Коничев Константин. За Родину

   Все вышли; вышел и Андрей. Две-три минуты он постоял в раздумье, хотел было сесть на один из встречных вагонов и ехать обратно на вокзал к своим товарищам. Однако решил дойти до Невы, посмотреть на реку, на мост, на Васильевский остров, хотя бы издали. Около моста, закинув руки назад, ходил милиционер. Андрей поглядел на мост и от удивления замер, ему совсем было непонятно: как могли поставить на дыбы две громадины, две половины моста. Как же они сойдутся? Вот, поди-ка, грохнут! И ему захотелось посмотреть, как будут сводить мост. Но когда – разве спросить об этом вон того милиционера…
   Андрей спустился по каменной лестнице к Неве, плещущей о гранитные берега, умылся. Вытер лицо верхом своей фуражки; отряхнул ее и снова надел на голову. Почувствовав свежесть, он облегченно вздохнул и смело подошел к милиционеру. Милиционер ему вежливо сделал рукой под козырек.
   – Скажи, товарищ милиционер, где тут Васильевский остров.
   – Вот он, итти прямо. Через полчаса по мосту движение откроется.
   Ждать полчаса не так много. А главное – интересно посмотреть, как сойдутся две огромные мостовины с рельсами, с чугунными перилами и даже с фонарями.
   Андрей стоял на берегу Невы, с любопытством озирался по сторонам на сплошь каменные дома, на шпиль Петропавловки, на суда, стоявшие у берегов; он даже припомнил старинную лубочную картину. На ней было изображено в лицах содержание песни:

 
«Как на матушке, на Неве-реке,
На Васильевском славном острове,
Молодой матрос корабли снастил
О двенадцати тонких парусах,
Тонких, белых да полотняных»…
 

   Картина эта была наклеена на стенке в избе у сапожника Шадрины рядом с другой веселой картиной «Как мыши кота хоронили»… Загляделся Андрей на Неву и не заметил, как мост был сведен. «Фу-ты, чорт, как устроено, будто по маслу спустили», – удивился Андрей. А через минуту по мосту двинулись автомобили, трамваи.
   Обратно Андрей ехал на том же двадцать четвертом номере и явился в агитпункт на два часа раньше срока.
   – Ну, как, понравился город? – спросил Андрея сопровождавший призывников из Вологды командир.
   – Да как сказать, город-то хорош, да с непривычки, глядя на него, в голове будто шумит, и народ какой-то, толком не хотят поговорить, все бегут, никому до тебя нет дела. А в деревне, знаешь, товарищ командир, хоть свой, хоть чужой попал навстречу, с кажинным надо поздороваться.
   Командир рассмеялся.
   – Здесь, товарищ, раскланиваться некогда, да и незачем. В случае что узнать надо – ступай к милиционеру, тот не ответит, – ищи справочное бюро, там всё знают.
   Пришел сибирский поезд. На нем ещё приехали призывники из других уездов. Около вокзала построились по четыре в ряд. С мешками, сундуками, с берестяными кашавками колонна выглядела пестро и непривлекательно. Одежонка на многих была будничная, деревенская. Кое-кто выделялся в лаптях.
   До казармы шли тяжело, сбивчиво – не научились ещё ходить по мостовым.

* * *

   Вскоре после присяги Андрея из Ленинграда отправили на одну из пограничных застав. Местность, окружающая заставу, показалась ему обычной, похожей на свои куракинские окрестности. Густые хвойные леса. Зима здесь такая же, с глубокими снегами, с крепкими морозами. Только туманы между Балтикой и студеной Ладогой бывают чаще и гуще, нежели в Тотемском уезде.
   В свободные часы пограничники с интересом слушали рассказы старших товарищей о боевых эпизодах на границе, и каждый новичок мечтал о той, как бы самому отличиться на деле.
   С пограничных постов в темные длинные зимние ночи видно, как заревом огней маячит Ленинград. А здесь, рядом, за колючей проволокой, враждебное буржуазное государство. Оттуда переходят на советскую землю нарушители – шпионы, диверсанты и спекулянты контрабандой. Они иногда ускользают от преследования к себе за границу. Но чаще их удается задерживать, если не на самой границе, то неподалеку – в деревнях пограничной местности. Здесь каждый честный труженик – помощник советских пограничников.
   Была зима. Пограничники изучали военное дело, занимались спортом, ходили в дозоры, Из всех видов физкультуры предпочитался на заставе лыжный спорт. Здесь это было необходимо.
   Красноармеец Боровиков, однажды уйдя на пост без лыж, совершил большой промах. Когда Андрей пришел его сменять, то заметил у того в валенках снег. Брезентовый непромокаемый плащ лежал на пне, торчавшем из-под рыхлого снега. В глазах у Боровикова была заметна тревога и растерянность. Из-под буденовки капли пота спускались по вискам на его покрасневшие горячие щеки.
   – Товарищ Боровиков, с тобой что-то неладно. В чем дело?
   Пограничник тяжело вздохнул, глаза его заискрились слезинками.
   – В самом деле неладно, товарищ Коробицын, большой проступок у меня сегодня, стыдно начальнику докладывать. – И потупя взор, досказал:
   – Нарушитель пытался перейти границу и ушел почти из-под носа. На лыжах был и, как чорт, пронесся.
   – Куда?
   – Да туда, к себе за Хойку. Вон с того бугра прыгнул на лыжах, будто в пропасть. Ну, думаю, загнал его, сломит голову. А он как махнул сверху через кусты – и след простыл. Вот сволочь, видать, оптик бывалый… Ну, что ж, вдогонку на финскую сторону стрелять не будешь. Так и ушел.
   Боровиков, опечаленный неудачей, возвратился на заставу.
   Андрей ходил по участку, разглядывая лыжные следы нарушителя.
   «Ну, разве вброд по снегу можно угнаться за лыжником – подумал Андрей. – А ведь, действительно, прыткий был: и в кустах, и меж деревьев, и с бугра через пропасть – всё ему нипочем. Жаль, что такой в наши руки не попал»…
   Нарушитель, бежавший от преследования пограничника Боровикова, вторично в тот день переходить границу не посмел.

* * *

   С той поры Андрей настойчиво стал заниматься лыжным спортом: ходил туда, где было больше препятствий, спускался в глубокие овраги, поднимался на бугры, прыгал, перевёртывался на бок, отряхивался и снова продолжал заниматься.
   Весна на границе пришла гораздо быстрее нежели в Куракине. Снег на полях и на прогалинах между лесных чащ сошел быстро. Обнажилась сырая глинистая почва. Овраги переполнились водой. Шумели ручьи незаметные в обычное летнее время. Стаи перелетных птиц, не разбирая границ, летели на север. Начальник заставы и политрук, обходя дозоры, каждое утро приносили на заставу свежую дичь. А потом, когда стали дни теплее, начались испарения, и густые туманы покрывали местность.
   Еще большую напряженность приносила в том году весна на границу. Советская власть существовала десятый год; правительства капиталистических стран и подонки белой эмиграции стремились как можно больше засылать в Советский Союз шпионов и диверсантов. От пограничников требовались бдительность и готовность первыми принять на себя удар, если враг попытается напасть. И бойцы-пограничники – вологодские, архангельские, калужские, сибиряки, украинцы, бойцы из различных областей многонациональной страны Советов, коммунисты, комсомольцы и беспартийные – готовы были дать отпор любому врагу.
   Страна Советов шла по Ленинско-Сталинскому пути. Пользуясь мирной передышкой, советский народ строил социализм и крепил свою мощь на страх внешним и внутренним врагам.
   Андрей редко переписывался с родными, а Тане Малыгиной написал за год всего лишь два письма. Каждый раз как он брался за письмо, говорил товарищам:
   – Смотрю я на вас и дивом дивлюсь: пишете и пишете, кто домой отцу-матери, кто женке, кто тёще, откуда у вас и слова для писем берутся?..
   Читать он любил газеты. Чуть свободное время, он уже сидит в Ленинском уголке и читает газету от заголовка до подписи редактора.
   Однажды Боровиков спросил его:
   – Зачем ты, Коробицын, читаешь все подряд?
   – А как же иначе, боюсь, чтобы самое главное мимо глаз не прошло.
   Политрук тоже беседовал с ним, спрашивал, что больше его интересует в газетах.
   – Конечно, про Чемберлена, Макдональда, про Китай, одним словом, всё интересует.
   Политрук помогал ему выбирать в газете наиболее интересные места. Обычно после чтения Андрей подходил к карте и разыскивал города и страны, про которые читал сегодня в газете.
   На любых занятиях Андрей всегда был одним из самых прилежных пограничников. Зато если вздумает написать домой письмо, так тянет это с полмесяца, а то и больше. Возьмёт бумагу, карандаш, вздохнет всей грудью и скажет:
   – Ну, кажись, легче две полосы вспахать, нежели одно письмо написать… – И начинал туго и неподатливо. В начале письма – поклоны родным и близким соседям, затем письмо откладывалось в тумбочку на несколько дней.
   Андрей уходил в свой черёд на участок заставы. Там прислушивался к каждому шороху, из-за прикрытия наблюдал за тем, что происходит по соседству, за линией границы. Возвратившись на заставу, крепко закусывал, отдыхал, а после отдыха скупо дополнял начатое письмо:
   «Дорогая мама Степанида Семеновна и брат Александр. Сегодня я стерег нашу границу и видел, как на финской стороне финский мужик не то жену, не то работницу лупил по спине вожжами. Бедная плакала, что есть силы. А я глядел из кустов, так и хотелось крикнуть тому мужику: „Перестань, сволочь!“ – да пришлось смолчать»…
   Андрей на этом остановился. Он хотел писать дальше, но решил сначала посоветоваться с политруком, а потом уже продолжать. И опять письмо спрятано в тумбочку.
   То, что Андрей хотел продолжить в письме, обстояло так.
   В то время когда финн избивал у самой границы женщину, чтобы отвлечь внимание пограничника, неподалеку, в стороне, на том же участке, между деревьями в густых зарослях ивняка пробиралась к нашей границе старушка-проводница, а за ней неподалеку крался шпион. Старушка должна была предупредить шпиона, если только обнаружит она впереди себя пограничный пост. Андрей понял уловку врага: финн истязал женщину, но может быть это подстроено с целью… И Андрей не ошибся. Он тихо стал пробираться по тропе. И вдруг перед ним ахнула старушка. В руках у нее прозвенел колокольчик, маленький, на кожаном ремне. Старушка стояла по ту сторону границы не больше как в десяти шагах от Андрея, жалобно глядела на него и по-русски говорила:
   – Миленький солдатик, коровка тут моя коровка где-то заблудилась. Ищу её и хочу колокольчик привязать к шее.
   Андрей смолчал. Крепче сжимал винтовку, озираясь по сторонам, прошел дальше. Мысленно он ругал себя за то, что несколько поторопился: надо было бы проходить здесь немного погодя и тогда наверняка за этой старой ведьмой оказался бы следом бредущий нарушитель. Но сейчас шпион не рискнет переходить границу. Сменяясь с поста, Андрей о происшедшем сообщил пограничнику Тютикову и доложил на заставе начальнику.
   В письме об этом он счел нужным не распространяться, потому-то оно и осталось не дописанным…

* * *

   Был еще такой случай: один из крестьян, проживавший в ближайшей пограничной деревне, рубил лес для своей надобности. Нарушитель, заблудившись в лесу, вышел на стук топора, поглядел со стороны на лесоруба. Видит – мужичёк простоватый, невзрачный, такого можно припугнуть и заставить вывести куда следует. Нарушитель подкрался к крестьянину и строго спросил:
   – Ты кто такой? Кто тебе разрешил здесь портить лес?
   Крестьянин испуганно отшатнулся от дерева в с удивлением стал разглядывать пришельца.
   Пользуясь его замешательством, нарушитель подошёл ближе.
   – Да ты не бойся, я тебя не выдам, – начал успокаивающе нарушитель.
   – А кого мне бояться? Я не помещичий лес рублю, я свой лес рублю.
   – Ах, так! – горячась воскликнул нарушитель, держа руку в кармане, но, подумав немного, изменил тон, начал уговаривать крестьянина, чтобы тот за сто рублей указал ему дорогу к железнодорожной станции. Крестьянин согласился провести его к станции и даже для верности попросил наперёд деньги, а вместо станции, умышленно путаясь в тропинках, доставил неизвестного на пост, где как раз стоял Андрей. Тот взял наизготовку ружье и приказал нарушителю лечь.
   На заставе, крестьянин брезгливо выбросив на стол сотню рублей, сказал начальнику:
   – Это его деньги. Я взял их, чтобы не навлечь на себя подозрения нарушителя. Этот господин уже не первый встретился со мной и, вероятно, не последний. Только она напрасно думают, что интересы родины для мужика дешевле ста рублей…
   Крестьянин засвидетельствовал свое показание и был отпущен. На прощание начальник заставы поблагодарил его, а Андрею сказал:
   – Ну, товарищ Коробицын, сегодня тебе подвезло.
   Придя в общежитие, Андрей достал бумагу и дописал письмо:
   «Дорогая мама Степанида Семёновна и братец Александр, ещё спешу уведомить, что около границы в деревьях народ сознательный, чуть заметят нарушителя, сразу бегут на заставу, а то и приводят сами. Мы когда бываем свободны, ходим гулять в деревни поблизости. Куда приходим – везде нам рады»…
   Знал Андрей, что письма из Красной Армии в деревне ждут. Соседи придут и станут расспрашивать Степаниду Семёновну о том, как живет её сын на границе. Пороется Степанида в корзинке, достанет письмо, подаст кому-либо из грамотеев и попросит, который уже раз прочесть.

8. С ВЫШКИ ИСААКИЯ

   Однажды в день отдыха комендант участка разрешил небольшой группе пограничников съездить на экскурсию. Во главе с политруком бойцы выехали в Ленинград. День был тёплый. В открытые окна вагона вливался свежий воздух. Поезд пересекал пограничную зону. Андрей не отходил от окна вагона, с любопытством разглядывал пригородные дачные места, шоссе, совхозные разработки и вдали дымящие заводы.
   «Близко Ленинград от границы, пожалуй, ближе, чем наше Куракино от Сямжи» – подумал Андрей.
   Политрук развернул свежую газету и, только взглянув на заголовки, громко произнес:
   – Товарищи, какая неприятная новость!..
   Пограничники столпились вокруг политрука. Он прочел им небольшую заметку, где говорилось о террористических действиях обнаглевших классовых врагов, с бомбами пробравшихся в Ленинградский Деловой клуб.
   – Вот гады! И где только, на какой заставе они сумели усыпить бдительность наших ребят? – возмущался политрук. Разговор о бомбах, брошенных в Деловом клубе, распространился по всему вагону. Пограничники, ехавшие на экскурсию, ещё глубже почувствовали, насколько серьёзны их задачи.
   Андрей, всегда молчаливый и задумчивый, подошел к политруку и вполголоса проговорил:
   – Товарищ политрук, я вырос в глухих северных лесах и научился там в любую погоду, в любое время дня и ночи различать шорох зверя и человека. Прошу вас, поговорите с начальником заставы, чтобы с завтрашнего дня он посылал меня на такие посты, где можно скорее всего ожидать врага. Я не подкачаю…
   Политрук одобрительно поглядел на Андрея и ответил ему согласием.
   Поезд подошел к Финляндскому вокзалу. Пограничники вышли на перрон и построились в шеренгу по-два. Политрук произвел проверку, после чего по-два в ряд они вышли на площадь. Около памятника Владимиру Ильичу их ожидала грузовая машина. Через несколько минут они приехали к Исаакиевскому собору.
   Пятьсот тридцать четыре ступени от подножия Исаакия до купола пограничники прошагали шумно и весело; отсюда они, восхищаясь, рассматривали город Ленина. Политрук хорошо знал Ленинград со всеми его достопримечательностями. Опираясь на железную решётку и теснясь вокруг политрука, пограничники слушали его пояснения:
   – Вот посмотрите, товарищи-пограничники, вокруг, и вы увидите, какой прекрасный город, какая мощь нашей советской страны, заводы, фабрики, музеи-дворцы доверены нам под охрану! Мы, пограничники, являемся сторожами этого гордого красавца, на которого у наших врагов чешутся руки. И придёт время, мы сумеем ударить очень крепко по вражьим рукам. А пока идёт у нас строительство социализма в мирной сравнительно обстановке. Подлые шпионы, диверсанты просачиваются к нам из-за кордона и из-за угла стараются наносить нам удары. Случай, опубликованный сегодня в газете, должен заострить нашу бдительность…
   На вышке Исаакия чувствовалась прохлада. С Финского залива тянул свежий ветерок. Внизу крохотные, как букашки, люди двигались по улицам и тротуарам. Трамваи, автобусы казались с высоты игрушечными.
   После небольшой паузы политрук продолжал свой рассказ:
   – Да, товарищи, всё, что завоёвано, что добыто в борьбе, мы никогда и никому не отдадим… Вот посмотрите, – указал он на Петропавловку, – эта крепость построена руками наших предков, построена на их же собственных костях. Десятки тысяч людей на строительстве погибли от цинги, от голода и холода. Самодержавие не жалело трудящихся, оно не считало их за людей… А вот перед площадью, где стоит, как громадный мундштук, Александровская колонна, вы видите здание малинового цвета: это Зимний дворец – резиденция царей Романовых. Под окнами этой царской «хижины», имеющей в себе свыше тысячи комнат, – в январе тысяча девятьсот пятого года царские войска расстреляли несколько сот безоружных питерских рабочих… А там, вдали, виднеется штаб Ленинской большевистской гвардии – Смольный, откуда Ленин, Сталин, Свердлов, Дзержинский руководили восстанием в октябрьские дни тысяча девятьсот семнадцатого года. История Ленинграда – история нашей революции…
   Полчаса пограничники пробыли на вышке Исаакиевского собора, осматривая с высоты город и слушая речь политрука.
   Андрей с одним из своих товарищей, когда спускались обратно, немного приотстал.
   – Да, город замечательный, – как бы заключая беседу политрука, проговорил Андрей. – Как-то зимней ночью, охраняя свой участок, я стоял на бугре и видел зарево над Ленинградом. Тогда я думал об этом большом городе и о себе, маленьком человеке, стоящем на ответственном посту. И не скрою, меня, деревенского парня, служба пограничника – бойца за Советскую родину, всегда волнует и радует…
   – Не думаешь ли остаться на сверхсрочной? – спросил товарищ Коробицына.
   – Думаю и об этом. Вот бы побольше повылавливать гадов-нарушителей да в школу бы попасть… – Он не договорил до конца, так как навстречу им по узкой железной лестнице поднимались экскурсанты, а топот пограничников, спускавшихся вниз, доносился откуда-то из глубины, из лабиринтов собора, как из подземелья.
   – Давай, Андрей, нажмем, чтоб они там внизу нас не ждали, – бросил на ходу пограничник. И оба быстро стали кружить по винтовой лестнице.
   Затем пограничники осматривали Эрмитаж и Музей Революции. Глубокое впечатление осталось от экскурсии, было о чем рассказать на заставе товарищам и сообщить в письме родным.
   Под наплывом впечатлений в ту ночь Коробицын долго не мог заснуть. Рядом отдыхали пограничники, пришедшие с дозора. Повернувшись к окну, он долго смотрел в глубокий затаённый мрак пограничной ночи. За мелколесьем и речкой, в километре от заставы, мерцали огоньки на финской стороне. И в эту же ночь, как всегда, наши дозорные на своих постах – на тропинках в оврагах, на взгорьях в хвойнике – стерегли покой Советской родины.

9. ЗА РОДИНУ

   Однажды на рассвете Андрею было поручено ходить взад-вперед, или, как говорят пограничники, «маячить» возле самой линии границы. Перед тем как уйти на свой участок, Андрей разговаривал с комендантом:
   – Товарищ комендант, а что, в самом деле в эти дни ожидаются на нашем участке нарушители?..
   Об этом вчера целый час на заставе комендант беседовал с пограничниками. Но всё же Андрей спросил его как бы для пущей убедительности.
   – Да, товарищ Коробицын, – твёрдо и решительно произнес комендант, – в эти дни вы особенно будьте бдительны. На днях в Ленинграде и по всей нашей Советской стране будут юбилейные торжества, посвященные десятилетию Октябрьской революции. В Ленинграде соберется сессия ЦИК СССР. Съедутся со всех краев и республик передовые люди. А ведь отъявленные враги, шпионы, диверсанты ждут удобного для них момента и, конечно, попытаются омрачить нашу радость.
   Разговор происходил около заставы. Коменданту надо было спешить на проверку постов. Он быстро вскочил верхом на бойкую лошадь киргизской породы и, пришпорив её, помчался туда, где находились дозоры. Андрей посмотрел ему вслед и сказал сам себе: «Не беспокойтесь, товарищ комендант, ни одной шпионской гадине не позволим безнаказанно проползти через нашу границу»…
   Он снял винтовку с плеча, открыл затвор и вложил патроны в магазинную коробку, щелкнул затвором и снова закинул винтовку на плечо. Прошёлся около заставы. Неподалёку часовой, с биноклем на ремне и с винтовкой наизготовку, охранял заставу.
   Застава занимала помещение бывшей графской усадьбы. За высоким тыном позади заставы яблони осыпали землю пожелтевшими листьями.
   Андрей прислушался к окружающей обстановке: он ждал из леса с линии границы начальника заставы, чтобы ещё выслушать от него непосредственно инструктаж.
   Со стороны финской границы, с хуторов из-за речки Хойки, слышалась утренняя перекличка петухов. И ещё было слышно, как в пристройках около заставы кони пограничного отряда, глухо похрустывая, жевали сухое сено. И больше ни звука. Дневальный, проходя мимо Андрея, поправил на себе шинель и тихо спросил его:
   – Чего ж ты не идёшь маячить?
   – Время ещё не подоспело, кстати начальник заставы подойдет. Успею на место как сказано, к сроку.
   – То-то успею, спал бы ещё, разбудили бы, когда итти надо.
   – Не спится. Слышал ты, что комендант говорил?
   – Слыхал, – ответил дневальный почти шепотом, – начальство больше знает. Я вот одного не понимаю, когда только они время для сна находят, – как бы удивляясь, проговорил дневальный. – Посмотришь, полдня в седле да полдня на своих ногах; ночью посты проверяют, непонятно, когда же они спят? – Он медленной походкой удалился от Коробицына и, может в сотый раз, стал обходить заставу.
   В кожаной куртке, с ремнями на плечах и с неразлучным наганом начальник заставы точно вынырнул из глубины густого пограничного леса и подошёл к Андрею.
   – Ага, вы здесь, – проговорил начальник и обычным жестом левой руки вздернул рукав куртки, посмотрел на ручные часы.
   – Через сорок минут вы, товарищ Коробицын, должны быть на своём участке. Исходный и конечный пункты вам известны?
   – Известны, товарищ начальник, – и Андрей повторил поставленную перед ним задачу.
   – Всё в порядке, товарищ начальник, разрешите итти.
   – Можете.

* * *

   Солнце еще не успело подняться на уровень вершин частых гладкоствольных сосен, а лес понемногу оживал. Там и тут щебетали птицы. Парами и стаями перелетали утки, а «нарушитель» границы, дятел где-то собирал поштучно еловые шишки и старательно закрывал ими пробитое клювом отверстие на чахлом сухостое.
   Андрее, шёл по узким, чуть заметным извилистым тропинкам и, ежеминутно прислушиваясь к каждому шороху, думал: «Какой хороший здесь лес, говорят, что графу принадлежал. А граф этот, быть может, спасаясь от революции, за границу подался и шпионов теперь к нам посылает, на нашу свободу покушается… Шалишь, граф, не поможет твоим гадюкам даже этот лес густой. Мы тоже в лесу выросли и знаем, о чём шепчут деревья, когда между ними крадется лихой враг»…
   Андрей шёл, мягко ступая на мшистую, как бархатный ковёр, почву, и шаги его были беззвучны. В просвете из-за кустов, окаймляющих опушку леса, виднелась широкая прогалина – подсека с обгоревшими лысыми пнями. Итти вперёд по участку, – будет ещё поляна, пересеченная речкой Хойкой. Нынче летом на этой пограничной речке Андрей с помощником начальника заставы ловили раков. Делали они это так: брали решето, клали в него тухлую говядину и спускали на дно Хойки, а чтобы решето не всплыло на поверхность, клали ещё в него камень. Раки, обильно населяющие речушку, забирались в решето десятками, подкармливались и беззаботно ждали, когда их извлекут из воды и отнесут на кухню при пограничной заставе…
   Проходя сейчас этим местом, Андрей вспомнил, как с помощью крестьянина Никиты не так давно здесь был задержан нарушитель. Шёл он из-за пограничной речки на нашу советскую землю, обросший черной бородой, немытый, в одних домотканых портках, в старых сапогах на босу ногу и уздечка при нём, вроде бы он искал своего коня. С виду что ни на есть самый захудалый мужичонка. Не было при нём обнаружено ни карты, ни явочных адресов, ничего, что бы его уличило, как нарушителя. Да выдали его тогда ногти; один из оперативных работников по ногтям узнал, что это за птица: не могли же следы полировки остаться на заскорузлых ногтях финского землероба, не имеющего представления с маникюре. Установили, что это матерый шпион, обладающий всеми присущими ему качествами: он и языки знал, и обладал памятью, находчивостью, и умел врать правдоподобно и убедительно. Под личиной финского бедняка оказался нарушитель, прошедший шпионскую школу…
   Думы набегали одна за другою. И от этих дум о нарушителях у Андрея сосредоточеннее становился взор, острее слух. Так он дошёл до своего участка, прошагал в одну сторону и тем же путем возвращался обратно.
   А в это время четыре шпиона, притаившись, сидели в кустах по ту сторону речки Хойки.
   Бандиты вооружены фашистской охранкой. У каждого из них револьверы-автоматы и много патронов, покрытых парафином, – на случай, чтобы при переправе через реку или в дождь патроны не подмокли и не дали бы осечки.
   Шпионы заметили движение советского часового, одиноко расхаживающего у самой границы. Это был красноармеец-пограничник Андрей Коробицын.