Константин Калбазов. Мы наш, мы новый…

   Банг! Вновь рявкает орудие, посылая снаряд в уже полыхающую шхуну.
   Бабах! Вторит ей на палубе неподалеку от носового орудия.
   Только что бросивший взрывпакет унтер тут же вооружается ведром, которое принес с собой, и выплескивает его содержимое на орудийную обслугу. Антона самого передергивает от этого, но повторный кровавый душ с требухой парни переносят хотя и не с восторгом, но уже более хладнокровно. Вслед за этим раздаются еще три взрыва один за одним – на корме и в районе надстроек. Господи, в какую же помойку превратился «Росич»! Ничего, отдраят.
   Быхш-ш-ш. Взметается фонтан воды, обдавая моряков студеной морской водой. Ага, сработал еще один заряд в воде. Ох и пришлось же помучиться унтерам, устанавливая эти заряды, да еще стараясь сделать так, чтобы никто из ребят ничего не заметил.
   Это была уже восьмая шхуна японских браконьеров, реквизированная рыскающей в этих водах своеобразной флотилией, в состав которой входят миноносец, матка «Чукотка» и два парохода – «Чайка» и «Баклан». Команды японцев сейчас находятся на пароходах, под охраной ополченцев.
   Несмотря на то что в прошлом году команда «Росича» неслабо потренировалась в стрельбе по конфискованным рыбацким шхунам, Песчанин решил, что новая практика будет совсем не лишней. Опять же нашлись снаряды с болванками – эта шхуна была только второй, на которую расходовались вполне боевые фугасы. Расточительно? Возможно. Но необходимо. Все происходило просто. Миноносец догонял рыболовецкое судно, заставляя его остановиться, затем подходил один из пароходов, снимал экипаж, на шхуне устанавливались паруса, и она отправлялась в свободное плавание, выписывая самые несуразные маневры, а экипаж миноносца расстреливал ее.
   Правда, судов было задержано двенадцать, но на четыре из них у Антона не поднялась рука: больно уж в хорошем состоянии они были. В конце концов для тренировок судов вполне хватало, а эти, бог даст, еще послужат новым хозяевам.
   Нет, ну надо же, до чего додумались! У-у, изверги! Сашка никак не мог поверить в то, что все его товарищи живы и здоровы. Понятно, что все с позеленевшими лицами и в полном расстройстве чувств, но целы и невредимы. Вот кто это придумал – выплескивать на них кровь и требуху забитых поросят? Да как им вообще их отдали хозяева хрюшек? Ведь из этого можно еще всяких вкусностей понаделать. Не иначе как Антон Сергеевич прикупил, он человек щедрый. Но тут помимо воли на губах появилась улыбка. Нет, ну как их, а? Вот ни в жисть больше на такое не поведусь.
   В очередной раз улыбнувшись, Сашка опустил машку в море, затем выдернул изрядно потяжелевшую и ухнул ею о палубу, смывая уже изрядно пованивающую кровь. Все внутренности уже были выброшены в воду – теперь нужно было отдраивать корабль. Вот закончат – всех на «Чукотку» отправят, в баню и на постирушки. Когда его друг Васька вышел на палубу и увидел, в каком состоянии находится палубная команда, взглянул на разбросанные кишки, то поначалу побледнел, но, когда до него дошло, что именно здесь произошло, смеялся от души и долго не мог успокоиться. А потом появилась машинная команда. Похоже, парням тоже неслабо досталось, вот только там прибираться куда труднее, чем на палубе.
   – Чего это тут у вас было-то?
   – Не видишь, тренировка.
   – Ничего себе. Я как вышел, думал, что тут вас всех как на бойне разделали.
   – Ага, тебе хорошо, ты эвон в акустиках, у вас там никто не стал гадить, а нас тут…
   С Васькой они были дружны не меньше семи лет. Да, примерно тогда-то они и сошлись в столице, по одиннадцать годков им было, когда оба оказались в приюте. Жизнь там выдалась не из легких. Старшаки сразу же начали разъяснять новичкам, кто есть кто и где их место. Били их часто и крепко, потому как мальцы ни в какую не хотели ни под кем ходить, а заводилам это было явно не по душе. Но как бы трудно ни было, через пару лет они отвадили от себя старшаков, держась наособицу и стараясь никуда не влезать. Можно было и рвануть куда глаза глядят, да была у них страсть, у каждого своя, но привязала она парнишек к приюту крепче самых крепких пут. Васька прямо-таки прикипел к учителю музыки, который учил его играть на пианино. Федор Апполинарьевич нарадоваться не мог на своего ученика, говоря, что у него абсолютный музыкальный слух. Васька, даже впервые увидев это пианино, сумел наиграть то, что сыграл учитель, просто угадывая, на какие клавиши нужно жать.
   С Сашкой история была схожей. У него проявилась страсть к рисованию. Вернее, она у него была всегда. Он рисовал всем, что могло оставить рисунок, и везде, где только возможно. В основном в дело шли угольки либо от обгоревших дощечек, либо, если уж совсем везло, настоящим углем. Правда, когда он сообразил, что уголь можно найти на железной дороге, стало куда легче. Однажды он умудрился нарисовать куском угля батюшку Антония, что вел у них богословие. На беду Сашки или на счастье, сам священник его за этим и застал, но по счастью человеком он был незлобивым, и, хотя заставил все стереть, привел мальчонку к одному своему знакомому, который оказался художником. Рисовал он много и разное, но нередко брался и за росписи церквей, и за рисование икон.
   Игорь Иванович, мужчина в годах, со всклокоченной шевелюрой и такой же бородой, в просторной рубахе, изгвазданной красками, оказался человеком нелюдимым и сначала показался Сашке очень злым. Окинув мальца недовольным взглядом и столь же ласково взглянув на батюшку, он нехотя положил перед Вахрушевым листок бумаги и вручил карандаш, предложив нарисовать все, что душе угодно, пока они со святым отцом выпьют по чашечке чая. А через полчаса знакомый отца Антония уже мертвой хваткой вцепился в тринадцатилетнего мальчишку, никак не желая верить в то, что его никто и никогда не учил рисованию. Да, были ошибки, да, были огрехи, да, работу назвать достойной было нельзя, но на представленном наброске в сидящих за столиком и попивающих чай мужчинах легко угадывались священник и художник.
   А потом приют посетил один дядька, который из всех отчего-то выбрал именно их двоих, и друзья поехали в далекие дали. МОРЕМ! На настоящем корабле, да еще и под парусами! КРАСОТА!
   Правда, места, где им довелось быть, оказались весьма суровыми: короткое холодное лето, затяжная и студеная зима. Но не сказать, что это сильно огорчило друзей. Здесь они не были сиротами, здесь они были юнгами, и помимо того, что их обучали различным специальностям, привлекали на различные работы, из них готовили настоящих моряков. При приюте была самая настоящая большая парусная шхуна, на которой они ходили в море под присмотром директора приюта, морского офицера в отставке, и унтеров, всех в прошлом моряков. Года два назад всех их разделили на отдельные группы и стали готовить из них специалистов. Ваську записали в класс акустиков, Сашку – в артиллерийский класс. Они продолжали общаться и видеться каждую свободную минуту, но обучались уже по отдельности.
   – А зачем вас так-то? – не унимался Васька.
   – Вот учат тебя, учат, а ты как был балбес, так и есть. А ну как в бою кого ранят, а его кровью остальных забрызгает, – и чего, все блевать кинутся, а стрелять кто будет? Вот и тренируют, чтобы привыкали, значит.
   – И что, ты того, блевал?
   – Вот еще.
   – Дак а кто же тогда? – Васька с ухмылкой многозначительно кивнул на загвазданную палубу. Ага, постарались на славу. Артельно, можно сказать.
   – А то некому, – подбоченившись самодовольно заявил Сашка. – Мне глупостями заниматься некогда, не то из орудия стрелять некому.
   – Стало быть, не ты?
   – Смеешься? Если бы я блевал, то кто бы то корыто на дно отправил?
   – Тоже верно, – согласился друг, напрочь позабыв о том, что не только от наводчика зависит боеготовность орудия: ведь кто-то должен и снаряды поднести, и зарядить орудие, а кто будет все это делать если все только и делают, что полощут палубу? К слову заметить, кто же эдак сподобился, Васька так и не узнал, так как все без исключения с многозначительными ухмылками намекали на каких-то умельцев, не называя их имен и ни в коей мере не причисляя себя к их числу.
 
   После плавания, продлившегося несколько дней, пароходы более чем с двумястами захваченными рыбаками, в сопровождении четырех шхун, взяли направление на Авеково. Антона вовсе не порадовало то, что ему так и не позволили завезти рабочих на прииск – это грозило большими убытками, – так что он решил действовать несколько иначе. Рыбакам на этот сезон придется переквалифицироваться в рабочих. Нет-нет, никаких военнопленных и лагерей. Все культурно и цивилизованно. Договор о найме, причитающееся жалованье, жилье, прокорм, медицинское обслуживание – одним словом, все как и положено. Конечно, охрана будет, без этого никуда, но в целом, когда рыбаки вернутся домой, у них в карманах будут деньги, и как бы не больше, чем они смогли бы заработать на рыбном промысле, – ну тут уж как будут работать. Хотя народ трудолюбивый, чего уж там, так что без заработка не останутся.
   Перед отплытием из Магадана была у него беседа и с Прониным, что сейчас числился здесь у руля. По имеющимся сведениям, гарнизон на Шумшу готовился к захвату Камчатки, а после, ближе к осени, планировался рейд и в Авеково с Магаданом, дабы захватить золото и пушнину. Относительно пушнины было доподлинно известно, что японцы намеревались вырезать все поголовье зверя, их интересовал только ценный мех. Так вот чтобы избежать этого, чиновник уже сбивал ополченцев в подразделения, к побережью Камчатки выдвинулись разведчики, которые должны были принести весть о десанте. Так что, едва получив оную, магаданцы отправятся морем на помощь камчатцам, а там, глядишь, и еще рабочей силой разживутся, и опять же на договорной основе, на прииск, благо с рыбкой и сами способны разобраться. Что бы там ни говорили представители власти, но останавливать предприятия Антон не собирался.
   Переход до Корейского пролива прошел спокойно и без каких-либо трудностей. По пути навстречу «Росичу» и «Чукотке» попались несколько судов: навигация-то в самом разгаре. Конечно, война, и былого оживления не наблюдается, но все же суда ходят, товары доставляются, торговля живет. Чем ближе Япония, тем интенсивнее движение, а ближе к проливу судов стало еще больше. Но в планы Антона вовсе не входили нежелательные встречи, а потому его небольшой отряд обходил всех встречных. Днем выручало то, что суда возвещали о своем нахождении дымами, и тогда два русских корабля уклонялись в сторону, обходя обнаруженных по большой дуге, благо сами дымного шлейфа не давали. Ночью помогали гидрофоны. Вот так они и остались не замеченными никем.
   К проливу подошли с наступлением темноты, намереваясь за ночь проскользнуть через него и в достаточной мере отдалиться в Восточно-Китайское море. Только там, на открытых просторах, Антон собирался взять курс в Желтое море, а дальше на Артур. Задачка непростая, но выполнимая – с теми-то преимуществами, что имелись у него. «Чукотка» вполне могла поддерживать постоянную скорость в семнадцать узлов, а при необходимости в течение нескольких часов даже держать двадцать один узел. Много было пролито пота, свернуто мозгов и затрачено денег на переоборудование этого грузо-пассажирского судна, не говоря уже о его покупке, но результат радовал. Турбины придали ему резвости – теперь за ним мог угнаться далеко не каждый военный корабль.
   «Росич» подобно сторожевому псу крутился вокруг матки, время от времени ложась в дрейф, прощупывая гидрофонами окружающие воды. Песчанин скрежетал зубами оттого, что не может себе позволить немного поохотиться, – настолько активным было здесь движение. Они едва успевали отворачивать в сторону, чтобы не слишком приближаться. Ходовых огней не зажигали, шли в полной темноте: ну его к ляду, попадется еще какой крейсер да решит устроить досмотр. А так… Тишком-бочком, только бы не заметили.
   Пролив миновали удачно, и, когда взошло солнце, были уже в открытом море, вне видимости берегов. Антон едва сумел перебороть себя, чтобы не вернуться к первоначальному плану. А планировал он, оставив матку в открытом море, заправить цистерны под завязку и рвануть на «Росиче» наводить порядок в Корейском проливе: худо-бедно, но несколько транспортов он вполне реально мог оприходовать, а то и какой боевой корабль. Понятно, что сейчас так не принято, сначала будьте любезны остановите судно, досмотрите, снимите экипаж – и только потом пускайте его на дно, причем не имеет значения, нейтрал это с контрабандой или военный транспорт противной стороны. Вот не трогай некомбатантов – и все тут. Если по тебе с палубы транспорта хоть из револьвера стрельнули – тогда да, тогда топи без зазрения совести, а до того – ни-ни. Идиотизм.
   Когда проходили на траверзе Чемульпо, вновь ручки зачесались. Ну почему, собственно говоря, нельзя? Ведь противник. Сейчас в этом порту идет весьма активный каботаж, корабли ходят пачками, доставляя различные грузы – от продовольствия до огневого снаряжения, – а также живую силу: без пополнения никак. Ну хоть парочку транспортов, удачно сложится – можно на пару тысяч уменьшить армию микадо. Отчего-то о том, что там вполне живые люди, Песчанину не думалось. Просто голые цифры, и все, ни лиц, ни осознания того, что вот сейчас он с легкостью рассуждает о том, чтобы уменьшить на пару-тройку тысяч армию Японии, – а ведь это крестьяне, рабочие, интеллигенция, у всех у них семьи, дети, старики, которые ждут возвращения своих сыновей. Но нет, просто голые цифры. Может, оттого, что он старался не думать о них как о людях? Да нет. Все иначе. Он до сих пор не воспринимал все это настолько серьезно. Что было до этого момента? Остановили шхуну, сняли экипаж, расстреляли пустое судно. Все. Конечно, ему приходилось убивать, но это несколько другое: масштабы не те.
   – Что так задумались? – обратился к пригорюнившемуся командиру Кузнецов.
   – Это вы, Виктор Михайлович? – обернувшись, узнал Антон старпома, который в настоящий момент должен был отдыхать: вахту стоял сам Песчанин. – Да вот думаю. Рвануть бы сейчас в Чемульпо – там наверняка сейчас не протолкнуться от транспортов, – наделали бы шороху.
   – А оно того стоит?
   – О чем вы?
   – Ну наделаем мы шороху, всполошим япошек раньше времени – и чего добьемся? Не-эт, Макаров прав, если есть вариант ввести сразу отряд, отряд и надо вводить, чтобы как гром среди ясного неба.
   – Вы думаете, я этого не понимаю?
   – Уверен, что понимаете. Вот только маетесь, так как долго готовились к этому, казалось бы, вот уже на месте и противника можете достать, и деться ему некуда, и корабль хочется пустить как гончую, потому как палуба жжет ноги, а опять нужно ждать.
   – Один в один.
   – Знаю. Самого трясет так, что моченьки никакой. Тем более что меня ведь в Артуре и списать могут.
   – Это еще с чего?
   – Так на пенсии.
   – Вы думаете, там настолько все хорошо с офицерским составом, что вот так легко отмахнутся от офицера, пусть и пенсионера, который имеет опыт вождения данного корабля? Не смешите. Как бы вам не пришлось еще и вступить в командование каким из «Росичей» – я бы именно так и сделал.
   – Вашими бы устами да мед пить.
   – Так хочется в бой?
   – Я пришел на флот, когда война с турками уже закончилась, всю жизнь только и делал, что готовился к войне, серьезно так готовился, без дураков. Поначалу это была просто юношеская восторженность, потом повзрослел, но оттого, что ума поприбавилось, пыла ничуть не утратил и продолжал совершенствоваться, знакомиться со всем новейшим, до чего вообще мог дотянуться. По боевой подготовке неизменно в первых был. Я всю свою сознательную жизнь готовился постоять за Родину, а как пришел момент – оказался не у дел.
   – А как так случилось, что, будучи на хорошем счету, вы не смогли сделать карьеру?
   – Ну не всем ведь быть адмиралами… – Но, увидев, что Песчанина ответ не удовлетворил, махнул рукой и закончил: – Пустое, Антон Сергеевич.
   – Ну, нет так нет. – Антон поднял трубку. – Машинное, стоп машина. – В дальнейших командах необходимости не было. Акустик на вахте, а стало быть, как только машина остановится, сразу же примется обшаривать окружающее пространство. Не сказать, что ночь была из самых темных, но все же безлунная, так что работа для гидрофонов имелась.
   Машина замерла, и ставший уже привычным гул работающих механизмов прекратился. Едва это произошло, Василий тут же нахлобучил головные телефоны и, устроившись поудобнее, начал вращать маховики настройки гидрофона. Дело привычное, чего уж там. Конечно, в Охотском-то море не так часто приходилось практиковаться, но как только вышли в Японское, а уж тем паче приблизились к проливу, то работы было столько, что только и успевай поворачиваться.
   С начала похода Василий уже успел окончательно перепутать день и ночь, так как его вахты были только по ночам: днем ему давали отоспаться. Мало того – его никогда не привлекали на приборку или на другие работы, если только прибраться у себя в посту. Антон Сергеевич, ну то есть их благородие, строго-настрого запретил трогать акустика. И то верно. Камни носить не приходится, но за ночь так наслушаешься, что к утру голова как чугунная, едва донесешь ее до подушки – и все, словно свет выключают. А ему нужна голова светлая, чтобы не услышать того, чего и нет, – и вовсе и наоборот, не пропустить того, что появилось.
   Маховики вращаются, чисто. Стоп, а это что? Так, подправить еще чуток, еще малость, нет, назад. Есть. Странный звук. Вроде как похоже на тот, что слышал на пластинке, но другой, ну это-то понятно, а вот характер звука… Ну да, крейсер. Нет, точно крейсер.
   Несмотря на то что с практическим опытом у Малкина было слабовато, работал он над овладением специальностью весьма вдумчиво. Если бы ленился, нипочем не записали бы в основной состав, – а так вот он, на «Росиче», а не на «Чукотке», и не гадает, возьмут в экипаж миноносца или нет. Так что очень много времени он посвящал прослушиванию пластинок с записями шумов самых различных кораблей, какие только сумели записать в НИИ. Мало того – он был уверен, что непременно сумеет опознать те суда, шумы которых неоднократно прослушивал, но они пока не попадались. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: эвон сколько кораблей понастроено.
   – Ваше благородие, акустик, пеленг семьдесят, шум винтов, цель одиночная, классифицирую крейсер, большая дальность.
   – Принял. Сигнальщик, цель по пеленгу семьдесят. – Антон положил трубку и хищно улыбнулся: да пошло оно все. Ну нет больше мочи терпеть. А потом, пусть еще поймут, что это было. Все, решено. Песчанин вооружается гарнитурой радиостанции – радист сейчас отдыхает, он ведь не железный, опять же один, так что радиостанция настроена на телефонный режим, с коим любой вахтенный вполне справится. – «Матка», здесь «Ноль первый», прием… – Можно обойтись и без позывных – прослушивать все одно некому, – но лучше уже начинать привыкать.
   – «Ноль первый», здесь «Матка», прием.
   – Пеленг семьдесят, обнаружен корабль, предположительно крейсер, большая дальность. Отворачивайте на курс двести семьдесят. – Крюк изрядный выйдет, но лучше так: уже через пару часов начнет светать, так что пусть матка держится подальше.
   – Пеленг семьдесят, предположительно крейсер, отвернуть на курс двести семьдесят. Прием.
   – Все верно. Подтверждаю. Прием.
   – Принял. Выполняю. Конец связи.
   – Ваше благородие, по пеленгу семьдесят цель не обнаружена.
   Ага, это сигнальщик. Выходит, идут с потушенными огнями. И что это значит? А то и значит, что это японец: к гадалке не ходить, блюдут светомаскировку. Ну-ну. А мы поглядим, кто это там такой умный.
   – Машина, полный вперед. Курс семьдесят. – Вода под кормой забурлила, и потерявший было ход миноносец вновь начал увеличивать скорость. Рулевой послушно переложил штурвал, и «Росич», слегка завалившись, начал менять направление движения.
   – Я правильно понимаю, Антон Сергеевич, вы собираетесь его атаковать?
   – Правильно, Виктор Михайлович. – Антон включил колокола громкого боя, и по всем отсекам кораблика разнесся сигнал боевой тревоги. Отдыхающая смена с нескрываемым возбуждением посыпалась со шконок и бросилась по местам согласно боевому расписанию. Еще бы! Это там, в Охотском море, они все время бегали за рыбаками, а здесь тревога могла означать только одно: на горизонте враг. Вот сейчас они им зададут. Век помнить будут.
   – А как же приказ Макарова?
   – Приказ – это замечательно, да только поглядите, какая темная ночь. У нас оптика, специально приспособленная для наблюдений в ночных условиях, у японцев, да и ни у кого другого, этого нет и в помине, так что обнаружить нас у них вряд ли получится. Атакуем с пятнадцати или семнадцати кабельтовых – и отвернем.
   – А если это, к примеру, англичанин?
   – Ну и что? Нечего в районе боевых действий с погашенными огнями шастать.
   – Ну а если это какой-нибудь авизо? Не жалко мин – они ведь переделанные, дальнеходные?
   – А война – она вообще штука затратная. А потом, цена даже новых четырех торпед и даже самого старого авизо несопоставимы. Николай Николаевич, готовьте все четыре аппарата, – сразу же встретил минного офицера Антон.
   – Есть, – только что был – и вот словно ветром сдуло.
   – Вижу цель, пеленг двадцать! – Сигнальщик взволнован, едва не дает петуха. Ну да оно и понятно – первое сближение с боевым кораблем. Это потом парнишки пообвыкнут, а сейчас для них все в новинку, нервы на пределе.
   – На дальномере.
   – Цели не наблюдаю. – Понятно, это в ночную оптику корабль уже определился, на дальномере она послабее будет. Как бы то ни было…
   – Курс тридцать пять. – Нужно взять упреждение, чтобы торпеды имели возможность поразить цель с как можно большей дистанции.
   – Есть курс тридцать пять.
   Вновь легкий крен – и «Росич», рассекая водную гладь со скоростью в тридцать пять узлов, устремляется напересечку противнику. Его пока не видно, но это только пока. Аппараты к бою изготовлены, экипаж стоит по боевым постам, ребята заметно нервничают, напряжение ощущается прямо-таки физически. Ну, Господи помилуй.
   – Вижу цель! Дистанция двадцать четыре кабельтовых!
   Вот и ладушки. Ход тут же снижается до крейсерских десяти – незачем выдавать себя бурунами, да и торопиться некуда. Антон приникает к ночной оптике, которая в настоящий момент застопорена в боевом положении и выполняет роль прицела. Корабль виден смутно, только очертания – ни принадлежности, ни класса установить не получается. Хотя, судя по контурам, на крейсер все же не тянет, водоизмещение тысячи три-четыре, но это так, умозрительные заключения, основанные на среднепотолочных данных. Две слегка скошенные назад трубы. Вроде вырисовываются очертания орудий, но полной уверенности нет. А с другой стороны, на гражданское судно не похож.
   – Доверни на пару градусов вправо. – Рулевой послушно выполняет команду, и контур корабля начинает перемещаться в намертво закрепленной оптике, вроде нормально. – На дальномере.
   – Дистанция двадцать кабельтовых.
   Рано. Мины будут запускаться на тридцатиузловой скорости, дальность хода в двадцать два кабельтовых – нужно отыграть еще хотя бы пару для полной уверенности, тем более что обстановка вполне это позволяет. Цель опять смещается, по прикидкам, идут двенадцатиузловым ходом или около того.
   – Еще вправо на один градус.
   – Есть право на один градус.
   Вновь корабль перемещается немного назад. Вроде нормально получается с упреждением. Дальномерщик продолжает выдавать дистанцию. Ага, восемнадцать кабельтовых. Пора!
   – Первый пошел!..
   – Первый пошел! – вторит Некляев, минный офицер «Росича». Толчок. Легкая дрожь палубы под ногами. Всплеск.
   – Второй пошел!..
   Все, теперь пора отваливать. Попадут торпеды в цель или нет, уже не имеет значения – нужно уходить. Все, что могли, они уже сделали: четыре сигарообразных вестника смерти уже мчатся к своей цели.
   – Лево сто!
   – Есть лево сто.
   Угол довольно велик, а потому, несмотря на небольшую скорость, «Росич» дает ощутимый крен – конечно, не так, как даже на среднем ходу, но все же. Антон замер, наблюдая за секундной стрелкой. Черт, как все же медленно тянется время. На палубе движение, минеры спешно, но без суеты перезаряжают аппараты: все же великое дело тренировка. Время.
   Проходит еще несколько лишних секунд, прежде чем раздается взрыв, затем с трехсекундной задержкой еще один. И все, тишина. Похоже, первая и последняя мины прошли все же мимо. Антон вновь приникает к оптике, развернув ее в сторону атакованного противника. Хотя виден только контур корабля, сразу заметно, что он сильно кренится на правый борт. Включилось освещение, но практически сразу погасло – значит, динамо-машина издохла. Замелькали какие-то огоньки, которые начали беспорядочно метаться по палубе: не иначе как члены экипажа вооружились фонарями. Крен продолжает неуклонно расти, вот он достиг угрожающего угла – и корабль начинает опрокидываться. Антон как завороженный наблюдает за этой картиной агонии. Попробовать кого-нибудь спасти? Ну уж нет. Не дай господь, окажется, что это какой-нибудь нейтрал. Да и парням сейчас ни к чему смотреть на людей, беспомощно болтающихся в воде и молящих о помощи. Одно дело представлять себе эту картину, совсем другое – наблюдать воочию. Нужно отправляться на поиски «Чукотки», здесь они свое дело уже сделали.