Страница:
Нервно глотая слюну, Джучи ждал нападения хищника. Юноша не терял бдительности. Их взгляды снова встретились, и потом взор тигра замер, животное прижалось к земле, приподняв голову. Зверь хлестнул хвостом по траве, и толпа снова притихла.
Джучи открыл свою душу Отцу-небу. Юноша был уверен, что человек не способен противостоять такому монстру. Дрожь в руках вдруг исчезла. Джучи ждал.
Тигр начал атаку. Она была подобна внезапному взрыву, и Джучи едва успел что-то сделать. В трех шагах от него четкие очертания кошки слились в неясную массу, летящую на него, как ураган.
Юноша не воспользовался мечом. Даже не попытался. Он отскочил в сторону, но зверь оказался быстрее, зацепив его плечо. От столкновения Джучи покатился в траву, не надеясь уже подняться. Краем глаза он заметил, как тигр опустился на землю, затем головокружительно быстро развернулся и в считаные мгновения очутился прямо над ним. Пасть, в которую легко поместилась бы его голова, сдавила левое предплечье Джучи с такой силой, что от боли и неожиданности он издал громкий крик. Переворачиваясь на спину, юноша правой рукой вонзил меч в оранжево-черную грудь противника, и оба покатились по земле. Толпа гулко ревела, неистово подбадривая смельчака внизу на арене.
Джучи чувствовал, как громадная кошка пыталась ударами задних лап разорвать его тело. Доспехи пока защищали его живот, хотя железные пластины одна за другой летели в воздух, срываемые длинными когтями величиной с человеческий палец. Животное не прекращало драть лапами свою жертву, крепко сдавливая левую руку Джучи мощными клыками, и он уже слышал, как хрустят его кости. Он чувствовал горячее дыхание зверя, но снова и снова вонзал в него меч. Страх перед смертью словно придал Джучи мощи, сделав его сильнее, чем прежде. Под весом животного Джучи не мог встать на ноги и, когда тигр отпустил его руку, чтобы укусить еще раз, снова глубоко впихнул ее в жуткую пасть, невзирая на боль.
Давясь и захлебываясь слюной, хищник замотал головой, чтобы высвободить клыки. Не выдерживая напряжения, сухожилия руки рвались, тело Джучи повисло в зубах большой кошки, и слезы от нестерпимой боли навернулись у него на глаза. Он едва не лишился сознания, но что-то подсказывало ему, что зверь еще жив, и юноша снова и снова вонзал стальной клинок в густую шерсть, пока оставались силы. Когти хищника изодрали доспехи Джучи в лохмотья, и юноша ощутил новый приступ ужасной боли в ногах. Он выронил меч, но сумел вынуть нож и вонзить его в лохматую шею врага в тот самый миг, когда зверь выпустил руку из пасти.
Зловонная кровь фонтаном била Джучи в лицо, и он закричал. Черная пелена заволокла глаза, а вдали гудела толпа, хотя ее шум теперь звучал для него не громче шелеста листьев. Джучи казалось, что смерть уже мчится на крыльях ветра, но он снова и снова бил зверя ножом.
И вдруг хищник ослаб и упал, пригвоздив своим весом Джучи к земле. Юноша чувствовал только боль, не зная, что Субудай и Джелме уже спрыгнули на арену и бежали к нему, держа в руках готовые к стрельбе луки. Джучи слышал голос отца, но прерывистое дыхание тигра над его лицом мешало разобрать слова. Зверь еще был жив, но лежал недвижим. Воздух вокруг наполняло его неровное дыхание, но даже теперь Джучи не прекращал наносить смертельные удары ножом.
Держа лук наготове, Джелме прикрывал юношу от возможной атаки недобитого зверя, пока Субудай ногами пытался столкнуть тушу тигра с обессилевшего тела юного воина. Громадная голова свесилась набок, но грудь еще вздымалась, а желтые глаза хищника горели ненавистью и злобой. Густая кровь сочилась из горла, заливая белый мех на груди. Затем животное на глазах застывшей толпы попыталось в последний раз приподняться, но снова рухнуло вниз, испустив дух уже навсегда.
Субудай склонился к Джучи, отбив ногой его правую руку, когда тот машинально едва не ударил полководца ножом. Левая рука юноши безвольно болталась, глубокие раны на ногах сильно кровоточили. Все его тело было залито кровью, словно его закутали в темно-алое покрывало. Забрав нож, Субудай протер большими пальцами глаза Джучи, дав им снова увидеть свет. Юноша по-прежнему находился в состоянии шока и едва ли осознавал, что все еще жив.
– Можешь подняться? Слышишь меня? – кричал ему Субудай.
Джучи обнял полководца правой рукой, оставив кровавый след на его доспехах. Взяв Джучи за левое запястье, Субудай помог ему встать. Однако юноша был слишком слаб, чтобы держаться на ногах самостоятельно, и беспомощно висел на руках полководца, пока не подоспел Джелме. Бросив лук, он подставил плечо под другую руку Джучи. Поддерживая его с обеих сторон, Субудай и Джелме развернули ханского сына лицом к его отцу.
– Он жив, повелитель! – победно воскликнул Субудай.
Как Джелме и предполагал, лица зрителей переполнял благоговейный трепет перед героем. Лишь Чагатай тщетно старался спрятать гневное недовольство под личиной спокойствия. Заметив желчный вид своего воспитанника, Джелме крепко сжал зубы. За свое мужество Джучи заслужил огромного уважения, и, обмолвившись несколькими словами с Субудаем, Джелме оставил юношу на его попечении, а сам отошел, чтобы поднять упавший в траву меч Джучи.
– Твой сын, повелитель, кажется, заслужил этот клинок, – сказал он, поднимая меч так, чтобы все видели его рукоять с наконечником в виде головы волка.
И воины выразили свое одобрение гулкими ударами по деревянному ограждению арены. Но Чингис смотрел на них пустыми глазами, лицо не выражало эмоций, походя на железную маску.
Джелме ждал ответа. Ханский сын медленно истекал кровью. Но мысли хана лишь бешено кружились в его голове, гордость и тщеславие смешались в них с жаждой крови и ненавистью. То, что сын выживет в этой схватке, хан ожидал меньше всего, и такой поворот событий не входил в его планы. Головная боль снова вернулась, во рту появился кисловатый привкус. Чингис долго смотрел вниз на арену, потом наконец кивнул, и Джелме склонил голову в знак покорности его воле.
Вкладывая меч в бесчувственные пальцы Джучи, Джелме прошептал ему на ухо:
– Они будут помнить эту победу, мой мальчик.
Но тот, казалось, ничего не услышал, и Джелме подумал, что Джучи без сознания.
– Его раны еще очень опасны. Он может умереть, – сказал Субудай Джелме. Но тот лишь недоуменно пожал плечами.
– Все в руках Отца-неба. Самое главное, что он выстоял в схватке со зверем. Этого никто не забудет.
Говоря эти слова, Джелме еще раз поднял глаза на Чагатая. Не найдя его на прежнем месте, полководец вздохнул. Он снова подхватил обессиленное тело Джучи, и толпа вновь взревела. Чингис бросил несколько слов в темноту, и те, кто стоял рядом, быстро засуетились, столпившись вокруг одной точки, не видимой снизу. Потом хан поднял руку, подав Джелме и Субудаю знак оставаться на месте.
Вскоре возле хана вновь возник Чагатай. Сильные руки воинов подталкивали его сзади, побуждая идти вперед. И он шел, подчинившись их воле. Условия поединка слышали все, и Чингис тоже как будто не мог позволить сыну незаметно раствориться во мраке. Хан не смотрел на него, но Чагатай слышал приказ и против собственной воли влез на деревянную ограду арены. Джелме и Субудай молча наблюдали за тем, как Чагатай спрыгнул вниз и медленно приблизился к ним. Он мог бы сделать из этого пышное представление, мог сдержать данное слово всего одним великодушным жестом и заслужить всеобщий почет. Но младшему брату Джучи недоставало опыта, чтобы обратить ситуацию в свою пользу. Стоя перед лишенным сознания братом, он только дрожал от волнения, ненависти и унижения.
Чагатай еще раз взглянул на отца, но помилования не получил. Юноша быстро опустился на одно колено, вызвав новый взрыв всеобщего шума и крика, затем медленно встал и с оскорбленным видом зашагал назад к деревянной ограде. Кто-то протянул ему руку, чтобы помочь забраться наверх, и юноша быстро исчез за стеной.
Джелме утомленно покачал головой.
– Кажется, ты воспитывал лучшего сына, дружище, – тихо сказал он Субудаю.
– Надеюсь, его отец знает об этом, – ответил тот.
Мужчины обменялись понимающими взглядами, потом велели своим людям спуститься на арену и заняться свежеванием тигра. Мясо съедят воины, и оставалось надеяться, что все желающие получат хотя бы по маленькому кусочку. Ведь охотников до ловкости и силы такого зверя найдется немало. Подумав об этом, Джелме снова вспомнил о Чагатае. Узнает ли и он вкус тигрового мяса или лишь до дна изопьет чашу своего гнева?
Глава 6
Чингис навестил Джучи лишь два дня спустя. После ночи разгула, что последовала за поединком с тигром, почти все обитатели лагеря долго и крепко спали. Чингис и сам провел целые сутки в юрте, выходя на улицу только за тем, чтобы освободить желудок, пораженный беспробудной трех дневной пьянкой. Еще один день ушел на переезд обратно на берега Орхона. Лагерь Джелме хорошо подходил для празднований в честь Арслана, но стадам и лошадям требовались вода и тучные пастбища. Во время переезда Чингис пришел в себя с привычной быстротой, хотя желудок напомнил о себе снова, когда хан стоял возле юрты шамана Кокэчу. Мысль о том, что когда-то было достаточно и одной ночи, чтобы избавиться от последствий такого количества зелья, вгоняла хана в уныние.
Открыв дверцу юрты, Чингис увидел перед собой картину мирной, спокойной жизни, напомнившей ему о смерти отца. Проглотив едкую от кислоты слюну, хан нырнул внутрь и сурово уставился на перемотанное холщовыми тряпками тело, лежащее в полумраке. Кокэчу был занят делом. Он старательно протирал тело Джучи водой и не видел, кто вошел в дверь. Ворчливо обернувшись, шаман понял, что перед ним стоит хан, поднялся и поклонился.
После нещадно палящего солнца тень дарила приятное облегчение, и Чингис немного вздохнул от надоедливой суеты улицы.
– Он просыпался? – поинтересовался хан.
Кокэчу величественно покачал головой.
– Только ненадолго, господин. Из-за ран в его теле горячка. Мальчик просыпается иногда, стонет и снова засыпает.
Влекомый воспоминаниями, Чингис подошел ближе. Возле юноши лежал меч – тот самый клинок, который достался ему в честном бою и который когда-то унаследовал его отец. В своих ножнах меч хранил много воспоминаний, и Чингис снова как будто почувствовал в воздухе запах гнили. Память о том, как он пришел к умирающему отцу, чье тело медленно пожирал яд, причиняла боль. Стоя над распластанной на постели фигурой сына, хан тяжело вздохнул. Кокэчу внимательно следил за ним, и Чингис предпочел ответить ему таким же пристальным взглядом, вместо того чтобы спокойно смотреть на сына.
– Он будет жить, шаман? Мне уже сотню раз задавали этот вопрос.
Кокэчу снова взглянул на неподвижно лежащее тело. Грудь ровно вздымалась и опускалась, но шаман молчал. Движением руки он показал на обмотанные повязками ноги и левую руку с наложенной шиной.
– Ты сам видишь его раны, господин. Зверь сломал ему обе кости руки и еще три ребра. Мальчик вывихнул палец на правой руке, но это не самое страшное. Глубокие раны нарывали и истекают гноем. – Шаман покачал головой. – Бывало, люди выживали и с более опасными ранениями.
– Ты запечатал раны? – спросил Чингис.
Кокэчу ответил не сразу, но потом заговорил очень быстро. После падения Яньцзина к шаману попали книги по медицине и магии, которые были намного ценнее золота и нефрита. Он не ожидал, что его новый метод лечения будет подвергнут сомнению, поэтому голос шамана лишился привычной уверенности.
– У меня есть китайские книги, господин. Просто поразительно, как много им известно о человеческом теле. Перед тем как зашить рану, они льют в нее кипящее вино. Я сделал то же самое и поставил припарки, чтобы сбить жар.
– Значит, ты запечатал их не по обычаю нашего народа, – ответил Чингис безразлично. – Скажи, чтобы принесли жаровню, и прижги раны как следует. Это должно помочь.
Кокэчу хорошо знал, что продолжать спор бессмысленно и небезопасно.
– Твоя воля, мой господин, – согласился шаман.
По распоряжению хана Кокэчу, конечно, прижжет раны Джучи каленым железом, хотя теперь колдун твердо верил, что это грубый обычай варваров, практика, недостойная такого ученого человека, каким он теперь считал себя. Шаман скрыл свое недовольство, и Чингис как будто был удовлетворен. Кокэчу заметил, что хан намерен уйти, и заговорил вновь, все еще надеясь понять человека, который повел за собой целый народ.
– Боль будет сильной, господин. Если мальчик проснется, должен ли я что-нибудь передать ему от тебя?
Чингис взглянул на шамана пустыми глазами и вышел, не сказав больше ни слова.
Военачальники собрались в юрте хана. Она была в полтора раза выше и в два раза шире других. Хасар и Хачиун пришли вместе с Тэмуге, хотя тот отвечал только за порядок в улусе и не принимал участия в военных походах. Джелме, Субудай и Чагатай расположились на низких кушетках, расставленных для совета вкруг. Ханская юрта была почти пустой и походила скорее на юрту бедного пастуха, однако простая обстановка никого не удивляла: все знали, что Чингиса мало интересовали богатство и роскошь.
Арслан и его преемник Джебе прибыли позже остальных. На избранника Арслана присутствие сразу такого количества вождей монгольского народа как будто не произвело впечатления. И когда Арслан знаком предложил ему сесть, новичок кивнул всем собравшимся с таким видом, словно имел полное право здесь находиться. Военачальники посмотрели на Джебе без особого интереса, зато Арслана приветствовали радушно, сменив безразличие улыбкой признательности. Все знали, что он останется в родных степях. Арслан уже погрузил вьючные мешки с вещами на трех кобылиц и трех жеребцов и вскоре должен был отправиться в глушь вместе с женой и небольшим стадом.
Светясь от гордости за отца, Джелме счел своим долгом уступить тому свое место. Оба мужчины обменялись взглядами, и хотя они ничего не сказали друг другу, Арслан тоже как будто был тронут проявленным уважением.
Когда в юрту вошел Чингис, мужчины остались сидеть, но все же немного выпрямили спины. Хан расположился на куче седел и одеял напротив входа и велел слуге подать чашу козьего молока. Хотелось хоть немного успокоить желудок.
Дождавшись, пока хан допьет молоко, Арслан начал речь:
– Повелитель, позволь рекомендовать тебе человека, которого ты назвал Стрелой.
Чингис посмотрел на новое лицо, отметив ширину плеч Джебе. Халатбыл раскрыт на голой груди, и красноватая кожа светилась здоровьем и бараньим жиром. Даже сидя у хана в юрте, Джебе, казалось, не терял бдительности и был готов в любой момент вскочить на ноги, если бы это потребовалось. Это был прирожденный воин. Рядом с ним Чингис почувствовал себя стариком.
– Добро пожаловать в мою юрту, Джебе. После того, что о тебе говорил Арслан, ты всегда будешь желанным гостем в моем доме. В ближайшие дни тебя проверят. Не забудь, что своими делами ты должен прославлять его имя.
– Не забуду, повелитель, – ответил Джебе.
Его самоуверенность не вызывала сомнений, и, как только Чингис отвел взгляд, Хасар чуть заметно ухмыльнулся.
Чингис глубоко вздохнул и положил руки на колени. Как и все остальные, хан хорошо знал, что сегодняшняя их встреча перевернет мир, и наслаждался этой тихой минутой, пока военачальники ждали, когда он начнет говорить.
– После того как вы покинули меня, чтобы закончить осаду Яньцзина, я отправил посланцев в далекие земли. Некоторые из них вернулись с дарами и товарами и заключили от моего имени договоры о союзе с правителями дальних стран. На других напали, а некоторые не вернулись вообще.
Хан замолчал, но никто не нарушал тишины. Затаив дыхание, полководцы внимали каждому слову человека, который собирался отправить их на разорение чужих земель, как волков на охоту. Весь улус знал, что приближается война, и быть первыми, кто узнает об этом в подробностях, было приятно.
– Одна группа посланцев побывала в западных странах, что лежат в двух тысячах миль от нас. Вернулся только один. Остальных вырезали, как скот. Сначала я не придал этому большого значения. Еще недавно в наших собственных землях с дозорным отрядом могло расправиться любое племя, встретившееся ему на пути.
Некоторые из собравшихся, те, что были постарше, согласно закивали в ответ, хотя Субудай и Джебе едва ли помнили те времена.
– Вернувшийся посланец поведал мне, что правитель той страны зовется шахом Ала ад-Дином Мухаммедом, – с трудом выговорил Чингис, потом кивнул на Тэмуге. – По совету брата я отправил к шаху посольство из ста воинов. Все были хорошо вооружены, хотя оружие было скорее для устрашения. Они добрались до ближайшего города Отрара и встретились там с его правителем. Ему доставили письма с моим посланием к шаху. – Чингис скорчил лицо при одном воспоминании. – Я ожидал, что он выдаст моих людей или, по крайней мере, скажет, где они. Я называл его «возлюбленным сыном» и вел разговор лишь о торговле и дружбе.
Хан снова уставился на Тэмуге и смотрел на него до тех пор, пока тот не отвел глаза. Ведь не увенчавшуюся успехом идею отправить посольство к шаху подал именно он.
– Городской базар в Отраре – лобное место. Я послал туда трех лазутчиков, чтобы они тайно посмотрели, каким будет прием. – Закипая от гнева, он на миг показал зубы. – В городе стоит двадцатитысячное войско. Моих людей схватили, а письма разорвали на глазах у толпы.
Чингис еще раз одарил Тэмуге недобрым взглядом.
– Даже после этого я стерпел! Этому шаху служит болван, но я думал, что, возможно, он еще одумается и встанет на верный путь. Узнав, что восточнее Отрара есть более крупные города, я послал трех военачальников прямо к самому шаху с требованием, чтобы правителя Отрара связали и выдали мне для наказания, а моих людей отпустили. Но и там меня выставили на посмешище.
Лицо хана побагровело от злости. Военачальники тоже ощутили, как быстро замолотили сердца в их груди.
– Шах Мухаммед прислал мне их головы, – продолжал Чингис, медленно сжимая правую руку в кулак. – Беда произошла не по моей вине, но я молил Отца-небо, чтоб даровал мне сил совершить справедливое возмездие.
Внезапно вдалеке раздался истошный мужской крик, и все как один немедленно вздрогнули и прислушались. Чингис тоже прислушался, потом закивал с удовлетворенным видом.
– Это Джучи. Мой шаман занялся его ранами.
Чингис посмотрел на Чагатая, и вопрос невольно слетел с губ второго ханского сына.
– Он пойдет на войну вместе с нами?
Чингис принял отрешенный вид, но ответил:
– Он убил тигра. И число наших воинов возросло. – Вспомнив о том, как Чагатай преклонил перед братом колено, Чингис сморщил брови. – Он получит назначение, как и ты, если выживет. Он пойдет через горы Алтая на запад и покажет этим пустынножителям, кому они посмели нанести оскорбление.
– А как же Цзинь? – не удержался Хасар. – На юге Китая есть богатейшие города. Они остались нетронутыми.
На это Чингис ничего не ответил. Он по-прежнему мечтал покорить Южный Китай. Вести свой народ на запад было рискованно, а мысль о том, чтобы послать хотя бы одного из полководцев на разорение извечных врагов, соблазняла. Припомнив численность цзиньского войска, Чингис снова скривил гримасу. Одному тумену не справиться с миллионами. Неохотно, но хан все же решил, что Китай пока подождет.
– Они никуда не денутся от нас, мой дорогой брат. Ты еще увидишь их, обещаю.
Хасар поморщился и хотел сказать что-то еще, но Чингис его опередил:
– Подумайте сами, ради чего мы идем на войну и рискуем собственной жизнью? Ради золота и постройки всяких дворцов, которые мы разрушаем? Мне они не нужны. Мужчина должен провести жизнь на войне с момента рождения и до последнего вздоха. – Внимательно оглядев всех присутствующих, хан остановил взгляд на Джебе и Чагатае. – Кто-то скажет вам, что ищет счастья и будто весь смысл жизни и состоит в достижении этой простой цели. Но я скажу вам так. Овцы счастливы, когда жуют траву на пастбищах, сокол счастлив, когда он в небе. Для нас счастье – это мелочь, пустяк ценой в человеческую жизнь. Мы боремся и страдаем, потому что через это мы понимаем, что еще живы. Возможно, Хасар, ты хочешь увидеть покоренные китайские города, но разве могу я оставить без ответа брошенный вызов? Долго ли еще сносить мне плевки ничтожных правителей на мою тень? – Хан говорил все громче, заполняя голосом все пространство вокруг. Снаружи снова донесся крик Джучи, и желтые глаза Чингиса как будто вздрогнули, отразив эхо далекого крика. – Могу ли я оставить смерть своих людей неотомщенной? Никогда в жизни. – Он убедил всех. Он это знал, как всегда. – Когда я уйду, не желаю, чтобы люди сказали: «Посмотри на эти горы богатств, на его города, его дворцы и дорогую одежду». – Чингис ненадолго умолк. Потом продолжил: – Вместо этого хочу, чтобы сказали: «Убедись, что он действительно мертв. Это коварный старик. Он завоевал полмира». – Хан и сам глухо посмеялся над этой мыслью, и все остальные немного расслабились. – Мы здесь не для того, чтобы добывать богатства оружием. Волк не думает о безделушках. У него только одна забота: чтобы стая была сильна и чтобы другой волк не смел перебегать ему дорогу. И хватит об этом. – Обойдя всех взглядом, хан остался доволен. Он поднялся и учтиво обратился к Арслану: – Твои кони готовы, генерал. Я буду думать о тебе. Пусть отдыхают твои кости, пока мы в походе.
– Долгих лет и победы тебе, повелитель, – ответил Арслан.
Когда все поднялись с мест, в ханской юрте сразу стало немного тесно. Чингис, как правитель народа, мог выйти первым, но уступил это право Арслану. За ним последовали остальные, и только Джебе чуть задержался, чтобы напоследок осмотреть ханское жилище. Молодой еще воин приметил все и кивнул сам себе, удовлетворенный отсутствием излишеств. Он понял, что за таким человеком, как хан, можно идти хоть на край света и все, что рассказывал о хане Арслан, подтвердилось. Джебе незаметно для всех улыбнулся. Он родился и вырос в горах, где бывали такие суровые зимы, что отец загонял овец в юрту, чтобы спасти их от холода. Глаза Джебе светились воспоминаниями. Теперь он поведет тумен в битву за своего хана. Если бы только знал Чингис, что выпустил на волю настоящего волка. Джебе вновь довольно кивнул. Он покажет хану, на что способен. Придет время, и все мужчины и женщины его народа будут знать его имя.
Снаружи Арслан в последний раз проверил мешки и лошадей, не позволяя серьезности момента помешать давно заведенной привычке. Чингис наблюдал, как тот досматривает каждый узел и дает наставления трем мальчикам-пастухам, которые будут сопровождать его до места первого ночлега. Никто не нарушил молчания, пока старик не закончил осмотр. Убедившись, что все в порядке, Арслан обнял на прощание Джелме, и все увидели слезы гордости на лице счастливого сына. Наконец старый воин подошел к Чингису.
– Я был рядом с тобой с самого начала, мой господин, – сказал Арслан. – Если б только я был моложе, я скакал бы с тобой до конца.
– Знаю, Арслан, – ответил Чингис. Он показал рукой на улус, что широко раскинулся по берегам Орхона. – Без тебя ничего этого не было бы. Я буду чтить твое имя всегда.
Арслан никогда не любил телесных контактов с другими людьми, но все же крепко пожал руку Чингиса. Простившись, он сел в седло, и жена взглянула снизу на мужа, гордая оттого, что такие великие люди уважили Арслана своим присутствием.
– Счастливого пути, мой старый друг, – крикнул ему вслед Чингис, когда Арслан прищелкнул языком и лошади тронулись в путь. А пастухи, размахивая хлыстами, погнали животных за их хозяином.
Вдали по-прежнему слышался крик ханского сына, и казалось, его истошному воплю не будет конца.
Приводить в движение и управлять таким множеством людей и скота – непростая задача. Сто тысяч воинов, четверть миллиона лошадей да еще полмиллиона овец, коз, яков, верблюдов, быков. Животных было так много, что пастись в одном месте они могли не дольше месяца, и потому нужда заставляла искать новые пастбища.
Морозным утром, когда на востоке едва забрезжил рассвет, Чингис скакал вдоль длинной вереницы повозок с женщинами и детьми. От холода они жались друг к другу, и хан, как заботливый отец, старался не упустить из виду ни одной мелочи. Колонна, окруженная со всех сторон стадами скота, растянулась на многие мили. К голосам животных Чингис привык с детства и почти не замечал несмолкаемого блеяния коз и овец. Его военачальники были готовы к войне; сыновья – тоже. Оставалось только узнать, будут ли готовы мусульманские народы сойтись с ними на поле брани. Своим высокомерием они заслужили беспощадного истребления.
Несмотря на страшные раны, Джучи выжил. Чингис поручил Чагатаю командование войском из десяти тысяч воинов и теперь едва ли мог бы наделить старшего сына меньшими полномочиями, особенно после его победы над лютым зверем. Об их поединке люди говорили до сих пор. Но прежде чем Джучи сможет командовать войском, пройдут месяцы. А до того времени он будет кочевать вместе с женщинами и детьми, окруженный заботами слуг до полного выздоровления.
Посреди суеты собиравшихся в дорогу людей Чингис проезжал мимо юрты своей второй жены Чахэ, тангутской принцессы. Ее отец, правитель царства Си Ся, почти десять лет оставался верным вассалом монголов, платя им дань шелком и древесиной ценных пород. Чингис тихо выругался, вспомнив о том, что не распорядился о том, чтобы дань отправили по пути следования монголов на запад. Полностью полагаться на то, что правитель тангутов сохранит ему верность, Чингис не мог. Распоряжение об этом следовало отдать Тэмуге, прежде чем колонна двинется в путь. Чахэ, закутанная в меха, вместе с тремя своими детьми сидела в телеге. Завидев отца, их с Чахэ старшая дочь улыбнулась и поклонилась.
Джучи открыл свою душу Отцу-небу. Юноша был уверен, что человек не способен противостоять такому монстру. Дрожь в руках вдруг исчезла. Джучи ждал.
Тигр начал атаку. Она была подобна внезапному взрыву, и Джучи едва успел что-то сделать. В трех шагах от него четкие очертания кошки слились в неясную массу, летящую на него, как ураган.
Юноша не воспользовался мечом. Даже не попытался. Он отскочил в сторону, но зверь оказался быстрее, зацепив его плечо. От столкновения Джучи покатился в траву, не надеясь уже подняться. Краем глаза он заметил, как тигр опустился на землю, затем головокружительно быстро развернулся и в считаные мгновения очутился прямо над ним. Пасть, в которую легко поместилась бы его голова, сдавила левое предплечье Джучи с такой силой, что от боли и неожиданности он издал громкий крик. Переворачиваясь на спину, юноша правой рукой вонзил меч в оранжево-черную грудь противника, и оба покатились по земле. Толпа гулко ревела, неистово подбадривая смельчака внизу на арене.
Джучи чувствовал, как громадная кошка пыталась ударами задних лап разорвать его тело. Доспехи пока защищали его живот, хотя железные пластины одна за другой летели в воздух, срываемые длинными когтями величиной с человеческий палец. Животное не прекращало драть лапами свою жертву, крепко сдавливая левую руку Джучи мощными клыками, и он уже слышал, как хрустят его кости. Он чувствовал горячее дыхание зверя, но снова и снова вонзал в него меч. Страх перед смертью словно придал Джучи мощи, сделав его сильнее, чем прежде. Под весом животного Джучи не мог встать на ноги и, когда тигр отпустил его руку, чтобы укусить еще раз, снова глубоко впихнул ее в жуткую пасть, невзирая на боль.
Давясь и захлебываясь слюной, хищник замотал головой, чтобы высвободить клыки. Не выдерживая напряжения, сухожилия руки рвались, тело Джучи повисло в зубах большой кошки, и слезы от нестерпимой боли навернулись у него на глаза. Он едва не лишился сознания, но что-то подсказывало ему, что зверь еще жив, и юноша снова и снова вонзал стальной клинок в густую шерсть, пока оставались силы. Когти хищника изодрали доспехи Джучи в лохмотья, и юноша ощутил новый приступ ужасной боли в ногах. Он выронил меч, но сумел вынуть нож и вонзить его в лохматую шею врага в тот самый миг, когда зверь выпустил руку из пасти.
Зловонная кровь фонтаном била Джучи в лицо, и он закричал. Черная пелена заволокла глаза, а вдали гудела толпа, хотя ее шум теперь звучал для него не громче шелеста листьев. Джучи казалось, что смерть уже мчится на крыльях ветра, но он снова и снова бил зверя ножом.
И вдруг хищник ослаб и упал, пригвоздив своим весом Джучи к земле. Юноша чувствовал только боль, не зная, что Субудай и Джелме уже спрыгнули на арену и бежали к нему, держа в руках готовые к стрельбе луки. Джучи слышал голос отца, но прерывистое дыхание тигра над его лицом мешало разобрать слова. Зверь еще был жив, но лежал недвижим. Воздух вокруг наполняло его неровное дыхание, но даже теперь Джучи не прекращал наносить смертельные удары ножом.
Держа лук наготове, Джелме прикрывал юношу от возможной атаки недобитого зверя, пока Субудай ногами пытался столкнуть тушу тигра с обессилевшего тела юного воина. Громадная голова свесилась набок, но грудь еще вздымалась, а желтые глаза хищника горели ненавистью и злобой. Густая кровь сочилась из горла, заливая белый мех на груди. Затем животное на глазах застывшей толпы попыталось в последний раз приподняться, но снова рухнуло вниз, испустив дух уже навсегда.
Субудай склонился к Джучи, отбив ногой его правую руку, когда тот машинально едва не ударил полководца ножом. Левая рука юноши безвольно болталась, глубокие раны на ногах сильно кровоточили. Все его тело было залито кровью, словно его закутали в темно-алое покрывало. Забрав нож, Субудай протер большими пальцами глаза Джучи, дав им снова увидеть свет. Юноша по-прежнему находился в состоянии шока и едва ли осознавал, что все еще жив.
– Можешь подняться? Слышишь меня? – кричал ему Субудай.
Джучи обнял полководца правой рукой, оставив кровавый след на его доспехах. Взяв Джучи за левое запястье, Субудай помог ему встать. Однако юноша был слишком слаб, чтобы держаться на ногах самостоятельно, и беспомощно висел на руках полководца, пока не подоспел Джелме. Бросив лук, он подставил плечо под другую руку Джучи. Поддерживая его с обеих сторон, Субудай и Джелме развернули ханского сына лицом к его отцу.
– Он жив, повелитель! – победно воскликнул Субудай.
Как Джелме и предполагал, лица зрителей переполнял благоговейный трепет перед героем. Лишь Чагатай тщетно старался спрятать гневное недовольство под личиной спокойствия. Заметив желчный вид своего воспитанника, Джелме крепко сжал зубы. За свое мужество Джучи заслужил огромного уважения, и, обмолвившись несколькими словами с Субудаем, Джелме оставил юношу на его попечении, а сам отошел, чтобы поднять упавший в траву меч Джучи.
– Твой сын, повелитель, кажется, заслужил этот клинок, – сказал он, поднимая меч так, чтобы все видели его рукоять с наконечником в виде головы волка.
И воины выразили свое одобрение гулкими ударами по деревянному ограждению арены. Но Чингис смотрел на них пустыми глазами, лицо не выражало эмоций, походя на железную маску.
Джелме ждал ответа. Ханский сын медленно истекал кровью. Но мысли хана лишь бешено кружились в его голове, гордость и тщеславие смешались в них с жаждой крови и ненавистью. То, что сын выживет в этой схватке, хан ожидал меньше всего, и такой поворот событий не входил в его планы. Головная боль снова вернулась, во рту появился кисловатый привкус. Чингис долго смотрел вниз на арену, потом наконец кивнул, и Джелме склонил голову в знак покорности его воле.
Вкладывая меч в бесчувственные пальцы Джучи, Джелме прошептал ему на ухо:
– Они будут помнить эту победу, мой мальчик.
Но тот, казалось, ничего не услышал, и Джелме подумал, что Джучи без сознания.
– Его раны еще очень опасны. Он может умереть, – сказал Субудай Джелме. Но тот лишь недоуменно пожал плечами.
– Все в руках Отца-неба. Самое главное, что он выстоял в схватке со зверем. Этого никто не забудет.
Говоря эти слова, Джелме еще раз поднял глаза на Чагатая. Не найдя его на прежнем месте, полководец вздохнул. Он снова подхватил обессиленное тело Джучи, и толпа вновь взревела. Чингис бросил несколько слов в темноту, и те, кто стоял рядом, быстро засуетились, столпившись вокруг одной точки, не видимой снизу. Потом хан поднял руку, подав Джелме и Субудаю знак оставаться на месте.
Вскоре возле хана вновь возник Чагатай. Сильные руки воинов подталкивали его сзади, побуждая идти вперед. И он шел, подчинившись их воле. Условия поединка слышали все, и Чингис тоже как будто не мог позволить сыну незаметно раствориться во мраке. Хан не смотрел на него, но Чагатай слышал приказ и против собственной воли влез на деревянную ограду арены. Джелме и Субудай молча наблюдали за тем, как Чагатай спрыгнул вниз и медленно приблизился к ним. Он мог бы сделать из этого пышное представление, мог сдержать данное слово всего одним великодушным жестом и заслужить всеобщий почет. Но младшему брату Джучи недоставало опыта, чтобы обратить ситуацию в свою пользу. Стоя перед лишенным сознания братом, он только дрожал от волнения, ненависти и унижения.
Чагатай еще раз взглянул на отца, но помилования не получил. Юноша быстро опустился на одно колено, вызвав новый взрыв всеобщего шума и крика, затем медленно встал и с оскорбленным видом зашагал назад к деревянной ограде. Кто-то протянул ему руку, чтобы помочь забраться наверх, и юноша быстро исчез за стеной.
Джелме утомленно покачал головой.
– Кажется, ты воспитывал лучшего сына, дружище, – тихо сказал он Субудаю.
– Надеюсь, его отец знает об этом, – ответил тот.
Мужчины обменялись понимающими взглядами, потом велели своим людям спуститься на арену и заняться свежеванием тигра. Мясо съедят воины, и оставалось надеяться, что все желающие получат хотя бы по маленькому кусочку. Ведь охотников до ловкости и силы такого зверя найдется немало. Подумав об этом, Джелме снова вспомнил о Чагатае. Узнает ли и он вкус тигрового мяса или лишь до дна изопьет чашу своего гнева?
Глава 6
Открыв дверцу юрты, Чингис увидел перед собой картину мирной, спокойной жизни, напомнившей ему о смерти отца. Проглотив едкую от кислоты слюну, хан нырнул внутрь и сурово уставился на перемотанное холщовыми тряпками тело, лежащее в полумраке. Кокэчу был занят делом. Он старательно протирал тело Джучи водой и не видел, кто вошел в дверь. Ворчливо обернувшись, шаман понял, что перед ним стоит хан, поднялся и поклонился.
После нещадно палящего солнца тень дарила приятное облегчение, и Чингис немного вздохнул от надоедливой суеты улицы.
– Он просыпался? – поинтересовался хан.
Кокэчу величественно покачал головой.
– Только ненадолго, господин. Из-за ран в его теле горячка. Мальчик просыпается иногда, стонет и снова засыпает.
Влекомый воспоминаниями, Чингис подошел ближе. Возле юноши лежал меч – тот самый клинок, который достался ему в честном бою и который когда-то унаследовал его отец. В своих ножнах меч хранил много воспоминаний, и Чингис снова как будто почувствовал в воздухе запах гнили. Память о том, как он пришел к умирающему отцу, чье тело медленно пожирал яд, причиняла боль. Стоя над распластанной на постели фигурой сына, хан тяжело вздохнул. Кокэчу внимательно следил за ним, и Чингис предпочел ответить ему таким же пристальным взглядом, вместо того чтобы спокойно смотреть на сына.
– Он будет жить, шаман? Мне уже сотню раз задавали этот вопрос.
Кокэчу снова взглянул на неподвижно лежащее тело. Грудь ровно вздымалась и опускалась, но шаман молчал. Движением руки он показал на обмотанные повязками ноги и левую руку с наложенной шиной.
– Ты сам видишь его раны, господин. Зверь сломал ему обе кости руки и еще три ребра. Мальчик вывихнул палец на правой руке, но это не самое страшное. Глубокие раны нарывали и истекают гноем. – Шаман покачал головой. – Бывало, люди выживали и с более опасными ранениями.
– Ты запечатал раны? – спросил Чингис.
Кокэчу ответил не сразу, но потом заговорил очень быстро. После падения Яньцзина к шаману попали книги по медицине и магии, которые были намного ценнее золота и нефрита. Он не ожидал, что его новый метод лечения будет подвергнут сомнению, поэтому голос шамана лишился привычной уверенности.
– У меня есть китайские книги, господин. Просто поразительно, как много им известно о человеческом теле. Перед тем как зашить рану, они льют в нее кипящее вино. Я сделал то же самое и поставил припарки, чтобы сбить жар.
– Значит, ты запечатал их не по обычаю нашего народа, – ответил Чингис безразлично. – Скажи, чтобы принесли жаровню, и прижги раны как следует. Это должно помочь.
Кокэчу хорошо знал, что продолжать спор бессмысленно и небезопасно.
– Твоя воля, мой господин, – согласился шаман.
По распоряжению хана Кокэчу, конечно, прижжет раны Джучи каленым железом, хотя теперь колдун твердо верил, что это грубый обычай варваров, практика, недостойная такого ученого человека, каким он теперь считал себя. Шаман скрыл свое недовольство, и Чингис как будто был удовлетворен. Кокэчу заметил, что хан намерен уйти, и заговорил вновь, все еще надеясь понять человека, который повел за собой целый народ.
– Боль будет сильной, господин. Если мальчик проснется, должен ли я что-нибудь передать ему от тебя?
Чингис взглянул на шамана пустыми глазами и вышел, не сказав больше ни слова.
Арслан и его преемник Джебе прибыли позже остальных. На избранника Арслана присутствие сразу такого количества вождей монгольского народа как будто не произвело впечатления. И когда Арслан знаком предложил ему сесть, новичок кивнул всем собравшимся с таким видом, словно имел полное право здесь находиться. Военачальники посмотрели на Джебе без особого интереса, зато Арслана приветствовали радушно, сменив безразличие улыбкой признательности. Все знали, что он останется в родных степях. Арслан уже погрузил вьючные мешки с вещами на трех кобылиц и трех жеребцов и вскоре должен был отправиться в глушь вместе с женой и небольшим стадом.
Светясь от гордости за отца, Джелме счел своим долгом уступить тому свое место. Оба мужчины обменялись взглядами, и хотя они ничего не сказали друг другу, Арслан тоже как будто был тронут проявленным уважением.
Когда в юрту вошел Чингис, мужчины остались сидеть, но все же немного выпрямили спины. Хан расположился на куче седел и одеял напротив входа и велел слуге подать чашу козьего молока. Хотелось хоть немного успокоить желудок.
Дождавшись, пока хан допьет молоко, Арслан начал речь:
– Повелитель, позволь рекомендовать тебе человека, которого ты назвал Стрелой.
Чингис посмотрел на новое лицо, отметив ширину плеч Джебе. Халатбыл раскрыт на голой груди, и красноватая кожа светилась здоровьем и бараньим жиром. Даже сидя у хана в юрте, Джебе, казалось, не терял бдительности и был готов в любой момент вскочить на ноги, если бы это потребовалось. Это был прирожденный воин. Рядом с ним Чингис почувствовал себя стариком.
– Добро пожаловать в мою юрту, Джебе. После того, что о тебе говорил Арслан, ты всегда будешь желанным гостем в моем доме. В ближайшие дни тебя проверят. Не забудь, что своими делами ты должен прославлять его имя.
– Не забуду, повелитель, – ответил Джебе.
Его самоуверенность не вызывала сомнений, и, как только Чингис отвел взгляд, Хасар чуть заметно ухмыльнулся.
Чингис глубоко вздохнул и положил руки на колени. Как и все остальные, хан хорошо знал, что сегодняшняя их встреча перевернет мир, и наслаждался этой тихой минутой, пока военачальники ждали, когда он начнет говорить.
– После того как вы покинули меня, чтобы закончить осаду Яньцзина, я отправил посланцев в далекие земли. Некоторые из них вернулись с дарами и товарами и заключили от моего имени договоры о союзе с правителями дальних стран. На других напали, а некоторые не вернулись вообще.
Хан замолчал, но никто не нарушал тишины. Затаив дыхание, полководцы внимали каждому слову человека, который собирался отправить их на разорение чужих земель, как волков на охоту. Весь улус знал, что приближается война, и быть первыми, кто узнает об этом в подробностях, было приятно.
– Одна группа посланцев побывала в западных странах, что лежат в двух тысячах миль от нас. Вернулся только один. Остальных вырезали, как скот. Сначала я не придал этому большого значения. Еще недавно в наших собственных землях с дозорным отрядом могло расправиться любое племя, встретившееся ему на пути.
Некоторые из собравшихся, те, что были постарше, согласно закивали в ответ, хотя Субудай и Джебе едва ли помнили те времена.
– Вернувшийся посланец поведал мне, что правитель той страны зовется шахом Ала ад-Дином Мухаммедом, – с трудом выговорил Чингис, потом кивнул на Тэмуге. – По совету брата я отправил к шаху посольство из ста воинов. Все были хорошо вооружены, хотя оружие было скорее для устрашения. Они добрались до ближайшего города Отрара и встретились там с его правителем. Ему доставили письма с моим посланием к шаху. – Чингис скорчил лицо при одном воспоминании. – Я ожидал, что он выдаст моих людей или, по крайней мере, скажет, где они. Я называл его «возлюбленным сыном» и вел разговор лишь о торговле и дружбе.
Хан снова уставился на Тэмуге и смотрел на него до тех пор, пока тот не отвел глаза. Ведь не увенчавшуюся успехом идею отправить посольство к шаху подал именно он.
– Городской базар в Отраре – лобное место. Я послал туда трех лазутчиков, чтобы они тайно посмотрели, каким будет прием. – Закипая от гнева, он на миг показал зубы. – В городе стоит двадцатитысячное войско. Моих людей схватили, а письма разорвали на глазах у толпы.
Чингис еще раз одарил Тэмуге недобрым взглядом.
– Даже после этого я стерпел! Этому шаху служит болван, но я думал, что, возможно, он еще одумается и встанет на верный путь. Узнав, что восточнее Отрара есть более крупные города, я послал трех военачальников прямо к самому шаху с требованием, чтобы правителя Отрара связали и выдали мне для наказания, а моих людей отпустили. Но и там меня выставили на посмешище.
Лицо хана побагровело от злости. Военачальники тоже ощутили, как быстро замолотили сердца в их груди.
– Шах Мухаммед прислал мне их головы, – продолжал Чингис, медленно сжимая правую руку в кулак. – Беда произошла не по моей вине, но я молил Отца-небо, чтоб даровал мне сил совершить справедливое возмездие.
Внезапно вдалеке раздался истошный мужской крик, и все как один немедленно вздрогнули и прислушались. Чингис тоже прислушался, потом закивал с удовлетворенным видом.
– Это Джучи. Мой шаман занялся его ранами.
Чингис посмотрел на Чагатая, и вопрос невольно слетел с губ второго ханского сына.
– Он пойдет на войну вместе с нами?
Чингис принял отрешенный вид, но ответил:
– Он убил тигра. И число наших воинов возросло. – Вспомнив о том, как Чагатай преклонил перед братом колено, Чингис сморщил брови. – Он получит назначение, как и ты, если выживет. Он пойдет через горы Алтая на запад и покажет этим пустынножителям, кому они посмели нанести оскорбление.
– А как же Цзинь? – не удержался Хасар. – На юге Китая есть богатейшие города. Они остались нетронутыми.
На это Чингис ничего не ответил. Он по-прежнему мечтал покорить Южный Китай. Вести свой народ на запад было рискованно, а мысль о том, чтобы послать хотя бы одного из полководцев на разорение извечных врагов, соблазняла. Припомнив численность цзиньского войска, Чингис снова скривил гримасу. Одному тумену не справиться с миллионами. Неохотно, но хан все же решил, что Китай пока подождет.
– Они никуда не денутся от нас, мой дорогой брат. Ты еще увидишь их, обещаю.
Хасар поморщился и хотел сказать что-то еще, но Чингис его опередил:
– Подумайте сами, ради чего мы идем на войну и рискуем собственной жизнью? Ради золота и постройки всяких дворцов, которые мы разрушаем? Мне они не нужны. Мужчина должен провести жизнь на войне с момента рождения и до последнего вздоха. – Внимательно оглядев всех присутствующих, хан остановил взгляд на Джебе и Чагатае. – Кто-то скажет вам, что ищет счастья и будто весь смысл жизни и состоит в достижении этой простой цели. Но я скажу вам так. Овцы счастливы, когда жуют траву на пастбищах, сокол счастлив, когда он в небе. Для нас счастье – это мелочь, пустяк ценой в человеческую жизнь. Мы боремся и страдаем, потому что через это мы понимаем, что еще живы. Возможно, Хасар, ты хочешь увидеть покоренные китайские города, но разве могу я оставить без ответа брошенный вызов? Долго ли еще сносить мне плевки ничтожных правителей на мою тень? – Хан говорил все громче, заполняя голосом все пространство вокруг. Снаружи снова донесся крик Джучи, и желтые глаза Чингиса как будто вздрогнули, отразив эхо далекого крика. – Могу ли я оставить смерть своих людей неотомщенной? Никогда в жизни. – Он убедил всех. Он это знал, как всегда. – Когда я уйду, не желаю, чтобы люди сказали: «Посмотри на эти горы богатств, на его города, его дворцы и дорогую одежду». – Чингис ненадолго умолк. Потом продолжил: – Вместо этого хочу, чтобы сказали: «Убедись, что он действительно мертв. Это коварный старик. Он завоевал полмира». – Хан и сам глухо посмеялся над этой мыслью, и все остальные немного расслабились. – Мы здесь не для того, чтобы добывать богатства оружием. Волк не думает о безделушках. У него только одна забота: чтобы стая была сильна и чтобы другой волк не смел перебегать ему дорогу. И хватит об этом. – Обойдя всех взглядом, хан остался доволен. Он поднялся и учтиво обратился к Арслану: – Твои кони готовы, генерал. Я буду думать о тебе. Пусть отдыхают твои кости, пока мы в походе.
– Долгих лет и победы тебе, повелитель, – ответил Арслан.
Когда все поднялись с мест, в ханской юрте сразу стало немного тесно. Чингис, как правитель народа, мог выйти первым, но уступил это право Арслану. За ним последовали остальные, и только Джебе чуть задержался, чтобы напоследок осмотреть ханское жилище. Молодой еще воин приметил все и кивнул сам себе, удовлетворенный отсутствием излишеств. Он понял, что за таким человеком, как хан, можно идти хоть на край света и все, что рассказывал о хане Арслан, подтвердилось. Джебе незаметно для всех улыбнулся. Он родился и вырос в горах, где бывали такие суровые зимы, что отец загонял овец в юрту, чтобы спасти их от холода. Глаза Джебе светились воспоминаниями. Теперь он поведет тумен в битву за своего хана. Если бы только знал Чингис, что выпустил на волю настоящего волка. Джебе вновь довольно кивнул. Он покажет хану, на что способен. Придет время, и все мужчины и женщины его народа будут знать его имя.
Снаружи Арслан в последний раз проверил мешки и лошадей, не позволяя серьезности момента помешать давно заведенной привычке. Чингис наблюдал, как тот досматривает каждый узел и дает наставления трем мальчикам-пастухам, которые будут сопровождать его до места первого ночлега. Никто не нарушил молчания, пока старик не закончил осмотр. Убедившись, что все в порядке, Арслан обнял на прощание Джелме, и все увидели слезы гордости на лице счастливого сына. Наконец старый воин подошел к Чингису.
– Я был рядом с тобой с самого начала, мой господин, – сказал Арслан. – Если б только я был моложе, я скакал бы с тобой до конца.
– Знаю, Арслан, – ответил Чингис. Он показал рукой на улус, что широко раскинулся по берегам Орхона. – Без тебя ничего этого не было бы. Я буду чтить твое имя всегда.
Арслан никогда не любил телесных контактов с другими людьми, но все же крепко пожал руку Чингиса. Простившись, он сел в седло, и жена взглянула снизу на мужа, гордая оттого, что такие великие люди уважили Арслана своим присутствием.
– Счастливого пути, мой старый друг, – крикнул ему вслед Чингис, когда Арслан прищелкнул языком и лошади тронулись в путь. А пастухи, размахивая хлыстами, погнали животных за их хозяином.
Вдали по-прежнему слышался крик ханского сына, и казалось, его истошному воплю не будет конца.
Приводить в движение и управлять таким множеством людей и скота – непростая задача. Сто тысяч воинов, четверть миллиона лошадей да еще полмиллиона овец, коз, яков, верблюдов, быков. Животных было так много, что пастись в одном месте они могли не дольше месяца, и потому нужда заставляла искать новые пастбища.
Морозным утром, когда на востоке едва забрезжил рассвет, Чингис скакал вдоль длинной вереницы повозок с женщинами и детьми. От холода они жались друг к другу, и хан, как заботливый отец, старался не упустить из виду ни одной мелочи. Колонна, окруженная со всех сторон стадами скота, растянулась на многие мили. К голосам животных Чингис привык с детства и почти не замечал несмолкаемого блеяния коз и овец. Его военачальники были готовы к войне; сыновья – тоже. Оставалось только узнать, будут ли готовы мусульманские народы сойтись с ними на поле брани. Своим высокомерием они заслужили беспощадного истребления.
Несмотря на страшные раны, Джучи выжил. Чингис поручил Чагатаю командование войском из десяти тысяч воинов и теперь едва ли мог бы наделить старшего сына меньшими полномочиями, особенно после его победы над лютым зверем. Об их поединке люди говорили до сих пор. Но прежде чем Джучи сможет командовать войском, пройдут месяцы. А до того времени он будет кочевать вместе с женщинами и детьми, окруженный заботами слуг до полного выздоровления.
Посреди суеты собиравшихся в дорогу людей Чингис проезжал мимо юрты своей второй жены Чахэ, тангутской принцессы. Ее отец, правитель царства Си Ся, почти десять лет оставался верным вассалом монголов, платя им дань шелком и древесиной ценных пород. Чингис тихо выругался, вспомнив о том, что не распорядился о том, чтобы дань отправили по пути следования монголов на запад. Полностью полагаться на то, что правитель тангутов сохранит ему верность, Чингис не мог. Распоряжение об этом следовало отдать Тэмуге, прежде чем колонна двинется в путь. Чахэ, закутанная в меха, вместе с тремя своими детьми сидела в телеге. Завидев отца, их с Чахэ старшая дочь улыбнулась и поклонилась.