна разлила чай, а Батушин нарезал принесенный хлеб, колбасу и высыпал в пустую сахарницу куски рафинада.
   - Вот вы спрашивали меня, с чем я поеду к Андрею? У меня есть письмо Николая Егорыча.
   - Что же он пишет? - насторожился Батушин.
   - Он... он... благословляет сына на войну,- с горькой усмешкой сказала она.
   - Другого он и не мог написать,- с некоторым облегчением произнес он, вынимая серебряный портсигар и кладя его на стол.- Но и вам, Вера Глебовна, надо знать, что сказать Андрею.
   - Что? - с мукой вырвалось у нее.- Господи, если бы я могла молиться. Но я не верю. Ни во что.
   - У вас есть во что верить,- твердо сказал Батушин после небольшой паузы.- Есть.
   - Во что?
   - В Россию.
   - В какую?
   - В ту, в которой вы родились, в которой живете, в вашу Родину...
   Вера Глебовна подняла глаза, хотела что-то сказать, но не сказала. Перед ее глазами опять встали Киевский вокзал, эшелоны, женщина, разыскивающая мужа, комиссар эшелона, военврач, поезд с ранеными, красноармеец, подошедший к ней за спичками... Да, там она увидела Россию, ее народ, частицей которого она так ясно ощутила себя там...
   - Да, да, конечно... Вы правы.
   - Вот так-то, Вера Глебовна,- сказал Батушин, а потом спросил, когда она пойдет к коменданту города.
   - К десяти, как всегда. Но там громадная очередь. Если сможете, подойдите часам к двум.
   - Есть,- сказал Батушин и стал прощаться. Минут через десять, как проводила она Батушина, раздались два робких звонка, и, открыв дверь, Вера Глебовна увидела Женю. Она удивленно подняла брови и, не приглашая ту войти, вопросительно глядела на девушку не очень добрым взглядом.
   - Вы удивлены, Вера Глебовна? - спросила Женя.- Но я должна...
   - Честно говоря, никак не ожидала вашего появления. С чем пожаловали?
   - Вера Глебовна, ну зачем такой тон? Я виновата, я знаю, но...
   - Ладно, проходите,- сухо пригласила Вера Глебовна, перебив Женю.
   Когда вошли в комнату, Женя сразу спросила:
   - Вера Глебовна, где Андрей?
   - Вы уверены, что я вам скажу? - холодно ответила Вера Глебовна, прямо смотря на нее.
   Женя потупилась, но, справившись с собой, сказала довольно твердо:
   - Скажете, Вера Глебовна... Я не уйду от вас, не узнав.
   - Что же такое случилось? Два с лишним года вас не интересовало, что с ним и где он...
   - Я знала,- не дала ей Женя закончить,- он служил на Дальнем Востоке. Его друзья получали письма и говорили мне. Но сейчас война.
   - Она уже девять месяцев...
   - Не мучайте меня, Вера Глебовна! Сейчас все наши ребята на фронте, и мне не от кого узнать. Скажите, он все еще на Востоке?
   - Нет.
   - На фронте? - упавшим сразу голосом спросила Женя.
   - Пока нет... Он под Малоярославцем.
   - Господи... Так близко... Вы, конечно, поедете к нему?
   - У меня ничего не выходит с выездом,- устало произнесла Вера Глебовна.
   - Что же придумать? - живо откликнулась Женя.- Погодите, погодите... Попросить отца? Нет, это исключено,- горестно закончила она.
   - Да уж, конечно, - усмехнулась Вера Глебовна.- По-моему, ваш отец говорил когда-то, что сделает все, чтобы вы позабыли Андрея.
   - Я не забыла...- очень тихо сказала Женя.- Да, отец упросил меня не переписываться с ним, но я... я не забыла...
   - Женя, вы что, надеетесь, что мой сын простит вам это?
   - Вера Глебовна, если бы вы знали, как отец просил меня! Я никогда не видела его таким униженным, таким...- она не закончила, и на ее глаза навернулись слезы.
   На какую-то секунду жалость к этой сидевшей напротив нее девочке тронула сердце Веры Глебовны, но она быстро погасила ее.
   - Когда Андрей уходил в армию, мне было всего семнадцать, Вера Глебовна, я была совсем девчонкой и... любила отца. Что мне было делать? она смотрела на Веру Глебовну широко раскрытыми глазами.
   Вера Глебовна ничего не ответила, и тогда Женя продолжила:
   - Вы можете сказать, что Джульетте было пятнадцать...
   - Я ничего не скажу, Женя.
   - Андрей понял меня тогда...
   - Не знаю. Во всяком случае, ни в одном письме он не упоминал вашего имени,- жестко сказала она.
   - Я не думала, что вы жестокая, Вера Глебовна,- отшатнулась от нее Женя.
   - Я не жестокая... Просто мне трудно прощать. Этого я как-то сразу не могу. Думаю, что Андрей такой же,- добавила она и тут же пожалела о сказанном: Женино личико сморщилось в гримасе такой неподдельной боли, что Вера Глебовна сразу же воскликнула:- Господи, ну чего я мучаю вас?! Разумеется, вы еще глупая девчонка. Господи,- повторила она.
   Пока Вера Глебовна свертывала цигарку, что ей не сразу удалось, Женя порывалась что-то сказать и не решалась, но, когда Вера Глебовна закурила и раскашлялась после первой же затяжки, Женя робко, умоляющим голосом попросила:
   - Вера Глебовна, возьмите меня с собой в Малоярославец...
   - Вряд ли эта поездка вообще состоится, Женя. Мне, матери, не дают пропуск. Меня не взяли в эшелон...
   - Надо что-то придумать! Я буду думать, Вера Глебовна. Тогда позвоню. Хорошо?
   - Звоните...
   На следующее утро, когда Вера Глебовна спускалась по лестнице, направляясь в булочную, ее чуть не сбил с ног стремительно несущийся человек.
   - Вера Глебовна, вы?! Простите.
   - Эрик! - вскрикнула она, не сразу узнав в человеке в белом полушубке с поднятым воротником соседа с верхнего этажа, погодка Андрея, глядевшего на нее ошалелыми глазами, брызжущими такой неуемной радостью, которая не могла не передаться Вере Глебовне.
   - Я, Вера Глебовна! И живой! Понимаете - живой! И на целые сутки домой. Как моя мама?
   - Все хорошо. Я недавно ее видела. Но она на работе, Эрик. И вообще вряд ли кто дома в вашей квартире. Идемте ко мне.
   - Я все же добегу, позвоню, может, кто есть? А потом к вам. Но вы куда-то шли?
   - В булочную. Я схожу потом.
   - И не надо. У меня вагон хлеба! - воскликнул Эрик и побежал наверх.
   Вера Глебовна вернулась к себе и не стала захлопывать дверь. Через минуту Эрик ввалился в комнату.
   - Ну как Москва? - спросил он еще на ходу.
   - Стоит,- не могла не улыбнуться она.
   - Да, еду по Москве и никак не могу поверить, что я в Москве и живой. Мы же, Вера Глебовна, в Алабино в летних лагерях были, когда война началась, ну и двадцать третьего маршем на фронт. Ох, повидал я всего, Вера Глебовна...- он задумался, и его мальчишеское лицо вдруг перестало быть мальчишеским, на лбу наметились складки, рот сжался, а взгляд потускнел и стал каким-то отрешенным.
   Вера Глебовна пристально вглядывалась в его глаза - они же видели смерть. Эрик немного помолчал и продолжил:
   - Топаем, значит, на фронт. Настроение дай боже - малой кровью и на чужой территории, погоним немца. Топаем и уже по дороге видим - не то что-то... Ну, а потом...- он взмахнул безнадежно рукой.- Страшно было, Вера Глебовна. Очень страшно. На Соловьевской переправе разбомбили нас вдребезги... Сейфы штабные разорвало, и вот кружатся в воздухе деньги, падают на землю, как листья осенние, а мы по ним... сапожищами, сапожищами... Ни один, понимаете, ни один из нас не нагнулся, чтобы хоть одну купюру поднять... Там нас и окружили... Выходили группками, а кто и в одиночку. Жара, воды нигде нет, колодцы пустые, ну и голод...- он замолчал, вытащил мятую пачку "Беломора", предложил Вере Глебовне, и они долго молча курили.
   - Что же было самое страшное, Эрик? - спросила наконец она.
   - А вот то, что по деньгам... сапожищами... Ну и еще, Когда из окружения выходили, колонну наших пленных видели, как гнали их немцы словно скотину какую, а раненых пристреливали. Мы глядели и думали, что плен самое страшное. Тогда и решили - живыми не даваться...
   - И вы бы застрелились, если...
   - Пока этой колонны не видели - не знаю, а вот посмотрели и... наверное, застрелился бы,- закончил он после заминки.
   - Господи...- прошептала Вера Глебовна.
   - Как скотину гнали, прикладами по спинам и орали, сволочи...- Он немного помолчал, а потом махнул рукой, словно отгоняя от себя воспоминания.- Ладно, не будем о войне больше... Что в Москве было за это время?
   Она рассказала ему и о частых налетах, и о панике шестнадцатого октября, и о холоде, в котором живут, и о голоде...
   - Конечно, по сравнению с фронтом это не так страшно, но досталось, значит, и москвичам.- Эрик стал развязывать свой вещмешок.- Сейчас мы немного заправимся, Вера Глебовна. У меня хлеб, консервы. Жаль только, что выпить нечего в честь приезда.
   - У меня есть немного спирта.
   - Вот здорово! - обрадовался Эрик.
   Вера Глебовна собрала на стол. Эрик поднял рюмку:
   - За Победу, Вера Глебовна!
   - А она будет, Эрик? - очень серьезно спросила она.
   - Будет, Вера Глебовна! Повернулась уже война! Не скоро, конечно, но выбьем мы немцев.
   - А летом? Что вы думали летом? - она напряженно ждала ответа, глядя на Эрика.
   - Как ни странно, Вера Глебовна, но даже летом, в отступлениях, окружениях, когда, казалось, такой каток катит - не остановишь, все-таки в победе мы не сомневались. Понимаете ли, не сломали нас немцы тогда. Ну, а зимой... Зимой убедились - можно бить немца. Знаете, сколько их сейчас по дорогам валяется? Малоярославец проезжал, так по всем улицам мертвые фрицы лежат.
   - Вы проезжали Малоярославец?! - воскликнула она.
   - Да, а что? - удивился Эрик ее волнению.
   - Так Андрей же там! В шести километрах от города!
   - Андрей? Черт возьми, я так был уверен, что он все еще на Дальнем Востоке, не спросил вас о нем... Он там на формировании?
   - Не знаю... Они не получили еще оружие. Неделю тому назад пришла от него весточка, а я никак не могу выехать к нему.
   - Послезавтра поедете со мной,- заявил Эрик таким тоном, будто это самое обыкновенное и уже решенное дело.
   - Как - с вами? - еле слышно спросила она, боясь поверить в этот удивительно счастливый случай.
   - Очень просто. Я на машине. Мы приехали "газоны" получать из ремонта, но они не готовы. Оставлю тут шоферов, а сам поеду обратно. Мы в Юхнове стоим, Вера Глебовна.
   - Эрик, мне это не снится?
   - Нет,- рассмеялся он.
   - Но мне не дали пропуск...
   - А, ерунда! Обойдемся! - небрежно кинул Эрик.
   - Мне говорили, много контрольно-пропускных пунктов...
   - Ну и что? Я вам скажу, что говорить... Значит, послезавтра рано утром. Готовьтесь. А сейчас, Вера Глебовна, хочу по Москве пройтись... посмотреть, как она, матушка...
   Весь этот день Вера Глебовна пробыла в каком-то радостном тумане и только к вечеру вспомнила о Жене и ее просьбе. Она поднялась наверх, в двенадцатую квартиру, где жил Эрик. Он был немного навеселе и встретил ее радостно, но, когда она заикнулась о Жене, нельзя ли ее взять, помотал головой.
   - Не выйдет, Вера Глебовна. Я вас патрулям представлю женой командира моей части, а кем Женю? Да и вообще не хочу ее даже видеть. Удивляюсь, что вы...
   - Эрик, трудно ее осуждать, она же совсем девочка,- перебила она.
   - Вам трудно, а мне - нет... В дорогу оденьтесь потеплее. Вера Глебовна. Кузов, правда, с тентом, но все равно... В кабину-то я вас не смогу посадить, на каждом шагу тогда будут останавливать. Значит, в шесть выезжаем.
   - Я все еще не верю, Эрик.
   - Все будет в порядке. Завтра увидите Андрея.
   - Не сглазьте, Эрик. Я все время боюсь, не случилось бы что...
   - Ничего не случится, Вера Глебовна,- улыбнулся Эрик.
   Она вернулась к себе, поставила чайник и стала ждать Батушина, который еще днем позвонил ей, предупредив о приходе. Ей почему-то не очень хотелось видеть его перед отъездом, но уклониться от встречи было неудобно, и вот ждала его, опасаясь долгого разговора, после которого, разумеется, она не сможет быстро уснуть, а ей так необходимо хорошенько выспаться перед дорогой.
   Батушин явился очень серьезный, даже торжественный, и она невольно улыбнулась. Он принес ей немного хлеба, сахара и две пачки галет, которые приняла она без всегдашнего ощущения неловкости - это же для Андрея. Да и, честно говоря, ей было сейчас ни до чего, потому что не давали сосредоточиться неотвязные мысли о том, что вдруг в самый последний момент что-то помешает ей: либо испортится машина, либо задержат ее на контрольно-пропускном пункте, либо еще что-то... И она никак не могла настроиться на разговор, к которому, как видно, готовился Батушин.
   - Вера Глебовна,- начал он,- вы должны со всей серьезностью понять, как важно, чтобы Андрей пошел на войну с верой, без сомнений. И вы должны...
   - Да, конечно,- перебила Вера Глебовна.- Но я сейчас ни о чем не могу думать, ничего загадывать. Мне бы выехать только и застать Андрея. Остальное - потом.
   - Но все-таки,- не согласился с нею Батушин,- надо заранее обдумать, взвесить...
   Господи, думала она, почему хорошие, порядочные люди порой бывают так скучноваты своей основательностью и дотошностью. Батушину хочется все уточнить, разъяснить, а у нее одна мысль - лишь бы ничто не помешало завтра.
   Наконец Батушин все же увидел, что ей не до него, и стал прощаться. Он долго желал ей доброго пути и удачи в дороге, а она нетерпеливо ждала его ухода, потому что надо было еще собраться.
   Ночью Вера Глебовна заснула не сразу... Выл и хлестал ветер за окнами, постреливали зенитки, но не это мешало ей заснуть, а страх, что она не застанет уже сына в Бородухине. И тогда все напрасно. И предстоящая, наверно, не очень легкая дорога туда, и совершенно неизвестная - как и на чем - обратно. Ведь прошло уже больше недели, да и весточку он послал не сразу по прибытии в Бородухино, а когда дочь хозяйки поехала в Москву. Только под утро утихло немного за окнами и в душе Веры Глебовны...
   Когда Эрик позвонил в дверь, она была уже готова. Грузовик стоял у подъезда, урча прогреваемым мотором. За рулем сидел молоденький красноармеец, которого Эрик строго спросил:
   - В кузове все убрал?
   - Так точно, товарищ старший сержант.
   Эрик помог Вере Глебовне забраться в кузов. Там, кроме запасного баллона, стояли трофейные канистры, валялись какие-то тряпки, но в углу, у кабины разостланы были старый полушубок и плащ-палатка.
   - В случае чего, Вера Глебовна,- вы жена нашего комдива. Поняли? И уверенности побольше, небрежности этакой: что вам какой-то лейтенант с пропускного пункта! Ясно? - улыбнулся он, подмигнул и задернул полог.
   Машина тронулась...
   Вера Глебовна не видела, по каким московским улицам они ехали, но по времени ей казалось, что скоро должны выехать из города и вот-вот, на выезде, должен быть контрольно-пропускной пункт, около которого и решится, поедет она дальше или нет.
   И действительно, машина вскоре замедлила ход, а потом остановилась. Вера Глебовна слышала, как Эрик что-то говорил, смеялся... Затем она услышала приближающиеся шаги и тут же разобрала слова Эрика:
   - Понимаешь, лейтенант, хозяин мне голову снимет, если жену ему не привезу...
   - Что ж пропуск не выхлопотали?
   - Да я думал, дня три пробуду. У меня и ходатайство к коменданту есть, да уже некогда было,- уверенно врал Эрик.
   Полог тента раздвинулся, и Вера Глебовна увидела уставленные на нее строгие глаза. Она вся внутренне сжалась, но ответила спокойным, даже чуть снисходительным взглядом и улыбнулась. Лейтенант ответил на улыбку, строгость в глазах ушла.
   - Поезжайте,- кивнул он Эрику, а ей сказал:- Желаю приятного свидания.
   - Благодарю вас... лейтенант,- сказала она с величавой небрежностью, как благодарила когда-то адъютантов отца. Правда, войдя в роль, чуть не сказала "поручик" вместо "лейтенанта", но испугаться оговорки не успела, так как полог задвинулся и машина тронулась.
   Вера Глебовна глубоко и облегченно вздохнула... Судя по тому, что грузовик поехал быстрее, она поняла, что выехали они на Старокалужскую, родную ей дорогу. Она на коленках подобралась к задку кузова и приоткрыла полог. Катились назад снежные поля, убегали обезлюдевшие подмосковные деревеньки. Все пока целое, не порушенное войной. И поля были чистые, без следов воронок, не пропаханные гусеницами танков, и деревни были хоть и пустынные, но живые, с дымком из труб, с протоптанными тропками около изб.
   Через полуоткрытый полог врывался ветер, но Вера Глебовна не закрывала его - ей хотелось видеть эту знакомую дорогу. Наверно, ей надо было все видеть. И она смотрела...
   Не шибко разъезженная дорога, кое-где рыжеватая от песка, с редкими встречными машинами удивила Веру Глебовну своим малым движением - фронтовая дорога представлялась ей оживленнее, беспокойнее. Не знала она, что основное движение здесь - ночами. Ночами люднеет эта дорога, топают колонны маршевых рот, движутся машины со снарядами и продовольствием. Ночами живет и бурлит фронтовой тракт, а днем - затишье, пустынность, тем более в такой день - солнечный, без единого облачка. Но вот дорога нырнула вниз, и Вера Глебовна сзади видела только задранную к небу колею. Потом машину крепко тряхнуло, зазвенели канистры, сдвинулся с места запасной баллон, и побежали назад перила моста, видно только недавно восстановленного, так как янтарем желтели свежеструганые бревна.
   И тут, за мостом, когда машина стала взбираться на гору, увидела Вера Глебовна первую сожженную русскую деревню. Хоть и быстро промелькнула она чернотой пепелища, торчащими из-под земли трубами печей, скелетами обожженных ветел, но и этого было достаточно, чтобы сдавило грудь болью.
   Деревни русские... Кто из нас не связан с ними живой и трепетной нитью? Кто из нас не помнит тихие рассветы, первые крики петухов, звон ведер у колодцев, рожок пастуха и мычание выходящего на выпас стада? Кто из нас не вдыхал гyстой деревенский воздух, пропитанный знакомыми и родными запахами? Кто не помнит вечерний запев гармони и тихие девичьи голоса? И Вере Глебовне припомнился их дом, не отгороженный никакими заборами и выходящий запущенным небольшим садом прямо к крайней избе маленькой деревушки Пнево... Вместе с деревенской ребятней бегала она купаться, вместе ходили по грибы, вместе играли в лапту, и никто не называл ее "барышней", а только по имени, потому что бегала она тоже босиком, как и остальные ребята, и одета была в скромненький сарафанчик...
   И эта связь с русской землей, надорванная, правда, давней городской жизнью, сейчас стала словно восстанавливаться, и каждая порушенная русская деревня, проплывавшая перед ней, наполняла сердце болью... А дорога катила дальше на запад, и вдоль нее, через три-четыре версты,- все то же: обгорелые останки изб, торчащие трубы, могилы, одни - занесенные уже снегом, другие - еще свежие, рыжевшие глиняными сугробиками, а еще дальше и следы войны другие: немецкие машины, стянутые в кюветы, разбитые орудия, чернеющие на снегу немецкие каски...
   Уже, наверное, больше половины пути проехали они, и встреча с Андреем становилась все реальнее, а Вера Глебовна никак не могла представить ее все мучительнее давила мысль, что не застанет она сына в Бородухине.